Текст книги "Чудесам нет конца"

– Уорику это не понравится, – чуть слышно произнесла Сесилия.

– Уверен, Уорик не настолько меня ненавидит, чтобы выражать недовольство моим браком по любви, да и с какой стати мне выбирать супругу по его вкусу? Я король и свободен жениться на той, которую выберу сам. Что касается иностранных брачных союзов, они часто приносят больше бед, чем пользы. Надо довольствоваться тем, что имеем.

Элизабет тоже решила не рассказывать о своих встречах с королем никому, кроме матери. Но Жакетта, похоже, уже знала об их отношениях, и именно она занялась устройством тайной церемонии. Уехав из Стоуни-Стратфорда поздно вечером 30 апреля, Эдуард прибыл в Графтон уже ночью. Его путь к усадьбе освещали деревенские костры Белтейна[23]23
  Кельтский праздник начала лета, отмечаемый 1 мая.


[Закрыть]. Риверс, все еще пребывавший в неведении, уехал по делам в Лондон. Время было уже за полночь, когда Эдуард и Элизабет обвенчались в домашней часовне усадьбы. Священника, совершавшего обряд, сопровождал мальчик, который помогал в пении. Кроме них на церемонии присутствовали только Жакетта и две ее знатные подруги. Сразу после венчания Эдуард увел Элизабет в постель. На следующее утро они выехали в Уичвуд. По дороге им встречалось множество юношей и девушек, выходящих из леса. По древнему обычаю в майский праздник народ первым делом отправлялся в лес собирать цветы и травы, пока на них еще не высохла роса. Утро выдалось радостным. Элизабет и Эдуард поцеловались на прощанье под дубом, и король в одиночку поехал обратно в Стоуни-Стратфорд.

Версия Рипли намекала на прелесть истинно английского брака и воспевала любовь, объединяющую наше благословенное королевство. Но широкую известность она получит лишь спустя месяцы, уже после созыва парламента в Рединге. Между тем продолжались сражения и казни, и число не упокоившихся мертвецов росло. После поражения сторонников Ланкастера в Хексеме Типтофт задержался, и казнь герцога Сомерсета прошла без него. Зато он руководил казнью пяти более мелких лордов два дня спустя, а затем исполнением приговора еще четырнадцати ланкастерцам в Йорке. И хотя дни милосердия и прощения для побежденных закончились, Типтофту еще не присвоили прозвище Мясник Англии. Поговаривали, что Генрих скрывается в Озерном крае, а Маргарита бежала обратно в родной Анжу.

И снова Энтони получает от летописца Кроуленда запрос о подробностях сражений и других вопросов высокой политики. Его письмо дополняют короткие заметки аббата, до которого с запозданием дошли слухи о приключениях Энтони. Что касается мытья ног прокаженному, это не рекомендуется, разве что больного предварительно очистили по рецепту из Книги Левит: «…то священник прикажет взять для очищаемого двух птиц живых чистых, кедрового дерева, червленую нить и иссопа, и прикажет священник заколоть одну птицу над глиняным сосудом, над живою водою; а сам он возьмет живую птицу, кедровое дерево, червленую нить и иссоп, и омочит их и живую птицу в крови птицы заколотой над живою водою, и покропит на очищаемого от проказы семь раз, и объявит его чистым, и пустит живую птицу в поле»[24]24
  Лев. 14: 4–7.


[Закрыть]. В противном случае, очевидно, существует риск заражения. Такие вопросы лучше оставлять священству.

Что касается видения Грааля, дело обстоит не лучше. Ибо Грааль есть тайна зловещая, и с ним связано проклятие. Когда солнце померкло, Христос на Кресте увидел сосуд, предназначенный для сбора Его крови. Позже Грааль, бывший проклятием Палестины, стал проклятием Англии, поскольку его появление в нашей стране знаменовало начало распада Братства Круглого стола. Отправившиеся на его поиски либо умерли, либо сошли с ума, либо отреклись от рыцарского призвания, а некоторые исчезли, и никто не знал, что с ними случилось, – все это предвещало конец правления Артура. Грааль, призрачный сосуд, являемый потусторонним миром, есть дьявольская тайна. Аббат призывает лорда Скейлза подумать, в чем смысл явления Грааля одному рыцарю или даже целой компании. Не будь спасение открыто всем и каждому, оно стало бы проклятием – спасение, зарезервированное только для аристократии и недоступное серой массе простолюдинов, не говоря уж о падших женщинах. Грааль служит приманкой наподобие той, что используют сокольничие, когда хотят поймать ястреба, – кусочек мяса, завернутый для веса в кожу и украшенный перьями. Остерегайтесь соблазна Грааля, милорд Скейлз.

