Текст книги "Если б заговорил сфинкс..."

5

Подплывая к Омбосу, покровитель коего священный крокодил Собек, они приметили еще издали мрачную, молчаливую толпу. А когда люди на берегу приняли канаты и накинули петли на швартовочные столбы, врытые в землю, и путешественники сошли по трапу на пристань – их взорам предстала грустная картина.

Тридцать усердных исполнителей отряда нравоучителей секли розгами пятнадцать покорно распростертых голых худых тел. Чиновник, взимающий налоги, и его писец сидели рядом за столиками с вкусными угощениями и лениво отсчитывали удары.

– Сенеб, – негромко произнес Мериптах, подойдя к ним.

– Сенеб, – оживился чиновник. – Откуда ты?

– Из Белых Стен.

– О! Длинный путь за твоей спиной, – уважительно сказал чиновник.

– Что происходит здесь?

– Разве не видишь? – усмехнулся писец, поворачиваясь к Мериптаху.

– Не отвлекайся! – строго одернул чиновник своего помощника.

– Как сказал ты? О боги, я уже сбился со счета, – огорчился писец и махнул экзекуторам. – Стойте! Потерял счет... Начинайте сначала... Р-раз... Два... – и, чтобы не мешать начальнику и гостю, принялся дальше отсчитывать удары про себя, беззвучно шевеля толстыми влажными губами.

– Эти люди, – кивнув в сторону истязуемых, пояснил чиновник, – в минувшем году уклонились от строительства усыпальницы нашего царя, да будет он цел, жив, здоров! Лентяи: всего три месяца каждый роме должен отработать в Городе мертвых... Не хотят... Некоторые же не уплатили налогов...

– Ты, верно, забыл наказать их в прошлом году?

– Тобою сказанное обидно мне. Я труженик, труженик я – не в пример этим ленивцам... Но время прошло: захотел я напомнить им – пусть стану я хвалимым вельможами нашего сепе. Скоро вновь наступит их черед...

– А остальные? – Мериптах оглядел густую толпу, заполнившую пристань.

– Ждут своей доли... Куда путь держишь?

– На южные каменоломни.

– Дело. Там проще, чем у нас. У них рабы есть. Тысячи. А мы забыли, когда воевали... – сердито добавил чиновник. – Наши рабы почти все повымерли. А свободные роме становятся лишь причиной моих забот... Не платить налоги?! Что же тогда будут есть вельможи? Верные слуги царя... А жрецы? Кемт – наше общее государство.

6

...Мериптах и сегодня работал весь день. Хотелось явиться к учителю с готовой моделью новой скульптуры. Несколько вариантов перебрал он, но нужное решение пришло только сейчас. Еще дома они вдвоем с Анхи обсуждали будущий облик Шесеп-анха. Можно сделать его в духе «статуи согласно жизни», то есть таким, как он выглядел бы «на самом деле». К этому тяготел Мериптах. Можно решить его и условно, подчеркнув божественность и величие. Так хотелось Анхи.

Постепенно они уступали друг другу.

– Надо, чтобы лев выглядел как живой, – настаивал Мериптах.

– Хорошо, – соглашался Анхи.

– А лицо человека тоже настоящее!

– Пожалуй.

– Условность остается в самом замысле.

– Понимаю.

– В этом случае правдивость деталей оттенит общий облик замысла...

– Я слушаю.

– ...условность же замысла заставит обратить внимание на верность исполнения.

– Согласен, брат...

Радостью был отмечен день отъезда Мериптха. Анхи с утра вызвали к везиру, а вернулся он ликующий.

– Мериптах, брат мой, – волнуясь, сказал он, – царь наш – да будет жив, цел, здоров! – разрешил строительство Шесеп-анха! Он пожаловал тебе гробницу, которую хотел подарить Сепу...

Мериптах присел на циновку. Отныне жизнь его стала сверкающей, как сам Рэ: нет радости выше творчества! В первую минуту он даже не осознал, что уже отмечен высшей наградой в государстве.

В районе богатой усыпальницы Хемиуна – строителя Великой пирамиды – воздвигалась гробница, и царь однажды пообещал подарить ее Сепу. К тому времени, как она была почти готова, в земной жизни Сепа произошли неприятности.

Сеп – необычная фигура даже в столице, где нельзя пожаловаться на однообразие людей. Высокий, здоровый, с несколько ассиметричным лицом. Вдобавок – заика, и, когда волновался, слушать его приходилось долго.

Отец его, мастер по камню, оставил небольшое состояние и семь мастеров, работавших под его началом в городской мастерской.

