Текст книги "Создатель космоса"

Профильный диплом – финансовые операции. Ты до него домучился, тобой я горжусь, но ко мне ты не лезь, консультатов, нашептываемых мне о вложениях, я в мою команду не нанимаю! Костюмом меня впечатлить? Банку каспийской черной икры, и к ней ложку? В ресторан я зашел в туалет. Не о преумножении капитала загорелого проходимца любезно выслушивать. До кастинг-директора в Парагвае ты дослужился? В мультиплекс загляну – парагвайское кино мне поставить потребую. Расчувствовавшись от перипетий, разрыдаюсь – я твой. Ни слезинки, что реальней, не вытечет – ты мой. Не тревожься, в однополом любовном контексте я тебя не использую: из бизнеса по размещению средств назад в кино ты вернешься, поздновато начинающим актером пороги примешься обивать. Мне бы не Македонского! На роль промелькнувшего с перекошенной физиономией перса в вашем сериале я соглашусь!

Наметится переход. От эпизода до появления со словами.

Молчаливая перекошенная рожа, она, Оссиан, нисколько не эпизод, массовка и только.

А сейчас ты, по-твоему, не в массовке? Ты разоделся, дорогие швейцарские часы мне как бы ненароком подсовываешь. Взгляните, господин Оссиан, что у меня на запястье! Я, Оссиан, особенный, в гардеробе, будто я Македонский, на меня поглядели! Ты мимолетная смертная особь. Подергивающийся недолговечный мотылек. Твое значение обратно пропорционально количеству наличествующих в тебе клеток. С математическим уклоном тебе понятно я выражаюсь? В биологию не сверну. Не биолог! На контрабасе в чикагском джаз-клубе я по укурке наяривал? Предположим, нелюбовь к музыке наркотик во мне отшиб. А ненависть к наркоте, она за счет чего была во мне заблокирована? Я жду ответа. Алогичный я не приму, пришедшую вам бредятину не оглашайте. С затычками в ушах исполняемую мною музыку я бы слышал?

Пункт об укурке мною, Оссиан, убирается, попутанным дьяволом, я о ней вам сказал. В трезвости и глухоте вы играли, не противоречит вашим устоям подобный улет!

Если бы я играл, а я не играл, мне бы подыгрывали. На саксофоне Ластинос, за барабанами «Гризли» Киллиаар. Эстонец. Они не музыканты, тонны чили-перца на американский Средний Запад они в фуре привозят. До Чикаго меня они в кабине везли, о починке холодильника, перекрикивая друг друга, беседовали. Я посередине, а они вопят, по поводу самой дешевой мастерской согласия никак не достигают, в отдаленно доносящемся гвалте не без разумных ноток, я думал. Выброшенный мною эстонец проезду бы явно мешал, объезжать – бесспорное затрудение, до обочины мне эстонца докинуть? Эстонца, поскольку он не за рулем, неуправляемой махиной машина из-за его выкидывания не станет.

Ластинос?

Фамилия у меня, Оссиан, не добровольно я выбрал!

Ластинос наравне с эстонцем покоя мне не давал, но ведет – пусть ведет, дорожное происшествие не устраивает.

Покурим мы, Оссиан! К задымлению вы спокойно?

Мое спокойствие в той поездке аналогов практически не имеет. Собственную извечность я, наверное, ощутил, бесчисленные, прожитые тут и там, года от вскидывания весом набранной мудрости меня, на счастье этих уродов, удерживали. Пузырьки, молекулы, камни, следы. Слоненок Тим. Заплата на рубище. Я на Тиме, фигурирующий в Библии еврейский пророк на динозавре, воспоминания смешиваются и путаются. А слоненок – не воспоминание, уже в сегодняшнем компьютерном веке он меня, заглядывая в окна, в Чикаго нашел. В окна небоскреба. Не в самые верхние.

Оссиан!

Здравствуй, слоненок, твой хищный хобот ты ко мне не тяни.

Не в порядке ты, Оссиан, накачался?

