Текст книги "Григорий Распутин. Жизнь и смерть самой загадочной фигуры российской истории"

Сразу после их ухода Матрена бросилась к телефону и позвонила Муне Головиной. Но та ее успокоила, сказав, что Григорий Ефимович наверняка остался у Феликса Юсупова и что причин для страха нет; наверняка он скоро вернется домой.

К 8 часам, как обычно, стали подтягиваться первые просители: крестьяне из дальних губерний, высокопоставленные и не очень чиновники, бизнесмены, бедные вдовы, матери больных детей, генералы и простые солдаты, епископы, монашки и дамы с накрашенными губами. Все надеялись, что Григорий Ефимович изменит их жизнь к лучшему.

К 10 часам прихожая в квартире старца была забита народом, а сам он все еще не вернулся. Иногда кто-нибудь пробегал, не обращая внимания на ожидающих, дверь в столовую открывалась, и почитательницы с тревогой заглядывали в нее. Дверь таинственного кабинета, в котором старец имел обыкновение принимать красивых посетительниц, была распахнута. Благодаря этому посетители могли рассмотреть каждую деталь в этой комнате: простую металлическую кровать и покрывающие ее шкуры, туалетный столик, обвязанные лентами иконы. Таинственный кабинет, в котором Распутин уединялся с женщиной, сегодня казался совершенно заурядной маленькой, очень просто обставленной комнатой, пустой, унылой и совсем не чудесной.

В 10 часов телефон зазвонил, как и ежедневно: все знали, что звонят из Царского Села. Но если обычно служанка или кто-нибудь из последовательниц спокойно отвечал, что позовет старца, сегодня звонок произвел сильное волнение. Многие торопливо бросились к аппарату, и сквозь полуоткрытые двери донесся голос, но слов разобрать не удалось.

Среди посетителей расползалась тревога: никто не мог объяснить ни где старец так задержался, ни что означают эта непривычная суета, эти перешептывания и явная нервозность. Однако все разговаривали вполголоса.

Около 11 часов приехала Муня Головина в сопровождении матери. Узнав, что Григорий Ефимович до сих пор не вернулся, они побледнели, губы у них задрожали. Чтобы не сеять в доме панику, Муня спустилась к одному торговцу, откуда и позвонила Феликсу. Вернувшись, она сказала, что князь уехал рано утром; она разговаривала лишь с его камердинером, который ничего не знает.

Встревоженные «верные», сидевшие вокруг стола в столовой, оставались неподвижными. Вдруг зазвонил телефон, и Катя сообщила, что князь Юсупов хочет поговорить с Матреной. Та была не в силах ответить, настолько была взволнована. К аппарату подошла госпожа Головина. Остальные женщины слушали, как она довольно возбужденно говорит по-английски. Наконец Головина вернулась и шепнула дочери, что Феликс утверждает, будто не видел ночью Григория Ефимовича.

Это известие вызвало всеобщую подавленность. Аннушка и дочери старца решились повторить слова Григория Ефимовича: тот твердо намеревался ехать к «Маленькому». Катя со своей стороны утверждала, что узнала в ночном госте «Маленького». Госпожа Головина робко заметила, что это, наверное, какая-то ошибка. Но никто не хотел ее слушать, все впали в отчаяние.

Повисла тягостная тишина, мучительно медленно тянулись часы. Вдруг вошла Катя сообщить, что приехал с утра разыскивавший старца епископ Исидор в сопровождении полицейского; они хотят поговорить с Матреной.

Вошел епископ, за ним полицейский. Последний держал в руке резиновую калошу. Он поставил ее на стол перед Матреной и неуверенным голосом спросил:

– Вы – дочь Григория Ефимовича Распутина? Узнаете ли вы эту калошу с маркой «Треугольник», десятый размер, как принадлежащую вашему отцу?

Матрена взяла калошу в руки, несколько секунд рассматривала, а потом разрыдалась. Сбежались Варя, Аннушка, обе Головины и остальные «верные»: все опознали калошу как принадлежащую Распутину.

Полицейский рассказал, как около полудня двое рабочих сообщили им, что нашли эту калошу возле опоры Петровского моста и что на льду были следы крови. Полиция немедленно выехала на место и забрала калошу для опознания. Дочери старца отчаянно рыдали, у поклонниц случались истерики, а служанка Катя как безумная бегала по всем комнатам квартиры.