В искусстве Сеп оказался посредственностью, но боги даровали ему предприимчивость. За несколько лет он расширил мастерскую и превратил ее в предприятие, выполнявшее заказы знатных вельмож.

Мериб, строитель царской пирамиды, заказал ему скульптуру самого Хефрэ, из диорита, для заупокойного храма. Сеп использовал камень из царских запасов для... своей скульптуры, в свой сердаб, в расчете, что он «чуть позже» выполнит работу Мериба из следующей партии камня, что должны вот-вот доставить ему. Слишком спешил он, думал о себе, и медлил – когда дело касалось царя...

А судно с диоритом затонуло в пути, расчет Сепа не оправдался... Разгневанный фараон отменил свою милость и вот теперь... подарил гробницу Мериптаху!

Когда боги захотят порадовать человека, то – поскольку их много – блага так и сыплются на счастливого избранника, точно из рога изобилия...

– Брат мой, – сказал Мериптаху Анхи, – пока ты будешь плыть на юг, затем обратно, камень мы будем брать тут же, возле будущего Шесеп-анха, освобождая заодно площадку для него.

– Как хорошо исходящее из уст твоих, – растрогался Мериптах. – Вместе с другими, которые вместе со мной, мы сделаем все быстро...

...Воспоминание об этом поддерживало Мериптаха все дни долгого, хотя и не слишком утомительного для него путешествия. А в такой внутренней поддержке он, оказывается, стал нуждаться.

Могуч и многотруден Кемт. Беспрерывно, как песня путника, тянулись по берегам затопленные, но заметные для опытного глаза оросительные каналы. Сотни плотин воздвигали роме – малых и больших. Каждая из них – это две тростниковые или камышовые стены, с камнями между ними. Наружные стороны тщательно обмазаны плотным илом.

В районы высоких земель, где стоят каменные дома знати, воду приходится поднимать. Бедные же селения расположены на низких, нередко затопляемых землях. Грустно проплывали они мимо их судна. Хижины издали напоминали голубятни.

Только сейчас, уйдя далеко от белых стен столицы, Мериптах начал всматриваться в худое, изможденное лицо своей родины. Всюду десятки обездоленных, лишенных радости познания, далеких от возвышающего влияния искусства, безвольных, ведущих тягостное существование – кормили одного вельможу, или чиновника, или художника, такого же, к примеру, как и... Мериптах!

Только труд от зари до зари – их удел. Только молитвенное, мысленное обращение с богами – их источник крохотных надежд. Только часть их скудной пищи, отрываемой от себя для жертвоприношений, дает им чувство исполненного приятного долга.

И почти везде, несмотря ни на что, он все чаще слышал слова Та-Мери...

Новое чувство – любви не только к родному городу, но и ко всей стране Кемт – появилось в нем. Теперь у него возник совсем иной замысел, и он стал считать часы, остававшиеся до встречи с учителем.

Он хотел воздвигнуть скульптуру на века, на тысячелетия!

На тысячелетия?..

Значит, надо позаботиться о прочности, долговечности. Очертания должны быть просты. Долой мелкие, хрупкие детали! Ни к чему и тонкая шея...

Шея?

Но ведь на голове царя платок – клафт, сзади он скроет ее и придаст небывалую крепость и устойчивость фигуре. Надо немедленно проверить это в глине.

Мериптах подскочил, как мальчишка, и кинулся к носу судна, где у высокого борта стоял его маленький Шесеп-анх. Теперь он знал о нем почти все, а знающий – сам подобен богам!

7

Звезды ярко сияли над пустынным Городом мертвых. Ступенчатая пирамида, хотя и отделенная от остального мира высокой стеной, казалась матерью, окруженной множеством младенцев, – такими скромными в сравнении с ней выглядели каменные гробницы вельмож, современников усопшего царя.

В ладу или во вражде жили они когда-то, хвалили или порицали друг друга, ласкали красивых женщин и презирали простолюдинов и рабов, кормивших и одевавших их, – по-разному складывались их судьбы.

И только у Вечной черты смерть властно остановила их, приняв в свое молчаливое лоно.

Здесь успокоились они. Здесь угасла их земная борьба. Здесь, на западе от Хапи, они укрылись камнем. Как при жизни тянулись они к своему царю, так и, окончив бренные годы, окружили великодержавный саркофаг в Царстве Запада.

Столетия спустя фараоны будут хоронить себя в тайниках, убегать от могил современников и прятаться от грабителей. А во времена Хефрэ поколение высокорожденных, высокоудачливых и высокоодаренных вместе жило и творило, вместе ложилось навечно в одном Городе мертвых. Появлялись уже и тогда грабители, но одиночки, как и то, что сейчас, пригнувшись, перебегает от усыпальницы к усыпальнице, замирая порой в черных косых тенях и чутко прислушиваясь к ровной и печальной тишине...

