Текст книги "Время дождей"

Время дождей
Павел Шушканов

© Павел Шушканов, 2022

ISBN 978-5-4498-7416-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1.Заброшенный дом

Жаркое декабрьское солнце светило в оба окна класса начальной школы, играя бликами на некогда лакированных, но уже изрядно потертых столах, покрытых сеткой мелких трещин, и одноглазых очках учителя Арчера, в спешке забытых им на дубовом столе. Бен смотрел на прозрачное стеклышко, положив голову на край стола и склонив ее. Через очки класс казался мутным и каким – то выпуклым. По краю стола лениво полз жук, иногда замирая в солнечном блике, будто чуя опасность. В отличие от Бена, жук не боялся учителя, и смело потрогал очки тонкой лапкой. Бену даже показалось, что он наступил на них.

– Наглый невоспитанный жук, – тихо сказал Бен, – сейчас придет учитель и накажет тебя.

Но Арчер все не шел, и жук безнаказанно устроился на дужке его очков. Зато Бен был наказан уже час и сидел в пустом, залитом солнцем классе, поглядывая на неспешно тикающие часы. Похоже было, что учитель просто забыл про него. Он был уже немолод, да и в прежние годы не отличался хорошей памятью.

В классе было восемь столов, и девятый, учительский, стоял напротив. Бен успел изучить тут всё, даже маленьких головастиков в банке на подоконнике. В этом классе учились те, кому было уже за десять лет, но еще не исполнилось четырнадцати, как и самому Бену. На стенах были развешаны выцветшие плакаты, в двух шкафах у двери стояли несколько книг и баночки с замурованными зверьками, из которых Бен знал только пупырчатую жабу. Книги блестели новыми кожаными корешками (учитель Арчер лично обновлял переплеты каждый год): «Почвоведение», «Замеры и межевание», «Посев злаковых», «История и география Мира». Особенно скучной была тоненькая книжка над самым потолком – «Грамматика и числа». Некоторые хранили следы от пальцев и хлебные крошки между страниц после недавнего урока, кроме ненавистной «Грамматики», которой отводился не менее ненавистный четверг. Жаба безучастно смотрела на эту скромную библиотеку мутным глазом, а вторым уставилась на Бена, внимательно, словно осуждающе.

Над доской, как символ послеобеденного наказания, висела карта мира – почти ровный овал с отсутствующим, словно откушенным, куском в правой верхней части. В центре, занимая почти десятую часть карты, темнели кубики Ферм и раздвоенное у центра и сильно вытянутое с востока на запад озеро без названия, закругляющееся к югу и превращающееся в тонкую нитку на северо – восточных границах ферм и теряющееся в сплошном белом пятне на западе, а ниже жирнел чернильный потек, оставленный Беном около трех часов назад на пожелтевшей от времени шершавой бумаге. Теперь он сидел и искренне сожалел, следя за стрелками медлительных часов.

Тук!

Мелкий камешек ударил в стекло, не оставив следа.

– Бен! Эй, Бен!

Громкий шепот раздавался из ближайших кустов.

Через мгновение оттуда показалась косматая голова.

Бен перегнулся через подоконник и забрал из худых пальцев протянутое ему яблоко.

– Спасибо, Ру, а ты что тут делаешь?

– Я за тобой. Учитель Арчер должно быть уснул у себя в каморке. Пошли домой. Но по пути зайдем кое-куда.

Бен окинул взглядом унылый класс.

– Нет. Я подожду. Проблемы будут. Думаю, учитель Арчер не обрадуется, если проснется и не обнаружит меня здесь. Еще, чего доброго, скажет родителям.

– Да перестань, он и не вспомнит завтра. Идем!

«Сомневаюсь», – подумал Бен. Карта предательски зияла своей кляксой над учительской доской, а совесть неприятно грызла где-то внутри, в области желудка. Часы подсказывали, что дома скоро ожидается ужин, а кислое яблоко Руперта только разожгло аппетит. К тому же, учитель действительно мог уснуть. Совесть перевернулась и заурчала на весь пустой класс.

