Текст книги "Григорий Распутин. Жизнь и смерть самой загадочной фигуры российской истории"

Глава 7
Расследования на лестнице

По мере роста политического и общественного влияния Распутина его дом все больше и больше превращался в место сосредоточения множества интересов.

Когда он жил на Невском проспекте, в квартире, оплачиваемой одной из его поклонниц, госпожой Башмаковой, и позднее, когда переехал на Кирочную, у властей не было забот из-за него. Но когда старец стал важной персоной, в его дом не только стало приходить множество посетителей, он превратился и в объект пристального наблюдения.

Полиция установила постоянное наблюдение уже за квартирой на Английском проспекте, где Распутин жил в начале войны, а новая его квартира на Гороховой стала предметом внимания секретной службы. Председатель Совета министров Штюрмер отдал приказ начальнику Охранного отделения Глобачеву охранять и защищать Распутина, как члена императорской фамилии. «Это официальный приказ императора и императрицы», – сказал Штюрмер начальнику тайной полиции. Так что не было ничего удивительного в том, что дом номер 64 по Гороховой был постоянно окружен агентами.

В комнате консьержки, на лестнице, где постоянно витали разные запахи, среди которых порой доминировал острый запах щей, горелого масла и горячего козьего сыра, целый день фланировали четыре, пять, а иногда и десять или даже двадцать весьма дурно одетых мужчин, чьи старомодные воротнички и галстуки выдавали, несмотря на все их усилия, агентов наружного наблюдения. Жильцы дома и постоянные посетители Распутина знали всех этих агентов и не беспокоились; некоторые даже при случае останавливались поболтать с этими господами, вежливо их приветствуя. Полицейские перестали скрывать свой род занятий от завсегдатаев, и, когда один из таковых входил в подъезд и начинал подниматься по лестнице, агенты спокойно, с сонным видом смотрели ему вслед. Они постоянно записывали имена таких визитеров, но прекрасно знали, что это не имеет никакого значения.

Порой монотонность филерской службы нарушал кто-нибудь из жильцов дома: портниха Катя из квартиры номер 31 или господин Нейштейн из квартиры этажом выше, и перебрасывались с ними несколькими словами. Массажистка Уткина или кто-то еще из соседок время от времени заходил в тесную комнатку консьержки Журавлевой, где постоянно гудел маленький грязный самовар. Портниха, массажистка и консьержка болтали о старце, пересказывали анекдоты о нем, а другие женщины требовали подробностей о частной жизни святого человека. Там филеры проводили несколько приятных минут, разнообразивших их унылое дежурство. Портниха и массажистка могли особенно много рассказать интересного о Распутине, потому что тот нередко, устав от поклонения княгинь, графинь и красивых актрис, стучался в дверь к портнихе Кате или посылал за массажисткой Уткиной, чтобы провести ночь с ними.

Консьержка тоже знала много странных привычек святого человека. Действительно, порой, когда он возвращался под утро с очередной оргии, Катя отказывалась его впустить, и он не знал, где найти Уткину, Григорий Ефимович бросался на консьержку, целовал ее и проделывал с ней такое, о чем она впоследствии не хотела рассказывать из стыдливости.

Консьержи нередко видят в замочную скважину очень много такого, что не могут видеть филеры, но передавали им это, а те им приплачивали за оказанные услуги. Они считали, что исполняют свой долг. Портниха Катя и массажистка Уткина рассказывали еще более охотно, так что их слова нередко попадали в полицейские отчеты, докладывавшиеся высшим сановникам империи.

Порой из своей квартиры выходил господин Нейштейн и тоже обменивался с филерами несколькими словами. Обычно он не мог рассказать ничего особенного, но всегда изъяснялся в несколько необычной манере, и его двусмысленные выражения могли скрывать глубокий смысл. Поэтому агенты, в чью задачу не входила проверка достоверности сведений, просто записывали наблюдения Нейштейна слово в слово в свои отчеты, оставляя начальству заботу устанавливать, что правда в его намеках.

