Текст книги "Погоня по Средней Азии. Побег от ленинской тайной полиции"

Глава XI. Пишпек

В сумерках я приехал в Аулие-Ата, что в переводе означает Могила Святого. Как большинство новых русских городов он был разбросан на непропорционально большой площади. Можно было подумать, что его проектировали как конкурента Петрограду или даже самому Парижу. Рыночная площадь была больше парижской площади Согласия, и было тоже очень утомительно переходить через неё. Конечно, и в помине не было попыток что-либо планировать. С другой стороны, каждый дом представлял собой законченное фермерское хозяйство с огромным двором и садом. Все дома были построены из сырцового кирпича. Не было ни тротуаров, ни пешеходных дорожек, ни водоснабжения. Все более-менее приличные здания и цеха почтовой станции находились в полуразрушенном состоянии. Лошади и повозки находились в отвратительных условиях полного забвения и краха. Управление почтовыми станциями в районе было отнято у первоначальных подрядчиков и передано в руки «рабоче-крестьянских пролетариев». Весь день напролет повозки, запряжённые парами или тройками лошадей, сновали управляемые полупьяными рабочими и возницами, которые, проклиная все на свете и ужасно ругаясь, немилосердно стегали бедных лошадей. Несчастные животные были покрыты потом и пеной, их измученные тела дрожали, во взоре был неподдельный страх, когда они пытались в ужасе бежать. Воздух был заполнен шумом безумных воплей и диких криков.

«Почему вы не прекратите мучить бедных животных?» – спросил я управляющего станцией.

«Как я могу?» – ответил он. «Это пролетариат осуществляет свои полномочия и объезжает заново лошадей, национализированных у киргизов. Все наши старые лошади были загнаны до смерти или полностью погублены».

Только к вечеру я смог найти пару лошадей и уехать из этого ужасного места. Прямо перед тем, как я отправился в путь, ко мне подошла молодая девушка с матерью; она была учительницей в селе, которое лежало на моем пути и они просили меня взять их с собой; она направлялась в село, где была её работа, но не имела «мандата», чтобы заказать почтовую повозку и лошадей. Так как в повозке было много места, и их присутствие придавало мне более спокойный и респектабельный вид, я с удовольствием согласился.

Как только мы покинули город, мы переправились вброд через речку с замечательно прозрачной, чистой и быстрой водой. Она была настолько глубокой, что почти затопила повозку, и мои компаньонки взяли чашку и, доведенные до полного изнеможения, стали жадно пить кристально чистую воду.

Мы провели ночь на самой ближайшей станции, и на следующий день почти всё время двигались вдоль сухой и пыльной долины, прибыв вечером в село Луговое, где мы встретились со специальной военной миссией большевиков из Копала, прямо с границы между Семиречьем и Сибирью, куда наведывались «белые» казаки и киргизы.

В том удаленном, изолированном и богатом сельскохозяйственном районе никогда не было крупных землевладельцев или помещиков, никакого пролетариата, никаких фабрик и индустриальных рабочих, никаких «эксплуатируемых масс», даже безземельных крестьян не было, и поэтому совершенно удивительно, как и почему и что за коммунисты там возникли.

Члены большевистской комиссии – «делегаты», как они сами себя называли, имели совершенно допотопный дикий вид. Когда девушка из обслуги поздно принесла самовар для чая, двое из «делегатов» решили «пойти и набить ей морду». И они встали, собираясь на самом деле идти это делать, когда я стал убеждать их отказаться от мысли наказывать девчонку таким образом, поскольку она должно быть была такого же пролетарского происхождения, что и они сами.

«У нас есть почти всё», – рассказывали они мне, – «и хлеб, и мясо, и все дешёвое, у нас нет только некоторых товаров. Мы рады принять кого-нибудь в партию, но их всех забрали на фронт бороться с казаками. Если кто-то не хочет идти и бороться за социалистическое отечество, мы в качестве наказания уменьшим ему надел земли». Они сами очевидно рады были тому, что направлены в Ташкент, где они собирались пробыть долго, в максимально возможной степени, подальше от фронта и «опасных позиций».