– Ну, ты идешь? – подстрекал из кустов лохматый мальчишка в длинных шортах и рубашке неопределенного цвета.

Бен взобрался на подоконник и в последний раз с надеждой посмотрел на дверь. Вниз полетела увесистая школьная сумка, а затем и его босые пятки коснулись земли. Он оказался почти на полголовы выше Руперта.

– Бежим! – пятки Ру (только Бену позволялось безнаказанно так звать его, за исключением пары дней в году, к которым относился и его день рождения и день семьи Кимберли) перемахнули через низкий кустарник и побежали вдоль ограды по пыльной дороге, петляя между частых, но неглубоких выбоин.

– Подожди меня!

Бен старался успеть, но догнать мелкого шустрого мальчишку из всех живущих на Фермах могла, пожалуй, лишь его мама. Мама Руперта, конечно, не Бена.

– Ру, постой!

Они бежали по пустой улице в тени деревьев, отделивших дорогу от низких построек рынка, впрочем, сейчас пустого. Дорога вела от самой школы до здания Совета из красного кирпича на север и фактически разделяла восточные фермы от западных двумя почти равными частями. А в середине располагался рынок и роща, в которой можно было отдышаться и даже найти приключения на остаток дня. Тут был маленький ручей, текущий на север и заросли дикого орешника.

– Слышал про Ллойда Ганн? Он выкупался в озере на прошлой неделе, а сейчас у него страшный насморк, и ему запретили ходить в школу целых пять дней. Счастливчик Ганн! Может, тоже пойдем на озеро?

– Боюсь, тебя мама заставит все пять дней пить горячий луковый отвар с гусиным жиром.

Руперт на секунду задумался.

– Это верно. Ладно, ну его это озеро. Тогда сразу за мной. Бежим, пока нас мама не увидела. Она как раз должна возвращаться от Корвинов, а ты сам знаешь, какое замечательное у нее зрение, особенно на меня.

Они побежали дальше, вверх по склону холма, на который взбиралась глинистая дорога, а спускалась вниз уже неаккуратной брусчаткой. Отсюда был виден весь центр и низкие ограды западных и восточных ферм, и даже далекий лес на севере. Вечернее солнце пекло им макушки, а под ногами гулко стучала сухая глина.

Бен прокручивал в голове события прошедшего дня отчасти затем, чтобы оправдать свой глупый поступок, но дерзкий побег от наказания учителя не давал покоя. Впрочем, сожалеть было уже поздно.

* * *

А еще пять часов назад он ковырял ногтем крышку стола и слушал монотонный голос учителя Арчера, иногда переходящий в хриплый кашель. В открытое окно врывалась дневная прохлада. Учитель склонился над столом и был похож на серого ворона в пиджаке. За это, ученики прозвали его Грач. Точнее, не совсем за это – несколько лет назад на ферме Корвинов в овине поселился настоящий дикий ворон, который никак не хотел улетать. Посмотреть на него вечерами сбегалась половина Ферм и не только детей, но и любопытных постарше. Ворон был черный как смола и его прозвали Грачом с легкой руки какого – то зеваки. А позже мы заметили удивительное сходство птицы с нашим учителем. Смеялись над этим тихо и добродушно – учителя Арчера все уважали, а лесного ворона любили.

Над очками учителя торчал чуб, черный на абсолютно седой голове. Периодически он опускал большой нос в платок и громко сморкался, а затем продолжал:

– Конфедерация Ферм была образована во втором году БО и изначально состояла из семи фермерских хозяйств. Основателями считаются семейства Корвин, Линквуд и Ганн, составившие Земельное соглашение, к которому в последствии присоединились семейства…, – Арчер перешел на невнятное бормотание, окончившееся кашлем, – …и Кимберли. С тех пор двенадцатое ноября считается днем основания Конфедерации и празднуется ежегодно. Еще две фермы присоединились к Конфедерации до конца года, двадцать четвертого и тридцатого ноября соответственно. Сейчас Конфедерация насчитывает двенадцать ферм, принадлежащих тринадцати семействам. Господин Кимберли, скажите мне, какие семьи ведут общее хозяйство на одной ферме!

