Текст книги "Долгое прощание"

16

В стороне от шоссе на дне каньона Сепульведа стояли два желтых квадратных столба. На одном болтались воротца в пять перекладин. Прикрученный проволокой знак над ними гласил: «Частная дорога. Проезда нет». В тихом теплом воздухе витал кошачий запах эвкалиптов.

Я въехал в ворота, обогнул пологий холм и спустился в тенистую долину. Здесь было душно, градусов на десять-пятнадцать выше, чем на шоссе. Гравийная дорога обвивалась петлей вокруг газона, окаймленного выбеленными валунами. Слева виднелся пустой бассейн. На свете нет ничего более пустого, чем пустой бассейн. С трех сторон бассейн огибала лужайка, усеянная деревянными шезлонгами с выгоревшими на солнце разноцветными подушками: синими, зелеными, желтыми, оранжевыми и алыми. На боках, там, где швы разошлись, а пуговицы оторвались, подушки вздулись пузырями. Высокая металлическая сетка огораживала теннисный корт с четвертой стороны. Вышка у бассейна просела, циновка на ней расползлась и торчала клочьями, а металлические крепления покрывала ржавчина.

Я притормозил у деревянного здания с прохудившейся крышей и широкой верандой. На двери, затянутой сеткой, дремали мухи. От дома вились тропинки к грубым хижинам, беспорядочно разбросанным по склону среди вечнозеленых растений и пыльных калифорнийских дубов. Хижины имели вид запущенный и убогий, двери заперты, окна занавешены какой-то мешковиной, подоконники наверняка покрывал толстый слой пыли.

Я выключил зажигание и, не снимая рук с руля, прислушался. Ни звука, ни шороха. Место казалось мертвым, как египетская гробница, только дверь за сеткой была распахнута, и в полумраке комнаты кто-то двигался. Раздался ясный тихий свист, и в проеме возникла мужская фигура. Мужчина спустился с крыльца. На него стоило посмотреть.

Плоскую черную шляпу, какие носят гаучо, удерживал плетеный ремешок под подбородком. Вокруг ворота белоснежной шелковой рубашки с тугими манжетами и пышными буфами был повязан черный шарф с бахромой, концы которого свисали ниже пояса. Угольно-черные брюки с золотой нитью, плотно облегавшие бедра, подпоясывал широкий кушак, разрезы внизу украшали золотые пуговицы. На ногах незнакомца красовались черные лакированные туфли.

Он стоял у подножия лестницы и смотрел на меня, продолжая тихо насвистывать. Гибкий, как хлыст. Никогда еще мне не доводилось видеть таких огромных и пустых дымчатых глаз под длинными шелковыми ресницами. Черты его лица поражали красотой и мужественностью. Прямой, немного узкий нос – нисколько его не портивший, – пухлые губы, ямочка на подбородке и изящно посаженные маленькие уши. Матовая бледность кожи выдавала любителя сидеть взаперти.

Незнакомец картинно подбоченился и грациозным жестом отвел в сторону правую руку:

– Приветствую вас! Славный выдался денек.

– По мне, жарковато.

– А по мне, в самый раз.

Сказав все, что хотел, незнакомец замолчал. Мое мнение интересовало его меньше всего на свете. Он преспокойно уселся на крыльцо, вытащил длинную пилку и принялся полировать ногти.

– Из банка? – проронил он, не поднимая глаз.

– Я ищу доктора Верринджера.

Незнакомец прервал свое занятие и посмотрел вдаль, в душное марево.

– Кто это? – равнодушно спросил он.

– Владелец здешнего заведения. Я гляжу, из тебя слова не вытянешь. Только не делай вид, что не знаешь такого.

Он снова принялся полировать ногти:

– Тебя обманули, красавчик. Теперь это место принадлежит банку. Имущество заложено или вроде того.

Он посмотрел на меня с видом человека, которого не заботят скучные подробности. Я вылез из машины и прислонился к раскаленной двери. Нет, слишком душно, пора прятаться в тень.

– Какому банку?