Так, они отметили:

«24 января. Нейштейн, проживающий по той же лестнице, проходя мимо агентов, обратился к ним: „Вашего патрона скоро назначат в Царское Село управлять всеми лампадами“».

Но филеры обычно не ограничивалась записыванием откровений господина Нейштейна. В дом приходило и выходило огромное количество людей, и филерам приходилось немало потрудиться, чтобы записать их имена. Когда входил новый посетитель, они изо всех сил старались напустить на себя равнодушный вид, что заставляло их разыгрывать маленькие комедии, например быстро подниматься по лестнице, как будто они сами направлялись к старцу, или, напротив, непринужденно спускаться либо болтать о пустяках перед входной дверью дома. Но едва визитер входил к Распутину, агенты тотчас вытаскивали карандаши и блокноты и с максимальной точностью фиксировали описание людей: форму шляпы, цвет волос, зонты, свертки. Каждый спрашивал коллегу, знает ли он пришедшего, но особую важность имели свертки, и для каждого было предметом гордости угадать их содержимое. В их отчетах содержалось описание свертков, корзин и других подобных вещей:

«10 января. Шаповаленкова принесла ему в подарок ковер.

23 января. Неизвестный священник привез Распутину рыбы.

28 января. Фон-Бок с неизвестным привез Распутину ящик вина.

21 февраля[13]13
  Так в оригинале. В журнале «Красный архив» № 5 за 1924 г. (с. 281), где были напечатаны отчеты наружного наблюдения за Г. Распутиным, это сообщение датировано 15 ноября.


[Закрыть]. Секретарь Распутина, Симанович, принес корзину и сказал, что тут шесть бутылок мадеры, икра и сыр.

14 марта[14]14
  В «Красном архиве» (с. 291) – 21 февраля.


[Закрыть]. К Распутину на моторе приехал Николай Алексеевич Глазов и привез с собою несколько бутылок вина.

14 июня. Добровольский[15]15
  Инспектор народных училищ Царкосельского уезда.


[Закрыть] привез Распутину корзину вина».

Когда в доме одновременно находились несколько человек, агенты были как на раскаленных углях; впрочем, им удавалось уловить несколько слов, и они тщательно фиксировали их в своих отчетах, не задумываясь, имеют ли эти слова смысл или нет. Филеры также отмечали, как каждого пришедшего встретила или проводила Дуня, служанка Распутина, пытаясь определить по этому признаку то, как прошла встреча. Также, при уходе визитеров, они старались завязать с ними разговор.

Филеры справлялись со своей сложной задачей с поразительным пылом и рвением. Они делали все возможное, чтобы угадать личность неизвестного за то короткое время, что он шел до входной двери квартиры Распутина. Они записывали малейшие детали, старались сохранить в своих блокнотах невероятное количество не представляющих интереса данных о жизни незнакомцев. Чаще всего они могли зафиксировать лишь форму шляпы, одежду или сверток визитера, но порой агентам везло больше и им удавалось разговорить неизвестных, особенно если те возвращались от старца, счастливые тем, что получили желаемое, и испытывали потребность поделиться с кем-нибудь своей радостью или, напротив, когда были недовольны и отправлялись восвояси, не добившись успеха. Агенты тогда сияли от счастья и вносили в свои блокноты записи вроде этих:

«3 ноября. К Распутину пришла неизвестная женщина, которая хлопочет о своем муже прапорщике, лежащем в одном из лазаретов, чтобы его оставить в Петрограде. Выйдя от Распутина, начала рассказывать швейцарихе, что какой-то странный он человек, и описала, как он ее принимал. „Впустила меня в квартиру какая-то девочка и провела в комнату, потом вышел ко мне Распутин (первый раз его вижу) и сказал: раздевайся, пойдем сюда. Я разделась, пошла с ним в комнату, первую от дверей, налево. Он мало слушал мою просьбу, а стал хватать руками за лицо, потом за груди и говорит: „поцелуй меня, я тебя полюбил“. А потом написал какую-то записку и снова стал приставать: „поцелуй, поцелуй, я тебя полюбил“. Этой записки не дал, сказав, что – „я на тебя сердит, приди завтра“».

