Текст книги "Непобедимая жара"

Никки застегнула последнюю пуговицу нового пиджака и сказала:

– Во-первых, нет никаких «мы» и «давайте», Рук. Ты уже давно не имеешь права с нами никуда ездить. Во-вторых, у нас нет улик. А в-третьих, если они что-то и затевают, то нельзя давать им понять, что мне это известно…

Рук уселся в кресло:

– Разбуди меня, когда доберешься до пятнадцатой причины. По-моему, похоже на юношеский бейсбол. Заведомо слабый участник может рассчитывать на снисхождение в вашей полицейской игре?

Никки положила руку ему на плечо:

– Ты в чем-то прав. Разумеется, этот Хейс и «Лансер стандард» остаются в поле зрения, однако давай вести себя правильно.

– Ты сказала «давай»? Потому что мне показалось, будто я слышал слово «давай».

Она рассмеялась и крутанула кресло, в котором он сидел. Краем глаза Ники заметила Каньеро, который стоял посреди комнаты белый как мел. Улыбка сползла с ее лица.

– В чем дело, Мигель?

Детектив ответил ей так тихо, что она не услышала бы его слов, если бы в комнате не воцарилось гробовое молчание.

– Капитан Монтроз… Погиб.

Глава восьмая

Квартал оцепили детективы из отдела специальных расследований. Рук, неплохо относившийся к Монтрозу и понимавший, как много капитан значил для Никки, хотел поехать с ней для моральной поддержки, но она отказалась. Она знала правила: на место преступления допускались только люди, имевшие непосредственное отношение к расследованию. И оказалась права: даже они с Тараканами были вынуждены припарковаться далеко от желтой ленты и дальше идти пешком; обочина рядом с местом преступления была вплотную забита машинами. Когда Никки проходила мимо журналистов, кто-то выкрикнул ее имя, но она продолжила идти вперед, не оборачиваясь. Среди них была и Там Швайда – она прыгала из стороны в сторону за желтой лентой, расталкивая плечами других репортеров и отчаянно умоляя сказать хоть пару слов.

Снег с дождем временно прекратился, но по вечернему небу по-прежнему ползли тяжелые низкие облака. Под ногами хрустела соль. Трое детективов молча шагали по 85-й, навстречу синим огням полицейских машин и «скорой помощи», стоявших перед домом священника церкви Невинно Убиенных Младенцев.

Никки узнала следователей в костюмах, допрашивавших ее у замка. Они ее заметили, кивнули и продолжили заниматься своими делами. Хит никогда прежде не видела этих людей, и вот они снова встретились на ее пути – уже во второй раз за день.

«Краун виктория» Монтроза была припаркована у пожарного гидранта и окружена переносными барьерами из белых пластиковых полотнищ, натянутых на алюминиевые рамы. Никки остановилась на тротуаре в двух метрах от машины, не зная, хватит ли у нее сил подойти ближе и заглянуть в салон.

– Если хочешь, мы сами сходим и посмотрим, – предложил Каньеро.

Повернувшись к нему, она угадала глубокую печаль под бесстрастной маской полицейского. Губы его напарника Таррелла, стоявшего рядом, побелели оттого, что он все это время с силой сжимал их.

Никки сделала то, что ей не раз приходилось делать за свою карьеру полицейского: она надела броню. Как будто внутри у нее находился неведомый для окружающих рычаг, нажимая на который она наглухо запечатывала чувствительную часть души, подобно тому, как в музее при пожаре опускают железные двери. Ей требовалось лишь несколько секунд, глубокий вдох, чтобы отдать дань уважения убитому, которого ей предстояло увидеть, – и она была готова. Детектив Хит произнесла:

– Пошли.

И вошла на место преступления.

Первым, что бросилось ей в глаза, был пятисантиметровый слой смерзшегося мокрого снега, покрывавшего крышу машины; Хит обратила на это внимание потому, что над водительским сиденьем виднелось круглое чистое пятно размером с DVD-диск. Встав на цыпочки, Никки разглядела углубление и дыру – выходное отверстие пули. Хит наклонилась немного вперед, чтобы заглянуть в салон через заднее стекло, однако это было все равно что смотреть сквозь дверь душевой кабины. В этот момент фотограф-криминалист сделал очередной снимок в салоне, и она увидела картину из фильма ужасов: обмякшее тело на переднем сиденье.