Руперт вскочил, смахнув со стола бумажный самолетик.

– Эмм… простите, учитель?

– Что вы там делаете, господин Кимберли? Надеюсь, не портите бумагу. Если так, то в этом месяце больше не получите ни листка и будете писать на собственной ладони, господин Кимберли! – Арчер перешел на крик. В классе стало тихо, и только робкая тонкая ручка тянулась из-за плеча Руперта.

– Да, госпожа Линквуд, мы слушаем вас.

Девочка лет одиннадцати в желтом платьице встала, и ее волосы почти такого же цвета растрепались по плечам. Бен заметил, что впервые видит ее с распущенными волосами, хотя она, обычно, собирала их в косички с вплетенными в них цветными лентами. Изредка ее голову украшали живые цветочки, аккуратно вставленные в красивую и сложную прическу, которые не носил больше никто из девочек в школе, да и во всей Конфедерации, пожалуй.

– Учитель Арчер, Руперт хотел сказать, что семьи Колин и Фокс живут на одной ферме за рекой. Их день семьи празднуется в один день с днем основания. Мы ходим к ним в гости и едим яблочный пирог.

– Спасибо, Кристи. А вам должно быть стыдно, Руперт, вы с семьями Колин и Фокс дальние родственники! Садитесь!

Руперт сел на стол, уронив голову на локти, его веснушчатый нос сердито морщился.

– Тоже мне, – пробубнил он, – задал вопрос. Сам-то из семьи Фокс.

Кристи показала ему язык, но он не заметил, заметил Бен и засмеялся. Громче чем следовало.

Арчер гневно поправил очки.

– Вы что-то хотели, господин Китс?

Бен поднялся и показал пальцем на северную часть карты.

– Я хотел добавить, что ферма Колин – Фокс слишком велика и две ее границы не определены, поэтому семьи ведут хозяйство вместе. Когда-то фермы Колин и Фокс были самостоятельными, причем ферма Колин была втрое…

– Довольно, господин Китс! Спасибо.

Десять тихих смешков прорезали тишину класса. К большому облегчению всех, включая учителя, староста школы прозвенел медным колокольчиком. Закончился урок по истории и учитель Арчер, задав на дом доклад по генеалогии семьи Фокс, покинул класс.

– Кристи, ты страшная зазнайка! – выкрикнул Ру на весь класс, едва учитель скрылся за дверью. Он свесился с подоконника и громко дышал еще утренним прохладным воздухом. Бен сидел рядом и жевал яблоко.

Класс наполнился привычной суетой. Кто-то из младших задел Ру плечом, тот ответил дружеским пинком и завязалась легкая потасовка. Старший сын Корвинов пытался в этом гаме договориться с Ру об игре в стрит (странную азартную игру местных мальчишек с цветными стеклышками) на следующей неделе. То место, где сидела Кристи, наполнилось разноцветными девчонками и их непонятным хихиканьем. Одна из них, веснушчатая Лиза Колин сидела прямо на парте и качала ногами, изредка поглядывая на Бена.

Бен отвернулся к окну.

Окна школы выходили на юг и отсюда можно было видеть извилистую тропинку, уходящую вперед насколько хватало глаз к самым границам ферм. Далеко на юге дымили трубы почти не различимых мануфактур, а еще дальше скрывался в тумане гребень Зубчатых холмов. По тропинке, зажав подмышкой портфель торопливо убегал учитель Арчер, надеясь успеть пообедать на ферме Линквудов до начала следующего урока. Бен вспомнил, как его маленьким брали с собой родители в поместье Линквуд на день урожая. Но Линквуды ничего не сажали на своих обширных полях, они занимались скотоводством и их бесчисленные стада бродили по пастбищам с востока на запад, поедая сочную траву. Иногда старшие братья отгораживали часть своей фермы и давали траве как следует вырасти. Их длинное, похожее на очень вытянутый прямоугольник, поместье было изрезано ограждениями, а в центре поля был даже маленький пруд для домашней птицы. В тот год Бен впервые увидел лошадь и очень испугался. Отец засмеялся и поднял его на руки. Он сказал, что лошади совсем не страшные, если они живут на пастбищах и не убегают на границу ферм, но Бен подозрительно смотрел на огромные белые зубы и вжимался в плечо отца изо всех сил.

