Текст книги "Ультиматум Борна (пер. П. В. Рубцов)"

– О Боже!

– И когда он узнает, что ты живешь – не тужишь в Бостоне, то уж постарается исправить свою ошибку.

– Господи!!!

– Спокойно, есть выход, Дэнди-бой. Нам надо встретиться и побеседовать кое о чем. Кстати, по чистой случайности я сейчас нахожусь в тех же самых апартаментах в «Рице», где когда-то ты принимал Меня. Номер «Три-Си» – надо подняться на лифте. Жду тебя через Полчаса, и помни, что я не терплю опаздывающих клиентов, потому что я очень занятой человек. И еще: мой гонорар составляет двадцать тысяч долларов в час, поэтому захвати деньги, Рэнди. Да побольше. Не Чек, а наличные.

Кажется, все в порядке, подумал Боры, изучая свое отражение в зеркале. Он потратил три часа, готовясь к поездке в Аржантей – в кафе «Le Coeur du Soldat», которое служило явкой для «дрозда», для Карлоса-Шакала. Хамелеон выглядел именно так, как было принято в подобных заведениях. Нужную одежду он нашел на Монмартре во второразрядных магазинчиках, торгующих подержанными товарами: он купил там потертые брюки и рубашку со складов французской армии, а также выцветшую нашивку, свидетельствующую о ранении, полученном в бою. С внешним видом было несколько сложнее: пришлось покрасить волосы и брови в рыжий цвет, не бриться и наложить повязку на правое колено, чтобы прихрамывать при ходьбе. Грязная, нечесаная рыжая шевелюра – то что надо для его нового местожительства, дешевого отеля на Монпарнасе, где настороженный консьерж старался как можно меньше общаться с постояльцами.

Повязка на шее теперь скорее раздражала, чем сковывала движения: либо он привык к ней, либо процесс заживления делал свое таинственное дело. Скованность движений при его теперешней внешности была скорее достоинством, чем недостатком. Этого озлобленного ветерана, одного из списанных за негодностью сыновей Франции, надо было хорошенько завести, чтобы лишить равновесия. Джейсон сунул пистолет Бернардина в карман брюк, проверил, на месте ли деньги, ключи от машины и охотничий нож (его он купил в спортивном магазине) и прохромал к дверям маленькой грязной комнатки. Его цель: бульвар Капуцинов и неприметный «пежо» в подземном гараже – лишь бы с ним было все в порядке…

Выйдя из отеля, он зашагал к стоянке такси. В этом районе Монпарнаса такси были не в моде… На углу у газетного киоска царило странное оживление. Люди громко переговаривались, энергично жестикулируя и размахивая газетами; в репликах прорывался страх и гнев. Инстинктивно Борн ускорил шаги; кинув несколько монет на прилавок киоска, он схватил газету.

Пробежав заголовки, он почувствовал, как перехватило дыхание; он изо всех сил старался подавить охватившую его ярость. Тигартен убит! Джейсон Борн – убийца! Джейсон Борн! Сумасшествие, безумие! Что случилось?! Неужели воскресли Гонконг и Макао?! Может, он теряет остатки разума? Это – кошмар, ставший реальностью и воплотивший его сумасшедшие сны… Он выбрался из толпы, шатаясь прошел по тротуару и прислонился к стене какого-то дома; ему не хватало дыхания, шею пронизывала острая боль, он лихорадочно пытался собраться с мыслями. Алекс! Телефон!!!

– Что случилось?! – заорал он в трубку.

– Сбавь обороты, – не повышая голоса отозвался Конклин. – Слушай внимательно: прежде всего, где ты сейчас? Бернардин заберет тебя. Он все уладит и устроит тебя на рейс «Конкорда» в Нью-Йорк.

– Подожди минуту, минуту подожди!.. Это работа Шакала?

– Нам известно, что это контракт, заключенный экстремистской ветвью «Джихада» из Бейрута: они взяли на себя ответственность за это убийство. Кто настоящий убийца, сейчас не имеет значения. Сначала я не поверил этой версии – после Десоула и Армбрустера, сам понимаешь, в это трудно поверить, – но потом кое-что стало проясняться. Тигартен всегда выступал за то, чтобы послать войска НАТО в Ливан, где, по его мнению, надо было стереть с лица земли все подозрительные палестинские группы. Ему и раньше угрожали, вот только его связь с «Медузой» – это чертовски подозрительное совпадение. Но если быть кратким: разумеется, это работа Шакала.

