Текст книги "Время дождей"

3.Часовщик

«Глубоко на дне пруда в холоде и вечной тьме жили личинки стрекоз. Их жизнь была бесконечно долга и скучна, но даже они, мелкие божьи твари, не могли жить без легенд.

Часто живущие наверху, там, где уже недалеко была кромка воды и, куда проникал солнечный свет, говорили о странных силуэтах, порхающих, где то наверху за краем мира. «А возможно ведь, что мы не умираем, покидая наш мир, и там нас принимают в лучший и больший пруд радужные ангелы, прекрасные существа иного мира», – говорили они. Но другие смеялись, живущие в глубокой сытной грязи. «Ангелы? Глупости. Живите, ползайте и ешьте, пока солнце не забрало нас и держитесь от края мира подальше».

«А может солнце – это не смерть, может оно лучше грязи, где мы копошимся многие дни, боясь выглянуть наружу?»

«С ума сошли?» – ворчали старые располневшие личинки, – «Ну и ползите к солнцу, ну и умрите там. Что нам до этого?»

«Никакого другого пруда нет!» – повторяли старики.

И самые смелые ползли на верх. И не возвращались. Прошли дни, не вернулись и те, кто уходил наверх спасать безумцев. В пруду воцарилась жуткая одинокая тишина. Старые личинки подняли к свету слепые головы.

«Как скучно без этих глупых болтунов».

«А вдруг они нашли пруд лучше?».

Они задумались. И тогда одна личинка выползла из тины.

«Я найду и верну их, если они в беде. А если нашли пруд получше нашего, то позову вас туда. Я вернусь, поверьте, ведь я дойду только до кромки мира».

И она поползла. Медленно, тяжело по скользкой травинке она ползла наверх. Вокруг была пустота, жуткий свет и тишина. Ей тоже было страшно. Но вот травинка уже подвела к самому краю. Личинка еще раз осмотрелась и решила вернуться, когда внезапно неожиданно для себя взглянула наверх, на жуткое солнце. Сквозь разводы мутной воды сиял этот убийственный нереальный раскаленный шар. Оно было совсем близко, но страх, почему-то пропал. Откуда – то из далекого запредельного мира на нее смотрело прекрасное существо. Она не видела его, только мутный силуэт. Ангел. И он отведет в другой пруд, где больше воды и пищи. Силуэт дрожал и расплывался, второй стремительно метался над кромкой мира.

«Зовут. Я только спрошу».

И она поползла наверх. И вот боль пронзила ее, край мира обжег панцирь, и вода осталась позади.

«Только посмотрю», – шептала она и терпела боль. Яркий свет ослепил ее, и… вдруг странно согрел…, и она увидела гладь пруда и небо, и солнце в нем, ощутила ветер и приятное тепло. Это невозможно было понять и описать, это просто было. Она смотрела во все глаза, но солнце слепило слишком сильно, хотелось спать. И она уснула.

Проснулась она лишь на закате. Солнце было прекрасным, воздух свежим, а неуютный старый панцирь был слишком тесен, и она оставила его. Расправив легкие перламутровые крылья, она полетела над озером.

«Ангел, я же ангел! Как все просто. Как мы были глупы».

Она поднялась высоко, опробовав прекрасные воздушные крылышки, спустилась к самой воде.

«Я расскажу всем. Всем живущим в мутной тине о том, как прекрасен мир».

Но вода уже не принимала ее. Она лишь бессильно кружила над водой, всматриваясь в ее темную глубину. А из глубины, опасливо разглядывали ее призрачный силуэт далекие любопытные глаза…».

Учитель Арчер закрыл книгу и положил ее на колени. Ученики молча обдумывали прочитанную историю, представляя спокойную водную гладь и бесшумное порхание стрекоз над темной водой. Бен думал об огромных мутных глазах личинок, смотрящих из глубины.

– Давайте поговорим, о чем эта история, что в ней скрыто. Вы уже достаточно большие, чтобы понимать, что в каждой сказке есть правдивая часть, о которой рассказчик и хочет вам рассказать, приукрашивая историю красивыми деталями.

Ру аккуратно перегнулся через парту и громко шепнул Бену прямо в ухо, почти гаркнул:

– Хороший новости! Я, кажется, понял, что на том рисунке. Это потрясающе, Бен!

