Текст книги "Ультиматум Борна (пер. П. В. Рубцов)"

Два часа спустя, когда Моррис и Ральф прикончили четыре бутылки vin ordinaire[92]92
  Обычное, немарочное вино (фр.).


[Закрыть], а также расправились с рыбой подозрительного вида, «Сердце солдата» погрузилось в привычную вечернюю атмосферу. Время от времени затевались драки, но они быстро пресекались мускулистыми официантами. Звуки медных труб вызывали воспоминания о выигранных и проигранных битвах, вспыхивали споры между старыми солдатами, которые входили в прошлом в состав штурмовых групп, были пушечным мясом. Они испытывали чувство жгучей обиды и в то же время были переполнены гордостью, потому что им действительно пришлось пережить ужасы, о которых их увешанные золотыми побрякушками начальники не имели понятия. Это был обычный коллективный рев протеста пехоты, который можно было слышать еще со времен фараонов, и который сменился ворчливым брюзжанием ветеранов Кореи и Вьетнама. Одетые с иголочки офицеры отдавали приказы из далекого тыла, а пехота шла на гибель, чтобы поддержать веру в мудрость своих начальников. Борн вспомнил Сайгон и не нашел в душе ничего против настроения, царившего в «Сердце солдата».

Бармен – огромный лысый мужчина в очках в металлической оправе – вынул из-под стойки бара телефон и поднес трубку к уху. Джейсон наблюдал за ним сквозь мелькающие перед ним фигуры людей. Глаза бармена скользнули по заполненному посетителями залу – то, что он услышал, вероятно, было важно; то, что он видел, особой роли не играло. Он что-то коротко ответил в трубку и, опустив руку под стойку, по-видимому, набрал какой-то номер; опять что-то быстро сказал и убрал телефон. Это была та самая процедура, которую описал Борну старик Фонтен на острове Спокойствия: информация получена, информация передана. А в конце передающей линии – Шакал!

Это было то, что Борн хотел увидеть. Теперь ему надо пораскинуть мозгами: может быть, ему придется нанять помощников. Эти люди были разменной монетой, ничего не значащей для него: их можно было подкупить, шантажом или угрозами заставить делать то, что ему было нужно, ничего не объясняя…

– Я только что видел парня, с которым должен был встретиться здесь, – сказал Борн Моррису и Ральфу, уже едва способным соображать. – Он сделал знак, чтобы я вышел…

– Ты нас покидаешь?! – загудел бельгиец.

– Эй, парень, ты не должен так поступать, – поддержал его американец.

– Только на сегодня. – Борн наклонился над столом. – Я в паре с одним легионером собираюсь провернуть маленькое дельце, которое принесет кучу денег. Мне кажется, вы честные ребята. – Борн вытащил скатанные трубочкой купюры и отсчитал каждому по пятьсот франков. – Возьмите и спрячьте, только быстро!!!

– Де-ерь-мо-о!!!

– Merde!

– Возможно, вы мне понадобитесь. Сидите тихо, а минут через десять – пятнадцать выйдите наружу… И хватит выпивать. Вы мне нужны трезвыми… Когда открывается заведение, Моррис?

– Я не уверен, что оно вообще закрывается. Я бывал здесь даже в восемь часов утра. Правда, народу тогда поменьше…

– Завтра приходите около полудня. И трезвыми, понятно?

– Я буду старшим капралом легиона, так же, как когда-то! Форму надевать? – Моррис икнул.

– К дьяволу форму!

– Тогда я приду в костюме и галстуке. У меня правда есть и костюм и галстук!

– Не надо. Вы должны быть одеты так же, как сегодня… Но с ясной головой. Понятно?

– Ты говоришь ires americain, mon ami[93]93
  Очень по-американски, мой друг (фр.).


[Закрыть].

– Это точно.

– Вовсе нет, тебе просто показалось…

– Ничего мне не показалось. Я это чую за версту. Ты привираешь, да еще с запасом…

– Никакого запаса, Ральф. Значит, увидимся завтра! – Борн выскользнул из-за стола. Но вместо того, чтобы направиться к выходу, он протиснулся в дальний конец бара поближе к лысому бармену. У стойки все места были заняты. Борн проскользнул бочком между двумя посетителями, заказал бокал перно и взял салфетку, чтобы написать записку. На салфетке был выдавлен герб, поэтому писать на обороте было трудно, все же он сумел нацарапать по-французски: «Гнездо „дрозда“ стоит миллион франков. Цель: конфиденциальный деловой разговор. Если вас это интересует, приходите к старому заводу через полчаса. Чем вы рискуете? Дополнительно 5000 F, если вы придете один».

