Текст книги "Первая формула"

Моментально вспылив, Элойн невольно тянется к кожаному ремешку на бедре и вдруг чувствует на своем плече мягкую женскую ладонь. Марания многозначительно сжимает пальцы, а ее испуганный взгляд говорит сам за себя. Элойн берет себя в руки и оправляет юбку.

Осматривается вокруг. Теперь о «Черной бочке» ей известно все, что надо знать.

На галерее, поднимающейся над залом, рядком стоят женщины, одетые примерно так же, как и Марания. Шестеро мужчин разглядывают их снизу.

Еще один сидит у стойки бара, посматривая в зал с привычным безразличием, однако не приходится сомневаться, что ни одна мелочь от его внимания не укроется. Лицо у него ястребиное, с крупным крючковатым носом и острыми скулами. Удобная, свободного кроя серая одежда в темном зале выглядит ярким пятном. Рука, не скрываясь, покоится на рукояти острого ножа. Яснее ясного, что оружие мужчина пускал в ход далеко не раз.

Здесь точно не то место, где рассказывают истории. Здесь они начинаются, а многие из них – заканчиваются.

– Это и есть Дантонио, – дышит Элойн в ухо Марания.

Затем тихо бормочет себе что-то под нос, однако острый слух певицы улавливает ее слова: «Рахоме диавелло, Солюс…» Марания кладет ладонь на сердце, подносит ее к губам и вытягивает над головой.

Элойн быстро переводит в уме слова молитвы: «Избавь меня от дьявола, господи…» Стоит ли говорить, что бога здесь днем с огнем не сыщешь, а вот нескольких богоотступников – запросто.

– Спасибо, Марания, ты мне очень помогла. – Элойн целует девушку в щеку. – Дальше я сама справлюсь. Поди отдохни.

Девушка делает попытку запротестовать, однако, взглянув в решительное лицо спасительницы, захлопывает рот. Низкий реверанс, взгляд украдкой в сторону владельца таверны – и она исчезает так быстро, словно ее и не было в зале.

Элойн переводит дух и присущей танцовщицам спокойной плавной походкой движется к бару. Выглядит она уверенно, словно завсегдатай таверны, которому нечего опасаться под ее сводами.

Дантонио слегка изменяет позу, однако в сторону приближающейся женщины вроде бы и не смотрит. Впрочем, Элойн уверена: он все прекрасно видит. Двигается Дантонио с ловкостью и безмятежностью могучего кота. На ничего не подозревающую жертву такой хищник наброситься всегда успеет.

Элойн уже рядом – еще пара шагов, и они окажутся лицом к лицу. Наконец она останавливается на расстоянии вытянутой руки от Дантонио. Подбирает юбку, делает реверанс. Она здесь чужая, и ее поведение местным непривычно. Здесь не место для обмена любезностями. Впрочем, самые примитивные манеры иногда дают большой выигрыш.

– Сенгеро Дантонио?

Мужчина выпрямляется на своем табурете и, словно невзначай, откидывает в сторону полу длинной куртки, обнажив плоский живот с перекрестьями шрамов. Такие отметины могут оставить только ножи.

К дракам ему не привыкать… И к боли тоже.

– Все верно, сенгера…

Очевидный вопрос повисает в воздухе.

Улыбнувшись, Элойн представляется:

– Эвания. Просто Эвания.

Дантонио также отвечает улыбкой, однако его глаза холодны. Он внимательно изучает гостью, словно земледелец, присматривающийся к лошади на рынке.

– Итак, сенгера Простоэвания, ты в наших краях впервые?

Элойн наклоняет голову в знак согласия.

– Что же привело тебя в мою таверну? Случайно сюда заглядывают нечасто. А тех, кто появляется здесь с определенной целью, я знаю. Человек еще не переступил порог, а мне уж известно, кто за дверью. – Он бросает мимолетный взгляд на Маранию. – Особенно если он приходит с одним из моих лакомых кусочков.

С последним словом его глаза превращаются в узкие щелочки, однако Элойн сохраняет маску невозмутимости, которую порой ловко надевает ее сказитель.