Картины передо мной, начиная с полудня, необъективны. Пласты наложились, потрескались, из них повалило. Аквариум Шедда не за тем погаснувшим домом? Видимо, отключение электричества, но когда его отключили? Вот ты промолвишь, вчера. Но вчера для меня неописуемо масштабно, заслоняющая горизонт хризантема с лепестками в тысячу лет. Вернее сказать, в миллион, ты считаешь? И не хризантема, а полевая ромашка? Ромашка попроще, разгладилось у меня, по-моему, от нее. Ну и что тебе в Чикаго понадобилось?

Ради совместного приключения с моим закадычным в Чикаго, Оссиан, я наведался!

Куда нам направить силы, мы, слоненок, скоро определим. Самостоятельно я займусь, твоими предпочтениями тебе бы меня не дергать. Идем, Оссиан, за хот-догами! На склад супермаркета налетим! Луна накрывается земной тенью. Не подгадали – смотреть на небо нам незачем. Чувак, ты взгляни, на карачках у бойлерной ползает, закладку активно ищет. Наркомания, Тим, страшный бич! В процесс вовлечены дилеры, ракетчики, почтальоны. Почтальоны – потребители, однако среди них и распространителей до хрена, в Гармиш-Партенкирхене не вздохнуть от предложений мне было. Порошочка вам, Оссиан? Нацелены пыхнуть – натуральный товар при мне. А письма вы по адресам развезли? Плюгавенький паренек в кулак захихикал, закашлял, из тюрьмы он прямиком в почтальоны. Социальная служба безработным его не оставила, Германия – заботливая страна. Меня немецкое гражданство не прельстило, и ко мне, заливаемому дождем, чиновники с раскрытыми зонтами не подскакивали, все участие – прилипчивый почтальон. Зимой, герр командор Оссиан, в нашем городе снежно!

Сентябрь – не зима. Перепевка Тислина – не Тислин. Не у вас вопящий, как роженица, Тислин аншлаги при Бисмарке собирал? Жевавшего сено слоненка он нисколько не взбудоражил, а у меня, прохаживающегося у зала в планомерной медитативности, возникло намерение концерт не откладывая прервать. Произношение у Тислина не саксонское! Проблема не в произношении, оно не влияет. На кого, на меня? Я завелся, но не кричу! Платье не надеваю, зверствующей богиней войны не становлюсь, предметы быта из пряничных жилищ не утаскиваю. Под платьем! Нет платья – нет воровства. В некоторых случаях нет, а я не об общем – о частном. Украсть мою бретонскую кепку вам бы себя не настраивать! Эхтуарские вы саламандры. На непокрытую голову дождь мне, кажется, льет. Пламени обрушившийся поток! Эхтуар, планета некогда лиственная! А на Эхтуаре не кепку у меня умыкнули, менее существенна их вина.

Ощупаю, что у меня над бровями. На месте! А иное отчего закралось, безосновально не могло. Не защищает она меня от разверзнувшихся хлябей небесных! Промокла, скажу вам, насквозь. Слышал ли о проекте выкапывания канала, соединяющего Средиземное и Красное моря? А мы с вами когда, в эпоху египетских фараонов общаемся? Канал, ваши исторические материалы вам подтвердят, и до Наполеона копали. Слоненка Тима я в копатели не сдавал, слоненок он у меня, по большей части, не тягловый. Куда-нибудь, решив и реализовав, пинками отправлю – с отличным настроением работать он будет! Квело, есть информация, камни он на Филиппинах ворочает? На жалость он давит, перед следящей за ним детворой в ранге обижаемого Оссианом создания умело рисуется.

Оссиан, чистый деспот, слоненка к нам на Филиппины загнал!

Слоненка красивейшего.

Добрейшего!

Без гнусного оссиановского своеволия мы бы изумительного слоненка у нас на Сиаргао не увидели.

И что, спасибо Оссиану, тоненькими голосками нам пропищать?

Именно так, сопляки. Не создай я космос, вы бы в ваши малокровные тельца не воплотились, влюбленность в слоненка Тима не обрели. Я вас гораздо старше. Вам положено меня уважать. За нарушение установленных норм поведения в появившегося над вами коршуна я, разумеется, не обращусь, с неразумными щенками не связываюсь. Знаниями об Оссиане и алкоголе вы уже вооружены, в незнании не пребываете? Напитки, содержащие этиловый спирт, на дух Оссианом не переносятся, за суждения альтернативного толка с просыпающейся в нем осатанелостью Оссиан нападает. Кордовский онколог Мачадо! Он, по его заверению, за здравие исследованного им каббалиста Иухии по стаканчику рома с Оссианом опорожнил.

