Текст книги "Долгое прощание"

Он поднялся, взял в руки белоснежные кожаные перчатки. По их безупречному виду можно было подумать, что Менди никогда их не надевает. Снаружи мистер Менендес был воплощением элегантности, но внутри тверд как кремень.

– Я никогда не пытался заработать на этом деле. Никто не предлагал мне денег. Да и за что?

– Я не дурак, Марлоу. Ты куковал в тюряге три дня не за красивые глаза. Тебе кое-что отстегнули. Точно не знаю, кто именно, но догадываюсь. И если потребуется, заплатят еще. Дело Леннокса закрыто и останется таковым, даже если… – Менди остановился и хлопнул перчатками по краю стола.

– Даже если Терри ее не убивал, – закончил я за него.

Его изумление было таким же фальшивым, как позолота на дешевом обручальном колечке.

– Не вижу смысла обсуждать это с тобой, ничтожество. Но даже если и так – если Терри так задумал, – пусть все останется как есть.

Я промолчал. Менди ухмыльнулся.

– Тарзан на большом красном самокате, – хмыкнул он. – Упрямый малый. Тряпка. Вкалывает за гроши. Позволяет любому собой помыкать. Ни бабок, ни семьи, ни будущего. Прощай, дешевка, счастливо оставаться.

Я сидел, стиснув зубы и не сводя глаз с золотого портсигара на столе. Я ощущал себя старым усталым ничтожеством. Затем я медленно встал с кресла и протянул руку к портсигару.

– Ты забыл это.

– У меня таких полдюжины, – фыркнул Менди.

Я обошел стол. Менди лениво протянул руку за портсигаром.

– А как насчет полудюжины таких? – И я со всей силы заехал Менди кулаком под дых.

Он согнулся и охнул. Портсигар упал на пол. Менендес привалился к стене, а руки конвульсивно задергались. Он задыхался, на лице проступила испарина. Очень медленно Менди выпрямился, и мы снова оказались лицом к лицу. Я потрепал его по подбородку. Он не шелохнулся. Наконец на смуглом лице проступила улыбка.

– Не думал я, что тебя на это хватит, – промолвил Менди.

– В следующий раз возьми с собой пистолет или хорошенько подумай, прежде чем называть меня дешевкой.

– У меня есть кому пистолеты таскать.

– Вот и приводи их, одному тебе не справиться.

– Долго же ты терпел, Марлоу.

Носком ботинка я придвинул к себе портсигар, поднял его и протянул Менендесу. Он сунул портсигар в карман.

– Не пойму я, чего ради ты приперся. Чем решил меня удивить? Все вы, бандиты, одинаковые. Кой смысл с вами связываться – все равно у вас колода из одних тузов. Воображаете себя пупом земли, а на деле все вы – пустое место. Только и можете, что собой любоваться. Теперь я понимаю, почему Терри не захотел у тебя одолжаться. Все равно что брать взаймы у шлюхи.

Менди осторожно надавил на живот двумя пальцами.

– Зря ты это сказал, дешевка. Смотри, дошутишься.

Он открыл дверь в приемную. К стене привалился один из его громил. Менди дернул подбородком. Громила вошел в кабинет и бесстрастно уставился на меня.

– Хорошенько запомни его, Чик, – сказал Менендес. – Может быть, скоро свидитесь.

– Уже запомнил, босс, – процедил хмурый темноволосый малый небрежно, как делают все они. – Не беспокойтесь.

– Не подставляй ему брюхо, – кисло усмехнулся Менендес. – Его правый хук весьма недурен.

– Так близко он не подберется, – фыркнул громила.

– До встречи, дешевка, – бросил Менди и удалился.

– Не прощаюсь, – с достоинством добавил громила. – Я – Чик Агостино. Меня все знают.

– Как рваную газету тебя знают. Гляди в оба, а то еще затопчу ненароком.

На скулах Чика проступили желваки. Он развернулся и вышел вслед за боссом.

Дверь за ними медленно закрылась. Какое-то время я прислушивался, но ничего не услышал. Эти ребята крадутся, как кошки. Я выглянул из кабинета. Никого.

Я вернулся за стол и некоторое время размышлял, что бы это значило. Не последний из местных криминальных воротил нашел время заглянуть в мою контору, желая самолично убедиться, что я буду молчать. Минутой раньше совет помалкивать дал мне Сьюэлл Эндикотт.

