Текст книги "История государственного управления"

Реформаторский курс был провозглашен в Декларации Столыпина от 24 августа 1906 г. Вокруг аграрной реформы, как некоего стержня, были накручены реформы иных сфер жизни. Причем первостепенная роль отводилась задаче наведения порядка и обеспечения спокойствия в стране («Сначала успокоение – потом реформы!»). Дайте мне двадцать лет покоя и вы не узнаете Россию, – говорил Столыпин. В обстановке революции и крестьянских бунтов нужны были жесткие меры. Новый министр внутренних дел имел этот опыт в Саратовской губернии. В России были введены военно-полевые суды для быстрого рассмотрения дел бунтовщиков и приведения в исполнение смертных приговоров. Эти суды должны были возглавить офицеры, которым на все процедуры отводилось не более 48 часов и исполнение решений – в течение суток. Через военного министра Николай II уведомлял всех генерал-губернаторов и губернаторов, что не принимает никаких ходатайств о помиловании осужденных.

Поскольку надежды на утверждение закона о военно-полевых судах Думой не было, его не стали туда и вносить, а к делу привлекли еще военно-окружные суды, которые действовали в таком же режиме, как и полевые. Маховик репрессий принял невиданные размеры: в 1906—1909 гг. на виселицу военно-окружными судами были осуждены 6 193 чел., из них 2 694 казнено. По приговорам военно-полевых судов в 1906—1907 гг. было казнено 1 102 чел. Еще 1 172 чел. были расстреляны во время карательных экспедиций по приказу генерал-губернаторов. В 1906—1911 гг. к каторжным работам были осуждены 66 638 чел.

Столыпин не касался преобразований государственного строя и общеполитических проблем. Он поддерживал те перемены, которые уже начали происходить, а именно создание Государственной думы, обновление Государственного совета и Совета министров, издание новых Основных государственных законов и пр. Свою деятельность он стремился вписать в этот общегосударственный контекст, и все же его реформы имели фундаментальное значение. Так, масштабные преобразования предполагались в административной сфере.

Центром местного управления должен был стать уезд, где власть предводителя дворянства передавалась главе уезда – назначаемому чиновнику, которому должны были подчиняться все ведомственные органы. Его должность была схожа с губернаторской в масштабах уезда. Волостное управление должен был возглавить участковый начальник, аналог земского начальника, только лишенный судебных полномочий, карательной власти и сословного ценза. Власть губернатора, напротив, расширялась и ужесточалась в части мер по наведению спокойствия и государственного порядка. По сути нормы Положения об усиленной охране стали постоянными. Губернатор мог издавать обязательные постановления для всех местных органов, независимо от их ведомственной принадлежности и не отчитывался перед отраслевыми министерствами за свои действия.

Важные перемены планировались и в земстве. Менялся основной принцип организации местного самоуправления, построенного в 60-х гг. XIX в.: сословность сменялась бессословностью. Определяющим становилось имущественное положение. Земство достраивалось до самого низшего уровня – участкового, волостного, сельского. Самым низшим был сельский округ, в который включались как крестьянские, так и частновладельческие земли. Владельцам имений стоимостью 7 500 руб. и более предоставлялся статус отдельного округа. Волость включала в себя несколько сельских округов и управлялась выборным бессословным распорядительным волостным правлением, в котором заседали как крестьяне, так и помещики. Наряду с хозяйственными, оно выполняло административные и полицейские функции. Теперь часть волостных повинностей возлагалась и на помещичьи земли. Промежуточным звеном между волостью и уездом предполагалось участковое земство, но в конечном счете оно не вошло даже в проект. Уездное земство становилось главным звеном всей иерархии. Оно освобождалось от излишней административной опеки, формировалось из трех избирательных курий – владельцев половины земского ценза (7 500 руб.) и выше, владельцев имущества стоимостью ниже 7 500 руб., и городской недвижимости и предприятий. Компетенции уездного земства были расширены, и его органы управления становились бессословными с приоритетом имущественного ценза.