Следующую ночь мы провели в Мерке, когда-то богатом и процветающем населенном пункте, а теперь находящемся в состоянии разорения. Здесь впервые на нашем пути у нас для еды были яйца и плов, который немного поднял нам настроение. Мерке расположен почти в предгорьях, где полно отличной дичи – горные козлы, дикие кабаны и бараны, включая очень редкую и интересную дикую их разновидность Ovis heinzii (Баран Гейнса). Это было превосходное место для охоты.

Утром мы остановились пообедать в посёлке, где отвечающий за дорогу инженер был братом школьной директрисы, что путешествовала со мною. Молодой человек вполне откровенно сказал мне, что он просто не может больше продолжать служить большевикам и вполне серьезно рассматривает возможность побега через балхашские степи, чтобы присоединиться к вооружённым силам Колчака, и он уже сделал все необходимые приготовления. Он рассказал мне, что в поселке есть подпольная организация, которая помогает людям, желающим убежать из коммунистического рая на свободу. Его сестра и мать одобрили эту мысль, и пожилая дама дала свое благословение на длинную и рискованную поездку. Он пригласил меня присоединиться к нему, но я отказался, поскольку он и сам еще не имел чёткого и хорошо продуманного плана.

Весь этот день мы ехали по великолепным лугам и пастбищам, часто встречая кочующих киргизов, которые предоставили нам возможность попить отличный кумыс (кобылье молоко), очень освежающий и поддерживающий силы напиток, который действительно является питательным и бодрящим. Затем пошли русские поселения, устроенные очень странным способом; это была, ни больше, ни меньше, одна единственная улица, вытянутая на тридцать миль! Это был ряд посёлков с разными именами, таким как Карабата, Белые воды, Александровка, Дунганка и так далее, но они все были объединены в одну огромную непрерывную улицу, которая тянулась вдоль почтового тракта. Даже в это сухое время года это было непроходимое место вследствие жидкой грязи. Колеса нашей повозки по самые ступицы увязли в грязи, и лошади испытывали неимоверные трудности, вытаскивая нас из нее. Каждый дом представляет собой целое фермерское хозяйство, довольно обширное, постройки которого разбросаны беспорядочно без всякой системы. Дорога была обсажена деревьями; позади зданий можно было видеть просторные дворы, сады и поля клевера, все на фоне темно-зеленого цвета вязов, тополей и ив.

Во время киргизского восстания в 1916 году село Белые воды подверглось нападению мятежников; многие жители были убиты, а некоторые женщины были похищены киргизами. Но когда восстание было подавлено, поселенцы жестоко отомстили киргизам. Свыше семисот человек было убито, включая и многих тех, кто не принимал участие в этом восстании. Страсти настолько разгорелись, и русские были настолько разозлены на киргизов, что даже женщины выкалывали глаза арестованным вилами.

Причины недовольства киргизов русскими властями была в несправедливом способе, которым у них отбиралась земля и отдавалась российским переселенцам; также были разные нарушения при реквизициях местными властями во время войны, такие как захват у них крупного рогатого скота, лошадей, юрт и так далее, на почве создания жертв в национальном кризисе. Восстание было конечно подготовлено и организовано немецкими агентами и турецкими военнопленными при доброжелательном сотрудничестве верхушки, так называемой «русской» администрации. Правительство в Петрограде не могло придумать ничего лучшего, чем назначить генерал-губернатором Туркестана в военное время немца фон Мартсона и военным губернатором Семиречья другого немца – Фольбаума!

Фон Мартсон спровоцировал восстание мусульман преднамеренно, неожиданно призвав их во фронтовую полосу для военных тыловых работ.

Конфискация земель у киргизов в пользу русских поселенцев была не только полностью неправомерной, но была также серьезным экономическим промахом. Благодаря киргизским дешёвым методам ведения животноводства Россия занимала привилегированное положение в Европе, имея в своем распоряжении миллионы лошадей, крупного рогатого скота и овец, которые обеспечивали неограниченные поставки дешёвого мяса, кожсырья, масломолочной и другой подобной продукции. Русские крестьяне могли производить только зерно, для которого не было средств транспортировки из этого региона.

