Текст книги "Непобедимая жара"

– Думаю, главную сегодняшнюю новость мы уже знаем, – заметил он.

– Ага. Начальник полицейского участка покончил с собой. – Она слегка отстранилась и повернулась к нему. Ее лицо вновь стало напряженным. – Это ложь. Он никогда бы не убил себя.

– Почему ты так уверена?

– По той же самой причине, по которой я уверена в том, что он не убивал Графа.

– А именно?

– Он был капитаном Монтрозом.

В этот момент железные двери в душе Никки, так тщательно запертые, распахнулись настежь. Замки сломались, и весь ужас сегодняшних событий – засада в Центральном парке, смерть капитана Монтроза – обрушился на нее. Волна подхватила Никки и унесла с собой. Ее трясло, по лицу текли слезы. Она зарыдала, запрокинув голову, и сама испугалась этой истерики. Рук раскрыл объятия, и Никки в отчаянии вцепилась в него, дрожа и рыдая так, как не рыдала уже десять лет.

Глава девятая

На следующее утро, выйдя из душа, Никки обнаружила Рука за компьютером в гостиной; она подошла и положила руки ему на плечи.

– О, как же несправедлив мир, в котором людям платят бешеные деньги за работу, выполняемую в одних трусах!

Никки почувствовала, как при ее прикосновении его мышцы расслабились. Он убрал руки с клавиатуры и положил ей на бедра. Затем запрокинул голову, прижался затылком к ее груди и посмотрел вверх.

– Если хочешь, трусы можно снять, – предложил он.

– Очень хочу, но я только что получила сообщение: сейчас в участок придет торговец наркотиками, с которым мне нужно побеседовать. – Она наклонилась и поцеловала его в лоб. – А еще сегодня у меня устный экзамен. Буду болтать языком. Последнее препятствие перед лейтенантским шевроном.

– Я могу помочь тебе подготовиться к экзамену. Научу действовать языком. – Она окинула его гневным взглядом, но он продолжал сидеть с невинным видом. – А что?

– Скажи мне, Рук, есть хоть одно слово в словаре, которому ты не в состоянии придать непристойное значение?

– Катрен. В «Эрудите» за него дают много очков. Ничего двусмысленного с этим словечком не придумать, я пытался. О, как пытался. – И он продолжил: – А разве после вчерашнего ты не можешь попросить отложить экзамен?

– Могу. – Ответ был написан у нее на лице. Никки не собиралась сдаваться. – Но не хочу. – Она махнула на его «MacBook». – А я думала, ты уже закончил статью о контрабанде оружия. Это ваш новый эротический роман, мисс Сент-Клер?

– Нет, все намного примитивнее.

– Так что это?

– Пока не хочу рассказывать. – Он закрыл крышку, поднялся и повернулся к Никки. – Плохая примета. – Рук притянул ее к себе и поцеловал. Его объятия были нежными, ласковыми. – Как ты сегодня, лучше?

– Нет, но ничего, я справлюсь.

– Сейчас будет кофе по-французски. – Рук шагнул было в сторону кухни, но она удержала его.

– Спасибо тебе за вчерашний вечер. Ты… настоящий друг.

– Обращайтесь в любое время, Никки Хит. – И они снова прижались друг к другу.

Пока он наливал ей кофе и делал апельсиновый сок, она одевалась. Вдруг она появилась на пороге кухни с озадаченным видом, держа в руке мобильный.

– Хочешь услышать странную вещь? Я только что проверила голосовую почту. Мне звонила агент из турфирмы, которую я когда-то рекомендовала капитану Монтрозу. Она говорит, что не может поверить в его смерть, особенно потому, что говорила с ним только вчера. Он заказал круиз на остров.

– Вчера? – Она кивнула, и он, хлопнув в ладоши, воскликнул: – Джон Ле Карре[78]78
  Джон Ле Каре (р. 1931) – английский писатель, автор шпионских романов.


