Текст книги "Валентин Понтифекс"

Да. Не останавливаться. Валентин ощутил, как воздух обдувает его лицо тонкими струйками. Он слышал легкий шорох падающего сверху песка. Да. Да. Выползти отсюда, пробраться мимо этой штуки, поставить ногу сюда, другую – туда… шаг… еще один… схватиться за это… тянуть… тянуть…

Он карабкался наверх, как автомат, смутно понимая, что происходит, пока не миновал аварийную лестницу и не высунул голову в люк.

Внезапный порыв свежего воздуха – горячего, сухого, насыщенного песком – жестко хлестнул его по лицу. Он сделал судорожный вдох, наглотался песка, поперхнулся, сплюнул. Но зато теперь к нему полностью вернулось сознание. Цепляясь за кромку вокруг люка, он вглядывался в расколотую бурей ночь. Темнота стояла почти непроглядная, ибо колдовское свечение значительно ослабло; по воздуху по‑прежнему носились струи песка, волна за волной, забиваясь в глаза, нос и рот.

Видно было крайне плохо. Они находились примерно посреди реки, но ни восточного, ни западного берега было не различить. Их флотер высоко задрал нос и застрял в таком неустойчивом и ненадежном положении, приблизительно наполовину выступая из клокочущего хаоса реки. Остальные исчезли. Валентину показалось, что он видит над водой головы, но утверждать наверняка было невозможно: песок роился вокруг, и держать глаза открытыми уже само по себе было мучением.

– Вниз! Прыгай, Валентин! – раздался голос Элидата.

– Подожди, – отозвался он, оглянувшись. Под ним на лестнице стояла Карабелла, бледная, напуганная, оцепеневшая. Он дотронулся до нее, и она улыбнулась, увидев, что он пришел в себя. Он помог ей подняться. Она резко оттолкнулась от ступеньки и встала рядом с ним на краю люка, ловко, как акробат, удерживая равновесие, такая же гибкая и сильная, как и в те дни, когда занималась жонглированием.

Заполнявший воздух песок был невыносим. Они крепко взялись за руки и прыгнули.

Соприкосновение с водой больше напоминало падение на твердую поверхность. На какое‑то мгновение он прижался к Карабелле, но потом она оторвалась от него. Валентин почувствовал, что опускается под воду, что ушел под нее с головой; тогда он рванулся и устремился наверх. Вынырнув, он принялся звать Карабеллу, Элидата, Слита, но никого не увидел. Даже здесь, в воде, от песка некуда было деваться, он падал сверху, как докучливый дождь, и сгущал реку до дьявольской плотности.

А не пройти ли мне по этому месиву до берега, подумал Валентин.

Слева от себя он различил неясную громаду флотера. Тот медленно погружался в воду; в нем еще оставалось некоторое количество воздуха, придававшего ему плавучесть, а насыщенная песком река своей причудливой, желеобразной консистенцией в известной мере удерживала его, но флотер все равно тонул. Валентин знал, что обратная волна грозит ему гибелью, а потому постарался отплыть подальше, все время оглядываясь в поисках своих спутников.

Флотер исчез. Огромная волна настигла Валентина.

Она подмяла его под себя, он быстро вынырнул, опять нырнул, когда его накрыл второй вал, а потом его ноги попали в водоворот, и он почувствовал, как его засасывает ко дну. Легкие пылали: то ли от воды, то ли от песка. Апатия, охватившая его было на борту обреченного флотера, куда‑то пропала, и он бил ногами, извивался, стараясь остаться на поверхности. Он с кем‑то столкнулся в темноте, вцепился, не смог удержать, опять ушел под воду. Неожиданный приступ тошноты ошеломил его, и он уже решил, что ему не суждено выплыть, но тут же почувствовал, как сильные руки обхватили его и потащили, и он расслабился, ибо понял что отчаянное сопротивление реке было ошибкой. Теперь ему дышалось гораздо легче, и он легко скользил по поверхности. Спаситель отпустил его и скрылся в ночи, но теперь Валентин увидел, что он рядом с одним из берегов реки, и усталыми, судорожными рывками стал продвигаться, пока не ощутил, что его набухшие от воды башмаки коснулись дна. Медленно, будто шагая по кисельной реке, он побрел к берегу, выбрался на илистый склон и упал лицом вниз. Ему хотелось, как тому громварку, вырыть нору в сырой земле и спрятаться, пока не пройдет буря.

