Текст книги "Ультиматум Борна (пер. П. В. Рубцов)"

– Я не совсем понимаю вас…

– Очень жаль. Поймите, если есть хоть один шанс, что кто-нибудь из убийц получит приказ вернуться сюда, он должен вернуться беспрепятственно.

– Теперь вы говорите загадками.

– Вовсе нет, – возразил Бернардин, наблюдая за тем, как пожарные водой и пеной сбивают языки пламени. – Ваши люди должны обойти все дома, чтобы узнать, все ли в порядке, а также объяснить людям, что, по мнению властей, трагические события этой ночи связаны с разборками преступных группировок. Что, мол, кризис миновал, и нет оснований для беспокойства.

– Это правда?

– Мы должны заставить людей поверить в это. – На улицу ворвалась машина «Скорой помощи», а следом за ней две патрульные машины с включенными на полную мощь сиренами. Жильцы ближайших домов – многие в уличной одежде, другие в халатах и домашних тапочках – толпились на тротуаре. Фургон Шакала превратился в оплавленную массу искореженного металла и разбитого стекла. Бернардин продолжил: – Дайте людям время на удовлетворение естественного любопытства, а потом прикажите полицейским рассеять толпу. Через час-другой, когда обломки остынут, а трупы увезут, нарочито громко объявите своим подчиненным об окончании операции. Пусть все возвращаются в участок. Один полицейский должен оставаться на посту До тех пор, пока с улицы не будут устранены все следы ночной трагедии. Он не должен препятствовать тем, кто захочет выйти из этих домов. Понятно?

– Ничего не понятно. Вы считаете… кто-то может скрываться…

– Я говорю то, что я говорю, – с нажимом сказал бывший консультант Второго бюро.

– Значит, вы останетесь здесь?

– Да, останусь! Я буду медленно прогуливаться по бульвару.

– Ясно… Что же мне писать в отчете в полицию?

– Правду, часть правды, разумеется. Вам поступила информация от неизвестного о том, что на бульваре Лефевр в такое-то время должен произойти террористический акт. Это связано с делами, входящими в компетенцию управления по борьбе с распространением наркотиков. Вы во главе отряда полиции направлялись к указанному месту, но никого не обнаружили и уехали. Через некоторое время вы вернулись, однако было уже поздно, и вы не сумели предотвратить кровавую бойню.

– Меня могут даже похвалить, – заметил офицер, но сразу же нахмурился и осторожно спросил: – А что будет сказано в вашем отчете?

– Мне кажется, и одного отчета больше чем достаточно… – ответил восстановивший свое реноме консультант Второго бюро.

* * *

Санитары упаковали трупы в полиэтиленовые мешки и погрузили в машину «Скорой помощи». Аварийная служба при помощи крана собрала то, что осталось от фургона, на огромный прицеп. После чего рабочие вымели улицу. Кто-то из них заметил при этом, что нет смысла особенно увлекаться, а то никто не узнает бульвар Лефевр. Через четверть часа работа была закончена, и аварийная машина уехала. В аварийку сел оставленный на посту полицейский и попросил подбросить его до ближайшего полицейского участка. Было около пяти, и небо над Парижем светлело в первых рассветных лучах. Вскоре начнется новый день, очередной день карнавала жизни. Теперь единственными бодрствующими на бульваре Лефевр были обитатели домов с освещенными окнами. Внутри них кипела работа: люди, преданные Карлосу, продолжали действовать в соответствии с приказами монсеньера.

* * *

Борн сидел скрючившись в нише напротив дома, на крыльце которого испуганный и убедительный в своих доводах булочник, а вслед за ним разгневанная монахиня выясняли отношения с полицией. Бернардин прятался в другой нише, расположенной напротив того дома, возле которого останавливался фургон Шакала. Они уговорились, что Джейсон будет преследовать и захватит того, кто первым выйдет из этих домов; ветеран Второго бюро будет следить за тем, кто выйдет вторым, определит, куда он или она направляется, но не будет вступать в контакт. Борн полагал, что связным Шакала будет либо булочник, либо монахиня…

