Текст книги "Превосходство силы. книга первая"

Глава 16

Доктор Лайз не мог сдержать довольной улыбки, сегодня его пациент должен, наконец, прийти в себя. Следует признать, что он, как практикующий специалист крайне удивлен тому, с какой жадностью организм его подопечного боролся за жизнь. Всего четыре дня потребовалось на восстановление большинства жизненных функций. Несмотря на то, что некоторые внутренние органы оказались повреждены до такой степени, что разумнее было бы пересадить новые, их регенерация полностью завершилась через двое суток. Конечно, новейшие камеры жизнеобеспечения способны творить настоящие чудеса, но и их возможностям есть предел.

Куртиз, внимательно наблюдавший за всем процессом восстановления, отметил для себя, что почти семьдесят процентов работы проделываемой камерой жизнеобеспечения заключалось в поставке организму необходимых веществ. Пациент, находясь в бессознательном состоянии, поглощал просто огромное количество питательной смеси и моментально перерабатывал ее в энергию для регенерации.

На четвертые сутки правое предплечье и кисть почти полностью восстановились. Интересно, не хотел бы капитан Ларс так же вернуть себе настоящую руку? Если немного поэкспериментировать, то может быть… впрочем, сейчас пока нельзя. За эти четыре дня и так удалось получить много полезной информации, но ведь можно получить гораздо больше? Куртиз неустанно вел мучительную борьбу с внутренней жаждой исследований.

– И так, не пора ли нашему грозному другу просыпаться? – весело спросил доктор Лайз, нависая над камерой жизнеобеспечения. За прочнейшим бронестеклом можно было разглядеть осунувшееся и сильно похудевшее, но все столь же суровое лицо. Худоба не сгладила резких очертаний, скорее наоборот, сделала их болезненно выразительными. Веки Лонгина чуть заметно подрагивали – словно ему снился беспокойный сон.

В данный момент Куртиз не побоялся бы и просто открыть камеру. Несмотря на то, что Лонгин отдыхал и восстанавливался четверо суток, проснуться он должен смертельно уставшим. Все это время каждая клетка его организма работала с невероятной интенсивностью, а даже у такого могучего тела есть определенный предел. Так что огромным достижением будет, если ему удастся хотя бы встать. Впрочем, Куртиз не видел ничего интересного в таком пробуждении, ведь он сейчас выступает в роли врача как-никак, а значит можно немного помочь пациенту прийти в себя, но сначала в любом случае следует немного побеседовать с ним.

Камера издала чуть слышное шипение и мутноватая пелена за стеклом рассеялась. Беспокойное дыхание Лонгина стало ровнее, веки перестали дергаться, а уже через минуту он приоткрыл глаза. Лонгин попробовал пошевелиться, но тут же поморщился – внутри камеры его удерживали прочные ремни. Вдобавок все тело болело так, словно его несколько дней беспощадно лупили тяжелыми дубинами, и даже легкое напряжение мышц вызывало неприятные судороги.

– Мои поздравления! – наигранно весело поприветствовал Куртиз своего подопечного. Камера пропускала чуть искаженный звук, но слова различались хорошо. Лонгин так же имел возможность рассмотреть белобрысого худосочного мужчину, с фальшивым радушием разглядывающим его. Подобные рожи Лонгину особенно не нравились. Он уже не раз за свою жизнь сталкивался с подобными типажами. Такие мутные личности пользуются популярностью у женщин, выглядят немного слащаво, но обаятельно и ведут себя непременно услужливо, с неизменной вежливой улыбкой, за которой скрывается изощренная и подлая натура. Впрочем, подлая натура это очень мягкое выражение. Обычно за подобными чертами таится настоящая мразь. Иногда даже и не таится.

Пошевелиться Лонгин все еще не мог, но взглядом показал свое отношение к Куртизу и всей его породе в целом. Куртиз только шире улыбнулся, его всегда забавляло чужое презрение.