Проект реформы местного суда был построен на тех же основаниях, что другие реформы. Волостной суд, созданный Судебной реформой Александра II для крестьян, действовал не на основе общей юрисдикции, а на основе обычного права и для новых условий (появления слоя «крепких хозяев» – хуторян и отрубников) был непригоден. Ввести на этом уровне Судебные уставы было невозможно из-за нехватки судей и ненадежности присяжных заседателей из простонародья. Поэтому было решено восстановить мировой суд, упраздненный при Александре III. Только кассационной инстанцией теперь был не съезд мировых судей, а уездное отделение окружного суда, состоявшее из тех же мировых судей, но под председательством назначаемого члена окружного суда. Возрастной ценз мировых судей поднимался с 21 до 25 лет, а образование их должно было быть высшим, но необязательно юридическим.

Представление императору Николаю II еврейской делегации и поднесение ею Торы 30 августа 1911 г. (В белом кителе – П.А.Столыпин).

В вероисповедном вопросе, который возник в правительственных документах еще до революции 1905—1907 гг., Столыпин придерживался довольно радикальной позиции (допущение внеконфессиональности, гражданский брак, метрификация, свобода проповеди, административного контроля твердости в православной вере и т.п.). Затем положение несколько изменилось, но в целом была тенденция к либерализации религиозной политики. Эта группа законопроектов, поддержанная Советом министров и внесенная во II Думу, провозглашала свободу совести без отделения церкви от государства и с подчеркиванием первенствующей роли православия как одного из государственных устоев. Вместе с тем теперь не карался выход в инославие и даже в нехристианство. Один из законопроектов отменял гражданские и политические ограничения (прежде всего в области землевладения) для неправославных, за исключением поляков, евреев и иезуитов.

Из проекта закона о старообрядцах было исключено наименование «раскольники», им разрешалось отправление обрядов и треб, строительство храмов, избрание своих духовных лиц и ношение ими церковных и монашеских облачений. Однако, им было разрешено только исповедание, но не проповедование своей веры. Публичная проповедь о выходе из православия каралась как уголовно наказуемое деяние. Законопроект об изменении в семейных правах легализовал смешанные браки, что облегчало общение с униатами и с крупными торгово-промышленными кругами Москвы и провинции, которые сплошь были старообрядцами или выходцами из старообрядцев.

Столыпинское реформаторство в большей части осталось лишь реформаторством и не было реализовано в виде реальных успешных преобразований. Большую часть реформаторских идей Столыпин унаследовал от своих предшественников на посту министра внутренних дел, и ему удалось связать их с уже идущими преобразованиями государственного строя и составить настоящий пакет реформ. Однако этот пакет оказался очень уязвимым и встретил нарастающее противодействие уже в Совете министров. Столыпин стремился выразить интересы всех господствующих сословий и институтов власти, прежде всего, монархии, но его взгляды оказались слишком широкими и не вызвали сочувствия.

Против него выступил помещичий Совет объединенного дворянства, церковь в лице Священного синода, придворная камарилья и наконец царская семья. Пока Николай II поддерживал его, Столыпин силой продавливал свои проекты, активно выступал в Думе, проводил свои решения через чрезвычайные статьи законодательства мимо Думы, но когда от него отвернулся император, дни его были сочтены. Самые важные реформы (местное управление, суды и пр.) целиком зависели от судьбы главной реформы – Аграрной. Но именно здесь Столыпина ждала настоящая катастрофа. Аграрная реформа в итоге провалилась, но Столыпин уже не дожил до ее полного провала.

Все основные звенья аграрной реформы, сначала показавшиеся успешными, вскоре забуксовали, а затем и обратились вспять. Выход из общины на хутора и отруба оказался не таким массовым, как хотелось. Крестьяне-общинники не давали согласия выделенцам, а когда были приняты указы о разрешении выхода без согласия общины, в деревне вспыхнули массовые конфликты на этой почве, быстро превратившиеся в знаменитую «вторую социальную войну» между общинниками и выделившимися собственниками, которых стали называть столыпинскими помещиками. Эта война оказалась разрушительнее первой социальной войны – между крестьянами и помещиками. За 1907—1915 гг. из общины вышли около 2 млн. крестьянских семей, что составляло всего 10% от их общего количества. Возникло около 1 млн. хуторов и отрубов, что было слишком мало для того, чтобы говорить об успехе реформы. Основная часть их (57%) приходилась на северо-западные, юго-восточные и южные губернии с преобладанием нерусского населения, а центральные и прочие губернии с преобладанием русского крестьянского населения и невыносимой земельной теснотой дали меньший результат (43%). С 1909 го четко обозначился спад этого движения.