[Закрыть]! – И при виде ее недоумения добавил: – Ты ведь знаешь Джона Ле Карре, да? «Шпион, пришедший с холода», «Преданный садовник»… А, и еще «Идеальный шпион» – нечто совершенно исключительное, самая лучшая книга! Его первый роман – «Звонок покойнику». Нашли труп секретного агента. Предполагается самоубийство. Однако теория о самоубийстве рассыпается в прах, потому что накануне вечером он попросил разбудить его звонком по телефону. Видишь логику? Зачем человеку просить разбудить себя утром, если он собирается покончить с собой?

– Верно, – сказала она. – И зачем ему заказывать круиз? Особенно если это Монтроз. – Она нахмурилась. – В такое время? В одиночку? – Она принялась размышлять над странностью, но Рук отвлек ее:

– Я оденусь через пару секунд.

– Зачем?

– Чтобы поехать с тобой, – объяснил Рук. – Пора браться за работу. В версии о самоубийстве полно дырок. О, прости. Я не думаю, что говорю, – сильно волнуюсь.

– Эй, погоди минутку. Мы ведь это обсуждали вчера. Ты уже написал свою статью о полиции. Я не могу везде таскать тебя за собой. Все слишком серьезно.

– Я не буду мешать. – И под ее суровым взглядом он вынужден был добавить: – Сильно мешать.

– Это исключено. Кроме того, положение сейчас очень сложное. За мной пристально наблюдают, и если я приведу тебя, это могут счесть недостатком профессионализма.

– Но почему? У лейтенантов тоже бывают бойфренды.

– Да, но они не участвуют в расследованиях. – Она заметила, как он напрягся. – Почему ты вдруг решил поехать со мной?

– Из-за вчерашнего. Хочу за тобой приглядеть.

Она подошла и обняла его.

– Рук, это так… так…

– Мило?

– Я хотела сказать «глупо».

Печать с двери стеклянного кабинета была снята, и двое «людей в черном» из отдела внутренних расследований ждали Никки внутри.

– Можете закрыть, – сказал Ловелл, угловатый субъект с острым носом и выступающими скулами, чем-то напоминавший птеродактиля.

Он сидел за рабочим столом. Его напарник, де Лонгпре, примостился на полке книжного шкафа в стратегически выгодной позиции: напротив Ловелла и позади кресла для посетителей, чтобы иметь возможность обмениваться с ним взглядами. Никки заметила, что здоровяк небрежно отодвинул в сторону фотографии жены Монтроза, освободив на полке место для своей задницы.

– У нас к вам есть несколько вопросов относительно вашего начальника, – начал Ловелл, когда она села.

– Хотите сказать, что чего-то о нем не знаете? Вы немало времени провели, копаясь в его жизни.

Ловелл терпеливо улыбнулся.

– Не надо считать нас врагами только из-за того, что мы работаем в отделе внутренних расследований, детектив Хит.

Де Лонгпре добавил:

– Так что давайте без лишнего сарказма. – Тон его был явно враждебным. Стало ясно, кто здесь плохой коп, а кто хороший.

– Чем я могу вам помочь? – спросила Хит.

Сначала они задавали общие вопросы: давно ли она знакома с капитаном, как может охарактеризовать его стиль руководства и уровень профессионализма. Хит отвечала правдиво, но слова выбирала осторожно. Задачей этих ребят был поиск компромата, и Никки совершенно не хотелось еще больше очернить капитана. На самом деле она даже радовалась возможности подчеркнуть, что Монтроз был образцовым командиром и, что не менее важно, хорошим человеком. Но добрые намерения Никки сослужили капитану плохую службу.

– Судя по всему, у вас были прекрасные взаимоотношения, – сказал Ловелл.

– Да.

– И что же произошло потом? – Он слегка откинул голову назад и пристально посмотрел на нее из-за своего устрашающего носа. Не услышав ответа, он продолжил: – Ну же, мы знаем, что он сорвался. По какой причине и когда?

За время службы Никки пришлось проводить достаточно допросов, и она понимала, что ее подталкивают к определенному ответу.

– Мне неудобно говорить о нем такими словами.

– Тогда выбирайте слова сами, – предложил Ловелл.

Де Лонгпре добавил:

– Потому что мы, видит бог, хотим, чтобы вам было удобно.

– Не знаю, можно ли сказать, что он сорвался, – произнесла она. – Скорее, с ним происходили постепенные изменения. Появилось больше напряжения, вот и все. Но я не обращала на это внимания – ведь у него погибла жена.