Ни до чего не додумавшись, я решил испробовать еще одну возможность. Набрал номер клуба «Террапин» в Лас-Вегасе и попросил к телефону мистера Рэнди Старра. Его не было в городе. Не хочу ли я поговорить с кем-нибудь еще? Нет, благодарю. Не так уж сильно мне хотелось общаться с Рэнди Старром, просто накатило.

Три дня ничего не происходило. Никто не рвался набить мне физиономию, никто не внушал держать язык за зубами. Клиенты не толпились в приемной, умоляя отыскать пропавшую дочь, загулявшую жену, исчезнувшее колье или украденное завещание. Я сидел в кабинете и тупо пялился на стены. Шум вокруг дела Леннокса стих так же скоропостижно, как и родился. Состоялось короткое досудебное слушание, на которое меня не пригласили. Время выбрали неудобное, присяжных не было. Коронер вынес вердикт, гласящий, что Сильвия Поттер Уэстерхейм ди Джорджо умерла от руки своего мужа Терренса Уильяма Леннокса, также почившего вне пределов юрисдикции коронера.

Тело Сильвии перевезли из морга куда-то на север, где и похоронили в семейном склепе. Газетчиков на церемонию не позвали. Никто из близких Сильвии не дал прессе интервью, не говоря уже о мистере Харлане Поттере, который никогда не давал интервью и был недоступен, как далай-лама. Те, у кого сотня миллионов за душой, защищены от окружающего мира слугами, телохранителями, секретарями и адвокатами. Весьма вероятно, они едят, спят, стригут волосы и носят одежду. Однако наверняка утверждать нельзя. Все, что вы знаете о них, создано командой высокооплачиваемых профессионалов, которые не покладая рук трудятся над созданием некоего образа – ясного, простого и чистого, как стерильная игла. Образ этот далек от реальности. Он создан, чтобы не противоречить тем скудным крохам информации, которые изредка просачиваются из мира богатых.

На третий день ближе к обеду зазвонил телефон. Собеседник представился Говардом Спенсером, представителем нью-йоркского издательства. Мистер Спенсер прибыл в Лос-Анджелес с кратким деловым визитом и выражал желание встретиться со мной завтра в одиннадцать в отеле «Ритц-Беверли», чтобы обсудить некую проблему.

Я поинтересовался, что за проблема.

– Довольно деликатная, – замялся он, – но ничего противозаконного. Если вы не согласитесь мне помочь, я оплачу вам потраченное время.

– Спасибо, но это не обязательно, мистер Спенсер. Кто вам меня рекомендовал?

– Человек, наслышанный о ваших недавних недоразумениях с законом, мистер Марлоу. Признаюсь, именно эта история заставила меня обратиться к вам, однако моя проблема не имеет ничего общего с тем трагическим случаем. Впрочем, дела обсудим при встрече.

– Вы уверены, что хотите нанять человека, который недавно вышел из тюряги?

Он рассмеялся. И голос, и смех пришлись мне по душе. Он говорил так, как говорили ньюйоркцы до того, как их язык испортили бруклинские иммигранты.

– На самом деле это неплохая рекомендация, мистер Марлоу. Нет, я не о том, что вам пришлось отсидеть, как вы выражаетесь, в тюряге, а о вашей необыкновенной сдержанности. Даже под давлением вы остались верны себе.

Этот малый даже по телефону умудрялся говорить как по писаному.

– Ладно, мистер Спенсер, уговорили.

Он поблагодарил и повесил трубку. Я принялся гадать, кто подкинул мне работенку. Сьюэлл Эндикотт? Вряд ли, его до сих пор не было в городе. Впрочем, какая разница? Даже в моем бизнесе клиент порой оставался доволен. Мне нужна была работа. Нужны были деньги. Я тешился этой мыслью до вечера, пока не вскрыл конверт с вложенным внутрь портретом Мэдисона.

12

Конверт лежал в красно-белом, похожем на скворечник почтовом ящике у подножия лестницы. Ручка-дятел, при помощи которой ящик открывался, давно торчала вверх, но я до сих пор не полюбопытствовал заглянуть внутрь. Никто и никогда не писал мне на этот адрес. Кончик клюва дятел утратил недавно – на дереве виднелся свежий скол. Наверняка постарался юный шалопай с атомной рогаткой.

