Текст книги "Создатель космоса"

От клоунады в необозримую даль мне бы двинуть. Непосредственно с высокотехнологической выставки летающий мотоцикл мне доставят? Оссиан по старинке, он на скутере – содранным с мумий покровом вам бы рты замотать! А покров, простите за детали, истлел. А я за детализацию не наказываю. Благоустроенный пансионат для пожилых авторитетов? При наглядных доказательствах гарантированного мне покоя порог я бы, наверно, переступил. Не Венесуэла?

Венесуэлу в число предпочитаемых вами мест с запасом вы, Оссиан, не включаете?

Мяукают коты, а не лошади. Заметили, про мяукающую лошадь я вам еще не сказал. Архаичная фотокамера, ее затвор мерзким звуком в меня бабахнул! Снимки недозволительны, комментарии у Санчо «Чилийца». Не получите – я ему по тыкве не настучу. Не вправе он от моего имени комментировать, бретонскую кепку он всего лишь зашил. Пуля ее пробила, от головы отскочила, необдуманное на меня покушение!

Мышление в Венесуэле без использования серого вещества. У т нас винтовку, у Оссиана голова, нужно точно попасть, и Оссиана не будет!

И как такое приходит? Непостижимо. И ведь не одиночка работал, от государственных властей распоряжение меня завалить. Лук-порей мне не резать, хладнокровие у меня от него отшибает!

Доска на пеньках, закусочная захудалого толка. Оскар Уайльд, посидев здесь с минуту, продолжительное время глядел бы на мир с отвращением, не выходило бы у эстета подобное отношение превозмочь.

Скромно вы, Оссиан, одеваетесь. А питаетесь вообще черт знает чем!

Бестолковый павлин, с осознанием истинного величий незнакомый. Не осознал – не познал – незнаком. Знаком, осознал, но не с тем удалось тебе ознакомиться. Устрицы недавно из моря или недельный фраш – разницы для личности с вилкой, ножом и тарелкой не имеет, ощущение разницы – признак относящей себя к личностям дешевки, чьи вкусовые рецепторы выдвигаются на первый план и руководят тобой в процессе поглощения пищи.

Мной?

Но тобой, Оскар, они же руководят, недаром принесенный тебе ростбиф придирчиво ты обнюхиваешь. А часы позади тебя отстают. Залезь на надежно сколоченный стул, передвинь вводящую в заблуждение стрелку. О стрелка, ты пугаешь, по кругу ползаешь с намеком! Я бы сочинял, но до литературы мне никакого дела. А дедушка с рассеченным лбом по Банана-роуд мимо тебя не проходил? Слоненок Тим по относительной неосторожности пальмовой ветвью лоб ему оцарапал. Книжку сказок ты, по-моему, написал, видел я ее в магазине. В хозяйственном? На оборачивание гвоздей она шла? Твои чувства творца уважаю, на хозяйственном не настаиваю. Мог ли ты, не поговорив со мной, ввести в свои сказки моего закадычного друга слоненка Тима? Про Тима, действующего отдельно от Оссиана, кропать художественные тексты не возбраняется. А описание ситуация, в которых я и Тим, мы заодно, подводит автора к краю.

Подожди решения размышляющего о тебя Оссиана.

Сам бросайся, толчка Оссиана не жди!

За Оссиана, разъезжающего на Тиме в благотворительных целях, мои нарекания автору не грозят. Оссиан Тимом правит, мешки, наполненные мукой, погорельцам кидает!

Между нами, не сказка.

Чего я делал, того не делал, а что делал – не позабыл! Не верите – ваша проблема. Что за убожество, двойственности в создателе космоса не замечать! Оссиан плодит разрушения, пользы никому не приносит, да пропадите вы пропадом, не нанимался я вас, моего мизинца не стоящих, разубеждать. Вы глотаете новости! В них Оссиан, бьющий посуду, кусающий тощую супермодель, она, эта многопрофильная проститутка, говорит, что за парижскими кулисами я ее склонил к близости, вместо здорового секса ее интимные органы искусал, мне было довольно приятно, она в конце добавляет.

И где же произошло?

В Париже. Париж, месье Оссиан, по-настоящему конкретно она указала.

