Текст книги "Григорий Распутин. Жизнь и смерть самой загадочной фигуры российской истории"

Глава 5
Трагическая идиллия в Царском Селе

Солнышко было шутливым прозвищем принцессы Алисы Гессенской до ее бракосочетания с Николаем II и сохранилось за ней, когда она стала российской императрицей, а своего супруга она называла не иначе как Солнечный Луч.

Едва царь заканчивал заниматься государственными делами, принимать министров, выслушивать их доклады и подписывать указы, он со всей поспешностью возвращался к своей дорогой Аликс, нетерпеливый, как новобрачный, и счастливый, как будто получил разрешение вернуться к тихому домашнему очагу.

Обязанности, накладываемые на него императорским саном, были для него неприятны и тяжелы: он был недоволен, что ему приходится часами пролистывать досье, подписывать документы, знакомиться с докладами министров и делать на их полях пометки; ему приходилось скучать во время неизбежных приемов, и он был счастлив, когда они оказывались не слишком длинными. В общем, повседневные обязанности заставляли его постоянно разгребать горы бумаг, ужасающе накапливавшихся на его столе, стоило ему устроить себе хоть один выходной день.

На протяжении всего царствования время его равномерно делилось между официальными тяготами и радостями семейной жизни. Царица, даже после многих лет брака, так и не смогла привыкнуть к необходимости надолго расставаться с супругом. Если государственные дела удерживали того вдалеке от нее дольше обычного, она тут же начинала волноваться и с нетерпением ожидала его возвращения. Почти все время она проводила в своем сиреневом будуаре, полном великолепных цветов; читала, лежа на оттоманке, или писала письма своим быстрым почерком, занималась вышиванием или же болтала со своей подругой Анной Вырубовой и пересказывала ей свои воспоминания о жизни с царем. Можно сказать, что она говорила только о нем, потому что в те часы, что она была разлучена с супругом, хотела хотя бы мысленно оставаться с ним.

Когда же в коридоре раздавались торопливые шаги и люстра в будуаре начинала слабо мигать, она вставала, взволнованная, словно юная девушка, а ее щеки покрывались румянцем. Дверь резко распахивалась, и царица, светясь от безмерного счастья, шла навстречу супругу, входившему с радостной улыбкой. Потом они проводили долгие часы вместе, с удовольствием разговаривая о своих детях, строя планы, готовя поездки и прогулки и, наконец, до бесконечности повторяя разные пустяки, столь дорогие влюбленным.

Иногда, когда императрица принимала у себя нескольких друзей, из соседней комнаты доносился легкий свист, похожий на крик птички; Александра краснела до ушей, говорила, что ее зовет император, прощалась с гостями и исчезала. Не было ни разу, чтобы она не отозвалась, немедленно и с удовольствием, на зов супруга.

Они были женаты уже несколько лет, когда царю пришлось надолго покинуть ее, чтобы отправиться в Раккониджи на встречу с королем Италии. Тогда Александра закрылась в своих апартаментах и никого к себе не пускала. Веселость вернулась к ней лишь при возвращении Николая. Вот только ей было тяжело оттого, что приходилось встречать супруга в присутствии всего двора и не иметь возможности открыто проявить свою радость.

Всего дважды за двадцать три года счастливая гармония этой пары была слегка нарушена недоразумениями. В первый раз, когда до царя дошел слух: красавец генерал Орлов не остался равнодушным к императрице. Некоторые придворные не могли удержаться, чтобы не дать некоторые подтверждения этому подозрению, а тот факт, что генерал Орлов проводил почти все вечера в апартаментах государей, часами играя на бильярде с императором, давал новую пищу слухам. Внезапный отъезд Орлова в Египет «по причине нездоровья» и даже последовавшая вскоре после этого его смерть не совсем развеяли подозрения многих, и язвительные намеки ходили еще долго.

Однако, если царь никогда по-настоящему не сомневался в верности своей супруги, императрицы, сама она однажды всерьез приревновала его к своей подруге Анне и сочла, что оскорблена ею в своем достоинстве. Впрочем, Анна была честна: однажды она наивно призналась царице, что чувствует, как помимо собственной воли в ней развивается огромная любовь к царю. Этой исповеди, какой бы невинной она ни была, по сути, оказалось достаточно, чтобы крайне щепетильная Александра рассердилась на подругу и в весьма резких выражениях писала о «предательнице» в письмах к своим родственникам.