Опухоль у каббалиста не вырезана. Неоперабельный, Мачадо констатировал, каббалист. Лет тридцать проживет, не помрет, стайер у вашего бухгалтера рак, не ваша, Оссиан, у него агрессивность.

Разумно сказать тебе нечего – не лепи. Безмолвие украшает! Иухия мне не бухгалтер, а сузил ли ты до бухгалтера или расширил, я не открою. Тайны от волнения из-за нахождения у онколога не выбалтываю, нервы строго в узде.

Обзор твоего просторного кабинета мною произведен. Минимализм, напрашивающееся сравнение с моргом. Болт на уют положил, и пациентам у тебя делается не по себе, от окружающего холода на них веет смертью, одолевающее смирение с твоими расценками роптание заглушает, и щедрость у них возрастает, ты заломил – они раскошеливаются.

Затаенное желание повесить тебя на гвозде. За шею! Перед самими собой отрицают, ничего подобного мы не чувствуем, внутри говорят.

По Кордове, от Королевских конюшен до Римского моста на цирковых ходулях я не пойду. Не желаю и не пойду, а они прикончить тебя желают и когда-нибудь грохнут!

Вы с вашей термильнальной стадией обречены, в следующем месяце вы умрете… объявив, программу по твоему уничтожению ты запустишь. Человека ты, можно сказать, приговорил, и он, допустим, что он токарь-карусельщик, подумает: я, токарь-карусельщик, не сегодня-завтра загнусь, а онколог, ворота на тот свет для меня распахнувший, и дальше тушеную говядину в комфорте будет здесь жрать и газами в атмосферу стрелять?

Молоток, огромный гвоздь, тебя молотком он отключит, а затем по шляпке гвоздя.

Тук-тук-тук. Попытками двинуть на звук себя ты не мучай, тебе пока не очнуться.

Стук поблизости стих.

Казнокрадов к ответу! Снег в Антарктиде не повалил!

Мало ли о чем у тебя мысли возникнут, в рвущемся проснуться сознание разное происходит.

И вот оно просыпается. Тело шевелится, обмотанная вокруг шеи веревка тянет его наверх. Ноги не в контакте с поверхностью!

А это хана. Медленный танец на уснувшем бульваре, обнимающая тебя девочка зовет тебя ночевать! Последнее воспоминание обычно приятное. Приезжали из донорской конторы, выкачав, забрали всю кровь! Вымышленные кошмары случаются, мозг напоследок, что ему вздумается, руководя подбором зрелища, выдает. О предсмертных глюках Джордано Бруно мне тебе рассказать? Не дождешься! Всеведующий Оссиан, то бишь я, схож с христианским исповедником. Увидел – языком не чеши. Ощутил стремление выглядеть более атлетично – с гантелями поработай. Помещение для физкультурных потуг ты мне в Кордове не подскажешь? Без членства! Членские взносы вы не выплачивали, и до наших гантелей мы вас не допустим. А если я Оссиан?

Очумеете вы, сеньоры. Создатель космоса Оссиан в тренажерку у Соборной мечети зашел! Мы обоснованно разбежались, Оссиан да с гантелями – угроза для черепов.

Оссиан бы нетрезв.

Трезвый Оссиан не подкачивается, сколько ни ищи, в мировой истории не найдешь!

Планета помешалась на здоровом образе жизни. А Оссиана с гантелями она не воспринимает, малейшая вероятность его, не связанного с излишними возлияниями, помахивания шестью-семью килограммами, ею, как нонсенс, отсечена.

Отвратная однобокость. Не моя, а их! Оссиан к отдельным всполохам не склоняется, при безмерности его интеллекта от скудости понимания он полностью защищен. Единый пожар! Не там дымок, а там блик – глобальное видение. По красной австралийской земле с полгода среди колючек походишь – гори они все, тебе мыслью придет.

В уединении я работал. О создании параллельного космоса размышлял.

Безоблачное небо подернулось, на рваную рану, вы бы вопили, похоже!

Глоток тишины. За ним следующий. И началось – армия ожесточенных уччоров к Оссиану на разборки спустилась!