Более того, позже большевики, верные своим принципам, исправили ошибки, сделанные Царским правительством, в соответствии со своими идеями. К тому времени, когда я оказался в Семиречье, большинство русских поселений было сожжено, разорено или полностью разрушено, а поселяне либо были преданы смерти, либо убежали с этой изобильной земли, которая при хорошем управлении могли бы многое производить в интересах всех.

В одном из поселков по этой дороге женщины меня оставили, и я дальше отправился один. На первой же станции, где я вынужден был сменить лошадей, начальник станции сказал мне, что у него есть только одна тройка, и что она была затребована двумя красными комиссарами, направляющимися в Верный.

«Покажите мне их „мандаты“», – сказал я авторитетным тоном.

Я внимательно их изучил, а потом сказал —

«Посмотрите сюда! Их „мандаты“ выданы Исполкомом Верного, а мой Центральной властью в Ташкенте, и следовательно он главнее. Дайте тройку мне, потому как это ваша прямая обязанность».

«Совершенно верно», – ответил начальник станции. «Я дам распоряжение, чтобы тройка была снаряжена в ваш экипаж».

Тут же вернулись комиссары и стали оспаривать мои права на лошадей, но я напомнил им твердо и авторитетно о «революционной дисциплине», и они успокоились. Они предложили, однако, компромисс – они предложили запрячь лошадей в свой экипаж, который был больше моего, и ехать всем вместе, так как у них было много военного снаряжения, а у меня багажа мало.

С этим я согласился, и мы все вместе втроем выехали в Пишпек.

«Ваше имя Новиков, не так ли?» – спросил один из комиссаров. «Есть одни Новиковы в Верном; может быть они ваши родственники?»

«А они староверы?»

«Да».

«Да, тогда они родственники. Передавайте им от меня привет, когда их увидите».

Таким образом, я твердо привлек внимание к своему фальшивому имени. Не стоит и говорить, что это было чистейшим совпадением; так, к примеру, в это время в Верном был комиссар, коммунист, совершеннейший жулик с моей фамилией – Назаров.

Город Пишпек получил свое имя от киргиза, чьи стада овец и крупного рогатого скота паслись когда-то в этом месте. Он удобно расположен в веселой зелёной долине почти у подножья грандиозного Александровского хребта, который является частью горной системы Тянь-Шаня. Этот гребень резко поднимается от предгорий к линии снегов, и в чистом воздухе можно легко издалека различить многочисленные ущелья, разделенные массивными хребтами, сверкающие блестящим белым снегом ледники, развёрнутые в чудесную панораму. Многочисленные потоки холодной чистой воды стекают стремительно со склона этого большого хребта. Кажется, что русло этих потоков выложено красивой мозаикой из яшмы, пудингового конгломерата и других скальных пород, вымытых с гор. Улицы города пересекаются этими потоками во многих местах, что придает ему оригинальный вид. Пишпек разрастается вширь подобно другим городам Семиречья. В нем есть широкие улицы, окаймлённые деревьями, бесконечные открытые пространства, иногда заросшие травой, многочисленные сады и оросительные каналы по обеим сторонам улиц, полные воды. Когда мы въехали в город, я увидел пару песчанок, разгуливавших совершенно непринужденно.

