Текст книги "Григорий Распутин. Жизнь и смерть самой загадочной фигуры российской истории"

Глава 6
«Друг»

Вот уже три дня российская императрица Александра Федоровна не отходила от изголовья больного сына; конвульсивно сжав руки, она с отчаянием всматривалась в лицо страдающего ребенка. Когда неделю назад матрос Деревенько принес на своих могучих руках безжизненное, скрючившееся от боли тело Алексея, царица упала без чувств, сраженная невыразимой болью.

За ребенком так следили со времени последнего несчастного случая! С каким вниманием и с какой заботой стремились избежать нового несчастья! Но оно все равно случилось! Алексей играл в парке с сыном своего стража под внимательным присмотром Деревенько и няни Вишняковой, которые оба ни на секунду не спускали с него глаз. Но Алеша захотел резко подняться, сделал неосторожное движение и упал, бледный как смерть, на руки матроса.

Его уложили, осторожно раздели и снова с ужасом увидели синеватую шишку – признак сильного внутреннего кровоизлияния. Ребенок лежал, конвульсивно поджимая ногу; кожа его была воскового цвета, голова запрокинута, как у трупа.

Врачи, которых в отчаянии вызвал император, примчались, внимательно осмотрели маленького пациента; затем устроили консилиум, попробовали новые средства и, наконец, признались в своем бессилии. Императрица приказала позвать тибетского доктора Бадмаева, чтобы он применил свои магические снадобья, так прекрасно помогавшие, когда официальная медицина опускала руки. Но похоже, Бог решил безжалостно покарать самую высокопоставленную даму Российской империи: чудотворные препараты тоже не подействовали. Тогда Александра бросилась на колени перед постелью больного, умоляя Господа совершить еще одно чудо и сохранить ей ребенка.

Шли часы и дни, но Всевышний не спешил творить чудеса. Напротив, Алексею становилось все хуже, боли постоянно усиливались. Сначала он еще мог разговаривать со своим воспитателем, месье Жильяром, или с няней, но теперь у него не было этих передышек. Ребенок без остановок кричал и стонал, так что никто в императорском дворце не осмеливался подходить к комнате больного.

Время от времени Алеша, совсем ослабев, замолкал, и тогда императрица приходила в ужас: не пришла ли смерть похитить у нее сына? Днем император часто заходил в комнату утешить свою Аликс. Однажды ребенок наполовину проснулся от прикосновения прохладных пальцев, обхватил голову отца своими исхудавшими руками и прошептал ему на ухо: «Папа, когда я умру, похорони меня в парке».

Император почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Он высвободился и быстро ушел. Царица могла слышать, как он рыдает в соседней комнате.

Александра оставалась у постели сына, совершенно измотанная бдением; у нее уже не осталось надежды, и она перестала молиться, убежденная, что Бог не хочет ее услышать. Она сидела неподвижно, уставившись в одну точку, пока не опустились сумерки и не наступила ночь. С момента несчастья с Алексеем она не переодевалась, не отдыхала, не причесывалась, а ее лицо, обычно красивое, было бледным и осунувшимся, как у старухи. Глаза были погасшими и безжизненными, потому что она долго плакала, но и слезы иссякли.

Кто-то тихо постучал и, не дождавшись ответа, бесшумно приоткрыл дверь. Вошла великая княгиня Анастасия Николаевна. Императрица, не слышавшая, как появилась Стана, вышла из оцепенения, увидев перед собой великую княгиню, чье лицо выражало сильное возбуждение. Она даже услышала несколько ласковых слов, которые так хорошо умели говорить Стана и ее сестра Милица.

Некоторое время она слушала молча, потом заплакала и, рыдая, бросилась на шею Стане. Та стала ее утешать, опустилась перед ней на колени и, чтобы подбодрить, сказала, что маленький непременно выздоровеет. Александре не надо себя мучить. Все скоро закончится благополучно. Наконец потоком слов великая княгиня сумела привлечь внимание царицы. Да, она может ручаться, что Алексей скоро снова будет совсем здоров, сама царица завоюет любовь всего народа, а злые статс-дамы и подлые министры устыдятся своих гнусных интриг: в России начнется эра благоденствия, какого страна еще никогда не знала.

