Текст книги "Долгое прощание"

9

Охранник, заступивший в вечернюю смену, крупный широкоплечий блондин средних лет с дружелюбной улыбкой, давно изжил в себе и гнев, и жалость. Он хотел спокойно отсидеть смену, и его добродушие не знало границ. Охранник отпер дверь моей камеры:

– К вам гость. Из окружной прокуратуры. Не спится?

– Рановато для меня. Который час?

– Десять пятнадцать.

Он с порога осмотрел камеру. Одно из одеял я расстелил на нижней койке, второе подложил под голову. В корзине валялись скомканные бумажные салфетки, на краю раковины стоял рулон туалетной бумаги. Охранник довольно кивнул:

– Личные вещи?

– Только я сам.

Он оставил дверь камеры открытой. Мы прошли по тихому коридору к лифту. У стола дежурного какой-то толстяк в сером костюме смолил трубку из кукурузной кочерыжки. Ногти у него были грязные, а несло от него, как от козла.

– Я – Спрэнклин от окружного прокурора! – гаркнул толстяк. – Мистер Гренц желает тебя видеть. – Он вытащил пару наручников. – Примерь-ка.

Охранник и дежурный радостно скалились.

– В чем дело, Спрэнк? Боишься, что он набросится на тебя в лифте?

– К чему мне лишние проблемы? – огрызнулся Спрэнклин. – Однажды от меня уже хотел удрать такой молодчик. Мне тогда всю плешь проели. Давай двигай.

Дежурный протянул толстяку бланк, и Спрэнклин поставил на бумажке витиеватую подпись.

– У меня все под контролем. В этом городе только и жди подвоха.

Патрульный втащил с улицы пьяного с окровавленным ухом.

– А ты попал, малый, – с довольным видом сообщил мне толстяк уже в лифте. – Вляпался в здоровенную кучу дерьма. В этом городе огребешь и не такое.

Лифтер подмигнул мне, я ухмыльнулся в ответ.

– Не дергайся, – пригрозил мне Спрэнклин. – Я однажды уже подстрелил такого же шустрого. Мне тогда всю плешь проели.

– Проедят и так и эдак.

Спрэнклин задумался.

– Вроде того, – согласился он. – Такой город. Никакого уважения.

Через двойные двери мы вошли в кабинет прокурора. Телефонный коммутатор был выключен, кресла для посетителей пусты. Свет горел только в паре кабинетов. Спрэнклин открыл дверь каморки с маленьким столом и двумя стульями. За столом сидел краснолицый крепыш с квадратным подбородком и глупыми глазами. При нашем появлении он что-то запихивал в ящик стола.

– Стучаться надо! – рявкнул крепыш.

– Простите, мистер Гренц, – промямлил толстяк. – Я глаз не сводил с заключенного.

Он втолкнул меня в кабинет.

– Наручники снять, мистер Гренц?

– А какого дьявола ты их нацепил? – хмуро поинтересовался Гренц, наблюдая, как Спрэнклин возится с замком; у толстяка на поясе болталась связка ключей величиной с грейпфрут, и он не сразу отыскал нужный. – Проваливай, – велел ему Гренц. – Подождешь снаружи.

– Я уже сменился, мистер Гренц, – запротестовал Спрэнклин.

– Когда я тебя отпущу, тогда и сменишься!

Толстяк вспыхнул и протиснул в дверь жирную задницу. Гренц перевел грозный взгляд с незадачливого подчиненного на меня. Я спокойно уселся на стул.

– Я не разрешал вам садиться! – взревел Гренц.

Я вытащил из кармана мятую сигарету и сунул в рот.

– Здесь не курят! – гаркнул он.

– В камере курить не запрещено. Значит, и здесь можно.

– В своем кабинете правила устанавливаю я! – взвизгнул Гренц.

Над столом поплыл сильный запах перегара.

– Еще глоток, начальник, и полегчает. Боюсь, мы помешали вам прикончить бутылку.

Гренц рухнул на стул. Лицо побагровело от злости.

Я чиркнул спичкой.

Опомнившись – спустя минуту, не раньше, – Гренц прошипел:

– Сильно умный, да? Видал я таких. Поначалу все хорохорятся, только выползают из моего кабинета на карачках.

– Зачем вы меня вызвали, мистер Гренц? А что до выпивки, не стесняйтесь. Я и сам не прочь пропустить глоточек, особенно когда устал или нервы на взводе.