Мы подъехали к единственной гостинице в городе. Пока для меня готовилась комната, я вышел на крыльцо, и на этом удобном наблюдательном пункте оказался свидетелем забавного происшествия. Женщина, не слишком молодая и не очень красивая, но вполне хорошо одетая для того времени, в белом, нервно ходила взад и вперед по лестнице, очевидно ожидая кого-то. Затем она подняла приличного размера булыжник на улице и зажала его в руке. Спустя несколько минут из дверей гостиницы вышла бедно одетая молодая девушка непритязательной наружности. Как тигр женщина в белом бросилась на девчонку, ударив ее по голове камнем. У бедной девушки из головы потекла кровь, и обе женщины начали кричать и вопить как безумные. Я как раз собирался вмешаться, когда две воюющие стороны вцепились друг другу в волосы, что-то выкрикивая, и вывалились на улицу. Со всех сторон к ним подбежали люди и милиционер, эквивалент полицейского, и я подумал, что более мудро ускользнуть в свою комнату. Но судьба все же уготовила мне роль свидетеля финала этой экстраординарной сцены. Попив чай, я вышел в коридор своей гостиницы и увидел этих двух женщин, сидящих друг напротив друга. Перед ними в положении публичного оратора на митинге, с двумя пистолетами за ремнем, полностью одетый в чёрную кожу соответствующего рода, стоял комиссар, который, оказывается, был мужем женщины в белом. Приняв выразительную позу, он разглагольствовал перед двумя женщинами о коммунистической системе этики, красноречиво объясняя, как их непристойное поведение унизило его достоинство и его престиж как комиссара, коммуниста и начальника местной милиции. Он объяснил, что в обобществленном коммунистическом обществе нет и никогда не будет места такому вульгарному чувству, как ревность. Ревность! Что за ужасная буржуазная штучка! Ужасно! Надлежащее наказание за создание такой непристойной сцены должен быть расстрел обеих, но он, с великим милосердием в сердце, как истинный сын пролетариата, великодушно мог бы их простить. Красноречие командира местной милиции очевидно произвело впечатление на противоборствующие конкурирующие стороны, так как вечером я увидел всех троих мирно сидящих на ступеньках лестницы и грызущих подсолнечные семечки.

Затем я вышел прогуляться, чтобы посмотреть город. Когда-то богатый, с процветающей торговлей, сейчас Пишпек был мертв. Базар был пустой, магазины закрыты ставнями и зарешёчены. Люди были подавлены, а на их лицах было выражение страха и нищеты. Я нигде не услышал ни обрывка песни и не увидел ни улыбки на лице. Не только русские, но и киргизы, сарты и дунгане были столь же печальными, даже просто мрачными. Диктатура пролетариата наложила свою тяжёлую руку на эту отдалённую, но богатую провинцию, где прежде, за исключением горсти солдат и чиновников, каждый был крупным землевладельцем, каждый горожанин имел свой собственный дом и сад, каждый сельский житель имел свое собственное поле и ферму, где до революции пуд6363
  Пуд – составляет около 36 английских фунтов; десять копеек около 2½ пенса (Примечание автора).


[Закрыть],6464
  Один пуд составляет 40 русских фунтов или 16,38 кг (Примечание переводчика).


[Закрыть] муки стоил десять копеек, где мед использовали вместо жира для смазки осей крестьянских телег, так как фунт меда стоил всего семь копеек, а фунт жира для смазки тележных осей стоил в два раза дороже. Это была земля, где у киргизов в собственности были табуны в десятки тысяч лошадей и стада в сотни голов овец, где, без всякого преувеличения было правдой, что нищие передвигались по аулам на лошадях, собирая милостыню. Архитекторами здешнего коммунистического рая были отбросы городского населения Туркестана вкупе с местным преступниками.

Огромные плакаты на стенах и в окнах пустых магазинов сообщали трудящимся массам об успешном прогрессе мировой революции; на больших картинах была изображена карта мира, красным цветом были окрашены страны, где революция была успешной. Полностью красными были Россия, Германия, Венгрия; темно-красными были Франция, Англия, Италия. Все в огне были Ирландия, Афганистан, Египет и Индия. Загорающимися были Соединенные Штаты, и красные пятна появились в Новой Зеландии и Австралии. Только моря и океаны остались белыми.