Но эти мелкие недоразумения рассеялись так же легко, как возникли, и не могли серьезно омрачить счастье двух этих людей. Царь и царица быстро признали необоснованность своих подозрений, и с тех пор прежнее доброе согласие между ними полностью восстановилось.

Ни разу, даже когда набежали эти тучки, между супругами не было сказано ни одного грубого слова. Они всегда были одушевлены самым деликатным уважением друг к другу и старались избегать нанести один другому обиду даже взглядом. С самого начала их брака до его трагического финала Николай и Александра охраняли тон и манеры поведения двух новобрачных, и их взаимная любовь не уменьшалась ни на мгновение.

Дневник, в который царь ежевечернее записывал события дня, оставляет впечатление семейной идиллии, которую ничто не могло нарушить. Эти страницы описывают прекрасные счастливые часы, которые они прожили, наблюдая, как растут их дети; и, наконец, от них исходит благодарность к любимой жене за счастье, которое она ему дарила.

Первым делом молодая чета удалилась в максимально простую и тесную обстановку, поскольку оба они были в ужасе от роскоши и огромных покоев. Царское Село понравилось им с первого же приезда, и они сделали его своей главной резиденцией. Они жили в нескольких маленьких комнатах, где проводили вечера, играя с детьми или листая иллюстрированные журналы либо альбомы с фотографиями.

Когда Александра находилась не в своем будуаре с мужем или Анной Вырубовой, почти наверняка ее можно было найти у ее детей. Ее материнская любовь была так велика, что она никогда не покидала добровольно их комнаты и даже часто принимала там официальные визиты. Однажды, когда управляющий императорской канцелярией принес императрице на подпись важные бумаги, они приняла его, держа на коленях великую княжну Ольгу и положив руку на колыбель маленькой Татьяны.

Она уже отчаялась родить сына, когда наконец произвела его на свет. Александра ухаживала за ним с еще большей любовью, чем за всеми остальными своими детьми. В лице Вишняковой она нашла няню, которой могла полностью доверять, но множество забот о сыне императрица оставила себе: она купала и одевала своего дорогого малыша, учила его произносить первые слова и часами играла с ним.

Позднее, когда дети подросли, Александра даже начала их учить. Она склонялась вместе с ними над книгами и тетрадями, помогала делать домашние задания и учить уроки, которые задавали их учители Шнейдер, Гиббс и Жильяр; когда они были маленькими, она шила платья их куклам, а позднее помогала устраивать домашние праздники.

Император тоже любил играть со своими детьми и проводил с ними много часов. Он отдал им Большой мраморный зал царскосельского дворца и даже устроил горку на навощенном паркете, украсив все шелковыми драпировками. Николай играл там с дочерьми по часу или два в день и много раз падал с ними на гладкий пол, даже во времена серьезных политических затруднений.

Так и шла жизнь государей в счастливом спокойствии, то в Царском Селе, то в Ливадийском дворце, иногда среди финских лесов. Когда произошла революция и свергнутый царь был вынужден вместе с семьей покинуть царскосельский дворец, Александра написала своей подруге Анне Вырубовой: «Моя дорогая, нам особенно тяжело прощаться с этим домом, с этим очагом, где мы так счастливо жили двадцать три года!»

Позднее, в Тобольске, когда будущее было таким грозным, темы разговоров императорской семьи вращались исключительно вокруг воспоминаний о времени, когда они оба были так счастливы. В этом было их единственное утешение.

«Прошлое кончено, – писала царица из Тобольска той же Вырубовой, – но я благодарю Бога за все счастье, что было, что получила, и буду жить прекрасными воспоминаниями, которых никто у меня не отнимет».

Действительно, возможно, во всей России не было другой женщины, которая, как царица, почитала бы величайшим счастьем, о котором стоит мечтать, спокойную мещанскую жизнь в кругу семьи. Для нее жить в тесном кругу, с мужем, детьми и верной единственной подругой Анной всегда было «истинным величайшим счастьем на земле»…

Но все эти двадцать три года над головой монаршей четы, наслаждавшейся своей любовью и радостями семейной жизни, собиралась гроза. Пока царь с нетерпением ожидал завершения приемов и скучных докладов, чтобы вернуться в объятия своей обожаемой Аликс, пока он, смеясь, играл на горке со своими детьми, искал в лесу грибы или обсуждал события прошедшего дня на борту своей яхты, во время партий в теннис, прогулок на автомобиле и выездов на охоту, медленно, но неотвратимо назревала трагедия этой семьи и вместе с нею всей Российской империи. Это «солнечное счастье» с самого первого дня несло в себе зерно неизбежной катастрофы.