– Один выстрел в голову, – произнес знакомый голос.

Никки выпрямилась и отвернулась от заднего окна; один из людей в костюмах, Нейхаус, стоял на краю тротуара с блокнотом в руке.

– Вы уверены, что это капитан Чарльз Монтроз? – были ее первые слова. Тот кивнул, однако она хотела услышать, как он произносит приговор. – Вы установили личность погибшего, это капитан Монтроз?

– Да, я установил его личность по документам. Кстати, раз уж мы заговорили об этом, вы ведь были с ним знакомы, так? – Он кивнул в сторону открытой дверце со стороны пассажирского сиденья, и Никки почувствовала приступ тошноты. – Как вы понимаете, нам нужно, чтобы его опознали.

– Это он. – Детектив Каньеро, склонившийся к открытой дверце, выпрямился и направился к ним.

Он выставил руки ладонями вперед и, глядя на Никки, слегка покачал головой, словно говоря: «Не надо». И Никки, которой приходилось сотни раз видеть убитых и смотреть на то, как ужасна бывает смерть и что она делает с человеком, решила, что сейчас нет необходимости проверять себя на прочность.

– Спасибо, детектив, – официальным тоном произнесла она.

– Нет проблем. – Однако по его лицу было ясно, что проблемы все-таки есть.

Никки решила сменить тему и обратилась к Нейхаусу:

– Кто его обнаружил?

– Парень из ремонтной фирмы, искавший место для парковки. Его вызвали в «Грейстоун». – Хит и Тараканы посмотрели в одну сторону – фургон с логотипом фирмы «По вызову» – компании по устранению повреждений, вызванных прорывом труб отопления и канализации, – был припаркован во втором ряду у служебных ворот престижного жилого дома «Грейстоун». Детективы Феллер и ван Метер допрашивали человека в рабочем комбинезоне. – Говорит, его взбесило, что он никак не мог припарковаться, а какой-то идиот встал прямо у пожарного гидранта, и он собрался показать недотепе, где раки зимуют. И вот – сюрприз.

– А как насчет свидетелей? – Она должна была задать этот вопрос, хотя понимала, что никаких очевидцев не было – иначе еще до обнаружения тела водителем фургона кто-нибудь позвонил бы в «911».

– Пока никого. Мы, конечно, опросим соседей, но вы сами понимаете…

– А не спрашивали экономку из дома священника, зачем он сюда приезжал, быть может, она знает? – поинтересовалась Никки. – Ее зовут миссис Борелли. Вы с ней говорили?

– Еще нет.

– Вам не нужны люди? – спросила Хит.

– Знаю, что это ваш участок и что Монтроз был вашим капитаном, детектив, но это наше расследование. – Нейхаус постарался придать лицу как можно более деловитое и уверенное выражение. – И не беспокойтесь, мы бросим на дело все силы. Комиссар предоставит нам столько людей, сколько потребуется.

– Вы уже осматривали машину? – заговорил Таррелл.

– Записки нет, если вы это имеете в виду. Криминалисты сейчас занимаются латентными отпечатками, но на это потребуется какое-то время. Служебное оружие лежит на полу у капитана под ногами. При первом осмотре ничего необычного не обнаружено. В багажнике – стандартный набор инструментов, жилет и все такое. О, и еще две холщовые сумки из магазина, набитые банками с собачьими консервами. Должно быть, у него был пес.

– Пенни, – произнесла Хит, и ее голос дрогнул. – Такса.

Когда они направились обратно к «тараканьей тачке», их окликнули Феллер и ван Метер, и три детектива остановились.

– Очень жаль вашего капитана. Сочувствуем, – сказал Феллер.

– Чертовщина какая-то, ничего не понимаю, – добавил ван Метер.

– Вы что-нибудь узнали от водителя фургона? – спросила Никки.

Феллер покачал головой:

– Только подробности того, как он обнаружил тело. Ничего необычного вокруг машины рабочий не видел.