«3 декабря. Распутин ушел из квартиры с Филипповым и вернулся пьяный. Вскоре после его возвращения пришла в первый раз Лейкарт, урожденная Мордвинова, просить за мужа. Распутин предложил ей поцеловать его, но та отказалась и ушла, а потом пришла содержанка сенатора Мамонтова – Воскобойникова, которой Распутин предложил зайти к нему в час ночи.

29 января. Посетительница Распутина, Татаринова[16]16
  Жена полковника. (Примеч. авт.)


[Закрыть], выйдя от него, рассказывала агентам, как Распутин обнимал и целовал какую-то молодую барышню, и говорила, что ей так было стыдно, что она из квартиры ушла и больше не пойдет.

30 января [17]17
  В «Красном архиве» (с. 284) – 18 января.


[Закрыть]. Каравья[18]18
  Греческая подданная. (Примеч. авт.)


[Закрыть] и ее дочь Маймескул, выходя от Распутина, не принявшего их, ругали его, называя „паршивым мужиком“ и рассказывали, что когда-то были в ресторане „Вилла Родэ“, где Распутин выбегал в зал в одной рубахе и наделал этим не мало шума, за что будто бы ресторан этот закрыт. При разговоре добавили, будто в Царском Селе появился какой-то молодой монах, который будет скоро слыть лучше, чем Распутин.

31 января[19]19
  В «Красном архиве» (с. 285) – 30 января.


[Закрыть]. Приехал из Москвы священник с Лубянской церкви и с ним неизвестный, за кого священник хлопочет через Распутина по какому-то делу. <…> Священник просил Распутина самого съездить к господину товарищу министра внутренних дел, сенатору Белецкому, но он отказался, а написал письмо и передал им. После священник смеялся, как Распутин, писав письмо, выводил каракули.

5 февраля. Каравья, выходя из квартиры Распутина, в разговоре с агентами сказала: „Хотя Распутин и падает духом, но обделывает большие делишки, так, например, Рубинштейн устроил что-то на 300 000 руб. и за это получил от него 50 000 руб.“; при этом добавила, что ей Распутин сказал, что ее дела он устроит через министра Шаховского.

7 февраля. Боберман при входе в квартиру Распутина спрашивал, что с ним случилось, а когда выходил, то сказал, что здоров. Проживающий по той же лестнице Нейштейн, выходя, спросил: „Правда ли, что вашего какой-то офицер у вокзала поколотил?“»

Полицейские бывали наверху блаженства всякий раз, когда прибывал курьер из Царского Села, или посланец какого-нибудь министра, или банковский служащий. Гонца останавливали на лестнице, прежде чем он успевал позвонить, и конфиденциально расспрашивали, откуда он и что за поручение ему дано. Если он нес письмо, полицейские спускались в привратницкую, виртуозно вскрывали конверт и так же запечатывали его, скопировав содержимое в свои блокноты. После чего позволяли посланцу позвонить в дверь распутинской квартиры.

Когда он, передав свой конверт, спускался по лестнице, агенты его снова останавливали и, сильно возбужденные, провождали до улицы, пытаясь выведать, кто его принимал, кто взял у него письмо; если это был Распутин собственной персоной, полицейские справлялись о выражении его лица и требовали в точности повторить, что он сказал и с кем еще он разговаривал. Если посыльный выходил с письменным ответом, конверт снова вскрывали в привратницкой.

Почтальоны сами знали свои обязанности: они сразу заходили в привратницкую, чтобы облегчить осмотр писем и телеграмм, адресованных Распутину; тем более что это им приказывали их начальники. Если с поручением посылали слугу, он проводил несколько минут с агентами, чтобы те могли снять копию с писем или телеграмм, которые Распутин давал ему для отправки по почте. Блокноты агентов были полны этими отчетами о переписке Распутина, в особенности о депешах, составленных старцем в пафосном библейском стиле или же, напротив, очень сухо:

«7 января. Распутин послал телеграмму в Покровское сельскому старосте: „Лес выхлопотал даром, возить, когда разрешат рубить“.