В нескольких торопливых прерывистых словах Стана рассказала ей о сибирском крестьянине, действительно необыкновенном человеке, паломнике, святом, с которым Милица и она познакомились всего несколько дней назад. Это поразительный человек, гораздо более умный и наделенный намного большей силой, чем даже Филипп и доктор Бадмаев! Наконец, Стана может, не впадая в грех, добавить, что святостью этот крестьянин превосходит Иоанна Кронштадтского. И так думают не только она и ее сестра Милица: это сказал сам Иоанн!

Еще больше оживившись, великая княгиня рассказала, как Иоанн Кронштадтский воздал почести простому мужику Григорию Распутину в присутствии дам из лучшего петербургского общества; по окончании обедни он сказал, что на этом человеке лежит милость Божья. Произошло это так: маленький отец Иоанн только закончил службу; как всегда, он говорил прекрасно, и церковь была заполнена верующими, не оказалось ни одного свободного места; блистали роскошные туалеты, многие дамы были в длинных перчатках по тогдашней моде. После службы священник, держа в руке причастие, произнес традиционные слова: «Подойдите в вере и страхе Божьем!», и, когда дамы заспешили получить причастие и благословение святого, произошло нечто необычное. Стана жалела, что не присутствовала при этом лично; у нее было предчувствие, что стоит съездить на обедню в Кронштадт, но в последней момент к ней пришли гости, и пришлось отказаться от своего плана.

Она продолжала: и вот в тот момент, когда дамы устремились к отцу Иоанну, он вышел перед алтарем, поднял руку в повелительном жесте и мощным голосом произнес: «Остановитесь! Сегодня среди нас находится человек, более, чем вы, достойный получить святое причастие! Этот паломник!» И властно указал на простого мужика, затерявшегося в глубине церкви, среди нищих, слепых и калек.

Все, шокированные, обернулись на человека, указанного отцом Иоанном Кронштадтским. Действительно, это был обыкновенный крестьянин, в простом овчинном тулупе, изношенных сапогах, с посохом паломника в руке и с котомкой, из которой выпирала буханка хлеба. И тем не менее после рассказа о нем графини Игнатьевой, который Стана знала во всех подробностях, дамы сразу отметили необыкновенные глаза этого мужика, глаза, каких они еще никогда не видели ни у одного человека.

Но самым удивительным было то, как паломник повел себя дальше! Можно было ожидать, что его растрогает отличие, которым выделил его отец Иоанн; ничего подобного, этот удивительный человек совсем не разволновался и нисколько не смутился. Он спокойно приблизился к иконам и подошел к отцу Иоанну за благословением!

Разумеется, данный случай живо комментировался в салоне графини Игнатьевой, и все старались выяснить, откуда взялся и кто таков этот неизвестный паломник. Наконец великая княгиня сообщила царице, что архимандрит Феофан встретил незнакомца в коридоре своего монастыря и разговорился с ним. На следующий день Феофан пришел к графине Игнатьевой и рассказал, как был поражен мудростью этого сибирского крестьянина, а затем какое сильное впечатление тот произвел на епископа Гермогена и достойного монаха Илиодора. Не только князья церкви были очарованы набожностью и глубокими познаниями этого необыкновенного человека, но и спокойные, скептически настроенные люди: профессоры, адвокаты, офицеры и чиновники, познакомившиеся с ним в Союзе истинно русских людей, полностью подпали под его обаяние и не сомневались в его святости.

