Текст книги "Макроскоп"

Внутри было аппетитное, слегка расслоившееся желе. Он отошел.

Включился проектор и осветил студнеобразное вещество.

Протоплазма задрожала, но никаких заметных изменений не произошло.

«Терпение», – скомандовал он себе. «В прошлый раз ведь сработало».

Постепенно в верхнем слое образовалось помутнение, песчинка, крохотный зрачок, ядрышко. Оно начало двигаться и вот уже выросло в шар размером в мяч для гольфа. Шар раскрылся в эластичную полусферу, которая конвульсивными движениями то засасывала жидкость, то выбрасывала ее обратно, медленно перемешивая расслоившуюся массу. Стенки обрастали мускулатурой, о вот уже это образование напоминало ожившее влагалище, жаждущее совокупления. Затем посередине края полусферы спаялись и образовались два отверстия – вход и выход. Жидкость стала более интенсивно омывать организм, и существо начало расти на глазах.

Оно удлинялось, складки на боках превращались в плавники, одно из отверстий переместилось вниз. Спереди появились впадины, из которых тут же получились самые настоящие глаза – это была рыба. Плавники утолщались, тело становилось грузным и неуклюжим. Рыба раскрыла пасть, продемонстрировав ряд острых зубов, и вдруг неожиданно высунула из воды морду и глотнула воздух. Рост продолжался, голова уже была над поверхностью. Ближайший глаз бессмысленно уставился на Иво. Сейчас существо напоминало рептилию, с массивным хвостом вместо плавника и когтями на хорошо сформированных лапах. Оно оскалилось – зубов стало меньше, но все равно чертовски много. Это был уже большой организм – половина запасов протоплазмы израсходовалась на этой стадии.

Тело съежилось до размеров грызуна, существо сбросило лишнюю плоть. На месте чешуи стали пробиваться волосы, зубы становились более специализированными. Вскоре на Иво смотрело крысоподобное создание, подергивающее тонким хвостом.

Вновь пошел рост, казалось, была сломлена какая-то преграда. Развились мощные конечности, мех стал гуще, увеличилась голова. Морда стала более плоской, глаза выдвинулись вперед, уши прижались к черепу. Конечности удлинились и стали терять волосы; хвост уменьшился, расширился лоб.

Это было уже нечто, похожее на человека. По-видимому женщину – многочисленные соски продвигались по животу и груди и, в конце концов, слились в два. С лица исчезли волосы, конечности стали стройнее. Таз расширился, средняя часть туловища сузилась. Волосы на голове быстро стали спускаться вниз; груди соблазнительно набухли.

Пред ним лежала на спине богиня плодородия, созерцающая мир через полуприкрытые глаза.

Тело начало стареть. Туловище несколько раздулось, прекрасные груди утратили былую упругость, лицо округлилось.

Проектор погас.

– Все кончилось, Иво?

Он вздрогнул, устыдившись своего взгляда на обнаженную женщину.

Он повернулся к Беатрикс спиной, чтобы она могла спокойно одеться. Восстановление выглядело не столь угнетающе, как деструкция, но тут тоже были свои особенности. Хуже всего было ощущение, будто познал и увидел все.

Весь путь эволюции homo sapiens был пройден за... – он посмотрел на часы, – четыре часа. Казалось, что прошло лишь несколько минут.

– Я приготовлю обед, – сказала Беатрикс. Ясно было, что ей не хочется смотреть на восстановление остальных.

Гротон ожил следующим, и теперь это тянулось действительно четыре часа. А уж с Афрой так показалось, что и все восемь.

– Проверьте меня, – немедленно скомандовала она. Ни о чем не забыла.

Двое мужчин ощупали ее по очереди, на сей раз не смущаясь, и признали настоящей.

– Да, – сказала она, – я была уверена, что все обойдется.

Трансформация – субъективный процесс. Никто не упомянул о Браде. По взаимному негласному договору его оставили в таком виде, так сказать, на хранение. К чему было оживлять его сейчас?

