Текст книги "Самый лучший комсомолец. Том 5"

Попросили официантку очистить стол для следующего гостя, который придет с минуты на минуту.

Владислав Петрович Крапивин Советскому читателю этих лет знаком по книгам «Рейс «Ориона»» и «Брат, которому семь». Является членом Союза писателей и членом редколлегий журналов «Пионер» и «Уральский следопыт». Самому писателю нынче тридцать два года, и будущее у него вполне безоблачное даже без моего участия. Но я все-таки поучаствую:

– Здравствуйте, Владислав Петрович.

– Здравствуйте, Сергей, – пожал бровастый, с намечающимися залысинами мужик протянутую руку.

– Это Виталина Петровна, мой секретарь.

– Здравствуйте, – поцеловал он даме ручку.

Заказали покушать – писатель как положено, а мы с Вилкой только пирожные, на десерт.

– В Хабаровском крае сейчас идет строительство целой теле-киностудии, – поведал я ему. – Она будет работать на отдельный телеканал, который будет запущен в 71 году.

– Слышал, – кивнул он. – Детско-юношеский, им Борис Николаевич Полевой руководить будет.

Ох уж эта «большая деревня».

– Вам я предлагаю возглавить редколлегию отдела, ответственного за производство экранизаций детско-юношеских книг, – выкатил я предложение. – Само собой, по вашим книгам кино тоже снимем – они у вас прекрасные. Но дело нужно ставить на поток, потому что наша задача на долгой дистанции – выстроить полноценную систему, в которой наш канал показывает нашу же продукцию. Потянете?

– А… – он посмотрел наверх.

– Согласовано и одобрено, – заверил я его. – Самостоятельность у нас относительная, в соответствии с генеральной линией Партии. Но иначе и не затевал бы это все – мы Советскую Родину любим, Владислав Петрович.

– Любим, – поддакнул он. – Я согласен.

Вот и еще один ценный кадр в моих руках!

Глава 9

Пока я готовился к отъезду, товарищи из Политбюро не только поедали метафорический поп-корн, наблюдая польский бунт, в который время от времени подкидывали дровишек в виде аккуратно слитых лидерам бунтовщиков доказательств причастности США к принятию действующим польским правительством (которое скоро сменится чуть ли не в полном составе) постановления о повышении закупочных цен, что очень сильно поднимало энтузиазм «уличных войск» и заставляло органы правопорядка старательно саботировать мероприятия по приведению к покорности (там же тоже люди служат, и платить за еду на 23 % больше без пересмотра зарплаты не шибко-то хотят), но и инициировало проведение масштабных армейских учений «Граница-1970». «Граница» – это когда периферийные республики (все) без пяти минут оккупированы Красной Армией. Дело это для СССР привычное, поэтому никто ничего не заподозрил – Польша горит, вот и бряцает Кремль оружием, чтобы неповадно было.

«Голоса» и западные СМИ, само собой, экономическую составляющую бунта мастерски игнорировали:

– Польский народ в очередной раз пытается сбросить с себя оковы коммунизма! Граждане Польши мечтают лишь о свободе и демократии, о праве самим распоряжаться своей судьбой. Свободный мир не должен верить лжи диктатора Андропова – «независимая» Польша существует только в коммунистической пропаганде. Весь Варшавский блок – огромная коммунистическая колония, задыхающаяся в кровавых лапах Кремля…

И все в таком духе. Порицанием и душераздирающими визгами Запад не ограничился, явив симметричный ответ в виде учений НАТО вдоль границ Соцблока. Полемики в ООН по этому поводу прошли штатно – это когда посотрясали воздух и разошлись по домам, оставшись «при своих».