Мне показалось, другой город она назвала. Поклепы от и до не упомнишь, не на железном хранении у меня! Потайной вход, Моне-половичок, наискосок заглядывающася рекламная морда. В Париже? Половичок с картиной Клода Моне, мозгами не темный – не удивишься. Рецептура от «Минерала»? Снадобье не приму, вас ко мне в рот не пущу. Зубы перед кусанием не точу!

Торчу? В наркотическом опьянении пребываю? Вы не доктор, не инспектор, видеть я вас перестал. С идеальным зрением взирать и не видеть кому-то за ваших знакомых подвластно? Супермодель из глубинки, но я не о ней. О соединенных с вами организмах, на вас, конечно, не полагающихся.

Буколический фасад. А за ним засада! Раньше, в незапамятные эпохи, меня занимало, кому же взбредет каменный топор в меня бросить. В пещеру заглядывал и любопытство во мне оживало. Не реклама – калейдоскоп, непрерывная смена физиономий! Потребитель в вихрящейся мешанине не теряется, успевают его зацепить?

Я бы купил носки.

Вам, Оссиан, шерстяные?

Со слонятами. Мужик, натягивающий носки, на экране не образуется, не больно рекламируемый, я подметил, товар. Вы позвоните, и специально для меня ролик с носками прогонят? Технически планета Земля безусловно прибавила. Что за плоское приспособление, не портативный передатчик ты держишь?

Гаджет у меня, Оссиан!

Я у истоков электроники не стоял. Однако первопроходцам не препятствовал. Накапливалось, разбухало и выродилось в Интернет, где меня ежечасно прикладывают!

Оссиана вывели из зала в Малайзии, раздели до спортивных трусов в водном замке Блатна, сфотографировали в московском метрополитене на станции «Полежаевская».

Не фотографировать!

Спирт с березовым соком не наливать!

На метро я в столице России не ездил, и кого там засняли, беспокоить меня не должно. Но в этом субъекте узрели создателя космоса, что без внешнего сходства вообще-то маловероятно.

Аура в России гнетущая. Производящая подобия Оссиана? Подключив талантливого гримера, добиться терпимой похожести довольно реально.

Оссиан!

Размечтались!

Обознались русские граждане, вечно они ошибаются. Любили Ленина, Сталина, позже любовь к насквозь лживому карлику их взяла в оборот. А меня от вранья до чрезмерных по интенсивности сокращений сердечной мышцы воротит.

Слоненок Тим отправился в стадо! По Индии с другими слонами он бродит.

Бродил! Индусы на Пакистан войной идти собираются, мобилизовали они слоненка!

Я послушал, и гневное ускорения процессов в моем теле не произошло. Когда врут не обо мне, воспринимаю я почти с легкостью. Разумеется, не совсем, уловленный мною отход от правдивости не может Оссиана не задевать. В центр поддержки мне обратиться?

Северокорейский пропагандист Пак Ду Сон научит вас, Оссиан, из-за необъективной информации в присутствии духа ни капельки не утрачивать!

Он вызывающе бодр. Его репортажи я просмотрел, уши у меня задрожали, от вбиваемого им несоответствия действительности охренеть в некотором роде мне выпало. А людям нравится. Счастливы они в клещах диктатуры, коммунистическую партию за лучшую на свете долю благодарят. В Мюнхене запасы риса заканчиваются! А в Брюсселе уже вовсю каннибализм! А в Нью-Йорке бухой Оссиан. А я и не сомневался – в любой, оснащенной функционирующими приборами точке, дезинформация про меня льется. Клуб «Посеребренная спираль»? Полы при наступании разговаривают, обслуживание осуществляется в стрингах. Прижимайтесь, работники, к Оссиану, к близости у него сегодня позыв!

Они разносят напитки. Завистливые пожирающие взгляды на меня устремляют. Ради меня из круга обязанностей вы не выскакивайте, отстраненный я вип-клиент. Ваш шеф Мэлдис тереться об Оссиана вам приказал? Гостис гуманис гэнэрис. Точно Мэлдис, не коварство в вас говорит? Вас переманивают, условия получше дают, а Мэлдис вас на Манхэттен не отпускает, пистолет из ящика вытащит и грозит. В недалеком прошлом я, задремав в его кабинете, выстрелом из пистолетом Карла Мэлдиса сам себя разбудил. Вышло так. Не иначе. Монтана, болты, искушение! Полы разболтались, перемещаетесь вы по ним. Доставка займет около года. А на чем ему груз, на реактивном поезде доставлять? В Монтане я, естественно, отправителем не сидел, тут, где-то сбоку, о бизнесе, допекая меня, распинались. Не поворачивать! Зачем наглотавшуюся и свалившуюся афро-женщину ко мне лицом вы вознамерились повернуть? Чтобы о нашей несчастной любви воскликнула она перед мраком?