– И эта сволочь повесила убийство на меня!

– Он – мастер блефовать, в этом ему не откажешь. Ты охотишься за ним, и он подкидывает в прессу ложную информацию, чтобы стреножить тебя и заставить остаться в Париже.

– Тогда мы вывернем все наизнанку!!!

– О чем ты, черт побери? Ты должен скрыться!

– Ну уж нет. Пусть он думает, что я бегу, прячусь, скрываюсь, а я заберусь прямо в его логово.

– Ты с ума сошел! Надо выбираться, пока мы в состоянии помочь тебе!

– Нет, я остаюсь. Во-первых, Шакал думает, что именно так я и поступлю, чтобы добраться до него, а кроме того, как ты выражаешься, он меня стреножил. Он рассчитывает, что я запаникую, как это бывало, и начну делать глупые ходы – как Бог свят, на острове Спокойствия ошибок хватало – и его старики без труда выследят меня, если будут искать в нужных местах. Боже правый, как же он все просчитал! Теперь надо тряхнуть этого ублюдка, чтобы он сам начал делать ошибки. Я знаю его как облупленного, Алекс. Знаю ход его мыслей… Я продолжаю идти тем же курсом, оставаться долго в безопасной берлоге не для меня.

– Берлоге? Что за берлога?!

– Это всего лишь метафора… Я был близок к цели еще до известия о смерти Тигартена… Со мной все о'кей.

– Ничего не о'кей, упрямый осел! Тебе надо сматываться!

– Прости, Алекс, но я почти у цели… Я продолжаю охоту.

– Ладно, может, мне удастся сейчас сдвинуть тебя с места… Пару часов назад я разговаривал с Мари. Догадываешься о чем? Ты, стареющий неандерталец! Она летит в Париж. Она решила разыскать тебя.

– Это безумие!!!

– Я пытался втолковать ей это, но она не пожелала и слушать. Она сказала, что ей известны все места, где вы скрывались тринадцать лет назад, что, мол, ты опять ими воспользуешься.

– Точно! Уже пользовался. Несколькими… Но все равно это безумие!!!

– Это ты ей скажи, а не мне.

– Как связаться с «Транквилити»? Я не хотел звонить ей: по правде говоря, я чертовски старался выбросить все мысли о них из головы…

– Это – первая разумная мысль, которую я от тебя услышал. Записывай номер. – Конклин продиктовал код и номер телефона, после чего Борн повесил трубку.

Стараясь преодолеть лихорадочное возбуждение, Джейсон провел нудные переговоры с телефонисткой: назвал код, номера телефона и кредитной карточки. Всю эту процедуру сопровождали гудки и заикающиеся переспрашивания, но в конце концов его соединили с карибским островом, и, преодолев последнюю преграду в виде какого-то идиота дежурного в «Транквилити Инн», он услышал наконец голос своего шурина.

– Позови Мари! – сказал Борн.

– Дэвид?!

– Да… Дэвид. Давай Мари.

– Она уехала. Уехала час назад.

– Ку-у-да?!

– Она не доложила. Собиралась вылететь чартерным рейсом из Блэкберна, но не сказала куда. Международные аэропорты только на Антигуа и Мартинике, но она вполне могла полететь и на Сен-Мартин или даже в Пуэрто-Рико. Она ведь собралась в Париж…

– И ты не мог ее остановить?!

– Я пытался, Дэвид. Черт подери, я пытался…

– Надо было ее запереть. Это тебе не пришло в голову?

– Мари?!

– Ладно, хватит… Сюда она доберется только к завтрашнему утру.

– Слышал новость? – закричал Сен-Жак. – Убит Тигартен. Пишут, что это дело рук Джейсона…

– Заткнись, – оборвал Борн. Повесив трубку, он вышел из телефонной будки и зашагал по улице, стараясь хоть как-то собраться с мыслями.

* * *

Питер Холланд, директор ЦРУ, вскочил со стула, выпрямился во весь рост и заорал на сидевшего перед ним человека:

– Как это – ничего не делать? Ты что, совсем обезумел?!

– А ты был в своем уме, когда выдал заявление о совместной англо-американской операции в Гонконге?

– Черт побери, это ведь чистая правда!