Она не знала, что было сильнее в ней: инстинкт, приказывающий защищать память Монтроза, или неприязнь к этим двоим.

Ловелл заговорил:

– И поэтому вы вчера сказали, обращаясь к членам своей группы… – Он прочитал запись в блокноте: – «В последнее время с кэпом творится что-то странное».

«Кто передал им эти слова?», – поразилась Хит. Однако один человек у нее был на примете.

– Нельзя выдергивать фразу из контекста. По-моему, это вырвалось у меня, когда он, так сказать, без вести пропал.

Ловелл поднял блокнот и повторил:

– «В последнее время с кэпом творится что-то странное». А мне кажется, что все здесь ясно и без контекста. Говорят, вчера утром у вас с ним была крупная ссора здесь, в кабинете. Крики, стук кулаком по столу… Что вы можете сказать?

– Слишком много работы, вот он и нервничал. Ну, знаете, компьютерная статистика. Планирование, цифры.

– Ага, нам он про это тоже говорил. Но почему он к вам-то прилип как банный лист? – спросил де Лонгпре.

Хит, зная, что это сказано намеренно, чтобы вывести ее из себя, проигнорировала грубость. Но ответить было необходимо. И она бросила им «кость».

– У нас возникли кое-какие разногласия по поводу дела, которое я сейчас веду. – Она решила говорить об этом как можно меньше и только общими фразами. Но ей не позволили это сделать.

– Убийство священника, да? Вы решили, что Монтроз каким-то образом замешан в этом деле, и это его разъярило?

Хит онемела. Пока она лихорадочно пыталась придумать какой-нибудь ответ, де Лонгпре вмешался:

– Он в одиночку провел обыск в доме священника, верно? Вы сочли это подозрительным.

Ловелл добил ее:

– И он мешал вам вести расследование, запрещая работать над перспективными версиями?

– Что особенно подозрительно, поскольку, судя по телефонным переговорам священника, они с Монтрозом были знакомы, – продолжал его напарник.

Да, эти парни работали тщательно.

– Если вам и так все известно, чего вы хотите от меня?

– Новых фактов. – Ловелл поднялся, выпрямился во весь почти двухметровый рост, обошел стол и уселся на него перед Хит. Разгладив свой лоснящийся черный галстук, он взглянул на Никки сверху вниз. – Мы хотим знать, что вы еще скрываете.

– Ждете, что я начну поливать грязью своего капитана?

– Мы ждем, что вы поможете Департаменту в его расследовании, детектив.

Де Лонгпре продолжил:

– У Монтроза было что-то на уме; мы хотим услышать, чтó вы знаете об этом.

Никки перевела взгляд с одного «человека в черном» на другого. Они расположились в кабинете так, что во время разговора ей приходилось вертеть головой, словно она смотрела теннисный матч.

– Я ничего не знаю, кроме того, о чем мы только что говорили.

И это было почти правдой. Остальное… это только необоснованные предположения и мелочи, вроде пореза на пальце капитана.

Де Лонгпре произнес по слогам:

– Чушь со-ба-чья.

Не оборачиваясь к нему и глядя на Ловелла, Хит спокойным тоном ответила:

– Я имею дело только с фактами. Хотите сплетен, обратитесь еще раз к детективу Гинсбург. А я собираюсь заняться поисками убийцы моего командира.

– Поисками убийцы? – Когда Ловелл приподнял брови, кожа на его высоком лбу собралась в морщины в виде перевернутой буквы V. – Убийца – это он сам.

– У вас нет доказательств.

– Вы только что нам их предоставили, – возразил следователь. Затем слез со стола и принялся расхаживать по комнате, пальцем изображая в воздухе галочки после каждого предложения. – Итак, имеется прямодушный, строгий, но справедливый капитан; внезапно у него погибает жена, и он начинает съезжать с катушек. Он не в состоянии справиться с командованием, волчья стая из штаб-квартиры висит у него на хвосте, отчего он совсем теряет голову. Возможно, появляется какой-то соблазн, возможно, он зол на жизнь, не важно… Он ввязывается в некую историю, – в какую, мы пока не знаем, но, будьте уверены, обязательно узнаем… И когда вы – его протеже – вчера зашли к нему и предъявили улики, он понял, что конец близок и выхода нет. – Ловелл щелкнул пальцами. – И после вашего разговора он пускает себе пулю в лоб.