Наконец, отец Феофан привел удивительного крестьянина во дворец великой княгини Станы в Сергиевке, и тот очень понравился великому князю Николаю Николаевичу. Еще великая княгиня рассказала императрице о депутации «истинно русских людей», пришедшей к великому князю и просившей посодействовать, чтобы «новый святой» попал в Царское Село и был представлен императорской чете. По их мнению, голос «самой земли Русской», ее святого народа звучал из уст этого крестьянина. Не настал ли момент услышать голос народа? Революционеры своей агитацией все больше и больше подрывают трон и церковь. Царь и царица окружены лживыми придворными, развращенными «западными идеями». Насколько же важно было услышать при дворе голос подлинного представителя народа!

Сама Стана полагала, что не может сделать императрице лучшего предложения: «истинно русские» действительно были надежнейшими и вернейшими слугами монархии и если они что-то советовали императору, то исключительно в интересах трона и династии. У Николая и Аликс имелись все основания не доверять своему окружению, которое умышленно мешало им узнать подлинные желания народа. Крестьянин Григорий был настоящим русским и одновременно настоящим Христом. Он знал народ, его мысли, его чаяния и был способен лучше кого бы то ни было давать императору правильные советы, в которых он теперь особенно нуждался для победы над нечестивыми революционерами.

Кроме того, Распутин произвел неизгладимое впечатление лично на Стану, а также на ее мужа, на сестру и на деверя, которые все, едва только познакомились с ним, прониклись его святостью. С тех пор Григорий Ефимович регулярно бывал у Станы, равно как у Милицы и ее мужа Петра Николаевича. Еще вчера он заходил к Стане, и та воспользовалась случаем, чтобы сказать ему, что несчастному цесаревичу совсем плохо, а Аликс в отчаянии. И сейчас с безумной радостью Стана повторила царице ответ, данный ей чудотворцем: «Скажи императрице, чтобы больше не плакала. Я исцелю ее мальчика, и у него будут розовые щеки, когда он станет солдатом!»

Анастасия Николаевна, непрерывно говорившая, стоя на коленях, заставила Александру впервые за много времени улыбнуться. Поначалу Аликс ее почти не слушала, настолько была придавлена горем. Но мало-помалу стала вникать в слова Станы и невольно следить за ее рассказом с интересом. В конце она поняла, о чем идет речь: этот крестьянин хочет защитить императора, ее саму и маленького Алексея от нападений революционеров, хочет спасти Россию и церковь и исцелить любимого Алешу!

Кровь медленно поднялась к щекам императрицы, в глазах снова появились жизнь и блеск. И когда Стана повторила ей грубоватые слова Распутина, которые произнесла, подражая смешному крестьянскому выговору, Александра не смогла сдержать улыбку. То, что сказал этот мужик, казалось таким простым и таким добрым, а слова «исцелю» и «розовые щеки» было так радостно слышать! Ее уже влекло к этому человеку, и она испытывала огромную потребность увидеть его. Она решила этим же вечером поговорить о нем с императором.

Когда Стана увидела, что ей удалось отвлечь императрицу от грустных мыслей и разделить ее восторг по поводу «отца Григория», она завелась по-настоящему, и ее всегда нервная манера говорить стала экстатичной. Словно вдохновленная свыше, она нарисовала портрет Григория, особенно отметив его необыкновенные глаза. Она рассказывала о силе внушения, таившейся в глубине его взгляда и заставлявшей сразу забывать о том, что он простой крестьянин. Великая княгиня отпустила колени императрицы, которые обнимала до того момента, и, жестикулируя, стала описывать внешность и повадки «нового святого». Короче, мало-помалу ей удалось передать свой пыл императрице.

В комнате больного становилось все темнее, лишь через окно проникал слабый свет. Александра больше не видела черногорку, но слышала ее голос и, когда та повторяла ей слова Распутина, имитируя его выговор, ей, не спавшей уже трое суток, казалось, что она воочию видит человека, о котором рассказывает Стана, этого крестьянина с длинными волосами и большой бородой, с ласковым и добрым взглядом.