Похоже, этот человек видит мир так, как ему удобно и выгодно. Лакомые кусочки, укромные местечки, денежные ручеечки. Три образа – сквозь них он рассматривает все, что делается вокруг. Потому и не преуспеет: ведь до самого конца Дантонио не поймет – с собой это не унесешь.

Свои мысли Элойн оставляет при себе и оглядывается на Маранию:

– Она попала в беду на улице.

Брови Дантонио взлетают вверх. Похоже, Элойн удалось его слегка удивить.

– Не шутишь? И что же за беда? Нехорошо, когда мои лакомые кусочки создают неприятности. Клиенты начинают нервничать, а чем больше они будут нервничать, тем скорее по их душу придут пастыри.

– Марания тут ни при чем, – качает головой Элойн. – Твой клиент возжелал того, чего не смог купить.

Дантонио щелкает языком, и резкий звук эхом отражается от стены:

– Ах… Ужасный, ужасный случай. Не люблю, когда кто-то вольно обращается с моими инвестициями. Этот человек еще жив?

– Жив. Впрочем, я убедила его, что он не прав. Нашу беседу он забудет не скоро.

Дантонио поджимает губы, однако выпытывать подробности не собирается.

– Стало быть, мне следует тебя отблагодарить, – вздыхает он, откинувшись на спинку табурета, и грубо кричит: – Марания!

Девушка бежит к нему со всех ног. Молча встает перед стойкой, уставившись в пол.

– Эта женщина, – говорит Дантонио, указывая на Элойн, – рассказывает, что помогла тебе выпутаться из неприятной истории. Похоже, тебе заплатили за услугу, которая не была оказана? Что ж, буду считать случившееся подарком небес. Полагаю, ты со мной согласна? Сьета?

Марания кивает.

Хозяин таверны протягивает руку, и девушка суетится, вытаскивая несколько монет.

– Спасибо, Марания.

Искренней благодарности в его тоне не чувствуется. Махнув рукой, Дантонио отсылает девушку на галерею. Не дожидаясь, пока подопечная уйдет, предлагает деньги Элойн, однако та отвечает отказом. Не дав хозяину таверны возразить, она вынимает кошель:

– Я пришла не забрать монеты, а предложить их тебе.

Дантонио издает хриплый звук – похоже, предложение его позабавило:

– О-хо-хо… Посторонний человек приносит мне деньги? Неплохо. – Он указывает на соседний табурет: – Садись. Выпей что-нибудь.

Щелчок пальцами – и из-за стойки, шаркая ногами, выходит тощий мужчина в годах, напоминающий трухлявое, готовое упасть от старости дерево. Его лицо изборождено морщинами, волосы и глаза выцвели. Фигура – кожа да кости.

– Нет, благодарю. Наверняка ты всегда предлагаешь прекрасным молодым женщинам угоститься, и… – Элойн косится на девушек на галерее и продолжает: – И, попробовав твой напиток, почти никто из них отсюда не уходит, верно?

Дантонио ухмыляется, однако его глаза остаются колючими, как острие ножа.

– Именно так. А ты умна. Тогда приступим к делу. Что привело тебя в «Черную бочку» с кошелем в руках?

– Мне нужно знание. Знание малоизвестное, до которого никому нет дела, кроме людей необычных или коллекционеров.

Взгляд хозяина таверны на миг затуманивается.

– И к кому из них ты относишь себя? – задумчиво спрашивает он.

– К умным и платежеспособным. Надеюсь, этого достаточно?

– Смотря чего ты ищешь, – пожимает плечами Дантонио. – Так или иначе, ты попала в самое подходящее место, просто разговаривать на эти темы нужно не со мной. Здесь у меня снимает комнату один человек, – указывает он на закрытую дверь у дальнего конца стойки. – Секреты – его ремесло, и даже я не знаю всех его тонкостей. Однако он платит, и я с вопросами не лезу. Считай, что за совет ты мне заплатила.

– Спасибо! – Не теряя времени, Элойн делает шаг к запертой комнате.

– Одну минуточку, сенгера…

Она останавливается. По лицу Дантонио блуждает похотливая улыбка:

– Если после сделки у тебя останется несколько монет, почему бы тебе потом не потратить их на кое-какие развлечения, которые мы тут предлагаем?

Он многозначительно смотрит на галерею.