На письме со штампом «Correo Aéreo»[7]7
  Авиапочта (исп.).


[Закрыть] теснилась россыпь мексиканских марок и адрес, который я вряд ли прочел бы, если бы в последнее время Мексика не выходила у меня из головы. Штемпеля я тоже не разобрал. Его ставили от руки, и чернила почти выцвели. Я поднялся по лестнице, вошел в дом и уселся в гостиной. Стоял очень тихий вечер. Возможно, письма от мертвых несут в себе собственную тишину.

Даты не было. Не было и приветствия.

Я сижу у окна второго этажа в не слишком чистом гостиничном номере в Отатоклане – городишке у горного озера. Почтовый ящик прямо под окном, и когда коридорный принесет мне кофе, я отдам ему письмо. Прежде чем сунуть конверт в щель, он должен поднять его и показать мне. За это он получит обещанные сто песо – солидные чаевые для здешних мест.

К чему такие сложности? За дверью маячит подозрительный тип в грязной рубашке и остроносых туфлях. Не знаю, чего он ждет, но из номера мне не выйти. Впрочем, после того, как письмо будет отправлено, это станет не важно. Я хочу, чтобы ты взял эти деньги. Мне они ни к чему – их все равно сопрут местные жандармы. Пусть это станет компенсацией за те неприятности, в которые я тебя втравил, или знаком уважения редкому другу. Как обычно, я все сделал неправильно, но у меня остался пистолет. Думаю, ты уже составил собственное мнение об этом деле. Я мог убить ее и, возможно, так и поступил, но в остальном я невиновен. Такое зверство не в моем характере. Сам видишь, дело нечисто. Впрочем, теперь это не имеет значения. Главное – избежать ненужной и бесполезной огласки. Ее отец и сестра всегда желали мне только добра. Им еще жить и жить, а мне жизнь опротивела. Сильвия не виновата, что я стал таким. Я и до нее был не подарок. До сих пор не возьму в толк, почему она за меня вышла. Минутный каприз, полагаю. Что ж, по крайней мере, она умерла молодой и красивой. Говорят, мужчину похоть старит, а женщине сохраняет молодость. Да мало ли что говорят. Например, что богатство защищает от невзгод и в мире богатых царит вечное лето. Я пожил среди богатых. И нигде не встречал людей более разочарованных и одиноких.

Я написал признание. Мне немного досадно и очень страшно. Наверняка тебе приходилось читать об этом в романах. Так вот, книги врут. В жизни, когда не осталось ничего, кроме пистолета в кармане, когда ты заперт в грязной крысиной норе в чужой стране, остается один выход. Поверь, дружище, ничего возвышенного и волнующего в этом нет. Все предельно грубо, мерзко, стыдно и страшно.

Забудь мои слова и меня забудь. Но в следующий раз, как зайдешь к «Виктору», выпей «Гимлет» за меня. А когда сваришь кофе, налей и мне, а еще добавь каплю бурбона и зажги для меня сигарету. А после просто выкинь все это из головы. Был такой Терри Леннокс, был и сплыл. Прощай.

В дверь стучат. Наверное, коридорный принес кофе. Если нет – без стрельбы не обойдется. Я ничего не имею против мексиканцев, но не одобряю мексиканских тюрем. Кажется, теперь все.

Терри.

Я сложил письмо и засунул в конверт. Стало быть, за дверью стоял коридорный, иначе бы мне никогда не получить этого письма с портретом Мэдисона на купюре в пять тысяч долларов.

Купюра лежала на столе, зеленая и хрусткая. Думаю, даже банковским клеркам редко удается пощупать такую. А вот типы вроде Старра и Менендеса, весьма вероятно, держат такие купюры на карманные расходы. Чтобы получить ее в банке, придется подождать, пока купюру закажут в федеральном резерве, и процедура может занять несколько дней. Должно быть, в обращении таких не больше тысячи. Моя как будто светилась изнутри.