– А до конца урока подождать не может, – поинтересовался Бен, не сводя глаз с учителя.

Ру пожал плечами и сунул Бену свой блокнот, который Бен одним рывком спрятал подальше от чужих глаз под парту. Такая суета не могла не вызвать подозрений Грача.

– Вот вы, господин Кимберли, что поняли из этой истории?

В отличие от Бена, Ру недолюбливал уроки чтения и сердито морщил нос, пытаясь представить, какой подтекст есть в странных крылатых жуках.

– Ну, не надо лезть, куда не следует, – заключил Ру, – жил бы в болоте, был бы счастлив.

Арчер раздраженно сорвал с носа очки.

– Вас бы это устроило, не так ли, господин Кимберли? Давайте послушаем, кого-нибудь еще. Господин Ганн?

Эд поднялся, поддев Ру кривой усмешкой.

– Это рассказ об усердии, господин Арчер. Смысл таков: ты ползаешь очень долго как личинка на дне пруда, пока не поверишь в лучшее и не начнешь порхать. А это долгий и добросовестный труд. Вот как наша семья к примеру…

– Благодарю Вас, достаточно господин Ганн, – прервал учитель, – да, конечно, вы правы. Сказка об этом, об усердии.

Он как-то грустно оглядел безмолвный класс и заметил руку Бена.

– Да, господин Китс.

– Скажите, а кто такие ангелы?

Сзади послышался сдавленный смешок. Бен подумал, что это Кристи, но это был Ганн младший. Тощий мальчик в черном свитере ехидно хихикал.

Арчер снисходительно улыбнулся.

– Господин Китс, мне очень жаль, что вы отсутствовали на нашем последнем уроке по чтению. Но я повторю, специально для вас. Ангелы, по верованиям некоторых семей, это те, кем мы становимся после смерти, как и ангелы после своей смерти становятся нами. Это замкнутый круг мироздания, Бен. Озеро испаряется в небо и возвращается к нам дождем, солнце катится по небу от востока к западу, и мы умираем и становимся ангелами. Ангелы живут и любуются звездой, пока не умрут и не станут нами. Закон мироздания – круг.

Кристи подняла руку.

– А где же живут ангелы, господин Арчер?

Арчер присел на край стола и кивнул на карту мира.

– Наш мир плоский, госпожа Линквуд, диаметром чуть более тридцати километров. Мы никогда не подходим к краю мира и, тем более, не знаем, что на его обратной стороне. Многие из нас считают, что там и живут ангелы. Прямо под нашими ногами.

Арчер вдруг засмеялся и швырнул очки на стол.

– Но это всего лишь глупое верование пары – тройки семей, дети. Не думаю, что ангелы существуют в реальной жизни. Это всего лишь…?

– Сказка, – сказал детский хор и Арчер удовлетворенно кивнул, а теперь, дети, десять минут отдыха и перейдем к землеведению.

Бен аккуратно раскрыл блокнот Руперта, предусмотрительно вложенный в учебник.

Рисунок со множеством нанизанных на тонкую линию колечек был тщательно перекопирован в блокнот. Ниже аккуратным почерком (у Ру был на удивление аккуратный почерк, если дело касалось записей, которые ему интересны) было написано: «модель чего-то».

– И это все?! Модель чего-то?! – шепнул Бен, возвращая тетрадь.

– Ага. Здорово, правда?

На последнем уроке господин Арчер велел написать странное сочинение на тему «что бы я взял с собой, если бы пришлось срочно покинуть ферму». Бен задумался о коллекции камней, но пожертвовал ей в итоге, заменив на теплый плащ. Ру дважды переспросил, как пишется «большой кисет для глясов».

* * *

Поход в восточную рощу с группой старших, в который его взял отец в прошедшие выходные, сделал на время Бена героем среди других мальчишек класса, кроме братьев Ганн, сохраняющих по этому поводу сердитое молчание. Весть о том, что Бен сам отбился от дикой собаки, облетела школу, едва Ру вошел в класс. При этом с каждым уроком история обрастала все новыми подробностями и интересными фактами.

– Правда, что она откусила тебе руку? – восхищенно спросил Эмиль Ламбер с фермы Ламбер. Ему было девять, но он уже ходил во второй класс с старшей сестрой.