Глава шестая

Они мчались к Нептуну, до которого оставалось каких-то два миллиона миль. Иво уже не нужен был телескоп, чтобы представить себе величие планеты. С такого расстояния Нептун казался раза в два больше Луны, как она видна с Земли, почти градус в угловых единицах. Он представлял собой огромный зеленоватый диск, разрисованный широкими полосами, испещренный точками и рубцами, словно какое-то богоподобное существо беззаботно играло в спраут на его поверхности.

Они находились в невесомости, контейнер Брада был загерметизирован и вентилировался электронасосом.

– Скукота, – шутливо заметила Афра. – Очередной газовый гигант, мимо которого не промахнешься.

Скукота? Иво оценил ее юмор, он в жизни не видел ничего более потрясающего. Когда он напряг зрение, проступили детали – более яркий желтоватый экваториальный пояс, окаймленный сине-серыми полосами, пестрые зеленоватые «субтропики», переходящие в иссиня-черные полярные районы – довольно сильный эффект. По сравнению с этим Земля была тусклым ничтожеством. Пятна Нептуна были сконцентрированы в центральной зоне и были черного или темно-коричневого цвета, Иво подумал было, что они двигаются, хотя визуально ничего заметно не было. Темно-синий овал виднелся на горизонте той части планеты, которую Иво назвал северным полушарием. На вид планета была совершенно круглой, но воображение дополняло картину. Он представил себе две колоссальные руки, которые сжимали планету так, что ее брюхо выпирало за тугой пояс.

Он перевел взгляд на окружающее «небо». Солнца не видно, только гроздья звезд неистово сверкали во тьме. Большим объектом, кроме Нептуна, был диск, находящийся на расстоянии нескольких диаметров от планеты.

– Тритон, – сказала Афра, заметив, куда он смотрит. – Главный спутник Нептуна. Есть еще один – Нереида, она находится от него дальше, чем мы сейчас. Орбита Нереиды кометообразная[14][14]
  Орбита Нереиды в 15 раз более вытянутая, чем орбита Тритона


[Закрыть], весьма необычное явление для спутника планеты. Скорее всего, есть еще несколько неоткрытых спутников[15][15]
  К настоящему моменту известно восемь спутников Нептуна: Тритон, открытый в 1846 году (диаметр ок. 2700 км.), Нереида (открыта в 1949; диаметр ок. 340 км.), Наяда (ок. 55 км.), Тапасса (ок. 80 км.), Галатея (ок. 180 км.), Деспина (ок. 150 км.), Ларисса (ок. 190 км.). (По материалам статьи Л.В.Ксанфомалити, опубликованной в Астрономическом календаре на 1992 год. М., 1991.)


[Закрыть], они то и дело появляются у больших планет.

– Это очень интересно, – сказала Беатрикс, но ее интерес, по-видимому, был весьма поверхностен. Иво догадывался, что она еще не отошла от шока после трансформации и сейчас стремилась разрядиться в беседе с другими. – Вот мы и прибыли, и что же дальше?

Никто не ответил. Нептун все рос, зеленый вседержитель моря космоса, по которому они плыли.

– Он такой большой, – сказала Беатрикс. – И дикий. Ты уверен, что он не опасен?

Гротон улыбнулся:

– Нептун в семьдесят или восемьдесят раз тяжелее Земли, но гораздо менее плотен. То, что мы видим, на самом деле облачность, а не поверхность планеты. Он действительно большой и дикий, но не переживай – мы даже не будем пытаться на него сесть. Мы ляжем на орбиту вокруг него.

– Это будет истинный рай – год невесомости, – съязвила Афра.

Иво посмотрел на крошки, оставшиеся после обеда, парившие в потоках вентилируемого воздуха, и понял ее иронию. Невесомость – хорошая забава на час, но на год – мука. Во-первых, места слишком мало для нормальной жизни пятерых человек, во-вторых, их ожидает атрофия мускулов и другие нарушения функционирования организма. В-третьих, вентиляция контейнера Брада ненадежна и опасна. Деструкция задумывалась как средство борьбы с высокой гравитацией, и невесомость, вероятно, плохо влияет на протоплазму.

Нет – об орбите вокруг Нептуна не могло быть и речи.

