Текст книги "Кентерберийские рассказы. Переложение поэмы Джеффри Чосера"

Все одобрительно закивали. Еще бы – этот великодушный рыцарь по сердечной доброте решил навестить больного слугу! Это было очень благородно с его стороны.

«Дорогая моя жена! – сказал Януарий. – Послушай меня. Когда мы закончим трапезу, я хочу, чтобы ты со служанками сходила к Дамиану. Постарайся приободрить его. Он ведь хороший малый. Скажи ему, что я тоже навещу его – попозже, после того, как сосну немного. Но не задерживайся там надолго, милая. Я хочу, чтобы ты поскорее пришла ко мне и легла со мной рядышком».

Затем он позвал одного из своих сквайров, распорядителя празднеств, и принялся обсуждать с ним какие-то дела.

А Мая в сопровождении всех своих прислужниц отправилась в комнату к Дамиану. Она тихонько села на краешек его кровати и стала утешать его разными словами. Тогда молодой сквайр, увидев такую счастливую возможность, незаметно вложил ей в руку тот шелковый кошелечек, куда он спрятал свое любовное послание. Испустив глубокий вздох, он прошептал ей:

«Пожалейте меня, госпожа. Не говорите об этом никому. Если все откроется, то мне конец».

И Мая спрятала у себя на груди этот кошелек и ушла к себе. Вот и все.

Она вернулась к мужу, который уже лежал в постели. Он сразу же обнял ее и поцеловал. А потом сказал, что немножко поспит. Мая отлучилась, сказав, что ей необходимо сходить в одно место, куда всем бывает нужно сходить. В уборной она вытащила из кошелька стихи Дамиана и прочла их; затем она изорвала бумагу в клочки, бросила их в отхожее место и смыла водой. Теперь ей было о чем поразмыслить. Она легла подле

Януария – тот крепко спал, пока не закашлялся во сне. Проснувшись и открыв глаза, он немедленно попросил жену раздеться. Он сказал, что одежда будет ему мешать. Нравилось ей это или нет – она была вынуждена повиноваться мужу. Я не стану ничего подробно описывать из боязни оскорбить наиболее стыдливых из вас. Скажу лишь, что он предался плотским утехам. А чем они были для его жены – раем или адом, – мне трудно сказать. Они до самой вечерни занимались этой потехой, а потом поднялись с кровати.

Не знаю, была ли это случайность или судьба, игра небесных сил или воздействие натуры. Но так случилось, что расположение созвездий оказалось благоприятным для влюбленных. Миг для вручения billet-doux, любовной записки, был выбран правильно. Ученые мужи твердят нам, что всему свое время. Значит, это было время, когда молодым женщинам суждено обрести… кто знает – что именно? Одному лишь Богу видны все причины и следствия человеческих дел. А я ничего вам об этом сообщить не могу. Но вот что мне известно. Мая прониклась таким сочувствием к Дамиану, что только о нем теперь и вспоминала. Он не выходил у нее из головы. «Мне безразлично, что обо мне будут думать остальные, – сказала себе она. – Я люблю его. Люблю его больше всех на свете. Пусть у него за душой ничего нет, кроме рубашки, – я все равно его люблю». Видите, как быстро жалость наполняет собой добрые сердца?

Теперь вы, наверное, понимаете, как естественно рождается у женщин великодушие. Размышления склоняют их к щедрости. Конечно, среди женщин попадаются и такие, что тверже стали. Они скорее дадут мужчине погибнуть, чем окажут ему милость. И при этом не будут считать себя убийцами – нет-нет, – напротив, будут упиваться своей жестокой добродетелью. Но Мая была не из таких. Она преисполнилась жалости к Дамиану. Она написала письмо, в котором признавалась ему во взаимности. Осталось лишь найти удобное время и место. И тогда она с радостью пойдет навстречу всем его желаниям. Может быть, он что-нибудь придумает? Вот к чему сводилось ее письмо.