10 января. Послал телеграмму: „Царское, дворцовый госпиталь, Анне Александровне Вырубовой. Хотя телом не был, радую духом, чувство мое, чувство Божие. Посылаю ангела утешать и успокаивать, позови доктора“.

13 января. Распутин послал Вырубовой в Царское Село следующую телеграмму: „Сам Бог велит мне сообщить настоящую радость. Путь к истине вечно будут знать мои дети. Я же не знаю, доживу ли до этого“.

18 февраля. Распутин послал телеграмму: Царское Село, Вырубовой. „Скажи завтра Коровиной, чтобы была у тебя в три“.

30 марта. Распутин <…> послал телеграмму в Москву <…> княгине Тенишевой: „Радуюсь за откровение, обижен за ожидание, целую свою дорогую“.

Чуть позднее в тот же день он отправил в Москву еще одну телеграмму Елене Джанумовой: „Ублажаемое сокровище, крепко духом с тобой целую“.

12 мая. Распутин послал телеграмму тобольскому губернатору: „У меня в Покровском три недели живет подозрительный человек, то говорит из Москвы, то другого места. Ответ пошлите Царское Село Вырубовой“.

11 октября. Распутин послал телеграмму Варнаве: „Убери шпиона“».

Прислуга Распутина, подкупленная щедрыми чаевыми, раздаваемыми агентами полиции, старалась снабжать их максимально точными сведениями обо всем, что происходило в квартире. Когда у Распутина устраивались продолжительные совещания или празднества, его служанка неоднократно тихонько выскальзывала из квартиры, и на лестничной площадке ее тотчас окружали полицейские, забрасывавшие вопросами. Иной раз она сообщала им такие странные вещи, что бедные агенты от удивления лишались дара речи. Но они быстро приходили в себя: подобные минуты были для них щедрой наградой за долгие часы пустого ожидания. И все шпики, в сбившихся набок шляпах и галстуках, с раскрасневшимися лицами, записывали в блокноты рассказы служанки о постыдных сценах, разворачивавшихся в распутинской квартире:

«16 января. По полученным негласным сведениям, в один из дней посещения квартиры фон-Пистолькорс, прислуга подсмотрела, как Распутин, поставив на колени супругов фон-Пистолькорс, что-то, стоя около них, бормотал.

18 января. Гиль[20]20
  Мария Гиль, жена капитана 145-го Новочеркасского пехотного полка. (Примеч. авт.)


[Закрыть] ночевала у Распутина[21]21
  Согласно «Красному архиву» (с. 283), это происходило 10 января, и точная запись гласит: «Гиль в ночь с 10 на 11 января ночевала у Распутина».


[Закрыть].

26 января. В этот вечер у Распутина был бал в честь каких-то освобожденных из тюрьмы. <…> На вечеринке было очень шумно: пели песни, плясали и кому-то аплодировали; гулянье затянулось до позднего времени.

16 марта[22]22
  В «Красном архиве» (с. 273) – 10 марта.


[Закрыть]. Около часу ночи к Распутину пришли человек 7–8 мужчин и женщин <…> и пробыли до 3 часов ночи. Вся компания кричала, пела песни, плясала, стучала и все пьяные вышли вместе с Распутиным и отправились неизвестно куда.

3 апреля. Распутин привел к себе на квартиру в 1 ч. ночи какую-то женщину, которая и ночевала у него.

11 мая. Распутин привел к себе на квартиру проститутку и запер в комнате, но прислуга ее выпустила.

25 ноября. Распутин вернулся в 5 часов утра. В ночь с 25-го на 26-е у Распутина ночевала артистка Варварова».

Однако агентам не всегда удавалось точно установить, что происходило в квартире Распутина, либо потому, что служанка не успевала своевременно связаться с филерами, либо потому, что она сама не знала ничего конкретного.