Пока я гулял по пустому базару, интересуясь, где я могу купить немного свежего хлеба, я неожиданно услышал звуки военного марша, и из-за угла на одной из улиц появилась процессия с красными флагами. Из предосторожности я занял позицию позади одной из колонн пустого магазина и стоял там, наблюдая за шествием. Как обычно, она возглавлялась мальчишками и собаками, затем шла группа коммунистов с красными флагами, среди которых я узнал некоего Александровича, бывшего директора технической школы в Ташкенте, которого выгнали за воровство, и поэтому считавшего себя пострадавшим от «кровавого царского режима»; затем шли красноармейцы и оркестр, игравший весьма фальшиво «Интернационал», за ними тянули старое вооружение и несколько пулеметов. Замыкал шествие отряд красной конницы. Народ, прохожие и граждане «самой свободной страны в мире», робко прятались в своих домах и за дверьми.

На второй день после моего прибытия, в сумерках я вышел на тротуар возле моей гостиницы. Я ненароком взглянул на окно, ярко освещенное восковой свечей, в то время роскошью, доступной только комиссарам, и там я увидел знакомое лицо. Это был комиссар Гриневич из Ташкента. Во время войны он был немецким шпионом, но сейчас стал полноценным коммунистом, членом ЧК и выполнял какую-то работу в связи с пролетарским университетом. Гриневич знал меня в лицо, и поэтому для меня было важно убраться отсюда как можно быстрее.

На следующий день я переехал в дом к знакомому, который перебрался в Пишпек из Ташкента немного раньше меня. Его дом стоял над широкой долиной реки Чу, покрытой изобильно росшей травой, которая в некоторых местах была выше человеческого роста. В озере, расположенном в долине, всегда было множество уток и должно было быть большое количество фазанов в зарослях на берегу. Каждое утро, всегда в одном направлении, там пролетала огромная стая гигантской дрофы, а осенью там появлялась огромная стая малой дрофы (Microtys tetrax), интересной пернатой дичи, очень хорошей на вкус.

Именно во время охоты на фазанов в этой долине наш известный путешественник Н. М. Пржевальский неосторожно выпил некипяченую воду, в результате у него развился брюшной тиф, и он умер на берегу озера Иссык-Куль. Долина реки Чу, которая была названа так китайцами, необыкновенно плодородна. Я нигде больше не видел таких замечательных овощей и такого огромного картофеля.

Климат в Семиречье не столь жаркий, как в Ташкенте; зимы длиннее; снег выпадает каждый год и лежит в течение месяца или двух; весной идут обильные дожди; лето не такое долгое, как там, но, тем не менее, сухое, и в большинстве районов требуется обязательно искусственное орошение для сельского хозяйства и товарного огородничества. Хлопок здесь нельзя выращивать, но это замечательная страна для выращивания зерна и производства вина, дающего превосходные результаты, особенно в некоторых горных долинах на слегка каменной почве. Там виноградная лоза дает вино, которое не столь сильное, как в Ташкенте, но более легкое, с лучшим букетом, фактически великолепное столовое вино.

Мой хороший друг А. Н. Иванов, изучавший виноградарство во Франции, заложил великолепный виноградник около Пишпека и начал делать вино. Он вложил в это предприятие очень большие средства, но в январе 1919 года был расстрелян большевиками как буржуй и эксплуататор трудящихся масс. На плоскогорьях и равнинах среди гор растут очень хорошие яблоки и персики, а в некоторых долинах, защищённых от северных ветров, ещё и абрикосы, и действительно превосходные персики.

Дыни здесь не достигают таких огромных размеров как в Ташкенте, но по аромату, сладости и вкусу они ничуть не хуже; здесь, возможно, имеется большее разнообразие сортов. Арбузы дают такой же большой урожай и такие же сладкие, и как мы увидим позднее, даже явились источником неудач этого благословенного края. Превосходные результаты были получены с выращиванием табака в горных долинах, семиреченский лист табака ничуть не хуже крымских сортов. Опиум из Семиречья имеет лучшую репутацию в Кашгаре. Также щедрая природа обеспечила этот край целым богатством полезных растений.

Я вскоре покинул Пишпек и переехал в Верный, где, благодаря моим официальным рекомендациям, я поступил на службу в один из отделов и был направлен для «проведения гидротехнических исследований» в долине реки Чу. Мне дали лёгкую тележку и пару лошадей с кучером. Это было превосходно, так как это сделало для меня возможным вести свободную и независимую жизнь среди природы, которую я так любил.