Бойцы они сконцентрированные. Совсем не вальяжные существа. Скорее, роботы – у них не кости, железки, и я уччоров не рвал: смертельно погнул всех и каждого. И что после? С документами на имя известного трекового велосипедиста из Австралии я отплыл? В порту болтались жучки. Подойдите к нам, господин, недорогой комплект документов у нас на продажу! Близорукие теневые дельцы. За армейского дезертира из-за неопрятности меня приняли? А моя нескрываемая от вас физиономия, которая крупным планом везде, где возможно? Я побывал в бою. Ужасающее по своим размахам сражение в потрепанное мое одеяние превратило. Вам бы поспешить, передо мной, мрачнеющим, не застаиваться, корабль, уходящий из Фримантла в океан, вы для меня подыщите. Сам, загребая рукой попадающихся под нее морских хищников, я плыть не намерен, на фоне небольшой, но усталости, путешествовать мне полезнее пассажиром. Слоненка в волнах запримечу – с судна сойду, на Тима прыжком с палубы пересяду.

Кувамбу я знал.

Она меня, кажется, тоже.

Я не о королеве медуз, жизнью за ошпаривание Тима точно под хвостиком поплатившейся, о кенийской Кувамбе, на подыхающем лайнере на меня засмотревшейся. Она смотрела на Оссиана. Взгляд в мою сторону меня не фиксировал? Двигатели из-за идиота на капитанском мостике умирали, семейная французская пара тратила бесценное время на муторный секс. За перегородкой. Я нехотя отслеживал, событиям от меня не уйти. Кувамба из Накуру. Отец, процветающий за счет вымогательства, путевку ей подарил, приобщиться к высокому классу, пожелал на прощание.

Кувамба пила чистый джин.

Я не завидовал, я же не в завязке страдаю!

Одинокая девушка, и напивается, ничего не стесняется. Только не кричите, что родственная душа Оссианом наконец обнаружена, заслуженным вами насилием ваш крик пресечен мною будет!

Выворот чакр.

Тема, я киваю, индийская. Индусов за стол я не звал, без компании совершенно я в норме! Конечно, не ресторан. За столом для пинг-понга на принесенном мне табурете я восседаю, птичек послушать хочу. Но птичье пение – музыка. А Оссиан к музыке негативно, заигравшего рядом с ним трубача сурдина от неприятностей не спасет. Птицы, получается, исключение. А к выслушиванию птиц я когда прикипел? Я не прикипел. Тяжело ступающий пудель! Крупный мощный зверь! А в метре идет игра, подскакивающая женщина гасит. Грудь у нее трясется. На ее грудь я уселся тут поглядеть? Эстетически женская грудь не хуже разделываемого шефом Бурей кальмара. Кальмар из шапки из спаржи, обвинительные иски не подавать! Сообразительные адвокаты в юридический замес с шефом Бурей не ввязываются. Буря так, баклан, но за Бурей Оссиан! А Оссиан не трухлявый невротик, от наблюдения за шариком для настольного тенниса испарина Оссиана не прошибет. Скачущий в неисправности мир! Подвинтите, Оссиан, подкрутите, инструменты не у кого-то – у вас.

Гонор у папского легата взыграл. С указаниями не завяжет – я не подкручу, ему ниже пояса откручу. Греческий флорентиец! Световой столп, сыграв на неожиданности, меня не повалил, электричку на полустанке в твердой вертикальности пропускаю: бокс, гонг, пинг-понг, электричка, засохшие ростки из-под снега, разлинованного дорожками, протоптанными им. Пеликаном? Съезды с шоссе под прицелом. В расширяющуюся пропасть я не сорвусь. Отхлебывал из пивной банки в пакете, а в пакете нет дна! Пожалуй, Америка. Шершавая стелька у меня, Оссиан, в башмаке, и погода, сжимающаяся меня ледяными клешнями, не аризонская! А на пиво не жалуюсь. Тебе, Оссиан, банку я не подсовываю, в Финиксе мы люди толковые. Кактусовые, ты заметил? При осадках под наши деревья мне не забиться, не ободраться же смысл. На митинге по случаю образования штата Аризона ты, Оссиан, не присутствовал? И наступившей затем ночью со счастливыми политиками на Ранчо Скорпионов окаянным образом не гудел? Нам было бы лестно, если бы к трезости ты после попойки у нас, в Аризоне, пришел. Слоненка Тима мне тебе привести, с накиданных для него картонок и досок поднять для лицезрения одного закадычного друга вторым?