– Естественно, ни на какую благодарность я даже не рассчитываю, – с ноткой разочарования произнес он, – хотя имей в виду, что именно я тебя с того света вытащил. Ты не кривись, не в том положении сейчас чтобы кривиться, наоборот радоваться должен.

– Чему радоваться? – спросил Лонгин и пошевелил челюстью, которая все еще плохо слушалась.

– Жизни. Жизни радоваться надо, особенно если жить осталось недолго.

– С этим потом разберемся, лучше скажи, где я?

– В Цитадели, – пожал плечами Куртиз. – Насколько мне известно, ты уже бывал здесь? Как-никак бывший капитан первого подразделения императорской гвардии.

– Вертел я эту гвардию, – Лонгин бы с удовольствием сплюнул после этих слов, но положение к тому не располагало.

– Если хочешь знать, то ты сейчас находишься в камере жизнеобеспечения. Новейшая разработка, – не без гордости произнес доктор Лайз.

– Мне наплевать.

– Ладно, – неожиданно серьезно сказал Куртиз, – оставь это ребячество. Скоро кто-нибудь из императорских ручных зверьков придет забрать тебя, и заберут не для того, чтобы бросить за решетку, а чтобы бросить прямиком Императору в ноги. Полагаю, когда-то давно ты уже сталкивался с ним лично, поэтому нет смысла рассказывать, что тебя там ждет. Я не знаю, зачем ты понадобился Императору, но если повезет, то ты выживешь, вот только повезет в этом случае не тебе, а мне, потому что потом тебя отправят обратно, а мне дадут карт-бланш на исследования. Как видишь, у меня есть свой интерес. Ты очень любопытный экземпляр и я бы хотел, чтобы ты вернулся сюда живым или хотя бы полуживым.

– И к чему ты это ведешь? – спросил Лонгин, устало прикрывая глаза. Надо сказать, он вообще выглядел так, словно сам залез в эту камеру немного передохнуть, а не лежит в ней скованный и ослабевший перед встречей с тем, кто вероятнее всего собирается его убить.

– Я помогу тебе, – ответил Куртиз. – Совсем немного, только чтобы повысить твои шансы на выживание. Мне как раз нужно опробовать одну интересную штуку. Когда еще такая возможность представится?

Доктор Лайз бросил взгляд на Лонгина и усмехнулся.

«Похоже, он действительно не подозревает, зачем я это делаю. Впрочем, меня предупреждали, что ему не следует ничего знать, он лишь должен остаться в живых».

Движением фокусника Куртиз достал из кармана белого халата небольшую ампулу.

– Честно говоря, – произнес он, разглядывая мутноватую жидкость, – на себе испытывать я бы ни за что не решился. Отрава просто зверская, но учитывая твой метаболизм и живучесть, летальный исход маловероятен.

– Но вероятен, – утвердительно сказал Лонгин.

– Ну, уж точно не более вероятен, чем от встречи с Императором, а так ты еще побарахтаешься.

– Перебьюсь.

– А знаешь, я ведь на самом деле и не настаиваю, – на удивление легко согласился Куртиз. – Просто советую тебе не быть упрямым бараном, когда предлагают помощь и подумать хорошенько, в том ли ты сейчас положении, чтобы от нее отказываться?

– Я не в том положении, чтобы верить кому-то вроде тебя.

– Лонгин Гардиан, бывший капитан первого подразделения, легендарный боец. Мне когда-то тоже рассказывали про твои заслуги, еще до того, как ты исчез. Кажется, двенадцать лет оказалось достаточно большим сроком, чтобы ты окончательно забыл, кого ты предал в тот день? Мне пришлось изрядно порыться в спецархиве, чтобы найти записи о том случае. Надо сказать, даже эти материалы содержали достаточно скудную информацию. Твое подразделение отправили зачистить заставу Мирола. В то время пограничные территории считались куда более опасным местом. Серые беспрестанно атаковали гарнизоны и сжигали деревни одну за другой. Помнишь?