– Помнишь, Аликс, – продолжала великая княгиня, – что сказал доктор Филипп, когда ему пришлось вас покинуть? Он предсказал, что Бог скоро пошлет нового друга, который будет вам помогать и защищать! Поверь мне, Аликс, человек, о котором я тебе рассказываю, и есть тот друг, чье появление предсказал Филипп! Он спасет Россию и исцелит твоего сына! Вам его посылает Бог!

Александра смотрела вперед в темной комнате и верила, что видит нового «друга» во плоти. Он подошел к кровати, протянул руку над больным, словно желая его благословить. «Он исцелит твоего сына!» – повторяла Стана, и ее голос был уже не ласковым, а чистым, сильным. Тогда императрица тоже заговорила:

– Как ты добра, Стана! Милица и ты – единственные, кто желают мне добра!

И со спонтанностью, характерной для несчастных людей, проявляющих дружбу и признательность, она пожала Стане руку.

Вошла няня и включила свет. Следом за ней вошел царь. Оба удивились перемене, происшедшей с императрицей: несколько дней она просидела молча и только плакала от отчаяния, а теперь была почти весела. Она распорядилась приготовить обычный ужин.

Взволнованный император поцеловал Стане руку.

– Милица и вы, – сказал он, – наши единственные настоящие друзья среди родственников. Подумать только, ведь я всегда старался отстраниться от вас!

Действительно, при каждом удобном случае император старался показать, что черногорки дурно влияют на царицу, что они необразованны, суеверны, у них дурные манеры, хотя они и получили воспитание в Смольном институте, наконец, что они остались «крестьянками», достойными дочерьми своего отца – захолустного князька. Граф Витте, этот вечный насмешник, постоянно злословил на их счет и уверял императора, что привязанность Станы и Милицы к императрице скрывает эгоистический расчет.

Царя все время старались отвратить от черногорок, но он прекрасно знал, как относиться к таким интригам. Он знал и презирал этих придворных, министров, всех этих субъектов, которые только и делали, что сплетничали и лгали про других. Все, что ему говорили о Стане и Милице, в его глазах было обычной клеветой! Но теперь главным было то, что Стана сумела развеселить его дорогую Аликс, в чем он сам убедился. Как было не оценить этих женщин и как не быть им благодарным, если они единственные могли утешить царицу и развеять ее печаль!

Когда Александра вышла к столу, Анастасия Николаевна уже начала рассказывать императору все, что знала о Григории, «Божьем человеке», пришедшем из Сибири. Все трое говорили о нем, и великой княгине даже пришлось еще раз начать свой рассказ с начала. Как давно государи не были так веселы и так полны надежды!

Царица быстро вернулась к больному малышу; глядя на бледного как мертвец ребенка, чья нога по-прежнему была поджата, она все-таки чувствовала себя легче: она теперь могла надеяться!

Потом она ушла, снова вспомнив слова Филиппа, сказанные перед расставанием с нею. Неужели этот момент пришел? Бог наконец услышал ее жаркие молитвы и прислал ей в помощь нового «друга»?

Через несколько дней Николай и Александра сидели в рабочем кабинете императора. Было около девяти часов вечера, и Аликс с нетерпением считала минуты. Она уже несколько раз подбегала к двери послушать, не звучат ли в коридоре шаги, и возвращалась к супругу, сидевшему за письменным столом, в волнении восклицая: «Он идет», но каждый раз испытывала разочарование. Часы на камине пробили девять, а долгожданного гостя все не было. Императрица почувствовала, как ее начинает накрывать волна непередаваемой тревоги; ее дыхание стало сдавленным, на щеках появились красные пятна.

Царь тоже волновался. Он листал доклады и другие документы, скопившиеся у него на столе. Ему сообщали о новых покушениях, бунтах из-за указа, который должен был положить конец мятежам в различных губерниях, но до сих не был подписан. Как же его утомляли все эти новые революционные идеи! В последнее время императору не удавалось даже разбирать свою ежедневную порцию бумаг в те неприятные часы, что он отводил работе, и ему приходилось проводить за письменным столом также часть ночи.