Что слоненок Тим в Финиксе, в Нью-Мехико, угощая меня булочкой с тыквой, мне сообщили. Тесто замешали, разделили, булки я не пеку, но по осведомленности не последний. Жизнь у меня бесконечная, и поэтому я ее не ценю? А не чересчур, пользуясь привилегией из-за подаренной мне булки, ко мне в душу вы лезете? Обрывистые горы, трещащие мосты! Электрички не сваливаются, а опора зашатается и дамочки завизжат. Разработал ли я методику по предотвращению гибели набитых невесть кем электричек? У путейного инженера Лоппарда хлынула горлом кровь. В Аризоне толстую папку с проектом он ко мне с потерянным видом не придвигал, в Теннесси моего внимания домогался.

Настольный теннис. Созвучно? Все сошлось, объяснение предоставлено, состояние у инженера плачевное.

Помираю я, Оссиан!

Я о том же подумал. Проект – ваше наследие, прощальный альтруистический жест?

До ума я, Оссиан, не довел. С вашим складом гения и вершителя за меня не потрудитесь?

Облегчать удел порожденного моим волеизъявлением человечества – дело несколько не мое. Без меня пусть справляются, мозги неспроста им даны. Вечнозеленые ели! Они безмозглые, но выживать умудряются, не исчезают с лица планеты Земля. Глаза у меня, вы сказали, колючие? А с чего вы посчитали, что взглядом Махатмы Ганди на вас я должен смотреть? Вы от меня отвернитесь, в удовольствие помолчать с создателем космоса Оссианом себе не отказывайте; господствующая у вас идеология – Оссиан в ответе за засухи, за тайфуны, ему бы нас, по сути детей, неусыпно оберегать, а он шляется и бухает!

Вы мне не дети. Отец Оссиан, недолюбливаемой мною поповщиной разом тут завоняло! Вы обо мне позабудьте. Выкладывайтесь, бейтесь за мечту, собственными усилиями из передряг выбирайтесь. А мы с ним пойдем, куда нам охота. С ним – с приближающимся ко мне счастьем, с опухшим со сна здоровяком. Со слоненком Тимом. Чудовищем при заслуживающей доверия обработке совокупности черт.

Оссиан!

Реверансом я, Тим, никого не приветствую. Ты идешь, продвижение ко мне не обрываешь, и на кого же наступишь? Не на меня? Я, Тим, не куриное яйцо. Даже не страусиное. Меня раздавить – не задницей об Нотр-Дам почесаться, слоненку не потянуть. И мысли у тебя не имелось в густую кровавую лужицу меня превратить? На перевале Кхартунг-Ла коварно на меня ты косился, непривычно часто контролирующие взоры вынуждал на тебя направлять. Образумившись, ты заплясал и в ущелье от моего жесткого прикосновения со свистом не полетел.

Слоненок, пляшущий на краю, купается в вечности. Такой слоненок Тим хоботом не огреет, куском скалы не метнет; слоненка можно подначивать, обзывать свиньей и изменившим клятве масоном – не броситься на вас Тим, мимо ушей поневоле пропустит. Приключение на перевале Кхартунг-Ла, сползание и преследование, с ним уже не обсудить, над моими дутыми сапогами лежа он возвышается, в сладчайшие сны как-то успел унестись. Обновленный макияж, французская краска, хозяин не Оссиан, а бордельная мадам Суф.

При борделе слоненок живет, деньги из клиентов вытряхивает. Вытряхивает физически – поднимает и трясет. Мадам клиентам сочувствует, из-за уменьшающегося потока грустит, Оссиан, призывая к порядку, Тиму бы крепко навешал, но Оссиан не в Париже.

Я в Париже, а Оссиан на планете Балабуду, ухмыляющийся слоненок во сне произнес.

За разбрасывание чужими дензнаками рыночные торговцы слоненка боготворят, продукты, надрываясь, таскают, изобилие слоненку за щедрость. И культурная программа – с девками из борделя слоненок не жадничает, и они разыгрывают перед ним аморальные скетчи, напялив на забитые грешными соображениями надшейные образования бретонские кепки, изображают мающегося с бодуна Оссиана: тело конвульсирует, лицо расцарапывается, слоненок Тим, рыгая, бормочет: копия, совершенная копия.