Я долгое время разглядывал ее, а потом засунул в папку для бумаг и отправился на кухню варить кофе. Называйте это дешевой сентиментальностью, но я сделал то, о чем он просил: налил две чашки, в его плеснул немного бурбона и поставил на стол – туда, где Терри сидел в последний раз. Зажег сигарету и положил ее в пепельницу рядом с чашкой, а после стоял и смотрел, как поднимается вверх пар от кофе и сигаретный дым. За окном в кустах птицы гомонили и хлопали крыльями.

Когда кофе остыл, а сигарета догорела, я выбросил окурок в ведро, вымыл чашку и убрал с глаз долой.

По-моему, пять кусков достались мне задаром.

Немного погодя я отправился в кино на последний сеанс. Не спрашивайте меня, о чем был фильм. Какая-то бессмыслица. Помню только смутный гул и мелькание лиц. Вернувшись, я разыграл довольно вялую испанскую защиту Руя Лопеса. Потом отправился в постель.

Мне не спалось. Часа в три ночи я еще слонялся по дому под звуки тракторного завода, которые Хачатурян какого-то дьявола именует скрипичным концертом. Я бы скорее назвал это хлопаньем ослабевшего ременного привода.

Обычно сплю я без задних ног. Если бы не мистер Говард Спенсер в «Ритц-Беверли», прикончил бы бутылку и вырубился к чертовой матери. Если встречу очередного вежливого пьянчугу в «роллс-ройсе» модели «серебряный призрак», сбегу от него куда глаза глядят. Самые коварные ловушки мы расставляем себе сами.

13

Ровно в одиннадцать я сидел в третьей кабинке справа от входа в ресторан и, прислонившись спиной к стене, разглядывал посетителей. Утро выдалось ясное и свежее – ни смога, ни дымки, ни ветерка. Солнечные лучи отражались от поверхности бассейна, который протянулся вдоль стеклянной стены бара снаружи. Девушка с точеной фигуркой в обтягивающем купальнике поднималась на вышку. Я плотоядно разглядывал полоску бледной кожи на загорелом бедре. Девушка скрылась из виду за козырьком крыши, но мгновением позже стремительно вошла в воду, сделав в воздухе полтора оборота. От брызг над бассейном повисла радуга – почти такая же волнующая, как и прекрасная пловчиха. Девушка выбралась на бортик, рывком стянула шапочку и тряхнула обесцвеченной гривой. Затем, виляя бедрами, направилась к столику, за которым восседал дюжий красавец в белых шортах, темных очках и загаром профессионального спасателя. Красавец наклонился и похлопал пловчиху по ляжке. Она разинула пасть размером с пожарное ведро и расхохоталась, напрочь убив во мне желание. Смеха я не слышал, но мне вполне хватило пещеры ее рта и частокола зубов.

Бар был почти пуст. В трех кабинках от меня парочка юных деляг, отчаянно жестикулируя, пичкала друг друга сюжетами будущих киношедевров. Каждые две-три минуты кто-то из них хватался за трубку телефона, намереваясь, не сходя с места, осчастливить плодами своих измышлений самого Занука[8]8
  Дэррил Фрэнсис Занук (1902–1979) – один из основателей киностудии «XX век Фокс».


[Закрыть]. Они были молоды, черноволосы, а их напора мне хватило бы, чтобы втащить на четвертый этаж подвыпившего толстяка.

Печальный тип у стойки что-то говорил бармену, полировавшему бокал с дежурной улыбкой, которую люди приклеивают на лицо, чтобы не завопить. Клиент был немолод, хорошо одет и в доску пьян. Ему хотелось выговориться, и он не смог бы остановиться, даже если бы ему нечего было сказать. Пьяный был вежлив, дружелюбен, язык заплетался совсем чуть-чуть, но видно было, что он встает и ложится в обнимку с бутылкой и сбавлять оборотов не собирается. Ты никогда не узнаешь, как он дошел до такой жизни, да он и сам не знает. В лучшем случае в его мозгу хранится весьма искаженная версия. Такого персонажа встретишь в любом тихом баре мира.

Я посмотрел на часы – всесильный нью-йоркский издатель опаздывал на двадцать минут. Подожду еще десять, и хватит с него. Нельзя позволять клиентам вытирать о тебя ноги, иначе они решат, что такое в порядке вещей, а кому нужен сыщик, который не умеет за себя постоять? Я не настолько нуждался в деньгах, чтобы какой-то болван с восточного побережья держал меня за прислугу. Знаю я таких боссов, что восседают перед пультом с мигающими кнопками в обшитых дубом кабинетах на восемьдесят пятом этаже. А секретарша в деловом костюме от Хэтти Карнеги[9]9
  Хэтти Карнеги (1889–1956) – нью-йоркский дизайнер одежды и драгоценностей, законодательница американской женской моды 1930–1950-х годов.