Судьба двух этих людей, живших, замкнувшись в своей любви и отгородившись от мира, возможно, уже несла предвестье беды в самом их спокойном мещанском образе жизни. Рок спрятал свою порочность под маской счастья.

Вся Российская империя, управляемая этими незлыми государями, уже давно, незаметно, но неуклонно, скатывалась к краху. Его можно было бы предугадать по образу жизни народа задолго до восшествия на трон Николая. Слепая судьба повиновалась математическому закону и готовила зловещий финал последним Романовым одновременно с крушением России.

Царскосельская «мещанская идиллия» с первого же мгновения и до последнего дня была отмечена чередой трагических событий: войн, опасностей, болезней, убийств, разного рода катастроф.

А кроме того, молодую государыню не любила ее свекровь, которая, с самого ее приезда в Россию, презрительно смотрела на нее, как на иностранку. Вдовствующая императрица Мария Федоровна настраивала весь двор против «немки», и все относились к той с холодностью, даже после того, как Алиса Гессенская стала российской императрицей и когда 30 июля 1904 года, в разгар катастрофической кровопролитной войны с Японией, родила сына.

Рождение сына принесло в жизнь монаршей четы не только радость, но и тревоги: цесаревич рос красивым, очаровательным ребенком с белокурыми кудряшками, восхищавшим и царственную чету, и ее окружение. Переполняемые счастьем, они с удовольствием следили за его первыми шагами, играми, ловили первые слова, которые бормотали его губы.

Но очень скоро несчастные родители, к огромному своему ужасу, узнали, что их «сокровище», как царь обычно называл сына в своем дневнике, этот улыбчивый веселый мальчик носит в себе страшную болезнь. Любое неосторожное движение могло стать для него смертельным, потому что маленький Алексей, рождения которого так страстно желали, а после рождения так обожали, был болен гемофилией. Он мог в любой момент пораниться, а ранка, какой бы маленькой она ни была, привести к летальному исходу. Любой удар по руке или ноге немедленно вызывал внутреннее кровотечение с образованием синяка и жуткие боли. Поэтому жизнь цесаревича, с самого его рождения, несмотря на все заботы, которыми он был окружен, была непрерывным мучением для него самого и источником постоянных забот для его близких.

Родители несчастного ребенка пытались его утешить, как могли, задаривая тысячей подарков в компенсацию за многочисленные лишения, на которые его обрекала болезнь, и пытались заставить его забыть, что ему запрещено играть в те игры, в которые играют его сверстники.

Его комнату заполняли самые дорогие игрушки: железная дорога с насыпями, станциями, стрелками, роскошными локомотивами, вагонами с сидящими в купе куклами – одним словом, чудо механики; у него имелись целые батальоны оловянных солдатиков, миниатюрные города с домами и колокольнями, макеты боевых кораблей, маленькие заводы с игрушечными рабочими, и цесаревичу достаточно было нажать на кнопку, чтобы привести в движение рабочих, заставить двигаться корабли, звонить колокола церквей и маршировать солдатиков.

Но зачем все эти великолепные игрушки? Маленький Алексей вынужден был неподвижно сидеть посреди них, охраняемый верным матросом Деревенько, постоянно следившим за тем, чтобы ребенок не сделал опасного движения рукой или ногой. Ему не разрешалось, в отличие от тысяч других мальчиков, бегать, прыгать, наконец, драться; он постоянно слышал: «Алексей, осторожней, ты поранишься!»

Для маленького мальчика было тягостно постоянно чинно сидеть. Он с радостью обменял бы все свои дорогие игрушки на день на свежем воздухе, когда наконец получил бы право раз в жизни без помех безумно порезвиться, не ожидая каждую секунду услышать голос Деревенько: «Берегись, Алексей, осторожнее!»

Цесаревич часто просил у матери вещи, в которых она с болью в сердце вынуждена была ему отказывать.