– Как насчет Тритона? – предложил Гротон. – Размер и масса приблизительно такие же, как у Меркурия, насколько я представляю. Гравитация на поверхности около четверти земной, и может даже есть небольшая атмосферка. Нам нужна будет база, хотя бы для того, чтобы набрать водород в баки. Да и довольно просто перехватить Тритон на этом курсе – мы как раз догоняем его.

– Звучит очень мило, – сказала Беатрикс.

Гротон разошелся:

– Нашей главной задачей было сохранение макроскопа, нужно было не дать ООН его демонтировать или сделать чего похуже. Чтобы ее выполнить, пришлось спешно покинуть окрестности Земли. Эта часть выполнена. Теперь наша обязанность – следить за ситуацией дома и быть готовыми вернуть скоп, когда придет время. А пока нужно использовать скоп для разведки...

Иво улыбнулся:

– Вы имеете в виду Супер-Дупер-Пупер...

Афра взглядом заставила его замолчать.

Ну и ладно. Можно называть это разведкой или подглядыванием, все равно нельзя лететь домой, не зная, что там творится.

– Что это? – спросила Афра. Все удивленно повернулись к ней. Во время предыдущего диалога она, по-видимому, наводила порядок в своей сумочке и сейчас держала в руках маленький листочек из маленького стенографического блокнота.

Иво разглядел на нем странные каракули.

– Это стенограмма – одна из версий, – сказала Афра. – Никогда такого не видела. Я использую письмо Грегга.

– А, скоропись, – сказал Гротон. – Вы можете разобрать ее?

Афра сосредоточилась над малознакомыми символами:

– Это почти бессмысленно: «Моя пешка связана».

– Еще одно послание от Шена! – воскликнула Беатрикс.

– Наверное, он рассовал свои послания по всей станции, – заметил Гротон. – Вначале лингвистический ребус, затем знак Нептуна, а теперь вот это. Скорее всего, он написал все одновременно, и мы отыскиваем записки случайным образом.

– А почему бы ему не выйти к нам? – заинтересовалась Беатрикс. – Если он так близко, что смог добраться до сумочки Афры...

– Шена трудно понять, – сказал Иво. Но объяснение показалось неполным даже ему. Какие еще маленькие сюрпризы преподнесет им это гений?

Когда ракета начала переходить на орбитальную скорость, Нептун уже выглядел чудовищем. Диск планеты визуально выглядел в четырнадцать раз больше Луны, была ясно видна клубящаяся слоистая атмосфера гиганта. Большие цветные полосы теперь почти не различались, вместо них виднелась трехмерная смесь облаков, газа и завихрений, напоминающих снимок глаза тайфуна. Они были еще слишком далеко, чтобы заметить движение, и могли спокойно созерцать все детали застывшего перед ними ужаса.

Иво показалось, что он наблюдает конвекцию в нагреваемом чане с расслоившейся нефтью. В воображении появилась еще одна картина – контейнер Брада на печке, и Иво, ужаснувшись, отогнал эту мысль. Сине-серые пузыри газа, в тысячу миль диаметром, всплывали в толще плотных слоев атмосферы, оставляя за собой хвосты турбулентных завихрений. Проход, проделанный недавно прошедшими пузырем, являл взору четкий срез газообразного слоя атмосферы – желтая масса, прошитая зелеными, черными, розовыми прослойками. В другом проходе виднелись груды белесой субстанции – водородного снега, – которые лавинами низвергались в пучину нептунийского океана, огромной вмятины на теле планеты. Похоже на льющийся в воду жидкий воск, подумал Иво.

Нет, о посадке не могло быть и речи. Афра удалилась в чрево Джозефа, чтобы проконтролировать выполнение маневра.

Они вышли на орбиту Тритона и приближались к нему со скоростью, которая поражала воображение, будучи выраженная в милях в секунду, но в таком исполинском окружении казалась ничтожно малой.

Шар Нептуна – тридцать одна тысяча миль в поперечнике, подавлял все вокруг, на фоне его буйствующих красок Тритон казался серым и унылым.