– Если не знаешь, значит ты не оттуда. А если не оттуда, нечего здесь шляться. Проваливай, красавчик, да поживее.

– Мне нужен доктор Верринджер.

– Заведение не работает. Посторонним вход запрещен. Знак видел? Какой-то олух не запер ворота.

– А ты тут за сторожа?

– Хоть бы и так. Кончай трепаться, не зли меня.

– Ого! И что тогда – пригласишь на танго суслика?

Внезапно он ловко вскочил на ноги и целую минуту с бессмысленной улыбкой смотрел на меня.

– Придется засунуть тебя обратно в твою развалюху, – промолвил он.

– Сначала я хочу переговорить с доктором Верринджером.

Он опустил пилку в карман. Одно стремительное движение – и на пальцах блеснул кастет. Четче выступили скулы, в больших мутных глазах зажегся огонек.

Он медленно двинулся ко мне. Чтобы отвоевать пространство для маневра, пришлось отступить. Свист стал резче и выше.

– Нет повода для драки. Делить нам нечего, к тому же ты рискуешь порвать такие симпатичные брюки.

Он молниеносно метнулся ко мне, выбросив вперед левую руку. Я решил, что он метит в голову, но просчитался. Ковбой схватил меня за запястье и резко дернул вниз, пытаясь сбить с ног. Правой рукой он взмахнул кастетом, словно филиппинским кинжалом. Точный удар в темечко – и я бы не скоро очухался. А если выдернуть руку, кастет угодит в щеку или предплечье. Выбирать не приходилось.

Я рванулся вперед, сбил его с ног и дернул за рубашку. Раздался треск. Что-то – к счастью, не металлическое – коснулось моего затылка. Я метнулся влево, но он опередил меня, с кошачьим проворством вскочив на ноги, прежде чем я восстановил равновесие. Теперь ковбой ухмылялся. Он любил свою работу, и он был чертовски быстр.

– Эрл, немедленно прекрати! Я сказал, немедленно! – раздался звучный голос.

Бравый гаучо замер на месте, на лице появилась болезненная ухмылка. Кастет исчез под широким поясом.

Я обернулся. Здоровяк в гавайской рубашке, задыхаясь, спешил к нам, размахивая на ходу руками.

– Ты с ума сошел, Эрл!

– Никогда так не говорите, док, – мягко промолвил Эрл, улыбнулся и как ни в чем не бывало уселся на крыльце. Затем снял шляпу, извлек расческу и, беззаботно насвистывая, принялся расчесывать роскошную черную шевелюру.

Здоровяк в яркой рубахе молча смотрел на меня. Я смотрел на него.

– Что вам здесь надо? – прорычал он. – Кто вы такой?

– Меня зовут Марлоу, и я ищу доктора Верринджера. Ваш Эрл решил поразмяться, но, по мне, сегодня слишком жарко.

– Я – доктор Верринджер, – с достоинством отвечал крепыш. – Ступай в дом, Эрл, – обернулся он к бравому гаучо.

Тот медленно встал, одарил доктора задумчивым взглядом пустых мутных глаз и открыл дверь. Мухи с недовольным жужжанием поднялись в воздух и снова опустились на привычные места, когда дверь за Эрлом закрылась.

– Значит, Марлоу. Чем могу помочь, мистер Марлоу?

– Эрл сказал, что вы здесь больше не хозяин.

– Так и есть. Дожидаюсь завершения некоторых формальностей, чтобы сняться с места. Кроме меня и Эрла, тут никого не осталось.

– Не повезло мне! – Я постарался изобразить разочарование. – Я думал, у вас остановился некто Уэйд.

Кустистые брови удивленно поползли вверх – живая реклама щеток для пола «Фуллер Браш».

– Уэйд? Фамилия на слуху, к тому же довольно распространенная, но почему он должен останавливаться у меня?

– Для лечения.

Он нахмурился. Получилось весьма впечатляюще.

– Я доктор, это правда, но больше не практикую. О каком лечении вы говорите?