Просители, до сих пор тихо переговаривавшиеся в прихожей, заговорили громче. Генералы и высокопоставленные чиновники, пришедшие получить протекцию старца, поспешили покинуть квартиру до приезда полиции, не желая, чтобы их фамилии попали в протоколы. Возможно, Григорий Ефимович погиб, и никто не знал, кто теперь будет раздавать места и почести; не стоило дальше себя компрометировать. Бедняки, крестьяне, мелкие служащие и прочие, те, кто действительно нуждался в помощи, напротив, остались в прихожей; некоторые направились к двери в столовую и даже вошли в нее. Скоро все комнаты были полны народу, одни любопытствовали, другие держались почтительно; двери были распахнуты, все ходили туда и обратно, со всех сторон слышались причитания, рыдания, душераздирающие крики.

Кто-то взволнованно рассказал, что в начале месяца у старца были очень четкие предчувствия; он якобы сказал, что умрет в страшных мучениях. Другой уверял, будто знает, что он не хотел отпускать своего сына Митю в Покровское на Рождество; вроде бы он сказал ему:

– Митя, не уезжай. Не то больше меня не увидишь. Я до Нового года не доживу!

Наконец приехала полиция; ее сотрудники открывали шкафы, описывали бумаги, взломали замок ящика письменного стола, наложили печати на несколько пакетов и допросили секретарей Распутина. Они искали деньги, то сказочное богатство, которое должен был собрать Григорий Ефимович; искали они и письма императрицы, чтобы спрятать их в надежное место.

Наконец, несколько полицейских подошли к посетителям, еще остававшимся в квартире, и попросили их покинуть помещение. Встревоженная толпа бедняков, мелких служащих, солдат, старух, крестьян и монашек спустилась по лестнице, сначала тихо переговариваясь, а потом возбужденно крича, и растворилась в туманных сумерках зимнего дня.

Еще 16 декабря вечером Анна Вырубова сказала царице, что Григорий Ефимович собирается навестить Феликса Юсупова, чтобы познакомиться с его молодой женой.

– Это, должно быть, какая-то ошибка, – ответила удивленная императрица. – Ирины нет в Петрограде, она в Крыму.

Поэтому, когда Анна Вырубова на следующее утро позвонила старцу и узнала о его исчезновении, ее охватило сильное беспокойство. Едва Матрена сказала, что отец не возвращался, как она побежала к императрице, и обе женщины долго обсуждали это странное происшествие. Александре надо было отправляться в ее военный госпиталь, но она почти сразу же вернулась во дворец и, снедаемая тревогой, позвонила министру Протопопову. Тот рассказал, что городовой, дежуривший прошлой ночью напротив Юсуповского дворца, слышал, что у князя стреляли. Этот вопрос еще не выяснен. При этой новости царицу охватил ужас, и у нее едва хватило сил приказать министру немедленно начать тщательнейшее расследование и держать ее в курсе.

Император находился в Ставке и взял с собой туда дворцового коменданта Воейкова, равно как и большинство своих адъютантов, так что императрица и Анна оказались предоставленными сами себе, без помощи и без совета. При мысли, что со старцем случилась беда, их охватывал глубокий ужас. Александра не хотела верить в то, что ее единственный друг, спаситель ее сына и лучший советник мужа может погибнуть. Что будет с ними со всеми, если они лишатся доброты и привязанности отца Григория? Среди враждебно и недоброжелательно настроенных людей он один был для царской четы опорой; им его послал Бог, и его смерть привела бы их к крушению. Александра в этом не сомневалась. Царица бросилась на шею Анне и разрыдалась; а та знала, что единственная может понять ее страдания, потому что со смертью Григория Ефимовича тоже теряла все.

Около полудня позвонил Протопопов с подробным докладом о том, что узнала полиция. Тогда две женщины смогли себе представить картину событий прошлой ночи.

Дежурный городовой на Мойке действительно слышал во дворе Юсуповского дворца выстрел. Он тут же прибежал и был остановлен самим князем. Тот на его вопрос, улыбаясь, ответил, что один из его гостей немного перебрал и в шутку выстрелил в воздух.