Никки вскочила на ноги:

– Постойте, вы хотите сказать, что я виновна в его смерти?

Ловелл улыбнулся, отчего на щеках его появились глубокие вертикальные морщины.

– Докажите мне, что это не так.

– А пока, – вставил де Лонгпре, – вам придется жить с этим.

Хит, почувствовав, что у нее за спиной кто-то стоит, отвела невидящий взгляд от цифр, плавающих на экранной заставке. Это был Каньеро.

– Проверил доктора, который выписал тот странный рецепт отцу Графу. Здесь явное мошенничество. Адрес – фиктивный. Там никто о таком не слышал.

Никки стряхнула с себя тяжелое впечатление от встречи с людьми из отдела внутренних расследований.

– А вообще, врач с такой фамилией имеет лицензию на практику в Нью-Йорке?

– Имел, – ответил детектив. – Сейчас ему было бы трудновато принимать больных. Потому что он умер в доме престарелых во Флориде десять лет назад.

Зазвонил ее телефон. Это была Гинсбург – торговец наркотиками ждал Хит в комнате для допросов.

– Никогда в жизни не видел этого человека, – заявил Алехандро Мартинес и подвинул фото Серхио Торреса обратно к Хит.

Она обратила внимание на его руки: нежные, с безукоризненным маникюром.

– Вы уверены? – переспросила она. – Согласно досье, он был связан с торговцами наркотиками в Вашингтон-Хайтс и Бронксе. Примерно в то время, когда вы вышли из Синг-Синга.

– Уверяю вас, детектив, после тюрьмы я не имел дела с наркотиками и преступниками. Это означало бы нарушить условия досрочного освобождения. – Он хихикнул. – В Синг-Синге есть немало хорошего, но я не собираюсь возвращаться туда.

Никки смотрела на этого щегольски одетого мужчину, говорившего так правильно, так изысканно, даже по-европейски, – и думала: интересно, сколько крови на этих руках с безупречным маникюром? В свои шестьдесят два года, с благородной сединой на висках, в костюме от Дриса ван Нотена, с носовым платком в нагрудном кармане, он походил на бизнесмена из старой мыльной оперы. Глядя на него, невозможно было заподозрить, что он разрушил жизнь сотням людей, что по его приказу десятки тел были брошены в пустые нефтяные бочки и ямы с известью.

– По-видимому, с тех пор судьба была к вам благосклонна, – заметила Хит. – Дорогая одежда, ювелирные украшения… Мне нравится ваш браслет.

Мартинес отодвинул правый манжет, на котором поблескивала запонка с монограммой, и протянул руку Никки, чтобы она смогла полюбоваться чеканным серебряным браслетом, усыпанным драгоценными камнями.

– Симпатичный, – одобрила она. – Что это, изумруды?

– Да. Нравится? Купил в Колумбии. Ездил туда по делу, увидел его и не смог устоять.

– Недавно купили? – Хит интересовали не украшения наркодилера, а его передвижения.

– Нет; вы наверняка знаете, что условием досрочного освобождения является запрет на выезд за границу.

– Однако вы, разумеется, можете позволить себе визиты в ювелирный магазин. Вижу, мистер Мартинес, что с финансами у вас все в порядке.

– Сидя в Синг-Синге, я много думал о деньгах и о том, как их следует тратить. Тюрьма научила меня бережливости. И сейчас я пытаюсь экономить и использовать то, что у меня еще осталось, на благородные цели.

– Включая деньги, полученные от продажи наркотиков? Я имею в виду те несколько сотен тысяч, которые вы заработали в две тысячи третьем году в Атлантик-Сити.

– К сожалению, я не понимаю, о чем идет речь, – с совершенно невозмутимым видом ответил Мартинес.

Никки пододвинула к себе стоявший рядом стул и переставила на стол открытые жестянки с деньгами.

– Может, это освежит вашу память?

