Текст книги "Если б заговорил сфинкс..."

4

Опустели улицы Белых Стен в часы дневного отдыха. Кар один шел по теневой стороне. Он зорко осмотрелся – ни души. Беззвучно открыл калитку и юркнул в сад, окружавший заветный дом. Еще несколько шагов – и занавеска в низком окне будто сама откинулась в сторону.

Его глаза, быстро привыкающие к полумраку, приметили слева фигурку обнаженной Сенетанх.

Нежные руки обвили могучую шею одного из тех немногих, кто удостоился чести получать ее любовь здесь, в доме ее мужа, Главного жреца бога Птаха.

Весь Кемт изнемогал от иссушающей жары в эти часы. Угасли на время полевые и строительные работы, замолкли мастерские ремесленников, мирно почивали супружеские пары. И только наши влюбленные презрели пору отдохновения.

Не скоро задал он ей вопрос, более уместный в начале их свидания:

– Где твой муж?

Сенетанх наморщила алебастровый лоб и ответила:

– Мой Хену опять девятидневно очищается от последнего прикосновения к женщине, перед службой в храме...

– Если бы ум этого человека стал равен его благочестию, – заметил восхищенный Кар, – он превзошел бы царя!

Желая подольше удержать возле себя Кара, Сенетанх предложила:

– Хочешь, я покажу тебе мои подарки от мужчин?

– Хочу, Сенетанх, с удовольствием, – ответил Кар, надеясь, что это не займет много времени.

– Подожди, – и Сенетанх убежала в соседнюю комнату.

Вскоре оттуда донесся ее недовольный голос:

– Тяжелый ларец...

Кар вовремя подхватил резной тисовый ящик и бережно опустил его на пол.

– Смотри, – сказала она, извлекая медный браслет, и огонек истого коллекционера вспыхнул в ее глазах. – Это от чернокожего солдата из охраны царя. Этого скарабея я получила из рук вельможи Заячьей области... Вот кольцо камнереза из Сиены... Коробочка из кости, подаренная Хеси...

– Хеси?!

– Да. Хеси – давний друг Хену, мне не хотелось обидеть его. Вот смотри, твой простой камень... – и Сенетанх тесно прижалась к Кару, обняла его, но молодому человеку не хотелось прерывать знакомства с уникальной коллекцией, тогда Сенетанх послушно отстранилась, с гордостью продолжая демонстрацию своих богатств. Ведь другой такой коллекции, пожалуй, не найдешь в Белых Стенах, а возможно, и во все Кемте. Эта ли мысль возникла в красивой головке Сенетанх или другая, но она вновь прижалась к молодому гиганту и весело воскликнула:

– Почему бы тебе, Кар, тоже не собирать подарки, но от женщин?

Кар рассеянно слушал ее: он то возвышался в собственных глазах, узнавая о вещах, даримых ей знатными роме, то горестно вздыхал, когда Сенетанх показывала ему жалкие подарки нищих или даже чужеземцев, руки которых тоже ласкали ее.

Сенетанх повторила вопрос, и Кар засмеялся: идея не казалась ему неприличной. Она извлекла на свет ожерелье из зерен черного дерева, кусков лотоса и плодов пальмы дум и сказала:

– Возьми. Пусть оно будет первым подарком у тебя.

– От кого это, Сенетанх?

– Сеп собрал его, когда был на южных каменоломнях раньше...

– А ты... ты знаешь, что он судим? Сослан?

– Знаю, Кар. Это не мое дело. Сеп умеет любить, он сильный. Он смелый охотник...

– Сеп?! – вовсе изумился Кар. – Охотник?..

– Да...

– Этот заика?

– Почему заика? Он говорит обычно.

– К тому же я никогда не встречал его среди охотников, – добавил Кар.

– А я видела глубокий шрам на его бедре! – с вызовом произнесла Сенетанх.

Кар промолчал...

5

Приемные часы царя нерушимы, как созвездия. Это знали придворные, вельможи, вся страна. И сегодня точно в указанное время он появился на высоком помосте над главным входом дворца, под плотным пологом, в густой тени.