Но малыш Тритон тоже хранил свои тайны. Всего в десять раз меньше Нептуна, в полтора раза больше Луны, но в три раза тяжелее. Если считать по массе, то Тритон был настоящим гигантом среди спутников планет Солнечной системы, хотя по размерам он был далеко не первым.

Тритон постепенно приближался, и вот он уже казался таким, как Нептун, затем больше, они предстали как две планеты-сестры.

Но Нептун был злобен и ярок, а Тритон – спокоен и мрачен. Его поверхность казалась непоколебимо твердой.

– Твердокаменный, – пробормотал Иво, ожидая услышать обычное «Что?» Афры, но ее не было рядом.

Стали видны кратеры: гигантские кольца раскрошившихся скал, залитые в середине черной тенью, некоторые были исклеваны изнутри более мелкими кратерами. Горы – густые морщины на лице спутника. Горизонт был затуманен полупрозрачной дымкой атмосферы. И еще океаны...

– Должно быть, какое-то соединение кислорода с азотом, – сказал Гротон. – Но не вода, это уж точно. – Заинтересовавшись, он попросил Иво сфокусировать макроскоп и провести спектроскопический анализ. – Атмосфера в основном неон и азот, – сказал он, просмотрев спектры. – Немного кислорода и следы аргона. Океан наполнен жидким соединением...

И тут они увидели в космосе нечто.

– Внимание, – объявил Гротон по интеркому. – К нам что-то приближается, и это не Тритон.

– Корабль? – спросил голос Афры. – Шен?

Иво направил маленький телескоп на объект. Он представлял собой скалу из какого-то вещества сорока миль в диаметре.

– Слишком большой, – заключил он. – Это камень или еще что-то твердое. И форма неправильная.

Так как они пролетали близко от этого тела и можно было провести точные измерения, Иво смог определить параллаксы:

– Около сорока миль в длину, тридцать пять в ширину.

– Я вижу его! – воскликнула Афра. – Он появился у нас, на экране Джозефа. Эта штука находится на орбите!

– Но не вокруг же Нептуна, – заметил Гротон. – Она же сейчас движется по направлению к планете. Этого не может... – у него перехватило дыхание. – Спутник спутника? Не могу поверить.

Но этому пришлось поверить. Дополнительные наблюдения и анализ показали, что это действительно спутник Тритона, вращающийся на расстоянии десять тысяч миль, и он был обращен широкой стороной к своей планете. Направление его движения по орбите было нормальным, в противоположность обращенному движению Тритона. Его состав – Н2О. Это была глыба льда, настолько холодного, что он был, наверное, тверже стали, и грани ее были прозрачны, свет звезд преломлялся в них, разделяясь на еле заметные разноцветные блики, создававшие по краям глыбы загадочную ауру.

– Какая красота! – восхищенно вымолвила Афра. – Как мы назовем его?

– Шен, – коротко ответил Гротон.

Иво ожидал услышать возражения Афры, но интерком молчал. Очевидно, она ждала возражений от него.

– Здорово получилось, – сказал Гротон. – Не нужно рассчитывать орбиту, есть уже готовая.

– Но мы все равно должны будем приземлится на Тритон, – напомнил Иво. – Шен вряд ли способен обеспечить нужную гравитацию. Я хотел сказать, Шен – спутник.

Он помнил все время в подсознании о том неутомимом любопытстве, с которым все относились к вопросу о Шене-человеке.

– Не может быть и речи. Мы просто не сможем приземлиться с макроскопом на носу Джозефа. Мы привязаны к космосу – на поверхности мы разобьемся.

– Но если мы выдержали десять G, то какая-то одна четвертая...

– Сожалею, но все не так просто. То были равномерные и постоянные десять G, а падение – это совсем другое дело. Результат может быть хуже, чем сто раз по десять G.

– А, – слава Богу хоть Гротон говорил на понятном ему языке. – Но если корабль не может сесть, а оставаться в невесомости нельзя...

– Планетный модуль. Мы сможем безопасно приземлиться. Гораздо проще курсировать туда-обратно, да и не рискуем макроскопом. По крайней мере до тех пор, пока мы в состоянии держать Джозефа в поле зрения. Думается, что здесь проблем не будет, такой большой и яркий объект, как Шен, виден хорошо с любой точки Тритона. Мы его в любое время заметим даже без телескопа.