При первой же возможности она пришла в комнату к Дамиану и украдкой просунула свою записку ему под подушку. Найдет ли он ее? Она пожала ему руку, когда никто не видел, и попросила поскорее выздоравливать. А потом вернулась к мужу – тот уже звал ее.

На следующее утро Дамиан встал. Он и думать позабыл про болезнь и про печаль. Его походка стала пружинящей. Он причесался, привел в порядок и вычистил одежду. Он сделал все, чтобы понравиться одной особе. А затем предстал перед Януарием – смирно, как собака, приученная к охоте. Он был так любезен со всеми, что все в доме нахвалиться на него не могли. Хитрость – несложное дело для того, кто хитер. Но он заслужил самое главное – милость Маи. Итак, я пока оставлю Дамиана за его хлопотами и продолжу свой рассказ.

Некоторые мудрецы предполагают, что счастье человек способен обрести в погоне за удовольствиями. Благородный Януарий, несомненно, придерживался именно такого мнения: он искал удовольствий всегда – и всеми мыслимыми способами. Ведь он, как-никак, был честный рыцарь. Поэтому его дом и прочие его владения были обустроены по-королевски. В числе прочих драгоценных владений ему принадлежал превосходный сад, обнесенный каменной стеной. Не могу вам описать красоту этого сада. Он был бесподобен. Даже автор «Романа о Розе» – и тот не сумел бы воздать ему должного. Да и сам Приап, бог садов, не справился бы с такой задачей – описать надлежащим образом прелесть этого места. Там под вечнозеленым лавром бил освежающий родник. Рассказывали, будто возле этого родника пели и плясали сами Плутон и Прозерпина с их призрачной свитой; этот ключ полнился не водой, а музыкой.

Благородному рыцарю так нравилось гулять среди зеленых беседок, что он больше никому не позволял входить в свой сад; ключ от калитки был только у него самого. Это был маленький серебряный ключик. Итак, старик приходил и уходил, когда ему вздумается. Летом он приводил туда жену и вытворял с ней что хотел. Он резвился и забавлялся. Все, чего он не успел сделать в постели, он делал с ней на траве. Он исполнял любые свои прихоти, ни в чем себя не ограничивая. Вот было веселье! Можете себе представить, что это было за счастье для Януария? А для Маи?

Но погодите. Земные радости не вечны для людей – не вечны они и для Януария. О, внезапный случай! О, шаткая Фортуна! Ты коварна, как скорпион, который подползает к ничего не подозревающей жертве и внезапно жалит ее. В его хвосте таится яд, несущий смерть. О, хрупкое счастье! О, сладкий и коварный яд! О Фортуна, я буду снова громко сетовать на тебя! Ты – чудовище, которое рисует свои земные дары такими яркими красками, как будто им суждено длиться вечно. Но ты ведь одинаково лжива к молодым и старым, богачам и беднякам! Как можешь ты обманывать Януария, этого честного и благородного человека, который беспечно доверился тебе? Как тебе не стыдно! Зачем ты отняла у него зрение?

Да. Именно это и произошло. Януарий, наслаждавшийся счастьем и благополучием, внезапно ослеп. Он плакал и рыдал. Он желал себе смерти. А потом на него напала другая беда. Он буквально воспламенился ревностью. Ведь теперь, оказавшись незрячим, он уже не мог приглядывать за юной Маей. А что, если она его одурачит? Он пришел в такое отчаяние, такое уныние, что охотно заплатил бы кому угодно, чтобы тот убил и его самого, и его жену заодно. Ему была ненавистна сама мысль о том, что она сделается чьей-нибудь любовницей или даже женой. Он хотел, чтобы после его смерти она вечно носила траур. Он хотел, чтобы она навсегда осталась одинокой и печальной, как голубка, лишившаяся своего голубка.