Царь удобно расположился на роскошном троне из черного дерева. Ноги его обуты в золоченые сандалии, на бедрах белый передник, на голове двойная корона Верхней и Нижней страны. В одной руке гиппопотамовая плеть, в другой – волопавсовый крюк.

За правым плечом его – везир Иунмин, за левым – «заведующий двумя житницами» Сехемкарэ. У ног справа – писец Ченти. Позади всех – телохранитель Уни.

Курьер, не спускавший зорких глаз с царя, бросился выполнять волю правого указательного пальца державной руки – не зря он слыл знатоком дворцового этикета и наиболее устойчивых вкусов фараона.

Минуту спустя на дорожке перед возвышением царя на тростниковых циновках уселись двадцать усладителей, тончайших психологов и мастеров-сладкопевцев. Просители заранее, не скупясь, стремились подарками приобрести их симпатии. Ведь многие их слова, словно ветром разносимые по столице, а то и по всей стране, могли понравиться фараону.

– О великий сын солнца, – негромко, но с расчетом быть услышанным начал старший усладитель вельможа Псару, – как красив нынче, как здоров, могуч наш Хем-еф!

Плечи фараона невольно расправились.

– Как далеко, как много видит каждый его глаз, – продолжил один из подчиненных Псару.

– Как справедливо настроен он сейчас: богине истины Маат есть с кого брать пример! – подхватил другой.

Морщинки на лице царя исчезали одна за другой.

– Вот стоят за его плечами достойные царские сыновья, виднейшие люди государства, – заговорил следующий усладитель, и теперь весь трудолюбивый хор включился в почетную и ответственную работу.

– Какие откровения добра узнает сегодня страна?

Взгляд Хефрэ потеплел.

– Много царей пребывало на троне Кемта, однако наш Хем-еф самый сильный, самый умный!..

Кровь живее заструилась в полнеющем теле царя.

– Страшен гнев его, но счастье народа в его безмерной любви!

Каждый мускул царя молодел и крепнул на глазах придворных.

– Не теряй времени, курьер, – возвысил голос Псару, – не ленись: пусть ведут сюда жаждущих справедливости, кому светит сегодня счастье вкусить милостей Хем-ефа, да будет он жив, цел, здоров!

В самом деле, приятные слова освежили душу и тело фараона, точно утреннее омовение. Теперь царь был подготовлен к утомительному приему.

Его левая бровь приподнялась, придавая лицу выражение невольного любопытства, и курьер убежал, чтобы вернуться в сопровождении жреца Хену.

Увидев фараона, Хену зажмурился, пал ниц, прополз немного и замер, прижавшись к земле, на которой жил его властелин.

– Говори.

Хену слегка приподнялся, неловко просунул под себя толстые ноги и уселся на них, как на подушках.

– Великий царь, – начал он, покрываясь крупными каплями пота. – Благой бог! Я всегда благодарен тебе за твое внимание к богам Кемта, их храмам, ко мне – служителю богов...

– Истинно сказал верховный жрец Птаха, истинно, – хором поддержали усладители, искоса наблюдая за своим дирижером и повинуясь его едва заметным и непонятным для непосвященных жестам. – Где, в какие времена цари больше нашего Хем-ефа чтили богов Кемта, где?!

– Твое желание воплотить свой образ в скульптуре размером с гору преисполнило мое сердце радостью... Я уже готовлюсь, – Хену с откровенной грустью произносил последние слова, – я понимаю, что доходы мои должны сократиться, ибо новые жрецы Шесеп-анха – только служители бога, а не сами боги...

– О благородный Хену, – завопили усладители. – Бескорыстие твое достойно наивысшей похвалы!..

Но тут Хену зло посмотрел в сторону Псару, и усладители мгновенно «перестроились на ходу».

– Не только похвалы, Хену, а награды, – причитывали теперь усладители. – Пусть наградой тебе будет полное сохранение доходов!

Хену взглядом дал понять Псару, что усердие его людей вновь приобрело нужное направление и будет оценено по заслугам, а сам обратился к царю:

– Мне отрадно, что честные, беспристрастные люди окружают тебя, Хем-ек! Конечно, если бы можно было внять их советам... Но я не вижу такой возможности...

– О Хену, – дружно оттеснил грубый голос жреца нежный хор усладителей, – что бы делали все, если бы в Кемте была лишь одна твоя голова?