Послание от Элизабет Энтони получает через несколько недель после письма отца. Оно очень короткое, ибо, как пишет сестра, от волнения она не может собраться с мыслями. Она описывает внешность Эдуарда и его энергичность, словно Энтони не знаком с ним. Затем она подробно рассказывает про свой новый гардероб, который Жакетта заказала для нее в Лондоне. Но самое главное она приберегает под конец. Энтони должен знать, что все Вудвиллы скоро станут очень богатыми, и ожидается, что и Риверс, и Энтони получат высокие должности.

Энтони размышляет над тем, что главная притягательность Элизабет кроется в ее вере в собственную ценность и красоту, в ее представлении, что она заслуживает благополучия и счастья, в ее чистом наслаждении этим миром. Она привыкла, что все взгляды устремлены на нее, и ей нравится, когда ею восхищаются, потому что она знает, что прекрасна, и разве красота не служит внешним выражением доброты?

Глава 8
Ристалище

Хотя Энтони сейчас в Лондоне, в курсе событий его держат письма от отца. Все дни, кроме воскресенья, Энтони проводит на ристалище недалеко от Чаринг-Кросса. Заведение постепенно приходит в упадок. Половина лестницы, ведущей на верхнюю галерею, обрушилась, и у сержанта Рейкера нет средств на ремонт ступеней. С галереи свешиваются потрепанные выцветшие знамена. В оружейной лавке, находящейся прямо во дворе, мечи и доспехи сдаются напрокат, но бо́льшая их часть знавала лучшие времена. Есть конические шлемы без забрала, неполные доспехи из металлических пластин, плоские грандхельмы, палаши, тесаки и даже несколько полных кольчуг-хоуберков, оставшихся с прошлого века. В перерывах между тренировками Рейкер сидит в оружейной лавке и вспоминает былые сражения. Разумеется, Энтони в прокате не нуждается. Его собственные доспехи сделаны из легких металлических пластин по последней моде, пришедшей из Италии, – с выгнутыми наколенниками, рифлеными набедренниками и мощными оплечьями.

Он продолжает упражняться с мечом, но теперь готовится и к участию в рыцарских турнирах. Под непосредственным присмотром Рейкера Энтони начинает с пеших тренировок – сначала учится держать легкое копье, а затем упорно отрабатывает удары более тяжелыми орудиями. Чтобы управляться с настоящим сосновым турнирным копьем, требуется недюжинная сила: сначала орудие надо держать вертикально, а затем медленно и ровно наклонить, пока оно не ляжет в руку горизонтально вдоль локтя, прижатое к груди и указывающее чуть-чуть вправо. Вес копья должен приходиться на ладонь, а не на пальцы. А потом надо научиться повторять это движение побыстрее. Проходят недели, прежде чем Энтони удается проделать тот же фокус верхом на лошади. Теперь ему гораздо труднее, ибо в седле и лицом к лицу с конным противником приходится надевать полный доспех со шлемом, закрепленном шнуровкой на груди и спине. Основная трудность, с которой сталкивается каждый начинающий поединщик, заключается в том, что сквозь прорезь забрала можно смотреть только в определенном положении, слегка подавшись вперед и чуть нагнувшись. Но желание отклониться и даже зажмуриться перед самым столкновением инстинктивно, и его очень трудно преодолеть. Воображение рисует картину, как копье противника пробивает шлем через забрало, осколки глубоко вонзаются в глаза, и теперь он слепец – не воин, но объект жалости, способный передвигаться только с помощью слуг и детей. Скоггин вдоволь потешится над своим врагом. И вот Энтони снова и снова, несясь навстречу противнику, отклоняется, а Рейкер орет, что ему не стать поединщиком, пока он не научится смотреть, куда именно бьет его копье в момент столкновения.