Тебе в лицо, Оссиан!

Мне в лицо заявляешь – готовься, что сказанное тобой я не пропущу. Мои выпадения – редкость, мне и не вспомнить, когда контроль над ситуации из-под моего контроля ушел. Контроль постижения! Парковка не запорошена, падающий снег при потеплении не игрок. Искусственная неровность! Скатываешься и не обдираешься, форма спины приспособлена – не отнять.

Оссиан потихоньку втянулся.

Селедочное масло он на сдобную булку намазывает, банальности пощечину бьет?

Придерживаться правил временами необходимо. Со слоненка Тима ничего я не слизываю, через принятую обществом черту с удовольствием в данном случае, нет, не переступаю. И с девки, размазавшей по своей синеватой плоти абрикосовый джем, ни чуточки в Торонто я не слизал, не выпало ей, до селебрити падкой, с моим совершенным языком познакомиться.

Алкоголичка.

Тебя, Оссиан, я вижу, не обхватить, поправился ты от пива!

Бредовая фантазерка. Историю освоения Канады из первых уст услышать она якобы пожелала, поэтому в компанию ко мне, обычно закрытому, набиться смогла.

Особенности здоровья коренных жителей настраивали мореходов на печальный и вместе с тем оптимистический лад. А она не вникает, стриптизом мое сознание теребит!

Бездельники развлекаются.

Пахари хрипят и скрипят.

Оторвались вы, Оссиан, жутко, овладевая ее мясом, хрипели?

Журналистов, замаскированных под барменов, я о личном не информирую, максимум – о балконе надо мной говорю. На нем забивали гвозди. Какого рода манипуляции я, извините, не спросил, в пополнении бытовыми знаниями, повторно извините, не заинтересован. Огнетушитель в твоем баре найдется? А в меня струя не пойдет? Бумажку со счетом за услуги я в фойе отеля поджег. В пепельнице! И меня кольнуло, что пеной из огнетушителя в меня сейчас вдарят. Несуразность, конечно, столь дерзко атаковать создателя космоса в торонтском чайнатауне никто не решится.

Город мирный, наглыми инопланетянами не испорченный. Оплатил ли я счет, выпытывать у меня вам не стоит. Вопрос подразумевает сомнение! А оно в этом контексте синоним неуважения. Лампочки мной не выкручиваются и не вкручиваются, пыточные наказания народа Камбоджи на вооружения я не взял! Гордость Торонто, пивоварня «Паровой гудок», не покачивало ли меня в проходе по ней, вас волнует? Гордость Торонто – Музей обуви. И пивоварня, но Оссиан пивоварни не посещает и спокойным голосом о пивоварнях не говорит! Окружавшие меня в Торонто китайцы о пивоварне из-за врожденной осторожности не упоминали – криком не в их манере, однако в мои слуховые отверстия и робкие зазывания в раскручиваемую гидами пивоварню ни ночью, ни днем не вползли.

Гид Сянь Пянь!

Я, Оссиан, не гид, а Сянь Пяни в нашей провинции умерли.

Не крик. Следовательно, не крик ликования. Я сплю, в хоре конкистадоров и жужелиц не распеваю. У автобуса внизу огоньки. У собаки укладываемые на мои штиблеты яйца.

Качели вы для меня, Оссиан, вашу ногу вы сгибайте и распрямляйте!

Дыхания мне хватает. Отлично, не задыхаюсь во сне. Музейный куратор ко мне наведывался, штиблеты для музея просил. Музей обуви у нас, Оссиан, и к экспозиции, демонстрирующих ее от истоков, шузы, предоставляемые нам знаменитостями. Ничем вашим мы, Оссиан, не располагаем, что прямо указывает на нее – на неполноценность. Штиблеты жалеете – дырявые болотные сапоги нам по почте пришлите, наиболее охраняемого экспоната уготована им судьба!