– Кажется, вас не слишком волнует та куча дерьма, куда вы вляпались.

– Никуда я не вляпался.

– Это мы посмотрим. А пока выслушаем ваши показания. – Гренц ткнул пальцем в магнитофон на подставке у стола. – Сегодня запишем, а завтра распечатаем. Если заместителя прокурора устроит ваша версия, вас выпустят под подписку. Так что валяйте, я слушаю.

Гренц нажал на кнопку. Его холодный голос звенел злобой, рука непроизвольно тянулась к ящику стола, нос был в сизых прожилках, а белки глаз нехорошего цвета.

– Ох, как же мне все надоело, – вздохнул я.

– Что надоело? – рявкнул Гренц.

– Коротышки в крошечных кабинетах, любители изрекать прописные истины, которым грош цена. Я пятьдесят шесть часов проторчал в камере, где никто меня не доставал. Им там это ни к чему. До поры до времени, если что – церемониться не станут. За что я угодил за решетку? Меня подозревают. Что это за судебная система, которая позволяет бросить человека в камеру для уголовников только потому, что копу не удалось получить ответы на свои вопросы? Какие у него улики? Телефонный номер на отрывном календаре? Что он хотел доказать, посадив меня за решетку? Только то, что это было в его власти. И вы туда же – пыжитесь в своем кабинетике размером с ящик для сигар. Прислали ко мне среди ночи этого перепуганного неженку. Думали, пятьдесят шесть часов в камере превратят мои мозги в жидкую овсянку? Ждали, что я буду скулить у вас на коленях, умоляя погладить меня по головке, потому что мне одиноко в большой страшной тюрьме? Бросьте, Гренц. Пропустите глоток, если неймется, и будьте человеком. Делайте свое дело, только засуньте подальше свой кастет. Если вы чего-то стоите, справитесь и без него, если нет, то расколоть меня кастет не поможет.

Гренц выслушал меня и кисло ухмыльнулся:

– Полегчало? А теперь, когда раздали всем на орехи, займемся вашими показаниями. Будем отвечать на вопросы или сами все расскажете?

– А это я не вам говорил. Так, воздух сотрясаю. И не собираюсь я давать никаких показаний. Вы юрист, и вам известно, что я не обязан отвечать на ваши вопросы.

– Не обязаны, – холодно сказал Гренц. – А закон я знаю, знаю и то, как обходится с законом полиция. Я даю вам возможность оправдаться. Не хотите – на здоровье, мне плевать. Завтра в десять утра я предъявлю официальное обвинение, после чего состоится предварительное слушание. Вы можете выйти под залог, хотя я буду против, но если получится, устрою так, что это обойдется вам в кругленькую сумму. Решайте.

Гренц посмотрел на бумагу, лежавшую на столе, прочел ее и перевернул.

– В чем меня обвиняют?

– Тридцать вторая статья. Сообщничество после совершения преступления. Тюрьма строгого режима. До пяти лет в Квентине.

– Сначала Леннокса поймайте, – осторожно заметил я.

Судя по его виду, Гренц явно что-то недоговаривал, но откуда мне было знать, что именно.

Он откинулся на спинку стула и принялся катать ручку между ладонями. Затем улыбнулся. Происходящее его забавляло.

– Поймаем. Такому, как Леннокс, трудно спрятаться, Марлоу. С его-то шрамами в пол-лица, не говоря о седине. А ведь ему всего тридцать пять. И у нас есть четыре свидетеля.

– Свидетеля чего?

Я почувствовал, как горечь подступила к горлу, совсем как в тот день, когда капитан Грегориус заехал мне в шею, которая, кстати, все еще болела. Я осторожно потер припухлость.

– Не прикидывайтесь, Марлоу. Судья из Сан-Диего вместе с женой провожали сына с невесткой на самолет. Все четверо прекрасно запомнили Леннокса, а жена судьи опознала машину и того, кто в ней сидел. Не передумали?

– Мило. Как вы до них добрались?

– Сообщили по радио и телевизору. Судья сам нам позвонил.

– Звучит впечатляюще, – насмешливо заметил я, – но вы упускаете одну деталь, Гренц. Сначала нужно поймать Леннокса и доказать его причастность. А еще придется доказывать, что я знал об убийстве.

Он швырнул ручку на лежавшую перед ним перевернутую телеграмму.