– Бен, ты что уснул? Иди лучше сюда, посмотри, господин Арчер забыл свои карты. Они цветные, посмотри только.

Бен кинул огрызок в окно и подошел к столу, на котором уже орудовал Ру. Там лежала подшивка географических карт для старшего класса. Всем было известно, что учитель рисовал карты сам и делал это довольно искусно. Как учителю ему выдавали целых тридцать листов бумаги в год, вместо положенных десяти и большую часть из них он тратил на рисование карт и какие-то свои, только ему понятные заметки. Новые карты он приносил каждый год и раз в два месяца реставрировал старые, но никто никогда не видел у него цветных карт. Обычно это были черно-серые, украшенные красивым почерком схемы на желтоватых листах, но здесь бумага была почти белой, а карты, вместо обычных пояснений, украшали целые комментарии с цифрами и рисунками. Бен хотел заметить, что нехорошо копаться на столе учителя, но оторваться уже не мог.

– Как думаешь, что это? – спросил Ру, осторожно царапнув краску ногтем.

– Должно быть, заказывает на мануфактурах, – предположил Бен.

– Дорогая, значит, штука. Для старшего класса. Везет же брату.

Брат Руперта Рик учился в старшем классе и был одним из трех его братьев, согласившимся продолжить учебу в старших классах. Остальные предпочли работу в поле, пока самый старший – Майкл не сбежал на мануфактуру. С этого времени Рику пришлось частенько пропускать занятия – ферма Кимберли была большой.

Ру осторожно перевернул цветной лист. Следующий был еще красочнее, но уже почти без пометок. Там была тщательно прорисована южная граница, а кубики мануфактур выделялись тенями и смотрелись очень красиво. Редкие изумрудные пятна лесов покрывали склоны самого крупного холма, для которого никто так и не придумал названия. Крохотная ручка легла как раз между безымянным холмом и медными рудниками.

Ру поднял глаза. Кристи немедленно сложила ручки на груди и сердито смотрела исподлобья.

– Я расскажу учителю! – пригрозила она.

– Сгинь, мелочь, – огрызнулся Ру. Но она больно стукнула его в бок и даже попыталась пнуть по ноге, и никуда не уходила.

– Бен, скажи ей!

Бен вздохнул, нагнулся, поскольку она была почти на голову ниже. Кристи все еще дула губы, но в уголках ее глаз уже сложились тоненькие морщинки, какие бывают у взрослых, когда они смеются.

– Кристи, мы просто посмотрим картинки, хорошо? Мы их не испортим, я обещаю тебе. Если учитель узнает, мы попросим прощения. Я попрошу. Хорошо?

Кристи промолчала. Её щеки были розовыми. Для подкрепления авторитета Бен дал ей запасное яблоко. Подумав немного, она отошла к окну и громко захрустела приобретенным фруктом.

– Молодчина, Бен, – похвалил Ру, – посмотри вот сюда. Тут видны даже наши дома. Но вот тут кое-что совсем интересное.

– Эй, Ру, что там? – сын Корвинов отвлекся от разминочной игры с Эдом Ганн на подоконнике, где вместо настоящих игровых стекол – глясов – использовались цветные камешки, и направился к столу. Ру мгновенно оказался между столом учителя и любопытным Корвином и выставил грудь колесом. Он был на голову ниже, но из его глаз, казалось, сыпались искры.

– Не твоего ума дело, Корвин. Учись кидать камушки, пока не отыграешься!

Корвин еще постоял секунду, потом шагнул назад.

– Чего ты, я же просто спросил, – обижено промямлил Корвин.

Девчонки в углу снова захихикали, кроме Кристи, экономично дожевывающей огрызок яблока.

– Вот – вот и иди к дружочку своему, – Ру брезгливо кивнул на Эда.

С видом победившего в хлебной битве воробья он вернулся к Бену.