С золотыми бляжками вам сапожки. Татарские. Не мои. Хивинский наместник в них надменно расхаживал, пока под подошвой слоненка Тима его кости не затрещали. Политику мы не делали. Шли, и кто-то попадался, высокий отвратный чин – хорошо. С кем на солнцепеке я в шашки, со слоненком играл? Для противоборства мне за доской слоненок умственно слабоват, не под силу ему задача мое наступление сдерживать. А в Торонто уже утро? Что в Китае, не говорите, континенты я сам, сам, я сам соотнесу. Сам! Храм! Угу, цена на курицу держалась и взметнулась. В виде различных фигурок Оссиан в китайских храмах на каждом шагу? До религии была дикость. Лист от колена не отдирается, восставшее дерево его сбросило на меня! Цепляющий ворс, скатертью шкура, перекличка немых часовых.

У-ууууу!

Ю-ююю!

Мозги на траектории отклонения.

Ради вправления вам бы деловой вестник, Оссиан, почитать.

Противный китаец. Я во сне не читаю, пылающими глазами по магическим письменам не вожу. Стандарт поведения – здравость. Позорный бетонный забор! Слоненок Тим его разнесет, среди самолетов мы не задержимся.

В берете ко мне генерал, из разговора с ним что-нибудь выяснится.

Хэлло, Оссиан, я – генерал Хофкштейн, вторая десантная.

Не третья? Слоненка Тима вам бы никуда не тащить, обломками, попомните мое слово, все усеяно будет. Тележки в магазинах мы не крадем. Самолеты без повода не увечим. Обгоревшую макушку беретом, похоже, вы прикрываете. Страна!

США, Оссиан!

Вытянулся, и правильно, расхлябанность офицеров не красит. Из Торонто в США меня перенесло для меня незаметно. Недвижимость в аренду я не сдаю, в жильцы, мастурбирующие в моей ванной, вы, генерал, не напрашивайтесь. Вторжения в Иран еще не случилось?

Ввод войск мы, Оссиан, не производим, не такая у нас с Ираном война!

Я в войнах поднаторел, праймового уровня я советчик. Эскалации не способствую и миротворчества не держусь! Растительность у вас мизерная, дикие кошки из листвы не глядят. Преобладает бетон. Сны он навевает унылые. На КПП вопросов ко мне не возникнет? Быстроходные танки в погоню за мной я вам послать разрешаю. О слоненке Тиме, оглядываясь, я вспомню, множественное число он, заподозрю, обрел. Плинтус напополам? Плинтус Септилиус Гракх, свидетель моих прогулок за стенами притихшего Карфагена. У вас, завернутым в пленку, не плинтус? Разрезали и понесли, в длинном вы не нуждаетесь. Солдат! Мне, поговорившему с генералом ты, паренек из Юты, честь не отдавай – не формальность, а клоунада, согласно моей оценке. Ты не из Юты, в Юте и твой бродяжничавший дядя Билл не бывал? В период с четырнадцатого до девятнадцатого октября тебе бы никого не обманывать. Опасные дни для врунов, за каждую ложь по году жизни у вас вычитается. Разом ее утратить не жаждешь? И посидеть рядом со мной в солнечное затмение настроения нет?

Объявление в газете «Соленое Озеро».

«Женщинам, изводящихся от сексуальной тяги к создателю космоса Оссиану, надлежит добраться до железнодорожного полотна и с раздвинутыми ногами возлечь на рельсы у поселка Норт-Эдвардс».

Печатная мелочь, не о чем говорить, затмение, понятно, не солнечное. Упоминание Оссиана? Да почему бы нам его не упомянуть, тираж он по статитистике лишь увеличивает!

И мы написали.

А мы подсмотрели.

Пикантность?

Клубничка! Всего на секунду он нам показался, в расщелине между шторами промелькнул. Плеткой себя хлестал. Неслабо прикладываясь, по номеру бегал. А мы догадывались! Эксбиционизм – его неизбывный порок!

Оссиан каялся в Риме.

Лечился в Падуе и Флоренции.

Иоанн, Папа Римский, Оссиана похлопывал, напутствовал его не сдаваться; за закрытыми дверьми семьдесят четыре часа, по подсчетам ватиканского протоколиста Луччарди, они разговаривали.