Глава XII. В Семиречье

Моя первая экспедиция была в горные леса в долине реки Чу и в долину ее притока реки Кебен. Был славный сентябрьский день, когда мы выехали из города и направились на восток. Лошади были свежие и шли хорошим шагом живой рысцой по ровной дороге, и легкая повозка легко катилась по ней. Я чувствовал душевное оживление и с интересом осматривал окрестную природу, плохо мне знакомую. Слева от меня была Чу со своими заливными лугами и зарослями; справа резко и ясно выделялись горы в чистом утреннем воздухе, их снежные гребни блестели, как литое серебро, пересекаемые темными и таинственными расселинами многочисленных ущелий. После проезда через несколько русских поселков с их неизбежными топями грязи мы выехали на небольшое возвышение, покрытое обширными руинами6565
  По-видимому, автор описывает Краснореченское городище, находящееся в сорока километрах от современного Бишкека северо-западнее села Ивановка. Руины этого городища хорошо просматриваются с автодороги Бишкек – Токмак. По мнению современных исследователей, городище является остатком древнего города Навекат, который наряду с древними городами Сиябом и Баласагуном образовывали в этой долине крупный средневековый мегаполис на одном из отрезков Великого шёлкового пути. (Примечание переводчика).


[Закрыть] древнего города Баласагун6666
  Древний город Баласагун существовал в период с IX по XIV вв., достиг наивысшего расцвета во время правления тюркской династии Караханидов (955—1130 гг.) и являлся столицей и одним из ключевых городов Караханидского государства. В XIV веке, предположительно после эпидемии чумы 1338—1339 гг., перестал существовать (Примечание переводчика).


[Закрыть]. В сухой, глинистой и бесплодной почве я мог ясно различать следы улиц и мест, где когда-то стояли дома, оросительные каналы и здания большого размера. Довольно хорошо были различимы остатки городской стены, башен, крепостных стен и дворцов. В средние века это был густонаселенный и процветающий город, с массой садов и красивых зданий, ведший торговлю с Западной Европой на западе и с далеким Китаем на востоке. Его склады были заполнены дорогостоящими товарами, восточными украшениями и другими богатыми сокровищами …. Но в двенадцатом веке после долгой и упорной осады город был взят и разграблен каракитаями6767
  Каракитаи или кара-кидани (что значит «чёрные кидани») – ветвь родственного монголам кочевого народа киданей, которая после разгрома государства Ляо чжурчженями в 1125 году откочевала в Среднюю Азию, где заселила Таласскую и Чуйскую долины. (Примечание переводчика).


[Закрыть], пришедшими с востока. Более сорока тысяч жителей города, включая женщин и детей, были уничтожены на улицах Баласагуна; земля была пропитана кровью, и однажды процветающий город превратился в кладбище и пустыню, и так это все и пролежало восемьсот лет среди богатой и плодородной природы. Очень часто среди развалин находят захороненные там интересные вещи, особенно после сильных дождей, такие как древняя посуда, произведения искусства, драгоценные камни и украшения. К счастью, сухая почва на возвышенном холме, на котором стоял город, ревниво скрывает эти археологические сокровища от грабителей в пользу будущих поколений, так же как она предохранила их от варварства русских крестьян и от жадности самых отъявленных грабителей, коммунистов.

Эта часть Семиречья богата остатками старины, курганами и старыми крепостями, так как эта плодородная и симпатичная земля издавна привлекала оседлое население. Одна из самых замечательных форм древних реликвий – склепы. Они представляют собой удлиненные коробки, сделанные из обожжённой глины, с крышкой приблизительно два – два с половиной футов длиной и от полутора до двух футов шириной. Внешняя сторона украшена очень примитивными узорами, иногда встречаются изображения человека, голубей или животных. Внутри всегда находят человеческие кости и больше ничего, и они всегда тщательно очищены, без следов плоти, отделенной от них. Иногда кости окрашены в красный цвет. Никакие надписи никогда в этих склепах не находили.