Через некоторое время он отдышался, сел и огляделся вокруг. В воздухе все еще носился песок, но не в таких количествах, чтобы приходилось закрывать лицо, а ветер, кажется, действительно стихал. В нескольких сотнях ярдов от себя он увидел на берегу флотер, но остальных двух нигде не наблюдалось. Рядом с машиной распростерлись три или четыре фигуры, – живые или мертвые – он не мог определить. Издалека слабо донеслись глухие голоса. Валентин не мог сказать, на каком берегу он оказался – со стороны Гихорны или Пьюрифайна, – хотя подозревал, что все‑таки оказался в Пьюрифайне, так как прямо за его спиной угадывалась стена непроходимых зарослей.

Он поднялся на ноги.

– Ваша светлость! Ваша светлость!

– Слит? Ты здесь!

Из темноты появился низкорослый и гибкий Слит. Рядом с ним была Карабелла, а чуть поодаль – Тунигорн. Валентин торжественно обнял их, всех по очереди. Карабеллу била дрожь, хотя ночь была теплой, и теперь, когда знойный ветер утих, воздух становился влажным. Валентин привлек жену к себе и попытался счистить налипший на ее одежду, как и на его собственную, песок, напоминавший сморщенную корку.

Слит сообщил:

– Мы потеряли два флотера, а вместе с ними, как мне кажется, и многих спутников.

Валентин сумрачно кивнул.

– Боюсь, что так. Но ведь не всех же!

– Кому‑то удалось остаться в живых. По пути к вам я слышал их голоса. Некоторые из них – не знаю сколько – рассеяны по обоим берегам. Но вам следует, мой лорд, приготовиться к потерям. Мы с Тунигорном видели на берегу несколько тел, и похоже на то, что есть и такие, кого унесло течением, и они утонули далеко отсюда. Утром нам удастся узнать побольше.

– Верно, – ответил Валентин и умолк. Он уселся на землю, скрестив ноги, больше похожий на портного, чем на короля, и долго не произносил ни слова, так бездумно запустив руку в песок, что походил на диковинный снег, покрывший землю слоем в несколько дюймов. Он не решался задать один вопрос, но, наконец, не выдержал и спросил, глядя на Слита и Тунигорна: – А что с Элидатом?

– Ничего, мой лорд, – тихо ответил Слит.

– Ничего? Совсем ничего? Неужели его не видели или не слышали?

– Он был рядом с нами в воде, Валентин, – сказала Карабелла, – перед тем, как затонул флотер.

– Да, я помню. Но потом?

– Ничего, – подтвердил Тунигорн.

Валентин бросил на него испытующий взгляд.

– Может быть, его тело обнаружено, а вы не хотите мне говорить?

– Клянусь Леди, Валентин, о судьбе Элидата мне известно не больше, чем тебе! – воскликнул Тунигорн.

– Да‑да, я верю тебе. Меня пугает, что нам неведомо, что с ним сталось. Ты знаешь, Тунигорн, что он для меня значит.

– Думаешь, мне нужно об этом говорить?

Валентин печально усмехнулся.

– Прости, старина. Эта ночь, кажется, выбила меня из колеи. – Карабелла положила на его ладонь свою, прохладную и влажную, а он накрыл ее другой ладонью и негромко повторил: – Прости меня, Тунигорн. И ты, Слит, и ты, Карабелла.

– Простить вас, мой лорд? – спросила изумленная Карабелла. – За что?

Он покачал головой.

– Не будем об этом, любимая.

– Ты винишь себя за то, что случилось сегодня?