Без извращений? Сцены ты поярче описывай, оклеветать не страшись! Головы Оссиан за клевету отрывает? А из обезглавленных клеветников ты мне кого-нибудь назовешь?

В густеющей мути Оссиан делает переворот на живот. «Я бы назвал», он бормочет. Видимость двух трактовок не допускает – Оссиан прилег, одеялом он не накрылся, ниже пояса у него обнаженность. Выше – фуфайка. С определением температуры вокруг у Оссиана, скажем так, сложности.

Натопили! Не натопили!

Достоинств у Оссиана не счесть. За треугольники в фонарном пятне он не выпил, конструкцию не погнул. Конкурентная атмосфера ему неведома. Глазго! Бык нарисованный, не бодливый, бычья пивная, окурку лет сто.

По кружечке, алкаши!

Услышал, и раздается, монотонно растравливает, привычка повелевать бесполезна. Приказом мне не унять. Минута растягивается, часы, вероятно, стоят, таракан меня бы отвлек. Извели их у вас? В Глазго! Яблочные хвостики не срезаю, к огрызку не подойду.

Коричневый.

Требую другой цвет!

Лобовое стекло было вытащено, ремонт застопорился, но шел, я из машины не выбирался. Автомобилем для передвижения по Глазго я пользовался, не на слоненке Тиме мимо Некрополя, помахивая рукой, проезжал.

Рыцарям? Дамы вашим рыцарям, вы говорите, махали? Оссиан машет чем хочет. Пошлый подтекст вам бы в моих словах не искать, от инсинуаций я раздражаюсь. Начитанная ли я личность? Из шотландцев Вальтера Гопсона я читал. «Толстые девки податливы». Я придумываю, а у вас сугубо объективизм, следование реальным событиям?

Оссиан разговаривал с менеджером.

Но вы, Оссиан, разговаривали.

Разговаривали, но не в пивной! О необходимых им трансферах футбольный менеджер меня спрашивал, укреплением позиции левого вингера под кожу мне забирался.

Надоедливая скотина.

Слева, сэр Оссиан, чувачок у нас неплохой, однако сломается, и дублерами нам брешь не заткнуть, галимая дрянь у нас на подходе к основе. Нам бы резервиста с умениями! Проблема, что он пожелает играть, а при здоровом Крайтоне играть он не будет. Пообещать, подписать и лавку в кожаных штанах усадить? Чтобы от долгого сидения не протерлись! Прибегнуть к бесчестной хитрости, по-вашему, сэр Оссиан, допустимо? Сэр Оссиан! Не задремали вы на ногах? Вы, пожалуйста, не уходите, не уходите, упустив нить, вы мне грамотно не ответите. А титул сэра каким из наших королей вам присвоен? Безумным Георгом Третьим?

С обрубком руки в рукаве. Заткнуться, сохранять тишину! От жульена из ложных опят примерно столь же меня выворачивало. Корочка – залюбуешься! Сыр высший класс. Южнее вашего Глазго меня накормили, произнесу сейчас, где. Галлоуэй! Область выглядывающих проблем. Злоумышленников, косящих под эльфов. По перелеску бредешь, за коряги ничуть не цепляешься, и с чего бы черной полосе начинаться?

Намокшая от полива овца.

Трактир под вывеской «Информация».

Овец для роста они поливают?

Клей, покупайте намертво клеящий клей!

Предприятие у них, наверно, семейное. Варщик – торговка – охранник – одна семья. Функции у здоровяка не охранные? Полновесный придурок, за компанию трущийся? В приятели ко мне, чьи модные штаны не мешало бы подтянуть, ему бы не напрашиваться – осажу.

Оссиан еще не сердится. Он подтягивает. О вдохновении он не знает, не дожидающийся луны стихоплет.

Высокогорные шотландские барды. В Гималаях они творят. Оссиан в поддерживаемой вихрем снежной стене перед ними появится – Оссиана им следует не заметить. Они же не сдержатся, из новейшего зачитают, а Оссиан в неистовую пургу поэзию особенно сильно на дух не принимает.

Я за пре-де-ла-ми!!!

Свист ветра я перекрыл. Мысль, мою позицию растолковывающую, довел до кого получилось.

В «Информации» грязноватые ложки. На заготовках для королевского флота с моей будущей супругой мы, судари, встретились!