Много чего еще надо отработать верхом на лошади. Научиться ездить с укороченными стременами, чтобы стоять на скаку. Натренировать Черного Саладина скакать рядом с полотнами ристалища. Разворачиваться к сопернику правой стороной, поддерживая копье ногой. Орудие нельзя опускать слишком рано или слишком поздно. Правильное расстояние – примерно пять длин копья от соперника. В общем, Энтони есть чему поучиться.

Но что дается ему труднее всего, так это вопли сержанта Рейкера, поскольку тот легко выходит из себя. Сержанта бесит пренебрежительное отношение Энтони и его уверенность, что поединок – это забава, которую он с легкостью освоит. Упражняясь с мечами, Энтони стремится скорее к красоте движений, чем к победе. Слишком самонадеянный, он небрежен в защите. Рейкер обзывает Энтони щеголем, которому не хватает силы воли побеждать, калечить и убивать, а поскольку он выкрикивает оскорбления во всю глотку, его вопли слышны всем, кто находится на ристалище. Рейкера приводит в бешенство абсолютно всё. Он не помнит, когда родился, но считает, что ему около семидесяти, и он ненавидит собственный возраст. Он помнит, как услышал о смерти Хотспура в битве при Шрусбери. Как видел казнь архиепископа Скропа и торжественное шествие во время коронации Генриха V. Он воевал под предводительством Джона Бедфорда в Вернейле и видел в Париже Генриха VI коронованным монархом Франции. Воспоминания выводят сержанта из душевного равновесия. Он с горечью говорит о недавних поражениях и потерях во Франции. Короля Генриха он ненавидел за скудоумие и отсутствие воли, но презирает и Эдуарда за любовниц, пиры, бесконечную охоту и прочие удовольствия. Рейкеру не по душе благосклонность, с которой молодой король относится к своим ровесникам. Сержанту отвратительна молодежь, хотя к старикам он относится не лучше, и это при том, что он сам старик. От злости Рейкер прямо желчью исходит, но дело свое он знает превосходно.

На протяжении нескольких месяцев королевский брак остается тайной, которой Эдуард наслаждается, считая ее вершиной романтических отношений. Но Элизабет не терпится получить корону и признание в качестве королевы. Наконец 14 сентября Эдуард собирает в Рединге парламент. Дальше откладывать нельзя, ибо Уорик и Венлок уже собираются отбыть во Францию для переговоров о браке короля с Боной Савойской, призванном освятить политический и военный союз Англии и Франции. И вот Эдуард объявляет, что их миссия не имеет смысла, ибо он уже женат. Он приглашает свой совет порадоваться его положению счастливого супруга. Уорик в бешенстве, ибо его кропотливая дипломатия на протяжении нескольких лет оказалась напрасной. Другие члены совета потрясены, что король выбрал себе в жены женщину старше него да еще и относительно низкого происхождения. На это Эдуард отвечает, что дочку Жакетты де Сен-Поль и внучку графа Сен-Поля не назовешь простушкой. Советников также раздражает, что король обвенчался тайно. Но Гастингс, оправившись от потрясения, тут же принимается сглаживать кипящие страсти и представлять брачный союз с самой выгодной стороны. Для него очевидно, что договоренность разделить с Элизабет усадьбы Грея теперь превратилась в пшик, но он не дурак, чтобы поднимать шум из-за подобного пустяка. Более того, когда новость о королевской свадьбе распространяется по Редингу, а затем и по всей Англии, критики Эдуарда видят, что брак народом одобрен, поскольку Элизабет не француженка, а англичанка, и еще она очень хороша собой.

Как только новость достигает Лондона, Энтони вдруг обнаруживает, что, похоже, симпатичен множеству людей, с большинством из которых он вроде бы даже не знаком. Через несколько дней, зайдя в лабораторию к Рипли, он застает алхимика за сочинением черновика письма, которое представит выбор короля в наилучшем свете. Рипли полон воодушевления. Ибо «это брак, основанный на любви, а именно любовь возвеличивает мужчину и женщину и дает им крылья, которые вознесут их на небеса!»