Копия, он внятно пробормотал. Под моей занесенной рукой картиной из сновидения поделился.

Тебе бы, Тим, изложить обстоятельно. Одевают ли меня, как эскимосского новорожденного, клеят ли мне на щеку наклейку с пальцем, указующим вниз – умножай словосочетания, Тим, свобода тебе в описание моего расползающегося позора.

Кокосы, Тим буркнул.

А в кокосах молоко, я для продолжения заявил. Воздавайте почести женщинам и кокосам! А у кого еще молоко? Тебе бы, Тим, спать, а ты и так дрыхнешь – увидимся, Тим, расследования твоих похождений в царстве Морфея не требуется. Во сне ты иной. За твои поступки на той стороне неподсуден. Трогательный прием! Слоненку Тиму, создателя космоса Оссиана волшебной дубиной убившему? Я резонно скажу, что если слоненок спит, вышибать из меня дух ему позволительно. В действительности? Знаете, ставить на слоненка Тима против меня – ставка крайне рискованная. Слоненок гулял, я за ним молча следил, в Сан-Мигеле-де-Тукумане со слоненком мы были. В Аргентине, в стране католицизма и сигарет. К гулявшему Тиму присоединилось пятеро парней, и все они курили. Вместе со слоненком прохаживаются, дымят, на враждебную мне кодлу во главе слоненком, не скрою, смахивают. Но нападут ли они на меня, мне без разницы. Шансов на успех предприятия у них ни одного на миллион, Оссиана ни при каких благоприятных условиях они не загасят. У скрывающегося в Аргентине филиппинского мастера они, за вычетом ленивого Тима, уроки берут? В укладывании кирпичей он, думаю, мастер. И в раскалывании? Каменщик по мне достойнее каратиста – на клоуна не настолько похож. Стиль «Колесо, оторвавшееся от телеги на необитаемой возвышенности Иль-Иль»! Испытайте его на Оссиане, подставьтесь под лавинообразное ассорти. Районы подбородка, пупка, паха, тотальная бомбардировка крутыми ударами, рожденному в военной лаборатории киборгу, нарвавшись, не выстоять. Поломан он, из работающих механизмов мной выведен, в оружейных журналах, разумеется, вой. Оссиан беспредельничает, тормозит необходимый планете прогресс, проходившего испытания киборга на драку он под Филадельфией спровоцировал!

Датчик пульса на Оссиане не установлен.

Хотите сказать, что пульса у него нет?

Оссиан – не мертв.

Но он бессердечен!

А вы, тратящие народные миллиарды на машины убийства, люди у нас сердечные. Я вашу дрянную поделку прикончил, и на меня покатился разноголосый шквал возмущения, к проектировщикам из Израиля и палестинец Хишас вопль негодования, зависая за ноутбуком, солидарно прибавил.

Оссиан отбирает у нас наше будущее!

Хишас не в себе, на гашише с четвертого класса. За выложенный им пост «Оссиан – наш настоящий пророк!» перед фундаменталистами на коленях он каялся, дневать и ночевать в выбранной ими мечети, кланяясь их бородам, обещал.

Существует поверье, что во время остановки в Хевроне я его на гашиш подсадил.

Утка. Не кря-кря, а газетная – вычисленный мной писака ее бессовестно запустил.

Ой! – он жалко воскликнул. Ко мне нагрянул негативно настроенный Оссиан.

Нагрянул. Радуйся, что без слоненка Тима нагрянуть к тебе я решил! Из-за размеров слоненка Тима обломками насмерть бы тебя завалило, и к оправданиям ты бы не приступил, от навешивания мне на уши тошнотворного вранья меня бы избавил. Изощренно ты врать собирался? Балтиморское общество «Камбала» связять тебя с гашишем и логопедом Хишасом меня, Оссиан, заставило!

А он не спортивный врач, тяжелоатлета Куржуна не он оперировал? Куржуна толкнули. Головой он кафель в ванной разбил. Но поврежден у Куржуна крестец. Хирургическое вмешательство не нужно, операция – преступление!