Борн сложил салфетку вместе со стофранковой купюрой и жестом подозвал бармена. Тот поправил очки, показывая всем своим видом, что такое поведение незнакомца – неслыханная дерзость. Опершись о стойку огромными, покрытыми татуировкой руками, он процедил сквозь зубы:

– В чем дело?

– Пара слов для вас, – сказал Хамелеон, не сводя глаз с бармена. – Я работаю в одиночку, и не исключено, что мое предложение заинтересует вас. – Борн ловко сунул в лапу бармену салфетку. Взглянув еще раз на изумленного бармена, Джейсон повернулся и пошел к выходу, подчеркнуто хромая.

Оказавшись снаружи, Борн побежал по переулку. Он полагал, что эпизод в баре занял у него минут десять. Бармен, вероятно, следил за ним, поэтому Джейсон намеренно не смотрел в сторону своих компаньонов, рассчитывая, что они по-прежнему за столом. «Коричневая рубашка» и «армейская куртка» были не в лучшей форме, и он мог только надеяться, что пятьсот франков каждому разбудят в них чувство ответственности и они выйдут в назначенное время. Борн рассчитывал в основном на Морриса-Рене, а не на молодого американца, который назвал себя Ральфом. Бывший капрал Иностранного легиона автоматически подчинялся приказам: он выполнял их как в стельку пьяный, так и совершенно трезвый. Джейсону могла понадобиться их помощь, если (вот именно: если) бармен из «Сердца солдата» откликнется на предложение, заинтригованный огромной суммой и разговором с ветераном, которого он в случае чего мог бы прихлопнуть одной левой.

Борн ждал, свет уличных фонарей таял в конце переулка: из дверей заведения выходило все меньше людей. Проходившие мимо даже взглядом не удостаивали калеку, подпиравшего кирпичную стену.

Привычка подчиняться сработала: «коричневая рубашка» выволок из бара «армейскую куртку» и, когда за ними закрылась дверь, похлопал американца по щекам, объясняя, что надо выполнять приказы, потому что они богаты, а будут еще богаче.

– Это лучше, чем быть застреленным в Анголе! – сказал легионер, достаточно громко, чтобы его мог расслышать Борн.

Джейсон остановил их в переулке и подтолкнул за угол кирпичного здания.

– Это я, – властно сказал он.

– Sacrebleu…[94]94
  Черт возьми… (фр.)


[Закрыть]

– Что за черт…

– Тихо! Можете заработать еще по пять сотен на брата сегодня вечером… Если нет, то там найдется куча желающих… Только свистни.

– Мы же друзья! – запротестовал Моррис-Рене.

– А я врежу тебе по жопе, если ты будешь так напирать на на-а-с… Но мой приятель прав, мы же друзья… Это не какой-то комми, верно, Моррис?

– Taisez-voiis!

– Что означает: заткнись, – перевел Борн.

– Знаю. Слышал много раз…

– Так вот. Через несколько минут сюда может выйти бармен, он будет меня искать. А может, и не выйдет, я точно не знаю. Это огромный лысый громила в очках. Вы его видели?

Американец пожал плечами, а бельгиец, утвердительно кивнул, сказал, почти не разжимая губ:

– Это Сантос, он – espagno.

– Испанец?

– Или latino-americam[95]95
  Латиноамериканец (фр.).


[Закрыть]. Никто точно не знает.

Ильич Рамирес Санчес, подумал Джейсон. Карлос-Шакал. Уроженец Венесуэлы, террорист, с которым не смогли справиться даже Советы… Не исключено, что Сантос его земляк.

– Ты хорошо его знаешь?

Бельгиец пожал плечами.

– В «Сердце солдата» его власть безгранична. Нам говорили, что он разбивал ребятам головы, если они вели себя слишком плохо. Начинает он с того, что снимает очки, – это первый признак, что сейчас что-то произойдет. Видеть это тяжело даже солдатам, прошедшим огонь и воду… Если он выйдет, чтобы повидаться с тобой, я бы посоветовал тебе смыться…

– Он придет, может, он захочет повидаться со мной.