– Отгоняй всех, особенно девчонок, – предупредил он, – и посмотри вот сюда!

Бен взглянул на следующий, тоже цветной, лист и не поверил глазам. Казалось, что на знакомой местности все перепутано. То есть все оставалось на местах, но было немного не таким. Небольшое южное озеро исчезло, мануфактуры немного сжались и отодвинулись от холмов, но интереснее всего были фермы. Фермы Колин – Фокс разделяла жирная косая полоса и верхняя, большая, часть была окрашена в фиолетовый цвет. На ней было написано «Колин». Маленькая желтая территория «Фокс» жалась к берегу центрального озера и более узкой, чем ей положено дороге. Ферма Ганн была идеальным прямоугольником с урезанным углом, без того языка к воде, который значился на официальных (черно – белых) картах.

– Эд, я знал, что вы воры, – крикнул Ру в класс. Раздались смешки. Мальчик в черном свитере свирепо засопел носом.

Дальше на восток карта была уже совсем не узнаваемой. В том месте, где сейчас сходились границы четырех земель, в том числе поместий Ганн и Линквудов пурпуром был нарисован косой ромб с жирной точкой усадьбы на северо-западе. В центре значилось уже совсем невероятное – Ферма Клаус. Сверху карты значилось «Нулевой год».

Мальчишки замерли, глядя друг на друга. Насколько было известно, никто и никогда из трех учителей школы не преподавал историю ранее начала основания Конфедерации ферм. Все, что было ранее, мало волновало любого из жителей поместий, особенно в минутных промежутках между вспашкой земли и ремонтом техники и построек. И уж точно этого не преподавали в старшем классе, где большая часть уроков была посвящена землеведению, замерам и архитектуре. К тому же, за окном благополучно шел сорок девятый год Б.О.

– Бен, ты понимаешь, что мы нашли?

Если ферма Клаус и существовала, располагалась она на тех землях, которые сейчас принадлежали целым четырем семьям. Невозможно было предположить, что в какой-то миг исчезло целое (судя по карте немаленькое) семейство, ни оставив после себя ничего, кроме пурпурного ромба на старой карте учителя. Семьи всегда казались Бену чем-то незыблемым и вечным, и даже собственная маленькая семья, в которой кроме него самого больше не было детей, представлялась ему вековым монолитом, богатства которого должны сохраняться и множиться в тех же границах. И вдруг оказалось, что фамилия может просто исчезнуть, а земля быть разделенной между соседями…

– Стой, а что, если это просто выдумка господина Арчера?

Ру пожал плечами. Эта мысль казалась ему еще более нелепой. Учитель был очень занятым человеком и даже как все работал на земле в свободное от занятий время.

– Бен, подумай, это пропавшая ферма. Это находка на миллион.

Ру не знал, что такое миллион, но всегда так говорил, вероятно, услышал новое слово от взрослых. Он аккуратно закрыл цветные карты и разровнял все предметы на столе учителя Арчера.

– И если она существовала в самом деле, то ее дом должен находиться…

– Здесь! – Бен ткнул пером в серую карту над доской. Предательский потек заскользил по желтоватой бумаге. Через несколько минут в дверях появится господин Арчер и почему-то сразу посмотрит на стол на забытую папку, а затем на карту над доской.

А потом Бен будет разглядывать жука, ползущего по очкам учителя, пока не услышит голос Ру за окном.

* * *

Вечер дышал зноем и пылью. Руперт и Бен все дальше убегали от школы. Бена все еще переживал и за не отбытое наказание, и за испорченную карту учителя, но больше всего за невыполненное обещание помочь отцу с ремонтом крыши после школьных уроков. Ру не очень беспокоился о таких мелочах.

За городским амбаром, между стеной и забором фермы уже толпилось четверо ребят. Один из них в желтых шортах тряс в сложенных ладонях глясы – неизменную валюту всех мальчишек западных и восточных ферм. К его воротнику был прикреплен крупный кусочек стекла синего цвета почти треугольной формы – счастливый гляс и одновременно символ чемпиона. Только лидеры недели имели право носить любимые глясы на одежде, торопливо прикрывая их рукой при приближении старших. Остальные же прятали свои игровые стекла и маскировочно играли в нижний футбол после школы, пока один из лидеров не объявит место и время игры.