Свободные земли, бывшие в распоряжении казны и удела, были за Уралом. Правительство могло без особых помех наделить этой землей русских крестьян из центральных губерний. Поэтому второй мерой аграрной реформы стало массовое переселение крестьян на восток. Эта мера обернулась многими бедствиями из-за неподготовленности и плохой организации и финансирования. Места переселения не были должным образом подготовлены. Крестьяне испытывали острый дефицит инвентаря и денег. К этому добавились конфликты с местным населением, которое было недовольно стеснением их традиционного хозяйствования. Вскоре началось обратное переселение, и возвратившиеся обездоленные переселенцы многократно усилили социальную напряженность в деревне центральных губерний. Немало переселенцев погибло при возвращении, поскольку правительство обратное переселение не финансировало вовсе.

Третьей мерой достижения целей аграрной реформы была организация перетока земли от частных владельцев, главным образом, помещиков-дворян, к крестьянам через Крестьянский поземельный банк. Для этого была проведена реформа Крестьянского поземельного банка. Ему разрешили скупать помещичьи имения за счет своего капитала и перепродавать их по частям крестьянам. Банк продавал земли трем категориям крестьянских покупателей – сельским обществам, товариществам и частным хозяевам. За все время существования банка до 1913 г. крестьянские общины купили у него 3.08 млн. дес., товарищества (крестьянские кооперативы) – 10 млн. дес., а частные хозяева (крестьяне-собственники) – 3,68 млн. дес. С учетом того, что в России было 85 млн. дес. сельскохозяйственных угодий, это было крайне мало. Между тем, после 1861 г. помещики быстро утрачивали свои владения. К 1905 г. у них оставалось лишь 52% первоначального фонда. Большую часть скупили крестьяне, что привело к началу ХХ века не к раскрестьяниванию (как доказывал В.И.Ленин в своем капитальном исследовании «Развитие капитализма в России»), а окрестьяниванию, то есть не к пролетаризации, а к осереднячиванию деревни. Поэтому крестьянство выступило в революции 1905—1907 гг. единым классом. Теперь Столыпин пытался этот класс расколоть и на этом пути обрел собственную гибель.

Столыпин ошибся в главном посыле. Крестьянство не приняло частнособственнической идеологии, оно было враждебно капитализму вообще. Оно пошло не по пути фермерства, а по пути семейно-трудового хозяйства, которое не было враждебно традиционной общине. Семимильными шагами развивалась крестьянская кооперация, что создавало социально-экономический уклад, более близкий к социализму, нежели к буржуазной погоне за прибылью.

На это указывали экономисты «чаяновской школы». А.В.Чаянов доказывал принципиально некапиталистическую природу семейно-трудового хозяйства, в рамках которого не действовали законы капиталистического накопления. Поэтому «хуторомания» Столыпина была примитивна и бесперспективна. Еще К. Маркс говорил, что «крестьянин – непонятный иероглиф для цивилизованного ума». Позднее и В.И.Ленин пришел к выводу, что «социализм – это строй цивилизованных кооператоров».

Ради достижения своей цели Столыпин решился даже на государственный переворот 3 июня 1907, ознаменовавшийся разгоном (в нарушение Основных государственных законов) II Государственной думы и созданием так называемой Третьеиюньской монархии. Правительство пыталось лавировать между разными социально-политическими лагерями в духе бонапартизма, но тщетно. В итоге Столыпин не только не отдалил, а наоборот приблизил революцию, которая была лишь вопросом времени. Не случайно некоторые наши ученые (С.Г.Кара-Мурза) называют Столыпина отцом русской революции. Крушение столыпинского реформаторства означало, что последний ресурс самодержавия оказался несостоятельным.