Это была правда, Хефрэ рассмеялся и хлопнул в ладоши. На ноги мгновенно вскочил царский писец Ченти со свитком в руках. Хену побледнел: что еще он придумал там? Какие козни? Отчего так смешно царю? Тревога сжала его сердце, но дальнейшее поразило своей неожиданностью и сделало этот день одним из самых памятных в жизни...

– Я приказал назвать мою скульптуру, – членораздельно заговорил царь, – Та-Мери.

Хену растерянно заморгал и уставился на владыку Обеих Земель.

– О Хем-ек, – подхватили усладители, – это прекраснейшая мысль: назвать изваяние «Земля возлюбленная»!

– Не будет храмов, жрецов, богослужения при этой скульптуре, – объяснил Хефрэ.

Наступило молчание. Тугодум Хену лихорадочно пытался осмыслить слова царя. Наконец улыбка озарила его напряженное лицо, но немного спустя как бы растаяла.

– А... а если... царь потом передумает?

И тут произошло то, чего еще не знал Кемт. Позднее, при других фараонах, на протяжении многих веков такое произойдет не раз, станет привычным, но тогда это было новшеством. Это – означает охранительную грамоту, предоставляющую определенные и гарантированные льготы, в данном случае – жрецам храма Птаха* [2]2
  дошедшие до нас подобные грамоты относятся к концу IV династии – в описываемое в книге время они были, видимо, явлением нехарактерным


[Закрыть].

– Читай, – коротко распорядился Хефрэ, и писец Ченти звонко и выразительно, чеканя каждое слово, исполнил веление царя:

– «Хор, любимый Обеими Землями, великий сын Рэ, царь и государь приказывает своему везиру, начальнику всех работ страны, начальникам областей, заведующему обеими житницами, всем остальным начальникам – отныне освободить жрецов храма бога Птаха от исполнения воинской и трудовой повинности навеки. Мое величество приказывает навсегда оставить за ними приписанные земли, не взимать с них налогов, не ущемлять благоденствия жрецов...»

– О, счастливец Хену, счастливые жрецы бога Птаха, – грянули усладители. – Словно в девичьих косах переплелись доброта и мудрость Хем-ефа, да будет он жив, цел, здоров!

– Теперь ты понял, Хену? – спросил царь.

– Благодарю тебя, благой бог, – вновь распластался на земле Хену. – Да будешь ты всегда жив, цел, здоров!

– Ступай, – махнул рукой Хефрэ.

Писец бросил вниз свиток царской грамоты, Хену на лету подхватил его и, пятясь задом, полз, пока не скрылся из виду.

– Позволь сказать, Хем-ек, – смиренно, но вместе с тем взволнованно обратился к царю из-за левого его плеча казначей государства Сехемкарэ.

– Говори.

– Твой указ о милостях жрецам – дорогой указ!

– Дальше...

– Не ослабит ли он твою казну, Хем-ек?

– А ты для чего? – усмехнулся Хефрэ. – Заготовь еще указ о повышении налогов с роме!..

– О всесильный, всемудрый владыка Обеих Земель, – радостно воскликнул Псару, обладатель самых чутких ушей при дворе. – Защитник своих вельмож, укротитель недовольных, заботливый отец Кемта... Подданные твои должны знать свое место, должны иметь цель, чтобы трудиться. Введите следующего, жаждущего неисчислимых царских милостей...

Перед фараоном предстала жена осужденного мастера Сепа, полная и добродушная Исет. Если в первом случае усладители не сразу разобрались в обстановке, то сейчас они действовали в редком согласии, что говорило о расходах, понесенных просительницей.

– Хороший день, удачливый день сегодня, – восторженно заголосили усладители. – Нашего царя беспокоят достойные люди...

– Говори.

– Благой бог, молю тебя: прикажи вернуть мужа моего, Сепа, из каменоломен Юга в места ближе к Белым Стенам, – плача, заломила руки Исет. – У него плохое здоровье, а здесь я смогу поддерживать его, пока милость твоя вновь не вернется к нему...

– Хорошее время выбрала ты, Исет, – поддержали усладители, – удачное время. Хем-еф полон доброты! Именно сегодня...