– Глотну-ка я виски. Доконает меня эта ночная работа.

Гренц открыл ящик стола, извлек бутылку и стопку. Наполнил стопку до самого края и одним глотком осушил ее.

– Уф, – выдохнул он. – Вам не предлагаю, Марлоу. Заключенным не положено.

Он закупорил бутылку и отодвинул от себя, однако недалеко, чтобы легче было дотянуться.

– Думаете, нам придется что-то доказывать, Марлоу? А что, если у нас уже есть признание?

Словно ледяные коготки какого-то мерзкого насекомого пробежали по моему позвоночнику.

– Тогда зачем вам мои показания?

– Для порядку, – хмыкнул Гренц. – На суде подробности будут не лишними. И дело даже не в ваших показаниях, Марлоу, а в том, на каких условиях мы согласны отпустить вас. Если, конечно, вы проявите желание сотрудничать.

Я молча смотрел на Гренца. Он шуршал бумагами, беспокойно ерзал на стуле, поглядывая на бутылку, – ему стоило больших усилий ее не цапнуть.

– Возможно, хотите услышать либретто целиком? – Гренц хитро покосился на меня. – Ладно, так и быть, расскажу. А то решите, что мы тут даром время тратим.

Я потянулся к столу, и Гренц, решив, что я покушаюсь на его бесценную бутылку, сунул ее в ящик. Я затушил сигарету о край пепельницы, откинулся на спинку стула и закурил еще одну.

Гренц затараторил:

– Леннокс сошел с самолета в Масатлане – городишке на тридцать пять тысяч жителей – и исчез на пару-тройку часов. Затем высокий смуглый брюнет со шрамами на лице – возможно, следами ножевых ранений – под именем Сильвано Родригеса купил билет до Торреона. Его испанский был весьма неплох, но не для человека с таким именем. К тому же для настолько смуглого мексиканца он был слишком высок. Пилот сообщил в полицию. Мексиканские копы звезд с неба не хватают – если что и сделают быстро, так это продырявят тебя без суда и следствия. Они явились за ним в аэропорт, но его и след простыл. Он сел на чартерный рейс до Отатоклана – курортного городишки на озере. Пилот чартера когда-то проходил подготовку в Техасе и неплохо говорит по-английски. Всю дорогу Леннокс делал вид, что не понимает его.

– Если это был Леннокс, – вставил я.

– Не спешите, дружище. Это был Леннокс, кто ж еще? В гостинице он зарегистрировался под именем Марио де Серва. У него был пистолет, «маузер» калибра семь шестьдесят пять, впрочем, в Мексике этим никого не удивишь. Пилот чартера заподозрил неладное и шепнул словечко местным копам. Они взяли Леннокса под наблюдение, связались с Мехико, и дело закрутилось.

Чтобы не смотреть мне в глаза, Гренц вертел в руках линейку.

– Резвый малый ваш пилот. И какая забота о пассажирах! Думаете, я поверю в эту чушь?

Внезапно Гренц посмотрел прямо на меня.

– Нам нужен быстрый суд и статья за непредумышленное убийство, – сказал он сухо. – Мы не станем копаться. Она была из влиятельной семьи.

– Вы о Харлане Поттере?

Гренц коротко кивнул.

– Вот же ерунда, – продолжил он. – Спрингер мог бы выжать из этого дельца все. Секс, скандал, денег куры не клюют, неверная красотка-жена, муж – инвалид войны… Шрамы оттуда… Да газеты бы слюной захлебнулись! А так придется уползти ни с чем. – Гренц пожал плечами. – Хотя шефу виднее. Так как насчет показаний? – Он обернулся к магнитофону, который тихо шуршал лентой.

– Выключите, – сказал я.

Гренц бросил на меня злобный взгляд:

– Понравилось в тюряге?

– Там не так уж плохо. Не самая рафинированная публика, но кому нужна рафинированная. Сами посудите, Гренц, вы пытаетесь сделать из меня стукача. Называйте меня твердолобым и сентиментальным, но я человек практичный. Допустим, вы решите нанять частного сыщика – вижу, вам ненавистна даже мысль об этом, но допустим, другого выхода у вас нет. Вы наймете человека, заложившего друга копам?

Гренц разглядывал меня с ненавистью.

– И еще кое-что. Вам не кажется, что Леннокс слишком уж старается? Если бы хотел, чтобы его поймали, не устраивал бы этот цирк с конями. Не хотел бы – не изображал бы мексиканца в Мексике.