Но прошел месяц, другой, и Януарий постепенно успокоился. Он перестал так убиваться. Он научился мириться с постигшим его несчастьем. Чего не излечить – то надо выносить. Только ревность его не унималась. Она пылала в нем пуще прежнего. Он сделался таким подозрительным, что не позволял жене никуда ходить без него. Ей нельзя было кататься верхом. Нельзя было навещать подруг. Он даже дома заставлял ее неотлучно находиться при нем. Мая, естественно, часто плакала. Она так сильно любила Дамиана, что ей казалось – она умрет, если не сожмет его в объятьях. Ей казалось, сердце не выдержит.

Сам Дамиан изнывал от тоски и печали. Теперь он ни днем, ни ночью не мог даже словечком перемолвиться с Маей. Если бы он попробовал с ней заговорить, его услышал бы Януарий. Он ведь никуда не отпускал ее от себя. Этот старикан буквально прилип к ней. Впрочем, им удавалось обмениваться записочками и подавать друг другу кое-какие потайные и молчаливые знаки, выражавшие их чувства и намерения. Ах, Януарий, какая польза была бы тебе от того, что ты видел бы вширь и вдаль, до самого горизонта океана? Не все ли равно – быть слепым и околпаченным или иметь превосходное зрение и быть околпаченным? У Аргуса имелась сотня глаз, которые всматривались во все углы, – но его все равно провели. Богу известно, сколько на свете таких мужей, которые мнят, будто их жены чисты и целомудренны. Что тут скажешь? Чего ты не знаешь, то тебя и не ранит.

Но вернемся к милой и свежей Мае. Она раздобыла воск и сняла слепок с того серебряного ключика от сада, который всегда хранился у Януария. Потом она потихоньку передала этот слепок Дамиану, а тот изготовил копию ключа. Я не стану предвосхищать события. Лучше послушайте меня – и вы узнаете, какие чудеса происходили с этим садом и его калиткой.

Овидий, мой учитель! Ты знаешь всю правду жизни. Ты говорил, что нет на свете такой хитрости, такой уловки, которую любовники не пустили бы в ход ради удовлетворения своей страсти. Ничто не кажется им непреодолимым. Ничто не кажется им слишком сложным. Вспомните Пирама и Фисбу – за ними строго наблюдали и присматривали, а они все равно умудрились общаться через стену. И никто не смог об этом догадаться.

Но вернемся к нашей истории. Утром 7 июня (только вот что за год был, я не знаю) Януарий, побуждаемый женой, возымел большую охоту пойти в сад и предаться там некоторым забавам. Ему захотелось порезвиться с ней. Итак, в то утро он ворковал Мае на ушко:

«Вставай, дорогая, проснись, малышка. Уже слышно, как поет горлица, голубка моя, зимние бури миновали. Поднимись же. Открой свои голубиные очи. Пойдем со мной. О, груди твои слаще вина. Сад обнесен стеной. Там никто не увидит нас. Ступай со мной, ты так бела и прекрасна. Ты пленила мое сердце своей безупречной красотой и добродетелью. Пойдем. Давай позабавимся. Ты одна – мое наслаждение».

Тем временем Мая подала знак Дамиану, чтобы он поскорее проник в сад через калитку. Дамиан взял поддельный ключ, отпер калитку и тихонько прокрался в сад. Никто не видел и не слышал его. В саду он спрятался за кустом. Теперь в сад вошел Януарий, слепой, как камень; Маю он держал за руку. С громким лязгом захлопнув за собой калитку, он повернулся к ней и сказал:

«Вот теперь, жена, мы здесь с тобой наедине. Ты – существо, которое я люблю больше всего на свете. Господь свидетель, я скорее самому себе перережу горло, чем обижу тебя. Помнишь, как я выбирал тебя? Я выбрал тебя не из алчности, дорогая моя, а из любви к тебе. Пускай я стар и слеп – я объясню тебе, в чем счастье верности. Это твой долг перед Иисусом Христом и перед твоей собственной честью. А еще конечно же ты унаследуешь все мое имущество – дворец, деньги, все-все. Я уже завтра составлю завещание, где это будет написано. А теперь, душа моя, я попрошу тебя о маленьком поцелуе. Пускай твои губы запечатают наш договор. И, кстати, не вини меня за ревность. Твой образ так глубоко запечатлен у меня в сердце, что, когда я думаю о твоей красоте и моей старости, то мне становится невыносима мысль о разлуке с тобой. Ты всегда должна оставаться рядом со мной, моя драгоценная, потому что я люблю тебя. А теперь поцелуй меня, милая. И давай пройдемся».