Лонгин помнил. Слишком хорошо помнил. Он многое бы отдал за одну лишь возможность забыть. Воспоминания, оставляющие в памяти уродливые шрамы, которые уже не стираются со временем, не стираются до самой смерти.

В то время крупномасштабные столкновения уже прекратились. Обе стороны одерживали верх с переменным успехом и, в конце концов, такая стратегия была признана хронами неэффективной. Серые значительно уступали числом. Даже несмотря на силовое превосходство в открытом сражении, они продолжали терять слишком много бойцов, пусть и меняя свои жизни на десятки человеческих. Тогда малые группы карательных отрядов начали наносить точечные удары по приграничным поселениям и укрепленным пунктам.

Сколько раз хроны атаковали людские поселения? Тысячи набегов, из месяца в месяц, из года в год. Граница широко протянулась с севера на юг, и закрыть каждую брешь было попросту физически невозможно. Множество гарнизонов и даже крепостей возводилось с максимальной скоростью, однако чтобы жить, кому-то приходится обрабатывать землю вокруг, а принять под защиту стен все население не представлялось возможным. Впрочем, против карательных отрядов хронов стены спасали нечасто.

Серые прокатывались по землям подобно солнечной колеснице Гелиоса в руках Фаэтона, испепеляя все, до чего дотягивались, и изуверски истребляя население. Несколько раз армии удавалось предугадать следующее место атаки, но это так и осталось единичными случаями.

Умирали и солдаты и обычные люди, а Император снова и снова тысячами отправлял новых поселенцев и воинов. Императорский указ постановил, что приграничные территории должны быть заселены вне зависимости от количества жертв. Стоило людям оставить земли и на них тут же укреплялись хроны, поэтому Император и избрал столь жесткую политику.

Известия о том, что хроны на этот раз выступили особенно сильным отрядом, уничтожившим поочередно сразу три гарнизона и одно крупное поселение, пришли ровно за день до того, как Лонгин должен был получить краткосрочный отпуск на пять суток. В Бирге, небольшом городке примерно в одном дне пути от столицы, его ждала жена и полуторагодовалый сын. Впрочем, никто из подчиненных не знал, что у Лонгина есть семья.

Поступила информация, что отряд хронов продолжает движение вдоль границы, смещаясь севернее к заставе Мирола. Так называлась одна небольшая деревушка, в честь древнего известного солдата-путешественника, первым исследовавшего северные территории. Говорили, что эта деревушка стояла там еще до начала вторжения и каким-то чудом пережила всю войну.

Лонгин помнил, как Император лично отдал ему распоряжение перехватить и полностью уничтожить отряд противника, пообещав уже от себя, прибавить несколько дней к отложенному отпуску. Первое подразделение Императорской гвардии отправляли только в исключительных случаях, а значит тогда, судя по всему, сведения были действительно тревожными.

Операция намечалась крупномасштабная, первое подразделение отправили в полном составе. Сто двадцать отборнейших бойцов под началом легендарного капитана. Это была элита столичных войск, элита всей империи. Каждый из этих солдат мог сражаться наравне с офицерами серых, поэтому первому подразделению поручали лишь особые задачи, которые следовало выполнить наверняка. От первого подразделения требовалось провести показательную операцию, и никто не сомневался в её успехе. Бойцы Лонгина не побоялись бы выступить и против целой армии, не то что какого-то жалкого отряда, способного разорять лишь слабые гарнизоны, да беззащитные деревни.

Несмотря на оперативные контрмеры, заставу Мирола было уже не спасти. Даже при самом высоком темпе, дорога до границы занимала минимум двое суток, а до северной части все четверо. На этот раз хроны не сожгли деревню. Такое иногда случалось, но то, что они делали, было намного страшнее.

И Лонгин и его подчиненные неоднократно сталкивались с подобным, но каждый раз это тяжело било по рассудку даже таких закаленных солдат. Серые называли свои действия акцией устрашения, но на деле это была безумная и нечеловеческая жестокость.