О лесоповале он, похоже, галдит. А меня обслуживают, жюльен, который я не заказывал, оперативно мне принесли.

Шефа Бури тогда, естественно, не было, спустя двести лет он родился. Но люди уже работали!

От жюльена я не отказался – жюльен, так жюльен. Более того – вид, аромат, только бы жюльены и ел, мне подумалось.

Причмокивал я недолго. В подбрюшье точно кинжал? Отнюдь – боли я не испытывал, без горения и кручения очистился через рот. Присутствовавший народ мигом выбежал, на бескомпромиссное разбирательство не остался; окликнутый мной на границе селения парень заявил, что он уважаемый студент философского факультета.

Я за собой не убрал. Они паскуднейшую отраву мне в организм, а мне им влажную уборку устраивай? Обойдутся. Единение с природой – фуфло! С человечеством – бред! Парень перепугался. Грехи твоего селения на тебе! – я ему внятно сказал. Он нервно протер лоб, повторил, что он философ. Сопляк ты, а не философ! К родственникам на побывку сюда прикатил? К грибных дел мастерам замечательным? Я могу произнести непонятную тебе фразу, и о вложенном в нее смысле, ни сейчас, ни потом тебе не сказать. Поглядим, какой ты философ. Глазами, не сомневаюсь, захлопаешь, тревожное удивление тебе будет не скрыть. Ответь, с акцентом я с тобой изъясняюсь? А ваш язык для меня не родной. Оссианнопулос, родоначальник греческой философии! Диалоги со мной Платону я записывать запретил. Он не растерялся, для удовлетворения тяги к литературному творчеству, известно кого, подыскал. Пришедшие в движение елки тебя не кололи? Существуют елки, существует движение, отсюда задвигавшиеся елки для философа быль. Сочетание распространенных оттенков! Румянил ли Платон щеки? Сократу, полагаю, румянил.

А ты симпатичный. Ха-ха, вконец испугал я тебя, философом мне назвавшегося! Безе с посыпкой закончились – философ не хнычет. Ботинки до крови натерли – сбрасывает и идет босиком. Куда намеревался, дойдет – ноги скребком обрабатывает. Философ – не свинья. Не копия. Гигиенических норм не придерживаешься – из философов не выпадаешь. При наличии в тебе склада. Философского, конкретно о нем говорю! Ты поплывешь, огромная волна тебя погребет, ну и что, не плыть тебе было? Не плыть. Не плыть и поплыть, поплыть и отмучиться! Последние сомнения ты одолел. А тебе бы посомневаться. Теребить усы, царапать затылок, ловушек в философской науке хватает, коварнее она, чем текст, описывающий четыре весла.

Весло левое. Весло правое.

Два центральных.

Все они сушились, а Оссиан на обломках лодок храпел. Штормовой эксцесс, водное рыбацкое кладбище, закидывал ли я передаваемые мне сети, меня не спросить. Если не разбудить. Самоистязанием возле меня заниматься? От пробуждающих криков удержитесь – я не проснусь. Вполголоса, насилуя вашу плоть, постанывать вы способны?

Рассечение голени. Отмена официального предъявления заверения, заверенного и удостоверенного нотариальной конторой «Оссиан и киты».

Нервных окончаний не тьма. В голени! Сон у меня крепкий, насыщенный, на голень балерины Тратуччи я огнем не подул, насыщенность не дикостью создается.

Визгливость уколотого животного.

Не балерина, она человек.

Укололи тебя, закадычный!

Явно слоненок Тим, в упреждение столбняка под кожу ему вводили. Заболеть он не должен.

Я, Оссиан, и так бы не заболел!

Профилактика, ты мой ушастый и закадычный, мало ли что. И ты не вопи, твое социальное поведение мне не нравится. Толстяк ты, бесенок, проказник, развопился, и сон сняло, я очнулся! Выражаясь по-философски, от «Я» мы продвинулись с тобой к «Мы». Кто убежден, тот наивен! К Эмпедоклу на Сицилию ты со мной не наведывался? Он принимал меня за божество. «Божество не потрогать!», из дальней от меня комнаты голосил. Отсутствие пустоты и небытия, растения, наделенные разумом; здравые мысли у Эмпедокла имелись. Теперь он мужчина, а прежде прелестной девицей топал, дышал, косички себе заплетал. А до девицы птицей и рыбой под небом и над дном существовал он телесно. С его писаниями я ознакомился и у меня возник интерес, пообщаться с ним меня потянуло, на какой он ступени безумия, опытным глазом узреть.