– Что вы хотите сказать? – прорычал Гренц.

– Я хочу сказать, что сыт по горло вашими домыслами. Не было никакого Родригеса с крашеными волосами, никакого Марио де Сервы в Отатоклане. О том, где скрывается Леннокс, вам известно не больше, чем о том, где зарыл сокровища пират Черная Борода.

Гренц вытащил бутылку, наполнил стопку, залпом осушил ее и медленно расслабился. Затем повернулся к магнитофону и нажал на кнопку.

– Эх, засудил бы я тебя, – буркнул он. – Терпеть не могу умников. Но не воображай, что легко отделался, дорогуша. Попадешься в следующий раз – мы не станем церемониться и просто прихлопнем тебя. А сейчас придется наступить себе на горло.

Гренц перевернул бумагу и подписал ее. Всегда заметно, когда человек выводит собственное имя, – жест весьма характерный. Затем встал, обошел стол, носком ботинка распахнул дверь и крикнул Спрэнклина.

Тот вошел, и Гренц вручил ему подписанный документ.

– Это ордер на ваше освобождение. Я человек подневольный, иногда приходится выполнять неприятные обязанности. Хотите знать почему?

Я встал:

– Валяйте.

– Дело Леннокса закрыто, мистер. Нет никакого дела Леннокса. Сегодня днем Леннокс застрелился в гостинице. В предсмертной записке он во всем признался. В Отатоклане, как я и говорил.

Я оцепенел. Гренц осторожно отступил назад, словно опасался, что я на него наброшусь. Должно быть, вид у меня был и впрямь грозный. Наконец он оказался вне досягаемости за своим столом, а Спрэнклин схватил меня за локоть.

– Давайте, не задерживайтесь, – жалобно пробормотал он. – Сколько мне тут торчать?

Мы вышли, и я аккуратно закрыл за собой дверь. Тихо-тихо, словно внутри кто-то умер.

10

Я полистал копию описи моих личных вещей, расписался на оригинале, рассовал пожитки по карманам и направился к выходу. Какой-то высокий, тощий как жердь незнакомец окликнул меня от дальнего края стойки:

– Домой подбросить?

Света было мало, но я разглядел, что незнакомец не молод, но и не стар, на вид потрепанный и бывалый, но на жулика не похож.

– Сколько возьмете?

– Нисколько. Меня зовут Лонни Морган. Я из газеты. Еду домой.

– Ясно, криминальный репортер.

– Только на этой неделе. Обычно я ошиваюсь в здании мэрии.

Мы вышли из здания и отыскали на стоянке машину Лонни. Я поднял глаза к небу. Сияли звезды, но разглядеть их мешали городские огни. Ночь выдалась ясная и тихая. Я глубоко вдохнул, сел в машину – и поминай как звали.

– Я живу на отшибе, в Лорел-кэньон. Подбросьте меня куда-нибудь поближе к месту.

– Сюда они вас доставили, – заметил Лонни, – а как вы доберетесь обратно, им плевать. Ваше дело меня интересует. Что-то с ним нечисто.

– Кажется, никакого дела больше нет. Говорят, Терри Леннокс сегодня днем застрелился. Так они сказали.

– Весьма кстати. – Лонни говорил, а сам всматривался в ветровое стекло. Машина медленно скользила по тихому пригороду. – Это поможет им построить стену.

– Какую стену?

– Кто-то пытается огородить дело Леннокса настоящей стеной, Марлоу, а все подробности старательно замалчивают. Прокурор сегодня вечером укатил в Вашингтон, якобы на конференцию. Интересно, чего ради он выпустил из рук такой лакомый кусочек, возможность прогреметь на всю страну?

– Откуда мне знать? Меня сразу убрали с глаз долой.

– Потому что это кому-то нужно. И дело не в банальной взятке. Кто-то предложил прокурору нечто большее, и есть только один человек, связанный с этим делом, которому под силу такое, – отец убитой.

Я уперся затылком в боковую стенку:

– Вряд ли. А газетчики? Харлан Поттер владеет несколькими газетами, но есть же конкуренция!

Лонни бросил на меня короткий удивленный взгляд и снова уставился на дорогу.

– Не приходилось работать в газете?

– Никогда.