Впервые с того момента, как Хит вошла в комнату, она заметила, что его броня дала трещину. Небольшую – глазки его заметались из стороны в сторону.

– Нет? Позвольте вам помочь. Мы отследили эти деньги, и оказалось, что они были получены вами в обмен на партию наркотиков в вашем номере отеля над неким казино. Покупателем был агент Управления по борьбе с наркотиками. Он вошел в номер с микрофоном и деньгами; предполагалось, что он выйдет оттуда с сумкой кокаина. Но вместо этого три недели спустя его тело обнаружили на свалке в Пенсильвании.

Старомодный шарм куда-то испарился; взгляд Мартинеса стал жестким. Но он молчал.

– Тогда я покажу еще кое-что. – И Никки протянула ему фото отца Графа.

– Этого человека я тоже не знаю. – Мартинес лгал. Внешне он держался спокойно, но Хит видела классические признаки напряжения: он моргал, облизывал пересохшие губы.

– Посмотрите еще раз; мне кажется, что вы его все-таки знаете.

Он едва взглянул на фотографию и отодвинул ее.

– Боюсь, что нет.

– Есть какие-нибудь мысли насчет того, как эти деньги могли попасть к нему?

– Я только что сказал вам. Я никогда не видел этого человека.

Никки рассказала бывшему торговцу наркотиками об убийстве священника и спросила, где он был в тот вечер. Мартинес подумал, глядя в потолок и облизывая ламинированные зубы языком, покрытым белым налетом.

– Насколько помню, я обедал в ресторане. Да, в «Ла Гренуй»; а потом вернулся к себе в квартиру и провел вечер там. Купил «Квант милосердия» на диске Blu-ray. Вы могли бы сняться в роли девушки Бонда, детектив.

Хит проигнорировала это замечание, но записала данные о его алиби. Затем она собрала жестянки с деньгами и хотела было уйти, но неожиданно снова поставила их на стол и открыла блокнот.

– А где вы были вчера между одиннадцатью утра и двумя часами дня?

– Собираетесь повесить на меня все убийства, совершенные в Нью-Йорке?

– Нет, мистер Мартинес. С вас будет довольно и двух.

Сдав деньги в отдел хранения вещественных доказательств, Никки вернулась на рабочее место, чтобы проверить сообщения; потом ей предстояло отправиться на устный экзамен. Она вошла и замерла, не веря своим глазам: люди из отдела внутренних расследований вынесли все из кабинета капитана Монтроза, комната была совершенно пуста.

Услышав свое имя, Хит отложила журнал, который безуспешно пыталась читать, поднялась и направилась в помещение, где проходил экзамен.

Все было так, как и представляла себе Никки, готовясь к собеседованию. Из рассказов других полицейских она знала, чего следует ожидать, и теперь увидела эту картину своими глазами. Перед ней была комната без окон, освещенная флуоресцентными лампами, за длинным столом сидели пятеро экзаменаторов: администраторы и капитаны, работающие в участках, – а перед столом стоял один стул. Для нее. Когда Никки поздоровалась и села, ей вспомнилась сцена экзамена по балетному искусству из фильма «Танец-вспышка». Если бы только можно было пройти через это, исполнив всего несколько па!

– Добрый день, детектив, – начал чиновник из отдела личного состава, который вел экзамен. Сердце у Никки сжалось от волнения. – Каждый из членов комиссии задаст вам вопрос относительно обязанностей лейтенанта полиции Нью-Йорка. Вы можете отвечать в свободной форме. Мы оценим ответы, затем сравним наши оценки и определим, насколько вы достойны этого звания. Процедура понятна?

– Да, сэр, вполне.

И экзамен начался.

– Что вы считаете своими слабостями? – спросила женщина из отдела связей с общественностью. Один из самых сложных вопросов. Ответишь, что слабостей у тебя нет, – минус несколько баллов за самонадеянность. Назовешь недостаток, мешающий тебе эффективно выполнять свою работу, – можешь сразу вставать и идти.