– Мама, подарите мне велосипед, – просил он.

А царица печально отвечала:

– Ты отлично знаешь, Алексей, что для тебя это опасно!

– Я хочу научиться играть в теннис, как сестры.

– Ты отлично знаешь, что тебе запрещено играть.

Тогда ребенок начинал плакать и в отчаянии кричать:

– Почему я не такой, как остальные мальчики?

Но иногда, несмотря на все предосторожности, ребенок слишком быстро делал несколько шагов или непроизвольное движение, и происходило несчастье: открывалось кровотечение, и не было никакого способа его остановить. Напрасно к больному спешили лучшие придворные врачи и применяли все средства, какие только предоставила в их распоряжение наука. Цесаревич жалобно стонал, а его родители вынуждены были беспомощно стоять возле него и смотреть, как к нему приближается безжалостная смерть. Тогда в маленькой часовне императорского дворца начинали читать молитвы до тех пор, пока вновь не происходило чудо и почти умирающий ребенок не был в очередной раз спасен.

Но кроме боли, которую причиняло ей состояние здоровья сына, царица имела еще одну причину для отчаяния: ее постоянно преследовала мысль, что это она виновна в несчастье своего ребенка. Действительно, гемофилия была наследственной болезнью в ее роду; от гемофилии умерли один из ее дядей, ее младший брат и два племянника. Страшное заболевание поражало только мужчин, поэтому сама императрица им не страдала, но передала сыну.

Когда родители узнали точный диагноз наследника, они упразднили последние остатки придворного представительства и окончательно замкнулись в узком интимном круге семейной жизни. У них теперь была единственная забота: беречь ребенка, которого у них мог отнять любой незначительный инцидент. Когда он играл, они с тревогой следили, не грозит ли ему какая-то опасность, они видели смертельную угрозу в каждой игрушке, которую готовы были в любой момент вырвать из рук своего обожаемого сына.

Из-за этой озабоченности императрица приобрела серьезное нервное заболевание, которое поначалу проявлялось в виде нестерпимых желудочных спазмов, а в дальнейшем вынуждало ее очень часто оставаться в постели.

Единственным человеком, сумевшим войти в интимный круг императорской четы, была Анна Александровна Танеева, фрейлина царицы, быстро завоевавшая доверие своей госпожи и вскоре ставшая ее ближайшей подругой. Через несколько лет после своего появления при дворе Анна сделалась в некотором смысле частью семьи. Императрица называла ее «наша большая бэби», наша «дочка» и делилась с нею всеми своими тревогами, горестями и сомнениями без исключения.

Анна была дочерью главноуправляющего императорской канцелярией Танеева, добросовестного чиновника высокого ранга, также сделавшего себе имя в качестве композитора-любителя. Ей было двадцать три года, когда она заняла место княжны Орбелиани, фрейлины, заболевшей во время пребывания царицы в Финляндии. По возвращении Александра радостно воскликнула: «Благодарю Бога за то, что послал мне настоящую подругу!»

Действительно, Анна оставалась искренне преданной императрице вплоть до страшной смерти последней. Последние письма, последние дружеские слова Александры были адресованы ей, той, что сделала всё, чтобы до конца оставаться рядом, поддерживая ее своей смелостью.

Эта женщина, пользовавшаяся безграничным доверием и привязанностью императрицы, была странным существом, которое, со своим характером и собственным пониманием, было создано, чтобы жить с обитателями Царского Села. В толпе придворных, думавших лишь о личных выгодах, которых они добивались лестью и интригами, Анна всегда оставалась верной подругой царицы без малейшей меркантильной мысли. Все то время, что она прожила рядом с царской семьей, у нее не было других забот, других желаний, кроме преданности Николаю, Александре и их детям. У нее не было личного состояния, а материальная помощь, оказываемая императрицей, была смехотворно малой. Наконец, ее крайняя простота, можно сказать, почти бедность, наложила отпечаток на весь ее характер и образ жизни. Лишь иногда царице удавалось убедить ее принять в подарок ничего не стоящее украшение или платье. Ее душевная скромность была равна скромному внешнему облику. «Никогда, – с удивлением заметил однажды М. Палеолог, – не видели фаворитки более рассудительной и старающейся быть как можно незаметнее».