Отчасти он был прав, но он не учел степень растерянности подручных Шакала и их связи друг с другом. В 5.17 с южной стороны бульвара появились две монашки на велосипедах. Когда они остановились перед домом, который якобы служил обителью сестер милосердия монастыря Святой Магдалины, они дружно нажали на велосипедные звонки. Дверь отворилась, и на крыльце появились еще три монахини с велосипедами. Они спустились по лестнице и присоединились к своим сестрам. Не перемолвившись ни единым словом, они сели на велосипеды, и компания покатила вверх по улице. Борн отметил для себя, что давешняя «разгневанная» монахиня – несомненно связная Карлоса – ехала позади всех. Не зная как, но в полной уверенности, что произойдет что-то важное, Борн выскочил из своего укрытия и перебежал на другую сторону бульвара. Когда он достиг пустыря рядом с домом Шакала, отворилась еще одна дверь. Борн пригнулся и стал наблюдать: «сердитый» булочник, быстро сбежав по ступенькам, направился в противоположную сторону. Бернардину предстоит нелегкая работенка, подумал Джейсон и кинулся следом за монахинями.

Парижское уличное движение представляет неразрешимую загадку независимо от времени суток. Оно дает каждому, кто хочет прийти раньше, опоздать или вообще не попасть в нужное место, возможность оправдаться. Парижанин за рулем является воплощением вымирающего вида млекопитающих, готового рисковать жизнью, лишь бы не соблюдать правила дорожного движения. В этом их могут превзойти, пожалуй, только автокентавры Рима или Афин. Монахини из монастыря Святой Магдалины стали участницами феерии парижского уличного движения. На перекрестке улицы Лекурб на Монпарнасе поток грузовых автомобилей, развозивших товары по магазинам, помешал «грозной» монашке присоединиться к сестрам на другой стороне улицы. Она помахала им рукой и, внезапно свернув в узкий переулок, значительно прибавила ходу. Борн тем не менее не стал ускорять бег, потому что успел разглядеть на фасаде одного из домов голубую табличку с белой надписью «Тупик».

И правда, вскоре Борн увидел велосипед, прислоненный к фонарному столбу и предусмотрительно прихваченный цепью с замком. Джейсон спрятался в нише перед какой-то дверью примерно в пятнадцати футах от велосипеда и стал ждать. Повязка на шее намокла: он потрогал ее и почувствовал теплую влагу. Может, разошелся только один шов… кровотечение несильное. О Боже, как устали ноги… Нет, «устали» – не то слово: их терзала боль, причиной которой была чрезмерная нагрузка на мускулы: ровная, ритмичная трусца, даже бег по утрам не подготовили его к рывкам, увертываниям и внезапным, резким остановкам. Тяжело дыша, он прислонился к холодному камню, не сводя глаз с велосипеда и пытаясь подавить мысль, которая навещала его с приводящей в ярость регулярностью: несколько лет назад он даже не заметил бы, что ноги у него устали. Усталости просто не было бы.

Предрассветную тишину нарушил скрип открываемой массивной Двери подъезда, перед которым стоял велосипед. Прижавшись спиной к стене, Джейсон вытащил из-за пояса пистолет и стал наблюдать за монашкой, направившейся к фонарному столбу. Она никак не могла попасть ключом в замочную скважину. Борн ступил на тротуар и бесшумно устремился к ней.

– Вы можете опоздать к заутрене, – сказал он.

Женщина резко обернулась – черная накидка взвилась в воздух – и выронила ключ на мостовую. Она быстро сунула руку в складки своего одеяния, но Джейсон перехватил руку монахини и сорвал с ее головы белую шляпу с широкими полями. Увидев лицо женщины, он вздрогнул.

– Боже мой! – прошептал он. – Это вы!

Глава 27

– Я узнал вас! – взволнованно сказал Борн. – Париж… много лет назад… Вы… Жаклин Лавье. Вы держали магазин модной одежды… «Классики» на улице Сент-Оноре – это была явка Шакала в Фобуре![104]104
  Фобур – предместье Парижа.