Городовой, не смея сомневаться в словах столь знатной особы, козырнул и ушел. Но через несколько минут Юсупов послал за ним своего дворецкого и принял в своем кабинете, где находился мужчина в офицерской форме, назвавшийся Пуришкевичем. Оба якобы сказали, что только что убили Распутина, величайшего прохвоста своего времени, и что если он, городовой, любит царя, то должен хранить молчание обо всем этом. Городовой пообещал, но, храня верность долгу, представил рапорт по начальству.

С утра следующего дня полиция отправилась во дворец Юсупова для проведения следственных действий. Был обнаружен длинный кровавый след, тянущийся по лестнице и по двору. Но князь утверждал, что один из его друзей убил собаку. И действительно: показал ее труп посреди двора. Но агенты заметили, что из животного не могло вытечь такого количества крови.

Протопопов считал, что Распутин был убит князем Юсуповым и его друзьями, о чем и доложил императрице. Министр сразу же обратил ее внимание на невозможность произвести аресты: в деле замешан член императорской фамилии, что обеспечивало иммунитет всем соучастникам.

Александра поняла всю гнусность заговора и подлость убийцы, вовлекшего в дело Дмитрия Павловича, чтобы защититься от правосудия. Кроме того, императрица получила подтверждение, когда убийцы, один за другим, попытались оправдаться. Сначала ей позвонил по телефону великий князь Дмитрий с просьбой принять его; она отказала. Вскоре о том же попросил Феликс Юсупов; Александра ответила, что, если ему есть что заявить в свое оправдание, пусть он это сделает в письменном виде.

И действительно, вечером она получила от князя письмо, в котором утверждалось, что Распутин к нему ночью не заезжал, и повторялась сказка про собаку. Столкнувшись с такой подлостью, императрица передала заявление Юсупова новому министру юстиции Добровольскому с приказом продолжать следствие.

Возмущенная до предела, Александра сообщила супругу, находившемуся тогда в Ставке:

«Мы сидим все вместе, – писала она 17 декабря, – ты можешь себе представить наши чувства, мысли – наш Друг исчез. Вчера А.[42]42
  Анна Вырубова.


[Закрыть] видела его, и он ей сказал, что Феликс просил Его приехать к Нему ночью, что за Ним заедет автомобиль, чтоб Он мог повидать Ирину. Автомобиль заехал за ним (военный автомобиль) с двумя штатскими, и Он уехал. Сегодня ночью огромный скандал в Юсуповском доме – большое собрание, Дмитрий, Пуришкевич и т. д. – все пьяные. Полиция слышала выстрелы. Пуришкевич выбежал, крича полиции, что наш Друг убит.

Наш Друг эти дни был в хорошем настроении, но нервен, а также озабочен <…>. Феликс утверждает, будто он не являлся в дом и никогда не звал Его. Это, по-видимому, была западня. Я все еще полагаюсь на Божье милосердие, что Его только увезли куда-то. Калинин[43]43
  Условное имя министра внутренних дел Протопопова в царской переписке.


[Закрыть] делает все, что только может. А потому я прошу тебя прислать Воейкова. Мы, женщины, здесь одни с нашими слабыми головами. Оставляю ее жить здесь, так как они теперь сейчас же примутся за нее. Я не могу и не хочу верить, что Его убили. Да смилуется над нами Бог!»

В тот же день императрица отправила императору еще две телеграммы:

«Не можешь ли немедленно прислать Воейкова? Нужно его содействие, так как наш Друг исчез с прошлой ночи. Мы еще надеемся на Божье милосердие. Замешаны Феликс и Дмитрий».

«К[алинин] делает все возможное. Пока еще ничего не нашли. Ф[еликс], намеревавшийся уехать в Крым, задержан. Так хочу, чтобы ты был здесь. Помоги нам, Боже!»

Еще одна депеша императрицы, датированная 18 декабря, гласит:

«Только что причастилась в домовой церкви. Все еще ничего не нашли. Розыски продолжаются. Есть опасение, что эти два мальчика затевают еще нечто ужаснее. Не теряю пока надежды. <…> Надеюсь, что ты выедешь сегодня, мне страшно необходимо твое присутствие. Благословляю и целую».