Элойн расцветает ответной улыбкой, которая запросто могла бы вогнать иного мужчину в краску:

– Скорее уж платить в таком случае буду не я. Платить будут мне. За то, что ты или любой мужчина получит новое знание. Держу пари, общение со мной стало бы для каждого из вас отличной сделкой. Но полон ли твой кошель?

По залу проносится тихий смех, а Элойн, не дожидаясь ответа, открывает дверь в конце стойки.

Комната погружена в темноту, которую не могут разогнать несколько чахлых свечей. Элойн перешагивает порог, закрывает дверь и моргает, пытаясь приспособиться к сумраку. Ее рука невольно ползет к кожаному ремешку на бедре.

Свет в комнате гаснет, и что-то острое упирается ей в поясницу.

23
Цена знания

– Итак, что у нас тут интересного? – Мужской голос сух и скрипуч, словно ветвь мертвого дерева.

Элойн не дергается, несмотря на приставленный к спине нож.

– Похоже, мы с тобой мыслим одинаково. Мне тоже интересно, что там за малюська у моих ягодиц. Это ножичек или ты принял меня за одну из девушек Дантонио?

Острие ножа слегка поворачивается, доставляя Элойн неприятные ощущения, однако юбку не прокалывает.

– Похоже, ты не понимаешь, куда попала, раз не боишься.

– Чего я должна бояться? Твоего малыша? Таким женщину не напугаешь. Скорее разочаруешь. – Элойн отводит за спину левую руку со своим клинком. – По-моему, это ты не соображаешь, во что вляпался.

Острый предмет у ее спины вздрагивает, однако остается на месте.

– Как же я не увидел, откуда ты вытащила оружие?

– Разве я могла тебе позволить понять мою игру? Смотри, мой нож приставлен к твоему бедру. К той самой точке, где поток крови широк и быстр. Вряд ли ты видел, к чему приводят раны в этом месте. Можешь не гадать – я расскажу. Порез, который я нанесу, не зашьешь: слишком сильно будет бить из него кровь, а тебе останется лишь наблюдать, как из твоего тела вытекает жизнь. Утечет она быстро – ты даже не успеешь пожалеть о том, что попался так глупо.

Нож от спины немедленно убирают.

– Отлично сыграно. Во что еще умеешь играть?

Оборачиваясь, Элойн удовлетворенно улыбается, однако свой клинок оставляет у бедра незнакомца.

– Во что угодно. К чему ты клонишь?

– Сперва присядем. – Мужчина указывает на стол в центре комнаты. – Пожалуй, нам лучше убрать оружие и закончить с угрозами. Дальше ты ответишь на один вопрос.

– Стало быть, еще одна маленькая игра? – вскидывает брови Элойн. – Давай начнем с твоего вопроса, а потом, если он придется мне по душе, сядем за стол и продолжим играть.

Мужчина поджимает губы, затем многозначительно ухмыляется:

– Что ж, такую просьбу удовлетворить можно, хотя позволю себе отметить: это ты пришла ко мне за услугой.

– А какие услуги ты оказываешь?

Продавец секретов грозит ей пальцем:

– Я планировал начать с другого вопроса, сенгера. Играй, но не заигрывайся, сьета? Я хотел спросить: играешь ли ты в таллув?

Рука с ножом вздрагивает от удивления, и Элойн воспринимает это как знак: пора вложить оружие в ножны.

– Не говори, что я потратила время, чтобы сыграть с тобой в любимую игру странников. Зачем?

Мужчина отступает на шаг и скрывается в тени. Подойдя к столу, запускает руку в карман и вытаскивает какую-то палочку, затем чиркает ею о столешницу. Раздается шипение, по палочке пробегает искра и быстро разгорается в яркий огонек. Хозяин комнаты неторопливо зажигает несколько свечей, задувает горящий стерженек из черного пороха и приглашает гостью присесть.

Она послушно опускается на деревянный стул за круглым столом и разглядывает сидящего напротив мужчину.

Тот напоминает старую гончую, давно нуждающуюся в стрижке. Длинные седые, словно холодный пепел, волосы свисают с темени. Кожа бронзового оттенка, глаза мутные, зеленоватые. Лицо заостренное, с крупным, но не благородным носом. По одежде не скажешь, что мужчина имеет хоть какое-то отношение к «Черной бочке». В такой запросто можно появляться при дворе.