Хроны всегда тщательно выбирали своих жертв. Они никогда не выставляли на обозрение здоровых и крепких мужчин, нет, они намеренно выбирали самых слабых и беззащитных – детей, молодых девушек и иногда стариков.

В тот день подразделение Лонгина опоздало совсем немного, и от этого становилось только страшнее. Хроны старались оставлять свою жертву в живых, максимально продлевая её страдания, но спасти этого человека уже было нельзя. Серокожие твари особым образом отрезали им руки и ноги, оставляя лишь агонизирующее туловище и прижигая раны горящей смолой, чтобы человек не умер от потери крови слишком быстро. Больше всего повезло тем, чье сердце остановилось от ужаса и болевого шока, но хроны редко позволяли кому-то так легко умереть. Серые крысы прибивали изуродованные и все еще живые тела вниз головой к стенам домов, как послание для тех, кто решит пойти за ними.

Никто не способен забыть эти красные, распухшие от прилившей крови, искаженные невыносимой болью и безумием лица некогда красивых девушек, лучащихся жизнью детей и уставших стариков. Все это стерто, изувечено и уничтожено нелюдями, принявшими человеческую форму, но неспособными скрыть свою синюю демоническую кровь.

Солдаты сходили с ума от переполнявшей их безудержной ярости, а Лонгин своими руками прерывал страдания тех несчастных, кто оказался слишком слаб, чтобы защитить себя от чудовищ. Он переходил от одного агонизирующего тела к другому и с трудом сдерживал бушующую внутри злобу. Он вынужден убивать, убивать людей, убивать своих соратников, убивать тех, кого должен защищать.

– Похоже, ты и в самом деле крепко ударился в воспоминания, – сказал Куртиз. – В официальных источниках информации о том случае очень мало и описание дается максимально краткое. На месте было найдено сто двадцать мертвых гвардейцев. Все без исключения убиты голыми руками. Экспертиза показала, что повреждения нанесены ударами невероятной силы, и удары эти принадлежали одному и тому же человеку. В отделе расследований свой хлеб не зря едят, а следаков на место по такому случаю чуть ли не целый полк пригнали. Как думаешь, сложить два и два они смогли?

– Они не смогли бы даже мамку свою от хряка соседского отличить, – хмыкнул Лонгин. – Их не хлебом надо кормить за работу, а дерьмом, и в хлев всех согнать как свиней, коими они и являются.

– Только ты принципиально всегда сражался без оружия, – проигнорировал его слова Куртиз, – почитая самого себя наилучшим оружием. И только ты во всей империи помимо самого Императора был в состоянии в одиночку, голыми руками убить сто двадцать отборных бойцов. Ты был гением. Каждый капитан в императорской гвардии гений, но ты был особенным, истинным самородком, живой машиной разрушения. Именно поэтому Император тебя так ценил и именно поэтому тебя так уважали. Ты исчез, а рядом с местом бойни так же обнаружились следы хронов и достоверно установлено, что они в этом сражении участия не принимали. Хоть все это и казалось невероятным, мало у кого возникли сомнения в твоей измене. Что вообще могло заставить тебя предать товарищей, да и собственно все человечество в целом? Впрочем, уже не важно, ты уже совсем не тот человек, если вообще человек.

Лонгин ничего не ответил.

Первое подразделение императорской гвардии вышло на охоту. В тот момент его бойцы без тени сомнения последовали за хронами в саму преисподнюю, пусть даже бы им и пришлось провести там оставшуюся вечность. Гвардейцы быстро встали на след отряда серых, почти восемь часов продолжая преследование, но столкнулись совсем не с тем, кого ожидали увидеть.

По дороге навстречу им шел человек, очень странный человек. Он шел ссутулившись, необычной, чуть дерганой походкой, что-то при этом беспрестанно бормоча. Солдаты подумали, что это один из чудом уцелевших деревенских жителей, который вероятно повредился умом после пережитого.