Можно сказать, не на низшей.

Солнце – граница мира! Из предметов осязаемые токи текут, особи с двойными лицами и двойной грудью гуляют!

Слоненка Тима он не увидел, для ленивого закадычного друга Сицилия – далеко.

Но слоненок Тим, вы, Оссиан, сами вспомните, на мерцающие где-то в бесконечности звезды с вами летал.

Без понуканий он с места нечасто снимается. А когда с набитым пузом лежит, неимоверные усилия мне приходится прилагать, чтобы в путь, пусть бы и близкий, слоненок отправился. Тебе, бесстыдный обжора, вину передо мной не искупить! Подлезу я под тебя, подниму, зашвырну, чувствительно ты ударишься! Восемьдесят мушкетеров на меня из дубравы накинулось, и ты, наверное, подскочил, вмешался, их разметал. Напротив, на мою схватку с ними ты лишь тупо косился. Ты осознаешь, в чьих мы с тобой владениях? Во владениях Людовика Тринадцатого мы с тобой!

Мы, Оссиан, во Франции? Я не от переедания головой ослабел, просто не слишком внимание обращаю. А отношения с королем из-за чего ты испортил?

Подставили короля, камарилья волосатых бойцов со шпагами на меня напустила. Оссиан отобьется и короля в формате расправы кулаком порешит!

Оссиан, замахнувшись, срубает.

Нокаутер он летальный, однотипные истории пачками из уст европейцев в уста.

Европа намучилась.

И Оссиан добавлял.

А коренные австралийцы о свистящих оссиановских хуках нам не расскажут?

Умирай, но про Оссиана ни слова.

Вымирай, но о нем не болтай!

Лиану он отодвинул, и проколотые носы у нас задрожали. От общего трепета. Соплеменника, завершая обряд, доедаем, а к нам Оссиан, недолго и очуметь, ведь действительно? Не Оссиан! Никак его не обозначать предками нам завещано, произнесешь – себя обречешь, нам внушили.

К столу! Вам, истинному из истинных, таинственному из таинственных, человеческого жира налить?

Вино мне предложишь – я злюсь. А человеческий жир еще меньше меня вдохновляет. Беспредельный танцевальный турнир после трапезы у вас не намечен? Деревянной кувалдой тебя по башке! И танцуй. Из отведенного тебе круга, поддавшись вращению, выпадешь, этой же кувалдой тебя добьют. Кому из вас ведемо, что деревья не только стоят, но и вращаются, кому из вас выпадало чем-то тяжелым по генератору идей получить? Однажды в Месопотамии гигантскую связку бревен на черепушку моего, да, моего слоненка Тима подлым образом сбросили. Ох, и повело его от подарка, во все стороны, едва не падая, он заваливался. А какая чепуха, в плане речи, из него вытекала.

Возвышенность! Но не любовь. Ты, Оссиан, не забрался, не изучил, а тебе бы безопасность мне обеспечивать!

Личный, оберегающий слоненка, гвардеец. И ботву, господин богоравный слоненок, мне вам строго по расписанию подавать? Извольте, сгоняю я за ботвой, отныне нареканий ко мне не будет!

Недостойный он тип. Сотрясение у слоненка, снисходительней мне бы к нему? В японском комиксе манга придавившим меня к земле слоненка Тима изобразили. И что я вижу? Не на паршивом рисунке, у Тима в глазах! Глаза у слоненка довольные. Ему бы вместе со мной возмущаться, кричать, что Оссиан, стонущий из-под Тима: «Я сейчас задохнусь» – возмутительная нелепость, а он, посмотрите, обрадовался. Посмей он в усугубление захихикать, я бы его поучающе отхлестал, но он исключительно глазами свое восприятие мне выказывает. Толстое дрянное создание! По Индонезии со мной ты пойдешь, в ткань, служащую твоему похудению, вокруг пуза замотанным!

К неизвестным тканям я, Оссиан, подозрительно. Пропитают ее, зараза, мой аппетит умеряющая, в меня через волокна проникнет?