– Моя слабость, – начала Никки, – состоит в том, что я слишком много сил и времени отдаю работе и жертвую ради нее личной жизнью. Причина в том, что я смотрю на свою работу как на дело всей жизни, как на призвание. Быть сотрудником Департамента – это и есть моя жизнь. Бороться за то, чтобы преступники получили заслуженное наказание, работать вместе с другими офицерами и детективами… – Процесс погружения в себя, высказывания своих сокровенных мыслей отвлек Никки от страха перед экзаменом. Довольные взгляды экзаменаторов сказали ей, что она взяла верный тон, и это ее подбодрило.

Она расслабилась и в то же время сосредоточилась, и следующие полчаса прошли для нее уже не как решающий экзамен, а скорее как дружеская беседа. Никки уверенно отвечала на все вопросы: о методах оценки работы подчиненных, об отношении к культурным и личностным различиям сотрудников, о способах борьбы с сексуальными домогательствами, об умении распределять ресурсы, например, был задан вопрос о случаях, когда стоит организовывать автомобильную погоню.

В конце беседы один из экзаменаторов, начальник полицейского участка на Стейтен-Айленде, которого, судя по его выражению лица, не слишком впечатлили ответы Никки, заявил:

– Я слышал, что вчера вы убили человека.

– Я считаю, что убила двоих подозреваемых, сэр. Подтверждение есть только насчет одного из них.

– И как вы к этому относитесь?

Никки помолчала, прежде чем ответить: она понимала, что это очередная ловушка.

– Я сожалею об этом. Я ценю жизнь, и это было… и всегда останется для меня… крайним средством. Но если меня пытаются убить, я обязана защищаться.

– На ваш взгляд, это был честный бой?

– При всем моем уважении, капитан, – если кто-то хочет честного боя, со мной ему лучше не связываться.

Члены комиссии обменялись кивками и удовлетворенными взглядами, затем сдали председателю листки с баллами. Просмотрев результаты, тот сказал:

– Разумеется, мы проведем подсчет, но я с уверенностью могу заявить, что вы отвечали превосходно, детектив Хит. Учитывая необычно высокое количество баллов, полученное вами на письменном экзамене, могу сказать, что скоро вы получите звание лейтенанта.

– Благодарю вас.

Администратор добавил:

– Возможно, говорить об этом преждевременно, однако вы не задумывались о том, чтобы принять командование своим участком?

– Вообще-то, нет.

– А я бы на вашем месте об этом подумал, – ухмыльнулся он.

На следующее утро, ровно в девять часов, детектив Хит подошла к стойке администратора Центра имени кардинала Теренса Кука, расположенного в Саттон-Плейс. У Никки мелькнула мысль о том, что резиденция архиепископа – не совсем подходящее место, чтобы испытывать легкое похмелье и приятную слабость во всем теле после бурной ночи, проведенной с мужчиной. Но Рук настоял на том, чтобы отметить ее сдачу устного экзамена как следует, и они закатили грандиозную вечеринку. В груди у Хит разлилось приятное тепло при мысли о том, как ей повезло: в ее жизни есть такой мужчина, как он, всегда ищущий пути к свету, даже в кромешной тьме. Ее лицо расплылось в глупой улыбке, когда она вспомнила свой пронзительный крик «катрен!» в самый пикантный момент в постели и смех Рука.

Ассистент в коричневом костюме-тройке, представившийся Роландом Джексоном, ждал ее у выхода из лифта на девятнадцатом этаже, где располагалась канцелярия архиепископа.

– Монсеньор ждет вас. – В одной руке он держал стопку толстых желтых папок с бумагами, второй сделал жест в сторону ближайшей двери. – Пришла детектив Хит, – объявил он, когда они вошли.

В этот момент монсеньор как раз надевал свой черный пиджак. Поправляя на ходу рукав, он подошел к Никки, чтобы поздороваться, и взял ее руку в свои.

– Здравствуйте, я Пит Линч.

– Спасибо, что смогли уделить мне время, монсеньор, – улыбнулась Никки ему в ответ.

Несмотря на жажду, она отказалась от чая и кофе, и все трое уселись в скромные кресла сбоку от рабочего стола архиепископа.

– Насколько понимаю, вы пришли, чтобы расспросить меня о Джерри Графе, – начал монсеньор Линч. Выражение его лица стало суровым. – Это огромная потеря для нас. Смерть – всегда тяжело, но смерть в нашем братстве – горестное событие, и все мы скорбим о нем. Вы должны это понять. Слышал, что вы тоже потеряли одного из своих сотрудников. Мы молимся за упокой его души.