Она была крупной, даже тяжеловесной; пышные волосы, широкая шея, спокойное миловидное лицо, розовые щеки, необыкновенно светлые глаза и полные губы придавали ей вид провинциалки; при этом она всегда одевалась очень просто и носила лишь несколько не представляющих ценности украшений. После серьезной железнодорожной аварии ей пришлось долгое время передвигаться на костылях или же в кресле-каталке.

Анна Танеева очень неудачно вышла замуж за флотского лейтенанта по фамилии Вырубов; она развелась с ним всего через год после свадьбы, потому что он оказался подвержен частым нервным припадкам, доходившим до безумия. Это печальное событие еще больше сблизило Анну с ее царственной подругой.

Вырубова, как ее теперь называли, считалась опасной интриганкой, и иностранные дипломаты часто описывали ее именно так. Нет никаких сомнений в том, что Анна много занималась политикой и оказывала реальное влияние на ход событий. Однако ее интриги никогда не приносили ей личных выгод, они всегда велись в интересах монаршей четы, которой она была предана. В своей готовности услужить императору она была уверена, что ее советы пойдут на пользу России и ее государям, и если интриговала от всей души, то никогда не делала этого ради собственной выгоды.

После развода с лейтенантом Вырубовым Анна продолжала жить в скромном маленьком домике, который сняла еще до брака в окрестностях Царского Села. Можно сказать, не было ни дня, чтобы она не нанесла визит августейшей чете или не приняла ее у себя. Так домик Вырубовой постепенно стал любимым местопребыванием царя и царицы, где их никогда не беспокоили и где они были далеко от скучных обязанностей этикета. В дальнейшем это место приобрело значение крупного политического центра, где царь встречался со многими из тех, кого не хотел официально принимать во дворце. Домик стоял на углу Срединной и Церковной улиц, в каких-то двухстах метрах от императорского дворца, таким образом, царь и царица могли при желании отправиться туда пешком, не привлекая ничьего внимания.

Сама Анна описывала свой домик как бедное и неудобное жилище. Он не имел фундамента, вследствие чего в нем было очень холодно. «Государыня подарила мне к свадьбе шесть стульев с ее собственной вышивкой, чайный стол и несколько акварелей. Когда их величества приезжали вечером, государыня привозила в кармане фрукты и конфеты, государь бутылку «черри-бренди». Мы рассаживались вокруг стола, стараясь, насколько возможно, избегать прикасаться ногами к холодному паркету. Их величества забавляла простая обстановка. Иногда, сидя у камина, мы пили чай с сушками, которые приносил мой верный слуга Берчик, камердинер покойного дедушки Толстого. Помню, как государь, смеясь, сказал потом, что он согрелся только в ванной после чая у меня в домике».

Эта простота Вырубовой и была самым привлекательным ее качеством в глазах императорской четы. Александра и Николай чувствовали, что впервые встретили бескорыстное существо, и умели быть благодарными. Очень скоро Анна осталась едва ли не единственной их приближенной, а император из недоверия все более и более сокращал количество своих слуг.

Какое печальное зрелище являл теперь двор Николая и Александры, особенно в сравнении с блеском, существовавшим при предыдущих государях! Прежде царский двор затмевал своей роскошью прочие европейские дворы. Предшествующие русские монархи были окружены видными государственными деятелями, самыми тонкими дипломатами и самыми хитрыми царедворцами своего времени. Вокруг императора плелись самые сложные интриги, разыгрывались самые запутанные политические игры.

В санкт-петербургской резиденции было очень оживленно. Во-первых, великие князья и княгини, многочисленные принцы крови, родственники государей: дядюшки и тетушки, кузены и кузины, которые имели большее или меньшее влияние на императора, и вся старинная знать со своими интересами и амбициями. Министры в роскошных мундирах, сплошь расшитых золотом, увешанные наградами генералы, представители духовенства, курьеры, адьютанты, рой фрейлин, княгинь, графинь, все в роскошных туалетах и в бесценных украшениях.

Все они приходили на большие приемы, парадные ужины и балы, что придавало царскому двору ни с чем не сравнимый колорит и великолепие. Размах и роскошь азиатских деспотий соединялись там с утонченностью европейской цивилизации. Императорская резиденция была подлинным центром всех государственных и коммерческих интересов, всех интриг и тщеславий.