Тогда полицейские ограничивались констатацией «движения» в доме, с точностью до минуты записывая время прихода и ухода посетителей:

«8 февраля. В 10 часов утра пришла Соловьева, вскоре ушла. В 10 ч. 10 м. утра пришла Мария Головина, через час ушла. В 11 ч. 50 м. утра пришла Татьяна Шаховская, через 50 мин. ушла. В 12 ч. дня пришел Симанович, через 10 мин. ушел. В 12 ч. 10 мин. дня пришла Сандецкая[23]23
  Жена штабс-капитана. (Примеч. авт.)


[Закрыть], через 10 мин. вышла. В 12 ч. 15 мин. дня пришел певчий Афонского подворья Деревенский <…>. В 12 ч. 20 мин. дня ушла Лаптинская. В 12 ч. 40 м. дня приехал на моторе № 3 неизвестный чиновник в военной форме, а в 12 ч. 50 м. вышел вместе с Темным[24]24
  Псевдоним, присвоенный Распутину в наружном наблюдении.


[Закрыть] <…>. Темный поехал с чиновником.

В 1 ч. 35 мин. дня пришел сенатор Мамонтов, через 30 мин. ушел. В 1 ч. 40 мин. дня пришла Гаар с Базилевской[25]25
  Поклонница Распутина. (Примеч. авт.)


[Закрыть], через 1 ч. и 20 мин. ушли. В 2 часа дня приехал на моторе № 5064 военный вторично с Симановичем, через 20 мин. ушел. В 2 ч. 15 мин. дня пришла дама, жена офицера Измайловского полка, живет на Измайловском проспекте в казенном доме, через 1 ч. 45 мин. ушла. В 3 ч. 40 мин. дня пришел в третий раз Симанович, который через 30 мин. ушел. В 4 ч. 10 мин. дня пришел Книрша, принес, как видно, несколько бутылок вина, через 40 мин. ушел. В 5 ч. вечера пришла Турович, пробыла два часа. В 5 ч. пришла Червинская, пробыла 30 мин. В 5 ч. 10 м. пришла Соловьева. В 6 ч. 20 мин. пришел четвертый раз Симанович, пробыл один час. В 6 ч. 45 мин. пришел Решетников, пробыл 35 мин. В 7 ч. 20 мин. вечера пришла неизвестная дама. В 9 ч. 20 мин. вечера пришла Турович вторично, через 20 мин. ушла. В 9 ч. 30 мин. вечера пришла Добровольская. В 10 ч. пришла Берман[26]26
  Жена купца, поклонница Распутина. (Примеч. авт.)


[Закрыть]. В 10 ч. 10 мин. приехала Турович с мужем. В 11 ч. 10 мин. вечера пришел Книрша, пробыл 20 мин. <…> В 10 ч. вечера пели песни, играли на пианино и плясали. Просителей было человек около 25, но Темный их не принимал.

9 февраля. Гости, которые пришли вчера к Темному, разошлись в третьем часу ночи. <…> В 9 ч. 45 мин. утра приехала Вырубова. В 10 ч. 25 мин. пришла Добровольская, через 3 ч. 10 мин. ушла. В 10 ч. 50 мин. утра пришли Любовь и Мария Головины. В 11 ч. утра пришла Гаар, которая ушла через 2 ч. В 11 ч. 40 мин. утра приехали на военном автомобиле № 5064 Мануйлов и Осипенко с неизвестным чиновником, которые пробыли 30 мин. <…>. В 12 ч. дня пришел Добровольский, который пробыл 1 ч. 35 мин. В 12 ч. 30 мин. дня приехал на автомобиле № 127 Варнава с Августином, пробыли 40 мин.

10 февраля. Вчера к Темному в 12 ч. ночи пришел мужчина, по приметам Мануйлов, скоро ушел. <…> В 11 ч. утра пришла Позднякова[27]27
  Поклонница Распутина.


