Текст книги "Чудесам нет конца"

Все происходит согласно предсказанию. На следующее утро восемь мужчин пытаются силой прорваться в башню Байуотер, но охрана, которую разместил Типтофт, окружает их и легко превосходит в численности. Одного за другим налетчиков зарубают, пока не остается всего один. Он не ранен и окружен со всех сторон солдатами, которые хорошо помнят приказ Типтофта. Сержант призывает: «Сдавайся на милость графа Вустера!» Увы, загнанный в угол человек бросает меч к ногам своих врагов, а затем вытаскивает кинжал и, несомненно помня о пресловутом мастерстве графа Вустера по работе с дыбой и ножными кандалами, перерезает левое запястье и всаживает кинжал себе в горло.

Когда Типтофту рассказывают, что произошло, он снова потирает лысую голову. Он скорее смиряется с обстоятельствами, чем злится.

– Прямо как у Мерлина с Нимуэ, – говорит он, а потом объясняет, что Нимуэ, также известная как Владычица Озера, училась волшебству у Мерлина, а затем воспользовалась этим волшебством, чтобы заточить мага в ствол дерева. Разумеется, Мерлин, имевший сильный дар пророчества, предвидел такой исход, но поскольку он знал, что его ждет именно такое будущее, он был бессилен предотвратить случившееся.

Теперь Типтофт задается вопросом, кто знал о человеке в бочке. Как тайна вообще вышла наружу? Безобразие. Он говорит Энтони, что пока больше не будет допрашивать Говорящую Голову. И добавляет, что не позволит какой-то башке без тела вершить его судьбу.

– Я сам себе хозяин, – заявляет он, а позже в тот же день его вызывают по делам на юго-запад.

На следующий день Энтони возвращается в башню Байуотер, чтобы объявить Рипли: пока Говорящую Голову больше не будут допрашивать. Он застает Рипли читающим Голове другую странную книгу под названием «Обнадеживающие уроды»[33]33
  Понятие, введенное генетиком Рихардом Гольдшмидтом в 1933 году в рамках идеи макроэволюции.


[Закрыть]. Энтони восхищается преданностью алхимика существу в бочке, поскольку последнее время его стало трудно кормить, и он часто выплевывает еду, а иногда даже выкрикивает проклятия, бултыхаясь в кунжутном масле. В другое время Голова просто плачет о том, что потеряла, хоть и не знает, что именно она потеряла, поскольку у нее нет памяти. Но в Тайной библиотеке она прочла о зеленых полях и голубых небесах и жаждет увидеть их.

С минуту Энтони с удовлетворением созерцает страдания рыжего обидчика, а затем сообщает Рипли, что допросы пока завершены. Рипли, по обыкновению, пьян и задерживает Энтони в приступе пьяной словоохотливости.

– Мы все персонажи истории, которую создает Бог, великий рассказчик, – произносит алхимик. – Иногда, как мы знаем из Библии, Он вмешивается в собственные сюжеты, а бывает, что Его творения восстают против Его воли. Жители Содома, и почитатели золотого тельца, и царь Саул, возвысивший колдунью из Аэндора, – все это примеры людей, которые стремились не поддаваться повествованию Бога.

Особая причина для сегодняшнего пьянства Рипли заключается в том, что недавно его постигла та же проблема, что и у Бога. Ибо сейчас его больше всего беспокоит, что персонажи историй, которые он сочиняет, готовы вот-вот сбежать, а некоторые из них весьма сердиты на него.

– Поскольку я создал своих персонажей, я их бог. Как и наш Господь, я решил наделить своих героев свободной волей, а следовательно, они должны уметь освобождаться из-под моего контроля, особенно если они смелы и энергичны. На данный момент они все еще слушаются меня, но надолго ли. – Тут алхимику приходит в голову новая мысль. – Умеете хранить тайну?

Энтони кивает.

– Вы уверены? Вы уверены в том, что уверены? Энтони снова кивает.

– По-моему, сюжет Библии проработан совсем никудышно. Я бы сделал лучше, – шепчет Рипли. – Если мои братья-клирики прознают о моих мыслях, не миновать мне костра.