– Уэйд – алкоголик. Время от времени срывается с катушек и уходит из дома. Иногда возвращается сам, иногда его привозят, а иной раз приходится за ним побегать.

Я протянул Верринджеру визитку.

Он с неодобрением взглянул на нее.

– А что с вашим Эрлом? Вообразил себя Валентино?[14]14
  Рудольф Валентино (1895–1926) – американский актер итальянского происхождения, знаменитый герой-любовник эпохи немого кино.


[Закрыть] – спросил я.

Доктор снова пошевелил бровями. Зрелище завораживало. Отдельные волоски торчали в стороны дюйма на два. Он пожал массивными плечами:

– Эрл безобиден, мистер Марлоу. Витает в облаках. Живет в выдуманном мире.

– А по-моему, ваш Эрл заигрался.

– Ну-ну, мистер Марлоу, вы преувеличиваете. Эрлу нравится наряжаться. В этом смысле он сущее дитя.

– Хотите сказать, разума у него не больше, чем у младенца? А это место своего рода санаторий?

– Ничего подобного. Когда-то здесь была колония для людей искусства. Я предоставлял им кров, пищу, возможности для развлечения и спорта. А главное – уединение. Кстати, за весьма умеренную плату. Художникам редко случается разбогатеть. Художникам в широком смысле – писателям, музыкантам и так далее. Пока мое дело не развалилось, я вкладывал в него всю душу.

Он помрачнел, опустил брови. Еще немного – и они угодили бы ему прямо в рот.

– В досье есть про это, как и про самоубийство. Она была наркоманкой?

Верринджер встрепенулся:

– В каком досье?

– У нас есть досье на врачей, колющих наркотики направо и налево. Такие практикуют в закрытых лечебницах, откуда непросто сбежать. Я говорю о маленьких частных санаториях, где лечат алкоголиков, наркоманов и тихих идиотов.

– Подобные места должны иметь лицензию, – бросил Верринджер.

– Теоретически должны, но порой о лицензии забывают.

Верринджер насупился. Чего-чего, а держаться с достоинством он умел.

– Ваше предположение оскорбительно, мистер Марлоу. Я понятия не имею, почему мое имя фигурирует в каком-то досье. Уходите.

– Давайте вернемся к Уэйду. Или он живет здесь под другим именем?

– Здесь живем только мы с Эрлом. А теперь, извините, мне пора…

– А я был бы не прочь осмотреться.

Иногда полезно вывести клиента из себя, но с Верринджером этот способ не работал. Доктор умел держать удар. Как и его брови.

Я оглянулся на дом. Изнутри доносилась танцевальная музыка и еле слышное прищелкивание пальцев.

– Держу пари, танцует танго. Сам с собой. Ну и фрукт.

– Уходите, мистер Марлоу? Или мне попросить Эрла вывести вас за границы моей собственности?

– Ладно, ухожу. Не держите зла, доктор. На «вэ» начинаются еще две фамилии из списка, но ваша кандидатура казалась мне самой многообещающей. У нас есть единственная зацепка – некий доктор Вэ. Уэйд нацарапал это имя на листке бумаги перед тем, как исчезнуть.

– Таких докторов может быть дюжина, – спокойно заметил Верринджер.

– Разумеется, но не все фигурируют в нашем досье. Простите, что отнял ваше время, доктор. А вот Эрл меня беспокоит.

Я развернулся и побрел к машине. Забрался внутрь, но дверцу захлопнуть не успел. Верринджер подскочил к машине и с любезной улыбкой склонился к окну:

– К чему нам ссориться, мистер Марлоу? Я прекрасно понимаю, что при вашей профессии вам приходится быть назойливым. Что вы сказали об Эрле?

– Он явно ненормален, а значит, здесь могут быть такие же. Маниакально-депрессивный психоз, верно? Очевидно, в маниакальной фазе.

Верринджер молча смотрел на меня.

– Здесь жили очень талантливые люди, мистер Марлоу, – сказал он со вздохом. – Не всех из них можно было назвать людьми уравновешенными. Гении подвержены неврозам. Но я не занимался лечением помешанных и алкоголиков, даже если бы испытывал к этому призвание. И у меня нет помощников, кроме Эрла, который не слишком годится для этой роли.