Докторам указывать вы не вправе. Операцией мы прибавим! До неприятностей в ванной Куржун появлялся на льду, скорости на нем ему явно недоставало, прооперируем, и быстрее величайших конькобежцев по ледяному покрытию он понесется, готовый олимпийский чемпион из-под моего ножа по улицам Хеврона пойдет!

Палестина и лед – не близко. Расстояние, как между гашишем и здравым смыслом – значительное. Простил я зависимого от дури, с кулаками на него не полез. От моего сверлящего взора урона ему хватило? Я, знаете, не белый американец, окружающим его в телестудии черным активистам, согласно контрактным обязательствам улыбающийся, неискренними улыбками я физиономию не кривлю. Естественные причины! Я – Оссиан, я – личность, к политкорректности или религиозному фанатизму меня не склонить, светом от дальних звезд не расчувствовать, на тех звездах такая дрянь водится – углядевший их краем глаза романтик тут же бы в штаны наложил. Саудовский принц Аль-Обед? Он на усыпанный небосвод с коровьим выражением не пялится – ракетные стрельбы ему милей.

Культ смертоносных игрушек. Вольные траты из-за высоких цен на едва ли не дармовую нефть. Мирное небо его не притягивает, а на полигоне он, не отрываясь, куда укажут, глядит, от приближающегося экстаза краснеет.

Экстаз!

Инсульт!

Наступающим летом его перекосит, и к скрюченному в каталке Аль-Обеда я для моральной поддержки не подойду, на Аравийском полуострове без нужды не бываю. Поддержку тащившегося и дотащившегося Аль-Обеда целью вы мне советуете сделать, не совмещать, а конкретно к нему? А по рангу ли Аль-Обеду мои перемещение к ним в пески, вышел ли он, как в простонародье говорят, рожей? Сейчас я на ипподроме Лоншан, с толковыми коневедами на тренировочные забеги посматриваю, и кого бы у городских святынь ислама ни тряхануло, из кресла месяц с лишним, помимо туалета, я выбираться не буду, приблизительный срок – сорок дней.

Лошадей я далеко не фанат, но мне хорошо, я на профилактической паузе. Железному организму она, по-вашему, ни к чему? Себя не расшатывай, и дискомфорт тебя не ужалит. Курьер, юркий парень, извещение мне передал! Оно из Тулузы.

«Земельный участок, зарегистрированный на создателя космоса Оссиана, засажен запрещенной у нас коноплей. Просим вас, создателя космоса, распорядиться, чтобы коноплю у вас извели, или неуважение к нашей Республике мы запомним».

Сходу о подлоге я не кричу. Каббалист Иухия, он человек с полномочиями, мой аграрный фонд Иухия мог и пополнить. Неуважение к ним они, рабы багетов, запомнят, мало я Францию жизни учил!

Коноплю скосят и высушат.

И вы, Оссиан, начнете ее неспешно курить?

Для слоненка Тима в качестве сена она предназначена, иные, применительные ко мне мысли об использовании мной конопли – откровенный поклеп.

Оссиан не мелочился, целое поле, вы представьте скурил, он и на ипподроме косяк за косяком жадно втягивает!

Всей своей силы и злости я до сих пор никому не показывал. Не замолчите и пожалеете, Вселенная в ничто изойдет. За лошадьми я не в тумане слежу! Кто фаворит, не записываю.

«Люксембург», вам бы, месье Оссиан, на будущее учитывать, крайне мощно повороты проходит.

А «Люксембург» не кобыла? Кличка не от Розы Люксембург? Ох, марксисты доставали они меня когда-то. Но антивоенная агитация мною приветствовалась, не сторонник я развязывания служащим правителям войн. Лекцию по астрономии я в Цюрихском университете читал, и по ее завершению, после непринятой слушателями правды, с Розой Люксембург познакомился? Лектор! Студенты роптали, Оссиан терпеливо объяснял, обижаемый забитый профессор! Вымысел, заслуживающий нешуточного пинка! В типичном франкфуртском кафе многоречивая Роза колеблющихся люмпенов к Карлу Марксу склоняла. Я в нем пиво не пил – сосиски ел, а прочее не по классике.

Розу я не заткнул. Наподобие римских ораторов она изъяснялась, в тот незабвенный Сенат пламенной, но контролируемой импульсивностью и строением фраз меня постепенно перенесла.