Глава 12
Морской бой

Рипли сходит с ума? Может, Энтони пора доложить о своих подозрениях королю? Он и собирается, но нет времени, поскольку сейчас Энтони трудно угнаться за событиями, хоть он и участвует в них сам, и он мечется от одного кризиса к другому. Объявления призывают к сбору, солдаты маршируют туда-сюда, множатся слухи о битвах, реальных сражениях и стычках. Солнце взмывает вверх, проносится по небу и снова исчезает, и времени для сна остается совсем чуть-чуть, пока солнце опять не взлетит к зениту. А есть еще и заседания Тайного совета, на которых Энтони теперь обязан присутствовать, и вот они-то тянутся слишком медленно. Юный Ричард Глостер получает свой первый приказ и отправляется на запад для подавления валлийского восстания. Затем сэр Роберт Уэллс поднимает штандарт восстания в Линкольншире. Уорик и Кларенс посылают королю сообщение, что наступают на Линкольн и вскоре положат конец восстанию Уэллса. Но осведомители доносят королю, что Уэллс открыто призывает людей подняться против законной власти именно потому, что на подходе Уорик и Кларенс. Тогда Эдуард посылает Уорику и Кларенсу повестки, запечатанные малой государственной печатью, давая обоим возможность очистить свои имена от подозрения в измене. В ответ они отправляют свое согласие, а сами пересекают страну и садятся на корабль, идущий в Эксетер.

Уорик собрал значительную частную эскадру, большинство кораблей которой было приобретено, когда король Генрих назначил его Хранителем моря, и теперь явно не преминет воспользоваться этими судами. Поэтому Энтони в крайней спешке послан в Саутгемптон, где он присоединяется к лорду Джону Говарду, королевскому адмиралу. Они сразу же забирают в пользу короны собственный большой корабль Уорика – «Троицу». В Саутгемптоне Энтони получает известие, что Элизабет родила сына и что его нарекут Эдвардом. По всей Англии звонят церковные колокола.

Море такое огромное! Оно простирается докуда хватает глаз. Лорд Говард поздравляет Энтони с тем, что тот стал дядей. Он ведет себя дружелюбно, хотя и немного покровительственно, потому что считает, что Энтони раньше не бывал на корабле. Разумеется, ему невдомек, что тот переправлялся в Ирландию вместе с флотом Брана. Но Энтони не сводит удивленного взгляда с небольших рыбачьих лодок и каравелл в гавани Саутгемптона. С высокой палубой, с приподнятым баком и надстройкой на корме, с их фок– и грот-мачтами и латинскими косыми парусами, они очень отличаются от весельных кораблей в дни Брана. Энтони размещают со всеми удобствами вместе с лордом Говардом на флагманской каравелле «Эдуард». Здесь есть кровати с перинами, гобелены, скатерти, небольшая библиотека и даже серебряные ночные горшки. Благодаря поместьям в «шерстяных» и «тканевых» графствах Норфолк и Суффолк, а также торговле с континентом лорд Говард является одним из самых богатых людей в Англии, и хотя «Эдуард» назван в честь короля, судно принадлежит не Эдуарду, а Говарду, как и подавляющее большинство кораблей в гавани Саутгемптона. Говард будет командовать судами и их экипажами, а Энтони будет командовать солдатами на этих кораблях.

«Отправляющиеся на кораблях в море, производящие дела на больших водах, видят дела Господа и чудеса Его в пучине»[34]34
  Пс. 106: 23–24.


[Закрыть]. Эти слова из Псалтыря – лозунг Говарда. Коренастый, обветренный и загорелый, он настоящий морской волк. По его словам, море подобно колесу фортуны, ибо одному дарует смерть, а другому великое богатство. Ему море безусловно принесло несметное состояние. Говард обожает заманчивый блеск моря, его перепады настроения и неизменное возвращение к безмятежности. Он постоянно размышляет о тайнах водных глубин.