В тот вечер ничего не ладилось; Николай отлично умел скрывать свое волнение, он не хотел тревожить Аликс, но затянувшееся ожидание нервировало и его. Крестьянин Григорий произвел на него столь же глубокое впечатление, как и на императрицу. Отец Григорий был простым мужиком, это верно, но он выглядел таким простым, искренним, так смотрел в лицо, что это сразу брало за душу. Его умные речи также удивили Николая и Аликс.

Царь перебирал своих министров, генералов, адъютантов, и ни один из них не казался ему таким же естественным, таким же доброжелательным и добрым, как Григорий Распутин. Простой крестьянин заявил, что готов исцелить маленького Алешу, и это обещание очень успокоило Аликс. С того дня, как Стана рассказала ей о чудесной силе этого человека, императрица исполнилась надежды. Но что, если он не придет! Хотя Стана обещала привезти его из Сергиевки в Царское Село в собственном экипаже не позднее, чем к девяти часам.

Император встал и положил руку на плечо супруги.

– Не волнуйся, солнышко, – сказал он. – Нет ни малейшей причины нервничать!

И действительно, были приняты все меры, чтобы «необыкновенный человек» смог попасть в императорский дворец, не привлекая внимания, спокойно благословить Алешу и использовать свою силу для его исцеления. Если бы отец Григорий шел во дворец обычным путем, ему пришлось бы миновать три контроля «дворцовой полиции», «собственного его величества конвоя» и «сводного пехотного полка». Его бы остановили раз двадцать, как и всякого, кто попытался бы попасть к императору, двадцать раз спросили бы его имя, которое записали бы в двадцать регистрационных книг. Позвонили бы по телефону известить дежурного офицера, предупредили бы Охранное отделение и, наконец, спросили бы дозволения у дворцового коменданта. Ответ этого высокопоставленного лица прошел бы через многие кабинеты, прежде чем визитеру было позволено войти. И то не было гарантии, что какой-нибудь охранник не проявит излишнего рвения и попросту не отправит чужака восвояси.

Император и императрица действительно были окружены многочисленным кордоном шпионов в форме и в штатском: каждый визит строго контролировался, за каждым шагом государей внимательно следили и записывали в двадцати регистрах. Сколько раз Аликс с горечью повторяла супругу: «Мы здесь пленники, мой бедный Ники!»

Но в этот раз во дворце были приняты все предосторожности, чтобы избежать этих неприятностей. Распутин должен был войти через заднюю дверь и незамеченным проследовать до покоев государей. К этой двери вела потайная лестница, и Мария Вишнякова, верная няня цесаревича, ждала там прибытия чудотворца, чтобы проводить его по темным коридорам к царю. Великая княгиня Стана должна была довести Григория Ефимовича до этой двери; она не привлекла бы к себе внимания, поскольку была хорошо знакома охранникам, стоявшим на постах. Действительно, она часто проходила этим путем, будучи постоянной гостьей Царского Села. Итак, все было подготовлено, и визит Распутина должен был пройти незаметно.

Только император собрался в очередной раз перечислить жене все принятые меры предосторожности, как дверь резко распахнулась, и Григорий, сибирский крестьянин, одетый в черный кафтан, с растрепанными волосами и длинной бородой, ворвался в рабочий кабинет императора. Сзади шла Вишнякова. Скрестив руки на груди, как все женщины из народа, выражая восхищенное удивление, распахнув глаза и открыв рот, она казалась статуей изумления. В этом состоянии она, казалось, забыла, что находится в присутствии императора и императрицы.

Григорий, с самого прихода сочувственно смотревший на провожатую, приведшую его сюда, смеясь, сказал ей:

– Ну что, матушка, теперь так и будешь глазеть на меня?