– Газеты принадлежат богачам, а богачи все одним миром мазаны. Конкуренция есть – безжалостная конкуренция за тиражи и сенсации. Но когда речь заходит о престиже, привилегиях и репутации владельцев, о конкуренции забывают. Дело Леннокса замнут, хотя при правильной подаче, друг мой, оно подняло бы тиражи до небес. На процесс слетелись бы охотники за сенсациями со всей страны. Но суда не будет. Леннокс вовремя сошел со сцены. Весьма кстати для семейства Харлана Поттера.

Я выпрямился и бросил на Лонни тяжелый взгляд:

– Хотите сказать, все подстроено?

Он скривился:

– Похоже, Ленноксу помогли отправиться на тот свет. Сопротивление при аресте. У мексиканских копов палец вечно дрожит на курке. Хотите пари? Уверен, никто не удосужился подсчитать количество пулевых отверстий в теле.

– Вы ошибаетесь. Я неплохо знал Терри Леннокса. Он давно махнул рукой на свою жизнь. Если бы его привезли сюда, он сам признался бы в непредумышленном убийстве.

Лонни Морган покачал головой. Я догадывался, что он собирается сказать.

– Это вряд ли. Если бы он застрелил ее или просто размозжил ей череп – тогда да. Но у жертвы вместо лица – кровавые ошметки. Убийство второй степени – лучшее, на что он мог рассчитывать, да и то газеты подняли бы вой.

– Наверное, вы правы.

Он снова взглянул на меня:

– Вы его знали. Верите, что он замешан в убийстве?

– Я устал. Мозги не работают.

После долгой паузы Лонни Морган промолвил:

– Будь я посмекалистее, решил бы, что он тут вовсе непричастен.

– Какая догадливость.

Лонни сунул в рот сигарету и долго курил, сосредоточенно глядя на дорогу. Мы добрались до каньона, и я показал ему, где свернуть с бульвара. Машина вползла на холм и остановилась у подножия лестницы.

Я вышел:

– Спасибо, что подвезли, Морган. Зайдете? Пропустим по глотку.

– В другой раз. Не хочу мешать, вам лучше побыть в одиночестве.

– Для одиночества времени хватит. Впереди у меня чертова уйма времени.

– Вам нужно проститься с другом. Думаю, вы крепко дружили, если ради него сели в тюрьму.

– Кто сказал, что ради него?

– Если я не пишу об этом в газете, это не значит, что я слепой, – усмехнулся репортер. – До встречи, еще увидимся.

Я захлопнул дверцу, а Лонни развернулся и начал спускаться с холма. Наконец задние фары его машины пропали из виду. Я поднялся по ступеням, сгреб газеты у двери и вошел в пустой душный дом. Зажег все лампы, открыл окна.

Сварив и выпив кофе, я выудил из жестянки пять стодолларовых купюр, свернутых плотной трубочкой. Я бездумно шатался по дому с чашкой в руках, то включал, то выключал телевизор, сидел, вскакивал, снова садился. Газеты, что валялись у порога, поначалу трубили про убийство на первых полосах, затем интерес к делу Леннокса утих. Было много снимков Сильвии – и ни одного Терри. В газетах красовалась даже моя фотография, о существовании которой я и не подозревал: «Частный детектив из Лос-Анджелеса задержан для дачи показаний». Были снимки дома в псевдоанглийском стиле с остроконечной крышей и чертовой уймой окон, на одно мытье которых уходило не меньше сотни. Резиденция возвышалась на холме в окружении двух акров хозяйских угодий. Немало для Лос-Анджелеса. Скрытый за деревьями гостевой дом представлял собой уменьшенную копию главного. Фотографии, судя по всему, делались с большого расстояния, а после их увеличили и обрезали. Снимков комнаты, которую журналисты именовали «комнатой смерти», в газетах не было.

Я видел все это в тюрьме, но сейчас у меня словно открылись глаза. Убили богатую и красивую женщину, но прессу и близко не подпустили к месту преступления. Криминальным репортерам оставалось только бессильно скрежетать зубами. Если Терри говорил с тестем по телефону в ночь убийства, очевидно, что Харлан Поттер позаботился об охране еще до прихода полиции.

В голове не укладывалось только одно – жестокость, с которой было совершено убийство. Никто на свете не убедил бы меня, что Терри Леннокс способен на такое.

Я выключил свет и сел перед открытым окном. Пересмешник в кустах, устраиваясь на ночлег, издал несколько трелей.