Со стороны незнакомец выглядел необычайно грязным и заросшим, одежда его была до того изорвана и замызгана, что уже не представлялось возможным разобрать, что она представляла собой раньше, а по земле шлепали босые ступни покрытые давно засохшей грязью. Пыльные, слипшиеся волосы темными сосульками скрывали лицо до самой бороды. Но более удивительным на фоне всего казалось могучее телосложение незнакомца, каким мог бы похвастаться не каждый кузнец или воин.

Где-то в уголке сознания все это показалось Лонгину странным и подозрительным, потому как не мог деревенский житель за пару дней дойти до подобного состояния, но он, как и его люди, был слишком поглощен пылающей жаждой мести.

Один из солдат подошел к странному человеку и похлопал по плечу, намереваясь успокоить и возможно узнать немного полезной информации, но едва рука солдата коснулась плеча незнакомца… Меньше чем за мгновение, некогда сильный боец превратился в безжизненную поломанную куклу. Незнакомец убил его одним ударом. Ударом такой чудовищной силы, что его рука попросту пробила тело гвардейца насквозь.

Увиденное повергло солдат в оцепенение, всего лишь на секунду, но за это время подразделение лишилось еще троих бойцов. Лонгин помнил, как неизвестный ворвался в самую гущу людей, расшвыривая в стороны имперскую элиту как беспомощных котят, даже хуже, он ломал их подобно хрупким сухим веткам. Никто из гвардейцев был попросту не в состоянии противопоставить хоть что-то этому монстру.

Прошло совсем немного времени, минута или меньше, а четверть от всех бойцов уже лежала грудой искалеченных безжизненных тел. Лонгин лично знал каждого в своем подразделении, и все они являлись опытными и бесстрашными солдатами, не паникующими даже перед лицом верной смерти, но в этот раз даже они готовы были дрогнуть. От незнакомца остался лишь размытый силуэт, который подобно живому снаряду врезался в боевые порядки, с легкостью сминая их. Казалось, на них обрушилось стихийное бедствие – равнодушное, неудержимое и смертоносное.

Лонгин смотрел на смерть своих товарищей и скрежетал зубами, но чтобы остановить чудовище, ему отчаянно требовались эти драгоценные секунды, за которые приходилось платить таким огромным количеством жизней. В тот момент он впитывал и концентрировал в себе всю энергию, до которой только мог дотянуться. Он разогнал свое сознание до предела, вытаскивая из него все знания по крупицам собираемые долгие годы, все навыки, бесконечно оттачиваемые на тренировках. Все, что у него имелось в запасе. Лонгин собирался воспользоваться всем. Стихию может остановить лишь другая стихия, и он старался максимально приблизиться к этому состоянию.

Осталось всего сорок или пятьдесят человек, и все они выстроились живой стеной перед своим командиром, готовые без тени сомнения умереть за него, но времени прошло уже достаточно, теперь пришел черед командира стать стеной для своих солдат.

Незнакомец почуял по-настоящему серьезную добычу и остановился. С ног до головы покрытый густой бурой кровью, в тот момент он выглядел действительно жутко. Лонгин совсем не боялся. И дело даже не в том, что бойцы такого уровня не испытывают страха, как раз наоборот, это полезный механизм, которым они пользуются, просто сейчас, на фоне смертей его товарищей, страх казался чем-то абсолютно неуместным.

Еще мгновение Лонгин и незнакомец смотрели друг на друга и тут же атаковали. Для обычного человеческого глаза их схватка выглядела так, словно две размазанные тени столкнулись в небольшой вихрь и тут же отлетели обратно. Все заняло не более трех секунд.