– Я обвиняю себя очень во многом, – сказал Валентин, – и среди всего прочего случившееся сегодня составляет лишь малую толику, хотя для меня оно – страшная катастрофа. Целый мир был вверен моему попечению, а я привел его к бедствию.

– Нет, Валентин! – вскрикнула Карабелла.

– Мой лорд, – сказал Слит, – вы слишком жестоки к себе!

– Неужели? – он рассмеялся. – На половине Цимроеля голод, объявились три, а то и четыре, лже‑Коронала, вокруг нас вьются метаморфы, чтобы получить с лихвой по счету, а мы, наглотавшись песку, расселись тут, на краю Пьюрифайна; многие наши спутники утонули, и, кто знает, какая ужасная судьба ждет уцелевших, и… и… – Голос изменил ему. Усилием воли он взял себя в руки и заговорил уже спокойнее: – Ночь была чудовищной, и я очень устал, и меня беспокоит, что Элидат до сих пор не объявился. Но ведь болтовня не поможет его разыскать? Давайте отдохнем и подождем до утра, а там начнем чинить то, что еще поддается починке. Согласны?

– Да, – сказала Карабелла. – Мудрое решение, Валентин.

Сон не приходил. Он, Карабелла, Слит и Тунигорн лежали, тесно прижавшись друг к другу на сыром песке, а бессонная ночь ползла себе под многоголосье лесных звуков и неумолчный шум реки. Наконец над Гихорном занялся рассвет, и в сером утреннем свете Валентин увидел, какие страшные разрушения причинила буря. Все деревья на гихорнском берегу и частично на пьюрифайнском лишились своей листвы, будто ветер опалил их огнем, и остались лишь жалкие голые стволы. Земля была засыпана песком, покрывавшим ее в некоторых местах тонкие слоем, а в других – большими дюнами. Флотер, на котором вчера прибыли Элидат и Тунигорн, по‑прежнему стоял не другом берегу, но его металлическая обшивка начисто лишилась наружной полировки. Единственный флотер, оставшийся от каравана Валентина, валялся на боку, как мертвый морской дракон, выброшенный волнами на берег.

На дальнем берегу суетились то ли четверо, то ли пятеро оставшихся в живых; на том же, где находился Валентин, очутилось еще с полдесятка, в основном скандаров из личной охраны Коронала. Некоторые из них бродили примерно в сотне ярдов к северу, очевидно, разыскивая тела. Несколько мертвецов были аккуратно уложены в ряд возле перевернутого флотера. Валентин не увидел среди них Элидата, но он не надеялся, что его старый друг уцелел, и потому почувствовал лишь цепенящий холод в груди, когда вскоре после рассвета появился один из скандаров, который легко, как ребенка, нес в своих четырех руках тяжелое тело Элидата.

– Где он был? – спросил Валентин.

– В полумиле ниже по течению, мой лорд, или чуть подальше.

– Положите его и начинайте копать могилы. Мы должны похоронить всех погибших нынче утром, на том небольшом холмике, обращенном к реке.

– Слушаюсь, мой лорд.

Валентин склонился над Элидатом. Глаза того были закрыты, а губы слегка раздвинуты, словно он улыбался, хотя, вполне возможно, улыбка скрывала под собой гримасу боли.

– Вчера вечером он показался мне совсем старым, – сказал Коронал Карабелле, а затем обратился к Тунигорну: – А тебе не кажется, что он сильно сдал за последний год? Но теперь он словно помолодел. Морщины исчезли с его лица: он выглядит года на двадцать четыре, не больше. Как ты думаешь?

– Я виноват в его смерти, – проговорил Тунигорн ровным, бесцветным голосом.

– Как тебя понимать? – резко спросил Валентин.

– Это я вызвал его с Замковой Горы. Приезжай, сказал я, поспеши в Цимроель: Валентин задумал что‑то странное, хоть я и не знаю, что именно, и ты один сможешь его отговорить. И он приехал, а теперь… Если бы он остался в Замке…

– Хватит, Тунигорн. Больше не надо об этом.