– На Сантоса это не похоже…

– Суть дела вам знать не обязательно. Но если он все-таки выйдет, я хочу, чтобы вы завязали с ним разговор. Понятно?

– Mais certainement[96]96
  Ну конечно (фр.).


[Закрыть]. Было несколько случаев, когда я спал у него наверху. Меня относил туда сам Сантос, когда в бар приходили уборщицы.

– Наверху?

– Он живет над кафе, на втором этаже. Говорят, он никогда не выходит на улицу. Даже на рынок не ходит – продукты доставляют сюда.

– Ясно. – Джейсон вынул деньги и выдал каждому еще по пятьсот франков. – Возвращайтесь в переулок и, если Сантос выйдет, остановите его и ведите себя так, словно вы слишком много выпили. Попросите у него денег взаймы, бутылку – что хотите.

Переглянувшись как конспираторы, Моррис и Ральф зажали купюры покрепче. Франсуа, этот сумасшедший ветеран, швырялся деньгами, словно сам их печатал! Их энтузиазм возрастал…

– И долго нам пасти этого индюка? – спросил американец с далекого Юга.

– Я уши отрежу с его лысой головы! – добавил бельгиец.

– Вы должны только задержать его, чтобы я успел понять, один он или нет, – сказал Борн.

– Заметано, парень.

– Мы заработаем не только франки, но и твое уважение. Можешь поверить слову капрала из Легиона.

– Я тронут. А теперь возвращайтесь. – Хмельная парочка, шатаясь, пошла по переулку, «армейская куртка» при этом успел с видом триумфатора похлопать «коричневую рубашку» по плечу. Джейсон вновь прислонился к кирпичной стене в нескольких дюймах от угла и стал ждать. Прошло шесть минут, и наконец раздались слова, которые он так хотел услышать.

– Сантос! Мой добрый и великий друг Сантос!

– Что ты здесь делаешь, Рене?

– Моего молодого американского друга тошнило, но теперь ему уже легче…

– Американца?!

– Давай я тебя с ним познакомлю, Сантос. Вскоре он станет настоящим воякой.

– Где-то затевается детский крестовый поход? – Бармен взглянул на Ральфа. – Удачи тебе, мальчик. Поиграй пока в песочнице.

– Ты чертовски быстро болтаешь по-французски, мистер. Но кое-что я понял: ты большая мамочка. А ведь я могу стать очень злым сукиным сыном!

Бармен рассмеялся и легко перешел на английский:

– Лучше бы тебе «злиться» в другом месте, мальчик. В «Сердце солдата» мы пускаем только «добрых» джентльменов… Ладно, мне пора.

– Сантос! – закричал Моррис-Рене. – Одолжи десять франков. Я оставил свой бумажник дома.

– Если у тебя и был когда-то бумажник, то оставил ты его еще в Северной Африке. Тебе известно мое правило: ни одного су никому из вас.

– Свои денежки я истратил на твою паршивую рыбу! Из-за нее и вырвало моего друга!

– Когда опять захочется поесть, катитесь в Париж и обедайте в «Рице»… Ах да! Вам действительно подали рыбу, но вы за нее не заплатили. – Бармен посмотрел в переулок. – Спокойной ночи, Рене. И ты тоже, малыш вояка. У меня дела.

Борн побежал к воротам старого завода. Сантос шел на встречу с ним. Один. Перейдя улицу и оказавшись в тени корпуса закрытого металлургического завода, Борн замер; слегка пошевелив рукой, он ощутил надежную сталь своего пистолета. С каждым шагом Сантоса Шакал становился все ближе и ближе! В переулке появилась огромная фигура, пересекла слабо освещенную улицу и приблизилась к ржавым воротам.

– Я пришел, мсье, – сказал Сантос.

– Благодарю вас.

– Не стоит. Насколько я помню, в вашей записке речь шла о пяти тысячах франков.

– Вот они. – Джейсон вынул из кармана деньги и протянул их владельцу «Сердца солдата».

– Благодарю вас, – усмехнулся Сантос, забирая купюры, и тут же рявкнул: – Взять его!

