Текст книги "Убийственное совершенство"

87

Комната была маленькая. Оконные рамы отсырели и разбухли, так что краска сильно облупилась, а замазка раскрошилась. Стекла дребезжали от ветра. Небо было серым и хмурым, то и дело накрапывал дождь, за линией волноломов бушевало темное зловещее море.

В номере стояли узкая одноместная кровать, телевизор, который он никогда не включал, стол, умывальник и пара стульев. На столе лежала его Библия. На стене, на месте репродукции «Воза сена» Констебла, висело распятие. Репродукцию он снял и засунул на шкаф.

Каждое утро он просыпался в этой холодной, неприветливой комнате, в чужой стране, читал утренние молитвы, потом садился за стол, включал ноутбук и с надеждой открывал почту. И испытывал острейшее разочарование. Спам, один спам, непрестанный поток спама. Каждый день он получал письма с советами, как заработать состояние, рекламные рассылки, предложения от женщин посетить их страницу. Он смотрел на этих женщин, о да, и они неимоверно злили его; он грустил и одновременно радовался.

Радовался тому, что скоро все кончится и он окажется далеко-далеко отсюда, в объятиях Лары, и они будут делать детей, делать так, как положено Богом, а не Сатаной.

Дети, повинуйтесь своим родителям в Господе, ибо сего требует справедливость. Почитай отца твоего и мать, это первая заповедь с обетованием: да будет тебе благо, и будешь долголетен на земле (Еф., 6: 1 – 3).

Он не должен был держать это у себя, поскольку это был греховный предмет, но жить без этого он не мог. Единственное напоминание о ней. Лара дала ему это в то утро, когда они расстались. Маленькая цветная фотография. Лара, в простом летнем платье, стоит на веранде того самого дома в Калифорнии, где они познакомились. Она улыбается; длинные черные волосы падают ей на плечи, гладкие, словно шелк. Прошло уже больше трех лет. Но он помнил каждую мелочь, запах ее кожи, волос, каждое мимолетное прикосновение, каждое слово, каждое обещание, каждое ее дыхание. Я буду ждать тебя, Таймон, ангел мой, счастье мое, я буду ждать тебя до скончания веков.

Скоро, Лара! С Божьей помощью, я очень скоро вернусь к тебе!

Сегодня был понедельник. От единственной батареи исходило слабое тепло. Он бегло просмотрел входящие письма, очередную порцию электронного мусора, и вдруг его сердце учащенно забилось. Письмо без подписи, отправленное с незнакомого адреса.

Он превращает реки в пустыню и источники вод – в сушу, землю плодородную – в солончатую, за нечестие живущих на ней. Он превращает пустыню в озеро, и землю иссохшую – в источники вод; и поселяет там алчущих, и они строят город для обитания; засевают поля, насаждают виноградники, которые приносят им обильные плоды. Он благословляет их, и они весьма размножаются, и скота их не умаляет (Псалом 106).

Это было письмо, которого он ждал шесть долгих недель. Сигнал исполнить то, ради чего он прибыл, и возвращаться наконец домой!

Он закрыл почту и вышел из Интернета. Душа его пела. Так, теперь надо действовать быстро. Нужно многое сделать, но у него уже есть опыт. Это не займет много времени.

Он спустился позавтракать, занял отдельный столик, стараясь не встречаться ни с кем глазами и не вступать в контакт, прочитал про себя благодарственную молитву и приступил к еде. Мысленно он составлял список необходимых покупок. Кое-что он уже приобрел, заказал через Интернет. За остальным надо было отправляться в магазин. Его учили покупать все по отдельности, в разных магазинах, в разных городах. Он иностранец, и его запомнят гораздо легче, чем обычного покупателя. Американец в Суссексе, в январе. Диво дивное. Бельмо на глазу.

Но это не имеет значения. Он уедет раньше, чем они спохватятся.

88

Шейла Микаэлидис, с ледяным выражением лица, сидела за своим письменным столом из сосны. Был полдень вторника.

Наоми посмотрела в окно. За спиной Шейлы дождь заливал ярко-зеленую садовую лужайку. На газоне сидел дрозд; он раскрыл клюв и вытащил из земли извивающегося червяка.

– Почему ни вы, ни ваш муж не сказали мне правду о ваших детях? – начала Шейла.

– Прошу прощения, – произнесла в ответ Наоми. – Боюсь, я не понимаю, о чем вы.

– Вот как? Имя Детторе вам о чем-нибудь говорит? – Доктор Микаэлидис нахмурилась.

Джон и Наоми переглянулись.