– Правда, – сказал Бен и спрятав кисть в рукав, поднял руку.

Эмиль восхитился еще больше и торопливо удалился к своим.

– Вот этого мне еще не хватало, – сказал Бен. Такое внимание к его персоне, вопреки ожиданиям, начинало раздражать.

– Не бери в голову, Бен, – сказал Ру умную фразу и неловко похлопал его по плечу, – Эмиль конечно загнул, но вот пара ребят не прочь взглянуть на ожог. Я обещал устроить.

– Нет, – отрезал Бен.

– Да ладно тебе, за два гляса.

– Нет!

Ру горько вздохнул.

– Ладно, надеюсь ты передумаешь, пока он не зажил.

Арчер едва закрыл дверь, как Ру выложил перед Беном три цветных стеклышка. Одно из них, зеленое, Бен даже узнал.

– Сегодня игра, Бен, идешь со мной? А по пути расскажешь во всех подробностях как там, в восточной роще. Ходят слухи, что вы могли и не вернуться.

Бен кивнул. Но по какой – то причине, рассказывать о походе ему не хотелось. Хотя весь город гудел новостью, что по реке в результате похода было сплавлено целых девять стволов, вместо ожидаемых четырех.

Игра была на новом месте. Разведчики донесли, что про старое место игр за городским амбаром взрослые прознали, и даже стали следить, потому сегодня играли прямо за школой, не опасаясь господина Арчера, который по делам был вызван в Совет.

В тот день за школой собрались сильнейшие игроки ферм, и даже тот парень в шортах. Не было только Курта Линквуда по понятным причинам. Зато были оба брата Ганн. У старшего Ллойда горло все еще было обмотано шарфом. Арбитром был младший сын Корвинов.

С мешочком, на четверть заполненном разноцветными глясами, Ру чувствовал себя богачом. Он, не думая, сразу поставил на кон два очень дорогих гляса, выигранных не так давно на празднике Линквудов и снискал жгучую зависть и восхищение.

– Играем в короткую, поле три четверти, – объявил арбитр, выставляя руку для ставок.

– Ру, где разжился стеклом?

– Не ваше бедняцкое дело, играйте.

– Ну, это ненадолго.

Но Ру, как ни странно, снял кон вдвое больший, чем ставка, удалив из игры одного, совсем уж бедного на стекло, мальчика. Глядя на несчастное чумазое лицо, Бен хотел его подбодрить, но понятия не имел, какие слова положено в таких случаях говорить у игроков.

Ру играл профессионально. Было похоже, что визит к Линквудам пошел ему на пользу. Проиграв три не слишком хороших гляса, Ру приобрел почти десяток идеальных цветных стеклышек, которыми не стыдно было блеснуть на игре. Еще двое пунцовых от злости игроков заняли свое место возле не играющего Бена.

– Жулишь, Ру!

– Иди, играй с котятами.

– Ставка по три. Поле полное. Играем длинно, – объявил арбитр, – Начинаю я.

– Отлично, меняем поле. Ру, тебе сегодня везет, сидишь напротив солнца.

Игра продолжалась недолго, пока в игру не вступили Ганн. Ллойд оказался плохим игроком, Эду везло больше, и он продержался целых двадцать минут, после чего распрощался со стеклянным капиталом семьи Ганн. Кисет Ру раздулся и почти не завязывался, он был вне себя от счастья и даже был не против проиграть пару стекляшек в знак благотворительности. Но все вышло несколько иначе. Ллойд приподнялся и дернул шнурок на шее Ру, так, что несколько глясов упали на землю.

– Не честно играешь, Кимберли!

– Честно, Ганн, отдай моё!

– Попроси.

По лицу Ллойда расползлась неприятная улыбка. Игроки мгновенно оставили поле, а чумазый мальчик спрятался за Бена.

– Кимберли, скажи: «Бен – ездовой осел» и можешь убираться со своими стекляшками. Я тебе еще и сверху дам парочку.

За широкой спиной Ллойда противно рассмеялся Эд.

– Ну же, Руперт, давай!

Ллойд тряс его за шею и глясы рассыпались по земле. Бен только сейчас увидел, какой Ру маленький, тощий в большой коричневой рубашке не по размеру. В его глазах был невнятный испуг отчасти перед Ллойдом, а частично за честный выигрыш.

– Говори!