Лекция 13. ГОСУДАРСТВЕННОЕ УПРАВЛЕНИЕ ЭКОНОМИКОЙ И ГЕОПОЛИТИКОЙ В НАЧАЛЕ ХХ ВЕКА

– Попытка новой «модернизации сверху» Российской экономики

– Геополитические конвульсии империи в начале ХХ века

– Мировая война и кризис власти

Экономический ресурс выживания Российской империи был предметом пристального внимания государственного аппарата. С советских времен в историко-экономической литературе утвердился тезис о полуколониальном характере российской экономики начала ХХ века, о нарастающем параличе власти и ее неспособности обеспечить экономический суверенитет страны. Однако, исследования последних лет показали, что реальность была намного сложнее.

Наиболее глубоко и подробно эта тема была проанализирована в книге А.В.Пыжикова, который считал развитие российской экономики начала ХХ века «взлетом над пропастью». И определяли это развитие совсем не те силы и не те люди, которые до сих пор считались творцами экономической стратегии с конца XIX века. Справедливость требует отметить, что об особенностях развития капитализма в России начали писать уже в 1960-х гг., когда сложилось т.н. «новое направление» в советской историко-экономической литературе (П.В.Волобуев, И.Ф.Гиндин, К.Н.Тарновский и др.). Они указывали на особую роль государства в буржуазных реформах Александра II и отстаивали идею многоукладности российской экономики конца XIX – начала ХХ вв. Однако, при этом первая скрипка отдавалась либерально настроенному министру финансов С.Ю.Витте, а затем – премьеру П.А.Столыпину. Писалось даже о некоей единой «модернизации Витте-Столыпина». Реальные же движущие силы и реальные процессы оставались в тени и не привлекли должного внимания исследователей. А здесь было над чем поразмыслить, и прежде всего над тем, какова была истинная роль высшей чиновной бюрократии в определении экономического курса страны.

Мимо внимания историков, в том числе и «нового направления» прошли особенности двух этапов пореформенного развития экономики. В 60-70-е гг. XIX в. Властными высотами овладели «птенцы гнезда великого князя Константина Николаевича», которые при поддержке Александра II устроили коррупционную вакханалию в обстановке массового создания акционерных обществ и частных банков. Немало этому способствовал министр финансов М.Х.Рейтерн, давший старт первым частным концессиям в железнодорожном строительстве, приведшим к открытому сращиванию частных капиталов с придворными и правительственными кругами, огромным «откатам» и «крышеванию» концессионеров. В мгновение ока из биржевых спекуляций ценными бумагами на европейских площадках возникали миллионные капиталы, обогащавшие приближенных к императору сановников и новую пассию Александра II кн. Е. Долгорукову. Вообще эпоха Александра II была самой коррумпированной в истории Российской империи.

Правительство Александра III положило конец этой вакханалии. Ее продолжение грозило крахом государственного хозяйства и кредита. Железные дороги переводились в казну, их дальнейшее строительство велось почти исключительно по плану государства и на счет государства. Не удивительно, что вызванные реформами предшествующего царствования процессы в сфере промышленности и банковского капитала, стали постепенно прибираться к рукам продвинутыми кругами бюрократии. Модернизационный план этой части государственной элиты оказался даже более масштабным, нежели «великие реформы» 60-70-х гг. XIX века. Он разрабатывался и претворялся в жизнь при сопротивлении придворной клики, но роль императора Николая II хотя была большей частью декоративной, тем не менее, оказалась в целом позитивной.

Крайне политизированные сочинения абсолютного большинства мемуаристов и исследователей поднимают на щит либеральный курс министра финансов Витте, а также роль партии кадетов. В этом видится альфа и омега модернизации начала ХХ века. Звезда Витте взошла при Александре III, но в 1903 г. он лишился министерского поста. Возобладал линия, идущая от В.К.Плеве со времен его работы госсекретарем, на которого ориентировался «серый кардинал» экономической модернизации конца XIX – начала XX века, руководитель департамента экономии Государственного совета граф Д.М.Сольский. К этому лагерю был близок П.А.Столыпин, а затем и В.Н.Коковцов. При этом цитаделью модернизации экономики поздней империи стал обновленный Государственный совет, а не раздираемая политическими страстями и депутатскими амбициями Государственная дума.