Мая, выслушав его, принялась тихонько плакать. Потом она успокоилась и ответила ему:

«Я так же, как и вы, хочу сберечь душу незапятнанной. Конечно же я должна блюсти свою честь. Нежный цветок моей женственности – в ваших руках. Я отдала его вам, когда священник связал нас священными узами супружества. Дорогой мой господин, я молю Бога о том, чтобы никогда не наступил день, когда я опозорю свою семью или обесчещу свое имя. Я никогда не стану неверной женой. Да скорее я умру самой мучительной смертью на свете. Если я обману вас, зашейте меня в мешок и бросьте в ближайшую реку. Я благородная женщина, а не какая-нибудь шлюха. Почему вы со мной так говорите? Что ж, мужчины вечно изводят жен попреками, они вечно подозрительны и недоверчивы, потому что сами постоянно изменяют им».

Она уже заметила, что за кустом спрятался Дамиан. Она легонько кашлянула, а потом, используя язык знаков, велела ему залезть на грушу, где висело много спелых плодов. Он мигом вскочил и забрался на дерево. И сразу же понял, что она задумала: он читал ее мысли куда быстрее Януария. К тому же она уже передала ему письмо, где описывала свой план. Пока я оставлю его там, на груше, а Мая с Януарием пускай прогуливаются между цветочными клумбами.

День был ясный, и по дрожащему воздуху на землю спускались золотые лучи Феба, согревая своей лаской цветочки. В ту пору года это божество находилось в созвездии Близнецов, и близилось солнцестояние. Скоро сияющее солнце должно было склониться к закату. Случилось так, что в этот самый день Плутон, царь духов, тоже вошел в этот сад, только с противоположной стороны. Его сопровождала жена Прозерпина и вся ее женская свита. Если помните, он похитил ее с Этны, когда она собирала дикие цветы на горном склоне. Можете прочитать об этом у Клавдиана, в «Похищении Прозерпины», где он описывает черную колесницу, на которой ее увез владыка подземного царства.

Плутон уселся на зеленый дерн посреди обнесенного стеной сада и обратился к царице с такими словами:

«Жена моя, никто не станет спорить со мной. Каждый день опыт учит нас, что женщины коварно предают мужчин. Я мог бы рассказать миллион историй об их обманах и изменах. О Соломон, мудрейший и богатейших из людей, стяжатель человеческой славы! Кто сумел бы забыть или презреть твои слова? Ты восхвалял доброту рода людского и заметил: „Я нашел одного стóящего человека из тысячи. А среди женщин стóящих не нашел“. Так говорил царь Соломон, а уж он-то прекрасно знал о подлости женского племени! Иисус, сын Сирахов, сочинитель Экклезиаста, редко говорит о вас, женщинах, с почтением. Да пожрет вас бушующее пламя! Да падет чума на ваши кости! Ты видишь, что сейчас произойдет? Сейчас этому знатному рыцарю, старому и слепому, наставит рога его собственный слуга. Погляди – этот похотливый негодяй уже забрался на ветви груши. А теперь я объявляю – силою моих царских чар, – что к этому почтенному старцу вернется зрение! Как только жена предаст его, он вновь станет зрячим. Тогда он узнает о ее коварной измене – и к ее великому стыду, и к позору прочих потаскух».