[Закрыть] призывно улыбается тебе большими прекрасными глазами. Такой назначит встречу строго на девять утра, а сам явится спустя пару часов, подкрепившись двойным «Гибсоном», а ты должен изображать смирение. Иначе босс впадет в такой начальственный гнев, что успокоить его расшатанные нервы сможет только пятинедельный тур в Акапулько.

Пожилой официант продефилировал мимо, скосив глаза на мой жалкий разбавленный скотч. Я покачал головой, и он едва заметно кивнул. И тут в бар вплыла она. Внезапно мне показалось, что все звуки стихли: дельцы перестали трепаться, пьяница у стойки наконец-то закрыл рот, режиссер постучал палочкой по пюпитру, поднял руки и замер.

Она была стройная и довольно высокая, белый полотняный костюм идеально облегал фигуру, вокруг шеи был повязан шарф в черный горошек. Волосы золотистые, как у сказочной принцессы, а шляпка сидела в волосах, словно птичка в золотистом гнездышке. Еще у нее были глаза редчайшего василькового оттенка и длинные бледные ресницы. Она подошла к столику напротив, стянула с руки длинную белую перчатку, и официант рванулся к ней так стремительно, как никто из его братии никогда не бросался ко мне. Фея села, перекинула перчатки через ремешок сумочки и одарила официанта такой нежной, такой утонченной улыбкой, что тот почти впал в ступор. Что-то тихо сказала, и официант сломя голову кинулся выполнять заказ. В его жизни появилась цель.

Я не сводил с нее глаз. Она, заметив мой взгляд, слегка вскинула ресницы, на полдюйма, не выше, но этого хватило – я чуть не свалился со стула.

Сегодня принято шутить над блондинками. Стоит ли говорить, что блондинки бывают разные. У каждого типа своя изюминка, за исключением тех платиновых красоток, которые по природе не блондинистей зулуса, а характер имеют жесткий, как подошва. Среди блондинок встречаются маленькие недалекие хохотушки и крупные осанистые особи с пронзительным взглядом ледяных синих глаз. Бывают блондинки, которые исподтишка поглядывают на тебя, чудесно пахнут и виснут у тебя на шее, но стоит привести такую домой, как на нее нападает приступ необъяснимой усталости. Она заламывает руки и клянет головную боль, приключившуюся так некстати, и поначалу хочется ее пристукнуть, однако, поразмыслив, тихо радуешься, что раскусил эту штучку, прежде чем убить на нее чертову уйму времени и денег. Бежать – единственное спасение, ибо головная боль со временем никуда не денется, а станет оружием столь же грозным, как мастерский удар клинком или кубок с ядом в руке Лукреции Борджа.

Бывают блондинки тихие и послушные, любительницы выпить, которым все равно, что надеть, если на плечах у них норка, и безразлично, куда пойти, если местечко достаточно шикарное и там наливают дорогое шампанское. Встречаются маленькие самоуверенные особи мальчишеского типа, которые всегда сами платят по счету. Они рассудительны, лучатся энергией, мастерски владеют приемами дзюдо и способны одним махом уложить на лопатки дюжего водителя грузовика, почти безошибочно цитируя при этом передовицу «Сэтэрдей ревью». Попадаются и бледные малокровные создания, чья вялость не опасна для жизни, но трагически неизлечима. Они апатичны и унылы, толкуют о нездешнем, и ты не посмеешь прикоснуться к такой даже пальцем. Во-первых, тебе не захочется, во-вторых, у нее нет времени на глупости – она погружена в чтение «Бесплодной земли», Данте в оригинале, Кафки с Кьеркегором или в изучение провансальского. Она обожает музыку, и когда Нью-Йоркский филармонический исполняет Хиндемита, шепчет тебе на ушко, что один из шести контрабасов вступил на четверть такта позже. Я слышал, на такое способен лишь Тосканини. Теперь их двое.