Хефрэ размышлял недолго. Кивнул в знак согласия, он приказал везиру Иунмину отдать нужное распоряжение и приготовился выслушать следующего. У него и в самом деле сегодня было благодушное настроение.

6

Жизнь мальчика должна быть далека от радостей и горестей мужчины. Даже сам Рэ молод утром, зрел днем и стареет лишь к ночи. И никогда не будет наоборот, ибо такова воля богов.

Но в земной жизни роме бывает иначе, Взять хотя бы Джаи. До сих пор он был лишен общества своих сверстников. Не знает мальчишеских игр. Только в двенадцать лет обрел первого друга, да и то взрослого – точильщика инструментов Сенмута, которого недавно вельможа Хеси отослал домой, в Абу.

И снова – одиночество...

Самое сильное, неуемное в характере Джаи – любознательность. Его черную фигурку можно было увидеть на улицах города, в пустыне, в праздничной толпе и в кварталах Города мертвых.

Он все хотел видеть. Услышать. Однажды он сделал важное открытие... Потом поделился им с другом Сенмутом. Тот приласкал тогда Джаи, но строго-настрого наказал забыть об этом навсегда. А молчать Джаи умел.

Сам-то он не видел особой нужды молчать в данном случае, но ослушаться не посмел.

Сенмут!

Воспоминания об этом человеке стали отрадой для мальчика.

Случайная встреча с Туанес и Каром оказалась вторым значительным событием в его маленькой жизни. Гигант-фокусник сперва внушил ему мистический страх, но потом страх сменился любопытством – желанием познакомиться с ним ближе.

А дружба с Туанес возникла у них сразу. Он сам находил ее, вырастая как из-под земли, гулял с ней, носил ее вещи, собирал для нее цветы. Когда же мальчик познакомился с Мериптахом и проникся к нему доверием, его обожание Туанес стало еще более откровенным, а лучшие часы его жизни теперь проходили рядом с ней.

Так юный Джаи стал другом дома знаменитого скульптора Та-Мери, о котором уже заговорил Кемт...

...Строительство Та-Мери в разгаре. Пять тысяч рабочих, едва забрезжит рассвет, взбирались на скалу, как мухи, и начинали ее обтачивать. Вернее, на самой скале работала лишь половина. Остальные пристраивали лапы будущего льва и выносили щебень.

Девять «командных пунктов» соорудил для себя Мериптах – девять точек, с которых он попеременно наблюдал за ходом работ. В каждой из них находилась глиняная модель Та-Мери, изображавшая скульптуру под своим углом зрения, характерным именно для данной точки.

И в каждом пункте сидел опытный скульптор, имевший возле себя курьеров для связи с теми рабочими, кто трудился в районе его наблюдения. Таким образом, множество глаз стали как бы продолжением самого Мериптаха и одновременно обозревали Та-Мери практически со всех сторон.

День, когда Мериптах разрешил мальчику сопровождать его, носить за ним чертежи и измерительную палку, запомнился Джаи необычным происшествием.

Вдоволь набегавшись, мальчик зашел в прохладный грот в груди каменного льва, выпил кувшин кислого молока и, присев на песок, прислонился к камню.

Шорох слева заставил его повернуть голову: у входа стоял здоровенный мурлыкающий кот с поднятым хвостом и умильным заискивающим взглядом.

– Не ты ли это, Миу? – шутливо спросил Джаи, вспомнив, что он уже видел этого знаменитого кота на представлениях Кара.

– Да, это я, – несколько глуховато ответил кот. – Сенеб, джаи! Не угостишь ли ты меня кислым молоком?

От неожиданности мальчик готов был мгновенно покинуть место потрясшей его встречи, если бы Миу случайно не загородил собой выхода.

– Не бойся, Джаи, – успокоил его кот и ласково мяукнул. – Я никому не делаю зла, если это не мышь и не дичь, подстреленная Каром...

– Но ты... ты... в самом деле разговариваешь?

– Как слышишь, – согласился кот.

Мальчик вспомнил, что до него уже доходили рассказы об этом удивительном коте, а недавно, затерявшись в толпе зевак, он сам слышал его глуховатый голос. Теперь страх у Джаи исчез, уступая место любопытству.

– Значит, это... не фокус? – спросил он.