Но Тунигорн твердил монотонно, как во сне, очевидно, не владея собой:

– Он мог бы стать Короналом, после твоего переселения в Лабиринт, мог бы жить в Замке долго и счастливо и быть мудрым правителем, а теперь… вместо этого… вместо…

Валентин мягко сказал:

– Он никогда не стал бы Короналом, Тунигорн. Он знал о том и не возражал. Давай, старина, продолжай: пусть мне будет еще горше от твоих глупых причитаний. Этим утром он возвратился к Источнику. Мне от всего сердца хотелось бы, чтобы он прожил еще лет семьдесят, но что случилось, то случилось, и ничего уже не исправишь, сколько бы мы о том ни рассуждали. У нас, переживших эту ночь, слишком много дел. Давай займемся ими, Тунигорн. Ладно? Приступим?

– Какие дела, мой лорд?

– Сначала – похоронить. Я вырою могилу сам, собственноручно, и пусть никто не смеет возражать. А после того ты должен найти способ переправиться обратно через реку: я отправляю тебя в том маленьком флотере на восток, чтобы узнать, что с Делиамбром, Тисаной, Лизамон и всеми остальными. Если они живы, ты должен доставить их сюда.

– А ты, Валентин? – спросил Тунигорн.

– Если нам удастся привести в порядок второй флотер, я продолжу путь в глубь Пьюрифайна, поскольку мне все равно надо попасть к Данипьюр, чтобы сообщить ей то, что следовало сказать уже давно. Ты найдешь меня в Иллиривойне, куда я и собирался с самого начала.

– Мой лорд…

– Умоляю, больше никаких разговоров. Что ж, приступим, друзья! Нам предстоит выкопать могилы и оплакать погибших. А затем мы должны завершить наше путешествие. – Бросив взгляд на тело Элидата, он подумал: «Я еще не смирился с его смертью, но скоро поверю в нее. И тогда у меня появится лишний повод молить о прощении».

5

Хиссуне приобрел привычку бродить в одиночестве по утрам, до начала ежедневных заседаний Совета, по Замку, открывая для себя его многочисленные уголки и закоулки. Он уже достаточно долго прожил на вершине Горы, чтобы больше не страшиться ее, и начинал считать Замок своим настоящим домом: жизнь в Лабиринте теперь выглядела прочитанной главой из книги его жизни – книги закрытой, опечатанной и спрятанной в запасники памяти. Но теперь он понимал, что даже если проживет в Замке пятьдесят лет или десять раз по пятьдесят, то все равно так и не узнает его до конца.

Хиссуне подозревал, что ни прежде, ни теперь никому не удалось изучить Замок досконально. Говорят, в нем сорок тысяч помещений. Так ли это на самом деле? Разве кто‑нибудь их считал? Здесь жили все Короналы, начиная с Лорда Стиамота, и каждый старался оставить свой след. Согласно преданию каждый год в Замке прибавлялось по пять помещений, а с тех пор, как на Горе впервые обосновался Лорд Стиамот, прошло восемь тысяч лет. Так что тут вполне могло быть сорок тысяч комнат или пятьдесят, а, возможно, и девяносто тысяч. Кто знает? Можно считать по сто комнат в день, и года не хватит, чтобы сосчитать все, а к концу года где‑нибудь добавится еще несколько, и тогда их придется искать, чтобы внести в список. Невозможно. Никак невозможно.

Замок казался Хиссуне самым чудесным местом на свете. В первые дни пребывания здесь он сосредоточился на изучении его, так сказать, сердцевины, где располагались Верховный суд, королевские службы, самые знаменитые здания, в число которых входили и Башня Стиамота, Архив Лорда Престимиона, сторожевая башня Лорда Ариока, Часовня Лорда Кинникена и громадные парадные залы, окружавшие огромное помещение, в центре которого стоял трон Короналов – престол Конфалума. Подобно провинциалам из лесной цимроельской глубинки, Хиссуне раз за разом обходил все эти сооружения, в том числе и такие, куда посторонним запрещалось заглядывать строго‑настрого, и со временем освоился с ними не хуже любого гида из тех, что десятилетиями водили здесь посетителей.