Кожа на шее зудела. Я побрился, принял душ и завалился спать. Лежа на спине, я вслушивался в ночь, словно ждал, что услышу спокойный и уверенный голос из темноты, который разложит все по полочкам. Но стояла тишина. Никто не собирался мне ничего объяснять. Да и объяснений не требовалось. Прежде чем застрелиться, убийца во всем сознался. Возможно, теперь слушаний и вовсе не будет.

Как заметил газетчик Лонни Морган, самоубийство было им на руку. Если Сильвию убил Терри, то незачем волочь его в суд и вытаскивать на свет неприятные подробности. Если не он ее убил, то смерть подозреваемого тем более кстати. Сделать из мертвого козла отпущения – что может быть проще? Мертвый ничего не скажет в свою защиту.

11

Утром я побрился, оделся и привычной дорогой поехал в центр. Припарковался на привычном месте, и если сторож стоянки понял, что перед ним важная птица, то никак этого не показал. Я поднялся по лестнице, прошел по коридору и вставил ключ в замок. Подпиравший стену смуглый пижонистый тип вкрадчиво поинтересовался:

– Ты – Марлоу?

– Ну я.

– Никуда не уходи, с тобой хотят поговорить.

Он отлепился от стены и ленивой походкой удалился.

Я вошел в кабинет, подобрал с пола конверты. Еще стопка лежала на столе, куда их сгрузила уборщица. Я распахнул окно, вскрыл конверты и выбросил всякую ерунду, другими словами, почти всю кучу. Переключив звонок на входную дверь, раскурил трубку и уселся в ожидании воплей о помощи.

Я почти бесстрастно размышлял о Терри Ленноксе. Его седые волосы, шрамы, неброское обаяние и особая гордость уже стирались из памяти. Я не судил Терри, не стремился понять мотивы его поступков – так же как раньше не пытался выяснить, где он заработал свои шрамы и как его угораздило жениться на Сильвии. Он стал для меня случайным попутчиком, которого за время путешествия ты должен был изучить вдоль и поперек, но на деле ничего о нем не знаешь. На пристани ты сходишь на берег, обещая не пропадать, но вы оба понимаете, что это пустые слова и едва ли вам суждено свидеться вновь. Если же такое случается, то ты встречаешь безликого незнакомца. Как дела, старина? Неплохо, спасибо. Выглядишь бодрячком. Ты тоже. Поправился. Все мы не молодеем. Помнишь, как славно мы путешествовали по Франконии (или где там)? Шикарная была поездка.

Черта с два. Ты помирал со скуки и свел знакомство с соседом потому лишь, что вокруг не нашлось никого поинтереснее. Может быть, наши отношения с Терри были из той же серии? Нет, это точно не мой случай. Я потратил на Терри время и деньги, три дня просидел в тюряге, не говоря о затрещине и ударе в шею, после которого мне до сих пор было больно глотать. А теперь он умер, и мне никогда не вернуть ему чертовы пятьсот баксов. Это меня злило. Всегда найдется мелочь, которая будет сводить тебя с ума.

Дверной звонок и телефон проснулись одновременно. Зная, что звонок в дверь означает только то, что кто-то вошел в крошечную приемную, я снял трубку.

– Мистер Марлоу? На проводе мистер Эндикотт. Минутку.

– Это Сьюэлл Эндикотт, – повторил знакомый голос. Будто не знает, что секретарша уже отбарабанила его имя.

– Доброе утро, мистер Эндикотт.

– Рад, что вы на свободе. Ваша идея пустить дело на самотек оказалась неплоха.

– Какая, к черту, идея! Скажите лучше, ослиное упрямство.

– Надеюсь, больше вас не тронут. Однако, если потребуется помощь, обращайтесь.

– С чего бы? Терри мертв. Правосудию придется попотеть, доказывая, что мы встречались и я знал о преступлении. Заодно пусть попробуют доказать вину Терри. Как и то, что он сбежал с места преступления.

Адвокат откашлялся.

– Вам, наверное, не сказали, – начал он осторожно, – но он оставил исчерпывающее признание.

– Мне сказали, мистер Эндикотт. Вот вы адвокат, просветите меня: разве признание освобождает полицию от необходимости доказывать как его подлинность, так и достоверность изложенных в нем фактов?