17 и 18 декабря прошли в невыразимом отчаянии вплоть до момента, когда Протопопов наконец доложил императрице, что обнаружен труп Распутина.

После того как была найдена калоша, полиция приказала разбить лед на Неве у Петровского моста, и водолазы обнаружили тело. Руки и ноги были стянуты крепкой веревкой, на теле имелись многочисленные раны. Распутин определенно был жив, когда его сбросили в воду, потому что ему удалось наполовину высвободить одну руку, а легкие были полны воды.

Труп с большой секретностью перевезли в Чесменскую богадельню, где его осмотрел профессор Косоротов. Когда императрица узнала, что труп найден, она приказала сестре Акулине, той самой монашке, которую Распутин исцелил в охтинском монастыре, отдать старцу последний долг. Та провела ночь возле него, омыла тело и вложила в руку крест, а также прощальное письмо царицы: «Мой дорогой мученик, дай мне твое благословение, чтобы оно постоянно было со мной на скорбном пути, который остается мне пройти здесь на земле. И помяни нас на небесах в твоих святых молитвах! Александра».

Таковы были последние слова императрицы «Другу».

Утром следующего дня сестра Акулина привезла труп в Царское Село на автомобиле. Чтобы избежать волнений, полиция распространила слух, будто тело перевезут в Покровское. Но на самом деле захоронение состоялось утром 21 декабря в Царскосельском парке, на участке, на котором Анна Вырубова намеревалась построить приют для инвалидов. На церемонии присутствовали император с императрицей, великие княжны, Анна Вырубова, Протопопов, адъютанты Ломан и Мальцев. Перед тем как гроб закрыли, Матрена положила на грудь отца икону, привезенную императрицей из Новгорода. Последние молитвы прочитал придворный священник отец Васильев, после чего тело Григория Ефимовича Распутина было предано земле.

Царица часто привозила дочерей Распутина в Царское Село, чтобы иметь возле себя кого-то, кого он по-настоящему любил; великие княжны делали все, что могли, чтобы утешить осиротевших девушек. Император объявил, что заменит им отца.

Преступление, жертвой которого стал Григорий Ефимович, вызвало гнев и негодование царя. По возвращении из Ставки он приветствовал свое окружение такими словами: «Мне стыдно перед православной Русью, что руки моих ближайших родственников обагрены мужицкою кровью…»

Император одобрил все меры, принятые в его отсутствие супругой в отношении убийц. Великий князь Дмитрий Павлович и князь Феликс Юсупов оставались под домашним арестом и строгим надзором. Князь Феликс незамедлительно перебрался во дворец великого князя Дмитрия, куда полиция не могла проникнуть, и там друзья ожидали своей участи. Очень скоро развернулась борьба между императором и великокняжеской партией. Царь выразил желание беспощадно покарать виновных, а великие князья возмутились. В частности, великий князь Александр Михайлович сделал все возможное, чтобы остановить процесс. Он отправился к министру юстиции Добровольскому и весьма грубой форме приказал больше не заниматься делом. Но министр не испугался и сослался на официальный приказ, полученный им от царя. Тогда великий князь обратился напрямую к императору, и у него состоялось такое бурное объяснение с государем, что их крики были слышны в соседних комнатах; в конце концов, царь выставил его за дверь.

Но снова проявилось слабоволие Николая, который позволил уговорить себя отказаться от преследований по закону и ограничился высылкой великого князя Дмитрия Павловича в Персию, а князя Юсупова в его имение. Несмотря на мягкость такого наказания, императорская фамилия вновь выразила протест и направила царю петицию с просьбой помилования для Дмитрия. Но император ответил на полях письма: «Никому не дано право заниматься убийством!»

И приказ был выполнен.

«Героический поступок» князя Юсупова и его соратников очень скоро стал восприниматься как то, чем он был изначально: постыдное деяние, обыкновенное убийство. Больше всего комментировалось то, как виновные вели себя после убийства. «Героям-патриотам» не хватило даже смелости сознаться в содеянном, и они изо всех сил старались отвести от себя подозрения: отпирались, пытались спрятаться в безопасное место, не заботясь о своей чести и совести.