Чем пропитывать, а чем не пропитывать, у въезда в Борободур я подумаю. На остров Ява я на тебе поплыву, на слоненке, мне не перечащем. Островная цивилизация забывалась, джунгли росли, реставрационные работы их сократили. До вырубленных лесов и эпохальных буддийских ступ дела нам с тобой нет? За меня отвечать ты побойся. Мысленно огрызнулся? За наглую непочтительность я тебя не мысленно – по-настоящему твой хобот себе на руку намотаю. И, зафиксировав сидящую позу, в многосуточные одухотворенные размышления утеку.

Оссиан где-то витал.

Слоненок Тим безуспешно рвался на волю.

Не над разрешением умственных дилемм разум Оссиана трудился, вместе с ногами он отдыхал?

Больше трех лет!

Слоненку не повезло – высох плененный Тим, вдвое, нам говорили, уменьшился. Наконец, Оссиан его освождает, и слоненок идет, никакой опасности, конечно, не представляет, до невозможности голодный слоненок лошадь не съест, приветствующего его скотника не проглотит, при здравом взгляде на ситуацию мы понимаем, что от Тима никому не спастить, тебя и тебя сожрет он избыточно варварски.

Самоценность Тима в его уникальности.

Однако, она и у Оссиана в том же самом, а это, по-моему, повод на слоненка Тима косо ему смотреть.

Их дружба все-таки нерушима.

Сэмюэл Кольридж сонет о ней сочинил. Не обнародовал, сжег, суд у создателя космоса скорый и предвзятый, подумал.

Он и его брат были женаты на сестрах. Романтик, о средневековье слагавший! Не его брат, о его брате нечего мне сказать. И с его братом в Бристоле я общался? За кружкой эля, вы намерены заявить? Миросозерцание под пивными парами, расстегнутый из-за духотищи сюртук! Кольридж воспевал красоту. А она противоложность моего ушастого друга. Кольриджа я называл Сэмюэл, а второго Кольриджа никак, его брат для меня безымянен. Безымянный мой брат! Безвестный, как поденщик араб! С его бездарным безымянным братом я глушил эль, а с Сэмюэлем, человеком не без способностей, опиум на матрасе покуривал?

Опиум привел Сэмюэля к религии. Я узнал и челюсть у меня не отвисла, мне ли не быть в курсе, что наркотики страшные вещи с нами творят. Не со мной. Точнее я выражусь – не с нами, а с вами, с ними, с кем-то. Не со мной. Вы употребляете, я никогда, и притеснений на почве моего отрицания одурманивающих сознание средств терпеть я не буду, за отказ мне в стакане сока официантку с собой уведу.

Оссиан позевывал в Гамбурге. Меню не просил, к размалеванным стенам на стуле не приближался.

Не вставая со стула, двигаться он умеет.

А в чем Оссиан ограничен, какие возможности не про него?

К обстановке он, в общем, проникнулся неприязнью.

Девушка с подносом, нагляделся он на таких натужно улыбающихся грудастых девиц.

Обычаи Германии он, поверьте, не изучает. Вдоль и поперек он вашу Германию, последние вопросы исчезли!

Девушка ему не грубила.

Очень мягко она отказалась сок ему принести?

Вы врете! Апельсиновый сок с каплями лимона она на подставку, на бирдекель, передо мною поставила, и мы с ней закончили, исчерпанность мигом пришла. Я ее не соблазнял. Силой с собой утащил? Транспортирующим ее на плече по Йениш-парку вы меня не видели, распоясавшийся дебил – несомненно не я. К игрокам школьной гандбольной команды с предложением побросать по воротам я приставал? Уродские вы очернители, уже детей приплетаете. Оссиан не навязывается! При теоретически допустимом гандбольном зуде я бы не с детьми баловался – лучшим гандболистам мира вызов через прессу послал.

Выбор дворца спорта за нами. Мне и на состав судейской бригады начхать, никакое судейство ход нашего матча не переломит. Закидает вас Оссиан! Оборона – стена, любой бросок перекрою. Лично организовав подобное зрелище, неслабо я заработаю?

Не кабельные, господин Оссиан, центральные каналы вывалят вам, сколько скажете!

Выгребание госказны. У экранов даже слепые. Но я не стяжатель, на блеск золота не спешу. Заблестело, и я устремился, до лопанья штанов ширина у Оссиана шагов!