Куда и какая сила влечет его сейчас? Кто он?

Зорко оглядываясь, он упрямо и уверенно обогнул стену пирамиды Неджерихета и направился к уже знакомой нам кладовой древних скульпторов, засыпанной сверху песком, напоминающей, особенно ночью, скорее бархан, нежели постройку разумных существ.

Вот он еще раз оглянулся, одним движением отвалил плоский камень от неровного овального отверстия, пролез в узкий проход и, присев на корточки, принялся добывать огонь, быстро вращая при помощи маленького лука палочку в деревянном гнезде. Нескоро тепло трения превратилось в огонь, но незнакомец не спешил. Он был вооружен, а неторопливостью своих действий как бы старался убедить себя в том, что ему не грозит никакая опасность.

Как и в прошлый раз – если это был он, – незнакомец пошел левым ходом, уверенно минуя неровности покосившихся от времени стен, и, следуя по знакомому пути, проник в зал, где стоял алебастровый Апис и... где он стоит сейчас?!

Незнакомец отступил на шаг, но скорее от неожиданности, нежели от испуга, и поднял горящий фитиль выше. Сомнений нет: скульптура Аписа как ни в чем ни бывало стоит на прежнем месте, в левом дальнем углу, хотя... хотя неизвестный точно знал, что этого не должно быть.

И вдруг Апис из чудесного светлого камня негромко произнес:

– Сенеб, вельможа Сеп, сенеб. Даже в одежде простолюдина я узнал тебя...

Грабитель обмер. Его ассиметричное лицо еще больше перекосилось, а щека под левым глазом стала нервно подергиваться.

– Что же ты молчишь? – с явной иронией спросил Апис. – Прежде ты был смелее... Даже упрятал в яму старого Нефр-ка... Похитил меня, но я вернулся, ка видишь... И Нефр-ка... жив...

Грабитель прыжком повернулся и кинулся к выходу. Он бежал, согнувшись, бился головой о неровные стены подземелья, задыхаясь от страха и густого чада светильника.

Еще два-три шага – и он увидит над собой звездное небо, как вдруг впереди он услышал ласковое ворчание, подняв голову – чему очень мешало согнутое положение тела, – он увидел прямо перед собой острые белые зубы в раскрытой пасти льва.

Грабитель попытался дотянуться до пояса, но зверь сильно ударил себя толстым, как кобра, хвостом и спокойно сказал:

– Не спеши, Сеп, не спеши. Не торопись.

Грабитель в изнеможении опустился на земляной пол.

– Я пропущу тебя сегодня, Сеп, – сказал лев. – Но в следующий раз ты станешь моим ужином. А сейчас иди, только забудь дорогу сюда, Сеп, говорю я.

И лев исчез.

Прошло немало времени, прежде чем грабитель пришел в себя и увидел небо над головой.

Он облегченно вздохнул, хотел сотворить молитву, для чего снова открыл рот, и в то же мгновение раздался могучий львиный рык, пронесшийся, словно вихрь, над окрестными холмами и спящей долиной Хапи.

Грабитель оглянулся, отчетливо различил над собой среди звезд на вершине бархана-кладовой стройный силуэт льва, как бы благодарившего богов за свою царственную силу, и кинулся бежать.

Боги, видно, смиловались над ним и будто убирали из-под его ног камни и кочки, а когда он, словно шакал, прыгал через препятствия – поддерживали его, не давая потерять равновесие...

8

Отдохнувшее в зените солнце спускалось осторожно и размеренно, но едва коснулось оно изрубленного островерхого горизонта, как вдруг, будто утратив силу, исчезло.

Мериптах успел лишь заметить, как подобие огненного копья пролетело над ним, оставляя черный след и отразившись на гладкой поверхности воды. Лазурное небо сурово потемнело и покрылось на западе сетью трещин, из которых брызнули последние струи золотистого света.

Коричневые скалы, зарывшиеся в ослепительно белый песок, стали как бы выше, устремились за уходящим светилом. Заколебавшийся воздух, пропитанный пряными ароматами трав и цветов, дохнул прохладой. У берега застыли наполовину погруженные в воду большие толстые животные, неповоротливые, короткошеие, темно-серые.

– Слоны? – спросил Мериптах.

– Нет, – засмеялся кормчий. – Камни. Так многие думали, потому назвали город у этих скал – Абу: Слоновый...