Кто были эти люди, принявшие такую удивительную форму погребения, и когда они жили? Эти странные похоронные урны встречаются повсюду в Туркестане, где есть оседлое население, и они точно могут быть отнесены к разным эпохам. Иногда, но очень редко, находят их образцы с Несторианскими крестами на крышке. Было множество попыток дать объяснение этим урнам, все более или менее спекулятивные. Мне кажется, что ответ на эту загадку заключается в том, что самое сокровенное желание человека состоит в том, чтобы его кости отдыхали в своем собственном доме. В настоящее время в Средней Азии существует обычай, возвращать домой останки богатых или выдающихся людей, умерших за границей, возвращать, чтобы дать им последний покой на земле собственного дома. Известный натуралист, ныне покойный Н. А. Зарудный6868
  Никола́й Алексе́евич Зару́дный (1859 – 1919) – русский зоолог-орнитолог и путешественник. С 1906 года Н. А. Зарудный жил в Ташкенте, работал преподавателем в Ташкентском кадетском корпусе, активно изучал животный мир и природу Средней Азии. В 1910 – 1911 годах он совершил плавания по Амударье и Сырдарье, в 1912 году изучал пустыню Кызылкумы в Бухаре, в 1914 году обследовал восточную часть Аральского моря. (Примечание переводчика).


[Закрыть] как-то сказал мне, что он столкнулся с несколькими киргизами в пустыне Кызылкум, энергично занимавшихся тщательной очисткой костей полуразложившегося трупа, чтобы перенести их домой. В былые времена, они сказали, такой метод погребения был широко распространен в наших краях, и люди, не мусульмане, которые хоронили своих покойников в могилах и саркофагах, делали эти похоронные урны для костей своих друзей и великих мира сего, умерших за границей, для того, чтобы вернуть их домой.

Когда я въехал в большое и процветающее русское село Ивановка, где я остановился, чтобы достать чего-нибудь поесть и дать отдохнуть лошадям, я был удивлен, найдя там атмосферу всеобщего веселья. Мужчины и женщины гуляли по улице под руку; со всех сторон эхом раздавалось дикое пение, и то здесь, то там раскачивались пьяные люди, в то время как другие лежали в полной неподвижности, мирно спя на земле на берегу канала, а иные, промокнув до нитки и цепляясь за забор после валяния в грязи и омерзительной слизи выбирались, ругаясь, с трудом из каналов, в которые они, очевидно, свалились, перенеся этот случай с легким сердцем и… головой. Воздух был наполнен пьяными криками, похабными песнями и грязными ругательствами, весьма характерными для русских крестьян. Очевидно, какой-то грандиозный праздник был в самом разгаре, и вся эта сцена являла разительный контраст с печальным и депрессивным городом, который я покинул. Во многих домах там наблюдалась большая активность, женщины оживленно болтали за большими грудами арбузов, которые они разрубали и бросали куски в чаны…

«Что за внеочередной праздник у вас тут?» – спросил я хозяйку почтовой станции, где я остановился.

«Праздник? Нет никакого праздника», – ответила она презрительно. «Они гонят самогон из арбузов уже три недели и напиваются. Им удалось сделать своего рода водку из арбузов, и таким образом теперь они бросили заниматься чем-либо еще».

«И как долго это теперь будет продолжаться?»

«Естественно они не остановятся, пока не перегонят все арбузы в водку. Боюсь, что они собираются пить и гудеть ещё весь следующий месяц…».

Добрая женщина дала мне несколько великолепных яблок и не хотела брать никакую плату за них.

«Вы знаете, у меня здесь есть работа», – сказала она, – «я работаю сторожем в управлении комиссии ирригационного канала, и я получаю большую зарплату, и чаевые ещё, возможно больше чем вы».

«Я получаю одну тысячу двести рублей в месяц», – сказал я ей.

«Ха! А я получаю три тысячи шестьсот».