Прежде всего его слова были обращены к Афре, так как они уже начали синхронизацию с орбитой Шена. Ледяной утес приближался, ямы и выбоины на его поверхности увеличивались. Он уже заполнил весь экран, и, казалось, они совершают посадку в арктических торосах на полярном самолете, с той лишь разницей, что почти отсутствовала гравитация.

Афра осторожно подводила ракету к Шену, направляя корабль миниатюрными маневровыми двигателями, расположенными по борту. Иво подумал, а что произойдет, если они столкнутся? Ведь макроскоп довольно сильно выпирает за обводы корабля, – но тут же вспомнил, что гравитация отсутствует, и удар будет незаметен. Это была скорее синхронизация орбит, чем приземление, посему неплохо было бы укрепить корабль – силы притяжения Шена будет явно не достаточно, чтобы надежно удерживать Джозеф.

Со скоростью сорок миль в час они подходили к спутнику снизу, затем скорость снизилась до десяти миль, до пяти... До Шена, казалось, можно было дотронуться, а иллюзия того, что подплываешь «снизу», исчезла, теперь Иво рисовал себе это, как посадку на дирижабле.

Со скоростью одна миля в час корабль прошел последние футы и уткнулся в спутник. Они сели.

– Давайте разомнемся, – предложил Гротон, когда женщины вошли в рубку. – Испаряющаяся влага замерзнет и прихватит корабль, это не так уж и долго, но все равно нам пока делать нечего.

Они вышли на поверхность, отдавшись свободному парению. Бегству от реальности. Вода испарялась теплом их скафандров, и легкие струи пара поднимали их над стылой равниной; приходилось использовать газовые движки для корректировки курса. Толчок – и Иво проплыл над десятифутовым утесом, чувство всесилия и страха смешались в нем. «Земля» была близко, но не притягивала его...

Шен, как и Тритон, сохранял ориентацию по отношению к своей планете. Они находились на «нижней» стороне, и это подчеркивало фантастичность ситуации. Тритон был слишком большой, он находился слишком близко; когда они смотрели на него, то представлялось, что именно он находится «внизу», и когда они поднимались слишком высоко, это воспринималось, как падение, хотя на самом деле они падали вверх относительно Шена. Это было нечто из снов, вернее кошмаров.

Иво приблизился к горизонту, неожиданно оказавшемуся досягаемым. Он проплыл над ребром скалы и опустился на резко уходящую вниз плоскость – еще один горизонт возник в миле от него. Он пересек эту милю, и вот уже перед ним третий горизонт, в полумиле. Еще один, подумал он, и хватит. Сознание устало воспринимать все это.

Но, зачарованный внеземным ландшафтом, он прошел еще два и увидел Нептун. Он понимал, что планета не стала больше с тех пор, как он смотрел на нее с корабля. Он напоминал себе об этом. Но там находился под защитой корабля, здесь же он был открыт, и, казалось, сейчас сверзится в газовую пропасть гиганта. Пылающее лицо Нептуна было так близко, так яростен был его оскал – это было воистину материальное воплощение разрушителя. Бог морей – ужас мореплавателей. Иво включил двигатель и поспешил назад.

Нужно было отвести корабль снова в космос, хотя бы на милю, чтобы мог отделиться планетный модуль. Афра управляла модулем, а Гротон пришвартовал Джозефа обратно к Шену. Иво и Беатрикс наблюдали за всем с уже отделенного шара макроскопа, и трудно было сказать, кто из них волнуется больше. Авария, малейшая неточность – и они останутся на куске льда, пока смерть, и довольно скоро, не разлучит их. Аварии не случилось. Они загрузили минимум припасов на модуль, и все вместе направились к Тритону. Иво хоть немного стал соображать только после жесткой посадки – он буквально потерял рассудок от страха, утешало лишь то, что Беатрикс чувствовала то же самое.