Никки поблагодарила священника и вернулась к разговору об отце Графе.

– Поскольку повседневными делами епархии занимаетесь вы, мне бы хотелось услышать ваше мнение о нем как о приходском священнике. Было ли вам известно о каких-либо проблемах в приходе?

– А именно?

– Например, о проблемах с финансами прихода? Конфликтах с прихожанами или другими людьми? Неподобающем поведении…

– Можете произнести это вслух, детектив. Вы имеете в виду сексуальные домогательства?

– Да. – Никки взглянула архиепископу прямо в глаза.

– Насколько я знаю, ничего такого не было. – Он отвел глаза и, сняв очки в металлической оправе, потер переносицу большим и указательным пальцами. – У Роланда бухгалтерские книги прихода. Есть там какие-нибудь несоответствия?

– Нет, ничего такого. – И мистер Джексон похлопал по папкам, лежавшим у него на коленях. – Баланс везде сходится, прихожане любили отца Графа, и он не был замешан ни в каких скандалах.

– А как насчет случая со священником, которого вы перевели оттуда, – того, который якобы приставал к мальчикам?

На лбу у монсеньора выступили капельки пота, и мужчины обменялись быстрыми взглядами.

– Отец Ши, – подсказал Роланд Джексон, хотя в этом не было никакой необходимости.

– Подобные случаи – бич нашей церкви. Как вы заметили, мы немедленно перевели священника в другое место, и сейчас он участвует в программе психологической помощи, не связанной с приходами и уж тем более с детьми. – И монсеньор Линч добавил: – Скорее всего, он будет привлечен к уголовной ответственности – как это и должно быть.

– Говорят, что отец одного из мальчиков угрожал отцу Графу, обвиняя его в соучастии, – сказала Никки.

– Вы имеете в виду мистера Хейса. – Священник снова надел очки. – Можете хотя бы приблизительно представить себе боль родителей, узнавших о совращении их невинного дитя?

– Это невозможно, – ответила Никки. – Я хотела выяснить, известно ли вам о каких-то конкретных угрозах мистера Хейса в адрес отца Графа.

Джексон, пошуршав своими бумагами, вытащил распечатку электронного письма.

– Примерно шесть недель назад отец Джерри получил вот это.

Он протянул бумагу Никки: целая страница угроз и обвинений была набрана через один интервал. Последние несколько строк гласили: «Вы когда-нибудь слышали о Тикритской разминке[79]79
  Тикрит — город на севере Ирака, место рождения Саддама Хусейна. Видимо, Хейс намекает на изощренные издевательства и пытки, которым американские военнослужащие подвергали иракских заключенных.


[Закрыть]? А я слышал, падре. Испытывая невыносимую боль, вы начинаете молить о смерти, но вам причиняют боль снова и снова. Самая интересная часть – это когда вы обращаетесь к Богу за милосердием, а Он смотрит на вас сверху и плюет на мусорный мешок, заменяющий вам душу».

– Монсеньор Линч, – заговорила Хит, – это не только прямая и весьма красочная угроза; описание очень напоминает обстоятельства его смерти. Неужели вы не восприняли это письмо всерьез?

– Разумеется, детектив, к угрозам нельзя относиться легкомысленно. Однако мистер Хейс находился в состоянии вполне естественного возбуждения. К тому же не только отец Граф получал подобные послания, и поэтому у нас не было причин выделять именно его.

– Отец Ши, естественно, тоже получил нечто подобное, – поддержал архиепископа Роланд Джексон.

– Даже мне пришло похожее письмо, – заметил монсеньор.

– А почему вы не сообщили об этом в полицию? – спросила она.

– Мы надеялись решить этот вопрос внутри нашей организации.

– И как вы теперь себя чувствуете? – поинтересовалась Хит.

Монсеньор устало взглянул на нее, словно признавая свое поражение.