Ворота позади Борна распахнулись, оттуда выскочили двое, и, прежде чем Джейсон успел выхватить оружие, его ударили по голове чем-то тяжелым.

Глава 23

– Мы одни, – послышалось из противоположного конца темной комнаты, когда Борн очнулся. Голос принадлежал Сантосу, огромное тело которого едва умещалось в большом кресле; единственная слабая лампочка в торшере освещала его крупную плешивую голову. Джейсон повернул голову и почувствовал, что на макушке у него здоровенная шишка; он был втиснут в угол дивана. – Нет ни трещины, ни крови, только, как мне кажется, шишка, – проговорил человек Шакала.

– Точный диагноз, особенно последняя часть.

– Это резиновая дубинка. Когда ее используют, результат легко можно предсказать, за исключением сотрясения мозга. Там на подносе – пузырь со льдом, можете им воспользоваться.

Борн протянул руку, нащупал пузырь со льдом и приложил его к голове.

– Вы предусмотрительны, – спокойно отметил он.

– Почему бы и нет? У нас есть несколько вопросов, которые хотелось бы обсудить… Речь идет о миллионе, если вопросы оценить во франках.

– Деньги ваши, при соблюдении указанных условий, конечно.

– Кто вы такой? – резко спросил Сантос.

– Это не входит в условия.

– Вы немолоды…

– И вы, между прочим, тоже.

– У вас нашли пистолет и нож. Нож выбирают обычно более молодые.

– Кто вам сказал такую глупость?

– Это подсказывают наши рефлексы… Что вам известно о «дрозде»?

– Вы могли бы меня спросить также, от кого я узнал о «Сердце солдата».

– Так от кого?

– Дал кое-кто адресок.

– Кто?!

– Это тоже не входит в условия. Я – посредник и работаю по строгим правилам. Этого требуют клиенты.

– Это они посоветовали вам перевязать колено, чтобы имитировать ранение? Когда вы пришли в себя, я нажал на колено: не было никакой реакции, не похоже ни на перелом, ни на растяжение. Далее, у вас нет при себе удостоверения личности, зато есть крупная сумма денег.

– Не буду объяснять, как я работают могу только прояснить некоторые обстоятельства, как я их понимаю. Я передал вам предложение, не так ли? Поскольку у меня не было номера вашего телефона, сомневаюсь, что мне удалось бы сделать это, если бы я явился в заведение в деловом костюме и с атташе-кейсом.

Сантос ухмыльнулся:

– Вы даже не дошли бы до дверей: вас тормознули бы еще в переулке и раздели догола…

– Представьте себе, я тоже так подумал… Так как насчет нашего дела ценой, скажем, в миллион франков?

Человек Шакала пожал плечами.

– Обычно если покупатель назначает высокую цену с первого захода, это значит, что он пойдет и дальше. Скажем, на полтора миллиона… Может, на два…

– Но я ведь не покупатель, а всего лишь посредник. Мне сказали заплатить миллион, что, по-моему, и так чересчур… Но тут главное – время. Или забирайте, или отчаливайте… У меня есть другие варианты.

– Да неужели?

– Разумеется…

– А что вы скажете, если ваш труп без всяких документов выловят из Сены?

– Хватит. – Джейсон огляделся: погруженная в полумрак комната никак не ассоциировалась с захудалым кафе этажом ниже. Мебель была массивная, – это соответствовало мощной комплекции владельца кафе, – подобранная со вкусом: не элегантная, но, конечно, и не дешевая. Вызывали удивление книжные полки, возвышающиеся во всю стену между окнами. Профессорская ипостась Борна-Уэбба почувствовала внезапное желание посмотреть на их корешки, чтобы получить более ясное представление об этом огромном человеке, который казался отъявленным головорезом, но внутренне, наверное, был совсем другим. Борн вновь посмотрел на Сантоса. – Выходит, то, что я уйду отсюда в целости и сохранности, вовсе не аксиома?

– Да, – согласился человек Шакала. – Если бы вы ответили на мои простые вопросы, я бы отпустил вас. Но вы говорите, что это невозможно по условиям, или – лучше сказать – ограничениям контракта… Ладно, у меня свои требования: выполните – будете жить, нет – умрете.

– Весьма доходчиво…

– И мне кажется, что вам все понятно.