– Да, мы обращались к нему в клинику, – признался Джон.

– Но совсем не затем, зачем вы могли бы подумать, – торопливо добавила Наоми.

– А что я могла бы подумать, миссис Клаэссон?

Наоми сцепила пальцы.

– Что мы… что… что мы хотели… – Ее голос оборвался.

– «Ребенка на заказ»? – подсказала Шейла.

– Нет, – возразила Наоми. – Это не так. Совсем не так.

– Да?

Наоми кивнула на фотографию на письменном столе:

– Это ваши сыновья?

– Да.

– Нормальные, здоровые ребятишки?

– Ну, не такие уж и ребятишки. Луису двадцать, а Филипу – двадцать два.

– Но они здоровы? С ними все в порядке? – настойчиво спросила Наоми.

– Давайте лучше вернемся к вашим детям, миссис Клаэссон, если вы не возражаете. Вы ведь здесь из-за них.

– Возражаю. Я возражаю.

– Милая, – вмешался Джон.

– Что «милая»? – Она резко обернулась. Потом снова обратилась к Шейле: – Мы поехали в клинику Детторе только потому, что он дал нам надежду. Он был единственным специалистом, который мог нам помочь.

– Помочь в чем?

– Родить нормального ребенка. Ребенка без этого ужасного гена, который есть и у Джона, и у меня.

– Детторе уговорил вас на близнецов?

– Нет, – ответил Джон. – Мы хотели одного ребенка. Сына. Мы не знали, что у нас будет двойня.

Все помолчали. Шейла нарушила тишину первой:

– Вы знаете что-нибудь о других родителях, обращавшихся к Детторе?

– Немного, – сказал Джон.

– Три семьи, все с детьми-близнецами, все из пациентов Детторе, были убиты за последние пару лет, – сообщила Наоми. – Это связано с какими-то религиозными фанатиками. С сектой.

– Поэтому мы никому не рассказываем о Детторе. Нам посоветовали быть как можно незаметнее, – добавил Джон.

– Непростая задача. Учитывая то, что о вас полно информации в Интернете.

– Вот мы и стараемся не высовываться.

– Какое значение это имеет для вас? – спросила Наоми. – По-вашему, Люк и Фиби – люди второго сорта? Из-за того, что они были зачаты не так, как все остальные? Вы это хотите сказать?

– Абсолютно нет. Но если помните, я просила вас рассказать о любых событиях, которые могли повлиять на поведение Люка и Фиби. Важна любая информация. Вы ни словом не обмолвились о том, что сами формировали их геном, а я полагаю, мне было бы очень полезно знать об этом с самого начала. Вы так не считаете?

– Нет… – начала Наоми, но Джон положил руку ей на плечо:

– Доктор Микаэлидис права, милая. Мы должны были ей рассказать.

Наоми уперлась взглядом в ковер. Она вдруг почувствовала себя школьницей, которую отчитывает строгая директриса.

– Доктор Микаэлидис, все не совсем так, как вам представляется. Мы просто хотели, чтобы доктор Детторе убрал гены болезней.

– И все?

– Более или менее.

– «Более или менее»? – повторила психолог.

Повисла еще одна пауза.

– Мы согласились на еще кое-какие изменения, – заговорил Джон. – Чтобы… помочь своим детям. В некоторых областях.

– Каких именно областях?

Джон тоже ощутил себя школьником, которого вызвали на ковер. Почему-то он почувствовал желание оправдаться.

– Например, чтобы они были менее восприимчивы к болезням. Мы улучшили их иммунитет.

– Когда мы говорим их, это… в общем, неправильно, – поправила Наоми. – Мы думали только об одном ребенке.

– Мальчике, – вставил Джон. – Сыне.

– А он убедил вас, что близнецы лучше?

– Он не сказал ни слова о близнецах, – терпеливо повторил Джон. – Мы узнали об этом намного позже, когда срок был уже довольно большой. И все изменения, которые мы решили внести в геном, были не очень существенны. Мы хотели, чтобы наш сын был высоким. Чтобы у него был хороший слух и хорошее зрение. И чтобы он меньше нуждался в сне, когда станет старше. И получал больше энергии из меньшего количества пищи.

– И еще мы решили улучшить его способность усваивать информацию.

– Меньше сна и повышенная способность усваивать информацию, – повторила психолог. – А теперь вы удивляетесь, что они не спят всю ночь и сидят за компьютером, пытаясь узнать как можно больше? Чего вы ожидали, спрашивается?

– Не этого, – возразила Наоми. – Мы хотели помочь им преуспеть в этой жизни. А не превратить в… – Она прикусила губу.