Никому на Западе и в голову не пришло, что Польша тут просто ширма, и шестого октября, аккурат ко Дню Конституции, ЦК по выдвинутому дедом Юрой предложению совершенно единогласно (партийная дисциплина укрепилась как надо) проголосовало за принятие Конституции СССР образца 1970 года, главными отличиями которой от прошлой стали: упразднение национальных республик с последующим делением СССР по чисто административному принципу – на края и округа. Второе – упразднение в паспорте графы «национальность», потому что «за прошедшие с установления Советской власти десятилетия в стране выросла единая, над-национальная общность в виде Советских людей». Изучение национальных языков в общешкольной программе упразднено, теперь это забота кружков. Хочешь? Записывайся и учи в свободное время. Еще одним важным шагом стало принятие возрастного «потолка» для Генерального секретаря – до шестидесяти пяти лет включительно можно сидеть, потом еще год на подготовку выборов и передачу дел следующему Генсеку. Как раз под конец 1980-го года деда и уйдет на пенсию, получается.

Ограничений для членов ЦК и Политбюро пока не предусмотрено – Андропов же диктатор с нюансами, и дразнить пожилую свиту не стал. Но лиха беда начало!

ЦК принимало Конституцию кворумом, в отсутствие глав республик. Но юридически не докопаешься, и последним пришлось смириться, переквалифицировавшись в крайкомов. И ни одной попытки вывести народ на улицы, отстаивать право на национальный анклав – а как ты рыпнешься, если повсюду родная Красная армия? Спасибо, дураков нема, а кумовством можно и в новых административных реалиях заниматься. Но сложнее – «края» нарезали так, что мононациональных анклавов не стало в принципе: придется южным товарищам как-то между собой договариваться и делиться. Разделяй и властвуй как оно есть!

Такие реформы одним днем, понятное дело, не провести, поэтому процесс растянется до Нового года, в который Родина переименуется в Советский Союз – уху гражданина такое название вполне привычно. Учения, на всякий случай, начнут сворачивать в конце января – чтобы все как можно дольше порадовались переменам.

Настроение в свете этих событий было прямо волшебным – исторический процесс движется куда надо, и временно (на всякий случай) усиленная охрана, колесившая со мной по маршруту «студия «Мелодии»» – «Сокольники», где мы с Вилкой ночевали в старой квартире, ничуть его не портило.

Мой стартовый район за прошедшее время изменился радикально – прибавилось новеньких домов, школ и детсадов с ДК. Открыли пару новых поликлиник, скверики радовали душу подросшими саженцами деревьев и красивыми скамейками, раз в пару новых кварталов – общественный бесплатный туалет (гадить перестали пару месяцев назад, когда количество натыканных рожей (буквально) в собственное дерьмо граждан перевалило за тысячу особей – хватило для прививания обучаемости массам). Чего уж говорить о кооперативах – их сейчас везде как грязи. «Эко-парки» «Пруд» и «Сокольники» нисколько не деградировали, и немалая в этом заслуга самих жителей района – не стесняются формировать дружинные отряды и собираться на субботники с целью поддержания красоты. Словом – район теперь если и не элитный, то точно образцово-показательный.

У памятника товарищу Хрущеву не переводятся свежие цветы – приходит народ память почтить, даже удивительно. Сам памятник пользуется огромной любовью – он же блин необычный, с обилием мелких деталей. Словом – посмотреть на него приятно и интересно. Скульпторы тем временем набрались смелости и задались классическим вопросом: «почему Ткачеву можно, а другим – нельзя?». На вопрос ответить никто не смог, поэтому Родине пришлось заказать целую серию концептуально схожих памятников на тему «Правители России от Рюрика до Брежнева». Поставят их на набережной Москвы-реки, неподалеку от Кремля – там как раз позорный для второй половины двадцатого века облезлый частный сектор закончили расселять и сносить. Памятник Николаю II получился ругательный – стоящий на коленях монарх молится, а за его спиной – расстреливаемый казаками голодный народ. Но к другим царям подошли диалектичнее, благо наскреблось достижений. Но у каждого со времен царя Алексея Михайловича к ногам пристегнута пара гирь с надписью «крепостное право» и «классовое неравенство», как бы символизирующая неспособность царей эти сковывающие развитие страны вопросы решить.