– Разумеется… Но вы теряете возможность получить миллион франков, а может, и значительно больше.

– Я тоже выскажу предположение, – заявил Сантос, сложив руки на животе и взглянув на татуировку. – Мне кажется, что человек, который располагает такими деньгами, с радостью сообщит все, что знает, лишь бы не подвергаться пыткам. – Человек Шакала резко стукнул кулаком по подлокотнику и заорал: – Что тебе известно о «дрозде»?! Кто сказал тебе о «Сердце солдата»? Откуда ты взялся, кто ты такой, кто тебя подослал?!

Борн замер, тело его одеревенело, но голова лихорадочно работала. Он обязан выкрутиться! Он должен связаться с Бернардином! Где Мари?! То, что ему нужно было сделать, становилось невозможным из-за сидевшего в противоположном конце комнаты гиганта. Сантос не похож ни на глупца, ни на лжеца: он мог убить своего пленника собственными руками без малейших колебаний… его не обманешь голой ложью. Человек Шакала стоит на страже интересов хозяина и своих собственных. Хамелеону оставалось только одно: открыть такую часть правды, чтобы в нее можно было поверить и чтобы ее невозможно было отвергнуть. Джейсон положил пузырь со льдом на стол и заговорил.

– Вы правы, я не собираюсь умирать за своего клиента или подвергаться пыткам, защищая его интересы… Я расскажу вам то, что мне известно, – это не так много, как мне бы хотелось в данных обстоятельствах. Я отвечу на ваши вопросы по порядку – я не так напуган, чтобы перепутать их последовательность. Начну с того, что деньгами распоряжаюсь не я. В Лондоне есть человек, которому я Должен сообщить нужную информацию, а он переведет деньги на счет в Швейцарию, в Берн: я должен назвать фамилию и номер счета… Давайте отбросим подробности моей биографии и разговоры о пытках – я отвечу на все вопросы. Итак, что мне известно о «дрозде»? Кафе «Сердце солдата» является частью главного вопроса, кстати… Мне известно, что один старик – его имя и национальность я не знаю, но подозреваю, что он француз, – обратился к известному общественному деятелю и сообщил, что тому грозит гибель по вполне определенным мотивам; но кто поверит решившему подзаработать старому пьянице, у которого к тому же длинный список прегрешений перед полицией? Этот деятель действительно был убит, но предостережение старика слышал его помощник. А этот самый помощник близкий друг моего клиента; убийство устраивало их обоих. Помощник тайно передал информацию старика: «дрозд» получает послания через явку в кафе «Сердце солдата» в Аржантей. Этот «дрозд», должно быть, – крупная птица, и мой клиент хочет с ним связаться… Что касается меня, то в данный момент я снял номер под именем Симона в «Пон-Рояле» – там лежит мой паспорт и другие документы. – Борн сделал паузу и развел руками. – Я рассказал вам все, что мне известно.

– Не все, – поправил его Сантос низким глухим голосом. – Кто ваш клиент?

– Меня убьют, если я назову вам имя.

– Решайтесь: я убью вас прямо сейчас, если вы будете юлить, – заявил человек Шакала, вытаскивая из-за пояса охотничий нож Джейсона; в свете торшера зловеще блеснуло лезвие.

– Почему вы не хотите назвать имя и телефонный номер, которые нужны моему клиенту? Я гарантирую вам два миллиона франков. Я ведь посредник. Чем вы рискуете? «Дрозд» может отказаться от этого предложения и послать всех к черту… Хотите три миллиона?!

В глазах Сантоса что-то мелькнуло – искушение было слишком велико для его воображения.

– Может, мы обстряпаем это дельце позже…

– Только сейчас!

– Нет! – Человек Шакала легко вытолкнул из кресла свое огромное тело и подошел к дивану, угрожающе выставив нож. – Кто ваш клиент?

– Их много, – ответил Борн. – Это самые могущественные люди Соединенных Штатов.

– Кто они?

– Они охраняют свои имена, как атомные секреты… Но я знаю одно имя – вам хватит за глаза и за уши…

– Кто они?