Движущей силой новой модернизации конца XIX – начала ХХ века в России стала финансово-экономическая бюрократия. Ее идейный багаж опирался на модную в те времена школу немецких экономистов, сложившуюся в обстановке обновленной политики всемогущего канцлера Бисмарка и получившую название новой исторической школы. Главными фигурами новой школы были Шмоллер, Вагнер и Брентано, лекции которых пользовались огромным успехом в Европе и у российской профессуры и продвинутых государственных деятелей. «Новоисторики» отвергали идеи «манчестерской школы» об абсолютной свободе личности, рынка и капитала и классический либерализм вообще. Они выступали за огосударствление крупного капитала и национально ориентированную экономическую политику, направленную на сглаживание социального неравенства. Против этих идей выступил русский либерал Б.Н.Чичерин, обвинивший лидеров новой исторической школы в марксизме, хотя те критиковали Маркса и Энгельса, за что не раз получали сдачу от классиков марксизма. Последователи Вагнера и Брентано в России отвергали не только «манчестверцев», но и русских славянофилов, которые все более утрачивали свои прежние философские позиции и сконцентировались на самобытности русского народного быта, а также консервативные идеи М.Н.Каткова и К.П.Победоносцева. Среди последователей немецкой школы были известные имена ученых (М.М.Ковалевский, А.И.Чупров, И.И.Янжул), популярных публицистов (К.К.Арсеньев, М.М.Стасюлевич, И.И.Иванюков) высокопоставленных чиновников (Н.Х.Бунге, Д.М.Солький, позднее – С.И.Тимашев). По своему эти идеи преломились в государственной деятельности В.К.Плеве, С.Ю.Витте, П.А.Столыпина. Таким образом, базовыми идеями русской модернизации стали государственные интересы и социальная справедливость.

Вопрос об установлении засилья иностранного капитала имеет свою давнюю историю. Россия пользовалась иностранными займами с самого начала империи. После реформы 1861 г. эта политика стала системной и была направлена на скорейшее утверждение капитализма. При поддержке министра финансов М.Х.Рейтерна развернулась массовая кампания учредительства, к которому были допущены даже государственные служащие и члены их семей. Первыми за создание компаний с иностранным участием принялись придворные круги, имевшие давние и обширные связи в Европе. В 1868 г. они учредили в Париже на деньги французских финансистов Главное общество российских железных дорог, которое выиграло конкурс на приватизацию Николаевской железной дороги (Санкт-Петербург – Москва), оттеснив Московское товарищество, созданное русскими купцами и поддержанное патриотически настроенной интеллигенцией во главе с М.Н.Катковым. Разразился скандал, но Товарищество вынуждено было довольствоваться второстепенной веткой Москва-Курск.

С воцарением Александра III положение изменилось. Он заблокировал проект Русско-американской компании, которую продвигал новый министр финансов Н.Х.Бунге, и которая намеревалась построить сеть элеваторов для облегчения хлебного экспорта из страны. Царь дезавуировал решение Государственного совета, принятое в пользу американцев, сделав выговор министру финансов, который вскоре вынужден был покинуть свой пост. Однако, Россия была бедна капиталами, поэтому пришедший на смену Бунге ставленник патриотических кругов министр финансов И.А.Вышнеградский не мог остановить экспансию иностранных инвесторов. В поисках выхода из бюджетных дефицитов и твердой почвы для финансовой системы страны все большее внимание уделялось переходу от биметаллического (серебро-золото) стандарта к монометаллическому золотому. Эту реформу провел преемник Вышнеградского министр С.Ю.Витте, который начинал как славянофил, а закончил как типичный либерал-западник. Его знаменитая денежная реформа 1897 г. оказалась золотой удавкой для государства и всего народного хозяйства России, поскольку монетизация экономики резко сократилась. Внешние заимствования в золоте было нечем обслуживать и только усугубляли долговую зависимость от лондонских и парижских Ротшильдов (золотых монополистов), а также от иных, главным образом, франко-бельгийских финансовых кругов. Иностранные инвестиции явили свое истинное лицо, обернувшись финансово-экономическим закабалением и, как следствие, несвободой в принятии политических решений.