Но, как говорится, «и это еще не всё!» – требования к скульптурам пересмотрели в принципе, позволив скульпторам в определенной степени самовыражаться, с одобрения худсовета, само собой – знаем мы этих творческих, только волю дашь, сразу начнут композиции жертвам Сталинских репрессий лепить на радость врагам.

Ну а сегодня меня вызвала на ковер баба Катя, в свой Кремлевский кабинет на втором этаже – в противоположном дедову крыле. В коридоре поздоровались с ожидающими в очереди функционерами – мы по записи! – и прошли в приемную, откуда секретарша проводила нас в здоровенный, уставленный сувенирами (Фурцевой еще в бытность министра культуры всякое дарили, а теперь и подавно) и стандартно украшенный портретами Ленина и Андропова, кабинет. Поздоровались с отложившей бумаги Екатериной Алексеевной и сели пить чай с булками – сама вчера вечером напекла!

– Культурное взаимодействие с Францией было решено усилить, – поведала она о причине вызова. – Сейчас снимаем сериал о Наде Леже – у нее была интересная жизнь, даже Дали́ и Пикассо лично знает, поэтому сценарий написали замечательный.

– С удовольствием посмотрю, когда будет готов, – улыбнулся я. – Песня нужна?

– Не песня, а песни! – обрадовалась пониманию Фурцева. – Даже больше – нам нужна Советская певица с франкоязычным репертуаром. Я предлагаю Эдиту Станиславовну Пьеху – она в детстве жила во Франции, поэтому языком владеет.

– Нужны записи речи и ее пения на требуемом языке, – попросил я. – Но вообще, извините, Екатерина Алексеевна, французы у нас нация куртуазная, на красоту и молодость падкая, а Эдите Станиславовне, при всех ее достоинствах, тридцать три, и выдающимися внешними данными она не владеет. Давайте лучше по проверенной схеме, – кивнул на Виталину.

– Записи у меня есть, – пожевав губами, решила посопротивляться Фурцева. – Послушай.

Воткнув бобину в проигрыватель, она нажала кнопку, и мы прослушали как Эдита Станиславовна на французском говорит с кем-то о погоде.

– Не очень, – поморщился я. – Это, извините, не язык Парижской интеллигенции, а народно-крестьянский диалект.

– Сергей прав, Екатерина Алексеевна, так французская богема не разговаривает, – поддакнула Виталина.

– Давайте найдем очередного младшего лейтенанта Госбезопасности лет восемнадцати-девятнадцати, – снова предложил я. – Вы же видите – с ними нигде и никогда проблем не возникает, спокойно работают. А Эдита Станиславовна, получив всефранцузскую славу, вполне может повторить «маневр Растраповича» – в этом Париже будто мёдом для наших интеллигентов намазано, будто проклятие какое-то. Кроме того – в песнях-то язык будет другой, академический, а когда она будет общаться с богемой, над ней будут потешаться, называя выскочкой из деревни. Она же не глупая, поэтому в какой-то момент ситуацию осознает и может словить на этой почве нервный срыв. С творческими людьми я работать не хочу, извините, Екатерина Алексеевна – ненадежный материал.

– А еще Эдита Станиславовна урожденная полька, – вставила Виталина свои пять копеек.

– Что ж, КГБ так КГБ, – вздохнула Фурцева. – Постарайся управиться с песнями до отъезда, – выдала мне наказ.

– Успею, – пообещал я.

Потому что времени еще полно. Улыбнувшись, баба Катя выдала еще один наказ:

– И к дедушке зайди, прямо сейчас – дело у него к тебе.

– Спасибо, – поблагодарили мы, попрощались и двинулись по ковровой дорожке к кабинету Генерального.

Проблем поди подкинет.

* * *

Дед выглядел отлично, с поправкой на внешность, конечно – бодр, весел, розовощек.

– Чего это ты такой довольный? – спросил я.

Вилочка осталась ждать в приемной, так что мы в кабинете вдвоем.

– Стараниями Игоря – почку мне отдал, представляешь? Теперь всю жизнь на диете сидеть будет, – последняя фраза прозвучала виновато.