Ру пытался подняться на ноги, но не смог, Ллойд крепко держал его за шнурок на шее. Он умоляюще взглянул на Бена и сжал губы. Бен улыбнулся. Он поднял с земли из-под носа Ллойда пару глясов и вручил их чумазому пареньку, тотчас просиявшему. Эд раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но почему-то передумал.

– Ну вот, я ездовой осел, – сказал Бен громко, – теперь отпусти его.

– Нет, пусть сам скажет.

Ру замотал головой, но на глаза его навернулись слезы.

Бен снова поднял с земли несколько стекляшек и протянул их на тыльной стороне ладони.

– А может, сыграем, Ллойд? По-честному. Да не бойся, я плохо играю.

Ллойд встал и повернул к нему крупное лицо с вздернутой от злости верхней губой.

– Да пошел ты, Китс! – и ударил Бена по руке. Глясы сверкнули в воздухе, но Бену это и нужно было. Он, не жалея сил и шеи со всего размаху впился головой в рыхлый живот Ллойда и дернув Ру за руку, увлек его за собой. Пробегая, он задел плечом Эда и тот кубарем откатился к стене, от неожиданности пискнув. Ллойд осыпал ругательствами землю под своими ногами, но преследовать их не мог.

Ру и Бен выбежали на дорогу, обогнув здание школы. Они бросились на юг, скрываясь за редкими деревьями, взбежали на высокий пригорок. Там за низким зданием поста они смогли отдышаться, держась за животы. Бен вдруг рассмеялся и похлопал Ру по спине.

– А ты молодец, Ру, бежал впереди меня.

– Я… я не… не сказал. Б… Бен, – заикался Ру, тяжело дыша.

– Да не важно. Главное, что теперь нас ожидает игра в прятки лет пять, пока этот тугодум не подрастет.

– Ничего, я подожду, – улыбнулся Ру.

Они сели на пригорок. Отсюда было видно огромный пустырь, почти до самых южных гор и дымящие трубы мануфактур. Где-то там было и озеро, безжизненное, которое фабрики использовали для своих нужд. Там ткацкие мастерские, кузницы, плавильные цеха и прочие производства, заключенные в девять низеньких кирпичных коробочек, производили необходимые фермам одежду, металлические и глиняные вещи в обмен на продукты и чистую воду. До мануфактур было очень далеко, и их работа казалась бесшумной, а высокие трубы величественно тянулись в небо.

– Спасибо, – сказал Ру.

– Не за что, – ответил Бен.

Бен вдруг вспомнил о тетради и засмеялся:

– Серьезно, модель чего-то?!

– Ну, это предположение. Я заметил, что Грач чертит именно так, схематично, когда объясняет устройство любого механизма. Карты он, например, чертит куда аккуратнее. А значит это модель, возможно, механизма, но, скорее всего, чего-то из оптики. Видишь, эти колечки похожи на линзы.

– Да, очень похоже, – согласился Бен и вернул тетрадь.

– Бен! Мне нужно покопаться в бумагах Грача!

– Я не буду просить рыжую Лизу!

– Совести у тебя нет, Бен, – сказал Ру с печальной интонацией своей матери, – я на пороге большого открытия!

– И ремня от мамы.

– Не могу с сами не согласиться, дорогой друг, – вздохнул Ру и улыбнулся.

Они долго сидели, глядя на дымящие трубы, затем Ру сказал:

– А знаешь, есть один секрет, но обещай, что никому не скажешь.

Бен выразительно посмотрел на Ру, как бы намекая, что тот все равно проболтается.

– Ладно, смотри! – Ру полез в карман. Бен готовился увидеть какой-нибудь новый, хорошо выточенный, гляс, а может и не один, но Ру достал нечто иное. Это был блестящий металлический предмет, плоский и круглый. На его полированной поверхности играло бликами солнце. Но больше всего поражала искусная резьба. Бен сразу понял, что это бронза. На желтоватой поверхности явно выделялся рисунок – островок в середине реки и восходящее солнце, две птицы в чистом небе и буквы «R» и «С».

Ру, словно показывая фокус, нажал где-то на торце круга, и верхняя крышка открылась, представив взгляду потрясающую картину.