[Закрыть] Я нашел вас в исповедальне в Нёйи-сюр-Сен. Я подумал, что вы мертвы. – Покрытое морщинами, с резкими чертами лицо женщины исказилось от злобы. Она попыталась высвободиться… Когда она стала выворачиваться, Джейсон отступил в сторону и резким круговым движением отбросил монахиню. Она ударилась о стену, и Борн придавил горло женщины левым предплечьем, не давая ей пошевелиться. – А вы, оказывается, не мертвы! Вы были частью западни, которую устроили в Лувре и которая не сработала… Боже, вы здесь, со мной! В той ловушке погибли люди – французы погибли, – а я не мог остаться и рассказать, как все это произошло и кто несет ответственность за гибель людей… В моей стране дела об убийстве полицейских не сдают в архив. Здесь, я думаю, тоже. О, здесь вспомнят Лувр, вспомнят о своих людях!

– Вы ошибаетесь! – закашлявшись, процедила женщина. Ее широко распахнутые зеленые глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит. – Я не та, за кого вы меня принимаете…

– Вы Лавье! Королева Фобура, единственная связная с подругой Шакала, женой генерала. Не говорите мне, что я ошибаюсь… Я проследил вас обеих до церкви в Нёйи-сюр-Сен… Там было полным-полно священников, и одним из них был Карлос! Через несколько мгновений его шлюха вышла обратно, а вы – нет. Она страшно торопилась, когда выходила, я вбежал внутрь и спросил о вас старого священника (если это действительно был священник). Он сказал, что вы находитесь во второй исповедальне слева. Я подошел к ней и раздвинул шторки: вы были там. Мертвая. Я подумал, что вас только что убили, – все разворачивалось так быстро, Карлос должен быть где-то рядом! Он был в пределах досягаемости моего пистолета – а может, и я был у него на мушке. Я начал погоню, как маньяк, и наконец обнаружил Шакала. Он был уже на улице, в черном облачении священника. Я увидел его и сразу узнал; он, заметив меня, побежал, лавируя в потоке транспорта. Потом я потерял его из виду… Но теперь у меня есть вы – козырь, с которого я могу пойти… Я сообщил тогда, что Лавье мертва… Именно этого от меня и ожидали, ведь так? Ведь так?!

– Я повторяю: вы ошибаетесь… – Женщина больше не пыталась сопротивляться, понимая всю бессмысленность этого. Она прижалась к стене и стояла, не шевелясь, словно так могла получить разрешение заговорить. – Вы выслушаете меня? – с трудом проговорила она, так как предплечье Джейсона по-прежнему было прижато к ее горлу.

– Забудьте об этом, мадам, – ответил Борн. – Сейчас мы уйдем отсюда так, словно монахине помогает, а вовсе не нападает на нее какой-то незнакомец. У вас должен быть такой вид, будто вы вот-вот потеряете сознание. Понятно?

– Подождите!

– Слишком поздно.

– Нам надо поговорить!

– Успеется. – Джейсон одновременно обеими руками коротко ударил по ключицам монахини в том месте, где сухожилия соединялись с мускулами шеи, – она стала оседать. Борн подхватил ее и понес по узкой улочке, всем своим видом изображая набожного человека, помогающего сестре по вере. На улице уже появились ранние пташки. Один из них, молодой любитель бега трусцой, уставился на мужчину, несущего на руках монахиню.

– Она не спала почти двое суток, сидя у постели моего больного ребенка! – объяснил на французском «уличном» языке Хамелеон. – Не поможете ли вы найти мне такси? Я отвезу ее в монастырь в Девятом округе.

– Я мигом! – вызвался юный спортсмен. – На углу улицы Севр есть круглосуточная стоянка… Я бегаю очень быстро!

– Заранее благодарен вам, мсье, – сказал Джейсон, чувствуя неприязнь к самоуверенному молодому любителю бега.

Минут через пять подъехало такси. Юнец сидел впереди рядом с водителем.

– Я сказал таксисту, что вы заплатите, – бросил он, выходя из машины. – Надеюсь, я не ошибся…

– Конечно, благодарю вас.

– Скажите сестре, что это я помог ей, – добавил молодой человек, помогая Джейсону усадить монахиню на заднее сиденье. – Мне понадобится любая помощь, когда придет мое время.

– Надеюсь, что ее помощь никому не потребуется, – сказал Джейсон, пытаясь улыбнуться юнцу в ответ.

– Вы ошибаетесь! Скоро марафонский забег, я буду участвовать в нем. – Акселерат начал бег на месте.