Наконец, есть шикарные выставочные экземпляры, благополучно пережившие трех мафиози и парочку миллионеров (не меньше лимона с головы) и доживающие век на бледно-розовой вилле в Кап-д’Антиб – городе, где все ездят на «альфа-ромео» с непременным вторым шофером. Там они тихо старятся, содержа конюшню потасканных аристократов и относясь к ним с ласковой рассеянностью, с какой престарелый герцог желает спокойной ночи дворецкому.

Фея не относилась ни к одному из перечисленных типов. Чистая и отстраненная, как горный ручей, неуловимая, как цвет его вод, она будто не принадлежала нашему бренному миру. Я все еще пялился на нее, когда над ухом раздался голос:

– Я непростительно задержался. Прошу меня извинить. А все из-за него! Я – Говард Спенсер. А вы, конечно, Марлоу.

Я поднял глаза. Среднего возраста, полноватый, одетый неряшливо, но чисто выбритый, с аккуратно зачесанными назад волосами, в ярком двубортном жилете – в Калифорнии такой типаж встречается редко, если, конечно, это не турист из Бостона. В руках издатель держал видавший виды портфель, ставший причиной его опоздания.

– Три полновесные рукописи! Все как один романы. Не хотелось бы потерять их прежде, чем авторы получат отказ.

Он подозвал официанта, который только что поставил на стол белокурой феи высокий бокал с чем-то зеленым.

– Я питаю слабость к джину с апельсиновым соком. Несуразное сочетание. Поддержите меня? Вот и славно.

Я кивнул, и официант удалился.

Показав на портфель, я спросил:

– Почему вы так уверены, что откажете им?

– Было бы тут что-нибудь стоящее, авторы не стали бы оставлять рукописи в гостинице, а отправили бы их нью-йоркскому агенту.

– Зачем тогда вы их взяли?

– Отчасти из-за того, что не хочется никого обижать, отчасти из-за мизерного шанса, которым живет любой издатель. Однако чаще все происходит на вечеринках, где тебя знакомят со множеством гостей, среди которых непременно попадаются графоманы, а ты успеваешь так набраться и преисполниться любви к человечеству, что соглашаешься взглянуть на их творения. Едва протрезвеешь, а рукописи уже доставили, и ничего не остается, как символически пролистать их. Впрочем, едва ли вас занимают тяготы издательской жизни.

Официант принес напитки. Спенсер отхлебнул изрядный глоток. Он упорно не замечал белокурой феи, сосредоточив все внимание на мне. Этот ньюйоркец был чертовски хорошим собеседником.

– Отчего же, если пригодится в работе, я могу и в книжку заглянуть.

– Тут неподалеку живет один из видных современных писателей, – заметил Спенсер как бы невзначай. – Роджер Уэйд. Читали такого?

– Э-э-э…

– Понятно. – Спенсер печально улыбнулся. – Вижу, вы не поклонник исторических любовных романов. Однако раскупают их, как горячие пирожки.

– Ничего не имею против, мистер Спенсер. Как-то мне случилось пролистнуть один романчик этого Уэйда – редкостная дрянь. Я не слишком резок?

Спенсер усмехнулся:

– Вовсе нет. В своем мнении вы не одиноки. Однако каждый роман Уэйда становится бестселлером, и издателю приходится с этим считаться.

Я посмотрел на белокурую фею. Она допила свой лаймад, или что там было в ее бокале, и опустила глаза на крохотные часики. Бар постепенно наполнялся посетителями. Деляги оживленно жестикулировали, пьяница у стойки разжился двумя слушателями. Я посмотрел на Говарда Спенсера:

– Это как-то связано с тем, о чем вы хотели со мной поговорить? Я об Уэйде.

Он кивнул и задержал на мне оценивающий взгляд:

– Расскажите о себе, Марлоу, если, конечно, вы не против.

– Что вы хотите услышать? у меня есть лицензия частного детектива, и довольно давно. Я – одинокий волк, холост, небогат и немолод. О тюрьме знаю не понаслышке, бракоразводными делами не занимаюсь. Неравнодушен к выпивке, женщинам, шахматам. Полицейские меня не жалуют, но с некоторыми я нахожу общий язык. Я местный, родился в Санта-Розе, родители умерли, братьев и сестер нет. Если меня ненароком пришибут в темном переулке, что порой случается с людьми моей профессии, да и не только с ними, горевать никто не станет.