Через неделю они отражают попытку Уорика вернуть «Троицу» и захватить часть королевских кораблей и сами отбивают у него два судна. Но в течение следующих недель армада Уорика успешно захватывает и грабит английские, бретонские, бургундские и ганзейские корабли, и в результате число кораблей в армаде не уменьшается: похоже, Уорик готов создать в проливе плавающее королевство. Поэтому флот Эдуарда прячется в густом тумане, однако тот скоро рассеивается, и солнце вновь пляшет на волнах. Бретонское судно, возглавляющее пиратский флот Уорика, ведет корабли навстречу врагу.

На полубаке «Эдуарда» установлены две казнозарядные пушки. Говард уверяет, что они совершенно бесполезны, так и оказывается в деле. Говард с Энтони больше доверяют отряду королевских лучников, который взяли с собой.

Говард выполняет маневр, чтобы ветер оказался по правому борту, а солнце сзади, и по совету Энтони приказывает кораблям по возможности держаться на расстоянии около двухсот пятидесяти ярдов от судов противника. Для передачи сигнала от одного корабля к другому и поддержания линии расположения королевского флота применяются трубы. Долгое время суда под командованием Говарда держатся от противника примерно на расстоянии одного выстрела из лука, но не ближе.

Стоя на полубаке, Энтони командует лучникам «Эдуарда»:

– Готовьсь! Пли!

Выпустив стрелы, лучники первой линии делают шаг назад, а лучники второй линии – шаг вперед, тетива их орудий уже натянута и готова к стрельбе. Стрелы летят вверх по высоким параболам, а затем смертоносным дождем обрушиваются на головы и палубы врага. Даже жуткого клацанья стрел о шлемы достаточно, чтобы вселить ужас. На кораблях Уорика тоже есть лучники, но не так много, и его солдаты вынуждены отчаянно закрываться, и только когда запас стрел у королевских лучников идет на убыль, Говард позволяет сократить расстояние между двумя флотами. По мере сближения кораблей лучники стреляют уже не по параболе, а по прямой – непосредственно в приближающегося противника. На таком расстоянии их стрелы способны пробить стальную пластину. Корабли еще ближе, и солдаты на палубе отбрасывают луки и хватают копья и боевые молоты, хотя небольшой отряд лучников на полубаке продолжает осыпать врага дождем стрел. С полубака и «вороньего гнезда» на грот-мачте вниз летят шипы и горшки с негашеной известью. Затем бросают железные кошки, и противники – «Эдуард» и «Сокол» – сливаются в единое поле боя.

Секунду Энтони наблюдает, как люди наседают друг на друга, так что в глазах рябит, но затем, выхватив меч, спускается с полубака и присоединяется к рукопашной. В бою он спокоен, отдает приказы небрежно-уверенным тоном, ибо на шее у него талисман, да и Говорящая Голова заверяла его в победе. Вскоре живые начинают спотыкаться о мертвых, и палуба становится скользкой от крови. Но Энтони со своими соратниками все равно пробирается на «Сокол»; враг продолжает яростно сопротивляться, ибо бежать ему некуда. В итоге сражения четырнадцать судов Уорика захвачены в плен, сотни его людей убиты. Корабль же, на котором находится сам Уорик, спасся, и пока они с Кларенсом остаются на свободе, Англии грозит большая опасность.

Проследив, чтобы тела убитых врагов сбросили в море, Говард и Энтони отправляются обедать. Пока готовятся блюда, для победителей устраивают концерт барабанщиков и волынщиков. Когда музыкантов отпускают, можно поговорить. Говард редко бывает в Лондоне, он видел поединок Энтони в Смитфилде и слышал рассказы о мече Энтони, Гэлатайне, и о власянице, и о бичевании. Но больше всего Говарда интересуют придворная жизнь и сплетни приближенных, ибо сам он, когда не в море, в основном торчит в Норфолке, проверяя управление своими овцеводческими фермами и торговлей тканями. Хотя его манит блестящая жизнь при дворе, для него это все равно что заглядывать в пасть ада.

– При дворе полно мужчин и женщин, ищущих праздной славы, – говорит Говард. – Великое множество жаждет благосклонности одного человека. Они толкаются локтями и топчут тех, кого обделили этой благосклонностью. Двор – это чудовищная гидра с тысячью голов. Награды там раздаются наобум, а наказания безжалостно исполняются. Нет твердой почвы, куда ступить, и нет часа, который безопасен. По-моему, море более предсказуемо, чем благосклонность Эдварда. Я бы сравнил короля с огнем: подойдешь слишком близко – сгоришь; отойдешь подальше – замерзнешь. Часто при дворе зерна пшеницы выбрасывают, а плевелы сохраняют.