При этих словах няня вспомнила, где находится, покраснела до ушей, быстро сделала реверанс и попыталась как можно быстрее ускользнуть. Однако уже в дверях остановилась снова, словно приклеившись к полу от невероятного зрелища: широко улыбаясь, Григорий подошел к государям и фамильярно шумно расцеловал императора Всероссийского и его жену!

Когда Григорий осторожно вошел в комнату больного, а за ним следовали царица и Вишнякова, все ожидали, что впереди у цесаревича еще одна тяжелая ночь, наполненная стонами и болью, как и многие другие перед ней.

Алеша лежал на кровати, его лицо было искажено от страданий, нога по-прежнему конвульсивно поджата. Вишнякова ласково спросила, как он себя чувствует. Ребенок даже не ответил, только тихо стонал. Казалось, он был без сознания.

Распутин направился к иконам; опустился на колени и начал совсем тихо молиться. Потом поднялся, подошел к кровати больного, склонился над ребенком и перекрестил его.

Алеша открыл глаза и с удивлением посмотрел на этого чужака и длинной бородой, который серьезно и одновременно ласково улыбался ему. Сначала он немного испугался, но почти сразу почувствовал, что этот человек не желает ему зла.

– Ничего не бойся, Алеша, теперь все будет хорошо! – сказал незнакомец мелодичным голосом больному ребенку. – Вот видишь, вот видишь, Алеша, – продолжал он, легко водя рукой по всему телу мальчика, от головы до ног. – Вот видишь, я изгоняю из тебя боль. Тебе больше не будет больно, и завтра ты будешь совсем здоров. Вот посмотришь, как весело мы с тобой будем играть вдвоем!

Все еще немного робея, ребенок повеселел от этих немного неловких ласк широкой грубой руки и заулыбался.

– Знаешь, когда я был таким же маленьким, как ты, я играл… У меня были замечательные игры, которые тебе незнакомы, но я тебя им научу!

И Григорий начал рассказывать о проделках, которые устраивал у себя в деревне вместе с другими крестьянскими ребятишками. Потом заговорил об огромной Сибири, такой большой, что ей конца и края не видать. И вся эта страна принадлежит его папе и маме, а однажды будет принадлежать самому Алеше; но для этого он сначала должен выздороветь и вырасти большим и сильным. В Сибири огромные леса, широкие степи и люди, совсем не похожие на тех, что живут в Петербурге.

Наконец незнакомец сел у изголовья кровати, взял ручки ребенка в свои крестьянские ладони и стал дружески гладить их. Когда Алеша снова будет хорошо себя чувствовать, он свозит его в Сибирь и покажет все, что только можно там увидеть. Потому что никто лучше его не знает этот край и живущих в нем людей.

Мальчик очень внимательно слушал эти слова; его глаза открывались все шире и начали блестеть. Он совершенно забыл про свою болезнь и не чувствовал боли. Он вытянул ногу и поднял голову от подушки, чтобы лучше рассмотреть лицо бородатого человека и лучше его слышать.

Императрица, до этого момента молча стоявшая сзади, в испуге подбежала, боясь, что ребенок снова поранится, опершись на руку.

– Осторожней, Алеша! – крикнула она. – Ты же знаешь, что должен быть осторожен!

– Оставь меня, мама! Я хочу послушать, – ответил ребенок и, повернувшись к Григорию, спокойно добавил: – Пожалуйста, рассказывай дальше!

Распутин одобрительно улыбнулся.

– Ты прав, Алеша, – приветливо сказал он, – тебе больше не больно. Пока я возле тебя, с тобой не может произойти ничего плохого!

И он снова заговорил о Сибири, рассказывая взволнованному ребенку историю про конька-горбунка, про слепого рыцаря, про Аленушку и Иванушку, про неверную царевну, превращенную в белую гусыню, про царевича Василия и прекрасную принцессу Елену. Григорий рассказывал о деревьях и цветах Сибири, которые наделены даром речи и могут разговаривать между собой. Впрочем, и у животных есть свой язык, который он выучил еще в детстве и знал, о чем переговариваются в конюшне лошади.