– Во фриков. В уродцев, – сказал Джон. – Вот слово, которое моя жена не решается произнести.

– Вот какими вы видите своих детей, доктор Клаэссон? Вы считаете их уродцами?

– Уродцы не в цирковом смысле слова. Я имею в виду, они отличаются от других детей. Как будто… сделаны из другого теста.

– Полагаю, они и сделаны из другого теста, – заметила Шейла.

Джон и Наоми ничего не ответили.

– Если вы хотите, чтобы я вам помогла, начиная с этой минуты должны быть абсолютно откровенны. – Психолог по очереди посмотрела на них обоих. – Я хочу, чтобы вы сказали мне прямо: когда вы были в клинике, доктор Детторе предлагал вам некий стандартный набор?

– В каком смысле? – не поняла Наоми.

– В смысле – предлагал ли он своим пациентам – клиентам – что-то вроде контракта? Возможно, там был прописан определенный уровень IQ, – она принялась загибать пальцы, – определенный рост, талант к определенным видам спорта? У вас не возникло ощущения, что все эти вещи взаимосвязаны? Что одно влечет за собой другое?

– Нет, – сказал Джон. – У нас был огромный выбор.

– Слишком огромный, – добавила Наоми. – Мы даже растерялись.

Они попытались припомнить как можно больше «опций» из списка, предложенного Детторе. Выслушав их, Шейла взглянула на экран компьютера, потом откинулась в кресле и задумчиво посмотрела на Джона и Наоми:

– У меня есть кое-какие новости. Последний раз мы встречались с вами в конце прошлой недели. С тех пор я получила ряд сообщений от детских психологов – от двадцати шести, если быть точным. Их пациенты – дети, зачатые в клинике доктора Детторе.

– Я думал, это конфиденциальная информация, – сказал Джон.

– Так и есть. Поэтому мои коллеги сначала поговорили с родителями этих детей и спросили, не возражают ли те против распространения сведений и не согласятся ли они побеседовать со мной.

Она снова взглянула на экран, положила ладони на стол и чуть подалась вперед.

– Все дети – близнецы. И во всех случаях это явилось сюрпризом для родителей. У всех детей очень высокий интеллект, они выглядят старше своих лет и имеют точно такие же отклонения в поведении, как Люк и Фиби.

89

Джон и Наоми молчали не меньше минуты, пытаясь переварить то, что сказала доктор Микаэлидис.

– Вы хотите сказать, что они клоны? – спросил Джон. Его горло вдруг сжалось от ужаса.

– Нет. Я попросила нескольких родителей прислать мне фотографии, потому что такая мысль тоже пришла мне в голову. Все дети разные. – Шейла неожиданно улыбнулась. – Кроме того, у меня большой опыт, я же наблюдаю родителей с детьми, поэтому могу вас уверить – между вами и вашими близнецами есть совершенно определенное сходство.

– Слава богу, – выдохнула Наоми.

– У всех высокий уровень интеллекта, все выглядят старше своих лет, те же проблемы с поведением, и все близнецы, – повторил Джон. – Но как это возможно? Мы выбрали только некоторые пункты из списка. Другие родители наверняка выбрали что-то иное, может быть более радикальное. Как так получилось, что все дети настолько похожи?

– Может быть, по той же самой причине, по которой вы хотели иметь только одного ребенка, а в результате получили двойню? – загадочно предположила психолог.

Наоми непонимающе посмотрела на нее:

– И что это значит?

– То, что у доктора Детторе были свои собственные планы. Вот на что намекает доктор Микаэлидис, – сказал Джон.

Наоми медленно кивнула:

– Вы знаете, в глубине души я подозревала то же самое. С тех самых пор, как Люк и Фиби появились на свет.

– У доктора Детторе не слишком хорошая репутация в научном мире, – заметила Шейла. – Достаточно почитать его интервью, и сразу становится понятно – это человек с крайне узкими взглядами, совершенно незнакомый с таким понятием, как медицинская этика. И при этом не воспринимающий критику.

– Вы думаете, он использовал Наоми – и десятки других женщин – как своего рода… суррогатных матерей для своих экспериментов?

– Боюсь, что это вполне вероятно.

Джон и Наоми беспомощно посмотрели друг на друга. Они не знали, что сказать.

– Но это не должно повлиять на ваше отношение к собственным детям, – продолжила психолог. – Даже если их генетическая «начинка» не совсем такая, как вам бы хотелось, они все равно ваши. Ваша плоть и кровь.