– Что именно? – вежливо уточнил кот.

– То, что умеешь говорить, как человек, – сам, без Кара?

– Об этом в другой раз, – уклончиво ответил кот. – А сейчас лучше угости меня...

Джаи подвинул к коту миску кислого молока и, пока Миу насыщался, деликатно отвернулся и молчал.

– Спасибо тебе, Джаи, – поблагодарил Миу, тщательно вылизывая миску. – Вкусное молоко!

– А я еще слышал о говорящих зверях, – похвалился Джаи.

– Вот как?! Где же это? – удивился кот.

– У меня есть друг, – доверительно рассказал мальчик. – Его зовут Сенмут. Он сейчас вернулся к себе в Абу... А когда он был еще здесь, в доме Хеси, где мы жили вместе, от него я услышал о говорящем льве...

– Льве?! – голос Миу дрогнул. – Где?

– Не спрашивай, Миу, – твердо произнес Джаи. – Я дал Сенмуту слово никому не говорить об этом!

– Но ты уже сказал, – заметил кот.

– Только самое начало, – оправдывался Джаи. – Чуть-чуть... Притом ты же не человек, ты не выдашь меня?

– Конечно, нет, – заверил кот. – Я умею хранить тайны лучше людей. Но скажи, Джаи, не случилось ли это у входа в кладовую древних скульптур, что недавно обнаружена в Городе мертвых?

Мальчик широко раскрыл глаза.

– А в той кладовой есть алебастровый Апис, что умеет говорить не хуже меня или того самого льва?..

– Да будут милостивы к тебе боги Кемта, – молитвенно сложив руки, склонился Джаи перед котом. – Прошу тебя: не выдавай меня!

– Но кому же я могу тебя выдать? Я и сам бывал там...

– Сенмут сказал, что, если об этой кладовой узнают, плохо будет ему, плохо будет вельможе Хеси.

– Вельможе Хеси!

– Будь другом, Миу. Очень прошу тебя... не спрашивай дальше!

– Хорошо, Джаи, я согласен. Но теперь послушайся моего совета...

– Говори, я рядом с тобой.

– Как-нибудь я приду вместе с Каром. Ты не бойся его, он тоже будет тебе верным другом, Джаи!

Кот отошел в сторону, потянулся, взглянул на небо и, не поворачиваясь, проговорил:

– Солнце низко. Прощай, Джаи, мне пора идти.

– Прощай, Миу, мой новый друг. Приходи, когда захочешь...

– Спасибо за молоко! – еще раз поблагодарил кот и ушел.

7

Хефрэ видел полог над собой лишь одним глазом; другой был закрыт тонкой мокрой тканью, придавленной теплой и мягкой лепешкой гипса.

Рэур снимал с царя маску для Та-Мери. Он оказался прав: если б не его слепота – царь не разрешил бы смертному коснуться своего лица.

Маска снималась по частям. Сперва левая половина – верхняя и нижняя, затем правая – нижняя. Отдельная лепешка приняла форму чувственных мясистых губ Хефрэ. Еще одна лепешка легла на нос. И вот сейчас – последний слепок с правого глаза и лба.

Гипс высыхал быстро, не причиняя беспокойства, не раздражая кожи. Рэур осторожным движением снял затвердевший кусок и подстилающую ткань и невольно напрягся: из державной груди вырвался могучий храп – царь уснул!

Еще не прошло и минуты, как они беседовали... Да, цари засыпают легко и быстро. Когда спокойно во дворце.

Уни помог Рэуру уложить в корзины гипсовые слепки и передал их носильщикам на лестнице у края дворцовой крыши. Вслед за ними удалился слепой скульптор.

Царь спал, забыв о том, что черты его лица скоро обретут другую жизнь в тысячелетиях.

Уни охранял его сон...

8

Добрые отношения в семье Кара установились у Мериптаха со львом. Ара любил играть с Мариптахом, а в дневные часы, когда Мариптах отдыхал в доме фокусника, они спали рядом, обнявшись и жарко дыша друг на друга.

Привязанность эта давняя – Ара познакомился с Мариптахом еще львенком и охотнее всего лакал молоко из ладони скульптора. Став взрослым и обзаведясь густой гривой, Ара проявлял к скульптору еще более верные чувства, но, понимая мир и людские отношения по-своему, не подпускал к Мериптаху красавицу Туанес.