– Еще раз благодарю. Надеюсь, что следующий марафон вы обязательно выиграете.

– Попросите сестру помолиться за меня! – прокричал парень уже на бегу.

– В Булонский лес, – сказал Борн, закрывая дверцу.

– В лес? Этот пустобрех сказал мне, что дело идет о жизни и смерти! Мол, вам надо доставить монахиню в больницу…

– Она немного перепила… Что еще скажешь?

– Значит, в Булонский лес, – повторил таксист, кивая. – Понятно, ей нужно проветриться. Моя троюродная сестра в монастыре в Лионе. Стоит ей хотя бы на недельку выбраться оттуда, она сразу заливает глаза. Можно ли винить ее за это?

Скамейка, стоявшая рядом с гравийной дорожкой в Булонском лесу, уже почти прогрелась лучами раннего солнца, когда пожилая женщина в монашеском облачении стала приходить в себя.

– Как самочувствие, сестра? – спросил Джейсон.

– Словно бронетранспортером сшибло… – ответила женщина, щурясь и хватая воздух открытым ртом. – Или, по меньшей мере, грузовиком.

– Подозреваю, что о них вы знаете больше, чем о бронированном фургоне монастыря Святой Магдалины.

– Совершенно верно, – согласилась женщина.

– Не трудитесь искать свою пушку, – сказал Борн. – Я снял ее с вашего потрясающего пояса под накидкой.

– Очень рада, что вы оценили его. Это – часть того, о чем нам надо поговорить… Поскольку я сейчас не в полицейском участке, полагаю, вы снизойдете к моей просьбе и выслушаете меня.

– Только в том случае, если то, что вы мне сообщите, послужит достижению моей цели… Вам понятно, что я имею в виду?..

– Конечно, это обязательно «послужит», как вы выражаетесь. Я провалилась. Меня нет там, где я должна была быть… Сколько бы сейчас ни было времени, слишком поздно, чтобы я смогла оправдаться. А где мой велосипед? Он либо исчез, либо по-прежнему у фонарного столба.

– Я его не брал.

– Значит, я уже труп. Если велосипед исчез с того места, я обречена… Неужели это не понятно?

– Из-за того, что вы исчезли? Из-за того, что вас нет там, где вы должны были быть?

– Конечно.

– Вы – Лавье!

– Вероятно, я – Лавье. Но я не та женщина, которую вы знали. Вы знали мою сестру Жаклин, а я – Доминик Лавье. Мы с ней примерно одного возраста и всегда были похожи друг на друга. Вы не ошибаетесь в отношении Нёйи-сюр-Сен и того, что вы там увидели.

Моя сестра была убита, потому что нарушила святая святых… Совершила смертный грех, если хотите. Она запаниковала и вывела вас на подругу Карлоса – его самый дорогой секрет.

– Меня? Вы знаете, кто я такой?!

– О вас, мсье Борн, знает весь Париж – Париж Шакала. Разумеется, не в лицо, – в этом я могу вас заверить. Но все знают, что вы здесь и охотитесь за Карлосом.

– Выходит, вы – часть этого Парижа?

– Да.

– Боже правый, мадам, как можно? Шакал убил вашу сестру!

– Я знаю.

– И тем не менее вы работаете на него?

– Иногда у человека нет даже минимальной возможности выбора: жить или умереть, например. Шесть лет назад магазин «Классики», имевший для монсеньера жизненно важное значение, сменил владельца. Я заняла место Жаки…

– Как так?

– Это было нетрудно. Я была тогда моложе и, что важнее, выглядела молодо. – Морщины на лице Лавье углубились после короткой задумчивой улыбки. – Моя сестра говорила, что это благодаря средиземноморскому климату… Ну и пластические операции весьма распространены в высшем свете. Жаки якобы отправилась в Швейцарию, чтобы подтянуть лицо… а в Париж через восемь недель вернулась я.

– Как вы могли? Зная обо всем, как вы могли?!

– Сначала я не знала всего, а потом это уже не имело значения. У меня был минимальный выбор, о котором я уже упоминала: жить или умереть.

– Вам никогда не приходило в голову пойти в полицию или Сюрте?