Отложив бумаги в сторону, алхимик поднимается поприветствовать Энтони. На столе стоит бутыль вина, и Рипли спешит найти кубок для Энтони.

Он предлагает выпить за счастливую судьбу Элизабет, и Энтони не может отказаться.

– Наверняка здесь не обошлось без вашей матери, – замечает Рипли. – Обязательно представьте меня Жакетте де Сен-Поль.

Затем алхимик показывает Энтони красивое замысловатое устройство, которое называет астролябией.

Устройство способно выполнять совершенно потрясающие расчеты, но, увы, Рипли так и не удалось выяснить, как же оно работает. И все-таки астролябия прекрасна, правда? Алхимик непринужденно болтает, но, заметив, что Энтони, помрачнев, отставил кубок, начинает говорить все медленнее, пока не замолкает совсем. Энтони поднимает руку, прежде чем заговорить:

– Брат Рипли, я пришел попрощаться. Я больше не хочу иметь с тобой никаких дел.

Рипли будто вот-вот расплачется, хотя, возможно, он притворяется.

– Но я же ваш хороший друг, – канючит он. – Я друг для всех и особенно для вас, возлюбленный милорд. Я всегда помню о ваших интересах и обещаю вам золотое будущее. С моей помощью вы разбогатеете, завоюете славу и победите всех врагов.

Но ответ Энтони таков:

– У меня уже есть золотое будущее, поскольку я шурин короля.

Рипли наливает себе еще вина и залпом выпивает его, прежде чем заговорить снова:

– Именно ваше положение и близость к королю грозят вам серьезной опасностью, ибо королевский двор подобен дикому лесу, полному волков, у которых слюни текут от зависти, и они при виде вас скребут когтями землю. Старая гвардия из окружения короля относится к вам, Вудвиллам, с подозрением, ибо вы перешли на сторону Эдуарда совсем недавно, а сторонники Ланкастера упрекают вашу семью за то, что вы оставили Генриха, и все как один завидуют вашей удаче стать шурином короля. Дворцы Эдуарда – чудесные места для отдыха, танцев и красивых женщин, но именно при дворе господам случается как взлететь, так и упасть – их бросают в тюрьму, ослепляют, убивают. Королевский двор похож на яму, где все плетут интриги против всех, а герцоги, лорды, забияки и воры стекаются сюда со всех концов королевства, обнажив меч, сверкая белоснежной улыбкой и мрачным взглядом.

Энтони фыркает: ему не страшны белоснежные улыбки и обнаженные мечи, ибо у него тоже есть меч, и Энтони умеет им пользоваться. Рипли продолжает:

– Обладая богатством, красотой и завидным положением, вы с сестрой вскоре узнаете, каково это, когда тебя все ненавидят, ибо теперь у вас есть могущественные враги. Вам придется черпать радость во всеобщей ненависти. И все-таки, хоть Эдуард и рисковал, беря в жены Элизабет, он нуждается в ее очаровании, ибо оно тоже разновидность колдовства, а королевству суждено вновь подпасть под чары, как некогда был зачарован Авалон…

Рипли снова понесло. Энтони поворачивается, чтобы уйти, и алхимик берет себя в руки:

– Милорд, задержитесь на мгновенье. Чем я вас обидел?

Энтони отвечает, даже не потрудившись повернуться к нему:

– Мне плевать на все эти дурацкие дикие байки, которые ты обо мне распускаешь… что я видел Грааль, что я подвергаю себя бичеванию, что я до сих пор девственник и прочий подобный бред. Люди не поверят, но начнут думать, что именно я придумал всю эту тщеславную ложь. Я отлично понимаю, что ты надеешься каким-то образом использовать меня. Но не собираюсь быть послушным орудием в твоих руках. Теперь прощай навсегда.