Лонгин выглядел плохо. Он тяжело дышал, его одежда превратилась в лохмотья, медленно пропитывающиеся кровью. Сквозь прорехи виднелись рваные раны, а левая рука повисла безжизненной плетью. Противник оказался не просто нечеловечески силен, Лонгин даже не знал с чем его силу вообще можно сравнить. Он был в разы быстрее, сильнее и казался, полностью неуязвимым, даже не реагируя на его атаки. За время короткой схватки Лонгин дважды лишь чудом избежал смерти, пожертвовав взамен левой рукой, которой пришлось заблокировать атаку.

Неизвестный внешне выглядел невредимым, но с ним начало происходить что-то странное. Он весь задрожал и обхватил свои плечи руками, словно пытаясь согреться и унять дрожь. Лонгину показалось, что незнакомец что-то еле слышно бормочет, но его лицо все так же оставалось скрыто за длинными волосами. Это был шанс – противник отвлекся. Лонгин рванулся вперед, но стоило ему лишь начать движение, как земля под ногами неизвестного буквально взорвалась, и тот на десятую долю секунды исчез, чтобы мгновением позже материализоваться прямо перед Лонгином.

Слишком быстро. Эта скорость была за гранью человеческого понимания. Его противник словно просто переместился из одной точки пространства в другую, минуя все законы природы. Чужая ладонь легла на лицо Лонгина и с чудовищной скоростью вбила его голову в землю. Лонгин почувствовал, как хрустнул череп и позвоночник. Тело пронзил холодный судорожный разряд, и боль исчезла, а вместе с ней исчезли и все остальные ощущения.

Перед глазами все плыло, сознание вот-вот собиралось отключиться, но в последний момент, на секунду туман беспамятства отступил и Лонгин рассмотрел лицо незнакомца склонившегося над ним. Взгляд его темных, почти черных глаз казался необычайно ясным, но наполненным непередаваемой болью и мольбой. По грязным щекам стекали тонкие ручейки слез.

– Прости меня, прости, – безостановочно шептал он, продолжая вдавливать череп Лонгина в твердую землю, – прости меня, прости, прости…

Еще бы мгновение и голова Лонгина не выдержала давления, но незнакомец зажмурился, делая над собой нечеловеческое усилие, и неожиданно вгрызся зубами в собственную руку, а затем отскочил назад. В глазах Лонгина окончательно потемнело. Последнее, что он услышал, перед тем как отключиться – это крики своих бойцов.

Лонгин пришел в сознание только через несколько дней, и к тому моменту находился уже на территории хронов. Командир карательного отряда серых, который и преследовали гвардейцы, видел все что произошло. Незнакомец уничтожил все первое подразделение императорской гвардии совсем недалеко от их стоянки. Именно командир хронов, наблюдавший бой Лонгина, потом вытащил его и выходил, за что Лонгин впоследствии отрезал ему голову, но произошло это только через девять лет, шесть из которых Лонгин пробыл у хронов в рабстве.

Когда он вернулся в Бирг, ни жены, ни сына там уже давно не было. Вскоре он узнал, что в соответствии с имперским указом их казнили как семью изменника.

– Ты ослаб за эти годы, – задумчиво произнес Куртиз. – Джейсон конечно сильный боец, один из лучших в империи на данный момент, но если ты проиграл ему, то ты действительно многое потерял. Впрочем, меня, как исследователя, больше интересует вопрос, что ты за эти годы приобрел. Надеюсь, ты постараешься и предоставишь мне возможность вскоре это узнать. Я буду очень рад твоему сотрудничеству. Если честно поделишься всем, что знаешь, то я даже обещаю проводить опыты только два раза в день, вместо положенных пяти.

Куртиз сделал короткую паузу, словно и в самом деле ожидая положительного ответа, но в этот момент противно затрещало переговорное устройство на массивной стальной двери, отделяющей лабораторию от внешнего мира.

– Ладно, теперь серьезно, – засуетился доктор Лайз, – это пришли за тобой, поэтому слушай внимательно. Посмотри на меня, на дурака я не похож…

– Это еще как посмотреть, – вставил Лонгин.