– Есть и другая правда, например, когда все отрицается, если это выгодно ЦРУ.

– Дерьмо!! Чертовы политики!

– Я бы не стал так кипятиться, мистер Чингисхан. Мне доводилось слышать о людях, готовых умереть, но не предать ту правду, которую им приказали отстаивать… Все это чушь, Питер.

Доведенный до белого каления Холланд тяжело опустился на стул.

– Мне действительно здесь не место…

– Может, и так, но погоди еще немного. Может, и ты обваляешься в дерьме, как все мы, – это случается, поверь мне.

Директор ЦРУ откинулся на спинку стула и глухо сказал:

– Я запачкан больше вас всех вместе взятых, Алекс. Я до сих пор просыпаюсь от ужаса и вижу лица парней, которым я вспарываю животы. Они смотрят на меня, смотрят, пока я приканчиваю их… Я прекрасно понимаю, что они ни при чем и ни в чем не виноваты.

– Там не было выбора: либо ты их, либо они – тебя. Эти парни пустили бы тебе пулю в лоб, если бы могли.

– Да, это так. – Директор ЦРУ резко наклонился вперед и уставился на Конклина. – Кажется, мы отвлеклись?

– Считай это вариацией на тему…

– К черту это дерьмо собачье…

– Это просто музыкальный термин. Я люблю музыку.

– Тогда давай вернемся к главной теме симфонии, Алекс. Я тоже люблю музыку.

– Согласен. Борн исчез. Последний раз он сообщил мне, что нашел логово Шакала, – это его слова. Он не сказал, где это логово, и только Богу известно, когда он снова позвонит.

– Я послал нашего человека из посольства в «Пон-Рояль» поспрашивать о Симоне. Похоже, что Борн сказал правду: Симон зарегистрировался в отеле, ушел и больше не возвращался. Так где же он?

– Где-то за пределами видимости… У Бернардина на этот счет была идея, но все кончилось пшиком. Старик решил, что сможет подобраться к Борну, если сообщит полиции номерной знак арендованного «пежо». Но Борн не взял его из гаража, и мы оба полагаем, что и не возьмет. Он теперь не доверяет никому – даже мне. Если вспомнить его биографию, то для этого есть все основания.

Холланд подозрительно взглянул на собеседника.

– А ты не врешь мне, Конклин?

– Зачем мне врать в такой момент – да еще о моем друге?

– Это не ответ, а вопрос.

– Нет. Я не вру. Мне неизвестно, где он находится.

– Итак, ты полагаешь, что не надо ничего предпринимать.

– Да. Мы ничего и не можем сделать. Рано или поздно он позвонит мне.

– В таком случае, может, у тебя есть соображения по поводу того, скажут в сенатском следственном комитете, когда через пару недель или месяцев все это взорвется? Мы тайно посылаем человека, известного под именем «Джейсон Борн», в Париж, который столь же близок к Брюсселю, как Нью-Йорк к Чикаго…

– По-моему, даже ближе.

– Благодарю, для меня очень важно это уточнение… Верховный главнокомандующий войск НАТО в Европе убит, упомянутый Джейсон Борн берет ответственность на себя, а мы не говорим никому ни полслова! Боже, кончится тем, что я буду чистить гальюны на каком-нибудь паршивом буксире!

– Но Борн не убивал Тигартена!

– Это знаем ты и я. Но если полистать его досье, то там есть краткое упоминание о душевной болезни, которое всплывет, едва следователь потребует материалы, касающиеся Борна.

– Это была амнезия, не имеющая ничего общего с комплексом насилия.

– Черта с два, дело обстоит гораздо хуже: человек не помнит, что он делал.

– Мне плевать, помнит он или не помнит… В этом эпизоде что-то нечисто. Чутье подсказывает мне, что убийство Тигартена каким-то образом связано с «Медузой». Где-то что-то замкнуло, информация была перехвачена, в игру ввели чертову дюжину отвлекающих ходов…

– Мне казалось, что я говорю и понимаю по-английски так же хорошо, как и ты, – сказал Холланд, – но сейчас я не улавливаю ход твоих мыслей.

– Тут и улавливать нечего: никакой арифметики, никакой алгебры. У меня нет фактов… Но «Медуза» как-то с этим связана.