Стоило ей приблизиться к мужу на расстояние ближе, скажем, двух шагов, как Ара в гневе оскаливал клыки и его басовитое ворчание становилось выразительнее слов. Поэтому, когда Ара позировал Мериптаху, лепившему из глины десятки моделей Та-Мери, Туанес тосковала в одиночестве, порой сердясь, и втайне невзлюбила зверя.

Когда же они, как сегодня, приходили в гости к Кару, Туанес располагалась в отдалении рядом с пигмеем Акка. Последнее время с Ара творилось что-то непонятное, и в случае необходимости чернокожий помощник укротителя смог бы защитить Туанес.

То ли наступила брачная пора, то ли инстинкт предков звал его на вольный простор саванн и пустынь, но лев порой становился грустным, терял аппетит или беспричинно раздражался и мог рыкнуть даже на Кара, впрочем быстро раскаиваясь и виновато опуская хвост.

Кар с удовольствием не выпускал бы его из клетки, но, едва завидев Мериптаха, лев радостно возбуждался и сильными ударами лап грозил разрушить свою темницу.

Сегодня в доме Кара появился новый гость – Сенетанх. На всякий случай Кар и Акка положили рядом с собой копья и лук с отравленными стрелами, но лев спокойно обнюхал Сенетанх и, обняв Мериптаха, положил ему на колени свою тяжелую голову.

– Смотри, Сенетанх, – засмеялся Кар, – смотри, Ара не признал твоих прелестей...

– Может, Хену посоветовал ему готовиться к богослужению? – сердито съязвила Сенетанх.

– У него дурной вкус, – заметил Мариптах.

– У тебя лучше? – спросила Сенетанх и так посмотрела на Мериптаха, что скульптор смутился, а Туанес нахмурилась и прикусила губу.

– Не смотри на него так, – приказала Туанес.

– Почему? – спросила Сенетанх.

– Я люблю его, он мой!

– Возьми на время моего Хену, – шутливо предложила Сенетанх, – а мне уступи Мериптаха. Хочешь?

Глаза Туанес сделались черными, а тонкие брови грозно сдвинулись.

– Я говорю: на время, Туанес, – нежно произнесла Сенетанх и кончиками точеных пальцев погладила плечо Мериптаха.

Лев зарычал, а в том месте, где его хвост с силой коснулся пола, взвилось облако пыли и осколков глины.

– Перестань! – предостерегающе произнес Кар.

– У меня двое соперников, – вздохнула Сенетанх и слегка отодвинулась, а Туанес впервые с признательностью посмотрела на зверя.

Кар разлил пиво. Ему показалось, что и его чем-то задело озорство Сенетанх...

Последние слова должны бы всерьез обидеть легкоранимую Туанес, но почему-то этого не произошло, и вскоре они, забыв минутную размолвку, весело беседовали друг с другом, и было ясно даже со стороны – несмотря на разность характеров, у них немало такого, что сближает людей, даже делает их приятелями, а то и друзьями.

– Акка, – приказал Кар, – отведи льва в клетку. А ты, Мериптах, помоги ему. У меня есть серьезное дело.

Скульптор и пигмей повиновались. К счастью, Ара, насладившись близостью с Мериптахом и, видимо, устав от пустых – по его мнению – разговоров шумной компании, без сопротивления удалился восвояси.

– Твое приказание выполнено, хозяин, – доложил Акка.

– Хорошо, Акка, молодец. Можешь идти...

– Так что за разговор? – торопила Сенетанх.

– Начнем с тебя... – негромко произнес Кар и спросил, смотря ей в глаза: – Опиши наружность Сепа, Сенетанх.

– Сепа?! Я рассказала об этом тебе одному.

– Не обижайся, Сенетанх. Смотри, все это очень важно. Ты скоро поймешь.

– Ночь была, Кар. Хорошая ночь. Лицо его плохо разглядела я. На бедре шрам. Я рассказывала, Кар.

– Если увидишь – узнаешь?

– Увижу? – задумалась Сенетанх. – Возможно... А к чему такой вопрос?