– Чтобы сообщить о Карлосе? – Женщина посмотрела на Борна так, словно хотела упрекнуть, как ребенка, за глупую выходку. – Как говорят англичане в Кап-Феррат: вы шутите.

– И вы так беспечно стали заниматься этой игрой со смертью?

– Не понимая этого. Меня постепенно вводили в курс дела, образовывали, так сказать… Вначале мне сказали, что случилась трагедия на море, во время которой Жаклин со своим очередным любовником погибла. Мне обещали хорошо заплатить, если я заменю ее. «Классики» были даже больше чем просто крупный модный салон…

– Конечно, – перебил ее Джейсон. – Они служили почтовым ящиком для передачи важных военных и разведывательных секретов Франции Шакалу. Их поставляла его подруга – жена прославленного генерала.

– Я не понимала этого еще долгое время после того, как генерал убил ее. По-моему, его звали Вийер.

– Да. – Джейсон посмотрел через дорожку на все еще темную воду пруда, по которому плыли белые лилии. Образы прошлого мелькали перед ним. – Именно я нашел его, вернее их. Вийер сидел на стуле с револьвером в руке, а его жена – обнаженная, вся в крови – лежала на кровати. Он собирался застрелиться. Он считал, что это подходящая казнь для предателя. Он слепо любил жену и предал Францию, дороже которой для него ничего не было… Я убедил его в возможности иного решения. И это почти сработало тогда, тринадцать лет назад. В странном доме на Семьдесят первой улице в Нью-Йорке…

– Мне неизвестно, что произошло в Нью-Йорке, но я знаю, что генерал Вийер распорядился, чтобы после его смерти все, что произошло в Париже, стало достоянием общественности. Когда он скончался и правда стала известна, болтали, что Карлос чуть с ума не сошел от ярости и убил несколько высокопоставленных военных только потому, что они были генералами…

– Это уже история, – резко прервал ее Борн. – А вот что сейчас, тринадцать лет спустя… Что происходит сейчас?!

– Не знаю, мсье. У меня нет выбора… Если не вы – так он… Кто-нибудь из вас убьет меня.

– Может, и нет. Помогите мне добраться до него, и вы станете свободны… Вернетесь на Средиземное море и будете жить спокойно. Вам даже не надо исчезать: просто вернетесь, куда там вам надо, после стольких-то лет прибыльной работы в Париже.

– Исчезать? – переспросила Лавье, внимательно изучая суровое лицо своего пленителя. – Попросту говоря, самоустраниться?

– Лишнее… Карлос не сможет до вас добраться – он будет мертв.

– Да, это я понимаю. Но меня интересует это «возвращение», а также «прибыльная работа». Прибыль поступит от вас?

– Да.

– Ясно… И Сантосу вы это предложили? Разжиться деньгами и исчезнуть?

Ее слова словно пощечина больно ударили Джейсона. Он взглянул на свою пленницу и сказал:

– Значит, все-таки Сантос… Бульвар Лефевр был ловушкой. А ведь как он был убедителен.

– Он мертв… А «Сердце солдата» закрыто.

– Что? – Борн ошеломленно уставился на Лавье. – Так вот как его наградили за то, что он загнал меня в угол?

– Нет! Он получил свое за то, что предал Карлоса.

– Не понимаю.

– У монсеньера повсюду глаза и уши. Думаю, вас это не должно удивлять. Сантос вдруг отправил на склад одного торговца – основного поставщика продуктов для его заведения – несколько тяжелых ящиков… Потом забыл полить и прополоть свой любимый садик – это был целый ритуал, повторявшийся, как восход солнца. На склад торговца отправился один человечек, он открыл ящики…

– А там книги, – продолжил Джейсон.

– Размещенные на хранение до дальнейших указаний, – дополнила Доминик Лавье. – Сантос собирался исчезнуть быстро и тихо.

– И Карлос понял, что «Москва» не сообщала этого телефонного номера.

– Простите?

– Ничего… Каким он был, этот Сантос?

– Я его не знала и даже никогда не видела. Кое-что я, правда, слышала…

– Для того, чтобы выслушать все, у меня нет времени. Итак, что вы знаете?

– По всей видимости, этот огромный человек…

– Мне это известно, – нетерпеливо перебил Джейсон. – А судя по книгам, он был начитан и, вероятно, хорошо образован. Откуда появился Сантос и почему он работал на Шакала?