Наконец-то появилась гравитация. Надев скафандры, они вышли на поверхность своего новообретенного дома и осмотрелись. Они находились в долине, образованной кромками двух соседних кратеров, которые представлялись им двумя огромными хребтами, уходящими вдаль. Рядом с местом посадки проходила огромная расселина, геологический разлом, расположенный между кратерами, дно которого было покрыто жидкостью. Почва была запорошена пылью, напоминающей твердый снег, то тут, то там выступали камни. Могучий Нептун давал мало света, ничего похожего на солнечное освещение на Земле здесь не было.

– Ну вот, это наш мир, – неуверенно произнесла Беатрикс, когда они вернулись на модуль. – И что нам с ним делать?

– Придется оставаться в модуле, пока не соорудим постоянное жилище, – задумчиво ответил Гротон. – Но прежде чем этим заниматься, давайте-ка выберем подходящее место.

Афра сняла верхнюю часть скафандра в шлюзе и вытирала от пота тело адсорбирующей материей. Иво осознал, что она нага по пояс, и что в данной ситуации их группа настолько сплотилась, что он заметил это не сразу. Он подумал о том, что четыре кубических ярда на четверых – это все, на большее в ближайшее время трудно рассчитывать, и для соблюдения приличий места явно маловато. Макроскоп был просто роскошными апартаментами по сравнению с модулем.

– Я хотела бы знать для начала, как долго мы тут собираемся оставаться, – сказала Афра. – Если Шен-человек собирается нас здесь разыскать, то когда это произойдет? Нет смысла строить что-то основательное, если это вопрос нескольких дней. – Она не прерывала свой туалет.

Иво вспомнил скелет в протоплазме, и его потянуло подойти и пощупать ее еще раз, чтобы убедиться в реальности существования этого тела. Но он сдержался.

– Иво? – обратилась к нему Беатрикс.

Он встрепенулся:

– Не думаю, что Шен придет, мы должны сделать все сами.

– Так вы можете его найти, или нет? – требовательно спросила Афра, стягивая нижнюю часть скафандра. – Или связаться с ним? Вы тут все напускаете туман, да еще и вопрос с этим поэтом...

Беатрикс прервала зарождающуюся тираду:

– Афра!

– Он же отказывается сотрудничать. Я просто не могу примириться...

Наступила очередь Гротона:

– Когда вы все успокоитесь, я сам займусь проблемой Шена и все вам подробно изложу, когда будет что рассказывать. А пока нам ничто не мешает немного здесь обустроиться. С Шеном или без, но нам нужна постоянная база. Давайте будем действовать разумно и не торопясь, а там видно будет.

Афра явно осталась недовольной, но молча влезла в шорты и надела свежую блузку. Она не утруждала себя бюстгальтером при четверти нормальной гравитации.

– Предположим, мы найдем подходящее место, а как вы собираетесь возводить «постоянное жилище»? У нас есть лишь один строительный материал в изобилии – дикие камни да холодная пыль в придачу, и они имеют определенные недостатки.

– Я знаю о трудностях, но, полагаю, Иво сможет еще раз заглянуть в скоп и выдать нам пару галактических технологий. Это скорее всего типичная ситуация по галактическим меркам, и должны быть какие-то пособия по выживанию. Почему бы нам не воспользоваться?

– Я могу попытаться. Скажите, что нам нужно, и я поищу. Я не могу использовать компьютерный поиск, так как это интеллектуальный поток, но...

– Прекрасно. Я разработаю план, мы с вами все обсудим и через несколько дней перевезем вас на скоп. Думаю, что следует установить предел пребывания в невесомости, скажем, не больше одного дня из трех. Это реально?

Афра и Иво кивнули. Если в их команде и мог быть лидер, то им явно становился Гротон, так как в создавшейся ситуации их первостепенными задачами стали вопросы конструирования и строительства, да и не последнюю роль, подумал Иво, играет уравновешенность Гротона.

– Он один там будет? – спросила Беатрикс.

– М-да... это как-то... – согласился Гротон. – Наверное, надо установить еще одно правило – никого не оставлять одного. Макроскоп опасен, и мы это прекрасно знаем, но Тритон опасен не менее. Мы должны все время следить друг за другом, так как при гибели одного меньше шансов выжить у остальных.