Никки сказала:

– Знаете что? Это никак не может быть отдельным преступлением. Я не понимаю, что здесь происходит, но знаю одно: все гораздо сложнее, чем мы думали изначально.

– Есть такое мнение, – согласился Каньеро.

– Какие-то бывшие военные или наемники охотятся за мной в парке, меня пытаются убить… – продолжила она. – Парни, не имеющие ко мне никакого отношения, никаких связей с моими прошлыми расследованиями – по крайней мере, если судить по виду того, которого я уложила. И вдруг пару часов спустя Монтроза находят мертвым…

– Перед крыльцом дома Графа. Уверен: это не совпадение, – согласился Таррелл. – Что-то здесь не так.

Детектив Феллер заговорил:

– Послушайте, я прекрасно понимаю, что вам тяжело, это большая потеря, и мы вам сочувствуем. Всем вам. Монтроз был хорошим человеком. Но…

– Но что? – переспросила Никки.

– Давайте будем объективны. Ты уж меня прости, но вы были слишком близки, поэтому ты судишь пристрастно, – сказал ван Метер. – Ваш капитан находился под огромным давлением. Люди с Полис-плаза схватили его за горло, погибла жена…

Феллер подхватил:

– Не секрет, что он испытывал дикий стресс. Никки, ты понимаешь, что это будет признано самоубийством.

– Потому что это и есть самоубийство, – вставил ван Метер. – Все вы ударились в теории заговоров, слишком все усложняя. Он сам проглотил пулю.

Никки охватило сильное желание наорать на них, визжать, ругаться; однако она призвала на помощь все свое хладнокровие и объективность полицейского и отбросила личные чувства. Обретя спокойствие, она задумалась над словами детективов. Возможно ли, что невыносимое нервное напряжение – плюс странное превращение, которое она сама наблюдала, – заставило кэпа покончить с собой? Ее босс, шаривший в доме священника и чинивший Никки явные препятствия в расследовании, сейчас сидел в собственной машине с пулей в голове. И люди уверены в том, что это самоубийство!

Неужели это действительно так?

Или он был в чем-то замешан? Может быть, капитан перестал быть тем, кем являлся, и ввязался в грязные дела? «Нет», – Никки отбросила прочь подобные мысли. Она не могла вообразить Чарльза Монтроза, которого знала десять лет, преступником.

Детектив Хит содрогнулась. Не понимая, что происходит, она знала одно: стоя на заснеженном тротуаре в разгар самой холодной нью-йоркской зимы за последние сто лет, Никки поняла, что балансирует на вершине айсберга и вода вокруг нее кишит акулами.

Вернувшись в участок, над главным входом детективы увидели траурные пурпурные ленты. Разумеется, полицейские продолжали заниматься своими делами, однако настроение было мрачное. Пока они шли через вестибюль, Никки заметила у патрульных офицеров черные повязки на рукавах. Разговоры велись приглушенными голосами, отчего казалось, будто телефоны звонят громче обычного. Пустой кабинет капитана Монтроза был по-прежнему погружен во тьму. Дверь опечатали.

Когда Никки расположилась за своим столом, к ней подошел детектив Раймер. Выразив соболезнования, он протянул ей папку:

– Только что получил. Это твой парень из парка.

Детектив Хит открыла папку: с полицейской фотографии на нее смотрел человек, которого она ударила сосулькой в живот во дворе замка Бельведер. Серхио Торрес, дата рождения – 26 февраля 1979 года, бывший магазинный вор, перешел на кражи автомобильных магнитол, провел за решеткой достаточно времени для того, чтобы связаться с тамошними латиноамериканскими бандитами. Эти новые знакомства привели к новым срокам за вооруженные угоны автомобилей и нападения. Она закрыла папку, положила ее на колени и уставилась в пространство.

– Извини, – сказал Раймер. – Наверное, мне надо было подождать с этим.

– Нет, нет, дело вовсе не в тебе, – успокоила его Хит. – Просто я подумала… Что-то здесь не сходится. Понимаешь, ведь Торрес не служил в армии. Но я сама видела, как он двигался. Он обученный профессионал. Откуда у мелкого вора и бандита военные навыки?