– В случае, если бы ты дал показания под присягой, я смог бы привлечь к суду Бартона, председателя Комитета начальников штабов, и, конечно, Аткинсона из Лондона.

– Оставь их в покое. Установи за ними слежку, но не топи их шлюпки, адмирал. Как и в случае с «уходом» Суэйна, мухи рано или поздно слетятся на мед…

– И что ты предлагаешь?

– То, что сказал, когда вошел сюда. Ничего не предпринимать: в этой игре надо уметь ждать. – Неожиданно Алекс со всего размаху стукнул тростью по столу. – Черт меня возьми со всеми потрохами, но это – «Медуза». Иначе быть не может!

* * *

Плешивый старик с изможденным лицом с трудом поднялся со скамьи в церкви Святого Причастия, расположенной в Нёйи-сюр-Сен, предместье Парижа. Он направился ко второй исповедальне слева от притвора. Откинув черную шторку, он вошел внутрь и тяжело опустился на колени перед черной деревянной решеткой.

– Ангелюс Домини, сын Божий, – раздался голос. – Ты хорошо себя чувствуешь?

– Значительно лучше благодаря вашей щедрости, монсеньер.

– И слава Богу! Чем ты порадуешь меня сегодня? Что там в Андерлехте? Что может сообщить солдат моей верной армии?

– Мы рассредоточились по всей округе и работали не покладая рук последние восемь часов, монсеньер. Мы установили, что из Штатов прилетели два американца и сняли комнату в семейном пансионе, расположенном через улицу от того кафе. Они выехали буквально через несколько минут после взрыва.

– Я знаю. Это был заряд взрывчатки с радиодетонатором!

– По всей видимости, монсеньер. Больше ничего не удалось узнать.

– Но почему все-таки? Почему?

– Увы, нам не дано проникнуть в людские помыслы, монсеньер.

* * *

На берегу Атлантического океана, в роскошной квартире на Бруклин-Хайтс, сквозь окна которой сверкали огни с набережной Ист-Ривер и Бруклинского моста, развалившись на мягком диване с бокалом «Перрье» в руке, отдыхал саро supremo. Он был в обществе своего юного друга, который сидел в кресле напротив, попивая джин с тоником. Молодой человек был строен, темноволос и, что называется, хорош собой.

– Понимаешь, Фрэнки, я не просто умен, я – великолепен, ты понимаешь, о чем я? Я выигрываю на нюансах, то есть на намеках, которые могут быть важными, а могут и не быть: я воссоздаю полную картину жизни. Слушаю разглагольствования всяких дуралеев, а потом складываю четыре и четыре и вместо восьми получаю двенадцать. Бинго! Вот в чем секрет. Есть один кот, который называет себя Борном, ублюдок, вообразивший себя потрясающим бандитом, а на самом деле – всего лишь грязный подонок и приманка в охоте на кого-то другого. Но это фрукт, который нам нужен, понимаешь? Далее, этот пархатый лекарь выкладывает под действием всякой дряни все, что мне нужно: мол, у этого Борна всего половина головы и часто он не помнит, кто он такой, а возможно, и что делал. Понимаешь?

– Потрясающе, Лу.

– Этот самый Борн сидит во Франции, в Париже, всего в двух шагах от действительно крупной рыбы – придурка генерала, которого тихие парни с берегов Потомака хотят ликвидировать, как и двух болванов, которых уже убрали.

– Я capisce[74]74
  Понимаю (ит.).


[Закрыть], Лу. Ты потрясающе умный.

– Ты ни черта не понимаешь, zabaglione[75]75
  Жеребчик (ит.).


[Закрыть]. Может, я сам с собой разговариваю, а почему бы и нет?.. Итак, я получаю свои двенадцать и думаю: дай-ка я брошу кости вдогонку, понимаешь?

– Понимаю, Лу.

– Нам надо было убрать этого болвана генерала, потому что он мешал тем парням, которым нужны мы, верно?

– Совершенно верно, Лу. Он им ме… он ме…

– Не трудись, zabaglione. Вот я и говорю сам себе, давай-ка отправим его на небеса и скажем, что это дело рук Борна, ухватил?

– Да, Лу. Ты действительно страшно умный.

– Мы избавились от помехи и подставили этого типа, этого Джей-сона Борна, у которого не все дома, верно? Если уж мы не достанем его и с ним не расквитается Шакал, тогда до него доберется федеральная служба, правильно я думаю?