– Такому отцу отдать не жалко, – успокоил его я. – А деду – тем более. Если еще понадобится, после совершеннолетия поделюсь.

– Не понадобится, – хлопнул он меня по плечу. – Но ценю.

– Подтвердил «внучество» научно? – спросил я.

– Подтвердил, – хмыкнул он. – Теперь внедряем генетическую экспертизу в систему поддержания правопорядка – Николай Анисимович на радостях в запой ушел – это ж какие перспективы! Сейчас всем зэкам генетические карты заводим, потом на всех граждан аккуратно масштабируем. Мощностей не хватает, два новых института открываем.

– Хочу третий, у себя под боком, – попросил я. – Узкоспециализированный – будем технологии клонирования разрабатывать. Прикинь какие перспективы?

– Будет не один мальчик-гений у нас, а пять? – предположил Андропов.

– На людей пока лучше не применять – проблем так целая куча, – покачал я головой. – Первая из них – человека формирует социум. При полном физическом соответствии клон сознанием оригинала обладать не будет, вплоть до технологии копирования содержимого мозгов в компьютер. К этому с какого конца подступиться я даже не представляю, поэтому для начала клонируем, например, овечку. Секретно, не афишируя – мировое сообщество, в первую очередь – религиозное, этого не оценит и начнет визжать про запреты. Взрослую особь мы в пробирке пока выращивать не можем, поэтому клоны будут рождаться естественным способом. До полноценного копирования человека нам копать и копать, но, как по мне, оно того стоит. А не применяя к человеку можно будет, например, возродить мамонтов – их целиком время от времени находят, замерзших, значит генетический материал собрать можно.

– Если бы у меня был клон, почку сына забирать бы не пришлось.

– Возникает мощная этическая проблема – если клон будет полноценным человеком, получится, что мы его как скотину на набор органов выращиваем, – поморщился я. – А дядя Игорь почку тебе от сыновьей любви отдал, по своему личному выбору.

– Давай пока овечек и мамонтов, а там сам разберешься, когда мое место займешь, – улыбнулся дед.

– Класс! – обрадовался я новой игрушке.

Тут меня немного попараноило – оно, конечно, перчатки, но генетический материал с «инфобомбы» могли собрать. С другой стороны – сам Андропов ее стопудово полистать успел, так что спишут на него. Да и если бы так случилось, на меня бы сейчас любимые дедушки применяли спецсредства, выпотрошив как следует.

– График тебе придется немного перекроить, – расстроил он, усевшись на диван и кивком пригласив сесть рядом.

– В положительном смысле или потому что проблемы? – уточнил я, послушно сев.

– Тебе не понравится, – ухмыльнулся он. – В Китай поедешь, с официальной делегацией.

– Цитатник Мао куплю, – гоготнул я. – Вместе почитаем, наберемся мудрости.

– У меня есть, кстати, – Андропов оживился, порылся в шкафах и протянул мне книжечку с профилем Великого Кормчего.

– С автографом? – я заглянул внутрь. – Ага, «Дорогому другу Андропову Ю.В., с коммунистическим приветом!». Как-то простовато, не?

– Сложное официальным письмом пришло, с подарками, – хохотнул деда Юра. – Вот там половина китаистов над переводом билась. Сложный язык, – развел руками.

– В следующий раз мне присылай, я все тамошние диалекты выучил, – похвастался я. – Вот тоже проблема, кстати: Китай хочет объединяться и освобождаться от колониального прошлого, поэтому что-то придется делать с языком – когда на одном конце страны китаец не понимает приехавшего с другого конца, как-то государственное строительство усложняется.

– Реформы проводят, – кивнул дед. – В шестьдесят четвертом, кажется, «Сводную таблицу упрощенных иероглифов» ввели. Но все равно я учить даже пытаться не буду.

– Клинопись тупо, – поддакнул я. – Что у них, что у остальных – одним символом целую кучу смыслов передавать это странно. Сделали бы уже себе нормальную письменность, всем бы лучше было. Нам, ляо-ваням, не понять короче.

– Для них каллиграфия – это искусство.

– Все так. Зачем еду-то?