Ребенок повернулся к няне:

– Ты видишь, Мария, животные разговаривают! Я тебе всегда это говорил, а ты, большая и глупая, ничего об этом не знаешь!

Вишнякова, внимательно слушавшая рассказы Распутина и сама увлеченная ими, широко раскрыла глаза и покачала головой с понимающим и убежденным видом.

– А мы оба знаем, что животные умеют разговаривать, – продолжал мальчик, поворачиваясь к Григорию. – Правда, ты мне расскажешь, что слышал от лошадей?

Однако было уже поздно, и Распутин с улыбкой ответил:

– Завтра, Алеша, завтра, я расскажу тебе еще больше!

Императрица тоже пообещала сыну, что добрый батюшка вернется завтра вечером, но ей понадобилось еще некоторое время, чтобы убедить ребенка. Он теперь совсем не ощущал боли и готов был слушать своего нового друга всю ночь. Григорий Ефимович попрощался с ним. Когда он уже был на пороге, Алеша крикнул ему еще раз:

– Непременно приходи завтра, батюшка! Я точно не лягу спать до твоего прихода!

Когда двери за гостем закрылись, переменившийся ребенок продолжал с симпатией смотреть на место, где только что был человек с большой бородой.

– Кто это такой, Мария? – спросил он наконец Вишнякову.

– Святой паломник, Алеша, – ответила та, словно очнувшись ото сна. – Святой, который тебя исцелит! Твоим папе и маме его послал сам Бог!

– Святой! – восторженно прошептал ребенок, и его отяжелевшие веки сомкнулись.

Императрица вышла из комнаты больного следом за Распутиным, с волнением и благодарностью взяла его руку и, заплакав, поцеловала ее.

Распутин перекрестил ее и сказал:

– Верь в силу моих молитв, и твой сын будет жить!

Григорий Ефимович снова пришел вечером следующего дня, и в последующие дни тоже. Неуклюжий крестьянин и императорской сын стали неразлучными друзьями. Всякий раз, когда приходил отец Григорий, Алексей ждал его с нетерпением и постоянно спрашивал у своего окружения, когда за ним пошлют, потому что Григорий умел рассказывать интересные истории.

В один из первых визитов Распутина Алексей радостно бросился ему навстречу, а потом побежал в рабочий кабинет императора, крича:

– Папа, папа, новый вернулся!

Прозвище закрепилось, и скоро вся семья называла Распутина не иначе как Новый. Позднее, в память о словечке, придуманном цесаревичем, царь официально присвоил Григорию Ефимовичу фамилию Новый (Новых).

Приходя по вечерам во дворец по потайной лестнице, Распутин первым делом целовал царя и царицу, потом все рассаживались поудобнее, чтобы послушать рассказы Григория о жизни сибирских крестьян и о его паломничествах. В такие вечера цесаревичу разрешалось ложиться спать позже, и Распутин усаживал его, укутанного в длинный домашний халат, к себе на колени. Цесаревич с восторгом слушал все, что рассказывал отец Григорий. Впрочем, маленький Алеша был не единственным, кто проявлял интерес, его старшие сестры и даже царь с царицей внимательно вслушивались в слова этого необыкновенного человека.

– Распутин, – рассказывал однажды один крупный чиновник, – сумел завоевать доверие и дружбу государей. Он умеет их подбодрить, развеселить, утешить. Но также умеет и заставить их плакать, потому что не щадит их в своих речах и часто устраивает им довольно грубую встряску. А еще рассказывает им забавные истории, так что теперь они больше не могут без него обходиться.

Всякий раз, когда Григорий Ефимович приходил во дворец, старшим дочерям царя всегда было что рассказать ему по секрету. Он был их интимным советчиком, и они делились с ним своими маленькими тайнами, какие бывают у юных девушек. Когда одной из них начинал нравиться некий офицер, она спешила рассказать об этом доброму Григорию Ефимовичу, а если его не было рядом, писала ему, чтобы попросить «мудрого совета».