В этот момент зазвонил ее телефон. Это был Рук. Он звонил, наверное, уже в десятый раз. И Никки снова не взяла трубку; потому что, ответив на звонок, она должна была сказать об этом вслух. Она знала: после того как она произнесет эти слова, смерть Монтроза станет реальностью. И тогда все будет кончено, она сорвется. А Хит не могла позволить себе этого сейчас.

Только не на глазах у всего отдела. Не теперь, когда ей предстоит повышение.

– Слушай, Никки! – окликнул ее Каньеро. – Конечно, время неподходящее, но утром я договорился о встрече с людьми из «Justicia a Guarda», и вот они пришли. Хочешь, я попробую перенести разговор на завтра?

Хит серьезно задумалась. Нет, нужно было двигаться вперед. «Если перестанешь грести, утонешь», – сказала она себе.

– Не надо ничего переносить. Я сейчас приду… И вот еще что, Мигель. Спасибо тебе, что заменил меня, опознал капитана.

– Погоди благодарить, я тебе кое-что скажу, – ответил он. – Хочешь всю правду, как на духу? Я не смог заставить себя посмотреть на него.

– Спасибо, что пришли, – начала Никки, заходя в приемную.

Ей никто не ответил. За столом напротив детектива Каньеро, скрестив руки на груди, сидели мужчина и женщина; обоим было около тридцати. Они даже не посмотрели в сторону Хит. Также она заметила, что люди не сняли верхнюю одежду – еще один красноречивый знак.

Когда Никки села, женщина, Милена Сильва, заговорила.

– Мистер Гусман и я пришли сюда не по доброй воле. Также хочу отметить, что я не только один из руководителей «Justicia a Guarda», но и дипломированный юрист, так что предупреждаю – вы имеете дело не с невежественными иммигрантами.

– Ну, во-первых, – сказала Хит, – это просто неформальный разговор…

– Который происходит в полицейском участке, – перебил ее Паскуаль Гусман. Он обвел взглядом помещение, поглаживая кончиками пальцев бороду в стиле Че Гевары. – Этот разговор записывается?

– Нет, – ответила она. Никки раздражало то, что эти люди пытались играть ведущую роль, и она решила взять нить разговора в свои руки. – Мы пригласили вас сюда потому, что вы можете предоставить кое-какую информацию об отце Графе и тем самым помочь найти его убийцу или убийц.

– Откуда нам знать, кто его убил? – возмутился Гусман.

Соратница положила руку на рукав его пальто цвета хаки; казалось, это его немного успокоило.

Милена Сильва ответила:

– Отец Граф много лет являлся сторонником нашего движения, помогая нам в борьбе за права человека. Он участвовал в маршах, организационной работе, даже ездил в Колумбию, чтобы своими глазами увидеть, как страдает наш народ под властью жестокого режима, пользующегося, между прочим, поддержкой вашего правительства. Его смерть – большая потеря для нас, так что если вы думаете, что мы замешаны в его убийстве, то ошибаетесь.

– Возможно, вам следует побеседовать с людьми из вашего ЦРУ. – Гусман многозначительно посмотрел на Никки и откинулся на спинку кресла.

Хит прекрасно понимала, что не стоит поддаваться на подобные провокации и вступать в полемику. Гораздо больше ее интересовали последние часы жизни отца Графа, а также агрессивные настроения членов движения; поэтому она продолжила гнуть свою линию.

– В последний раз отца Графа видели живым в вашем офисе утром в день его смерти. Зачем он туда приходил?

– Мы не обязаны рассказывать полиции о стратегических совещаниях нашей группы; это конфиденциальная информация, – сказала женщина с дипломом юриста. – Смотрите Первую поправку[74]74
  Первая поправка к Конституции США в числе прочего гарантирует гражданам свободу слова и собраний.


[Закрыть].

– Итак, он пришел, чтобы участвовать в стратегическом совещании, – подытожила Никки. – Он не показался вам чем-то расстроенным, возбужденным, может быть, странно себя вел?

На этот вопрос женщина тоже ответила не задумываясь:

– Он был пьян. Мы уже рассказывали это вашему cobista[75]75
  Подхалим (исп.).


[Закрыть].

Каньеро даже бровью не повел, как будто не слышал оскорбления, и по-прежнему сидел молча.