Это были часы, но часы очень маленькие и выполненные настолько искусно, что ими можно было любоваться сколько угодно долго. По бирюзовому циферблату ползли две маленькие стрелки, а вверху маленький бронзовый кружок, означающий солнце, медленно двигался от цифры 9 к цифре 3. Сами цифры были искусно вырезаны, а верхняя была заменена на маленькое цветное стеклышко и означала полдень.

У Бена перехватило дыхание, и он аккуратно взял игрушку из пальцев Ру. Механизм тихо стучал в его руках, словно был живой.

– Что это? – спросил он, не сводя глаз с миниатюрного циферблата.

– Часы, – гордо сказал Ру.

Представления о часах у Бена были несколько иные. Часы – это нечто тяжелое и дорогое, стоящее на полу в гостиной в каждом доме, за исключением поместья Линквудов, где часов трое. Часы привозили с мануфактур на повозке, грузчики устанавливали их в доме по просьбе хозяина и капризам хозяйки, а инженер отлаживал их ход и устанавливал время. Никто не носил часы с собой.

Бен не мог выпустить маленький механизм из рук, разглядывая его безупречное исполнение. Ру протянул руку, и Бен нехотя вернул их.

– А буквы…

– Ричард Кимберли. Это штучка Рика. Я стянул на время, пока он не видел. Потрясающе, правда?

– Да, – согласился Бен, – но где он их взял?

Ру подсел ближе и заговорщически зашептал, предварительно осмотревшись по сторонам.

– Ты помнишь Нэда Хоффмана?

Бен помнил. Нэд был старшим сыном семьи Хоффман и учился в старшем классе, готовясь в следующем году пойти на Мануфактуры. Его сестре Нэнси когда-то очень нравился Ру, но Бен решил этого не упоминать.

– Прошлогодний чемпион по стриту, – сказал Бен.

– Честный чемпион, заметь. Ну в общем… Это он их делает?

– То есть как?

Кроме везения в игре и средних оценок по учебе, Нэд не выделялся никакими особыми талантами. И уж совершенно невозможно было представить, что он был способен сотворить такую красоту.

– Собирает в подвале. Говорит всем, что готовится к экзамену на мастера мануфактурщика второго разряда, а сам собирает часы. Ну и продает, конечно. Ему самому – то столько не нужно.

– Продает? В самом деле? И сколько же…

– Много, – с грустью в голосе сказал Ру.

Они обсудили еще недавние события, поход Бена в восточный лес, ночные нападения на скот и на людей, но до конца дня Бена не отпускала мысль о часах. Когда они встретились на следующее утро в школе, Бен категорично заявил:

– Я хочу часы!

– С ума сошел?! – зашикал Ру, – мы же договорились – я тебе ничего не говорил и не показывал.

– Притворимся, что я сам их увидел! – Бен посмотрел в недоверчивое лицо Ру и добавил, – и можем устроить показ моего ожога сегодня после уроков.

Ру просиял.

– В три ровно! – крикнул он, убегая разносить новость, – показ. А потом к Хоффманам.

* * *

Долговязый Нэд Хоффман встретил их неприветливо.

– Что надо? – буркнул он, просунув голову в приоткрытую дверь.

– Нэд, покажи ему, – сказал Ру, не забывая оглядываться по сторонам, – Бен в курсе.

– Я тебе голову отверну, малявка! – сказал Нэд, но впустил их в подвал. В конце лестницы он остановил их жестом.

– Все, дальше нельзя. Мои владения. Ждите здесь.

Подвал был донельзя захламлен. В два грязных окна сочился свет, попадая на деревянный верстак, заваленный инструментами и обрезками металла. На полках были расставлены ящички с гвоздями и прочей мелочью. Второй стол в углу закрывал большой лоскут мешковины.

Нэд вернулся с продолговатой деревянной коробочкой. Он сунул ее под нос Бена и аккуратно приоткрыл.

Бен смотрел, не веря глазам. Там лежали часы, но не те, что принадлежали Рику Кимберли, а гораздо лучше. Их было двое. Почти одинакового размера, на подложке из цветной ткани. Одни были выполнены из серебристого металла с красивой гравировкой, в центре оставалось место для инициалов владельца. На циферблате совсем не было цифр, их заменяли маленькие значки в виде пляшущих змеек. Бен знал, что это странные цифры мануфактурщиков, которые никогда не применяются на фермах. Они были похожи скорее на буквы «V» и «I», и еще непонятный символ «Х».