У Говарда много вопросов. Эдуард когда-нибудь говорит то, что действительно имеет в виду? Нравится ли Энтони этот безумец Типтофт? Доверяет ли он Гастингсу? Рипли и правда делает золото для Эдуарда? Кларенс и впрямь такой глупый, каким кажется? Если бы Уорику удалось высадить большую армию и пойти в наступление на Лондон, кто остался бы верен Эдуарду из всех его подхалимов-придворных? Говард явно предпочитает обществу придворных компанию овец (впрочем, для Энтони он делает исключение). В Англии самая лучшая шерсть во всем христианском мире, и это главное сокровище королевства. Как Энтони может не понимать, что есть много видов овец, в том числе хердвики, уэнслидейлы, дартмуры, мериносы? Обрезка хвоста ягнятам жизненно необходима, если овцы едят мягкий корм, ибо при необрезанных хвостах шерсть становится грязной, а овцы часто болеют. Поставщики сырья богаче всех купцов Англии. И так далее. Говард убеждает Энтони, что торговля шерстью завораживает, хотя сам Энтони так не считает.

Однако, исчерпав тему шерстяного бизнеса Восточной Англии, Говард начинает говорить странные вещи.

– Сколько тянется борьба между Йорком и Ланкастером? По-моему, уже лет двадцать, – отмечает он. – Когда все закончится и голову Уорика насадят на прут решетки Лондонского моста, я возьму свой флот и отправлюсь по Великому морю на запад, пока не доберусь до самого края. Многие думают, что Великое море пустое, но они ошибаются, ибо там полно островов, и чем дальше плывешь, тем диковиннее места. Никто еще не рискнул заплыть подальше в Великое море со времен святого Брендана, а это было много веков назад. Святой Брендан Мореплаватель – покровитель лодочников, моряков и путешественников, и поэтому он и мой личный святой и образец для подражания. Он был аббатом Клонфертского монастыря и уже в старости решил, что перед смертью хочет увидеть рай и ад. Взяв небольшую лодку из сосны, он прихватил с собой четырнадцать монахов. В лодке было тесно, как в гробу.

Они поплыли на запад от Ирландии, и первый остров, куда они прибыли, назывался Фарерским, в переводе со скандинавского Остров Овец, и действительно овцы там огромные, поскольку растут без вмешательства человека. Если бы мне удалось отыскать тот остров и завладеть им, я бы наверняка озолотился. Но я все равно продолжил бы плыть дальше на запад, ибо хочу увидеть остров, который плавает, и море, которое сгущается. Дальше у них на пути лежал Остров Безлюдной Крепости, ибо тот, кто ступит на землю его, не найдет людей. Везде было темно и тихо, когда Брендан и его монахи высадились на берег, затем собака привела их в крепость, где в зале был богато накрыт обеденный стол, словно люди совсем недавно покинули его. Обед на столе все еще был горячим. Именно на этом острове Брендан встретил дьявола в обличье чернокожего эфиопа. Вскоре после того они покинули остров, и их маленькой лодке угрожала гигантская акула, но Бог перевернул море, и Брендан со спутниками спаслись.

Чудо следовало за чудом. В самой глубокой части океана они обнаружили большой кристаллический столп, обернутый сетью. Они посетили Иуду, сидящего на пустынной мокрой скале посреди Великого моря. Это место известно как Роколл. Иуда рассказал монахам, что сегодня у него праздник, ибо по воскресеньям и праздничным дням его выпускают из ада. После этих кратких временных облегчений его участи он снова ввергается на мучения в ад. Таковы пределы Божьего сострадания. (Кстати, у Иуды рыжие волосы.) Почти последним местом, где высадились монахи, был остров, населенный нейтральными ангелами. Когда сатана восстал против Бога, они не поддержали его, но и не вступили в воинство архангела Михаила, и не взяли в руки оружие против легионов сатаны. За это они были превращены в птиц и целый день распевали псалмы.