– Понятно, – сказал он, – но мне этого мало.

Я прикончил невкусный джин с соком и усмехнулся:

– Забыл одну вещь, мистер Спенсер. В кармане у меня лежит портрет Мэдисона.

– Мэдисона? Боюсь, я не совсем…

– Купюра в пять тысяч долларов. Всегда ношу ее с собой. Мой талисман.

– Господи! – испуганно воскликнул Спенсер. – Разве это не опасно?

– Кто говорил, что после определенного рубежа все опасности одинаковы?

– Кажется, Уолтер Бейджхот[10]10
  Уолтер Бейджхот (1826–1877) – британский критик, журналист, известный острослов.


[Закрыть]. Он имел в виду верхолазов. Издатель должен знать такие вещи. Пожалуй, вы мне подходите, Марлоу. Давайте рискнем, а если не получится, всегда можете послать меня к черту.

В ответ я усмехнулся. Спенсер подозвал официанта и повторил заказ.

– Сказать по правде, – осторожно начал он, – мы с этим Уэйдом уже намучились. Он не может закончить книгу. Теряет хватку, и неспроста. Выпивка его доконает. Когда напьется, становится буйным. Завел привычку исчезать на несколько дней. Однажды в гневе столкнул жену с лестницы, сломал ей пять ребер. Вообще-то, они ладят, но в пьяном виде Уэйд теряет рассудок. – Спенсер откинулся назад и нахмурился. – Он должен закончить книгу во что бы то ни стало. В определенном смысле от этой книги зависит моя карьера. Однако этого мало. Мы должны спасти талантливого автора, он способен на большее. С ним происходит что-то нехорошее. В последний мой приезд он не захотел меня видеть. Возможно, ему нужен психиатр, но миссис Уэйд не хочет об этом слышать. Она уверена в его вменяемости, хотя не отрицает, что муж до смерти напуган. Они женаты пять лет. Возможно, Уэйд стал жертвой шантажа. Что, если виной тому нехорошая история из прошлого? Скажем, несчастный случай на дороге, виновником которого стал Уэйд, а сейчас ему это припомнили. Нам нужно знать наверняка, и мы готовы хорошо заплатить. Если окажется, что без психиатра не обойтись, ничего не поделаешь. Если нет, мы хотим знать причину. К тому же миссис Уэйд нуждается в защите. Что, если в следующий раз он не остановится перед убийством?

Принесли напитки. Я к своему не притронулся, а Спенсер одним глотком осушил полбокала.

Я закурил.

– Вам нужен не сыщик, а волшебник. Что я могу? Вырубить его и уложить в постель, когда на него накатит? Если, конечно, справлюсь. Для этого я должен жить у него. Шансов почти никаких.

– Он примерно вашей комплекции, – заметил Спенсер, – но в гораздо худшей форме. И вы вполне можете находиться при нем неотлучно.

– Еще чего не хватало. К тому же алкоголики весьма коварны. Он может взбрыкнуть, когда меня не будет рядом. Я в няньки не нанимался.

– Нянек он не потерпит. Роджер Уэйд не таков. Он очень способный автор, который утратил самоконтроль, заработав состояние на чтиве для недоумков. Писатель должен писать. Талант в землю не зароешь.

– Ладно, не спорю, – устало кивнул я. – Ваш Уэйд – потрясающий парень, только чертовски опасный. Он что-то скрывает и предпочитает топить свои страхи в спиртном. Я такими делами не занимаюсь, мистер Спенсер.

– Понятно. – Издатель посмотрел на часы, нахмурился, и его лицо странным образом сморщилось и постарело. – Надеюсь, вы на меня не в обиде.

Спенсер потянулся к портфелю. Я перевел взгляд на белокурую фею, которая собралась уходить. Седой официант склонился над ней, протягивая счет. Она расплатилась, мило улыбнулась, и официант просиял, словно сам Господь одарил его рукопожатием. Она поправила помаду и натянула перчатки. Официант оттолкнул столик чуть ли не на середину зала, освобождая ей проход.

Я посмотрел на Спенсера. Он хмуро пялился в пустой стакан, держа портфель на коленях.

– Ладно, попробую, встречусь с ним, с женой поговорю. Но я почти уверен, что он не пустит меня на порог.