– Говорят, он кубинец, во время революции был в войсках Фиделя, учился на юридическом факультете и занимался атлетизмом. Потом, как это всегда бывает во время революций, внутренняя распря омрачила радость победы… По крайней мере, так говорят мои старые соратники по баррикадам первого мая[105]105
  Студенческие выступления в Париже в мае 1968 г.


[Закрыть].

– Объясните, пожалуйста.

– Фидель ревниво относился к некоторым командирам – особенно к Че Геваре и человеку, которого вы знали под именем Сантос. Кастро не мог вынести в своем окружении людей, которые превосходили его и могли составить конкуренцию. Че отправили на задание, и он погиб, а против Сантоса выдвинули ложное обвинение в контрреволюционной деятельности. За час до казни в тюрьму ворвались Карлос и его люди и увели Сантоса с собой.

– Увели? Без сомнения, они были одеты как священники.

– Конечно. Церковь, несмотря на свои средневековые чудачества, когда-то имела на Кубе огромное влияние.

– В ваших словах звучит горечь.

– Я женщина, а Папа Римский – нет, он средневековый человек.

– Приговор вынесен… Итак, Сантос объединил усилия с Карлосом: два потерявших иллюзии марксиста вступили на путь поиска какой-то своей цели в жизни, а может быть, своего личного Голливуда.

– Это выше моего понимания, мсье, хотя кое-что я улавливаю: великолепный Карлос – фантазер, судьбой Сантоса стало горькое разочарование. Он был обязан жизнью Шакалу, так почему же не отдать ее? Что еще ему оставалось?.. Пока не появились вы…

– Вот и все, что я хотел узнать. Спасибо. Надо было заполнить пропуски…

– Пропуски?

– Детали, которые мне не были известны.

– Что мы будем делать теперь, мсье Борн? По-моему, это был ваш первый вопрос?

– А что вы хотите, мадам Лавье?

– Я не хочу умирать… Кроме того, я вовсе не мадам Лавье. Накладываемые браком ограничения всегда отталкивали меня, а выгоды казались несущественными. Я была дорогой проституткой в Монте-Карло, Ницце и Кап-Феррат до тех пор, пока меня не подвели мои «технические данные». Но у меня остались друзья и любовники, которые позаботятся обо мне ради нашего общего прошлого. Как жаль, что большинство из них уж на том свете…

– Мне послышалось или вы сказали, что вам хорошо заплатили за то, что вы исполняли роль Жаклин.

– Да, так было… И сейчас то же, потому что я по-прежнему дорогого стою: вращаюсь в высшем свете, где всегда полно слухов, у меня прекрасная квартира на бульваре Монтеня, антикварные вещи, картины, прислуга, отдельный счет для личных расходов… И деньги. Каждый месяц в мой банк из Женевы поступает перевод на восемьдесят тысяч франков… Это даже несколько больше, чем нужно на оплату моих счетов. Видите ли, оплачивать счета должна все-таки я, никто другой этого делать не будет.

– Выходит, деньги у вас есть.

– Нет, мсье. У меня есть определенный стиль жизни, но не деньги. Это обычный прием Шакала. Он платит только старикам и тем, кто оказывает ему конкретную помощь. Если десятого числа в мой банк не поступит перевод из Женевы, то через месяц меня отовсюду вышвырнут. Правда, если Карлос решит избавиться от меня, он обойдется и без Женевы. Если сегодня я вернусь в свою квартиру, я никогда не выйду оттуда… точно так же, как моя сестра не вышла из той церкви в Нёйи-сюр-Сен. Во всяком случае, живой мне не выйти. Со мной будет покончено.

– Вы в этом убеждены?

– Конечно. Я остановилась на той улице, чтобы получить инструкции от одного из стариков. Приказ был весьма конкретный, и я должна была его четко выполнить. Через двадцать минут в булочной в предместье Сен-Жермен я должна была встретиться с одной знакомой. Мы бы обменялись одеждой: она вернулась бы в обитель Святой Магдалины, а я должна была встретиться со связным из Афин в номере отеля «Тремуй».