Вокруг легла темная африканская ночь, и в небе разом зажглись звезды. Черные перья пальм, у причала тянулись к судну, уже сбросившему парус, словно пытаясь помочь ему пристать к острову Йэб.

Гребцы взялись за весла: до конца долгого путешествия оставалось всего несколько минут...

9

Нефр-ка – отец Кара – видел вельможу Сепа всего два раза, да и то издали. У каждого из них своя жизнь, а город Белых Стен многолюден. Со всеми, даже именитыми, не познакомишься близко.

И все же, когда по пути с работы домой, ночью, он встретил человека в длинной белой одежде вельможи с богатой расписной лентой на лбу, он сразу признал в нем Сепа и замер, не зная, как поступить.

Тот остро и зло глянул на скромного смотрителя пирамиды, скинул с плеч накидку, под которой был только роскошный набедренник, и ни с того ни с сего набросился на Нефр-ка. Оба покатились по земле, яростно колотя друг друга.

Изловчившись, противник удержал Нефр-ка на спине и набил ему полный рот песку. Почувствовав в правом боку острый укол, Нефр-ка застонал и на короткое время потерял сознание.

Когда она пришел в себя и огляделся, склон холма у края города, где случилась эта стремительная схватка по-прежнему был пуст. Рана в боку кровоточила, но, судя по первому впечатлению, казалась неопасной, и Нефр-ка, пошатываясь и время от времени отдыхая, доплелся до дома.

– Сенеб, отец, – весело встретил его Кар, но, почуяв неладное, кинулся к старику. – Ранен ты, отец, ране? Кто? Где?

Нефр-ка молчал, тяжело дыша от боли.

Кар и Акка обмыли рану и сделали луковую повязку, подавив для этого в миске целую головку. Вначале рану сильно пекло, и Нефр-ка морщился и стонал, но, когда боль и жжение улеглись, он облегченно вздохнул, глянул на сына и отчетливо сказал:

– Сеп!

10

Африканское утро так же коротко, как и вечер. Большущее солнце резво выкатывается на небо, прогоняя мрак, будто сдергивая черный полог, и начинает припекать.

Но земля еще не отогрелась, и воздух слегка пронизан прохладой.

Мериптах хотел сразу окунуться в воды Хапи, но, вспомнив вчерашний подарок гостеприимного хозяина, снял ожерелье. На тонкую волосяную нить нанизаны крупные, глянцево-черные семена эбенового дерева, перемежающиеся кусочками пахучего лотоса. В нижней части ожерелья – яйцеобразный, с плотной зеленой кожурой, плод пальмы дум. Изящное, типично негритянское изделие Юга.

Бережно положив ожерелье на камень, Мериптах прыгнул в воду. Да, Хапи здесь много теплее, чем в дельте, на севере. Или утренний воздух прохладнее. Или то и другое вместе.

Немудреный завтрак, И Мериптах снова в пути. На этот раз в весельной, трехпарной лодке. Покинув Йэб, они направились на юг, обогнули островки Салуга и Сехель и вскоре свернули в широкий и глубокий канал. Он вел на восток, в центр знаменитых каменоломен.

Северный берег потемнел и стал повышаться, каменисто взбираясь к небу. От резкой смены дневной жары и ночного холода и от времени скалы покрылись коричнево-черной корочкой, красиво и впечатляюще выделяясь на фоне золотистого песка, ручейками огибающего камни и гонимого ветром то в одну, то в другую сторону. Точь-в-точь как невдалеке отсюда воды Хапи пробираются сквозь первые пороги.

Сойдя на берег, Мериптах стал взбираться наверх – туда, где виднелись рабочие, слышались их голоса, стук молотков и ворчание сверл. Поднявшись локтей на сорок, он остановился и с интересом стал наблюдать, как рабочие катали большие каменные шары по ровному желобу, трением постепенно углубляя его. Когда желоб достигнет нужной глубины, начнется подсечка скалы снизу – зубилами, долотом и шарами, чтобы еще позже забить в оставшуюся полоску камня деревянные клинья и поливать их водой...

Шагах в пятидесяти отсюда камнерезы обрабатывали вчерне два саркофага. От них Мериптах узнал, как найти учителя Рэура, высекающего статую царя Хефрэ. Объясняя ему, как пройти, камнерезы как-то странно посмотрели на него, но Мериптах не придал этому значения.

Поднявшись еще локтей на двадцать, он увидел ровное плато, несколько неожиданное среди хаотического нагромождения скал, и в середине его слегка намеченную скульптуру царя, лежащую на спине. Головной убор – корона – и лицо уже прорисовывались, но туловище пока еще казалось бочонком, и предстояло удалить немало лишнего камня. Ног, по существу, тоже не было. Но Мериптах опытным глазом уловил общий замысел – учитель задумал...