[Закрыть] с неизвестной дамой, но приняты не были. <…> В 11 ч. 40 мин. дня пришла Мария Головина. В 11 ч. 45 мин. пришла Никитина, пробыла 30 мин. В 12 ч. 40 мин. дня пришла Гаар с дамой Софьей Михайловной. В 2 ч. дня был подан таксомотор № 224, и в 2 ч. 10 мин. дня вышел Темный с Марией Головиной и уехали».

Также агенты старались с максимальной точностью фиксировать настроение «монаха-чудотворца», его жесты, его слова. Довольно часто Распутин появлялся на лестничной площадке в самом растрепанном виде и бегал по всему дому в поисках консьержки или портнихи Кати! У него был вид животного, стремящегося удовлетворить свои желания. Полицейские сухо описывали происходившие сцены:

«3 мая. Распутин посылал жену швейцара к массажистке, но та отказалась его принять. Тогда он сам пошел в том же доме к портнихе Кате, 18 лет, и говорит ей: „Почему ты не приходишь ко мне?“. Она ответила, что „нет костюма“. – „Ты приходи ко мне через неделю, я тебе дам 50 рублей“.

2 июня. Распутин <…> послал жену швейцара за массажисткой Утиной, живущей там же, но дома ее не оказалось. Тогда он сам отправился в тот же дом в квартиру № 31 к портнихе Кате. По-видимому, его не пустили в квартиру, так как он вскоре вернулся и на лестнице стал приставать к жене швейцара, прося его поцеловать. Та, вырвавшись, позвонила к нему в квартиру, и прислуга его, Дуня, увела Распутина домой».

Когда Григорий Ефимович выходил либо в церковь, либо к автомобилю, ожидавшему его, чтобы отвезти на «Виллу Родэ» или в Царское Село, он всегда был хорошо одет: черный кафтан, дорогая шуба и касторовая шляпа. В такие моменты он казался филерам настоящим «барином»; они бы его почтительно приветствовали этим словом, если бы его обветренное морщинистое лицо не выдавало его крестьянского происхождения.

Едва открывалась дверь квартиры и на пороге появлялась мощная фигура Распутина, всех этих плохо одетых полицейских охватывало волнение; они кланялись, снимая головные уборы, а некоторые даже спешили поздороваться дружеским и конфиденциальным тоном.

Он милостиво отвечал им со снисходительной улыбкой; он всех их давно знал и за столько лет привык встречать всякий раз, когда выходил или входил. Он также прекрасно умел отличать одних от других: были агенты начальника Охранного отделения Глобачева, были от полковника Комиссарова и, наконец, генерала Спиридовича, доверенные люди председателя Совета министров, министра внутренних дел, крупных банков и иностранных дипломатических миссий. Действительно, все эти службы и силы соперничали друг с другом и старались быть в курсе действий и намерений Распутина.

Григорию Ефимовичу очень льстило внимание, предметом которого стала его персона. Он с удовольствием смотрел, как весь высший свет России тратит деньги на его охрану, и довольно улыбался всякий раз, когда думал об этом.

По правде говоря, он, со своей здравой крестьянской смекалкой, понимал, что одной охраной дело не ограничивается, и стал буквально пленником и не мог и шагу ступить без того, чтобы все полицейские службы и все влиятельные люди Петрограда не узнали о том немедленно.

Впрочем, такая двойная работа полицейских, обеспечивавших его безопасность и одновременно шпионивших за ним, его не слишком беспокоила; их присутствие его нисколько не смущало, и при них он вел себя обычно, проявляя в их отношении то же добродушие, что снискало ему покровительство царствующей четы, ненависть врагов и безраздельную любовь почитательниц. Он был абсолютно равнодушен к тому, что все эти придворные господа и дамы, министры, полицейские начальники и банкиры в точности знали, сколько раз в неделю он возвращался домой пьяным и сколько ночей у него проводила элегантная дама или простая швея.