– Эй, это здорово, Лу. Я хочу сказать, что я тебя страшно уважаю.

– К черту уважение, bello ragazzo[76]76
  Красивый мальчик (ит.).


[Закрыть]. В этом доме действуют другие правила. Иди-ка сюда, я тебя приласкаю.

Молодой человек послушно двинулся к дивану.

* * *

Мари сидела в хвостовом салоне самолета и прихлебывала кофе, стараясь припомнить все те места, где они прятались тринадцать лет назад. Маленькие кафе на Монпарнасе, дешевые отели и еще какой-то где-то в десяти милях под Парижем… Была гостиница с балконом в Аржантей, где Дэвид-Джейсон впервые признался ей в любви, но сказал, что не может остаться с ней, потому что он ее слишком любит. Проклятый осел! Еще было Сакре-Кёр, где Джейсон-Дэвид встретил человека, который сообщил им что-то важное. Но что он сообщил и кто был тот человек – она не знала.

– Дамы и господа, – раздался голос по радио. – Je suis votre capitaine. Bienvenu[77]77
  Я – ваш капитан. Добро пожаловать (фр.).


[Закрыть]. – Пилот говорил по-французски, а потом кто-то из его экипажа повторял информацию по-английски, немецки, итальянски и, наконец, по-японски. – Желаем вам приятного полета. Примерное время полета – семь часов четырнадцать минут. Посадка точно по расписанию в шесть часов утра по парижскому времени.

За бортом самолета лунный свет омывал океан. Мари Сен-Жак-Уэбб посмотрела в иллюминатор. Она долетела до Сан-Хауна в Пуэрто-Рико и взяла билет на ночной рейс до Марселя, где французская иммиграционная служба представляла собой чудовищную неразбериху и работала небрежно. По крайней мере, так было тринадцать лет назад. Потом внутренним рейсом она доберется до Парижа и найдет его. Так же, как и тринадцать лет назад, она обязательно найдет его. Она должна! Так же как и тринадцать лет назад, если этого не сделать, человек, которого она любит, погибнет.

Глава 21

Моррис Панов в оцепенении сидел в кресле у окна. Он видел луг перед какой-то фермой, как ему казалось, где-то в Мэриленде. Он находился в маленькой комнате на втором этаже здания. На нем был халат, похожий на больничный, боль в правой руке подтверждала мрачные предположения психиатра. Его накачивали наркотиками до совершенно бессознательного состояния, он оказался во власти людей, использующих такие методы. Он понимал, что стал жертвой насилия, из его разума при помощи химических препаратов извлекли самые сокровенные мысли и тайны…

Пагубные последствия этого невозможно было предсказать – это он понимал; единственное, чего он не понимал, так это почему он до сих пор жив. Надо признать, что к нему относятся очень бережно. Охранник в дурацкой черной маске был очень вежлив, а еды было много и вполне приличного качества. Казалось, что главная задача его похитителей – восстановить его физические силы, ослабленные действием наркотиков, и дать ему возможность чувствовать себя как можно более комфортно в исключительно неблагоприятных условиях. Почему?!

Дверь отворилась, и в комнату вошел охранник в полумаске. Это был коренастый плотный мужчина – Панову показалось, что он уроженец северо-восточной части Соединенных Штатов или Чикаго. В иной ситуации вид охранника мог показаться даже смешным: голова явно была слишком велика для идиотской полумаски а ля «одинокий странник», которая не могла помешать опознанию человека, скрывавшегося под ней. Но сейчас в нем не было ничего смешного, наоборот, даже что-то угрожающее. Он держал одежду психиатра.

– Док, вам надо переодеться. Здесь все в порядке: вычищено и выглажено вплоть до трусов.

– У вас что здесь – прачечная и химчистка?

– Да нет. Мы отвозим одежду… Черт побери, док, вам не удастся меня провести! – Охранник ухмыльнулся, оскалив желтоватые зубы. – Ну ловкач… Думаете, я скажу, где мы находимся?

– Мне просто интересно…

– Да, конечно. Как и моему племяннику, которому всегда «просто интересно»… Особенно когда мне неохота отвечать на его дурацкие вопросы типа: «Дядя, как это тебе удалось заплатить за мое обучение?» Он учится на доктора… что вы на это скажете?

– Скажу, что брат его матери – весьма щедрый человек.