«Ах, вот как? – резко отозвалась Прозерпина. – Вот, значит, что ты задумал? Что ж! Клянусь душой моего деда, великого Сатурна, что я внушу этой женщине подходящий ответ. Я буду помогать и всем остальным женщинам, которых обвиняют в чем угодно. Если даже их застигнут во грехе, я буду делать так, что они за словом в карман не полезут. Они одолеют своих обвинителей. Ни одна из них не умрет из-за того, что наготове не оказалось колкого ответа. Даже если мужчина собственными глазами увидит, как его обманывают, женщина будет смело отпираться. Она будет плакать, божиться и кипятиться, пока не одержит победу в споре. Ведь вы, мужчины, доверчивы, как гуси. Да и что для меня значат все эти знаменитости, на которых ты ссылаешься? Я сама прекрасно знаю, что этот еврей, этот твой Соломон, обнаружил среди женщин множество дурочек. Пускай он так и не встретил ни одной порядочной женщины – но ведь другим-то мужчинам попадались и верные, и преданные, и добродетельные женщины. А как же все эти добрые христианки, которые приняли мученичество, доказав тем самым стойкость веры? В римских анналах полно историй о добродетельных женах. Не гневайся, дорогой муж. Я объясню тебе, чтó имел в виду Соломон, когда говорил, что не встречал хороших женщин. Я истолкую тебе его слова. Он разумел, что высшее благо присуще одному лишь Богу, а любое создание из плоти – будь то мужчина или женщина – хрупко и несовершенно.

Так или иначе, Соломон – это всего лишь один человек. Зачем поднимать вокруг него такую шумиху? Ну, выстроил он большой храм Богу – ну и что с того? Что с того, что он был богат и мудр? Ведь он строил храмы и языческим богам, а это – страшное кощунство. Можешь сколько угодно извинять его недостатки, но он был распутником и идолопоклонником! В старости он и вовсе отрекся от Бога. В Библии рассказывается, что Господь пощадил его лишь из уважения к памяти отца его, Давида. Если бы не слава Давидова, то Соломон лишился бы своего царства гораздо раньше, чем можно было ожидать. Я гроша ломаного не дам за всю ту клевету, которую он и прочие писаки обрушили на головы женщин! Я сама – женщина, я должна выговориться, а иначе у меня сердце не выдержит. Да как он смел обзывать нас болтуньями и еще более обидными словами? Пока я жива, я буду бранить его за его подлые высказывания. Я не дам ему спуску».

«Успокойся, дорогая моя, – отвечал ей Плутон. – Обуздай свой гнев. Я сдаюсь! Но раз уж я поклялся вернуть ему зрение, то должен сдержать клятву. Мое слово – закон. Я – царь. Я не могу нарушать свое слово».

«А я – царица! Эта молодая женщина даст мужу достойный ответ. Я ручаюсь в этом. Вот. Но давай прекратим споры. Я не хочу больше препираться с тобой».

Давайте теперь оставим владык сказочного царства и вернемся к Януарию. Он наслаждался прогулкой по саду вместе с Маей и щебетал, как волнистый попугайчик.

«Знаешь, – ворковал он, – я люблю тебя больше всего на свете. Я всегда буду любить тебя».

Они ходили взад-вперед по дорожкам, а потом снова вернулись к груше, на которой спрятался Дамиан. Он сидел там в вышине, скрывшись в зеленой листве. И вот Мая, полная здоровья и бодрости, вдруг заговорила пронзительным голосом:

«Ах! У меня страшно болит в боку. Мне нужно немедленно съесть одну из этих зеленых груш, что висят тут на дереве. Я больше думать ни о чем не могу. Хочу груш! Прямо сейчас! Ради Бога, муженек, позвольте мне поесть фруктов. А иначе я умру. Груш! Хочу зеленых груш!»

«Ах ты, Господи! – расстроился старик. – Жаль, что тут нет слуг, которые залезли бы на дерево. А я-то ведь слеп. Я не могу тебе помочь».

«Нет, можете! Если вы обхватите дерево обеими руками – вот так, – то я поставлю ноги вам на спину и заберусь на дерево. Поверьте мне. У меня это получится».