– Сильно пьян? Он спотыкался, падал? Не соображал, что говорит? Был весел? Или наоборот?

Гусман развязал трикотажный шарф и ответил:

– Он начал вести себя агрессивно, и мы попросили его уйти. Больше мне нечего сказать.

Опыт подсказывал Никки: если кто-то заявляет, что ему нечего сказать, чаще всего это означает обратное. Поэтому она продолжила:

– И в чем выражалась агрессия? Он спорил с вами?

Паскуаль Гусман начал:

– Да, но…

– О чем?

– Это тоже конфиденциальная информация, – вмешалась Милена Сильва, – и мы имеем право на молчание.

– Ссора была только на словах? Вы не дрались с ним, может, вам пришлось его удерживать? – Колумбийцы не ответили, лишь обменялись взглядами, и Никки сказала: – Я все равно это выясню, так что будет проще, если вы сразу мне все расскажете.

– Мы поспорили по одному вопросу… – пробормотал Гусман.

– Это внутреннее дело, оно касается только нас, – подхватила Сильва.

– …И он начал нести какую-то чушь. Он был пьян. – Гусман покосился на свою спутницу; та одобрительно кивнула, и он продолжил: – Наш спор… происходил на повышенных тонах. Крики, потом он начал толкаться, полез драться, и мы заставили его уйти.

– Каким образом? – Никки ждала ответа. – Каким образом?

– Я… вышвырнул его за дверь.

Никки уточнила:

– Итак, это вы дрались с ним, мистер Гусман?

– Вы не обязаны отвечать, – предупредила Милена Сильва.

– Куда он отправился после этого? – продолжила Хит. – Он приехал на машине или ловил такси?

– Он пошел по улице, а потом я на него не смотрел, не знаю, – пожал плечами Гусман.

– Это произошло примерно… – Никки заглянула в блокнот, – в десять тридцать утра. Рановато для алкоголя. Он всегда напивался с утра?

На этот раз оба пожали плечами.

– Члены вашей организации в Колумбии хорошо вооружены, – сменила тему Хит.

– У нас есть мужество и желание бороться. Мы не боимся умереть за свое дело. – Паскуаль Гусман наконец-то ожил.

– Насколько мне известно, ваши люди даже напали на тюрьму и помогли бежать Фаустино Велесу Аранго. – Колумбийцы, сидевшие напротив нее, снова переглянулись. – Да, я знаю, кто такой Фаустино Велес Аранго.

– Дилетанты и голливудские звезды прикидываются, что знают нашего знаменитого писателя-диссидента, но никто не читал его книг.

– Я читала «El Corazón de la Violencia»[76]76
  «Сердце насилия» (исп.).


[Закрыть], когда училась в колледже, – заметила Никки, и Каньеро взглянул на нее, приподняв бровь. Она продолжила: – И насколько вы сохраняете это… желание бороться, находясь в нашей стране?

– Мы мирные активисты, – отрезала женщина. – Зачем таким людям, как мы, нужны пистолеты и винтовки в Соединенных Штатах?

Хит подумала: действительно, интересно зачем? И положила на стол фото Серхио Торреса из полицейского архива.

– Вы знаете этого человека?

– А что? – спросила юрист.

– Он меня интересует.

– Понятно. И вы решили расспросить о нем нас потому, что он латиноамериканец и преступник? – Гусман поднялся и отшвырнул фотографию. Она отлетела на противоположный конец журнального столика и упала лицевой стороной вниз. – Это называется расизм. Мы поклялись бороться против подобного уничижительного отношения.

Милена Сильва тоже встала:

– Мы уходим – если у вас нет ордера на арест.

У Никки больше не было вопросов, и она открыла им дверь. Когда они ушли, Каньеро поинтересовался:

– Ты что, и правда читала «El Corazón de la Violencia»?

Она кивнула:

– И сейчас мне это очень пригодилось.

Оставшуюся часть дня Хит старалась сосредоточиться на работе, чтобы отогнать мрачное настроение, подобно ядовитому туману витавшее в коридорах Двадцатого участка. Любое другое учреждение после внезапной гибели начальника закрылось бы до завтрашнего дня. Но только не Департамент полиции Нью-Йорка: полицейские не расходятся по домам в рабочее время, чтобы предаваться печали.