– Я встретил жену Сепа. Ее зовут Исет. Она сказала... сказала, что Сеп не был охотником... Не имеет шрама от схватки со зверем... Презирает дешевые украшения...

– Но он снял ожерелье с себя. Подарил мне. Я не обманываю.

– Нет, нет Сенетанх, – заверил Кар. – Это кто-то другой обманул тебя, назвавшись Сепом.

– Для чего? – удивился Мериптах.

– Пока не знаю...

– Это все? – спросила Туанес.

– Нет. У нас есть новый знакомый – Джаи. Вот недавно сидит он в твоей мастерской, Мериптах, что в груди Та-Мери. Я шел туда. Но мой кот Миу обогнал меня. Слышу, как Джаи спрашивает: «Это ты, Миу?» А меня не видит... Я притаился за камнем. Отвечаю: «Да, это я...»

Сенетанх и Туанес весело засмеялись.

– Сперва Джаи испугался, но потом поверил, успокоился. Он же не знает, что я умею говорить животом, а я совсем рядом был. Хорошо получилось!

– Как это – «животом»? – не поняла Сенетанх.

– Ты многое не знаешь, Сенетанх, – заговорила в ее руке глиняная кружка с пивом.

Сенетанх вздрогнула и уронила ее на пол.

– Не бросай меня, Сенетанх, подними, – просила кружка. – Я же могу разбиться.

Она взглянула на Кара: его лицо непроницаемо, губы неподвижны, а из кружки доносилось сердито:

– Возьми меня.

– Успокойся, – обняла ее Туанес. – Это Кар говорит. Он же фокусник.

– Теперь понятно? – усмехнулся Кар.

– Не-ет...

– Мои губы будто мертвы, а голос идет как бы из моего живота.

– Как же это?

– Трудно объяснить. Я с детства так умею...

– Молодец, Кар, – восхищенно воскликнула Сенетанх, сообразив наконец, в чем тут секрет.

– А дальше Джаи рассказал Миу, что его друг, точильщик инструментов Сенмут... знает о недавно открытой кладовой древних скульпторов. Где был алебастровый Апмс, проданный Сепрм Хеси...

– Тот самый, что ты после выкрал из храма Птаха и унес обратно? – придвинулся к нему Мериптах.

– Да.

– Так вот в чем я помогала тебе! – догадалась Сенетанх.

– Надо было, – оправдывался Кар. – Ты помогла мне раскрыть преступление, Сенетанх.

Туанес молчала, собирая воедино все разрозненное, что было ей известно из рассказов мужа. Сейчас она стала представлять себе, что же тогда происходило.

– Но Джаи сказал, – продолжал Кар, – что Сенмут... знает «говорящего» льва...

– Но ведь вместо Аписа, вместо Ара в ту ночь в древней кладовой говорил ты, Кар, – уточнил Мериптах.

– Да.

– А видел тогда именно Сепа? Там, в подземелье?

– Сепа! – убежденно ответил Кар.

– Значит, Сеп рассказал обо всем Сенмуту, одному из людей Хеси, – решила Сенетанх.

– Может, Хеси знал, какого Аписа он приобрел? – предложила Туанес.

– Может быть.

– А сам отказался, чтобы свалить вину на одного Сепа, – сказал Мериптах.

– Надо узнать, – предложил Кар. – Я еще поговорю с Джаи, а тебя, Сенетанх, прошу проникнуть в дом Хеси... Он уже делал тебе подарки...

– Это давно было, Кар, – пояснила Сенетанх. – Я была совсем девочкой, только вышла за Хену тогда.

– Смотри, Сенетанх, иной возможности нет, – уговаривал Кар. – Смотри. Ведь Хеси против Мериптаха, он завидует ему. Просил царя отказаться от строительства Та-Мери. Злой он.

– Хорошо, – согласилась Сенетанх.

– Будь осторожна: у Хеси много верных людей – он богатый человек. Родственник царя...

– Мой Хену тоже в родстве с Хем-ефом! – гордо ответила Сенетанх.

– Все равно будь хитрой.

– А что делать мне? – спросил Мериптах.

– Воздвигать Та-Мери, а Туанес пусть помогает тебе... Мы с Сенетанх управимся сами...