Костюм туго обтягивает его тело именно там, где требуется, подчеркивая стройную фигуру. Похоже, хозяин комнаты в отличной форме, чего сложно ожидать от человека его возраста – а лет ему около пятидесяти.

Между ними на столе стоит прямоугольный ящичек. Его крышка инкрустирована отполированными раковинами самых разных оттенков белого – от свежего снега до сверкающего жемчуга. Черная краска делит раковины на правильные квадраты. По краям выложена мозаика из зеленого стекла и синих драгоценных камней.

– Теперь рассказывай: зачем пришла? Что тебе требуется? Услуга, ответ на вопрос? Или и то и другое? Хочешь купить секрет? Или продать?

– Я ищу некое знание. Дантонио сказал: на подобные темы следует говорить только с тобой. Признаюсь, меня разбирает любопытство: в каких сферах ты оказываешь услуги? Что покупаешь, что продаешь?

Элойн подается вперед, и ее пальцы гладят латунную ручку шкатулки. Она приподнимает крышку. Внутри – набор для игры. Полированные пирамидки из черного камня размером с ее мизинчик и выпуклые белые диски, гладкие, словно мрамор. Есть еще несколько геометрических фигур – их названий она не помнит.

Мужчина кивает, признавая за ней право на вопрос.

– Покупаю и продаю, но не только. Что касается услуг – могу предложить все, что душе угодно. Скажу сразу: я не сумею ни приблизить тебя к владыкам нашей страны, ни ввести в Дель Солей. Нужен товар, в том числе контрабандный или ворованный? Хоть с суши, хоть с моря – достану и то и другое. Могу заставить пастырей мести полы в твоем доме, а они тебе и слова не скажут. Любой церковный деятель, кроме самого понтифика, спляшет под твою дудку, сенгера. Мне подвластно не все, но почти все, и каждая услуга имеет свою цену.

– И как же тебе это удается? – спрашивает Элойн сквозь зубы.

– Все покупается, все продается, услуга за услугу. Все местные паттены – мои, – небрежно указывает он рукой на дверь. – В каком-то смысле. – Он не дает гостье задать готовый сорваться с языка вопрос. – Вижу, ты удивлена? Думала, здесь заправляет Дантонио? Нет. Он лишь вывеска и груда мышц, привратник у моего порога. Делает то, что я считаю возможным ему отдать. Для того он и создан. Дантонио работает на меня и получает удовольствие от того, чем занимается. А за вывеской – мои деньги и мои мозги. Если желаешь подробнее, то все просто. Женщины и мужчины, находящиеся под крышей этого заведения, – куклы, которых я дергаю за веревочки. Они болтают между собой, иной раз спят с сильными мира сего, и от меня не утаится ни единый их поступок, ни единое слово. Их тайны становятся моими. Мои женщины пользуются большим спросом у знатных господ и дам. Даже у церковников. Те считают, что близки к богу, а я тебе скажу: от господа они страшно далеки.

Мужчина замолкает, указывая рукой на игровую доску, и Элойн расставляет каменные фигурки по полям.

– А что насчет этой игры? – интересуется она.

– Прежде чем мы приступим к обсуждению твоей просьбы, выполни мою. Нанеси мне поражение. – Продавец секретов бросает на нее многозначительный взгляд, намекая, что обыграть его почти невозможно. – Победишь – получишь льготу при исполнении своих желаний.

– Слова человека, имеющего в жизни все. И тем не менее нет главного: нечем развеять скуку…

Мужчина широко разводит руки и кивает – дает понять, что Элойн попала в точку. Вытаскивает кубик и кладет его в центр доски:

– Определим, кто ходит первым?

Элойн легким взмахом кисти уступает хозяину право первого хода.

Тот склоняется над доской, расставляя фигуры.

– Какие правила предпочитаешь? Принятые в Мутри или в Зибрате? Или правила западного приграничья? Признаюсь, мне не слишком нравится, как играют в Лаксине.

– Если можно, правила Зибрата, причем с сохранением обычая рассказывать истории, – отзывается Элойн, пряча улыбку.