Князь Юсупов, молодой аристократ, родственник императора, ни секунды не колебался, давая императрице ложную клятву, обманывая ее и выдумывая детали, которые очень скоро были разоблачены как ложные. Разумеется, он предпочитал утаить правду, сохранить ее для своих мемуаров, которые намеревался опубликовать позднее.

Другие заговорщики вели себя так же: великий князь Дмитрий Павлович и депутат Думы Пуришкевич, этот знаменитый оратор, продолжали лгать даже тогда, когда правда стала очевидной.

Народ, со своим здравым смыслом, понял, что речь шла не о героическом деянии, а о самом обыкновенном преступлении. Правда, «чистая публика» столицы, всегда падкая на сенсации, устраивала убийцам овации, на Невском проспекте даже поздравляли друг друга с избавлением от Распутина. Постоянное возбуждение салонов и Думы сыграло значительную роль в создании Григорию Ефимовичу репутации прохвоста и негодяя. Все люди, которые напрасно ждали от старца повышения по службе, награды или реализации выгодного коммерческого проекта, первыми стали громко возвещать о том, что смерть Распутина избавила империю от тяжкого груза.

На простых крестьян новость об убийстве старца произвела совсем другое впечатление. Для них Григорий Ефимович всегда оставался одним из них, он был мужицким представителем при царском дворе, среди сильных и богатых, и боролся за подлинные народные интересы. Крестьяне любили старца и расценивали его убийство как неправое дело и тяжкое оскорбление, нанесенное им. В тысячах сибирских изб оплакивали судьбу Григория Ефимовича, этого мужика, отправившегося в Петербург, чтобы донести до царя правду, но убитого придворными.

Многие суеверные люди смотрели на убийство Распутина как на предупреждение судьбы. Они с тревогой вспоминали слова старца: «Когда меня не станет, вскорости и царя не станет!»

Глава 13
Корабль смерти

Волнения на заводах Путилова, в Балтийских арсеналах и на Выборгской стороне становились угрожающими: рабочие бросали работу, ораторы призывали к восстанию, к борьбе против дороговизны жизни, против правительства и даже против императора. Беспомощная полиция требовала войск, но солдаты открывали огонь по ней и братались с восставшими.

22 февраля 1917 года императрица писала супругу: «Какое ужасное время мы теперь переживаем! Еще тяжелее переносить его в разлуке. <…> Ты мужествен и терпелив – я всей душой чувствую и страдаю с тобой, гораздо больше, чем могу выразить словами. Что я могу сделать? Только молиться и молиться! Наш дорогой Друг в ином мире тоже молится за тебя – так Он еще ближе к нам. Но все же, как хочется услышать Его утешающий и ободряющий голос!»

Недовольство росло очень быстро, день ото дня, а потом и час от часу. В Петрограде стояли жуткие холода, но дров не осталось. Люди голодали, но больше не было хлеба, и толпы начинали громить булочные: люди ночи напролет ожидали в длинных очередях до того момента, когда теряли терпение, а потом просто начинали грабить магазины.

Царица часто думала о том, что Григорий Ефимович сказал императору за несколько дней до своей смерти: в первую очередь надо помогать несчастным, чтобы «народ не потерял веру в своего царя». Распутина больше не было, а его мудрому совету не последовали. Не обременяя себя сложными теориями, толпы манифестантов ходили по городу, требуя хлеба и мира. Каждый день на Невском происходили стычки, полицейских избивали, некоторых даже убили. Бунт разрастался, звучала «Марсельеза», требования отставки правительства и отречения императора.

Правительство оказалось не на высоте положения: оно выпустило рычаги управления из рук, и каждый министр старался сбежать. Наконец, восстал гарнизон, и гвардейские части устроили братание с революционерами.

В этот критический момент император находился далеко от Петрограда, в Ставке; при первых же беспорядках он дал понять, что готов отречься, если такова воля народа. Сам он хотел уехать в Ливадию и разводить цветы. Но когда новости из столицы стали тревожнее, он переменил решение, как поступал часто, и приказал бросить на Петроград армию, чтобы подавить бунт. Все посланные войска без боя перешли на сторону революционеров. Тогда царь увидел, что положение безвыходное, и 15 марта в салон-вагоне императорского поезда между Царским Селом и Ставкой подписал акт отречения от престола, который передал представителям Думы.