– Как всегда – с читателями встретиться, на приеме в посольстве щеки понадувать, интервью дать «Жэнминь жибао» – это их аналог «Правды».

– Честь велика, – вздохнул я.

– Там восстания хунвэйбинов недавно отгремели, поэтому обстановка неспокойная, – понагнетал дед Юра саспенса. – Поэтому без самодеятельности.

– Я ж всегда без самодеятельности, – обиделся я. – Неприятности сами на меня лезут. Китайскую стену посмотреть дадут?

– Не дадут, – обломал он меня. – Но в музей сводят, даже два: Музей Китайской революции и Национальный музей китайской истории – они в одном здании расположены, удобно.

– Музей это замечательно, – одобрил я. – Что у них купить можно?

– Тебе – ничего, – пожал плечами Андропов. – Строителей тоже нанимать нельзя – город у тебя будет закрытый, и им там делать нечего. Китай не Северная Корея, и в любой момент могут переметнуться к врагам. Мао – стар, и вместо него могут прийти либо левые радикалы – они нам условно-выгодны, либо так называемые «прагматики». Вот последние со всей прагматичностью под США и лягут, за инвестиции.

– Наши действия?

– Ничего не делать, – пожал плечами Андропов. – Там, Сережа, неосторожным словом наследника не поменять – не та страна. Мы сейчас осторожно наводим связи с обеими группировками, ищем чего предложить, куда аккуратно надавить. Ломать – не строить, и отношений с Китаем времен Сталина у нас до смерти Мао не будет точно. А потом – как карта ляжет.

– Звучит как-то не очень, – вздохнул я.

– Мы не всемогущи, привыкай, – хлопнул он меня по плечу. – Но лучше хоть какие-то дипотношения, чем их отсутствие. Некоторые ресурсы мы у них покупаем, но масштабировать не спешим – мало ли как обернется, будем потом локти кусать. Сам же знаешь – у нас на этом континенте два настоящих союзника: Вьетнам и Северная Корея. Остальные – временщики.

– Ох уж этот геополитический процесс, – вздохнул я. – Но главное, чтобы у самих все хорошо было, остальное хрен с ним – большой войны с НАТО все равно не будет.

– Будем на это надеяться, – поддакнул дед.

– А что с системой Советов будет? Вертикаль-то порушена – раньше через республиканские Советы в Верховный избирались.

– Будет два других Совета – Малый совет будет эрзац-вариантом республиканских, только на базе административных территорий. А Верховный совет останется.

– Ой грызня будет, – поморщился я.

– А нам-то чего? – ухмыльнулся Андропов. – Когда «грызня» работать даже легче – компроматы копятся, дела спорятся.

– А с кем поеду-то?

– С товарищем Громыко и Екатериной Алексеевной, – пояснил он. – Отсюда выйдешь и давай в МИД на инструктаж.

– Можно каких-нибудь наших школьников во Францию отправить на осенние каникулы? – спросил я. – Раз уж у нас тут курс на укрепление связей.

– Знаешь, Сережа, – вздохнул деда Юра. – В нашей стране есть огромная проблема.

– НАТО? – предположил я.

– Уж лучше бы НАТО, – издал он грустный смешок. – Проблема в том, что ко мне идут с вопросами, которые решать должен вообще не я!

– Намек понял! – гоготнул я. – Ну а ты как хотел? Эффективность царя определяется его способностью вручную управлять страной, вникая в каждую мелочь.

– И это совершенно ужасно, – вздохнул он. – Ну все, беги.

– До встречи!

По пути в МИД я грустил – не хочу задерживаться. Где Китай, там и еще что-нибудь. Потом еще – и вот уже из Москвы я сваливаю после Нового года. Нет уж, товарищи – максимум в конце ноября меня здесь не будет, пусть и ценой совершенно детской унизительной слезной истерики в кабинете Генерального.