– Боюсь, я не располагаю временем обсуждать с вами юридические тонкости, – бросил Эндикотт. – Я вылетаю в Мексику с весьма печальной миссией. Догадываетесь с какой?

– Зависит от того, кого вы представляете. Вы ведь так и не сказали.

– Разумеется, нет. Всего хорошего, Марлоу. Мое предложение остается в силе. Позвольте совет: не думайте, что вы неуязвимы. Вы занимаетесь опасным бизнесом.

Он отключился. Я аккуратно положил трубку и некоторое время сидел, не снимая руки с рычага. Затем стер с лица гримасу и открыл дверь в приемную.

Незнакомец у окна развалился в кресле и спокойно листал журнал. На нем был серый костюм в еле заметную голубую клетку. На ногах красовались черные мокасины на шнурках, удобные, как тапочки, – такие носков не протрут. Из-под белого платка в нагрудном кармане выглядывали солнечные очки. Мой гость был очень смугл, с жесткой курчавой шевелюрой. Незнакомец бросил на меня цепкий, по-птичьему зоркий взгляд, и его губы под тонкой щеточкой усов тронула усмешка. Красно-коричневый галстук ярким пятном выделялся на белоснежной рубашке.

Он отшвырнул журнал в сторону:

– Нет, ну что за дрянь! Прочел статью о Костелло[5]5
  Фрэнк Костелло (1891–1973) – одна из ключевых фигур преступного мира США, мафиози, разбогатевший на игорном бизнесе.


[Закрыть]. Все вокруг решили, что знают все про Костелло! Да они знают о нем не больше, чем я о Елене Прекрасной!

– Чем могу быть полезен?

Незнакомец не сводил с меня цепких глаз.

– Тарзан на большом красном самокате, вот ты кто.

– Что?

– Ты – Тарзан на большом красном самокате, Марлоу. Хорошо тебя потрепали?

– Так, местами. Вам-то что?

– После того, как Олбрайт вставил пистон Грегориусу?

– Не после. До.

– И у тебя хватило нахальства натравить на этого грубияна самого Олбрайта?

– Я спрашиваю, вам-то что? К несчастью, я не знаком с начальником полицейского управления Олбрайтом и просить его ни о чем не мог.

Незнакомец угрюмо посмотрел на меня, медленно встал, грациозный, как кошка, и прошелся по приемной. Стрельнув глазами в мою сторону, заглянул в кабинет. Похоже, он везде чувствовал себя как дома. Я вошел за ним и закрыл за собой дверь. Незнакомец выглядел удивленным.

– Да у тебя тут смотреть не на что.

Я сел за стол и спокойно ждал продолжения.

– Сколько ты зарабатываешь в месяц, Марлоу?

Я молча разжег трубку.

– Не больше семисот пятидесяти? – предположил он.

Я бросил сгоревшую спичку в пепельницу и выпустил облачко дыма.

– Ты мелюзга, Марлоу, ничтожество. Жалкий пройдоха. Тебя и в лупу не разглядеть.

Ему и это сошло с рук.

– Дешевка ты, и за душой у тебя ни цента. Пропустил пару рюмок с приятелем, кинул ему пару монет, когда он был на мели. Начитался в детстве о Фрэнке Мэрривеле[6]6
  Фрэнк Мэрривел – герой рассказов для юношества, публиковавшихся в 1896–1930 гг. Гилбертом Паттеном под псевдонимом Берт Стэндиш; всесторонне развитая личность, спортсмен.


[Закрыть]. Ни связей, ни мозгов, ни хватки, а все туда же – корчит из себя невесть что. Тарзан на красном самокате. Ломаного гроша ты не стоишь.

С усталой улыбкой он перегнулся через стол и тыльной стороной ладони несильно заехал мне по щеке. Выражение смуглого лица не изменилось. Я не двинулся с места. Он ленивым движением опустился в кресло и, подперев щеку рукой, уставился на меня по-птичьи цепкими глазами.

– Ты хоть понимаешь, с кем связался?

– Тебя зовут Менендес, для своих – Менди. У тебя заведение на Стрипе.

– Да ну! А знаешь, как я стал тем, кем стал?

– Давай угадаю. Начинал сутенером в мексиканском борделе?

Он вытащил из кармана золотой портсигар, поднес к коричневой сигаретке золотую зажигалку, выпустил облако вонючего дыма и кивнул. Затем положил портсигар на стол и принялся поглаживать его подушечками пальцев.