– И что теперь будет? – мрачно спросила Наоми. – Бесконечная череда социальных экспериментов? Такое ощущение, что Люк и Фиби – подопытные крысы для ненормальных ученых и психиатров со всего мира.

– Но что же все-таки важнее, наследственность или воспитание? – не выдержал Джон. – Доктор Детторе говорил, что, как бы мы ни влияли на гены своего ребенка – своих детей, – это все равно не будет иметь определяющего значения. Что то, каким он станет, зависит главным образом от нас. Может, наша любовь и забота смогут изменить их? Может, именно это станет главным, а не то, что сделал с ними Детторе?

– В обычных обстоятельствах я бы с вами согласилась. До известной степени. Помните, на прошлой неделе мы говорили об эпистемологическом пределе? О том, на что способен обычный человеческий мозг? То, как ведут себя ваши дети, заставляет предположить, что для них моральных ограничений не существует. И вообще их поведение характерно не для трехлетних детей, а для подростков раз в пять старше. – Шейла открыла бутылку с минеральной водой и наполнила стакан. – Самая важная вещь для родителей – связь со своими детьми. Контакт. Мне кажется, вам не хватает как раз этого. И вы от этого страдаете. Я правильно понимаю?

– Да, – сказала Наоми. – Абсолютно. Я всего лишь их служанка, не более. Я их мою, кормлю, убираю за ними – и это все. И более того, они, судя по всему, не хотят, чтобы я делала что-то помимо этого. На днях Люк порезал палец, но не прибежал ко мне пожаловаться. Он показал порез Фиби. А когда я заклеила ранку пластырем, даже не сказал мне спасибо.

– Я считаю, вам было бы полезно пообщаться с другими родителями, о которых я говорила. В случае, если они согласятся. Очень даже полезно.

– Кто-нибудь из них живет в Англии? – спросила Наоми.

– Те, о которых я знаю, – нет. Но их может быть гораздо больше, чем мы думаем.

– Я пообщаюсь с кем угодно, из любой части света. Охотно.

Шейла отпила воды.

– Я попробую это организовать. Но предупреждаю – не ждите магических решений. Не стоит надеяться на многое. По словам моих коллег, эти родители находятся в точно такой же ситуации, как и вы.

– А эти другие дети тоже убивали своих питомцев, как Люк и Фиби? – спросил Джон.

– Мы не обсуждали это в подробностях, но кое-какие факты есть. Близнецы из Ла-Джоллы, Калифорния, задушили своего спаниеля, после того как отец пожаловался на его постоянный лай. Они подумали, что папа обрадуется, ведь они решили проблему. Близнецы из города Крефельда, в Германии, перерезали глотку коту – он принес в кухню мышь и напугал мать. Похоже, неспособность распознавать разницу между живым и мертвым – общая черта таких детей. Они не то чтобы злые – у них просто совершенно другая система ценностей. То, что кажется нормальным нам с вами, они не понимают.

– Но можно же их как-то научить? – спросила Наоми. – Мы должны уметь воздействовать на них как родители. Вы должны подсказать нам как.

– Думаю, нам в самом деле нужно поговорить с другими родителями, милая, – сказал Джон. – Давай примем предложение доктора Микаэлидис. Нужно собрать как можно больше мнений.

– У вас удачные, счастливые дети, доктор Микаэлидис, – с горечью произнесла Наоми. – Вы не можете понять, каково это – чувствовать себя ненужной. Использованной – да, именно такие у меня ощущения. Как будто я всего-навсего такое средство транспортировки. Контейнер, который был им нужен для того, чтобы появиться на свет. Я хочу получить детей, которых родила, обратно, доктор. Не как фриков, а как… детей. И я хочу, чтобы вы мне помогли.

Психолог сочувственно улыбнулась:

– Я вас понимаю. Этого хотела бы любая мать. Но не знаю, получится ли у меня помочь. В любом случае, чтобы изменить отношения с Люком и Фиби, вам нужно измениться самим. Сменить систему координат.

– Как это?

– В первую очередь перестать думать о них как о детях, а начать воспринимать как людей. На их день рождения вы пригласили клоуна, так? – Шейла многозначительно посмотрела на Джона и Наоми.

– Вы считаете, это была ошибка? – спросил Джон.

– Вам нужно полностью перестроиться. Если вы хотите наладить контакт с Люком и Фиби, обращайтесь с ними как с подростками. По уму они как раз соответствуют этому возрасту.

– Но как же детство? – спросила Наоми. – И какой подросток захочет с ними дружить? Это просто… Хорошо. – Она в отчаянии покачала головой. – Я знаю, есть примеры, когда дети-вундеркинды поступают в университет в двенадцать лет и все такое. Но почитайте о них несколько лет спустя – обычно годам к тридцати они перегорают. То, что вы советуете, – значит порвать все книжки по воспитанию.