Только сейчас Мериптах рассмотрел человека в белой накидке, сидящего к нему спиной. Скорбная поза, загорелые руки, сжавшие виски, говорили о тягостном душевном положении: очевидно, вдохновение покинуло художника, и ничто на свете не даст ему душевного спокойствия и мира, пока боги не укажут, где и как возник просчет и что делать дальше.

Мериптах понимает учителя: дорога творящих ведет сквозь ущелья отчаяния и неверия, сквозь топи самоуспокоенности и дельту поисков. Далеки урожайные поля победы, как далеки!

Он обошел Рэура кругом и увидел милое, такое любимое им удлиненное худощавое лицо с тонким носом, маленьким ртом и острым подбородком. Черные прямые брови, как две стрелы, приподнялись к вискам над закрытыми веками.

– Учитель, – волнуясь произнес Мериптах. – Сенеб, Учитель! Я рад видеть тебя вновь...

– Мериптах! Мальчик мой! – воскликнул Рэур, подняв голову. – Как хорошо, что ты приехал. Но где ты?.. Где?..

Он смотрел в сторону своего ученика и задавал этот непонятный вопрос! Мериптах вздрогнул и медленно приблизился, с тревогой всматриваясь в его невидящие, слезящиеся глаза.

Учитель был слеп!

– Что... Что с тобой, мой Учитель?! Я же тут... Вот я стою перед тобой – ты видишь?

– Нет, мой мальчик, я только слышу тебя...

Они обнялись, и Мериптах, как ребенок, зарыдал на его груди. Рэур гладил его голову дрожащими руками, неумело ощупывал тонкими пальцами его лицо и негромко говорил:

– Я был увлечен работой, Мериптах. Все внимание, весь я ушел в эту скульптуру, что лежит у моих ног. Я забыл о почтении к богам... Меня наказал теперь сам Рэ: яркий свет убивал мое зрение. Завистливый Сет, покровитель пустыни, засыпал мои глаза мелким песком. Вот сижу я сейчас, а надо мной ночь... Ночь, еще маленькие танцующие звезды вижу я... Это все, Мериптах, все, что мне осталось... Ты можешь завершить мое дело, только ты...

– Учитель, чья рука прикоснется к твоему творению? Кемт мало знает художников, равных тебе...

– Но они есть – ты один из них.

– А кто даст этому камню именно ту жизнь, что задумал ты, Учитель? Кто бы ни взялся продолжить, он сделает это по-другому.

– Ты прав, Мериптах, ты прав: искусство неповторимо, как мы сами... Прав ты, говорю я.

– А что... врачеватели?

– Вот говорят мне: боги лишили тебе зрения, они одни могут вернуть его...

– Значит, надежда еще есть!

– Надежда – это то, что не зависит от богов, а зрение могут вернуть только они...

Большое горе постигло Рэура, но и оно не сломило окончательно волю художника. Сегодня он – на время! – прощался с начатой им скульптурой и намеревался вернуться в Белые Стены, чтобы дома переждать беду: он и раньше слышал истории временной потери зрения. Кто знает... Болезнь глаз в Кемте обычное дело...

Когда оба они несколько успокоились, Рэур сказал:

– Долгий путь за твоими плечами – начало большого дела? Так думаю я?

– Верно, Учитель! Ты помнишь скалу, что возле Великой пирамиды?

– Помню, Мериптах. Рядом брат твой Анхи строит нижний заупокойный храм для нашего царя.

– Я хочу, Учитель, я хочу сделать из этой скалы фигуру льва с головой владыки Обеих Земель...

Рэур порывисто встал.

– Я понял, Мериптах, все понял. Кемт еще не знает подобного! Тысячи людей видят скалу, а ты увидел – скульптуру... Ты один! Боги вдохновили тебя. Как проста сущность великого, как проста, говорю я. Но не все глаза видят ее, не все уши слышали ее, не всякий ум постигнет эту простоту!

Радостное на этот раз волнение мешало Рэуру говорить. Мериптах же бережно приподнял его и повел по извилистой тропинке, не замеченной им вначале, вниз, к лодке. Учителю необходим покой, но Мериптах чувствовал, что это должен быть не «покой» узника, а отдых от света и пыли. Разговоры же о новом замысле только помогали отвлечь его от беды, точившей ум Учителя.

– Я отберу камень по поручению Анхи, Учитель. Отберу я быстро. Потом отправимся домой...