Вторые часы блестели бронзой, но самый центр их крышки был украшен кружком полированного дерева. На дереве была аккуратно и красиво вырезана карта Конфедерации. А под крышкой (Бен понял, что надолго затаил дыхание и шумно набрал воздух в легкие) был виден механизм, мерно тикающий тонкими шестеренками. Он был спрятан под стекло, на которое вместо цифр были наклеены тонкие бронзовые черточки.

– Это «Утренний холод», – гордо сказал Нэд, – моя лучшая работа. Почти два месяца. Я себе сделал почти такие же, – он похлопал себя по карману, но не показал.

– Сколько ты хочешь за них? – услышал Бен собственный голос.

Нэд нахмурился и захлопнул коробку.

– Не продаю. Кстати, твои деревянные «Счастливый гляс» почти готовы, Ру.

Ру просиял и помрачнел одновременно. Было заметно, что расплатиться ему пока еще нечем.

– Сколько за «Утренний холод», Нэд, – повторил Бен, но Нэд указал на дверь.

– Много, отмахнулся он. Триста марок, и они твои! Нету? Тогда выметайтесь отсюда. Расскажите кому – нибудь – сверну шею, обоим.

* * *

Триста марок! Валюта мануфактурщиков почти не использовалась здесь на фермах, где господствовал натуральный и, иногда, не совсем честный обмен. Правда марок десять – двадцать хранилось в любом доме на случай приезда свободных торговцев с Мануфактур, которые помимо меда, вина и лука (самых востребованных товаров), просили иногда еще и монету.

Триста марок! Монеты мануфактурщики печатали сами из бронзы. Это были не красивые, хоть и ровные, кружки с цифрой, выбитым клеймом Мануфактур и каким-нибудь невзрачным рисунком. Бен видел несколько таких монет у отца и даже одну старого образца из чистой меди, позеленевшую от сырости и времени. Монеты были очень дороги. Зарплата хорошего мастера, по рассказам отца и брата Ру, не превышала и половины этой суммы. Но Бен помнил крутящиеся шестеренки под тонким стеклом, гравюру на деревянной крышке и понимал, что «Утренний холод» стоит своих денег.

– Мне нужны деньги, Ру, – сказал он вслух.

– Мне тоже, – печально отозвался Ру, – меньше, чем тебе, но и сто марок на дороге не найдешь.

– Значит нужно заработать! Ну, или подумать, где достать.

Они сели на самом солнцепеке на пригорке возле дома Хоффманов и принялись думать. Но все мысли неизменно возвращались к крутящемуся механизму и бронзовому блеску корпуса.

– Можно попросить у родителей, – предложил Бен.

Ру невесело усмехнулся.

– Да. Особенно у моей мамы. Она мне за одну идею оба уха открутит.

– А что, если пойти работать?

– Я и так как лошак на хозяйстве, – соврал Ру, – да и кому мы нужны – горе – работники. Тут таких с десяток наберется желающих поработать.

– Послушай, а твой брат Рик может сделать такие же? Он же вроде бы неплохой мастер и давно работает на мануфактурах.

Ру отрицательно покачал головой.

– Нет, он гончар. Да и потом, это вроде бы запрещено. Рик рассказывал, что у них на Мануфактурах правила такие, что наши законы – это детские сказки в сравнении с ними. А если Рик узнает, что я брал его часы без спроса…, – Ру вздрогнул и замолчал.

– Узнать бы, как он их делает. Может и не делает вовсе, берет в мастерских готовые.

– Нет. Я уже был в его мастерской и все видел, даже заготовку под мои «Счастливый гляс». Конечно, некоторые детали таскает из мастерских – шестеренки и пружинки, например. Тут таких не сделать. Но все остальное вытачивает и мастерит сам. Даже рисунок. Он хороший мастер, Бен. Его часы стоят тех денег, что он просит.