Великая княжна Ольга Николаевна, которой понравился офицер по имени Николай, однажды написала Распутину из Ливадии такое письмо:

«Мой милый, дорогой, любимый друг. Так жалко, что давно тебя не видела. Часто очень хочу тебя видеть и много о тебе думаю. Где ты будешь на Рождестве? Пожалуйста, напиши мне письмо, я так их люблю от тебя получать.

Помнишь, что ты мне говорил про Николая? <…> но правда, если бы ты мог знать, как это трудно, когда я вижу, то ужасно. Прости ты меня, пожалуйста, я знаю, наверное, это не очень хорошо, мой добрый друг. Дай Бог, мама дорогая в эту зиму не будет больше хворать, а то это будет совсем страшно грустно и тяжело.

Так бываю рада видеть от времени до времени отца Феофана. Раз его видела в новом соборе в Ялте. Наша церковь здесь ужасно миленькая. До свидания, дорогой, очень любимый друг. Пора пить чай. Помолись за очень верную тебе и горячо любящую тебя твою Ольгу».

Татьяна, вторая дочь царя, также неоднократно писала Григорию Ефимовичу.

«Мой дорогой, мой верный, мой единственный друг! – пишет она в одном из своих писем. – Я очень хотела бы тебя видеть. Я видела тебя во сне. Я всегда спрашиваю маму, когда ты приедешь сюда. Я буду очень рада, когда я кланяюсь вам всем. Целую тебя и поздравляю тебя с Новым годом и желаю всякого здоровья, весело провести Новый год. Я о тебе всегда думаю, что ты такой добрый, и желаю тебе всякого здоровья! <…> Мама сказала, когда ты приедешь, тогда я поеду к Ане в дом и тогда тебя увижу и мне будет приятно. Твоя Татьяна».

Но, естественно, больше всех дорожил своим другом маленький цесаревич. Загадочная личность этого сибирского крестьянина сильно занимала воображение и фантазию ребенка. Стоило ему при малейшем недомогании услышать голос Распутина, как боли сразу прекращались. Когда наследник жаловался, например, на головную боль, одна из его сестер подзывала к телефону Распутина, а затем передавала трубку ребенку. Тогда Григорий Ефимович ласково разговаривал с ним, рассказывал короткую историю и обещал приехать завтра. В большинстве случаев этого оказывалось достаточно для того, чтобы успокоить Алексея.

Одна почитательница Распутина оставила описание телефонного разговора, свидетельницей которого стала. Она как раз была у Григория Ефимовича, когда раздался звонок: звонили из Царского Села. Распутин встал и подошел к аппарату.

– Что? – спросил он. – Алеша не спит? Ушко болит? Давайте его к телефону.

Он сделал присутствующим знак не шуметь и продолжил:

– Ты что, Алешенька, полуночничаешь? Болит? Ничего не болит. Иди, сейчас ложись. Ушко не болит. Не болит, говорю тебе. Слышишь? Спи!

Через пятнадцать минут из дворца позвонили снова: у цесаревича прошла боль, он спокойно заснул.

Вся императорская семья обожала Григория Ефимовича. Родители, дети все скоро стали называть его «отец Григорий», «Друг», «старец». Он часто присутствовал на богослужениях в склепе Федоровского собора, отправляемых отцом Васильевым. Царица и мальчик находились тогда возле него, чтобы получать причастие одновременно с крестьянином Григорием, а после принимать поцелуй мира, который Распутин запечатлевал на лбу императрицы, целовавшей ему руку.

В дневнике императора имеется несколько коротких записей относительно первых визитов Распутина в Царское Село. Начинаются они так: «Познакомились с человеком Божиим – Григорием из Тобольской губ.».

Через некоторое время император записал: «Вечером были на Сергиевке и видели Григория!»