– Долго ходишь Руперт. Глянь и Бена с собой притащил. Он все равно не играет.

– Я ненадолго, – сказал Бен.

Парнишка в шортах смерил его оценивающим взглядом. Перед ним лежала кучка глясов – небольших цветных стеклышек. Ценились глясы отшлифованные, которые уже не могли порезать пальцы. Раньше их – еще острые осколки – пытались закапывать в песок на берегу озера, чтобы вода сточила острые края. Но это было очень рискованно – большая часть пропадала на дне навсегда, другие же могли достаться любителям погулять по берегу в свободное время. К тому же, как оказалось, шлифовка глясов водой – более длительный процесс, чем думали десятилетние мальчишки. Потому сейчас глясы шлифовали вручную плоскими камнями, раня руки и предвкушая зависть одноклассников. Говорили, что однажды Ллойд Ганн соорудил у себя в сарае целую шлифовальную машину – вращающуюся канистру с речным песком и поставил производство глясов на поток, пока отец не добрался до него и машины. Конечно, это было не более чем легендой, по крайней мере, Бен сомневался в эффективности подобного изобретения, а вот большинство его сверстников охотно верили и завидовали сообразительности Ллойда Ганн.

И все же самые ценные были глясы отшлифованные водой. Их иногда находили на берегу, неизвестно когда и кем брошенные в воду, может десяток лет назад, а может и просто случайно оказавшиеся в озере. Они передавались от старших братьев младшим и хранились в специальном мешочке на поясе, где взрослые хранят медные и бронзовые монеты. У Бена их никогда не было, как не было и старших братьев.

Ру присел на корточки перед остальными и выложил на землю свои сокровища – четыре цветных стеклышка. Одно никуда не годилось – его угол был все еще острым (видимо Ру не очень усердно отнесся к работе).

– Руперт ставит три! – объявил парень в шортах.

– Ничего подобного! Два. Потом еще два.

Они начали странную сложную игру, в которой поставленные глясы отдавались арбитру. Тот тряс их и бросал на землю. Владелец ближайшего к ноге арбитра гляса начинал игру – выбирание стеклышек через дальние «ворота», образованные другими глясами, но шириной не более длины указательного пальца арбитра. Выбитые глясы трижды подкидывались на переворачиваемой ладони и оставшиеся считались добычей игрока. Игра называлась «стрит» и в ней было огромное количество правил, в которых Бен даже не пытался разобраться, но основные условия игры знал – выучил, сопровождая Ру по всевозможным турнирам и «дружеским» матчам. А еще он знал, что за участие в этой игре (будучи застуканным кем – то, из взрослых) можно угодить на неделю домашнего ареста с работой в поле, а глясы отправятся на дно городского колодца, у которого, как говорят, нет никакого дна.

– Эй, да это мой гляс был! Ты посмотри, видишь краешек сколот! Я начинаю.

– Ах сколот! Тогда ставь другой…

– …у тебя палец длиннее, ты левой бьешь…

– Не верьте ему, он вообще левша!

– Три ставлю!

Игра шла своим ходом. Часовой стоял на углу амбара и просматривал улицу в оба направления на предмет взрослых. Не играющего Бена быть часовым не просили – ему не верили.

Солнце большим красным шаром катилось к горизонту и уже почти касалось ограды западных ферм. Он позвал Ру, но тот не откликнулся, увлеченный игрой. Они уже давно сняли рубашки, подставив солнцу загорелые спины и стучали пальцами по земле, от чего уже поднялось облачко пыли.

– Ставь еще!

– …не растягивай пальцы. Это не по правилам!

– Замена арбитра!

Ру подошел через четверть часа. Натягивая рубашку. Его лицо было злым.

– Есть глясы? – хрипло спросил он.

– И не было никогда. Может, пойдем отсюда? Я отцу обещал…

– Пожалуй. Мне нужно машину как у Ллойда Ганн. Тут по-честному нельзя. Они пальцы растягивают. Понимаешь? Да ничего ты не понимаешь.