Наконец путники достигли Острова на Краю Света. Здесь Брендан высадился и пошел один, пока не достиг великой реки на краю рая, которая помешала ему увидеть более того, чем он мог уразуметь, хотя он вроде бы заметил краснокожих людей, что пели и танцевали на дальнем берегу. Он видел, но не смог истолковать увиденное. Тут семь чудесных лет закончились, и ему пришлось вернуться к обыденной жизни и плыть назад в Ирландию. Разве все это не чудесно?

Энтони сомневается, потому что из разговоров с Типтофтом он усвоил, что чистилище находится в Южном полушарии и что земной рай расположен на вершине горы, которая и есть чистилище.

– Конечно, чудесно, – говорит он, – но здесь далеко не все правда. Многое может оказаться выдумками мореходов, которые они рассказывают, чтобы в долгих путешествиях скоротать время холодными зимними ночами.

– Разумеется, это чистая правда, – вдруг сердито возражает Говард. – Брендан был святым, а святые никогда не лгут, и, кроме того, если бы он лгал о том, что видел и испытывал во время своего долгого плавания, его спутники монахи осудили бы его. Более того, и в наши дни в Саутгемптоне есть люди, которые могут поручиться по крайней мере за некоторые открытия этого святого. Нет, это наверняка правда. К тому же я совершил паломничество в Клонферт и видел надгробие на могиле святого Брендана, обращенное ко входу в собор. – Внезапно Говарда озаряет: – Вам надо плыть со мной, и вы увидите, что святой Брендан не лгал. Это будет большое приключение и прибыльное дело. Мы сделаем Остров Овец своим и сказочно разбогатеем на продаже шерсти. Мне понадобятся солдаты для гарнизона и колонизации Острова Овец, Острова Безлюдной Крепости и остальной части островов короля Эдуарда. Разве о таком не стоит мечтать? Мы увидим «дела Господа и чудеса Его в пучине». Я с нетерпением жду встречи с краснокожими людьми. Думаю, они говорят поарабски.

С какой стати им говорить по-арабски? Это что, язык рая? Такие перспективы Энтони не слишком интересуют. Он стремится в другую сторону – в Китай, Татарию и Серендип. Тайны Великого моря не для него, и ему не терпится покинуть Говарда с его мечтами о Йоркской империи на Западе. Говард никогда не сможет увидеть океан историй таким, каков он есть. Когда Энтони говорит, что ему надо пойти в свою каюту поспать, Говард спрашивает, как ему вообще удается заснуть во власянице.

Но никакой власяницы, конечно же, нет, и море баюкает Энтони, клонит в сон. В ту ночь ему снится Великая Овца, которая поедает людей, оставляя английские деревни безлюдными. Это свирепое существо, и ее блеяние приводит в ужас.

По возвращении в Саутгемптон их встречает Типтофт, посланный вершить королевское правосудие над повстанцами. Правосудие вершится упрощенно и без промедления, и вот уже двадцать моряков признаны виновными в измене. Они повешены за шею и висят до потери сознания, затем их снимают и приводят в чувство перед тем, как выпотрошить, четвертовать и обезглавить, а затем насадить на кол. Толпа, собравшаяся поглазеть на экзекуцию, стонет и шипит. Среди казненных несколько моряков из Саутгемптона, и двое из них – совсем мальчишки.

Типтофт дерзко заявляет:

– По крайней мере, их перед казнью хотя бы судили. Уорик вашему отцу такой милости не оказал, – говорит он Энтони. – Я вполне доволен, что меня боятся в той же степени, как и ненавидят. – Затем Типтофт подходит к насаженным на колья трупам и обращается к толпе: – Бог пожелал этого, а я всего лишь Его слуга. Вся земля, навеки пропитанная кровью, есть не что иное, как огромный алтарь, на котором все живое приносится в жертву – без предела, без меры, без продыху, до самого конца мира сего, пока зло не угаснет и смерть не умрет. – Раскрасневшийся, он смотрит в небо, будто подзуживая Бога возразить ему.