– Да что там… Ладно, док, одевайтесь. Мы отправляемся на прогулку. – Охранник протянул Панову одежду.

– Полагаю, излишне спрашивать о маршруте, – сказал Панов.

– Да уж…

– Мой интерес понятен, а вот то, что ваш племянник не обратил внимания на симптом, который мне кажется тревожным… – Мо натягивал брюки.

– О чем это вы?

– Так, ни о чем, – ответил Панов, застегивая рубашку и присаживаясь, чтобы надеть носки. – Когда вы в последний раз виделись с племянником?

– Недели две назад. Подкинул немного деньжат, чтобы прикрыть его страховку. Черт, эти одинокие матери прямо все соки из тебя вытянут!.. А в чем дело, док?

– Мне просто интересно, говорил он вам что-нибудь или нет.

– О чем говорил?

– О ваших зубах. – Мо зашнуровал ботинки. – Посмотрите в зеркало.

Саро subordinato[78]78
  Одна из младших должностей в итальянской мафии.


[Закрыть] подошел к зеркалу.

– Ну и что?!

– Посмотрите: на зубах желтоватый налет, бледные десны, а ведь они должны быть розовыми…

– Ну и что? У меня всегда так было…

– Может, и ничего, но ваш племянник должен был заметить это.

– Что заметить-то, скажите наконец толком?!

– Оральную амелобластому! Возможно…

– А что это такое, черт возьми? Я не слишком хорошо чищу зубы и не люблю дантистов. Они все садисты!

– Вы имеете в виду, что давно не посещали дантиста и отоларинголога?

– Ну? – Охранник вновь широко раскрыл перед зеркалом рот.

– Тогда понятно, почему ваш племянник не сказал вам ничего.

– Что понятно?

– Ваш племянник, вероятно, полагает, что вы регулярно проверяетесь у дантиста, вот, мол, пусть он вам и объяснит. – Зашнуровав ботинки, Панов встал.

– Я ничего не понимаю.

– Ну, он благодарен вам за все, ценит вашу щедрость… Я могу понять, почему он не решается сообщить вам об этом.

– Сообщить о чем?! – Охранник отпрянул от зеркала.

– Может, я и ошибаюсь, но вам действительно надо показаться периодантисту. – Панов надел пиджак. – Я готов, – заявил он. – Что дальше?

Охранник, стараясь заглянуть в зеркало и морща лоб, вытащил из кармана большой черный платок.

– Извините, док, я должен завязать вам глаза.

– Чтобы пустить мне пулю в висок, когда я не буду ожидать ничего подобного?

– Нет, док. В отношении вас никаких пиф-паф не будет. Вы слишком ценная фигура!

* * *

– Ценная фигура? – словно эхо прозвучало в гостиной на Бруклин-Хайтс. – Не то слово, он как золотой самородок… Этот еврей трудился над головами самых крупных шишек в Вашингтоне. То, что он знает, наверное, стоит целого Детройта, – сказал саро supremo.

– Вам никогда не завладеть этими знаниями, Луис, – произнес привлекательный мужчина средних лет, одетый в дорогой шерстяной костюм. Он сидел напротив хозяина дома. – Вам не удастся его расколоть.

– Посмотрим, посмотрим… Мы уже работаем над этим, мистер Парк-авеню, Манхэттен. Смеха ради предположим, что мы добрались до информации… Сколько она стоит, по-вашему?

Гость позволил себе тонкую усмешку.

– Детройт? – переспросил он.

– Va bene![79]79
  Хорошо (ит.).


[Закрыть] Вы мне нравитесь, у вас есть чувство юмора. – Мафиози опять стал серьезен. – Пять миллионов по-прежнему в силе в отношении этого Борна-Уэбба, верно?

– С одним уточнением.

– Не люблю уточнений, мистер юрист. Мне они совсем не нравятся.

– Мы можем обратиться к кому-нибудь другому. В этом городе есть и другие люди…

– Послушайте, я сейчас вам кое-что объясню, синьор адвокат. Я не преувеличиваю, только мы – мы, и больше никто – занимаемся такими делами. Мы не вмешиваемся в операции других «семей», понимаете, что я имею в виду? Наши старейшины пришли к выводу, что убийства – это сугубо личное дело, а вмешиваться в дела других – только кровь себе портить.