– Поверьте, не вы единственная высказывали подобную точку зрения, детектив Хит. И сейчас, задним числом, я… – Он опустил глаза, затем снова посмотрел на нее в упор. – Понимаете ли вы, что значит любить свою организацию, как собственную семью? Как и во всякой семье, у нас, конечно, имеются недостатки, причиняющие нам боль, но тем не менее мы терпим их, потому что верим в нее.

– Мне кажется, я понимаю, о чем вы, – ответила Хит.

Когда Никки вышла из вращающейся двери на 1-ю авеню, ей в лицо ударил порыв холодного ветра; ветер был таким сильным, что Хит пришлось отвернуться к темной мраморной стене, чтобы различить сквозь помехи голос заместителя комиссара Ярборо.

– Я не вовремя, Никки?

– Нет, я просто на улице, здесь сильный ветер.

– Ну что ж, если верить слухам, вам недолго осталось разгуливать по улицам в рабочее время. Сегодня утром после экзамена у нас только о вас и говорят. У меня такое чувство, что скоро вам предстоит решать более важные проблемы, вместо того чтобы портить шпильки на льду.

Мимо с оглушительным ревом и пронзительным воем промчалась пожарная машина. Никки, заткнув одно ухо, прижалась к стене. Когда машина скрылась, Хит сказала:

– Чудесно. Должна признать, мне показалось, что все прошло нормально.

– Излишняя скромность, – рассмеялась Филлис Ярборо. – Я вам скажу, что я обо всем этом думаю. Вы не только получите свой шеврон; сейчас, когда так внезапно освободилось место начальника вашего участка, ходят разговоры о том, чтобы присвоить вам звание капитана вне очереди. Тогда вы сможете занять должность Монтроза. Ничего еще не решено, но предупреждаю – не слишком глубоко закапывайтесь в работу. Вам могут позвонить в любое время; как считаете, справитесь? – Никки не ответила, чувствуя, как трепещет сердце, и заместитель комиссара продолжила: – Не волнуйтесь, Никки. Мы с вами знаем, что вы подходите для этой работы.

В «Портовой таверне» – кафе, ближайшем к офису судмедэкспертизы, как раз начинался обеденный час пик, так что Никки Хит и Лорен Пэрри не стали ждать столика и заняли табуреты у бара. Несмотря на название, еда здесь была на удивление неплохой и всегда оригинальной. Они заказали блюда из сегодняшнего меню: Никки взяла луковый суп с портером, а ее подруга расхрабрилась и сказала, что попробует гамбургер с лосятиной.

Когда Хит поделилась последними новостями о результатах экзаменов и звонке Филлис Ярборо, Лорен ее поздравила, однако мысли ее явно были заняты чем-то другим. Она сказала, что, несмотря на хорошие новости, ее по-прежнему беспокоит безопасность Никки. Детектив посмотрела в окно, на 2-ю авеню, где была припаркована сине-белая машина Цербера, и заверила Лорен, что с ней все будет в порядке.

– А после обеда я отправляюсь в самое безопасное место на всем Манхэттене. У Монтроза не осталось никаких родственников, поэтому я еду в штаб-квартиру, чтобы помочь в организации похорон.

Принесли еду. Судмедэксперт разрезала свой гамбургер с лосятиной на две части и переспросила:

– Никаких родственников? У них не было детей?

– Собака была у них вместо ребенка.

– А что за порода?

– Длинношерстная мини-такса, такая же, как у тебя. – Хит подняла ложку, за которой тянулась длинная нитка расплавленного сыра, и заметила, как у подруги загорелись глаза. – Доктор Пэрри, надеюсь, вы не считаете, что Лоле нужна старшая сестра, потому что сейчас Пенни живет у соседки капитана, желающей оставить собаку.

– Пенни… – протянула Лорен. – Только не говори мне, что она милая.

– Замечательный веселый комочек шерсти. – Хит задумалась. – Еще один факт, противоречащий версии о самоубийстве. Кэп обожал Пенни. Что бы ни происходило на работе, он никогда бы не бросил ее.

– Хочешь опровергнуть версию о самоубийстве аргументом о любви к собаке? – возразила Лорен. – Все уже на мази. Предрасположенность к суициду практически вне сомнений.

Никки внимательно посмотрела на подругу:

– Мне кажется, или я слышу в твоем голосе неуверенные нотки?