Бен невесело согласился

Придя домой, он первым делом пересчитал свои сбережения. В копилке, сделанной из старой стеклянной банки, лежало три марки: одна новенькая и две немного потертые. Бен с жалостью вспомнил, как одолжил одну марку отцу чуть больше года назад и, конечно, безвозвратно. Зато ему в голову пришла отличная идея. Он разобрал старый хлам в ящике отцовского стола и обнаружил зеленую монету в две марки. Не смотря на свой почтенный возраст, она все еще была в ходу. Итого – пять марок, капитал последних трех лет его жизни. На эти деньги можно было купить новые рыболовные снасти дяде Глену, мяса и хлеба на всю семью на три дня и даже новую, хоть и не дорогую и не очень качественную куртку. Бен зажал монеты в руке. Целых пять марок! Но ничтожно мало по сравнению с той суммой, которая требовалась для обладания «Утренним холодом». Конечно, можно попросить у отца вернуть долг, но это было бы совсем некрасиво.

Бен прилег на кровать и размечтался о том, как хмурый Нэд передает ему заветную коробочку, может быть даже завернутую в кусочек мешковины и перетянутую веревочкой. Думал о том, как пойдет на рынок выбирать себе цепочку для часов, самую дорогую и красивую, конечно, и все с завистью будут смотреть, как он примеряет ее к бронзовому корпусу. А потом представил себя взрослым, в сером костюме, таком же, как у отца, он вынимает из кармана часы, которые все так же верой и правдой служат ему, хоть и немного пообтерлись по краям.

От последней мысли Бен вскочил и прошелся пару раз по комнате, затем спустился вниз. Отец сидел за столом и ел бутерброды с мясом, рядом лежала маска от пчел и пропахшая дымом куртка.

– Пап, а с какого возраста я могу начать работать?

– Можешь прямо сейчас начать, – сказал отец с набитым ртом, – возьми бак в подвале и помоги дяде Глену откачать мед.

– Угу, – без энтузиазма произнес Бен и пошел в подвал.

– Бен! – окликнул отец, – тебе что, деньги нужны?

– Да нет, зачем мне, – соврал Бен.

Домой он вернулся, когда солнце уже почти село, с тремя укусами и медом на волосах. Помывшись в нагретом мамой тазу воды, Бен завернулся в полотенце и отправился вновь пересчитывать свой капитал и мечтать.

* * *

– Значит так, я даю вам список трав и их рисунки, а вы отправляетесь в поле и ищите их строго по списку. Каждый сорт в отдельный мешок. И не надо набивать сорняками, я внимательно проверю!

Мануфактурщик из наемной охраны раздал им мешки и пачки потрепанных листков. На его рукаве красовался красный трилистник – символ врачевания.

– Платить буду за каждый набитый мешок по весу и без обмана. Марка за каждые четыреста граммов, плюс марка в неделю за работу. И помните! Корни и стебли мне не нужны, срезаете только то, что указано на рисунке.

Бен и Ру согласно кивнули.

Спрятав в карманы по бутерброду и фляге с водой, они устремились в еще не кошеное поле за фермой Ламберов. Работа оказалась не такой простой и прибыльной, как казалось на первый взгляд и как обещал Ру. Необходимые доктору травы не росли целыми снопами, как им представлялось – тут и там встречалось по одному цветку, а иногда и просто похожий на полезное растение сорняк. Уже через полчаса они взмокли под полуденным солнцем и ободрали колени, ползая и выискивая знакомые соцветия.

– Знаешь, – сказал Ру, поднимаясь, – это немного не то, что я ожидал.

Его колени и рукава покрывал приличный слой пыли.

– Это работа, Ру. Настоящая, – возразил Бен, – то, что нам и нужно было.

– Нам нужны деньги, а не стертые колени. В этом поле ничего нет. Все что было – давно выбрали и продали.

Бен посмотрел на дно своего мешка, где лежало несколько травинок и подозрительный стебель без цветков.

– Нам нужно за границу ферм! – сказал Ру.

– Спятил?!

– «Утренний холод», Бен, ну и «Счастливый гляс» конечно.

Ру нельзя было отказать в умении выходить победителем из любого спора. Его аргументы были железны.