Глава 10

Инструктаж мы проходили ни много не мало, а в компании самого Громыко. Я от его присутствия немного напрягаюсь – в ГДР неловко вышло. А он – ничего, привычно приветлив и много жует губами. Да плевать, помелькаю в составе делегации, дам интервью – за это уже спинной мозг отвечает, все ведь спрашивают одно и то же – да схожу в музей, отдав должное древней истории Китая. Так-то нифига себе страна – в Европе обмазанные медвежьим дерьмом племена по лесам бегали, а там уже была самая настоящая империя. Но, увы, соседи с противоположного конца континента слишком любили резать соседей, через что развились и превратили древнюю, по праву гордящуюся своей культурой и историей страну в жалкую колонию. Хвала предкам за то, что на болотах, лесотундре и тайге смогли выстроить сверхдержаву!

– Вопросы? – спросил пожилой академик-китаист после полуторачасовой лекции.

Громыко кое-что себе конспектировал, но я так утруждаться не стал.

– Вопросы? – повернулся ко мне Министр внутренних дел.

– Вопросов нет, Андрей Андреевич, – улыбнулся я ему. – Спасибо за ликбез, Бенедикт Иванович, – поблагодарил товарища академика.

– У меня тоже нет вопросов, Бенедикт Иванович. Спасибо за лекцию, – отпустил академика Громыко.

Пожали на прощание руки и договорились встретиться завтра – за полтора часа с Китаем не разберешься. Когда мы с Андреем Андреевичем шли по коридору к лифтам – ему наверх, а нам – домой – он поделился биографией:

– Я маленьким частенько в райцентре бывал, городок Ветка. Там население из старообрядцев по большей части состояло. Народ добрый, приветливый. Любили мы их.

«Г’экает» Андрей Андреевич – это у него врожденное, из Беларуси.

– Алтайские поначалу мне приветливыми не показались, – ответил я. – Но во второй приезд, когда поняли, что мы их не обманули, прием оказали крайне радушный. Хорошие люди, на таких, если мракобесие в расчет не брать, очень даже можно равняться. А Ветке и сейчас, я слышал, живут.

– Живут, но церкви у них нет, – аккуратно намекнул Громыко.

– Церковь-то «Фонд» поставит, но, с вашего позволения, позволю себе ответную просьбу: «в темную» меня, пожалуйста, больше «играть» не надо, Андрей Андреевич. Не обижаюсь – очень важный урок для себя извлек.

– На то и расчет был, – с улыбкой кивнул он. – Ты, Сергей, свой возраст сильно перегнал, вот и соответствуй, держи себя в руках. С плеча рубить легко, но так можно не всегда и не всем.

Страшный человек, блин, и мне с ним целую неделю по Пекину тусоваться.

Кивнув – понял/принял – я спросил:

– А правда вас товарищ Сталин «упрямым хохлом» обзывал?

– Правда! – хохотнул Громыко. – Но мне-то чего обижаться? Я же не хохол, а Советский человек родом из БССР.

Лифт приехал, Министр пожал нам с Вилкой на прощание руки и уехал наверх. Мы вошли в другой и отправились вниз.

– Все соки из меня выпьет за эту командировку, – вздохнул я.

– И многому научит, – подсластила пилюлю Виталина.

– Я ему на памятнике, когда помрет от старости, эпитафию из одного слова напишу – «катехон».

– Субъект, имеющий миссию препятствовать торжеству зла? – проявила свойственную ей эрудированность девушка.

– Да. Он – архитектор нынешнего, относительно безопасного мироустройства. Хреново нам придется в далеком будущем без Андрея Андреевича – он же не вечный, – понизив голос, подтянул к себе Виталинино ухо – вдруг тут «слушают»? – и продолжил. – Придется дядю Игорю пахать в три смены, чтобы хотя бы на одну десятую нашему Громыко соответствовать. Фигня, прорвемся – товарищ Сталин правильно заметил, что «незаменимых нет». Но когда человек попадает на своё, именно своё, место, он способен горы свернуть. Ну или пиндосов продавить на договор о принципах взаимоотношений между СССР и США – в следующем году подпишут. Но это потешная бумажка, главное – договор об ограничении стратегических вооружений, который тоже скоро подпишут – у Никсона по всем фронтам земля под ногами горит, из Японии вон часть контингента демонстративно вывели, теперь политические очки нужно набирать. А ведь впереди еще арабо-израильский конфликт. Может и еще чего продавить сможет.