– Подумайте сами! По крайней мере поймите всю важность того, что я стараюсь втолковать вам. Защищайте, ради Бога, своего «дрозда» всеми способами! Поверьте, что я говорю вам правду… У вас шанс разбогатеть так, что остаток жизни вы сможете прожить не отказывая себе ни в чем. Сможете путешествовать или исчезнуть, может, найдете время заняться своими книгами, а не хлопотать о всей той мерзости, что собралась внизу. Вы верно заметили, что мы оба уже немолоды. Я заработаю на посредничестве весьма приличный процент, а вы станете просто богачом, свободным от забот, от неприятной и грязной работы… Опять-таки, чем вы рискуете? Ведь моим клиентам можно отказать… Здесь нет ловушки. Мои клиенты не хотят встречаться с «дроздом» – они хотят нанять его!

– И как, по-вашему, это можно устроить?

– Найдите себе липовое прикрытие и свяжитесь с американским послом в Лондоне – его имя Эткинсон. Скажите ему, что вы получили конфиденциальные инструкции от «Женщины-Змеи», и спросите, должны ли вы их выполнять.

– Женщина-змея? Что это такое?

– "Медуза"! Они называют себя «Медузой».

* * *

Моррис Панов извинился и выскользнул из машины. Он продирался сквозь толпу посетителей придорожного кафе к туалету. Глазами он обшаривал помещение в поисках телефона-автомата. Как назло ни одного! Единственный паршивый телефон находился в десяти футах от машины, прямо перед глазами платиновой блондинки, чья паранойя была столь же заметна, как ее темные от природы волосы. Он пробормотал, что ему надо бы позвонить на работу, сообщить об аварии и о том, где она произошла, но услышал в ответ поток брани.

– Совсем свихнулся! Посадить на хвост свору полицейских, которые захотят тебя взять! Ни за что на свете, мать твою, лекарь. Из твоей конторы сразу же позвонят легавым, а они моему нежно любящему муженьку – вилы ему в глотку, а потом со всех изгородей в этом округе можно будет снимать клочки моей задницы. Ну уж нет! Он вась-вась со всеми легавыми на дорогах. Он подсказывает им, где можно снять подходящую шлюху.

– У меня нет никаких оснований упоминать вас, и я не стану этого делать. Вы сами говорили, что я могу ему не понравиться.

– Не понравиться… это мягко сказано. Он отрежет твой симпатичный носик. Я не собираюсь рисковать, да и ты не похож на храбреца. Стоит тебе проболтаться об этой аварии – и не успеешь опомниться, как рядом окажется полиция.

– Знаете, вы что-то не то городите.

– Ладно, я буду городить то, что надо. Я заору: «Насилуют!» – и скажу этим водителям, а они вовсе не гомики, что подобрала тебя на дороге два дня назад и с тех пор была твоей сексуальной рабыней. Как это тебе?

– Весьма впечатляет. Могу я, по крайней мере, сходить в туалет?

– Вали. В этих туалетах телефоны пока не додумались устанавливать.

– Правда… Нет, честно, я ничуть не расстроен, просто интересно. Почему же нет? Водители дальних рейсов зарабатывают хорошие деньги, они не позарятся на мелочь.

– Мальчик, ты как с луны свалился. На дорогах всякое случается, и воруют и убивают – схватываешь? Одни люди звонят по телефону, а другим может быть интересно, кто они такие.

– Правда?!

– Ну и дубина… Давай поторапливайся. У нас времени в обрез:

только подзаправиться какой-нибудь дрянью. Вали, а я пока закажу Он поедет по семидесятому, а не по девяносто седьмому. Не сообразит.

– Сообразит что? Что это – семидесятое и девяносто седьмое?

– Да шоссе, идиот! Ты что, не знаешь, что такое шоссе? Ну и тупой же ты, лекарь. Иди облегчись, а потом, может, остановимся в каком-нибудь мотеле и продолжим нашу деловую беседу… А ты получишь аванс.

– Простите?

– Я расплачиваюсь натурой, или это против твоих религиозных убеждений?

– Ну что вы… Я всегда – за.

– О'кей. Поторапливайся!

Итак, Мо Панов направился в туалет. Увы, блондинка оказалась права: телефона там не было! Окошко, которое выходило во двор, было таким маленьким, что через него смогла бы проскользнуть разве что кошка или крыса… Но у него были деньги, – причем большие деньги, а также пять водительских удостоверений, выданные в пяти разных штатах. По лексикону Джейсона Борна, это было оружие, особенно деньги. Мо воспользовался писсуаром, а затем направился к двери; он немного приоткрыл ее, чтобы понаблюдать за блондинкой. Внезапно дверь распахнулась с такой силой, что Панова отбросило к стене.