– Обитель Святой Магдалины?.. Вы имеете в виду, что те женщины на велосипедах действительно были монахинями?

– Совершенно верно, мсье. Они дали обет целомудрия и обет жить в бедности… А я куратор из монастыря в Сен-Мало и часто навещаю их.

– А женщина в булочной? Она?..

– Она иногда нарушает обеты, но она великолепный администратор.

– Боже правый, – пробормотал Борн.

– Он и у них всегда на устах… Вы понимаете безнадежность моего положения?

– Не совсем.

– Тогда я вынуждена проверить, действительно ли вы Хамелеон. В булочной меня не было. Встреча с греческим связным не состоялась. Где я была?

– Вас задержали… Мало ли что… Велосипедная цепь порвалась: на улице Лекурб вас слегка зацепил грузовик. Черт побери, в конце концов, вас ограбили! Какая разница? Вас задержали – вот и все.

– Сколько прошло с тех пор, как вы увезли меня оттуда? Джейсон взглянул на часы, циферблат которых был освещен ярким утренним солнцем, и сказал:

– По-моему, чуть больше часа, возможно часа полтора. Таксист исколесил весь парк, стараясь найти уединенный уголок, где мы могли расположиться и по возможности не привлекать к себе внимания. Я хорошо заплатил ему.

– Часа полтора? – подчеркнуто переспросила Лавье.

– Ну?

– Почему же тогда я не позвонила в булочную или в отель «Тремуй»?

– Затруднения?.. Нет, слишком легко проверить, – добавил, покачав головой, Борн.

– Или же? – Лавье не сводила с него огромных зеленых глаз. – Или же, мсье?!

– Бульвар Лефевр, – тихо и медленно ответил Джейсон. – Ловушка. Так же, как и я смог использовать его ловушку против него самого, так и он три часа спустя воспользовался моей против меня. Потом я нарушил его планы и захватил вас…

– Точно. – Бывшая шлюха из Монте-Карло кивнула. – Хотя он и не знает, что произошло между нами… меня все равно ждет смерть. Пешку убирают, потому что она всегда лишь пешка. Она не сможет рассказать властям ничего существенного, она никогда не видела Шакала, может только повторить слухи, которые ходят среди его самых низших подручных.

– Вы его никогда не видели?!

– Может, и видела, но не стала бы утверждать. Париж переполнен слухами: вот этот светлокожий латиноамериканец, нет, этот, с черными глазами и темными усами. «Это – настоящий Карлос, поверьте», – сколько раз мне приходилось слышать такие утверждения! И все же ни один человек не подошел ко мне и не сказал: «Я – Карлос, это я сделал твою жизнь легкой и приятной, стареющая, но элегантная проститутка». Я поддерживала связь со стариками, и они время от времени передавали сообщения для меня. Так было и сегодня на бульваре Лефевр.

– Ясно. – Борн встал со скамейки, расправил плечи и взглянул на свою пленницу. – Я могу вывезти вас, – тихо сказал он. – Из Парижа, даже из Европы, если угодно. Туда, куда Карлосу не добраться. Вы хотите этого?

– Столь же страстно, как этого желал Сантос, – ответила Лавье, умоляюще взглянув на него. – Я верой и правдой буду служить вам, а не ему.

– Почему?

– Потому что Шакал стар, у него серое лицо, и он вам не ровня. Вы предлагаете мне жизнь, а он – смерть.

– Значит, будем считать, что ваше решение идет от ума… – произнес Джейсон, на губах которого появился намек на улыбку. – У вас есть деньги? Я имею в виду, с собой?

– Монахини дают обет жить в бедности, мсье, – ответила Доминик Лавье, возвращая улыбку. – У меня с собой всего несколько сотен франков… Почему вы спрашиваете об этом?

– Этих денег не хватит, – продолжил Борн, вынимая из кармана пухлую пачку французских купюр. – Здесь три тысячи, – сказал он, протягивая деньги. – Купите себе одежду… Вы ведь знаете в этом толк. Снимите номер в отеле «Мёрис» на улице Риволи.

– Под каким именем?

– А какое вам больше нравится?

– Как насчет Бриэль? Это прелестный городок на берегу моря…

– Почему бы и нет?.. Через десять минут после моего ухода вы можете идти… Встретимся в «Мёрисе» в полдень.