Парнишка в шортах тряс стекляшки и злорадно улыбался. Кучка у его коленок заметно выросла. Ру едва не наступил на него, проходя мимо. Нечаянно, конечно. У выхода на улицу их пропустил часовой и осмотрел улицу в оба конца.

– Ничего, завтра еще повезет. Не все сразу. Ночью попилю пару стекляшек маминой пилкой для ногтей.

Бен ужаснулся, представив, как Ру поймают за этим занятием.

– Может кирпичом?

– Нет, долго.

У края амбара стоял Ллойд Ганн. Он не выглядел больным после купания и даже прибавил ширины в плечах после маминого лечения. На нем был черный тонкий свитер, явно узковатый для не по годам широкой спины. Он медленно сжимал и разжимал кулаки и явно не намеревался делится чертежами машины для производства глясов.

– Назвал моего брата вором, Руп?

Ру вздохнул и отлетел к стене амбара. Через секунду Бен последовал за ним, не найдя на теле Ганна уязвимых мест.

* * *

«Дин-дон» – пробили старые напольные часы, но спать совсем не хотелось. Бен стоял на балконе и смотрел, как сияет в небе единственная звезда. По полям полз туман, и становилось прохладно. Пришел отец и набросил на его плечи плед.

– Не спится? – спросил он.

– Думаю про господина Арчера. Испортил его карту, над которой он старался наверно не один день. И сбежал…

Отец промолчал. Бен не ждал, что он будет ругаться, но и слов утешения тоже не ждал. Отец редко ругался в принципе и никогда на Бена, что всегда пугало его. А особенно пугало молчание, за которым могло скрываться все что угодно. Но отец не уходил с балкона, и это было важно. Они смотрели на звезду.

Их поместье располагалось к северу от озера, и южная его граница проходила по песчаному берегу. Озеро медленно перекатывало свои воды от берега к берегу и где-то в его глубине плескалась рыба. А на противоположном берегу горели огоньки фермы Ганн – два факела перемещались вдоль берега, сходясь и расходясь снова. В их поместье уже погас свет, а в доме безземельных еще горело одно окно. Видимо дежурные готовили смену караула. А дальше во все концы стояла непроглядная ночь.

– Папа, а ты помнишь основание?

Отец засмеялся и потрепал его по коротким волосам.

– Конечно, нет. Это было слишком давно, даже ваш учитель Арчер не помнит.

– А фермы всегда были такими как сейчас?

– Ты о чем, сын?

– Я о границах ферм, – осторожно начал Бен, – они всегда были неизменны, с самого основания?

На некоторое время воцарилась тишина, отец возился с трубкой, и наконец задымил сладковатым табаком.

– Нет. Восемь лет назад мы уступили полосу земли в три метра на противоположном берегу озера нашим южным соседям за двадцать мешков зерна и пятьдесят куриных тушек. У нас был голод – я болел, а ты был совсем маленький, и дядя Глен тогда не жил с нами, а работал на мануфактурах. Это было очень неприятно, но необходимо. Иногда нужно жертвовать жизнью ради семьи, а иногда даже землей. Иногда мы меняем границы, но перед этим проводим долгие переговоры, а еще нужно одобрение Совета…

Бен кивнул, но в темноте это не было видно. Он спрашивал совсем не о том, но отец не понял. Или сделал вид, что не понял.

– Пап, а семей всегда было только тринадцать?

– Владеющих землей? Четырнадцать. Ты забыл о неприсоединившейся ферме. Но еще есть семьи, не имеющие своей фамилии и земли, как безземельные рабочие ферм Ганн, Линквуд, Корвин и Ли. Даже учитель Арчер из числа безземельных, хоть и живет с семьями Колин и Фокс. Понимаешь, в годы Основания только крупные семьи могли позволить себе обрабатывать землю и кормить остальных, а семьям поменьше, или сосвсе одиноким, пришлось довольствоваться участью жить в домах крупных семей – основателей и работать на их земле. На самом деле, это не так уж и плохо.

– А владеющих землей? Их не было больше?