Рипли кричит ему вслед:

– Очень хорошо, милорд! Нет, правда, очень хорошо, что вы хотите идти своим путем и без меня. Просто замечательно! Но очень скоро, обещаю, вы обнаружите, что я вам нужен. И хотя сейчас я выслушал от вас много жестоких слов, я не стану держать зла. Поверьте, я останусь вашим любящим другом и всегда буду рядом, готовый прийти на помощь. А теперь идите с Богом, ибо наше спокойствие – в Его воле.

Когда Энтони выходит из Вестминстерского дворца, он пытается выкинуть алхимика из головы. Затем он вспоминает, что перед самым уходом на последнюю встречу с Рипли ему вручили письмо. Задержавшись у задних ворот, он садится на скамейку и читает послание из Кроуленда. Летописец сообщает, что в последнее время аббат обеспокоен проявлением сомнений и непочтительности среди некоторых молодых монахов. Один конкретный вопрос заставил его поломать голову. Возможно ли, что Ноев ковчег мог вместить по паре всех животных, рептилий и птиц? Воистину, вопрос далеко не простой: когда аббат задумался над ним, он и сам усомнился. Однако предыдущие труды по хронологии мира закалили его математические навыки, и он намерен выполнить необходимые расчеты. Из Книги Бытия известно, что ковчег, изготовленный из дерева гофер, имел размеры триста локтей на тридцать локтей и на пятьдесят локтей. Аббат выяснил, что ученые, изучающие Библию, считают один локоть примерно равным полутора футам. Завершив расчеты, аббат обнаружил, что одной верхней палубы уже было бы достаточно, чтобы разместить двадцать два ристалища – хотя вряд ли у Ноя с сыновьями нашлось бы время для рыцарских турниров, ведь они были слишком заняты кормлением животных, – а ведь там было целых три палубы, что дает общую площадь более 100 000 квадратных футов, и этого более чем достаточно для размещения пар всех видов существ, особенно если учесть, что птицы и насекомые на верхней палубе займут очень мало места, а многие рептилии вообще могут плыть рядом. Кроме того, нигде не сказано, что все пары животных были взрослыми, поэтому можно предположить, что Ной собрал на ковчеге в первую очередь детенышей разных тварей. Да и вообще, в библейские времена насчитывалось не так уж и много видов животных. Например, мы знаем из Нового Завета, что во времена Иисуса существовало только два вида собак (гончие и домашние питомцы), в то время как в более поздние времена вывели множество пород: борзые, мастифы, аланы, спаниели, терьеры, другие охотничьи собаки и различные комнатные шавки. Так что тогда хватило бы места, скажем, для 35 000 существ с достаточным количеством кормов на 365 дней, а возможно, еды потребовалось бы еще меньше, если бы, по Божественному устроению, животные спали во время потопа. Те м не менее аббат огорчен, что некоторые молодые монахи продолжают задавать вопросы относительно ковчега…

На следующий день Энтони вызван в Рединг для участия в церемонии официального объявления о браке Элизабет и последующей коронации сестры. По прибытии его отводят прямо к королю, который заключает его в объятия и заверяет, что вскоре Энтони ждут добрые вести. Затем паж проводит Энтони в личные апартаменты королевы. Сестра обнимает его и говорит, что ей надо о многом ему рассказать. Ее первая встреча с Эдуардом в лесу, а затем тайный брак произошли не совсем так, как их описывают сочинения Рипли. Но сначала сестра хочет показать Энтони драгоценности, которые специально для нее приобрели во Фландрии. Также он должен взглянуть на два золотых платья, купленных у Джованни де Барди из Флоренции за двести восемьдесят фунтов, и на золотую тарелку, с которой она будет есть в день коронации. А вот шелка для стульев и дамского седла…

– Мы скоро станем очень богатыми! – восклицает Элизабет.

От радости она заливается румянцем, и Энтони разделяет ее восторг. По секрету сестра сообщает, что Эдуард собирается назначить его правителем острова Уайт, весьма прибыльного места. Счастливая, она выглядит еще прекраснее. Это и правда сродни колдовству.