Лифт остановился, и мы прошли через фойе, не забывая приветливо кивать попадающимся на глаза МИДовцам. Сели в машину и поехали на студию.

– Глазами наших врагов этот год прямо страшный получился – Северная Корея, Индия и Вьетнам и так условно наши, а теперь сюда добавились Китай и Япония. Последние – на соплях держатся, но деньги уже вкачиваются, и их терять тамошние бизнесмены не захотят. Обольщаться не надо – нет такой торговли, которую не смог бы пресечь заокеанский противник. Но выглядит такое положение дел для нас крайне обнадеживающе – это сейчас из «азиатских тигров» внимания заслуживает только Япония, но пройдет несколько десятилетий без колониального гнета, и миллиардные населения сделают свое дело, превратив Китай и Индию в крупнейшие экономики мира. «Белые люди» в своем самомнении и расизме этого не видят, но обязательно в нашу идиллию постараются влезть. Пока на троне Мао – этому не бывать, он за Тайвань на них сильно обижен. Но при смене власти мы рискуем получить готовую размещать у себя любые иностранные производства страну с удручающе нищим миллиардом человек. Прикинь насколько выгодно капиталисту производить всякое там, где народ готов вкалывать по двадцать часов за чашку риса?

– Япония после войны так и поднималась, – кивнула Виталина. – Сейчас Южная Корея по этому же пути идет.

– Неспокойно мне, – признался я. – Пиндос сейчас из-за свалившихся на него проблем относительно пассивен, и это развязывает нам руки, позволяя творить вот это вот всё, но такая благодать долго не продлится. Нужно ловить момент и наваливать на стратегического противника больше проблем, чтобы он тратил доллары не на накачку Китая назло нам, а куда-то еще.

От золота доллары пока не отвязали, значит – не бесконечные. Но уже скоро отвяжут, обеспечивая платежеспособность национальной валюты военными базами по всему миру и самым большим авианосным флотом. Но это даст еще годик-два гиперинфляции стратегическому противнику, а нам – определенный простор для маневра. Аналитическая записка с этим «предсказанием» куда надо (деду) уже отправлена с полгодика назад.

А еще «отвязывание» породит целый пласт фольклора на тему «окончательный крах доллара не за горами!». И он таки не за горами – как минимум в этой реальности.

Когда мы вошли в студию, Магомаев как раз заканчивал распеваться. Очень хорошо старшие товарищи мне график формируют, никуда не опаздываю. Поздоровались.

– Поступил сигнал усилить работы по французскому направлению, – огласил я. – Посему меняем местами песни в графике записи.

– «La maladie d’amour»? – предположил Муслим Магометович.

– Да, – подтвердил я. – Она в сериал пойдет, о жизни художницы и большой подруги СССР Надежды Ходасевич-Леже и синглом на французский рынок.

Потом и остальных музыкантов на тему «саундтрека» напрягу – в «АББЕ» и «Бони Эм» дамы, например, на французском шпрехают. Да и Хиль тоже – он у нас старой волны интеллигент, это когда всю жизнь идешь по пути самосовершенствования, в том числе изучая языки.

До вечера, старательно борясь с Магомаевским перфекционизмом, записали песенку [https://www.youtube.com/watch?v=6YJ_V5V9Zek&ab_channel=MichelSardouVEVO]. Попрощались, понаблюдали уже классическую сцену «Магомаев раздает автографы страждущим до тех пор, пока его охрана не запихает певца в Роллс-Ройс», подождали десяток минут, пока народ рассосется (очень приметная у нашей суперзвезды машина, а Москва – большая деревня, вот и выявил кто-то паттерн передвижений, теперь толпами за автографами охотятся) и погрузились в конспиративный мамин «Москвич» – меня тоже по положению «Запорожца» выслеживать начали, пришлось на перекраску отдать – будет стандартный, красненький, с новыми номерами.