– Нужно, наверное, разделить обязанности? – спросила Афра. – Вот Иво, например, единственный, кто разбирается в скопе. Гарольд и я умеем управлять кораблем...

– Так не пойдет, – отреагировал Иво. – На самом деле не имеет значения, кто из нас что делает. Либо мы работаем как коллектив, либо не работаем вообще.

– В этом есть смысл, – согласился Гротон. – Если допускать, что кто-то из нас вдруг станет временно нетрудоспособным. И все же давайте пока распределим обязанности, и пусть каждый обучает кого-нибудь другого, по возможности. Иво – вы, разумеется, на скопе, Афра – пилот, потому что я буду инженером строителем, Беатрикс...

– Кухарка и прачка, – сказала она, и все засмеялись.

Именно Беатрикс дежурила с ним в первую вахту на скопе. Афра отвезла их с Тритона, аккуратно пришвартовав модуль к макроскопу, высадив их, и умчалась назад помогать Гротону в поисках места для строительства. Гротон остался в скафандре один, но никто не стал напоминать ему про установленное им же второе правило. Иво внимательно выслушал кучу условий и требований и теперь должен был найти нужную станцию, которая все это передавала бы. Он едва ли понимал все эти термины из электроники, но надеялся, что сможет хотя бы составить общее представление о соответствии запросов Гротона предложению галактических цивилизаций.

Первое задание было не из простых: обзор галактических технологий. Но Беатрикс была рядом, и когда он выныривал из бездонной пропасти космоса, она встречала его своей приветливостью, поддержкой и участием. Теперь он понимал, почему Гротон, вообще-то парень не промах, среди наверняка многих женщин-инженеров выбрал именно эту. В ней было что-то неуловимо знакомое, родное, то, в чем больше всего нуждается человек, когда все новые открытия века потрясают основы мироздания. Она несла с собой аромат далекой матери-Земли.

Опять он вспомнил замечание Брада о том, что быть средним не стыдно, и эта мысль еще больше поразила его. Интеллект можно определить, как способность решать задачи – но это лишь один талант среди многих, необходимых в жизни. И если называть талантом умение уживаться с людьми, то Беатрикс, несомненно, была в этом талантливее всех.

– Теперь я понимаю, что имел в виду Ланье, когда говорил о связи музыки и поэзии, – сказал он, когда снял шлем и окуляры, а в голове все еще звучала музыка космоса, ритм информационных потоков. – Правила одни и те же.

– Ланье? – переспросила она. – Сидней Ланье, который писал про болота?

Он взглянул на нее и понял, что проболтался.

– Вы знаете его?

– Немного. Никогда не могла понять тех интерпретаций его поэзии, что талдычили нам в школе. Но некоторые его стихи мне нравятся. Думаю, мне нравятся больше американские поэты, потому что они ближе. Помню, как я загрустила, когда прочла об Анабель Ли.

– Анабель Ли?

– Это мистер По написал. Я раньше думала, что он итальянец, ну из-за той речки. То есть, я хочу сказать, он написал поэму об Анабель Ли. Я заучила стих, потому что плакала, прочитав его.

Иво посмотрел на нее и увидел женщину тридцати семи лет, которая лишь раз за период их недолгого знакомства загрустила.

– Вы помните его?

– Не уверена. Давно это было. Хотя, дайте попробую, – она задумалась:

Она была дитя, и я был дитя

В этом царстве моря

Но наша любовь была больше,

Чем просто любовь,

Я и моя Анабель Ли...

Она покачала головой:

– Она умерла – ветер унес облако – но он любил ее всю жизнь.

– Я и не знал, что вы любите поэзию, – сказал Иво. – Какая ваша самая любимая поэма?

– О, есть одна, – ответила она, и лицо ее оживилось. Иво дал ей лет сорок, или даже больше, во время первой встречи, затем узнал ее истинный возраст, сейчас же она, казалось, сбросила лет шесть. Люди кажутся более живыми, когда говорят о том, что любят. – Это очень грустная поэма, но все выглядит так, как в жизни. Я не помню ее наизусть, но она все же моя любимая. Это про Иисуса Христа, как они убили его, когда он вышел из лесу. Как бы я хотела вспомнить хоть немного...