Плохо это или хорошо, но Никки умела абстрагироваться. Иначе в ее работе было нельзя. Если бы Хит не закрывала наглухо дверь в собственную душу, чудовища, барабанившие по стальным пластинам, сожрали бы ее заживо. Она испытывала шок и горе – но этого следовало ожидать. Однако труднее всего было справиться с яростью – яростью, порожденной чувством вины. В последние дни жизни начальника Никки спорила с ним, давала волю своей подозрительности; некоторые предположения она озвучивала, о других умалчивала – это был ее грязный секрет. Никки тогда не знала, чтó будет дальше, но цеплялась за иррациональную веру в то, что решение найдется, что между ними все снова будет так, как раньше. Тогда она и представить себе не могла, что история закончится трагически. Джон Леннон как-то сказал: «Жизнь – это то, что происходит с тобой, пока ты строишь другие планы».

То же можно сказать и о смерти.

Несмотря на то что Хит разозлилась тогда на Феллера и ван Метера, она приняла их слова к сведению и решила обдумать смерть Монтроза беспристрастно. Детектив Хит взяла чистый лист бумаги и записала на нем факты, превратив его в маленькую Доску Убийств. Особое внимание Хит уделила странному поведению капитана в предшествующие дни. Она записала все: отлучки, волнение, таинственность, препоны, чинимые ей, гнев, когда она настаивала на том, чтобы работать так, как учил ее он сам.

Затем Хит уставилась на страницу.

Вопросы, маячившие в сознании, выдвинулись на первый план. Знал ли капитан о подоплеке этого дела? Был ли замешан в нем? Может быть, он пытался ее защитить? Вероятно, именно поэтому не хотел, чтобы она слишком глубоко копала в деле Графа. Потому что в противном случае горстка вооруженных людей устроит ей засаду в пустынном месте. Кто они – наемники, работающие на ЦРУ? Бандиты из наркокартеля? Колумбийский ударный отряд? Или их послал кто-то, о чьем существовании Никки пока даже не догадывается?

Неужели после нее они отправились за Монтрозом?

Хит сложила исписанный лист бумаги и сунула его в карман. Затем подумала несколько секунд, вытащила бумагу и, подойдя к фарфоровой Доске Убийств, переписала туда свои соображения. Нет, она не верила в самоубийство. Пока нет.

– Звоню вам по рабочему вопросу, – сообщил Зак Хамнер, и Хит подумала: интересно, а их предыдущие разговоры, значит, были личными? – Я только что получил официальную жалобу от некой организации под названием…

Она услышала в трубке шуршание бумаг и подсказала:

– «Justicia a Guarda».

– Да. Отличное произношение. Они утверждают, что подверглись унижениям и расистскому отношению во время встречи с вами сегодня днем.

– Но вы же не воспринимаете это всерьез? – возразила она.

– Детектив, знаете, сколько денег Нью-Йорк выплатил в виде компенсаций за моральный ущерб по жалобам на полицию за последние десять лет? – Ответа он не ждал. – Девятьсот шестьдесят четыре миллиона долларов. Совсем немного недотягивает до миллиарда – миллиарда, слышите? Воспринимаю ли я это всерьез? А как же. Чего и вам советую. В данный момент подобные осложнения вам совершенно ни к чему. Ведь вас ждет повышение. А теперь рассказывайте, что произошло.

Хит кратко передала содержание разговора и причину встречи. Когда она закончила, «Хаммер» сказал:

– Неужели так необходимо было предъявлять снимок бандита? Именно это и вызвало такую реакцию.

– Сегодня утром Серхио Торрес пытался убить меня. Будьте уверены, я намерена показывать его фото каждому, кто так или иначе связан с этим делом. – Когда Хамнер сказал, что понимает, она продолжила: – И еще одно. Расследование убийства – дело и без того непростое, поэтому мне не хватало только посторонних, указывающих на то, как вести себя.

– Я спишу эти слова на стресс после тяжелого дня. Кстати, примите наши соболезнования по случаю гибели вашего начальника.