В темноте горел огонек трубки, то ярче, то тусклее. Отец долго молчал, а затем произнес, словно забыв вопрос Бена:

– Послушай, Бен, посмотри на юг. Что ты видишь?

– Темно.

– Нет, там люди, наши соседи. Ты их не любишь. Никто не любит. А что на западе? Тоже наши соседи. И южнее тоже наши соседи, фермы с которыми мы дружим, либо сохраняем деловое партнерство. А что вокруг? Несколько гектаров земли и старый деревянный дом и это все, что есть у тебя, Бен и все, что будет у тебя всегда. За пределами всего этого – пустота. В нашем маленьком мире очень много вопросов, но многие из них лучше оставить без ответа, только так можно быть счастливым. Когда я был таким как ты, я тоже задавал себе много вопросов, но я повзрослел и выбрал спокойствие и уют фермы Китс, место без голоса в Совете и достаток, который позволяет нам жить и сохранять наши земли.

Отец ненадолго замолчал, выбивая трубку о перила балкона, затем продолжил:

– Ты должен учиться, чтобы получить место не ниже моего, научиться пчеловодству и земледелию. А потом ты вырастешь, унаследуешь ферму Китс, мы построим второй дом, породнимся с влиятельной семьей и даже, возможно, ты станешь членом Совета. Вот какого будущего я хочу для тебя, сын. Это лучше сотни вопросов без ответа. Запомни навсегда это, Бен. Выбор всегда прост: тыквенный пирог к ужину или смерть в пустоте.

– Это ты о чем?

Отец вздохнул.

– Я – не твой дядя, Бен, и не хочу, чтобы ты задавал подобные вопросы. Есть мир, в котором мы живем, и этот мир замечательный, есть ферма Китс и Конфедерация, и это все, что тебе следует знать. Оставь приключения и глупые вопросы своему другу Руперту.

– Но, пап…

– Ложись спать.

Бен лег, но заснуть не мог. От событий дня кружилась голова, а перед глазами стояла цветная карта господина Арчера. Пурпурный ромб с черной точкой дома семьи Клаусов все рос и рос. Пока не заполнил собой все воображение. И в мыслях не осталось места для лилового синяка под глазом, о котором умолчал отец и не отремонтированной крыши, о которой отец так же не обмолвился ни словом.

Натянув теплое одеяло по самые уши, Бен приготовился спать.

Под утро, как обычно, ударил легкий мороз, покрыв налетом инея траву в поле и разрисовав стекла фантастическим узором. Бен проснулся поздно и спустился на кухню, где его ждала мама и чашка горячего клюквенного компота. Отец уже стучал молотком на крыше, невнятно ругаясь на качество гвоздей.

– Доброе утро, Бен.

Волосы матери были спрятаны под платком, но было заметно, что они рыжие и что их очень много. Она подозвала Бена и проложила ему к глазу заранее приготовленный большой медяк, холодный (видимо всё утро держала на окне).

– Так быстрее пройдет.

– Это сразу надо было, – буркнул Бен.

Мать улыбнулась.

– Вот именно. А на следующей неделе мы приглашены в поместье Линквуд на день семьи. Я не хочу, чтобы мой мальчик появился там с подбитым глазом. Выпрошу для тебя специальной травы на рынке. Но на всякий случай, обходи стороной братьев Ганн хотя бы неделю.

Бен потрогал припухший глаз.

– Знаешь, мам, а если на празднике Линквудов все будут с такими, то мой синяк не будет заметен.

Мама засмеялась, но погрозила ему пальцем.

Мама Бена была маленькой женщиной в неизменном бледно – желтом платье, почти не выходящей за пределы фермы, за исключением похода на рынок по субботам. И этот день становился настоящим событием. Встав пораньше, насколько возможно, она приводила в порядок волосы и платье, подводила углем глаза и красила губы тонким стерженьком помады, подаренной ей на юбилей отцом, по возвращении с Мануфактур еще три года назад. В субботу ее никто не ждал раньше второй половины дня. Это был день, когда отец и дядя Глен по очереди практиковались в кулинарных изысках.