Уже при Александре III жизнь при дворе стала гораздо спокойнее; краски поблекли, роскошь исчезла. Последние годы своего царствования Александр III проводил большую часть времени вне Санкт-Петербурга, в Гатчине или в Крыму, так что великолепный Зимний дворец опустел.

Как только на престол взошел Николай II, последние проявления представительства исчезли. Царь, как мы уже сказали, делал все возможное, чтобы избежать приемов министров и советников: он предпочитал получать от них письменные доклады. Все реже и реже можно было увидеть при дворе выдающуюся личность, как будто все талантливые люди умерли или сидели по домам; но еще и потому, что ни молодой государь, ни его жена ничего не делали, чтобы привлечь их. И потом, потребовалось бы целое поколение молодых дипломатов и государственных деятелей; но у царя не было ни способностей, ни желания привыкать к новым лицам.

От него отдалялись один за другим родственники, многочисленные великие князья, дяди, тети, кузены, и год от года на стол государей на семейных праздниках ставилось все меньше приборов, и так вплоть до момента, когда император и его жена остались за столом одни со своими детьми. Они встречались с родней только на церковных службах по случаю смерти очередного великого князя, умершего от старости или в результате покушения.

Те, кто гордился принадлежностью к старинной знати, также все реже бывали гостями Царского Села; часть их замкнулась в своем кругу, часть незаметно отошла в сторону, потому что императора приводила в ужас вся эта камарилья, которой он совершенно не доверял и даже опасался.

Министры, генералы, представители духовенства его утомляли и приводили в ужас своими бесконечными речами, просьбами и кучей документов, которые ему приходилось подписывать. Николай бывал счастлив, когда ему удавалось отделаться от одного из этих назойливых визитеров, и он сокращал отношения с ними до строго необходимого минимума.

Курьерам и адъютантам приходилось часами ждать в приемной, потому что ничто из происходящего за стенами дворца, казалось, император не считал ни важным, ни срочным. Экзотические стражники в белых тюрбанах скучали целыми днями и зевали перед дверями, которые теперь так редко открывались перед посетителем.

Императрица не любила, даже ненавидела и боялась своих придворных дам, равно как великих княгинь с их великолепными туалетами и роскошными украшениями. В ее глазах все они были лживыми и лицемерными, готовыми в любой момент предать, интриговать против нее и распространять клевету на ее счет.

Никого из этих персонажей, прежде придававших жизни и красок двору, теперь там не было; огромные залы почти никогда не открывались для приемов и праздников, а великолепная золотая и серебряная посуда оставалась запертой в шкафах. Двери в личные покои монаршей четы оставались закрытыми для придворных; лишь несколько человек имели право входить в них, и еще меньше было тех, к чьему мнению там прислушивались.

Николай и Александра всех боялись и никому не доверяли. Действительно, император ясно ощущал, что все те, кто по-рабски склоняется перед ним, готовы без малейшего угрызения совести предать его ради удовлетворения своих мелких эгоистичных интересов.

Двор, вследствие этого недоверия монаршей четы, приобрел со временем очень странный облик. Всех тех, кто имел свое мнение, император считал подозрительными или, по крайней мере, нежелательными и удалял их. Оставались безликие люди, лишенные каких бы то ни было способностей; они не казались опасными, и потому их терпели. Среди них оказалось несколько человек, кому царь доверял и которые по этой причине приобрели над ним власть, все более и более усиливавшуюся: два или три адъютанта, старый министр и дворцовый комендант оставались единственными допущенными к частным делам семьи. Все прочие рассматривались в качестве шпионов и врагов, по отношению к которым следовало соблюдать величайшую осторожность.

Таким образом, круг тех, кто мог входить в апартаменты императора, сузился до четырех или пяти придворных, людей крайне тактичных, которые из боязни болезненно задеть государей избегали любых замечаний. Они не говорили «нет», и отсутствие у них собственного мнения было настолько полным, что они могли по доброй воле одобрять все, что делали царь и царица.

Эти «ближние», казалось, всю жизнь ходили на цыпочках и тщательно избегали приносить с собой неприятные новости. Они всегда улыбались, рассуждали о погоде, каждый день с несколько угодливой вежливостью осведомлялись о столь же малозначительных предметах, как будто все шло наилучшим образом в этом лучшем из миров.