– Миссис Клаэссон, – мягко, но внушительно сказала психолог, – для вас никаких книжек по воспитанию не существует. Считайте, что вы и ваш муж выбросили их в окно в тот самый день, когда обратились в клинику Детторе.

90

Январь, грустно подумала Наоми, глядя на мокрые деревья и раскисшие поля. Унылые недели после Рождества, когда все украшения уже убраны, никаких развлечений не предвидится, а впереди еще целый февраль и большая часть марта. Только после этого погода начнет хоть как-то радовать.

Два часа дня, а свет, кажется, уже начинает идти на убыль. Через пару часов будет почти темно. На повороте «сааб» въехал в глубокую лужу, и вода окатила лобовое стекло. «Дворники» принялись монотонно разгонять ее. Наоми проводила взглядом голые кусты у обочины. Зеленый пакет застрял в ветках и трепетал на ветру. Одинокая курочка фазана неутомимо вышагивала по краю поля, словно заводная игрушка на батарейках.

Мелькнул загон для телят; шины захрустели по гравию. Джон остановил машину напротив крыльца, рядом с грязным белым «субару» Наоми и аккуратным «ниссаном-микра» ее матери. Наоми обернулась к Джону и поразилась, до чего опустошенным и усталым он выглядит.

– Милый, да, я возражала против того, чтобы нанять Люку и Фиби няню, и на прошлой неделе, когда Шейла предложила отправить детей в специнтернат, я тоже возражала, но теперь, после сегодняшнего разговора, я… изменила мнение. Думаю, что она, возможно, права. Им нужна помощь специалистов… Или как бы это назвать – особое воспитание… обучение. Не важно.

– И ты не думаешь, что это означает признать свое поражение?

– Вот если мы будем позволять себе раскисать и опускать руки – это и будет означать, что мы признали свое поражение. Нужно перестать чувствовать себя так, будто мы потерпели неудачу. Мы найдем способ направить их жизнь в другое русло. Так чтобы было хорошо и нам, и им самим.

Джон помолчал. Потом нежно погладил ее по щеке.

– Я люблю тебя, – сказал он. – Я правда очень тебя люблю. Прости меня за то, что втянул тебя во все это.

– Я тоже тебя люблю. – На глаза Наоми набежали слезы. – Твоя сила и поддержка помогли мне пережить смерть Галлея. А теперь у нас двое здоровых детей. Мы… – Она всхлипнула и высморкалась. – Мы должны поблагодарить судьбу, тебе не кажется?

– Конечно, – кивнул Джон. – Конечно, должны.

Они вылезли из машины и, втягивая голову в плечи, быстро добежали до крыльца и нырнули внутрь.

– Мы дома! – крикнула Наоми, стягивая пальто.

Из гостиной доносились голоса. Американский акцент. Джон тоже снял пальто, повесил его на крючок и вслед за Наоми прошел в комнату.

Мать Наоми, в теплом просторном свитере рельефной вязки, сидела на диване. В руках у нее было вышивание. По телевизору шел какой-то старый черно-белый фильм; звук, как обычно, был включен почти на полную громкость.

– Как все прошло? – спросила Анна.

– Все нормально, – ответила Наоми, убавив звук. – Где дети?

– Играют на компьютере наверху.

– Никто не звонил?

– Нет. Вообще никаких звонков. – Чуть нахмурившись, Анна поковыряла ткань иголкой. – Хотя кое-кто заходил. Примерно через полчаса после того, как вы уехали.

– И кто же? – поинтересовалась Наоми.

– Один очень приятный молодой человек. Думаю, американец.

– Американец? – повторила за ней Наоми. Она почувствовала смутное беспокойство.

– Ну да. Он ошибся адресом. Ему нужна была какая-то ферма, я не запомнила название. Никогда не слышала о ней раньше.

– Как он выглядел? – спросил Джон.

Мать Наоми немного подумала.

– Очень аккуратно одет, очень вежливый. В рубашке, галстуке и темном костюме. Только одна забавная деталь… знаешь, дорогая, твой отец еще всегда так делал. Он завязывал галстук, но второпях забывал застегнуть пару верхних пуговиц на рубашке. Вот этот молодой человек как раз забыл застегнуть две пуговицы. И я разглядела, что у него на груди висит… Господи, как же его… у меня с памятью творится что-то странное, все слова вылетают из головы. Ах да, какая я глупая! Распятие.