Уорику и его сторонникам пришлось принять свадьбу как свершившийся факт, и в праздник святого Михаила и всех небесных сил Энтони видит, что Уорик вместе с Джорджем, герцогом Кларенсом, сопровождают Элизабет в аббатство Рединга. Глядя на них, Энтони вспоминает, как Скоггин ходил колесом перед Йоркским собором, показывая, как работает колесо фортуны. У алтаря Эдуард официально объявляет, что Элизабет является его женой и что в начале следующего года она будет коронована.

Вернувшись в Лондон, Энтони возобновляет свои упражнения на ристалище, однако придиркам Рейкера, местами переходящим в оскорбления, нет конца.

– Ты на коне точно монашка, что отправилась верхом на базар. Учись разжигать в себе ярость и управлять ею! – орет он Энтони. – Только ярость дает энергию, нужную для победы в бою. Ощущение должно быть такое, будто извергаешь черную блевотину. Воин не воин, если сражается не для того, чтобы убивать. Ты не боец, пока не мечтаешь убить человека. Бросай копье, слезай со своего черного чудища и сразись со мной. Посмотрим, сумею ли я разжечь хоть какой-нибудь пламень у тебя в брюхе. Идем учиться, как убивать в свое удовольствие.

Энтони спешивается, сержант достает пару тренировочных мечей, и они отрабатывают выпады и отражение ударов. Сначала Рейкер несколько сбит с толку итальянским стилем фехтования, которому Энтони научился у Типтофта, но вскоре он приноравливается и раззадоривает Энтони, не только осыпая его оскорбительными словечками, но и намеренно принимая позы, которые будто бы делают его уязвимым для ударов. Но поскольку Энтони понимает, что Рейкер нарочно его выводит из себя, он полон решимости не поддаваться.

Бой здорово их выматывает, и оба молча соглашаются сделать небольшой перерыв. Они отдыхают, опираясь на рукояти мечей, и пот капает на опилки под ногами. Не поднимая головы, Рейкер негромко произносит:

– Люди говорят, брак короля с вашей сестрой не совсем таков, каким его объявили всенародно. И еще говорят, что дельце обтяпали без священника и христианского благословения на браке том нет, а значит, Элизабет всего лишь любовница короля.

Меч Энтони мгновенно взлетает вверх, но Рейкер, готовый к такой реакции, только безрадостно усмехается. Теперь, когда Энтони взбешен и опасен, можно ожидать, что Рейкер будет держать дистанцию лишь отражая удары. Но, к удивлению Энтони, противник поступает как раз наоборот и сокращает расстояние между ними для ближнего боя. Глупый злобный старик несомненно заслуживает смерти, но орудия ненастоящие, и Рейкер так близко подобрался к Энтони, что тот не может правильно рассчитать удар, и поединок на мечах теперь больше похож на рукопашный бой. Наконец Энтони пытается сделать выпад, который в такой тесноте слабо помогает, зато приводит к захвату его рабочей руки, да еще и с болевым приемом. Похоже, сержант вот-вот сломает ему запястье.

Губы Рейкера оказываются у самого уха Энтони:

– Бросай меч! Хватит, вижу, что ты и правда хочешь меня убить. И я даже польщен. Но сегодня ты сражаешься не с тем противником. Я никому не повторял эту клевету о королеве, кроме тебя, да и тебе сейчас сказал только для того, чтобы привести тебя в бешенство, но я слышал ее от одного типа, который хвастается своей близостью к графу Уорику. Он завсегдатай в тавернах Саутуорка, где и распускает гнусные слухи о твоей сестре.

– Отлично. Отведи меня к нему, и я найду способ заставить его замолчать.

Теперь Рейкер проявляет некое беспокойство:

– Я отведу тебя в таверну, где он часто бывает на закате, и покажу его. Но пойдем без оружия. По-моему, если у тебя будет меч, ты неминуемо совершишь убийство. Я покажу его, а потом мы пойдем к шерифу Саутуорка: пусть мерзавца арестуют и посадят в тюрьму, которую в народе называют «Клинк». – Рейкер делает паузу, прежде чем продолжить: – С мечом ты управляешься в модном иностранном стиле, но так или иначе ты англичанин и благодаря тебе у меня есть работа. Уорикова прихвостня зовут Феб, и, по-моему, он гасконец, то бишь французская собака.