– Вы ошибаетесь, мистер Марлоу, – раздался голос сверху. – Думаю, вы ему понравитесь.

На меня смотрела пара васильковых глаз. Фея стояла у нашего столика. Не имея возможности встать, я неловко откинулся назад и застыл в неудобной позе.

– Прошу вас, не вставайте, – промолвила фея голосом, способным двигать облака в летнем небе. – Я должна извиниться, но мне хотелось присмотреться к вам, до того как представлюсь. Я – Эйлин Уэйд.

– Он отказался, Эйлин, – проворчал Спенсер.

– Это мы еще посмотрим, – с ласковой улыбкой промолвила она.

Я попытался взять себя в руки. Стоя на полусогнутых с открытым ртом я выглядел как разомлевшая малолетка. И было от чего. Вблизи ее красота сбивала с ног.

– Я не сказал, что не возьмусь, миссис Уэйд. Я говорил, что вряд ли способен помочь. Как бы с моей помощью не вышло хуже.

Она посерьезнела, улыбка исчезла.

– Вы поторопились с решением. Нельзя судить людей только по их поступкам. Если уж беретесь судить, судите по тому, каковы они на самом деле.

Я кивнул. Примерно так я думал о Терри Ленноксе. Что хорошего я знал о нем? Краткий миг славы в окопе (если Менендес не врал), но и он не объяснял всего. Терри вызывал во мне необъяснимую симпатию. О многих людях, которых вы встречаете за свою жизнь, можно сказать то же?

– А для этого нужно узнать человека, – мягко добавила миссис Уэйд. – Прощайте, мистер Марлоу. Если измените свое решение, – она достала из сумки визитную карточку, – дайте мне знать.

Кивнув на прощание Спенсеру, фея вышла из бара и миновала застекленный проход в ресторан. Походка у нее была потрясающая. Затем прошла под аркой в вестибюль, в последний раз мелькнул белый костюм, она завернула за угол, я выдохнул и схватил бокал со стола.

Спенсер смотрел на меня. В его взгляде появилось что-то жесткое.

– Неплохо придумано, – заметил я, – но вам стоило взглянуть в ее сторону хотя бы раз. Как можно битых двадцать минут не замечать такую фею?

– Да, глупо вышло. – Спенсер попытался выдавить улыбку, но вышло плохо. Ему явно не нравилось, как я смотрел на миссис Уэйд. – Никогда не знаешь, чего ждать от частных детективов, тем более если собираешься поселить такого в доме…

– Это не про меня, я там жить не собираюсь. В любом случае стоило придумать историю поумнее. Никогда не поверю, что кто-то способен, в трезвом уме или пьяный, столкнуть эту женщину с лестницы и сломать ей пять ребер.

Спенсер покраснел и крепче сжал свой портфель:

– Хотите сказать, я лгал вам?

– Мне все равно. Вам виднее. Думаю, вы сами к ней неравнодушны.

Спенсер вскочил.

– Мне не нравится ваш тон, – заявил он. – И сами вы не внушаете мне доверия. Окажите мне любезность и забудьте о нашем разговоре. Я оплачу вам потраченное время.

Он швырнул на стол двадцатку, добавил несколько купюр для официанта. Мгновение он смотрел на меня сверху вниз, глаза метали молнии, щеки побагровели.

– Я женат. И между прочим, у меня четверо детей, – бросил он резко.

– Поздравляю.

Спенсер фыркнул, развернулся и быстро зашагал к выходу. Некоторое время я смотрел ему вслед. Затем, допив свой джин с соком, достал пачку, вытряхнул сигарету, прикурил. Подошел официант и вопросительно посмотрел на деньги.

– Еще чего-нибудь, сэр?

– Нет. Возьмите, это ваше.

Он осторожно поднял купюры:

– Здесь двадцать долларов. Джентльмен, должно быть, ошибся.

– Он умеет считать. Деньги ваши, я же сказал.

– Благодарю вас, сэр, но вы уверены…

– Уверен, забирайте.

Он кивнул и удалился, все еще недоумевая. Бар понемногу наполнялся. Впорхнула парочка развязных длинноногих девиц, как оказалось, подружек юных деляг, и воздух наполнился дурацким щебетом и мельканием алых ногтей.