Его друзья в Департаменте полиции и министерствах зачастую передавали ему то, что агенты фиксировали в своих донесениях, но он обычно не выказывал по этому поводу никаких особых эмоций, за исключением тех случаев, когда агенты сообщали излишние подробности или допускали ошибки. Тогда он приходил в сильную ярость, вызывал провинившегося агента и просил, сопровождая просьбу, воздерживаться на будущее от подобных действий.

Впрочем, полицейские эти с математической точностью заносили распутинские выговоры в свои блокноты: «14 января. В 4 ч. 30 мин. дня Распутин с Рубинштейном и двумя дамами уехал в Царское Село, а в 7 ч. 41 мин. вечера вернулся домой один, причем во время пути обратно обратился к агентам со словами: „Кто-то из вас передал кому-то, что будто бы я держал на коленах какую-то даму. Так нехорошо говорить. Вы ведь посылаетесь для охраны, а передаете другое“».

За исключением этих мелких стычек, Распутин поддерживал отличные отношения с охранявшими его агентами. Правда, порой он стремился ускользнуть из-под их надзора и бывал счастлив, как ребенок, если ему, например, удавалось покинуть квартиру через черный ход и запрыгнуть в машину, оставшись не замеченным полицейскими.

Когда ему удавалось провернуть подобную уловку, утром он приходил к агентам и с удовольствием рассказывал им страшные истории: что там, где побывал, он творил жуткие дела, обсуждал очень важные проблемы, а они об этом даже не догадывались. «Сколько бы заплатили, – говорил он, насмехаясь над ними, – придворные дамы, господа министры и директора наших крупных банков, чтобы в точности узнать, откуда я вернулся и чем я занимался!»

Не раз, сжалившись над вечным любопытством этих несчастных полицейских, он по доброй воле рассказывал им то, чего они не могли узнать. Со временем он стал им доверять больше, особенно людям генерала Глобачева, даже позволял им сопровождать себя в церковь или в баню и часто разговаривал с ними по дороге о разных частных или политических делах. Преданность, проявляемая этими агентами, ему нравилась, и он своим чутьем чувствовал, что эти бедолаги не просто исполняют служебный долг, но и испытывают радость от того, что находятся в его компании. Эти мелкие, плохо оплачиваемые служащие получали удовольствие, слушая грубоватые рассказы Распутина о жизни двора и высшего общества.

Правда, такое расположение не мешало полицейским передавать своим начальникам кое-что из того, что Григорий Ефимович настоятельно просил их держать при себе. Конечно, они обещали ему действовать в соответствии с его пожеланиями, они спешили вписать в свои донесения слова, которые Распутин просил их держать в тайне.

Но, несмотря на все это, они отлично ладили. Агенты любили своего Григория Ефимовича, а Григорий Ефимович любил своих охранников, среди которых особенно выделял Терехова, Свистунова, Попова и Иванова.

Распутин, поначалу ограничившийся тем, что перебрасывался с полицейскими несколькими словами по дороге в церковь или в баню, но держал для них закрытой дверь своей квартиры, в дальнейшем проникся к ним таким доверием, что стал впускать даже в свою спальню. В частности, это случилось в 1916 году, в день его именин. Полковник Комиссаров приказал своим агентам любой ценой проникнуть в квартиру Распутина и представить ему подробный отчет обо всем происходившем в тот день; в Департаменте полиции полагали, что очень многие высокопоставленные особы пришлют имениннику подарки, и надеялись на основании этого сделать свои выводы.

С самого утра агенты расхаживали по коридору дома, размышляя над тем, как они смогут проникнуть в квартиру. На лестнице появился Распутин в сопровождении своей племянницы Аннушки; он был в хорошем настроении и с удовольствием позволил полицейским проводить себя до церкви. Они самым любезным образом поговорили. На обратном пути после службы агенты проявили большую услужливость и пожелали непременно помочь маленькой Аннушке снять пальто. Распутин милостиво позволил, таким образом, несколько филеров вошли в прихожую, провожаемые завистливыми взглядами коллег.