Не было и речи о том, чтобы идти на дикие земли к северу от фермы Китс. Помимо незримой опасности последних дней, о которой так много говорили старшие, там еще водились змеи. И дикие собаки. Относительно безопасным было поле к юго-востоку от ферм, через которое пролегала дорога на юг к дымящим трубам, взбираясь на холмы и спускаясь в выкошенные низины. Поле на юго-западе граничило с лесом, и туда никто не ходил, кроме охотников за древесиной. Трава поднималась почти до пояса и пестрела невероятным разнообразием растений. Они молча кинули сумки на землю и полезли в траву. Долгое время они радостно выкрикивали названия и поднимали срезанные цветки над головой, хвастая друг другу. Сумка наполнялась, но не так скоро, как Бену хотелось бы. За все время, проведенное в поле, он так и не придумал оправдание за отсутствие дома почти в течение всего дня и пропущенный последний урок (не такой уж, кстати, интересный).

Они медленно продвигались к лесу, захваченные азартом поиска лечебных растений. Шаг за шагом. Деревянный забор Ламберов уже скрылся из виду, а впереди рос лес. Огромные сосны шевелили ветвями под слабым ветром, от их тени тянуло прохладой и свежестью.

– Бен, я за тебя работать буду? Чего встал, пошли дальше!

Бен поднялся с колен, но не увидел Ру, хотя его голос был слышен совсем близко.

– Ру! – осторожно позвал он.

Трава шевелилась, но нигде не было видно лохматой головы.

– Эй, Ру!

Вокруг была тишина. Бен стоял один в поле некошеной травы, утонув в ней по пояс. В его пальцах шуршал только что срезанный цветок.

– Чего тебе? Что орешь?

Голова Ру вынырнула почти у самой опушки леса.

– Как ты туда забрался? – крикнул Ру.

Бен не понимающе покачал головой.

– То он в лесу стоит без сумки, глазеет на меня, как будто первый раз увидел, то уже в траве копается.

– Кто? – не понял Бен.

– Да ты! Ты только что стоял там и смотрел на меня, а теперь вот тут…, – Ру снова взглянул на опушку леса, – прямо там же стоял.

Бена мгновенно пронзил холод и страх.

– Ру, идем отсюда!

– Идем – идем, мне тоже домой пора.

Ру тащил набитую сумку, Бен шел следом, изредка оглядываясь назад. Позади молчаливо качался лес.

* * *

– Белые, белые, а не розовые! – мануфактурщик выкинул еще один стебель в ворох таких же, – эти совершенно бесполезны. Остальные беру.

Он расстегнул кожаный кошелек и достал четыре монеты.

– Завтра не приходите. Приеду через неделю!

Топот копыт встрепенул вечернюю тишину и его конь скрылся на южной дороге.

Полчаса спустя Бен стоял в коридоре, глядя на уже одетого отца, с походным масляным фонарем и заплаканную маму.

– Ужинай и иди спать! – коротко сказал отец.

Но спать не хотелось, хотя ныло и болело все тело, особенно содранные коленки. Бен осмотрел царапины и ссадины, одна из них под большим пальцем ему совсем не понравилась. «Долго болеть будет», – заключил он.

Две монеты со звоном упали в банку, сверкнув блестящей поверхностью. Они лежали прямо поверх зеленой марки и вместе с ней были каплей в озере, в сравнении с той суммой, которую предстояло раздобыть.

На душе было неспокойно. Бен оделся и спустился вниз, откуда доносился шорох. Он надеялся обнаружить там отца, но за столом сидел дядя Глен над остатками ужина. Это было странно, обычно дядя Глен редко покидал свой уютный сарайчик.

– Старина Бен! Не спится?

– Угу, – сказал Бен, взял кружку и отправился к насосу.

– Слышал, ты у мануфактурщиков подрабатываешь, Бен.

Бен вздрогнул. Разговаривать об этом совсем не хотелось, тем более с дядей Гленом.

Дядя смотрел перед собой, медленно жуя холодное, плохо прожаренное мясо. Было видно, что он недоволен.

– Подойди!

Бен подошел к столу, крепко сжав за спиной взмокшие ладони и пальцы в кулаки.

– Я бы и слова не сказал тебе, Бенджамин, – сказал дядя, утирая подбородок кухонной тряпкой, – если бы ты подрабатывал у Корвинов или Линквудов, и даже у Ганн, но не у этих сволочей с Мануфактур! Неужели тебе так срочно понадобились деньги?

Бен молчал.

– Ну, вот что, Бен, старина! – дядя Глен порылся в карманах и достал несколько монет. Увидев замешательство Бена, он взял его руку и вложил монеты в ладонь, – держи, отдашь, как заработаешь. Только не у мануфактурщиков.