Хозяин комнаты выгибает бровь, однако не спорит и бросает кубик. Четыре. Он двигает пирамидку по квадратикам и предлагает ходить Элойн.

Она выбрасывает шесть и тут же передвигает белый диск по кривой.

Игра продолжается при слабом свете свечей. Мужчина проводит свою пирамидку на противоположную сторону игровой доски.

– Я в жизни видывал всякое. Женщину с тремя грудями, мужчину с мошонкой больше головы. – Он вновь бросает кубик и прикрывает его ладонью. – А еще встречал дикую тварь со змеиной головой, крыльями летучей мыши и лапами льва. Пять.

Элойн впивается взглядом в руку, прикрывающую кубик:

– Лжец!

Тот убирает руку. На верхней грани кубика – две точки.

– Хорошая уловка, – говорит Элойн. – Пытался отвлечь меня небылицей? – Она забирает кубик и отодвигает пирамидку противника на три поля назад.

К тому моменту, когда свечи догорают, победа остается за Элойн.

– Признаюсь, сенгера, у тебя способностей к игре больше, чем я ожидал. Похоже, ты меня ввела в заблуждение. – Он насмешливо хватается за сердце.

– Уверена, ты переживешь проигрыш, – спокойно улыбается Элойн. – Итак, к делу? – Она кладет кошель на стол. – Мне нужны твои ответы. Денег хватит.

Наверное, хватит…

Мужчина складывает руки на груди и наклоняется к гостье:

– Что ты желаешь знать?

– Я ищу Песнь. Древнюю Песнь, которая старше самой Этайнии. Она была, когда многие из сегодняшних языков еще не появились.

Он откидывается на спинку стула и кладет подбородок на сплетенные в замок пальцы:

– Не слишком много подробностей. Название?

– Во всяком случае, мне оно неизвестно, – качает головой Элойн. – Наверняка она написана на языке, на котором мало кто говорит и который почти никто не понимает. Я искала ее везде, но так и не нашла. Впрочем, до Этайнии не добиралась.

– Попробую поручить слухачам, – кивает мужчина, – однако Этайния никогда не славилась любовью к иноземным делам, одеждам, – он бросает мимолетный взгляд на платье Элойн, – чужим людям или песням. Хорошо это или плохо, но мы тут сосредоточены на себе, хотя и приветствуем торговлю с другими странами – ведь она приносит нам деньги. Возможно, тебе следует воспользоваться королевской библиотекой. Кстати, один из наших властителей – страстный коллекционер. Собирает книги со всего мира, в том числе и такие, что вызывают неодобрение церковников и самого понтифика. Говорят, платит большие деньги, лишь бы приобрести что-нибудь редкое у других представителей знати. Разумеется, никто ему не отказывает – каждый хочет сохранить и должность, и… голову на плечах. Если нужная тебе книга у него, помочь не сумею. Помнишь, я говорил, что не могу приблизить тебя к владыкам? То же самое касается и библиотеки.

«Ты не можешь, зато могу я…»

– Хочешь спросить что-то еще? Довольно неприятно потерпеть поражение в игре, да еще и лишиться шанса заработать денег своим ремеслом…

Элойн размышляет, покусывая губу, затем решительно придвигает кошель к хозяину комнаты.

– Да, хочу. Увы, я привлекла назойливое внимание людей, которые могут сделать мое пребывание в стране затруднительным. Не люблю, когда меня обкладывают, словно зверя.

– Чем же ты их заинтересовала? – удивленно приоткрывает рот мужчина.

– Похоже, дело всего лишь в том, что я – это я.

Он делает жест, предлагая ей продолжить.

– Мне бы освободиться от ненужной опеки… Ты ведь что-то говорил о пастырях, подметающих полы в моем доме? – Элойн открывает кошель и высыпает на стол его содержимое. Золото сверкает в свете свечей, однако его сияние не может сравниться с хищным блеском в глазах мужчины. – Можешь ли ты уладить это недоразумение? А еще я хочу, чтобы ты назвал мне цену на одну из своих паттен. Ее полную цену.

Глаза торговца секретами разгораются еще ярче. Один миг – и золото исчезает со стола.