– А для чего он годится, доктор? Кроме эротических танцев и прочих глупостей?

Верринджер прислонился к дверце и понизил голос:

– Родители Эрла были моими близкими друзьями, мистер Марлоу. Они уже оставили этот мир, и за Эрлом стало некому присматривать. Ему хорошо здесь, вдали от шума и искушений большого города. Состояние Эрла нестабильно, но он совершенно безопасен. Вы же сами видели, как он меня слушается.

– Вы смелый человек.

Он вздохнул. Брови затрепетали, словно усики встревоженного насекомого.

– Приходится чем-то жертвовать. Я думал, Эрл будет помогать мне. Он превосходно играет в теннис, плавает и ныряет, как чемпион, и способен протанцевать ночь напролет. Эрл почти всегда ровен и дружелюбен, но у него бывают срывы… – Он помахал рукой, словно пытался отогнать неприятные воспоминания. – В конце концов пришлось выбирать между Эрлом и бизнесом. – Он картинно развел руками. Глаза предательски увлажнились. – Я продал это место, – вздохнул Верринджер. – Мирная долина в скором времени станет стройплощадкой. Тут появятся тротуары, фонари и юные шалопаи на самокатах с орущими радиоприемниками, а может быть, – доктор испустил особенно тяжкий вздох, – даже телевидение. Надеюсь, они пощадят растительность, – Верринджер обвел рукой окрестности, – но едва ли. Скоро вместо деревьев в небо уставятся телеантенны. Одно радует: мы с Эрлом этого не увидим.

– Прощайте, доктор. Очень вам сочувствую.

Верринджер протянул мне руку. Ладонь была влажной, но рукопожатие твердым.

– Ценю ваше сочувствие и понимание, мистер Марлоу. Сожалею, что не сумел помочь в поисках мистера Слейда.

– Уэйда, – поправил я.

– Ах да, простите, конечно, Уэйда. Прощайте.

Возвращался я тем же путем, что и приехал. Я был расстроен, но не так сильно, как хотелось бы доктору.

Отъехав подальше, я свернул в сторону и оставил машину за поворотом. Прокрался назад и затаился под эвкалиптовым деревом, откуда мне были видны ворота.

Прошло пять минут. По дороге, шурша гравием, проехал автомобиль, но скоро остановился. Я поглубже зарылся в кусты. Раздался стук засова и скрежет цепи. Затем мотор взревел, и автомобиль укатил восвояси.

Когда звук мотора стих, я вернулся к своему автомобилю, развернулся и поехал в город. Ворота на частной дороге доктора Верринджера были заперты на висячий замок. Сегодня гостей здесь не ждали.

17

До города было двадцать с лишним миль. В дороге я проголодался и решил пообедать, а заодно обдумать план действий. Затея казалась все глупее. Доктора В. таким способом не найти, разве что свести знакомство с оригиналами вроде Верринджера или Эрла. Не хотелось тратить покрышки, бензин, слова и нервы, чтобы в итоге не получить ничего. Это глупее, чем делать ставки по максимуму на «двадцать восемь, черное». У меня не больше шансов разыскать нужного человека, чем обыграть Ника Грека[15]15
  Ник Грек (1883–1966) – знаменитый картежник, заработавший миллионы игрой в покер.


[Закрыть] краплеными картами.

Ладно, первый раз не считается. С первой попытки всегда промазываешь. Зря он назвал его Слейдом. Верринджер – малый неглупый, он не мог забыть имя Уэйда.

Впрочем, они могли быть знакомы лишь шапочно. За кофе я прикидывал: Вуканич или Варли? Это займет весь вечер, а потом выяснится, что Роджер Уэйд благополучно вернулся к родному очагу.

До Вуканича ближе. Всего-то полдюжины кварталов. А доктора Варли угораздило обосноваться черт знает где, в холмах Альтадены, – умаешься ехать туда по жаре. Первый или второй?