Спустя лет пять Розу обезглавили, в дополнению к отрезанию головы отрубили ей руки, с политическими противниками нигде, я-то знаю, не церемонятся, просто удержать власть для привыкший к ней – слишком по-нищенски, они полагают. Сенатора Публия Юния Тарка пронзили, распилили, в тринадцати местах погребли. При Нероне? Лучше бы преторианцы императором его не признали. Я не вмешивался, моих ставленников на руководящих постах не найти. Президент Замбии кукарекает, что возвышаться над остальными замбийцами Оссиан его посадил? Воздух из противоборствующих ему партий он выпускает – у него содействие Оссиана, и наша лавочка закрывается, бесполезна борьба.

Щелчок. За присвоенное им право прикрываться моим устрашающим именем мне ему бы щелчок.

Концентрированным касанием я причиняю незамедлительную смерть, но силу допустимо сдержать, щелкнуть щадяще, готовить ли уполномоченным на то чернокожим государственные похороны в Лусаке? Быть наготове не повредит. Не наплюю – прикончу, а наплюю – надписи на венках поменяете, на могилу замбийского знатока тригонометрических функций их отнесете. Математика в Замбии развита? Уровень общий по Африке, если правду сказать? Без захороненного в паршивом гробу Дувамбы вы бы и до среднеафриканского не дошли.

На факультете его не любили.

К студенткам он, Оссиан, приставал, нетрезвым с указкой покачивался? После ночей с Оссианом, Гермесом Трисмегистом, им называемым!

Про Гермеса не ложь. Девушку Агу я всегда могу! Математик и поэт, не примитивная дешевка из сферы крупного бизнеса. В марсельском приюте для больных чумой и проказой мне и поинтереснее граждане попадались, но среди соотечественников равных он не имел.

Женщин впечатлял и брал. Творя из воды алкоголь, перегонял строго математически. Я чингольский самогон, конечно, не пробовал. Женщина, впечатленная на мгновение, она твоя без сомнения! Не песни поешь, стихи мне читаешь – за горло тебя не схвачу. Шекспир для Оссиана терпимей Баха! – Эйштейн, не погрешив против истины, однажды вскричал.

Не ошибся, а сколько ошибался, концептуальной чушью меня, прислушавшегося, смешил.

Над анекдотом о Ричарде Львиное Сердце, перепутавшем родник и канаву с помоями, я не смеялся. Пьянство – беда, а не повод для юмора, авторитетно я заявлю. До источника клеветы добересь, подключу все способности! Обо мне, якобы напившемся в Дублине, в комедийной манере рассказывали, и слоненок Тим хохотал? Слишком он от меня отличается, гнусность – довлеющая черта. Естественно, простительная для закадычного друга!

Слоненок от выходок Оссиана устал. Слоненок, повернувшийся посветлевшим лицом к законности, стал осведомителем мексиканской полиции.

Известная газета, первая полоса, чему тут еще удивляться? Сообщению об Оссиане, падение метеорита не предотвратившем, а ускорившем?

Метеорит убил динозавров!

Пишут и будто бы знают.

Оссиан из собственных интересов скорость приближающемуся объекту придал, исчезновение динозавров, а именно стегозавров, цератопсов, орнитоподов и так далее, целиком на совести Оссиана!

Угрозу они, наверное, для меня представляли. Объединившись, в задуманной ими битве могли меня победить. А тысяча дерзновенно настроенных тараканов Геракла бы одолела? И намека на успех у них бы, не спорьте, не было, обреченная попытка, ну обязаны вы признать. У дублинской нержавеющей Иглы я, по вашим словам, с недопитым бокалом эля шатался? В темноте ее подсвечивают. При рывке на противников слоненку Тиму в моем темпе не побежать! В Дублине я за визжащей велосипедисткой не бегал, не старайтесь мне приписать. Мягкой зимой, у дублинского залива, я ножное передвижение не форсировал, в вымерших при нашем вхождение джунглях паутину в горшке не варил, оголодавший слоненок Тим хоботом ее втягивал. Перепугавшихся зверей ни слышно ни видно, но фрукты почему не висят, фрукты, разрешу себе крикнуть, куда подевались?!