В устах Рейкера этот эпитет обладает необычайной силой, потому что он ненавидит собак. Энтони сам видел, как сержант ударом копья убил бездомную шавку, которая забрела на ристалище.

Они отправляются через Лондонский мост в Саутуорк. Одноногий нищий у въезда на мост со стороны Лондона громко просит милостыню: «Подайте во имя нашего благословенного повелителя, короля Эдуарда!» Хотя дело идет к вечеру, лавки на мосту все еще работают, и Энтони с сержантом приходится прикладывать усилия, чтобы пробраться сквозь толпу. В Саутуорке, в конце моста, милостыню просит другой нищий, слепой, выкрикивая: «Подайте во имя Генриха Шестого, истинного короля Англии!» Когда они покидают мост, Рейкер объясняет, что парочка презренных прохвостов работает сообща и каждый вечер делит выручку поровну. Оказавшись за рекой, Рейкер ведет Энтони к постоялому двору «Табард»[25]25
  Гербовая накидка (англ.).


[Закрыть]. На ее вывеске изображена гербовая накидка без рукавов, какую мог бы носить герольд, а сам постоялый двор относится к старейшим в Саутуорке. Внутри полумрак, людно и шумно; Феб – похоже, уже подвыпивший – сидит за длинным столом с другими молодыми людьми. Рейкер и Энтони умудряются втиснуться на лавку по бокам от него. Сержант напоминает Фебу, что они уже знакомы, а затем представляет Энтони как Джона Гудгрума, одного из своих подручных. Он подзывает хозяйку таверны и, заказав кувшин вина и закуску, продолжает:

– Мы пришли послушать тебя. Нам нравятся истории.

По лицу Рейкера не скажешь, что ему вообще хоть что-то нравится, и Феб заметно нервничает. Он пытается встать, но Рейкер и Энтони силой удерживают его на скамье и предлагают выпить вина. Да и вообще, пока Феб среди друзей в оживленной таверне, разве он не в безопасности?

– Я не рассказываю историй, – протестует он, – а говорю все как есть.

– Правдивые истории вообще лучше всего, – подхватывает Энтони. – Считай нас собирателями правдивых историй, а еще всяких сплетен и слухов, которые надо подтвердить. Вот я слышал от одного друга, что недавний брак короля – совсем и не брак, поскольку совершен не по христианскому обряду, а мой хозяин говорит, что и ты про то же толковал. Другу-то я не поверил, обозвал его дураком и побился с ним об заклад, что он неправ, но если ты можешь поручиться, что дела обстоят именно так, я задолжал ему извинение – и денежки. Ты не стесняйся, ешь пироги и вина подлей. Предлагаю выпить за правдивые истории! Держи золотой и выкладывай свою историю.

Двое мужчин напротив них прерывают свой разговор: они тоже не прочь послушать про королевскую свадьбу, поскольку у Феба всегда в запасе самые причудливые байки. Феб хмурится при этих словах, однако, осушив кубок, все же начинает:

– Мой рассказ о странных событиях. Первое, о чем вам следует узнать, – что «свадебная церемония», которая не была истинной свадьбой, состоялась не утром первого мая, как говорят, а в предшествующую ночь.

– Нет-нет: первое, о чем нам следует узнать, это откуда ты обо всем знаешь.