– Может, вы все же выслушаете мое условие? Не думаю, что вы станете возражать.

– Выстреливайте!

– Меня бы устроило другое слово.

– Ну тогда – продолжайте…

– Премия в два миллиона долларов, если в условия контракта будут включены жена Уэбба и его дружок Конклин.

– Заметано, мистер Парк-авеню, Манхэттен.

– О'кей. А теперь вернемся к остальным делам.

– Я бы хотел поговорить об этом еврее.

– Дойдет и до него черед…

– Нет! Давайте теперь.

– Хватит командовать! – вспылил адвокат одной из самых престижных юридических компаний Уолл-Стрит. – Послушай, итальяшка, не такая ты важная птица, чтобы позволять себе…

– Эй, farabutto![80]80
  Мошенник! (ит.)


[Закрыть] Co мной так не разговаривают!

– Я буду говорить с тобой так, как мне нравится… Выглядишь ты, конечно, как настоящий мужик. И это твой плюс. – Юрист спокойно положил ногу на ногу. – Но внутри-то у тебя все по-другому, а? Нежное сердце, а может, точнее, крепкая поясница… Для смазливых мальчишек?

– Silenzio![81]81
  Молчание! (ит.)


[Закрыть] – Итальянец подскочил на диване.

– У меня нет ни малейшего желания болтать об этом. Но мне кажется, что в «Коза ностре» не так уж обожают голубых… А ты как думаешь?

– Ах ты, сукин сын!

– Знаешь, Луис, когда я в молодости служил в Сайгоне армейским юристом, мне пришлось защищать одного лейтенанта, которого застукали с вьетнамским мальчишкой. При помощи юридических уверток и двусмысленных положений в воинском уставе в отношении гражданских лиц мне удалось спасти его, но само собой, он вынужден был уйти в отставку. К сожалению, пожить ему так и не удалось: через два часа после объявления приговора он застрелился. Видишь ли, он оказался в положении изгоя, был опозорен в глазах своего окружения и не смог выдержать этого.

– Довольно, вернемся к вашему делу, – хриплым голосом предложил саро supremo.

– О'кей… Первое: на столике в прихожей я оставил конверт. В нем – плата за трагическое происшествие с Армбрустером в Джорджтауне и не менее трагический случай с Тигартеном в Брюсселе.

– От этого жида доктора, – перебил его мафиози, – мы знаем, что остались еще двое: посол в Лондоне и адмирал, который возглавляет Объединенный комитет начальников штабов. Не хотите приплюсовать их к премии?

– Может быть, попозже, Луис, но не сейчас. Они оба знают очень мало, им ничего не известно о финансовых операциях. Бартон думает, что мы что-то вроде ультраконсервативного ветеранского лобби, возникшего после вьетнамского позора; для него это – правовая граница, за которую он ни в коем случае не перейдет, – его можно понять: сильные патриотические чувства и все такое. Эткинсон просто богатый дилетант; он делает то, что ему говорят, но не знает ни зачем, ни для кого. Он сделает все, что угодно, лишь бы удержаться при Сент-Джеймском дворе; связь он поддерживал только с Тигартеном… Кон-клин наткнулся на золотую жилу, когда он вышел на Суэйна, Армбрустера, Тигартена и, само собой, Десоула, но эти двое – всего лишь витрина, хотя и вполне респектабельная. Я даже удивляюсь, как они вообще попали в эту компанию.

– Когда это выяснится, я сообщу вам об этом бесплатно.

– Да? – Адвокат приподнял бровь.

– Это дело времени. Что у вас еще?

– Две вещи – обе очень важные. Первая – это совет! Я дарю его вам. Избавьтесь от своего нынешнего дружка. Он ходит в такие места, где ему не следует бывать, и швыряется деньгами, как дешевка. Мне сообщили, что он хватается своими связями в высоких сферах. Нам неизвестно, о чем еще он болтает, знает ли он что-то или дошел своим умом, но это нас беспокоит. Мне кажется, это должно беспокоить и вас.

– Il prostitute![82]82
  Проститутка! (ит.)


[Закрыть] – прорычал Луис, стукнув кулаком по дивану. – Il pinguino![83]83
  Пингвин! (ит.)


[Закрыть] Считайте, что он уже труп.