24
Демоны

На следующее утро я проснулся в одиночестве. Болела голова, на щеках засохли дорожки от слез. Кожа еще помнила нежные прикосновения Элойн. Застонав, я перекатился на бок, дотянулся до посоха и, опираясь на него, подошел к двери. Одежда во сне помялась, однако меня это ничуть не обеспокоило. Плетущему на такую ерунду наплевать.

Рубаху несложно разгладить простым усилием воли. Впрочем, подождет – вечером мне предстоит выступление, а до тех пор можно походить и так.

Я спустился на первый этаж, постукивая посохом о каждую ступеньку. Лучи бледного утреннего света холодным сиянием заливали пивной зал таверны. До углов солнце не добралось, и в самом темном из них устроились за столиком трое мужчин.

Та самая троица, что сидела здесь вчера.

Один из завсегдатаев, походивший на сучковатую палку, придерживал рукой матерчатую шапочку, заправляя под нее редкие седые волосы. Его неприветливое лицо напоминало испещренный тропами горный склон – столько по нему бежало глубоких морщин. Иссушенная солнцем кожа была жесткой и грубой, словно лошадиное седло. Цвет водянистых, когда-то ярко-карих глаз со временем принял оттенок пролитого в лужу рома.

Как и вчера, старик равномерно пошаркивал ногой, будто пытаясь проделать борозду в деревянной половице. Похоже, со вчерашнего дня он не переодевался. Впрочем, присмотревшись, я решил, что наверняка у него несколько одинаковых комплектов одежды.

Наши взгляды скрестились, и старик, сдавшись первым, уставился на свою шаркающую ногу, а я сделал вид, что разглядываю барную стойку.

Старик переменил позу и, воспользовавшись тем, что я отвлекся, изучил меня с ног до головы.

Вчерашнее представление сработало именно так, как я и рассчитывал. Местные уже не считали меня обычным скоморохом. Мне удалось привести их в восторг, что здорово сказалось на моей репутации.

Оставалось надеяться, что я произвел впечатление на нужных людей. На тех, от кого последует приглашение, от которого ни один человек в здравом уме не откажется. На тех, кто способен меня защитить.

Разумеется, если до тех пор меня не разыщут пастыри. Вряд ли наша маленькая стычка превратила воинов церкви, и особенно блюстительницу, в моих поклонников. У той наверняка отличная память на лица, а уж насоливших ей людей она точно не забывает.

Из угла послышался шепот. Старичков хлебом не корми – дай посудачить.

Я представил себе образ горящей свечи, и мой слух обострился. Шепот превратился во вполне отчетливое бормотание.

– То, что делал здесь этот парень, – противоестественно. Нет-нет, Тьяго, не пытайся со мной спорить.

Голос надтреснутый и в то же время хлюпающий – сказывается возраст. Дыхания старику уже не хватает, а поговорить ой как хочется.

– Мы ведь с тобой видели одно и то же. Он использовал магию, но тут как раз ничего особенного нет. Все эти бродячие сказители горазды на подобные штуки – да ты слышал об этом не меньше меня.

Похоже, второму мужчине спор уже набил оскомину, и он даже не пытался сделать вид, что тема, которую мусолил старик, его интересует. Похоже, ему всего лишь хотелось провести утро в тишине и спокойствии.

Третий завсегдатай помалкивал.

– Попомни мои слова, Тьяго! Навлечет он на нас беду. За каждым из людишек с Торгового пути тянется шлейф какой-нибудь мерзости. За ними следуют чужеземные демоны. Мы тут – народ богобоязненный. Скажи, что это не так, и я отвечу: ты все еще не вышел из возраста, когда поступками управляет не голова, а то, что болтается между ног. – Старик разразился приступом влажного кашля, словно пытаясь выплюнуть с мокротой собственные легкие.

– Демонов не бывает, Донио, – отозвался Тьяго, постучав костяшками пальцев по столешнице. – И кто тебе напел, что я не использую мозги, которыми одарил меня Солюс?

В зале раздалась пара громких шлепков – должно быть, Тьяго хлопнул себя по лбу.

Некоторое время в углу стояла тишина, а затем оба собеседника расхохотались. Третий словно погрузился в кокон безмолвия.

Я наблюдал краем глаза, как он крутит в руках глиняную кружку, то и дело заглядывая внутрь. Похоже, кроме ее содержимого, его более ничего не волновало. Разговор друзей его не заинтересовал; впрочем, возможно, он услышал все, что хотел.