Итак, кто? Все-таки, Вуканич. По трем веским причинам. Во-первых, не мешает разузнать кое-что о человеке, который предпочитает держаться в тени. Во-вторых, добавить несколько фактов в досье Питерса, отблагодарив его за полученные сведения. И наконец, мне нечем было заняться.

Я заплатил за обед и по северной стороне улицы пешком побрел к Стокуэлл-билдинг. Это было древнее здание с сигаретным киоском на входе и лифтом, который управлялся вручную и не хотел ехать ровно. Коридор на шестом этаже с дверями из матового стекла выглядел куда обшарпаннее коридоров в моей конторе. Здесь снимали офисы врачи и дантисты, еле сводящие концы с концами, незадачливые проповедники, адвокаты, которых не советуют друзьям, – не слишком умелые и не особенно чистоплотные прохвосты, знающие цену себе и своему товару. Нет, в кредит мы не лечим. Доктор вышел. Доктора нет на месте. Три доллара, платить медсестре. Надо же, а ваш коренной зуб совсем расшатался, миссис Казински! Не желаете новую превосходную акриловую пломбу? Ничуть не хуже золота, уверяю вас, и всего-навсего четырнадцать долларов. Еще два доллара за новокаин. Доктор вышел. Доктор на месте. Три доллара за все. Пожалуйста, заплатите медсестре.

В подобных зданиях найдутся арендаторы, которые ворочают настоящими деньгами, хотя по виду не скажешь. Таким выгодно сливаться с местностью. Стряпчие, втихаря мухлюющие с залогами (неудивительно, что только два процента залоговых сумм удается вернуть по суду). Подпольные акушеры, которые запудрят мозги любому, кто осмелится спросить, чем это они тут заняты. Торговцы наркотиками, выдающие себя за урологов и дерматологов, врачующих хронические болезни с применением местного обезболивания.

Приемная доктора Лестера Вуканича была крошечной и плохо меблированной. Дюжина пациентов непримечательной наружности терпеливо дожидалась приема. Отличить наркомана от безобидного бухгалтера непросто. Я прождал три четверти часа. Пациенты заходили сразу в две двери. Имей ушлый отоларинголог достаточно кабинетов, мог бы обслуживать не меньше четырех страдальцев одновременно.

Наконец пришла моя очередь. Я вошел в кабинет и сел в коричневое кожаное кресло напротив стола, покрытого белым полотенцем. Под полотенцем лежали инструменты. У стены булькала кастрюлька-стерилизатор. Доктор Вуканич влетел в кабинет и уселся на стул напротив меня. На нем был белый халат, во лбу торчало круглое зеркальце.

– Боли в области пазух? И сильные? – спросил доктор, листая папку, которую дала ему медсестра.

Я заверил его, что боль просто чудовищная. А с утра так просто в глазах темно.

– Весьма типичный симптом, – понимающе кивнул Вуканич, прилаживая стеклянный наконечник на штуковину, похожую на шариковую ручку.

Он засунул штуковину мне в глотку.

– Закройте рот, разожмите зубы.

Вуканич потянулся к выключателю. В комнате без окон стало темно. Где-то шумел вентилятор.

Доктор Вуканич извлек свою трубку, зажег свет и пристально посмотрел на меня:

– Закупорки носовых каналов нет, мистер Марлоу. Причины ваших болей не в этом. Осмелюсь предположить, что вам раньше не доводилось испытывать проблем с носовыми пазухами. Хотя в прошлом вам делали операцию на носовой перегородке.

– Верно, доктор. Футбольная травма.

Он кивнул:

– На кости небольшой нарост, который следовало удалить, но дышать он не мешает. – Вуканич откинулся назад, обхватив колено руками. – Итак, чем еще могу помочь?

Узкое лицо, неинтересная бледность. Доктор Вуканич напоминал белую крысу, больную туберкулезом.

– Я хотел поговорить об одном моем приятеле. Писатель, пьет не просыхая. Денег куча, нервы ни к черту. Иногда ему нужно взбодриться, но его врач не желает ему помочь.