На этом фоне развернулась ожесточенная борьба двух типов капитала – купеческого торгово-промышленного, который концентрировался вокруг Москвы, и банковско-промышленного, центром которого выступал Санкт-Петербург. Эта схватка двух столиц резко обострилась с воцарением Николая II. При этом правительство чаще оказывалось на стороне северной столицы. Московское купечество было сильно своей патриотической риторикой, монополией в легкой (текстильной, хлопчатобумажной и т.п.) промышленности и тесными связями с провинцией, а значит с малыми городами и деревней. Однако, по его адресу все чаще звучало справедливое обвинение в косности, неспособности к цивилизованному ведению бизнеса и иждивенческом отношении к правительственным субсидиям. Образами Колупаевых и Разуваевых были заполнены газеты и журналы того времени. Наглядным примером оказался скандал с банкротством С.И.Мамонтова, который получил государственный заказ на изготовление рельсов для сибирской железной дороги. С помпой начатое дело лопнуло из-за бестолкового купеческого сыночка, который наштамповал не те рельсы, которые были нужны дороге. Питерский капитал был несравненно мощнее в банковской сфере и в тяжелой промышленности. Он был тесно связан с европейскими финансовыми центрами и многими нитями вплетен не только в бюрократическую, но и в придворную среду. В ходе этой схватки, в начале ХХ в., московское купечество перешло от патриотических лозунгов, от которых досадливо отмахивались не только правительство, но и сам император, к поддержке антиправительственных сил и даже финансированию революционных партий и движений.

Экономическая реальность Российской империи в начале ХХ века была такова, что ни одна из групп капитала не работала на модернизацию. Московские купцы гонялись за подрядами, стремясь потуже и подешевле набить свою мошну, а там трава не расти. Питерские банкиры и промышленники, по сути дела, хотели того же, только круг их интересов был шире и включал не только собственную кассу, но и тех европейских денежных воротил, чьи интересы они в России представляли. В результате десятки миллионов французов, бельгийцев, англичан, голландцев и др. превратились в рантье на российских ценных бумагах, которые котировались на биржах Европы. Через питерские банки деньги этих массовых инвесторов текли в российскую экономику. Лишь германские капиталисты стремились открывать в России дочерние предприятия, чем вызывали особую ненависть российских промышленников. И все иностранные инвесторы рассматривали Россию не как объект модернизации, а как объект расхищения. Примерно за десятилетие до Первой мировой войны русская высшая бюрократия, наконец, осознала необходимость занять командные высоты в крупных финансово-промышленных субъектах. Началось последовательное выдавливание иностранцев из руководящих структур крупного бизнеса. В железнодорожном деле это было сделано путем выкупа дорожной сети в казну. Однако решающее значение имела разросшаяся банковская сеть. Для утверждения модели новой модернизации требовалась настоящая банковская революция.