Тяжелые шаги за спиной заставили меня обернуться. Из задней комнаты вышел Дэннил и направился к стойке, устало кивнув мне на ходу.

Кивнул и я. Не стоит сейчас забивать трактирщику голову – ему еще обслуживать троицу в углу. Дэннил и так сделал много, не получив за свои усилия даже оловянного бита.

Я вполне мог впутать его в неприятности с пастырями, и все же Дэннил не указал на порог. Это говорило о многом. Другое дело, что у каждого свой предел терпения.

Толстяк воззрился на меня из-за стойки, лениво поглаживая место, которое я вчера отполировал до первозданного блеска:

– Спал не очень.

– Бывает лучше, бывает и хуже, – отозвался я, неопределенно покрутив рукой.

– Я о себе говорю, – проворчал Дэннил и, перевернув вверх дном кружку, протер ее изнутри. Поставил на место, уперся локтями в стойку и наклонился ко мне: – Вот так вот.

– Что «вот так вот»? – приподнял бровь я.

– Ты познакомился с нашей певицей, а потом вы с ней попали в переделку. Вот поэтому я лишился сна, понятно?

Я попытался изобразить полнейшую невозмутимость:

– Было дело.

Дэннил побарабанил пальцами по стойке, затем поковырял ногтем безупречно отполированный пятачок. Нахмурился и потер его ладонью. Свежее дерево свой лоск терять не хотело, что бы ни делал с ним трактирщик.

– Хорошая работа…

– Спасибо.

– Такая же, как и твои представления, – буркнул Дэннил. – Выручка, которую я собрал вчера, любого заставит забыть о возможных неприятностях. Но пастыри… – Он покачал головой и вздохнул: – Тень Солюса, приятель! Ты знаешь, как вляпаться в беду и втянуть в нее других. Еще и блюстительница Правосудия… Да она прикроет мою таверну до следующего года по одному щелчку! Слава богу, ей неизвестно, кто тебя приютил…

Похоже, Дэннил уговаривал себя, совершенно забыв о моем присутствии, хотя я сидел на расстоянии вытянутой руки.

Я немного помолчал, дав ему возможность привести мысли в порядок, затем заговорил:

– Я благодарен тебе за гостеприимство. За заботу о нашей певице – тоже. Понимаю, как тебе нелегко, поэтому стоит лишь намекнуть – и меня здесь не будет.

Дэннил отмахнулся и, подхватив еще одну кружку, плюхнул ее между нами.

– Ни слова больше! Рита меня учила, что негоже выставлять за порог людей, которым негде приклонить голову. Солюс подобные поступки не одобрит и не благословит. А как жить без божьего благословения?

На самом деле, чем дальше ты от богов и их поучений – тем лучше. Благословение вполне может стать проклятием – так подсказывал мне опыт. Впрочем, не следует разочаровывать ни этого человека, ни его бога.

– Будь по-твоему, – кивнул я.

– Чаю? Или чего покрепче, прямо с утреца? – осведомился Дэннил, поставив на стойку дымящийся глиняный горшок.

– Чай, пожалуйста. Крепкое я вряд ли осилю.

В голове до сих пор плавал туман после вчерашнего разговора с Элойн. Рассказ о моей жизни разбередил старые раны, о которых я постарался забыть и которые уже почитал зажившими.

Дэннил недрогнувшей рукой разлил по кружкам бледно-коричневый, словно давно опавший осенний лист, напиток, не уронив ни капли.

– Сахар, мед, молоко?

Я замялся. К востоку от Этайнии молоко в чай никогда не добавляют, более того – к подобному способу там относятся с отвращением.

– Только мед, благодарю.

Бормотание за моей спиной стало громче – словно ветер потащил сухие ветки по булыжной мостовой. Троица своими скрипучими голосами не позволяла покрывалу тишины опуститься на «Три сказания».

– Все в нем противоестественно, Тьяго. – Донио сухо кашлянул. – Ты слышал вчера его голос? В нем была странная сила. Я не мог оторваться от сказания – хоть за уши оттаскивай. Это неправильно!