22 марта бывший император, пленник Временного правительства, был препровожден вместе с семьей в Царское Село и помещен там под строгую охрану. В ночь с 22 на 23 марта толпа революционных солдат ворвалась в дворцовый парк, осквернила могилу Распутина и утащила труп в Парголовский лес. Там они соорудили большой костер и, облив тело бензином, сунули в огонь.

Императорская семья пять месяцев провела под арестом в Царском Селе. 13 августа комендант дворца приказал им собираться в дорогу: Временное правительство намеревалось перевести их в Сибирь, где заключенные дожидались бы новых приказов. От одного из солдат царица узнала, что их повезут в Тобольскую губернию.

Какое совпадение! В губернию, где родился Распутин, незабвенный «друг»! Оттуда он пришел к ним, чтобы поддержать в опасностях их жизни!

Царица воспользовалась последними часами пребывания во дворце, где она прожила «двадцать три счастливых года», чтобы попрощаться со всем, что было ей дорого, и написала несколько строк своей подруге Анне, уже несколько месяцев узнице Петропавловской крепости: «Я знаю твое новое мучение – огромное расстояние между нами; нам не говорят, куда мы едем (узнаем только в поезде) и на какой срок, но думаем, это туда, куда ты недавно ездила – святой зовет нас туда и наш Друг!»

В полночь они готовы были к отъезду, когда доложили о приезде всемогущего Керенского. Все собрались в большой полукруглой зале, и вошел новый министр юстиции, чтобы сообщить о решении Временного правительства о высылке в Сибирь «гражданина Романова и его семьи».

В пять часов утра Николай, Александра и их дети сели в автомобиль и были под надежным конвоем отвезены на Александровский вокзал. 17 августа они прибыли в Тюмень, откуда их должны были везти в Тобольск.

На следующий день они узнали, что пароход проходит Покровское, и ими овладело чувство огромной печали. Как дала себя почувствовать рука Господня: свергнутые, униженные, лишенные свободы, они поедут на место, откуда Григорий Ефимович ушел простым мужиком в грубых сапогах и плохеньком полушубке, чтобы достичь их императорского дворца.

Действительно, они заметили на верхушке холма аккуратненькое село с колокольней, его широкие белые улицы. Его трехэтажный дом, выделявшийся среди остальных.

Собравшись на палубе, они с любопытством смотрели на это село. Анна, не раз приезжавшая сюда по приказу императрицы, все здесь знала. Она жила в доме Распутина, спала под его крышей, каждый день ходила с ним рыбачить на берег Туры. Анна много рассказывала царствующей чете о Покровском и жизни, которую здесь вел старец. Они знали каждую деталь.

Маленький Алексей с особым волнением смотрел на проплывавшие мимо него дома. Так вот, значит, какое оно, чудесное место с конюшней, в которой лошади разговаривают! Значит, это и есть то самое место, где каждый цветок имеет свою душу! Да, это то самое село, о котором добрый батюшка Григорий рассказывал больному ребенку, говоря: «Вся эта страна принадлежит твоим папе и маме, а однажды будет принадлежать тебе самому!»

Но Алексей теперь был взрослым мальчиком и прекрасно знал, что его папа, мама и он сам – жалкие узники, которых сослали в эту чудесную Сибирь, которая им больше не принадлежит.

Село давно скрылось за горизонтом, а все продолжали говорить о Григории Ефимовиче, думали о том, кем он был, что сделал и что сказал. Императрица с тревогой вспоминала слова Анны, переданные ей однажды, задолго до наступления печальных времен: «Вижу множество людей, умирающих в страшных муках! Целые народы! Горы трупов! Среди них великие князья, графы и сотни аристократов, вода в Неве обагрена их кровью! Нева станет рекой крови!»

Это пророчество сбылось!

Все еще раз обернулись к повороту реки, за которым скрылось Покровское, и стали молиться так, как их научил Григорий Ефимович.

Пароход медленно скользил по воде. Вдали в сумерках возникал Тобольский кремль. Пароход, везший последнего российского императора и его семью к неизвестному будущему, неспешно шел вниз по течению реки в угасающих красках прекрасного летнего вечера.