– Эй, извини, парень! – закричал коренастый мощный детина. Он тряс психиатра за плечи, в то время как Мо ощупывал лицо после удара. – С тобой все о'кей, приятель?

– Надеюсь… Да, конечно.

– Черта с два! У тебя из носа кровь! Иди вот сюда, тут полотенца. Откинь голову, а я плесну тебе на шнобель… Теперь выпрямись и прислонись к стене. Вот так-то лучше… Мы это в момент остановим. – Детина прикладывал мокрое полотенце к лицу Панова и каждые несколько секунд проверял, остановилось ли кровотечение. – Все в порядке, приятель, почти не капает. Только дыши ртом, глубоко дыши, ты меня понял? Головой двигать можешь?

– Благодарю, – пробормотал Панов, придерживая полотенце и удивляясь, что кровотечение можно остановить так быстро. – Премного благодарен.

– Не надо благодарности – ведь это я тебя саданул, – сказал водитель. – Тебе лучше? – спросил он.

– Да, лучше. – И, пренебрегая советом дорогой покойной мамочки, Мо решил воспользоваться моментом и сойти с пути праведного. – Я должен сказать вам – это была моя оплошность.

– Что ты имеешь в виду? – спросил водитель, вытирая руки.

– Честно говоря, я прятался за дверью и наблюдал за женщиной, от которой пытаюсь избавиться… Вы меня понимаете? Детина ухмыльнулся и сказал:

– Чего же не понять? Это история человечества, парень! Они вцепляются в тебя своими коготками и – бам: плачут – ты не знаешь, что тебе делать, визжат – и ты у их ног. Со мной все по-другому… Я женился… Она настоящая европейка, понимаешь? Она не так хорошо говорит по-английски, зато благодарна… Хорошо относится к детям, хорошо относится ко мне, и я до сих пор возбуждаюсь, когда вижу ее. Не то что эти вонючие принцесски, что сидят вон там.

– Необыкновенно интересные, я бы сказал, мудрые соображения, – сказал психиатр.

– Чего?

– Неважно. Я хочу выбраться отсюда так, чтобы она не заметила. У меня есть немного денег…

– Оставь их себе… Где она?

Они подошли к двери, и Панов приоткрыл ее на несколько дюймов.

– Вон там… Видите блондинку, которая поглядывает в эту сторону? Она уже нервничает…

– Ну и дела, – перебил его водитель. – Да это же жена Бронка! Она явно сбилась с курса…

– С курса? Бронк?!

– Он работает на трассах, которые идут на восток. Что, черт подери, она-то здесь делает?

– Думаю, она старается не попасть ему под горячую руку.

– Ага, – согласился детина. – Я слышал, что она путалась с кем попало и даже денег не брала.

– Вы ее знаете?

– Кто же ее не знает, черт побери! Я был у них пару раз на пикнике. Он такой соус готовит – пальчики оближешь.

– Мне надо выбраться отсюда. Я уже говорил, что у меня есть немного денег…

– Ну, говорил… Обсудим это позже.

– Где?

– В моем грузовике. Видишь красный полуприцеп с белыми полосами, как на флаге? Обойди вокруг него и встань, чтобы тебя не было видно.

– Она заметит, как я выхожу из туалета.

– Не бойся… Я пойду к ней и сообщу ей радостную новость. Скажу, что нам по рации все уши прожужжали, что Бронк едет на юг в сторону Каролины… по крайней мере, что я так слышал.

– Как я смогу отблагодарить вас?

– Наверное, частью тех денег, о которых ты все время говоришь? Не бойся, много не возьму. Бронк – скотина, а я, как-никак, христианин, в церковь хожу.

Детина распахнул дверь, снова едва не отбросив Панова к стене. Мо наблюдал за тем, как его новый знакомый подошел к красной машине, протянул руки, чтобы обнять старую знакомую, что-то затараторил; женщина сверлила его взглядом. Панов выскочил из туалета, побежал к грузовику с белыми полосами. Спрятавшись за кабиной, он стал ждать.