– Сейчас я открою камеру и будь уверен, вырваться ты не сможешь, но все равно предлагаю не делать глупостей, на это нет времени. Я вложу ампулу тебе в руку, обыскивать тебя уже никто не станет. Нет смысла сейчас расписывать свойства препарата и его последствия, но главное, что этот препарат дает шанс. Воспользоваться им или нет решать можешь сам. Если тебе очень не захочется умирать, просто выпей.

Куртиз повернул несколько рычагов – камера жизнеобеспечения имела лишь механические крепежи, так как они исключали любую возможность случайной разблокировки, а, следовательно, считались более надежными. Замки глухо лязгнули, и тяжелая стальная крышка поползла в сторону.

– Как из гроба достают, – тихо произнес Лонгин.

– Он бы тебе и в самом деле понадобился, если бы не это устройство.

Несмотря на то, что основная преграда исчезла, пошевелиться Лонгин не мог. Его руки, ноги, туловище и даже голову перехватывали металлические крепления, плотно приковывая к лежаку. До боя с Джейсоном он порвал бы их как мокрую бумагу, но сейчас сил на это совсем не осталось. Нет, чисто теоретически, конечно, если постараться, то может что-нибудь из этого и выйдет, но после останется только провалиться еще на несколько дней в беспамятство. Силы рассчитывать Лонгин умел хорошо.

Доктор Лайз лишь покачал головой, без труда читая весь этот внутренний монолог. Еще раз осмотрев препарат на свету, он чуть наклонился, чтобы вложить ампулу Лонгину в руку, но едва рука Кутиза приблизилась достаточно близко, ладонь Лонгина с противным хрустом неестественно вывернулась, а пальцы стальной хваткой сжали запястье доктора.

– Даже в таком положении я могу одним движением оторвать тебе руку, – прорычал Лонгин.

Куртиз мягко и обезоруживающе улыбнулся.

– Оторви, если так хочешь, я просто отращу себе новую. Главное не разбей ампулу.

Доктор не блефовал, его способность к самовосстановлению могла посоперничать с бывшим капитаном, хоть и имела несколько иную природу.

Лонгин разжал хватку. От этого странного и полубезумного человека ничего не добиться болью и увечьями, возможно даже смерть не пугает его, а значит, в подобных действиях нет смысла. Ампула легла ладонь бывшего капитана.

В этот момент раздался короткий писк, и массивная стальная дверь лаборатории начала открываться. Куртиз тихо выругался, но в его движениях не читалось ни малейшей суетливости. Бросив еще один взгляд на камеру жизнеобеспечения, он пошел навстречу посетителям.

– Госпожа Эстер, капитан Ларс, рад видеть вас в добром здравии, – улыбнулся доктор Лайз.

– Почему камера открыта? – резко спросила девушка.

– Я как раз диагностировал состояние пациента.

– Разве нельзя сделать это дистанционно? Вам не для этого предоставляют новейшее оборудование.

– Вы уж меня простите госпожа Эстер, но я доверяю в первую очередь своему опыту и знаниям, а не груде бездушного железа, – пожал плечами Куртиз.

– Я передам ваши слова Императору, – коротко бросила Ирида. – Мы пришли забрать предателя, Император желает поговорить с ним лично.

– Мой долг как врача сообщить вам, что моему пациенту все еще категорически не рекомендуется покидать камеру жизнеобеспечения, как минимум три дня.

– Это приказ, – тихо произнес капитан Ларс и подойдя к камере начал снимать крепления удерживающие Лонгина.

– Стойте, – тут же засуетился Куртиз, – нельзя так просто его освобождать, это может быть опасно!

– Ваша работа окончена доктор, – сказала девушка, – прошу вас не вмешиваться.

Лонгин не предпринимал попыток вырваться, лишь пристально вглядывался в лицо Джейсона.

– Такова значит милость Императора, – произнес он, встретившись с пустыми равнодушными глазами капитана четвертого подразделения. Джейсон никак не отреагировал на эти слова, продолжая монотонно снимать крепежи, лишь в конце стянул руки Лонгина за спиной чем-то похожим на наручники или даже скорее на кандалы.