Никки вспомнила «Хаммера», который, стоя у дверей «скорой», визжал: «Куда, к черту, запропастился Монтроз?» Однако она решила, что на сегодня ему будет достаточно одного тычка, и спокойно ответила:

– Спасибо.

– Чем вы намерены заниматься дальше? – спросил он.

– Тем же, чем и раньше: искать убийцу отца Графа. И, возможно, также моего босса.

Кресло Зака скрипнуло, – наверное, он выпрямился.

– Погодите-ка, ведь он же покончил с собой?

– Это еще предстоит выяснить, – сказала она.

Когда Никки открыла дверь своей квартиры, ее встретил Рук с коктейлем в руке.

– Надеюсь, ты не против «Мохито». Этим рецептом со мной поделились в одной забегаловке на пляже около взлетно-посадочной полосы в Пуэрто-Рико.

Она отдала ему пальто и взяла коктейль; стоя в дверях, они подняли бокалы, но чокаться не стали. Несколько долгих секунд они смотрели друг другу в глаза, этот взгляд стоил целого разговора. Затем Никки поставила свой коктейль на столик и сказала:

– Сначала самое главное.

И они обнялись.

– Я решил, что после такого дня тебе захочется немного подкрепиться, – заметил он, когда они вошли в кухню.

– Пахнет заманчиво.

– Ростбиф из вырезки – проще некуда, только соль, перец и розмарин. Плюс обычный гарнир – картофельное пюре и брюссельская капуста.

– Семейный ужин. Рук, ты даже не понимаешь, как много это значит для меня сейчас… О, я вижу, что понимаешь. – Она сделала очередной глоток. – Тебе же некогда готовить еду – весь день бегаешь, носишь мне одежду, а еще нужно писать статью.

– Уже сделано! Я отправил ее в редакцию два часа назад и прилетел сюда ухаживать за тобой. Хотел приготовить шашлык, но потом решил, что после приключения в парке подобный черный юмор покоробит тебя, даже если он будет исходить от меня.

– И тем не менее ты заговорил о шашлыке!

– Ну, что я могу сказать? Ведь я – настоящая загадка в штанах!

Никки было улыбнулась, но улыбка тут же погасла. Ее лицо вытянулось, и она облокотилась на кухонный стол. Она сидела на высоком табурете, потягивая «Мохито», а пока Рук резал мясо и накрывал на стол, выпила еще и бокал на удивление неплохого красного вина из Нижней Калифорнии. Рук принес посуду из столовой, и они ели прямо на кухне; уютная обстановка помогла Никки расслабиться. Она была голодна, но смогла съесть лишь небольшой кусочек мяса; ей нужно было рассказать Руку о своих проблемах с капитаном Монтрозом, о которых она раньше умалчивала. Он возразил, что не стоит ничего говорить, если это причиняет боль. Но Никки ответила, что, наоборот, разговор поможет облегчить душу, избавиться от бремени.

Еще до их игры в стриптиз Никки рассказала Руку о напряженных отношениях с Монтрозом, но на сей раз она передала все подробности. И нехорошие подозрения, вызванные обыском в доме отца Графа в вечер его смерти, и то, как Монтроз мешал ей вести расследование, и кровь на воротничке священника, и пластырь на пальце капитана. А потом еще одно загадочное совпадение – электрические ожоги на теле Графа, стриптизера и жертвы убийства, которым занимался Монтроз несколько лет назад, будучи еще детективом первого класса.

Рук внимательно слушал, не перебивая; рассказ интересовал его, но еще больше ему хотелось дать ей выговориться, чтобы облегчить боль. Когда Никки закончила, он спросил:

– Ты ни с кем не делилась своими подозрениями? С отделом внутренних расследований? Со своими новыми друзьями из штаб-квартиры?

– Нет, потому что эти улики… понимаешь, косвенные. Ему и так приходилось нелегко. Стоило мне только сказать слово – и все, открылся бы ящик Пандоры. – Нижняя губа задрожала, и Никки ее прикусила. – Сегодня утром в разговоре с ним я слегка приоткрыла ящик. Он сам вынудил меня сделать это своими словами, но, знаешь, ему было нелегко говорить так со мной. На самом деле нелегко. – Она запрокинула голову, зажмурилась, чтобы не расплакаться, и продолжила: – Мне так стыдно признаваться в этом сейчас, но сегодня утром, в парке, у меня мелькнула мысль…

Рук понял, что она имеет в виду.