Сращивание банковского капитала с промышленным и формирование финансового капитала и финансовой олигархии стали в России реальностью. Старая олигархия времен Рейтерна сходила со сцены. На смену ей шла власть хозяев денег. Все явственнее становилось истинное положение крупных банков в пищевой цепочке монополистического капитализма. Промышленный капитал оказался в их безраздельном подчинении. Между тем ненависть социальных низов искусно направлялась именно на промышленников, а банкиры оставались в тени. Государственная финансовая бюрократия в России по-своему осмыслила эту метаморфозу и взяла курс на создание в стране государственно-монополистического капитализма под контролем власти. В первую очередь были переформатированы крупнейшие питерские гранды – в 1904 г. директором-распорядителем Петербургского международного банка стал выходец из минфина А.И.Вышнеградский (сын министра), Учетно-ссудный банк возглавил выходец из минюста Я.И.Утин (наставник министра финансов, премьера В.Н.Коковцева), Русский торгово-промышленный банк покинули ключевые владельцы фон Дервизы и здесь «воцарился» бывший госслужащий Сената и казначейства П.А.Корсаков, высокопоставленные чиновники овладели огромным Русским для внешней торговли банком (министр промышленности и торговли В.И.Тимирязев). Чиновники подвергли ряд банков реорганизации. Такая судьба постигла банковская империя Поляковых, на базе которой в Москве возник Соединенный банк (чиновник по особым поручениям минфина В.С.Татищев), из слияния Русско-китайского и Северного банков вырос мощнейший Русско-азиатский банк (бывший товарищ министра финансов А.И.Путилов) и т. п. Подобная тенденция наблюдалась и с крупными земельными банками. После реорганизации правительство приступило к мощному накачиванию своих банков ликвидностью. Весной 1913 г. на эти цели были направлены 134 млн. руб. Новая финансово-экономическая модель вытесняла купеческий капитал на периферию экономики. Питерские банки стали главными операторами расчетов правительства и по внешним обязательствам. Начиная с предвоенных лет питерская банковская группа монополизировала работу с ВПК, куда вливались огромные бюджетные средства. Это были главным образом предприятия тяжелой промышленности, особенно уральские заводы. Опираясь на поддержку правительства, крупные подконтрольные банки стали прибирать к рукам реальный промышленный сектор отрасль за отраслью, просто скупая акции и превращая иностранцев в миноритариев. Так, к примеру, было поступлено со знаменитыми ленскими золотыми приисками, где основная компания Lena Goldfields с регистрацией в Лондоне стала собственностью Русско-Азиатского и Петербургского международного банков, скупивших контрольный пакет. Нечто подобное произошло с табачной отраслью, сахарорафинадной, маслобойной и иными. Самой крупной операцией в этом ряду была попытка подмять под себя российскую нефтянку. Атаке подверглось Товарищество братьев Нобель. Крупнейшие питерские банки создали Русскую генеральную нефтяную корпорацию и начали борьбу за контрольный пакет Товарищества. В этой схватке то или иное участие принимали транснациональный нефтяной гигант Шелл, а также Ротшильды. Однако, в результате активной и изворотливой политики Нобелей, им удалось отбиться и к 1916 г. их противники были вынуждены признать свое поражение. Причем, в хитросплетениях этой борьбы Нобели рискнули даже опереться на союз с московским купечеством и оказались победителями. Они уже рассматривали варианты экспансии в Америку и переезда в США, но это торжество остановила только Великая Октябрьская социалистическая революция.

Таким образом, в начале ХХ века в России явственно обозначилась модель экономической модернизации с опорой на банковский капитал, подконтрольный правительству. В отличие от США и стран Европы, где первая скрипка в формировании империализма принадлежала частному капиталу, в России эту роль взяло на себя государство в лице финансово-экономической бюрократии. Уже к началу Первой мировой войны обозначились первые очертания нового финансово-промышленного строя и специфического государственно-монополистического капитализма, свободного от прежнего засилья олигархических структур. Экономическое развитие стало все в большей мере соответствовать общегосударственным интересам, однако уже Февральская революция 1917 года сломала эту тенденцию, Октябрь похоронил и сам капиталистический строй.

Геополитические конвульсии – такой образ напрашивается при взгляде на действия Российской империи на внешнеполитическом контуре в последнее двадцатилетие ее существования. Вялая дипломатия, отсутствие ясных приоритетов, непоследовательность и авантюризм в геостратегических решениях, и как следствие, военные поражения, многократно усиливающие социально-политические конфликты внутри страны. Войны, как порождение и как катализатор растущей революционной опасности – такова примета этой эпохи.

Империя как тип государства отличается от других главным образом тем, что является способом организации больших пространств, население которых до вхождения в империю обладали собственной государственностью. Поэтому империи являются не просто полиэтничным (это присуще многим государствам неимперского типа), но многонациональным государственным образованием, имея в виду под нацией этнос, обладающий государственностью. Империя гарантирует нациям, вошедшим в ее состав добровольно или вследствие завоевания, защиту от междоусобных войн и от внешних врагов. До тех пор, пока она это гарантирует, центростремительные силы в отдельных провинциях преобладают над центробежными. Как только власть империи слабеет, начинается обратный процесс. Если эта власть стоит только на штыках, такая империя непрочна и находится под угрозой развала. Поэтому первостепенное значение имеет то, на какой экономической, духовной и политической матрице строится империя. От этого зависит, насколько долго она просуществует и какую опасность для нее представляют те или иные вызовы и угрозы, с которыми время от времени сталкиваются все государства.