– Буду сердечно рада, Джейсон Борн!

– Давайте забудем это имя.

* * *

Выйдя из Булонского леса, Хамелеон направился к ближайшей стоянке такси. Через пару минут восторженный водитель за сотню франков согласился остаться в конце очереди из трех такси: его пассажир спрятался на заднем сиденье.

– Монахиня появилась, мсье! – крикнул водитель. Это были именно те слова, которых ждал Борн. – Она садится в первое такси!

– Следуйте за ним, – крикнул Джейсон.

На авеню Виктора Гюго машина, в которой ехала Лавье, остановилась перед открытой телефонной будкой, точнее пластиковым куполом над телефоном. Они редко встречаются в Париже, где стараются не нарушать традиции.

– Ждите меня здесь, – приказал Борн, выскакивая из такси. Прихрамывая, он бесшумно подошел к телефону-автомату; монахиня не могла его видеть, но он, находясь в нескольких футах у нее за спиной, прекрасно слышал, о чем она говорила.

– "Мёрис"! – крикнула она в телефонную трубку. – Под именем Бриэль. Он прибудет в полдень… Да, да… Я заеду домой, переоденусь и буду там через час. – Лавье повесила трубку, обернулась и вздрогнула, увидев Джейсона. – Нет! – простонала она.

– Боюсь, что да, – сказал Борн. – Поедем на моем такси или на вашем?.. «Он стар, и у него серое лицо» – это ваши слова, Доминик. Чертовски точное описание для того, кто ни разу не видел Карлоса.

* * *

Разъяренный Бернардин вышел из «Пон-Рояля» в сопровождении швейцара, который и вызвал его из номера.

– Чепуха какая-то!.. – крикнул он, направляясь к такси. – Нет, не чепуха, – поправился он, заглядывая внутрь. – Просто сумасшествие.

– Садитесь, – приказал Джейсон. Франсуа выполнил приказ и стал разглядывать сидевшую между ними женщину – ее черную накидку, остроконечную белую шляпу и бледное лицо. – Познакомьтесь с одной из самых талантливых актрис, работающих на Шакала, – продолжил Борн. – Она могла бы заработать целое состояние, снимаясь в вашем cinema-verite[106]106
  Синема-верите (букв. «правдивый кинематограф») – одно из направлений французского кино.


[Закрыть]… поверьте мне на слово.

– Я не самый религиозный человек, но надеюсь, что вы не ошиблись с ней… Как я – хотя, может быть, лучше сказать, как мы – с этой свиньей булочником.

– Почему?

– Он самый обыкновенный булочник, и больше ничего! Я чуть ли не гранату ему в печь засовывал… Но так умолять, как он, умеют только французские булочники!

– Так и должно было быть, – согласился Джейсон. – Обычная парадоксальная логика Карлоса… Не могу вспомнить, кто это сказал, возможно, даже я сам. – Такси развернулось и въехало на улицу Бак. – Мы отправляемся в «Мёрис», – добавил Борн.

– Уверен, что не без причины, – заявил Бернардин, по-прежнему всматриваясь в загадочное, бесстрастное лицо Доминик Лавье. – Как я понимаю, наша прелестная старушка не желает говорить…

– Я не старушка! – взорвалась женщина.

– Конечно нет, дорогуша, – согласился ветеран Второго бюро. – В зрелом возрасте вы еще более обольстительны…

– Да заткнешься ты наконец!

– Так почему в «Мёрис»? – переспросил Бернардин.

– Шакал собирается устроить там последнюю ловушку для меня, – ответил Борн. – Благодарить за это надо сестру из монастыря Святой Магдалины, которая сидит рядом с нами. Шакал ожидает, что я буду там, и я там появлюсь.

– Я позвоню во Второе бюро. Тот перепуганный офицер сделает все, о чем я его попрошу. Не рискуйте понапрасну, друг мой.

– Не хочу вас обидеть, Франсуа, но вы сами говорили, что не знаете всех людей, которые сейчас работают в бюро. Я не могу рисковать: вдруг будет утечка информации.

– Позвольте, я помогу. – Тихий голос Доминик Лавье разорвал монотонный гул уличного движения за окнами машины. – Я действительно помогу.