– Знаю, потому как был там. – Феб выдерживает паузу, ибо на лицах слушателей появляется неподдельное изумление, затем продолжает: – Да, я был там, поскольку мой хозяин, граф Уорик, беспокоился о безопасности короля, ведь пока королевский двор жил в Стоуни-Стратфорде, Эдуард часто уезжал верхом в одиночку, взяв с собой только оруженосца. Говорил, будто едет охотиться, но не брал с собой ни егерей, ни ловчих и даже ни одной собаки. Граф волновался, как бы на короля не напали разбойники или не приключился какой другой несчастный случай. Поэтому, когда король несколько раз уезжал один, хозяин поручал мне следовать за ним на расстоянии, зная меня как умелого следопыта, да и опыт в сражениях у меня тоже немалый. На расстоянии, поскольку хозяин не хотел смущать короля, но достаточно близко, чтобы при любой оказии, если понадобится помощь, поспеть ему на выручку. Последовав за королем в первый раз, я обнаружил, что он направляется в большую усадьбу в Графтон-Реджисе. Там он провел некоторое время, а затем спокойно вернулся в Стоуни-Стратфорд. Я сообщил об этом хозяину, и он, довольный мной, приказал и дальше следить за королем, если тот опять уедет. Не прошло и недели, как утром в среду тридцатого апреля король в сопровождении оруженосца выехал еще раз и без приключений добрался в Графтон-Реджис. Весь день они провели в доме, и я стал уже прикидывать, что надо бы найти какой еды и не придется ли мне ночевать на улице. А когда уже совсем стемнело, король появился рука об руку с красивой леди. Я видел ее впервые, хотя потом понял, что это была Элизабет Вудвилл. За ними следовала мать этой леди, – как я знаю теперь, Жакетта де Сен-Поль. Еще был мужчина в длинном красном одеянии с капюшоном. Оруженосец короля тоже там был, и еще одна фрейлина. Ага, и еще с ними шел старик, который, согнувшись, тащил на спине вязанку хвороста. Все они направились в лес, и я, немного обождав, последовал за ними. Они освещали себе путь факелами и свечами, поэтому найти их не составило труда.

Вскоре они пришли на поляну перед большим дубом, и старик с помощью королевского оруженосца обустроил и разжег два небольших костра. Остальные стояли и разговаривали, и через некоторое время к ним присоединились другие мужчины и женщины. Кое у кого к голове были привязаны оленьи рога. Поскольку ходили и бегали они быстро, похоже, гости были молодые, но точно сказать не могу, поскольку все они носили маски. Они появились сразу со всех сторон, и мне стоило немалых трудов остаться незамеченным, так что я порядком струхнул. Теперь я разглядел, что мужчина в красном одеянии тоже в маске, и они с женщиной по имени Жакетта вроде бы руководят церемонией, в чем бы она ни заключалась.

А потом начались и вовсе странные вещи. Король, подбежав к одному из костров, перескочил через него. Затем Жакетта де Сен-Поль, видимо, велела Элизабет перескочить через другой костер. Сначала та не хотела, хотя огонь был совсем небольшой, но потом, подобрав юбки, все-таки прыгнула. Затем на глазах у короля ее подвели к мужчине в красном. Он распахнул полы одеяния… А дальше я не знаю, потому что в тот самый момент старуха… то есть Жакетта де Сен-Поль указала в мою сторону. Уж не знаю, как она меня разглядела на таком расстоянии в темноте, а может, она и не видела, но рисковать я не собирался и припустил туда, где вроде бы оставил свою лошадь. Повсюду вокруг слышались шорохи и крики диких зверей, я перепугался до ужаса и жалел, что вообще видел ту сцену, поскольку теперь, как я думал, мне просто выколют глаза, а то и сделают кое-что похуже. Но все обошлось: я нашел лошадь и ускакал прочь.

На следующее утро я обо всем рассказал графу. Выслушав меня, он велел позвать своего капеллана, а затем заставил меня повторить рассказ священнику. Капеллан сказал, что мне не надо знать все, о чем он догадался по моим словам, ибо такое знание опасно, но кое-что он все-таки объяснит. По его словам, вчера вечером был Белтейн. Я об этом не знал, потому что у нас, во Франции, нет Белтейна. Капеллан сообщил, что до пришествия истинной веры эта ночь посвящалась языческому божеству по имени Бель. И я стал свидетелем кощунственного возрождения древнего обычая поклонения демону: король и его дама перескакивали через огонь, чтобы очиститься по языческому обряду, прежде чем женщина станет королевской шлюхой и рабой сатаны. Потом Уорик велел мне молчать, поскольку было бы опасно рассказать такое в присутствии любого из друзей королевы. Но я слышал, что королева высокомерна и очень богата, так что в такую таверну никто из ее окружения наверняка не пойдет.