Но это были не просто придворные уловки; эти люди, сами по себе простые и не злые, были не способны заметить малейшую ошибку или мельчайшую слабость. Они действительно ничего не видели и ничего не слышали обо всех тех бедах и неприятностях, что разыгрывались в России во время их придворной службы, и, не принося дурных новостей, тем самым избавляли августейшую чету от огорчений.

Ни их бесшумные шаги по коридору императорских апартаментов, ни их приглушенные голоса, ни незначительность и приятность того, что они говорили или о чем просили, не могли нарушить спокойного счастья, которым себя укутали Николай и Александра. Эти верные придворные никогда не отрывали императора и императрицу от их грез, никогда не напоминали двум этим боязливым существам о холодной реальности, злобно поджидавшей их за дверью их личных покоев.

Вплоть до того дня, когда революционные солдаты ворвались во дворец и грубо схватили двух этих «мечтателей», чтобы отправить в заточение, а после предать жестокой смерти, вплоть до того страшного дня «царскосельская идиллия» находилась под защитой верных слуг, которые ступали бесшумно и чье прекрасное воспитание бдело за тем, чтобы Николай и Александра никогда не замечали угрозы, нависшей над их спокойным счастьем.

Личная жизнь императорской четы была бы невозможна без этого маленького кружка придворных, всегда оптимистично настроенных, которые никогда не произнесли ни единого неприятного слова, но без нее же это счастье не завершилось бы столь трагическим финалом. Фредерикс, Воейков, Саблин и Нилов несут большую долю ответственности за катастрофу, которая положила столь жестокий конец этой «идиллии».

Самый интересный персонаж среди них, пожалуй, Фредерикс, достойный старик, всегда исполненный такта, который длительное время был министром двора. На нем лежала деликатная миссия улаживать все частные семейные дела, передавать подарки, наблюдать за удельными владениями великих князей и их жен, заглушать скандальные истории, исправлять ошибки. Он должен был решать, что хорошо, а что плохо, и в этом качестве был посвящен в самые интимные секреты. Царь и царица всем сердцем любили этого элегантного старика. Они шутливо называли его «наш старик» (our old man) и позволяли ему называть себя «дети мои».

Однако его преклонный возраст начинал сказываться, память давала досадные сбои, и на его счет рассказывали массу смешных историй. Князь Орлов, начальник военно-полевой канцелярии, однажды делал ему доклад, когда граф Фредерикс[3]3
  Графский титул Фредерикс получил в 1913 г., до этого он носил титул барона. (Здесь и далее примеч. пер., если не указано иного.)


[Закрыть] перебил его: «Простите, мой дорогой князь, мне кажется, что я сегодня еще не брился!»

Орлов ответил уклончиво и продолжил читать свой доклад. Через пять минут граф Фредерикс положил свою руку на его и сказал: «Одну секунду, мой дорогой князь; мне действительно кажется, что я сегодня не брился!»

Князь с улыбкой ответил ему, что лучше всего было бы спросить об этом его камердинера. Старый граф позвонил и, спросив слугу, получил от того утвердительный ответ.

После этого он как будто стал слушать чтение доклада внимательнее, но вдруг поднялся со словами: «Я сегодня не побрился! Отправляюсь к цирюльнику!» По дороге он заснул в карете, и кучер отвез его обратно домой.

Все эти истории рассказывали с улыбкой, и они не мешали всеобщей любви к министру. Только граф Витте повсюду злобно сообщал, что Фредерикс «почти выжил из ума» и что его подчиненные вынуждены готовить для него доклады императору, как шпаргалку школьнику.

Воейков, дворцовый комендант Царского Села, зять графа Фредерикса, также пользовался доверием императора. Поначалу царица ему не слишком благоволила, но позднее именно через него неоднократно передавались записки императрицы в Ставку.

Флаг-капитан и генерал-адъютант Нилов являл собой странную фигуру при дворе. Он напоминал огромного медведя и очень любил выпивку. У него была привычка высказывать всем, даже императору, свое мнение без каких бы то ни было ограничений. Правда, высказываемая им «правда» была очень далека от истины и не могла напугать.

Прочие императорские адъютанты играли весьма блеклую роль. Они были ревнивы друг к другу, однако никто из них не имел настоящего влияния. Если кто-нибудь обращался к одному из этих офицеров с поручением, один отвечал: «Моя роль – открывать двери!», другой: «А я только играю в шахматы!»