В то утро Распутина ждала масса приятных новостей. Только он вошел, как к нему бросились члены его семьи, показывая дорогие подарки, принесенные в его отсутствие. Через несколько минут зазвонил телефон: Анна Вырубова спешила пожелать «досточтимому батюшке» всех благ и предупреждала о своем визите. В тот же момент вошел телеграфист с телеграммой от императорской четы с выражениями их самых теплых чувств.

Эта череда радостных известий привела Распутина в состояние безмерного счастья и радости. Его глаза блестели, он чувствовал себя, как никогда, любимым и уважаемым. Он с доброй улыбкой обратился к агентам и пригласил их всех выпить по стаканчику мадеры за его здоровье; а потом позволил им остаться возле него и принять участие в веселье.

Те не заставили себя упрашивать; с большой признательностью выпили вино, повосхищались принесенными в дом Распутина подарками и незаметно сделали максимально точные заметки. Они отметили: ковер, серебряную посуду, драгоценности для него, его жены и дочерей, мебель, картины, вино, пирожные и всевозможные сласти. Возле каждого предмета находилась визитная карточка дарителя, и полицейские с огромным удивлением прочли на некоторых из них имена своих начальников: полковника Комиссарова, генерала Глобачева, многих министров, высших сановников, а рядом с ними знатных дам, артисток, банкиров, дипломатов и спекулянтов.

Карандаши филеров лихорадочно бегали по листам блокнотов, особенно когда собрались гости и начался пир. Произносились речи, в которых высоко оценивалось благотворное влияние Распутина на судьбу России; Распутин светился от счастья и пил за здоровье каждого вновь пришедшего, так что к вечеру изрядно набрался и был вынужден удалиться на несколько часов отдохнуть, чтобы потом вновь принять участие в празднестве, на сей раз в кругу самых близких. Очень скоро все присутствующие напились.

Агенты тоже принимали участие в веселье и, поощряемые Распутиным, активно прикладывались к бутылкам. Однако им пришлось вернуться к служебным обязанностям, но не в качестве осведомителей, а как охранникам Распутина. Ближе к утру в дом ворвались двое мужчин с револьверами в руках. Они заявили, что их жены провели ночь у старца и теперь они хотят отомстить. Распутина немедленно предупредили, и, пока агенты задерживали двоих друзей внизу, другие быстро вывели их жен через черный ход. После чего мужья смогли убедиться, что Распутин один.

С того момента агенты могли свободно приходить к Распутину. Нередко бывало так, что Григорий Ефимович, заскучав, посылал за ними, чтобы те составили ему компанию. Часто он беседовал с ними о высокой политике.

Одна из таких бесед оказалась настолько важной, что начальник полиции пришел в полное изумление, читая отчет о ней. Он даже поспешил доложить о ней министру.

Однажды утром Распутин вернулся домой сильно пьяный. Не сумев заснуть из-за головной боли, он позвал нескольких полицейских и пригласил их выпить вместе с ним чаю. Те, удивленные, уселись вокруг самовара.

Распутин долго молчал, поддерживая отяжелевшую голову руками. Наконец один из агентов спросил его:

– Ты что такой грустный, Григорий Ефимович? О чем задумался?

– Попросили меня подумать, – озабоченно ответил Распутин, – что делать с Думой; а я и не знаю. Вот что бы ты сделал на моем месте?

Агент ответил уклончиво:

– Нам не дозволено говорить о таких вещах, Григорий Ефимович, у нас потом могут быть неприятности от начальства.

Распутин несколько минут подумал, потом, снова обращаясь к агенту, пробурчал:

– А знаешь что? Пошлю-ка я царя в Думу, пусть он самолично ее откроет. Понимаешь? Если он сам туда придет, депутаты не осмелятся сказать никаких гадостей.

Эта новость дошла до Департамента полиции и произвела там эффект разорвавшейся бомбы: стало понятно удивительное решение царя, вопреки обыкновению, лично открыть сессию Думы. Полиция и министры смогли убедиться, что планы, разрабатываемые старцем после ночных оргий, оказывают такое влияние на монарха, что заставляют его совершать шаги огромной политической важности.