«Да ведь это больше, чем у нашего начальника; он получает две тысячи в целом. А что за работа, за которую вы так много получаете?»

«Мне платят не за работу, а на нужды моей семьи; у меня четверо детей. Работы у меня не много; я должна только зажигать лампы и протирать пол, и не очень часто. Хотя я испортилась, я протираю его раз в неделю», – сказала она с весёлым смехом.

Такими были коммунистические принципы, положение человека как основание для установления его уровня зарплаты. Талантливый инженер с большим предшествующим опытом, неся полную ответственность за всю выполняемую им работу, получал меньше, чем простая уборщица, подметающая пол. Каждый получал в соответствии со своими потребностями, однако, эти потребности были рассчитаны на уровень голодного существования. Хлеб тогда стоил двадцать пять рублей за фунт и мясо сто пятьдесят.

Около села Ивановка есть интересный родник, содержащий в воде растворенную селитру; местные охотники выпаривали ее и получали соль, из которой они делали вполне приличный порох.

Дорога на город Токмак проходила через низменные, поросшие травой пространства, некоторые места были покрыты кустарниковой растительностью и усеяны стогами сена. Сотни фазанов гуляли свободно по дороге и среди кустов, а стая уток пролетала над головой на пути к своим кормовым угодьям в то время, как телеграфные провода провисали под тяжестью бесчисленных стай ласточек, готовящихся к своему осеннему перелету на далекий юг. Я смотрел с тоской на них. «Счастливые маленькие птички», – думал я. «Свободные как ветер! Если б я только мог улететь с вами в волшебную землю Индии!» Но, к сожалению, в моей бедной стране не было никакой свободы, было только одно рабство и насилие.

Ночь мы провели в Токмаке, ужасно грязном городе, расположенном в низменном болотистом районе. В дождливую погоду некоторые его улицы были закрыты для проезда, поскольку была реальная опасность, что повозки могут навсегда намертво застрять в грязи; было несколько реальных случаев, когда лошади вместе с повозками тонули в трясине и погибали.

И это несмотря на то, что в непосредственной близости от города имеется неограниченное количество камней и булыжников, которые превосходно подходят для мощения улиц города; но, Боже мой! Кто будет думать о таких низменных вещах на этой самой счастливой земле?

Всего лишь тридцать лет назад здесь в округе, в соседних камышовых зарослях водились тигры, и раньше они наносили определённый урон городу, но теперь о них забывают, и единственные дикие животные в округе – шакалы.

В Токмаке большевистская революция не произвела больших изменений. Здесь все советские чиновники были местными жителями, которые никоим образом не были расположены к коммунизму, а просто перелицевались внешним образом в большевиков, чтобы спасти свой город и район от вторжения преступников и убийц. По этой причине Токмак уберегся от жестокостей и ужасов, которые вызвали так много страданий и страха в Пишпеке и других городах Семиречья, и довольно часто комиссары, как авгуры старых времен, могли всего лишь только подавить невольную улыбку, когда они исполняли свои коммунистические обязательства. Но даже это не защитило их полностью, так как на сцене появилось несколько настоящих коммунистов, у тех из местных руководителей, кто имел довольно плохую отчетность. Но, по правде говоря, некоторых из этих настоящих большевиков застрелили под тем или иным предлогом местные фальшивые коммунисты. Этим были достигнуты взаимовыгодные договоренности, они удовлетворили жажду крови центральных советских властей, доказали свою собственную активность и в то же время избежали появления у них печально известных негодяев.

Я воспользовался в своих интересах этим либеральным духом Токмака и преуспел здесь в приобретении винтовки старой армии – берданки, и достал на воинском складе боеприпасы.

Ветеран старой армии, который был настоящим большевиком, занимал пост коменданта арсенала.

Зная, несомненно, на основе собственного горького опыта, какой замечательной и таинственной вещью является умение читать и писать, он, естественно, сомневался в том, что гражданин, стоящий перед ним в изодранном армейском плаще и кожаной куртке, был способен к таким высотам, и сказал —