Добравшись до дома, сняли верхнюю одежду, и Виталина отправилась на кухню, готовить ужин и ставить чайник. Сегодня мы ждем гостей – жену Хиля Зою Александровну и их сына Дмитрия, который нынче ходит уже во второй класс спецшколы с углубленным изучением английского, в которую я немножко проинвестировал, обновив спортивные площадки и внутренние помещения, пристроив бассейн и закупив новую мебель. Хорошо получилось!

Поводов для встречи два: первый – давно не виделись, а живем, хоть и временно, рядом, значит надо наверстать. Второй – повесомее: телеконцерт «Бони Эм», записанный ни много, ни мало, а на лондонском стадионе Уэмбли, в рамках подведения итогов первому большому туру группы. Вместимость – восемьдесят две тысячи человек, и у группы там был полный аншлаг. Сами они прибудут в СССР послезавтра, для отдыха и записи второй пластинки.

* * *

Встретив гостей, поблагодарили Зою Александровну за гостинцы в виде самодельных печенек (они у нее хорошо получаются, а визит предварительно согласован, поэтому за процессом готовки следила пара дядей. Наши гости к такому привыкли и не обижаются), поужинали курочкой с пюре под салатики, попили чаю, дамы похвалили кулинарные умения друг друга, и мы переместились в гостиную. Время еще было, поэтому мы с маленьким Димой запустили «Одиссею» – у него дома такая давно есть, так что умеет – и начали стрелять по квадратам, пока на фоне Зоя Александровна делилась с Виталиной чувствами:

– Он теперь вон какой – мировая знаменитость. А мускулы какие, боже! Рассказывал – когда рубаху свою полупрозрачную на песне «Daddy cool» снимает, в зале женщины с ума сходят – вплоть до конфузов, когда в группу нижнее белье лететь начинает. Волнуюсь я – как бы с такой славой кого помоложе себе не нашел, – понизив голос, шепнула Виталине. – Мы второго ждем, третий месяц уже.

– Поздравляю, – с теплой улыбкой разделила радость Зои Александровны девушка.

Незримо для отстреливающего квадратики Димы я изобразил пантомиму «знает ли он?», и, получив подтверждающий кивок, спросил:

– А ты кого больше хочешь, братика или сестренку?

– Если есть мальчик, значит нужна девочка, – немного поразмышляв, ответил пацан. – Но брат – это тоже здорово!

– Эдуард Анатольевич тебя очень любит, Зоя, – успокоила Виталина гостью. – Он же тебе звонит?

– Почти каждый день, – подтвердила та. – И письма еще пишет – смешной такой! – мелодично хихикнула. – Зачем, если и так все время разговариваем?

Вопрос здесь риторический, поэтому никто отвечать не стал. Вместо этого Вилка добавила еще аргумент:

– Кроме того, Эдуард Анатольевич все время под присмотром. Насчет солисток не переживайте – они офицеры, и никогда ничего позорящего Родину не сделают. Как и Эдуард Анатольевич, впрочем.

– Какой же он молодец! – умилилась Зоя Александровна. – Я, говорит, Зоя звездной болезнью никогда не болел, и сейчас не буду – мне страна такое доверие оказала, а я – подведу? Нам же аж пятикомнатную квартиру в центре выделили.

– Эдуард Анатольевич заслужил, – не стала осуждать Виталина.

– Если стадионы собирает – значит и вправду заслужил, – согласилась гостья.

– А почему не переехали? – спросил я.

– Мне надоело, – отдал мне ружьё Димка.

– Дима, не влезай в разговоры старших, – повоспитывала его мама, и, пока я ставил выбранные пацаном «Лыжи», ответила. – Я думала ты знаешь – мы у Андрея, дяди твоего двухкомнатную квартиру выменяли и расширились. Нам в Сокольниках нравится – тишина, воздух чистый, школа замечательная. И красиво.

– Пять комнат в центре на две здесь? – удивился я. – Сокольники нынче престижные, но не настолько же.