– Ты подумала, что он замешан в нападении?

– Только на секунду, и теперь я ненавижу себя за это; ведь прежде чем выгнать меня, он предупредил об опасности. И потом я вспомнила это.

– Никки, нет ничего плохого в том, что тебе в голову приходят всякие, пусть даже самые невероятные, мысли. Особенно если вспомнить твою профессию; это же часть работы.

Она закивала и выдавила слабую улыбку.

– Вы установили личность того, кто тебя чуть не убил, – этого Человека-Чупа-чупса?

– Джеймсон Рук, вы ненормальный.

Он театрально раскланялся:

– Спасибо, спасибо.

И Хит рассказала ему о Серхио Торресе: о том, что он был рядовым членом латиноамериканской банды и действовал, как солдат.

– Ничего не понимаю, – согласился Рук. – Где ничем не примечательный городской грабитель мог освоить военные приемы и тактику? Загадка.

– Ага. – Никки подмигнула ему. – Как ни странно, я тоже об этом подумала.

– А вы не проверяли, не связан ли он с «Мара Сальватруча»[77]77
  «Мара Сальватруча» (Mara Salvatrucha) – крупная международная преступная группировка, действующая в США и Центральной Америке.


[Закрыть]? Говорят, примерно год назад «МС-тринадцать» объявили охоту на нью-йоркских копов, – сказал он. – Кстати, сенсационная новость – я узнал это во время своего последнего путешествия – картели обучают бандитов из «МС-тринадцать» военному делу, чтобы те участвовали за них в мексиканских нарковойнах.

– Завтра я это проверю. – Никки соскользнула с табурета и, извинившись, вышла. Через несколько секунд после того, как она скрылась в холле, Рук услышал ее голос. – Рук? Рук, иди сюда.

Она стояла у окна в ванной комнате.

– Ты заходил сюда сегодня после того, как приехал?

– Мне кажется, опущенное сиденье унитаза говорит само за себя. Нет.

– Смотри. – Она отошла в сторону и указала на капли воды от растаявшего снега, блестевшие на подоконнике. Щеколда была снята. – Я всегда закрываю окно.

Она взяла из тумбы под раковиной фонарик и посветила на щеколду. Сверкнула крошечная свежая царапина в том месте, где задвижку поддели снаружи. Если бы не капельки воды, Никки ни за что не заметила бы следов проникновения.

Они вместе осмотрели квартиру. Никто не прятался в комнатах, все вещи были на месте. Вспомнив, с какой осторожностью был проведен обыск в доме священника, Никки с удвоенным вниманием присматривалась к мелочам. Но она не обнаружила никаких признаков того, что в ее вещах рылись.

– Видимо, ты его спугнул, Рук.

– Знаешь, наверное, это последний раз, когда я заявляюсь к тебе без приглашения.

Они закрыли квартиру и спустились на улицу, к Церберу, машина которого была припаркована через дорогу от дома.

– Хотите, я позвоню в участок?

– Спасибо, Харви, но я сама сообщу утром. – Ей совершенно не хотелось провести вечер в свете мощных ламп и окружении техников, снимающих отпечатки пальцев. Они с Руком прекрасно могли воспользоваться второй ванной. – Я просто хотела вас предупредить.

– Послушайте, Харви, вы вообще когда-нибудь спите? – спросил Рук.

Старый полицейский посмотрел на Хит:

– После сегодняшнего дня – нет.

Пока Рук мыл посуду, Никки принимала заслуженную, по ее словам, ванну с пеной. Потом он ждал ее в гостиной, шаря по спортивным каналам, сожалея о том, что закончился футбольный сезон, и одновременно радуясь тому, что бейсбольный закончился тоже. В одиннадцать он выключил телевизор.

– Если это из-за меня, то не надо, – сказала Никки.

Она стояла на пороге в халате, с влажными волосами; горячая ванна немного успокоила ее и помогла забыться. Никки свернулась рядом с Руком на диване, и он почувствовал слабый запах лаванды.