– Я большой человек, Марлоу. Зарабатываю кучу бабок. Бабки нужны, чтобы подмазывать нужных людей, которые позволяют мне эти бабки заработать, и часть заработанного уйдет на то, чтобы их подмазать. У меня поместье в Бель-Эре, которое обошлось мне в девяносто кусков, а еще больше пошло, чтобы довести его до ума. Я женат на красавице-блондинке, дети ходят в частную школу на восточном побережье. У жены бриллиантов тысяч на сто пятьдесят, а шмоток и мехов – на семьдесят пять. Я держу дворецкого, двух горничных, повара, шофера, не говоря о громилах, которые таскаются за мной по пятам. Мне везде рады. Лучшая еда, лучшие напитки, одежда и гостиничные номера. Дом во Флориде и океанская яхта с командой в пять человек. Еще есть «бентли», два «кадиллака», «крайслер» и «эм-джи» для сынишки. Годика через два подарю такой же дочурке. А что есть у тебя?

– Не много. В этом году я сумел снять целый дом.

– Женат?

– Нет, живу один. Тысяча двести на банковском счете и несколько тысяч в ценных бумагах. Я удовлетворил твое любопытство?

– А сколько тебе случалось зарабатывать за раз?

– Восемьсот пятьдесят.

– Господи, как низко ты пал!

– Хватит выделываться. Зачем пришел?

Менди затушил недокуренную сигарету и тут же закурил еще одну. Откинувшись на спинку кресла, он выпустил дым в мою сторону.

– Нас было трое. Холод стоял собачий, окопы занесло снегом. Мы сидели и жевали холодную тушенку прямо из банок. С той стороны постреливали, но в основном из ружей, снаряды рвались редко. Мы чуть не задубели от холода. Мы – это я, Рэнди Старр и Терри Леннокс. И вдруг прямо на нас летит мина, падает, но не разрывается. Фрицы любили проделывать такие штуки. Думаешь, взрыватель не сработал, потом бабах – и поминай как звали. Терри опомнился первым, схватил мину – и ноги в руки. Рванул из окопа, словно хороший нападающий, потом упал, отшвырнул эту штуковину, а она возьми да и взорвись в воздухе. Большинство осколков прошло выше, но часть задела лицо. И тут фрицы пошли в атаку, и нам пришлось драпать.

Менендес замолчал, спокойно рассматривая меня цепкими черными глазами.

– Спасибо, что просветил.

– Все шутишь, Марлоу. Ладно, я не в обиде. Тогда мы с Рэнди решили, что такой взрыв любому снесет башку. Долгое время мы считали, что Терри погиб, но он уцелел. Его подобрали фрицы, обрабатывали полтора года. Терри досталось. Пришлось хорошенько раскошелиться, чтобы его найти. После войны мы изрядно разбогатели на черном рынке и могли себе это позволить. Все, что Терри получил за спасение наших жизней, – новое лицо, седину и нервы ни к черту. На восточном побережье он пристрастился к бутылке. Где его только не носило! Мы никогда не знали, что у него на уме. А потом он женился на этой богатой дуре. Высоко взлетел. Развелся, снова запил, опять женился, и вот она мертва. Он никогда не позволял нам с Рэнди помогать ему. Однажды мы пристроили его на работу в Вегасе, но надолго он там не задержался. А когда угодил в переплет, то пришел не к нам, а к ничтожеству вроде тебя, которым помыкает каждый коп. Теперь он мертв. Ушел не простившись, и мы никогда уже не вернем ему долг. При моих связях в Мексике мне ничего не стоило его спрятать, никто бы не подкопался. Вывез бы его из страны быстрее, чем шулер стасует колоду. Но он пришел к тебе. Знал бы ты, как меня это бесит! К ничтожеству, которым помыкает каждый коп.

– Копы, дай им волю, достанут любого. Что тебе нужно?

– Просто отойди в сторону, – твердо сказал Менди.

– В сторону?

– Не думай, что тебе удастся срубить бабок или дешевой славы на смерти Терри Леннокса. Дело закрыто. Мы не желаем, чтобы его имя трепали после смерти. Он достаточно страдал при жизни.

– Надо же, какие сантименты, – хмыкнул я. – Не смеши меня.

– Не распускай язык, ничтожество. С Менди Менендесом не спорят, Менди Менендесу подчиняются. Найди другой способ заработать себе на жизнь. Ты меня понял?