– Расцениваю вашу реакцию как благодарность. Второе дело более важное, во всяком случае для нас. Я имею в виду эпизод с Суэйном. В его доме был дневник, который наш человек в Манассасе не смог найти. Дневник стоял на полке, у него был такой же переплет, как у остальных книг в этом ряду. Человек, который взял его, хорошо знал, что берет.

– И что требуется?

– Садовник был вашим человеком. Его внедрили туда, чтобы он выполнил задание, и ему сообщили только один номер для связи, который был безопасен, а именно: номер телефона Десоула.

– Дальше?

– Для того чтобы выполнить задание – обеспечить достоверность самоубийства, он должен был изучить привычки Суэйна. Вы говорили мне об этом с тошнотворными подробностями, когда требовали свой умопомрачительный гонорар. Не так уж трудно представить себе: ваш человек подглядывает за Суэйном в его кабинете и видит, что генерал постоянно берет с полки одну и ту же книгу, что-то записывает в нее и ставит на место. Это должно было заинтересовать его: вероятно, книга представляет определенную ценность. Почему бы ее не взять? Я бы наверняка взял, вы бы тоже. Так где дневник?

Мафиози медленно поднялся и с угрозой произнес:

– Послушай, адвокат, ты много чего напридумывал, чтобы сделать такой вывод… Но у нас нет этой книги, и я объясню тебе почему! Если бы у меня было хоть что-то записанное на бумаге, при помощи чего я смог бы поджарить твою задницу, я швырнул бы дневник прямо сейчас тебе в лицо, capisce?

– Твои слова не лишены логики, – заявил холеный адвокат, положив ногу на ногу, между тем как возмущенный Луис уселся на диван. – Фланнаган, – прибавил правовед с Уолл-Стрит. – Да… разумеется, это Фланнаган. Он и его сука-парикмахерша должны были чем-то подстраховать себя… Это на них похоже, и у меня словно камень с души свалился. Но они не смогут воспользоваться дневником не засветившись. Примите мои извинения, Луис.

– Теперь у вас все?

– Кажется, да.

– Тогда возвращаюсь к жиду психиатру.

– А что с ним такое?

– Как я уже говорил, он дорогого стоит.

– Без начинки, по-моему, его цена – сущая безделица.

– Как бы не так, – отпарировал Луис. – Я говорил Армбрустеру до того, как он сам стал для вас помехой, что и у нас есть доктора. Специалисты в своем деле, и среди них такие, которые изучают реакции двигательных нервов и «форсируемых ментальных реакций при условии внешнего управления», – это я специально заучил. Эффект – как от выстрела в голову, только без всякой там крови.

– Думаю, в этом что-то есть.

– Можете поставить в заклад свой загородный дом. Мы переводим этого еврея в одно местечко в Пенсильвании… Что-то типа санатория, где лечат от алкоголизма и вправляют мозги только самым богатым… Вы понимаете, о чем я?

– Думаю, понимаю. Великолепное медицинское оборудование, вышколенный персонал, прекрасные специалисты, территория охраняется…

– Ну, ясно, понимаете. Много вашего брата прошло через это заведение…

– Продолжайте, – прервал его адвокат, взглянув на золотой «Ролекс». – У меня не так уж много времени.

– Спокойно. По мнению моих специалистов – я нарочно использую слово «мои», если вы следите за моими словами, – скажем, дней через пять пациент будет «так накачан, что на Луну взлетит»… Это их выражение, а не мое, Бог знает, почему они так говорят. В промежутке между сеансами ему предоставляется великолепный уход. Вводят всякие нейтрализаторы и что там еще, обеспечивают соответствующие физические нагрузки, хороший сон и все такое прочее… И мы ведь тоже заботимся о своем здоровье, адвокат?

– Конечно, некоторые для здоровья даже в сквош через день играют…

– Извините меня, мистер Парк-авеню, Манхэттен, но сквош для меня как кабачки, которые я обожаю.

– Разве вы не знаете, что лингвистические и культурные различия постепенно стираются?

– Ну, с этим не поспоришь, consigliere.

– Да уж… Кстати, я – простой адвокат.

– У вас есть время. Вы еще вполне можете стать советником.

– Наша жизнь быстротечна, Луис… Вы продолжите? Или я ухожу?

– Продолжаю, мистер адвокат… Всякий раз перед тем, как этого еврея психиатра станут «накачивать для полета на Луну», он будет в хорошей форме, согласны?