Позже в тот же день Типтофт говорит Энтони, что хочет заполучить собственную говорящую голову. Через несколько недель, по его словам, он достанет большую бочку и закажет кунжутное масло. У него будет говорящая голова, которая обеспечить его нужными сведениями о будущем. Более того, если потребуется, он готов ее пытать, чтобы выяснить наконец, где же находится Тайная библиотека.

Глава 13
Изгнание

Главным основанием добродетели является стремление ищущего духа сначала постепенно отдалиться от видимых и преходящих вещей этого мира, а затем полностью презреть их. Отчизна сладостна слабому человеку, сильному всякая земля отчизна, а для совершенного весь этот мир является местом изгнания. Одного любовь привязывает к определенному месту, другого бросает по свету, третий же гасит в себе эту любовь[35]35
  Пер. Ю. Малинина.


[Закрыть].

Гуго Сен-Викторский

По возвращении в Лондон Энтони решает, что сейчас самое время найти заколдованный сад, мимо которого он проезжал в дни охоты на рыжего. Но времени совсем нет. Почти каждый день его вызывают в Тайный совет, куда стекаются донесения: Уорик и Кларенс высадились в Онфлере, потом они в Париже, затем Людовик помирил их с Маргаритой Анжуйской и ее сыном Эдвардом, и теперь они на стороне Генриха. Все идет именно так, как предсказывала Говорящая Голова. Энтони приходится сопровождать Эдуарда в Йорк, где тот собирает армию для подавления восстания лорда Монтегю. Далее в Плимуте, Дартмуте и Эксетере высаживаются люди Уорика, Ланкастеров и французские наемники. Уорик продвигается к Лондону, и Эдуард решает, что в Йорке становится небезопасно.

Готовясь отбыть в Норфолк, где можно рассчитывать на дополнительную поддержку, Эдуард спрашивает Типтофта и Энтони, что будет дальше. Типтофт признается королю, что они и не думали так далеко заходить в расспросах Говорящей Головы, поскольку проблема с Уориком и братом короля возникла слишком внезапно. Эдуард рассержен и уже хочет приказать, чтобы бочку вместе с оракулом тоже отправили в Норфолк, но времени совсем нет. Тогда он отдает приказ уничтожить Говорящую Голову. Типтофт отправляется вперед с большей частью королевской казны. Отступая в Норфолк, король обнаруживает, что на самом деле сторонников у него все меньше и меньше. Большинство «преданных» придворных либо удалились в свои поместья, либо спешат в Лондон, чтобы приветствовать графа Уорика и его ланкастерских союзников. Ни Типтофт, ни казна у епископа Линна не появляются. В итоге, когда Эдуард решает, что придется бежать из страны и искать убежище в Бургундии, Энтони является единственным лордом, кроме Ричарда Глостера, кто следует за королем в изгнание. Они реквизируют в гавани несколько рыболовецких судов и отправляются к голландскому побережью. Поскольку у них нет денег, они расплачиваются с судовладельцами частью своих богатых нарядов.

Английское побережье становится все меньше и меньше и наконец совсем исчезает из виду, и тут на глаза Эдуарда наворачиваются слезы. Король плачет. Преодолев в маленьких лодках штормовой пролив, они высаживаются в Алкмаре, где их встречает Лодевик, лорд Грутхусе, старый друг Эдуарда. Он сопровождает английского короля в свой дворец в Гааге. Вскоре лорды Гастингс и Сэй также прибывают туда. Но у них с собой слишком мало людей, чтобы считать их визит английским вторжением, а Карл, герцог Бургундский, оставляет без ответа просьбу Эдуарда о помощи.

Гуляя по улицам и площадям Гааги, Энтони чувствует себя голым, ибо он потерял все: не только должность, положение, поместья и богатства, но также и английские поля, леса и холмы, которые он принимал как должное, не понимая, что они являются частью его самого. Подобно Адаму, он изгнан из рая непостижимым Божьим повелением, и теперь он нищий в чужой стране. И снова он вспоминает Скоггина, который ходил колесом, чтобы показать, как работает колесо фортуны. Голландия – смертельно плоская страна, и даже небо здесь отличается от английского. Энтони пытается найти утешение в словах Гуго Сен-Викторского, но не слишком преуспевает. Ему невмоготу оставаться в этой стране, и он собирается попросить у Эдуарда разрешения отправиться в паломничество: сначала в Венецию, затем на корабле в Яффу, а оттуда в Иерусалим. Да и там, пожалуй, его путешествие не окончится, ибо он отправился бы на поиски руин Вавилона, к Острову Женщин и в царство пресвитера Иоанна.