В лес вошел хозяин мой

Полон любви и стыда,

– "Баллада о Хозяине в Лесу", – сказал он. – Ланье.

– Да, да, я все забыла, но это она! А откуда вы знаете?

– Я немного знаком с его поэзией. Ну, это длинная история, сейчас это не имеете никакого значения.

– Да конечно же имеет, Иво! Он такой прекрасный поэт, я точно знаю... вы должны досказать стих. Думаю, я вспомню... Когда Смерть и Позор добьют его...

Когда он вышел из леса,

Они затащили его под деревья

И на дереве его распяли.

На глазах ее были слезы, но они не капали в невесомости.

– Он нашел покой в лесу, а они распяли его на дереве. Какой ужас, – она на секунду задумалась. – Но вы не сказали мне, откуда знаете Сиднея Ланье.

Иво был тронут ее искренним вниманием и интересом.

– Это была просто детская игра. Видите ли, никто из нас не знал настоящих родителей.

– Вы не знали? Иво, где же вы были?

– Участвовал в проекте. Они собрали представителей всех рас и смешивали их в течение двух поколений, в результате получились дети, которые были чем-то средним. Идея была следующая – получить реликтового человека, по крайней мере его эквивалент, по крайней мере до того, как произошло разделение на расы. Чтобы узнать, будет ли он лучше, чем... ну, белые, черные, желтые или коричневые. Они стремились уменьшить культурное влияние и уравнять всех, так что у нас не было родителей. Только воспитатели.

– Это же кошмар, Иво! Я ничего об этом не знала...

– Все было не так уж и плохо. На самом деле жилось нам здорово. Мы были сыты, одеты, ухожены, у нас было все самое лучшее. Все это способствовало развитию способностей, как и предполагалось. Но только когда я покинул проект, я осознал себя не нормальным американцем.

– Не...

– Нас считали цветными.

– Это же не имеет никакого значения, по крайней мере, в Америке.

Он не стал развивать тему.

– Как бы там ни было, у нас не было родителей или родственников, и некоторые из нас выдумали их. Все было всерьез. Мы выбирали персонажи из истории и достраивали свою родословную, начиная с них. Можно было, разумеется, выбирать со всего света, из любых времен и народов. И каждый должен был показать, что чем-то похож на своего предка, а чем-то – нет. Моим белым предком был Сидней Ланье.

– Это так мило, Иво. Но почему вы выбрали именно его?

– Причиной, думаю, была игра на флейте. Ланье был прекрасным флейтистом, наверное, лучшим в мире на то время. Прежде, чем стать серьезным поэтом, он несколько лет зарабатывал на жизнь как флейтист в одном известном оркестре, хотя у него был туберкулез.

Она нахмурилась:

– Флейта? Я не понимаю, Иво. Вы что, играете на флейте? Вы взяли ее с собой? Вы, должно быть, хороший музыкант?

– Да. Флейта – единственное, что я взял с собой. Ланье поступил бы так же. Думаю, что у меня способности к музыке. Еще одна моя врожденная способность, наряду с логическим мышлением, и хотя я над ней не работал, на флейте играю лучше, чем любой другой.

После очередного сеанса макронной связи, уступив ее просьбам, он собрал флейту и заиграл. Звуки странно искажались в ограниченном помещении, но она слушала восхищенно.

Для нее? Он играл для себя, потому что любил флейту. Он лелеял инструмент, звуки лились из него, казалось, что он и флейта это всего лишь две промежуточные остановки на пути мелодии от композитора к слушателю. Он жил каждой нотой, его душа очищалась и рвалась наружу, он воскресал вместе с мелодией. Эта музыка приближала его к Сиднею Ланье.

После этого случая музыкальные паузы стали постоянными – он получал удовлетворение от игры, а Беатрикс искренне восхищалась. Он играл для холодных равнин Шена-спутника, для гигантского Нептуна, нависшего над горизонтом Тритона (Тритон всегда был повернут одной стороной к Нептуну, а вращение Шена давало возможность иногда наблюдать эту впечатляющую картину) – он привнес в их ссылку дух Земли.