В данный момент Лонгин не видел никакого смысла в сопротивлении. Сейчас Джейсон легко сможет его остановить. Капитан четвертого подразделения сильно изменился за эти дни, изменился не только своим поведением: в ауре Джейсона ощущалась примесь чужой силы – подавляющая примесь. То же самое чувствовалось и в девушке неподалеку, но в значительно меньшей пропорции.

Лонгина долго вели по ярко-освещенным серым коридорам. Лампы на потолке раздражающе гудели и источали неприятный белый свет, режущий глаза. Несколько раз они встречали незнакомых людей в белых халатах, которые низко опускали голову и старались как можно быстрее и незаметнее проскользнуть мимо.

В свое время, среди гвардейцев ходили слухи, что подземный комплекс под Цитаделью своими размерами может превосходить даже сам город, под которым он простирается, но достоверной информации не было. Все кабинеты и помещения вокруг скрывали те же массивные стальные звукоизолирующие двери, что и палату с камерами жизнеобеспечения, поэтому рассмотреть над чем же здесь работают, не представлялось никакой возможности.

Лифт поднимался чуть больше десяти минут, что говорило об огромной глубине исполинского подземного сооружения.

«Да в таком месте и сам апокалипсис пересидеть можно, – подумалось Лонгину. – За время моего отсутствия наука здесь сделала очередной невероятный скачок. Даже самые гениальные ученые не могли бы так далеко продвинуться всего за одно десятилетие. Весь прогресс развивается ураганными темпами только благодаря Императору. Хотел бы я знать, откуда у него подобные знания. Самое интересное, что почти все достижения так и остаются погребенными под Цитаделью. Должно быть, разрыв в научно-техническом уровне развития между этим подземным комплексом и внешним миром составляет уже несколько столетий. Что же Император готовит или к чему готовится? Совсем не похоже, что все это имеет какое-то отношение к войне».

– Джейсон, Джейсон, – неожиданно укоризненно произнес Лонгин, пока они ехали в лифте, – я и представить себе не мог, насколько же ты способен опуститься. Подумать только, капитан императорской гвардии даже не в состоянии защитить свое сознание. Ну что же, теперь ты жалкая безвольная марионетка, пес на коротком поводке. Какой позор с моей стороны проиграть такому слабаку. Тфу. Не будь я в таком состоянии, сейчас выбить из тебя все дерьмо было бы раз в десять проще. Хотя какой там в десять, я бы просто раздавил тебя как жирную навозную муху.

– Молчать, – резко сказала девушка, незаметно выхватив короткий кинжал. – Еще слово и я отрежу тебе язык.

В глазах Лонгина промелькнуло какое-то бесшабашное, совершенно безумное веселье. Он широко открыл рот и демонстративно высунул язык. Несмотря на всю напускную невозмутимость, лицо девушки на мгновение дрогнуло, в ее покореженном сознании промелькнула короткая искра воспоминания объятой пламенем комнаты и огне, отраженном в янтарных глазах, но память тут же сменилась злостью. Уже не думая она взмахнула коротким клинком, но Лонгин неожиданно резко подался вперед и его челюсти сомкнулись на хрупком запястье, заставляя кости трескаться даже сквозь слой плотной ткани.

Ирида вскрикнула от боли и неожиданности. Кулак капитана Ларса врезался в солнечное сплетение Лонгина, а механические пальцы сжались на его шее.

Не обращая внимания на боль Лонгин с удовлетворением подумал, что Джейсон реагировал на ситуацию непростительно долго, а значит, даже банальная провокация возымела свое действие. Хоть Джейсон Ларс и не самый сильный среди капитанов, он все же капитан, и даже сам Император не способен полностью выжечь его волю. Это знание может оказаться полезным, но не сейчас, чуть позже. Встреча с Императором неизбежна.