Обычно Энтони избегает калек. Подобном многим, он считает уродство предупредительным клеймом Бога, которого здоровые люди должны избегать. Вот почему Энтони не жаловал карлика силача Черномора, и по той же причине до сих пор мало общался с Ричардом Глостером. Но в этом небольшом голландском городке им почти неизбежно приходится проводить время вместе, хотя Энтони догадывается, что не особо нравится Ричарду, и, со своей стороны, отвечает ему тем же. И все-таки у Энтони есть еще одна причина искать компании Ричарда. В один из первых дней по прибытии в Гаагу Энтони застает его за чтением под деревом во фруктовом саду Грутхусе. У Ричарда землистый цвет лица. Он неизменно серьезен и одет в черное. Раскрытая книга у него в руках называется «Видения святой Матильды».

– Где бы я ни искал умиротворения, я нахожу его только в чтении книг, – говорит Ричард.

Хоть Ричард и не боец, он страстно верит в Бога и бесконечно предан Эдуарду. Уорик очень старался переманить его на свою сторону, но Ричард, в отличие от Кларенса, отказался от предательства. Кларенса он осуждает.

– Я ненавижу его. Ненавижу предательство. Ненавижу жадность и сумасбродство, ненавижу колдовство. Ненавижу всякое зло. Тут я грешен, ибо понимаю, что не должен выставлять себя судией над злодеями, поскольку лишь Бог воздаст им по заслугам. Более того, я понимаю, что и сам не без изъяна, и наверняка найдутся те, кто меня ненавидит. У меня много недостатков, которые другим приходится терпеть. Но к Кларенсу я испытываю больше чем ненависть. Он предал Эдуарда в надежде стать королем. Но он стал бы ужасным королем, и Уорик никогда не позволит этому дураку сесть на трон. Хотя, возможно, Уорик приберегает трон для себя…

– Кларенс никогда не станет королем, и Уорик тоже, – произносит Энтони. – Может быть, ты станешь следующим королем после Эдуарда. Говорящая Голова назвала имя Ричард.

– Я не знал. А Кларенс? Что будет с ним?

– Мы не спрашивали.

Ричард задумывается, но потом возражает:

– С чего бы мне верить слову монстра? Это абсурд. По-моему, предсказания сродни блуждающим огонькам, что вспыхивают на болоте с одной целью: привести людей к погибели. Нельзя стремиться узнать то, что Бог избрал скрыть, надо смиренно подчиняться тому, что Он предопределил.

Слова Ричарда о Говорящей Голове заставляют Энтони вспомнить о драуге, которого называют христианским монстром.

Через несколько дней, томясь от безделья, Энтони сопровождает Ричарда в маленькую деревушку за пределами Гааги. Почти все ее жители являются последователями движения «Братство общей жизни» и посвящают себя добрым делам и благочестивым занятиям. Ричард ведет Энтони к деревенской часовне, где хмурый мужчина по имени Гуго пишет большой запрестольный образ.

– В Англии нет таких художников, – говорит Ричард. – Он изображает мир таким, каков он есть.

Картина представляет собой яркий триптих о Рождестве Христове и близка к завершению. На полотне изображена зимняя сцена, на деревьях нет листьев. Голенький младенец Иисус лежит на постели из золотых лучей, которые, несомненно, согревают его. На боковых частях триптиха изображены стоящими или на коленях сильные мира сего. Их лица невыразительны, даже скучны. На центральном полотне Богородица смотрит на чудо, которому она дала жизнь, и ангелы в богатых одеждах застыли перед младенцем в коленопреклоненной молитве. На переднем плане три пастуха в нищенских одеждах. Они теснятся, стараясь в пылком обожании приблизиться к младенцу и получше разглядеть его. У них мозолистые руки, лица изборождены глубокими морщинами, во рту не хватает зубов, но пастухи полны благоговейной страсти.