– Говорил уже… Два раза говорил! – Тьяго постучал костяшками пальцев по столу. – Держи свои сомнения при себе – и не накличешь беду. Времена сейчас плохие. Инфанты грызутся, я вижу признаки зловещих предзнаменований. Если принцы начали лить родственную кровь – народ в свои дрязги втянут обязательно. Ну, скажи, что это не так!

Все трое помолчали.

– Все, хватит уже болтать о странностях, противоестественных штуках и демонах! Сьета, Донио?

Старик что-то пробормотал себе под нос, и троица погрузилась в молчание. Должно быть, пришли к согласию.

Дэннил зачерпнул полную ложку меда. У меня на родине столько в чай не кладут, однако запад славится своими излишествами. Подтолкнув ко мне кружку, он хмыкнул:

– Ну, пожалуй, я бы взял с тебя оловянный бит.

– Многие таверны не заставляют сказителей платить за дешевый чаек. Уж меня – точно, – улыбнулся я. – Уверен, сегодня вечером ты окупишь эту кружку стократ.

Дэннил молча закатил глаза.

Я потянулся за кошелем. Порылся в тяжелых складках плаща, разыскивая нужный карман, однако тот был пуст. Округлив глаза, я похлопал себя по бокам. Кошель не появился. Испарился, исчез – сомневаться не приходилось.

– Что-то случилось? – спросил Дэннил, глядя на мое растерянное лицо, и я выжал из себя грустную улыбку:

– Похоже, придется сегодня вечером рассказать не одну, а две истории, и каждая из них должна оказаться лучше вчерашней…

– Почему? – вздернул бровь хозяин заведения.

– Потому что за хорошие истории платят, а за две – больше, чем за одну. Если я собираюсь расплачиваться за напитки – значит, мне потребуются деньги.

Я предъявил Дэннилу подкладку пустого кармана, и он, немедленно сообразив, в чем дело, расхохотался. Уж чего-чего, а такого я от него точно не ожидал.

Прикрыв лицо рукой, мой трактирщик трясся от смеха. Отсмеявшись, покачал головой:

– Ох, вот так фортель, а, Рита? – Переведя дух, он продолжил: – Похоже, наша певица тебя обставила… Ну и нечего распускать руки, руки надо держать у кошеля с деньгами! Уж не знаю, как ты ведешь себя в чужих землях, сказитель, но в этих краях все время следует быть начеку. Какой-то мудрец говорил: «Джентльмен никогда не упустит своего кошеля из виду».

Я заворчал, вспоминая собственные слова, сказанные в разговоре с Элойн. Я – не джентльмен. Были времена в Империи Мутри, когда я с легкостью срезал чужие кошели.

Похоже, расслабился – и о своем же собственном опыте забыл напрочь. Старые навыки выживания уступили место новым, ибо теперь у меня была другая жизнь и другая личность. Ни истории, ни имени, лишь репутация мастера своего дела и слава, заработанная под мантией сказителя.

– Видимо, и вправду ее рук дело. С другой стороны, если у мужчины есть мозги, денег он всегда раздобудет.

Почти всю мою сознательную жизнь так оно и было. Какая разница? Подумаешь, новая роль. Только и требуется, что дать хорошее представление.

И я сотворю здесь настоящий шедевр.

Сзади раздался тяжелый стук, и мы дружно обернулись. В таверну вошли два незнакомца.

Первый из них напомнил мне оголодавшего седого лиса. На голову выше меня, словно его взяли и насильно вытянули в длину. Руки почти до колен, как нарисовал бы ребенок. Узкие штаны и рубаха без рукавов – в песке и дорожной пыли. Темные волосы падают до линии подбородка. Ветра спутали его шевелюру, а долгий путь истончил ее и лишил здорового блеска.

Внимательно оглядев зал, лис задержал свой взгляд на мне. Глаза у него были медового цвета, но тусклые и туманные.

Похоже, какая-то глазная болезнь.

Двигался этот человек скованно, словно провел несколько ночей на голом полу, теперь же мучился от боли в суставах.

Я слегка переменил позу и, не оглядываясь, спросил у Дэннила:

– Знаешь его?

Хозяин заведения покачал головой и взялся натирать совершенно прозрачную кружку. Полировал ее так, словно больше ничего в жизни его не интересовало.