– О чем вы? – спросил Вуканич.

– Один маленький укольчик, чтобы расслабиться. Думаю, мы договоримся. Деньги для меня не проблема.

– Простите, мистер Марлоу, я этим не занимаюсь. – Вуканич встал. – Так не делается. Если ваш приятель нуждается в моей помощи, пусть приходит сам, хотя вряд ли я тот, кто ему нужен. С вас десять долларов, мистер Марлоу.

– Да бросьте, док. Вы есть в нашем досье.

Доктор Вуканич прислонился к стене и закурил. Он не спешил, ожидая объяснений. Вместо этого я протянул ему визитку. Он мельком взглянул на нее и поинтересовался:

– Что за досье?

– Досье на врачей, которые неосторожны с наркотиками. Мой приятель мог обратиться к вам. Его зовут Уэйд, и сейчас вы держите его в чистенькой задней комнате с белыми стенами. Он исчез три дня назад.

– Вы болван, – сообщил мне доктор Вуканич. – Я не ввязываюсь в сомнительные предприятия вроде излечения алкоголиков за четыре дня. Горбатого могила исправит. Нет у меня никаких чистеньких задних комнат, и друга вашего я не знаю. Так что десять долларов наличными, если не хотите, чтобы я вызвал полицию и заявил, что вы угрожали мне, требуя наркотики.

– Валяйте, хочется посмотреть на этот спектакль.

– Пошел вон, дешевый мошенник.

Я встал:

– Пожалуй, я ошибся, доктор. В последний раз, когда мой приятель сбежал, его лечил врач, фамилия которого начинается на «вэ». Он тайно забрал его из дома и привез обратно, не удосужившись дождаться, пока тот доберется до крыльца. Приятель снова сорвался с катушек, и теперь мы ищем докторов с подходящими фамилиями. Таких оказалось трое.

– Забавно, – промолвил Вуканич со слабой улыбкой. Он был по-прежнему немногословен, предоставляя мне отдуваться за двоих. – И как же вы искали?

Я внимательно смотрел на него. Правая рука непроизвольно поглаживала левое предплечье, лицо блестело от пота.

– Извините, доктор, мы своих секретов не выдаем.

– Прошу меня простить, пациенты…

Вуканич сорвался с места и выбежал из кабинета, не закончив фразы. Медсестра заглянула в дверь, но тут же закрыла ее.

Вскоре Вуканич вернулся. Он выглядел довольным и расслабленным. Его глаза сияли.

– Как? Вы еще здесь? – Он старательно изобразил удивление. – Я решил, что мы обо всем договорились.

– Уже ухожу. Хотел дождаться вашего возвращения.

Он хихикнул:

– А знаете что, мистер Марлоу? Пять сотен баксов – и я устрою, чтобы вы угодили в больницу с парой сломанных ребер. Смешно, не правда ли?

– Просто обхохочешься. Укололись, док? То-то, я гляжу, вы повеселели.

Я направился к двери.

– Hasta luego, amigo[16]16
  Еще увидимся, приятель (исп.).


[Закрыть], – прощебетал мне вслед Вуканич. – Не забудьте про десять баксов. Отдайте медсестре.

Он что-то сказал в трубку внутреннего телефона.

В крошечной приемной жалось не меньше дюжины похожих друг на друга пациентов. Медсестра была тут как тут.

– Десять долларов, мистер Марлоу. Принимаем только наличные.

Старательно обходя ноги пациентов, я двинулся к двери.

Медсестра сорвалась с места и резво обежала стол.

– А что будет, если кто-то откажется платить? – поинтересовался я.

– Попробуйте – сами увидите, – угрожающе заявила она.

– Понятно. Впрочем, вы, как и я, всего лишь выполняете свою работу. Вот вам карточка, поразмыслите над ней на досуге.

Я вышел. Пациенты проводили меня неодобрительными взглядами. Их можно было понять – никому не позволено вести себя так нагло в приемной уважаемого доктора.