Хотя Энтони и не говорит этого вслух, он считает, что картине не хватает благопристойности. Нехорошо, что в святой сцене главенствуют бедные и уродливые люди. В конце концов, Иисус королевских кровей. У Ричарда совсем другое мнение.

– Я часто прихожу сюда посмотреть, как работает Гуго, и мне нравится представлять себя в картине, которую он нарисовал, как я в смирении стою на коленях плечом к плечу с простыми крестьянами. Чем скромнее человек, тем больше он живет в мире с самим собой и своим Богом. – Пристально глядя на Энтони, Глостер добавляет: – Христос пришел ради всего человечества, ради простых пастухов вроде тех, что изображены здесь, и даже ради спасения нечестивых лордов вроде нас с вами. Войдя в картину и надлежащим образом поклонившись Господу Иисусу, я мог бы пойти пешком в горы, которые виднеются за хлевом, и там обрел бы покой.

Но Энтони думает, что не хотел бы встретиться с этими пастухами в темном переулке. И вообще, разве они не должны быть евреями? А потом он замечает то, чего Ричард, похоже, не видит. И пастухи тоже не видят. Там, в самом темном уголке яслей, притаился черный рогатый Люцифер. Что он там делает?

Эдуард и его маленький двор в изгнании регулярно получают отчеты из Англии. Типтофту не удалось добраться до Норфолка, ибо все пути отрезаны. Недалеко от Хантингдона Типтофт с горсткой последователей купили у каких-то пастухов старую грязную одежду, а затем натерли лица и руки ореховым соком, чтобы их приняли за таких же пастухов. Когда же Типтофт послал купить еду у местного крестьянина и расплатился золотой монетой, его разоблачили и схватили вместе с королевской казной. В Вестминстере ему предъявили обвинение в измене, а судил его Джон де Вер, тринадцатый граф Оксфорд. Поскольку Типтофт руководил казнью двенадцатого графа, исход дела не вызывал сомнений. На Тауэрском холме возвели красивый эшафот, увешанный гобеленами и коврами. Типтофта заставили идти пешком от Вестминстера до Тауэра. На эшафоте его окружили священники. Один из них, член Доминиканского ордена, упрекнул его:

– Милорд, сегодня вы оказались здесь по причине вашей неслыханной жестокости, особенно когда вы, желая положить конец некоторым сильным лордам, врагам государства, убили двух невинных маленьких детей, побуждаемый похотливой жаждой власти.

На что граф ответил:

– Я действовал во благо государства.

В последний раз он потер лысую голову, словно желая удостовериться, что она все еще на плечах. Затем он щедро заплатил палачу и велел выполнить обезглавливание в три удара – «в честь Святой Троицы». День его казни отмечался в Лондоне как праздник. Те м не менее его тело и голову с честью похоронили на кладбище монастыря Блэкфрайерс. Энтони гадает, не определил ли Типтофт собственную судьбу, когда спрашивал Говорящую Голову о своей кончине. Или все-таки действует проклятие живого гуся? Энтони будет очень не хватать Типтофта. Увы ему, но он скорее предпочтет общение с такими интересными людьми, как Типтофт и Мэлори, чем с добродетельным Ричардом Глостером.

Когда Уорик с союзниками подошли к Лондону, королева Элизабет бежала из дворца и укрылась вместе с новорожденным сыном в Вестминстерском аббатстве. Уорик вошел в Лондон и сразу же направился к Тауэру. Грязный, в убогих синих лохмотьях, Генрих снова стал королем. Со счастливым видом он взял за руку Делателя королей и позволил вести себя куда угодно, куда пожелает Уорик. Во Францию Маргарите и ее сыну Эдварду Ланкастеру отправлены сообщения с призывом присоединиться к ланкастерскому двору в Лондоне. Один из агентов Рипли сообщил, что Генрих похож на человека еще меньше, чем «мешок с шерстью, тень на стене, жертва шутки слепца, коронованный теленок».