Из своего укрытия Панов увидел жену Бронка, которая резко откинулась назад, при этом ее платиновые волосы причудливо колыхались из стороны в сторону. Через мгновение взревел двигатель, и машина рванула на север. Мо проводил ее долгим взглядом…

– Как дела, приятель? Куда ты, черт подери, подевался? – сказал детина без имени, который не только чудесным образом остановил кровотечение Панову, но и спас от сумасшедшей женщины, психопатия которой коренилась в глубоком чувстве вины и стремлении отомстить.

«Возьми себя в руки», – мысленно приказал себе Панов, а вслух произнес:

– Я здесь, приятель!

Через тридцать пять минут они добрались до какого-то неизвестного городка, и водитель притормозил возле магазина у шоссе.

– Здесь есть телефон, приятель. Счастливо тебе.

– Вы уверены? – спросил Мо. – Насчет денег?

– Уверен, – ответил детина. – Двести долларов более чем достаточно. Буду считать, что я их заработал. Большие деньги развращают, верно? Мне предлагали в пятьдесят раз больше, чтобы я возил всякую дрянь… И знаешь, что я ответил?

– Что же вы ответили?

– Я их послал куда подальше: пусть сыплют свою отраву против ветра… Чтобы их всех ослепило!

– Ты парень что надо… – сказал Панов, спускаясь на тротуар.

– У меня есть кое-какие должки. – Дверца грузовика захлопнулась, огромная машина устремилась вперед, а Мо направился к телефону-автомату.

– Где ты, черт побери?! – кричал находившийся в Вирджинии Алекс Конклин.

– Не знаю!!! – ответил Панов. – Все это смахивает на развитие определенных фрейдистских комплексов: этого не должно было быть, но это случилось со мной. Они накачали меня наркотиками, Алекс!

– Успокойся. Мы так и предполагали. Нам надо знать, где ты сейчас… Не забывай, что твои похитители тоже ищут тебя.

– Хорошо, хорошо… Минуточку! Напротив меня – аптека, над ней вывеска: «Самая лучшая в битве при Форде»… Это тебе что-нибудь говорит?

В телефонной трубке раздался вздох.

– Да, говорит… И, если бы ты был хоть в какой-то степени знаком с историей Гражданской войны, ты бы тоже знал, что это такое.

– Что, черт подери, это значит?

– Топай к месту битвы при Форд Блаф. Это национальный мемориал, повсюду должны быть указатели. Через полчаса будет вертолет, а ты постарайся успокоиться и ни с кем не заговаривай!

– Ты хоть понимаешь, как ты разговариваешь со мной? Я ведь был объектом враждебных…

– Ладно, топай!!!

* * *

Войдя в холл гостиницы «Пон-Рояль», Борн сразу же направился к ночному портье, сунул ему в лапу пятисотфранковую купюру.

– Моя фамилия Симон, – сказал он улыбаясь. – Я некоторое время отсутствовал. Может, были какие-нибудь сообщения для меня?

– Не было, мсье Симон, – последовал тихий ответ, – но снаружи вас поджидают два человека: один – на улице Монталамбер, второй – напротив, на улице Бак.

Джейсон дал портье тысячефранковую купюру и сказал:

– Я хорошо плачу за острое зрение… продолжайте в том же духе.

– Разумеется, мсье.

Поднявшись в лифте с медной решеткой на свой этаж, Борн вошел в номер. В комнате все было на своих местах, за исключением постели, которую перестелила горничная. О Боже, как мне нужен отдых… Я не могу больше выдерживать этот темп: не хватает дыхания и сил. А ведь они необходимы мне сейчас как никогда. О Боже, как я хочу спать… Нет. Мари. Бернардин. Он подошел к телефону и по памяти набрал номер.

– Простите, что я опоздал, – сказал он.

– На четыре часа, мой друг… Что-нибудь случилось?

– Позже. Какие новости о Мари?

– Никаких. Абсолютно никаких. Ее нет в списках пассажиров ни одного международного рейса. Я проверил рейсы из Лондона, Лиссабона, Стокгольма и Амстердама – и ничего. Мари Элиза Сен-Жак-Уэбб, следующая в Париж, нигде не зарегистрирована.

– Должна быть. Вряд ли Мари передумает – на нее это не похоже. К тому же она не знает, как обмануть иммиграционную службу.