«Конечно, я тебе верю. Я для тебя все что угодно готов сделать. Вот так – правильно?»

Он встал поближе к дереву и нагнулся, подставив ей спину. Она поставила ему на спину ногу и, схватившись за ветку, взобралась на грушу.

Дамы, простите меня за следующий эпизод. Я – человек грубый. Я не могу лакировать действительность. Как только Мая залезла на дерево, Дамиан задрал ей платье и засунул ей кое-что кое-куда.

Когда Плутон увидал, как Януарий терпит столь великое бесчестье, он вернул старику рыцарю зрение. Тот стал видеть даже лучше прежнего – и конечно же ему первым делом захотелось взглянуть на свою прелестную жену. Он поднял взгляд на дерево – и что же? Он увидал, какую лихую пляску там отплясывает Дамиан. Я не стану больше ничего говорить. Это ведь невежливо. Я уже и так сказал достаточно. Тут Януарий принялся кричать и вопить, словно мать, лишившаяся единственного сына.

«На помощь! – орал он. – Караул! Беда! Тревога! Что ж ты делаешь, потаскушка?»

«Что это с вами, сударь? – рассудительно отвечала ему Мая. – Имейте терпение. Будьте благоразумны. Я ведь только что исцелила вас от слепоты. Господь мне свидетель – я не лгу. Мне было сказано, что существует единственный способ вернуть вам зрение: если я соглашусь побороться на дереве с мужчиной, то вы исцелитесь. Это правда. Видит Бог, мои намерения были чисты».

«Побороться? – воскликнул Януарий. – Да я видел, что он с тобой делал! Да чтоб вам обоим от стыда помереть на месте! Вы же там совокуплялись! Я своими глазами все видел. Или пусть меня повесят!»

«Значит, мое лекарство не подействовало, – возразила Мая. – Если бы вы в самом деле все видели, то не стали бы такого говорить. Значит, у вас близорукость или косоглазие, а вовсе не хорошее зрение!»

«Да я так же хорошо вижу, как видел раньше! Благодарение Богу. Оба глаза были у меня широко раскрыты. И я уверен – мне так показалось, – что вы совокуплялись».

«Вы все еще ослеплены, добрый мой муж. Вы представляете бог весть что. И все это – вместо благодарности за то, что я пытаюсь исцелить вас от слепоты. Я-то проявляю такую доброту, а вы…» – Тут она разрыдалась.

«Ну-ну, женушка, – сказал Януарий. – Давай обо всем этом забудем. Спускайся же с этой груши. Если я тебя обидел нехорошим словом, то я уже понес наказание: ты ведь плачешь. Мне действительно померещилось, будто Дамиан забавляется с тобой любовной игрой. Клянусь душой моего отца: мне привиделось, что подол твоего платья прижат к его груди».

«Можете думать что хотите, – отвечала Мая. – Но человек, которого внезапно разбудили, не может сразу взять в толк, что же происходит. Ему надо окончательно пробудиться, чтобы увидеть все ясно. Вы ведь в каком-то смысле спали. Вы были слепы. Неужели вы ожидали, что, как только глаза у вас откроются, вы увидите все отчетливо и ясно? Нет, вам придется подождать день или два, пока зрение ваше окончательно не восстановится. А до тех пор вам еще какой-нибудь обман примерещится. Будьте осмотрительны, дорогой муженек. Мужчины каждый день становятся жертвами своих видений или фантазий. Кто неверно истолковывает то, что видит, тот и судит неверно». – И с этими словами она спрыгнула с дерева в его объятия.

Был ли кто счастливее Януария в тот миг? Он крепко обнял ее и всю исцеловал. Он провел рукой по ее животу, а потом, млея от радости, вернулся вместе с ней к себе во дворец.

Ну, добрые пилигримы, надеюсь, и вы остались довольны. На этом заканчивается мой рассказ о Мае и Януарии. Да благословит вас всех Господь.

Здесь заканчивается рассказ Купца о Януарии