Центральная часть Замка, во всяком случае, останется неизменной навеки: в ней нельзя построить ничего более‑менее значительного, не разрушив чего‑либо, возведенного одним из Короналов прошлого, что было бы немыслимой дерзостью. Насколько смог выяснить Хиссуне, зал охотничьих трофеев Лорда Малибора был последним из строений, появившихся во внутренней зоне. Лорд Вориакс за свое короткое правление успел соорудить лишь несколько площадок для игр на восточной окраине Замка, а Лорд Валентин не добавил пока к общему числу ни единой комнаты, хотя время от времени и поговаривал об устройстве обширного ботанического сада, способного вместить все чудесные и восхитительные растения, попадавшиеся ему за время долгих скитаний по Маджипуру, – он утверждал, что как только немного разгрузится от бремени королевских обязанностей, серьезно поразмыслит над этим проектом. Судя по текущим сообщениям об опустошениях на Цимроеле, подумалось Хиссуне, Лорд Валентин слишком долго ждал: болезни на континенте, как оказалось, выкашивали не только сельскохозяйственные культуры, но и многие дикорастущие экзотические растения.

Освоив, к своему удовлетворению, внутреннюю зону, Хиссуне распространил изыскания на таинственные, едва ли не легендарные помещения за ее пределами. Он побывал и в подвалах, где размещались климатические машины, изготовленные в незапамятные времена, когда на Маджипуре лучше разбирались в столь тонких научных проблемах. С их помощью на Замковой Горе поддерживалась вечная весна, хотя гора поднималась на тридцать миль над уровнем моря, упираясь в ледяной мрак космоса. Он бродил по гигантской библиотеке, уровни которой тянулись огромной спиралью от одной до другой стороны Замка. Ему сказали, что здесь имеются все книги, которые когда‑либо издавались в цивилизованной вселенной. Бывал он и в конюшнях, где в ожидании очередного выезда вставали на дыбы, фыркали, били копытами королевские маунты, искусственно выведенные красивые пылкие животные, столь не похожие на своих рабочих собратьев, влачивших тяжкое ярмо во всех городах и хозяйствах Маджипура. Он обнаружил туннели Лорда Сангамора, соединенные между собой помещения, расположенные, подобно связке сосисок, вокруг одной из вершин с восточной стороны Замка. Стены и потолки этих залов светились сверхъестественным светом: одна комната была синей, цвета полуночного неба; другая – ярко пунцовой; третья – нежно‑аквамаринового цвета; четвертая – ослепительной желтовато‑коричневой; пятая – мрачной красновато‑коричневой, и так далее. Никто не знал, для чего построены эти туннели и где находится источник света, самопроизвольно исходящего из покрывающих стены панелей.

Куда бы он ни проходил, его пропускали без всяких вопросов. Ведь он, в конце концов, был одним из трех регентов государства: в некотором роде заменял Коронала или, по крайней мере, входил в число его заместителей. Но ореол власти стал появляться над ним задолго до того, как Элидат назначил его в состав триумвирата. Он чувствовал, что на него обращены все взгляды, и понимал, что они означают: вот идет фаворит Лорда Валентина, он пришел ниоткуда; он уже стал принцем; нет предела его возвышению. Уважайте его. Подчиняйтесь ему. Льстите ему. Бойтесь его. Поначалу он думал, что, несмотря на повышенное к себе внимание, останется таким же, но это оказалось невозможным. Я все еще тот же самый Хиссуне, который водил путешественников по Лабиринту, перекладывал бумаги в Доме Записей, над которым насмехались его собственные друзья за то, что он напустил на себя важность. Да, такова правда, и от нее никуда не деться, но правда и то, что ему уже не десять лет, он узнал много полезного для себя и изменился после того, как изучил множество жизней других мужчин и женщин в Считчике Душ, прошел курс обучения на Замковой Горе, принял на себя почести и обязанности – в основном, обязанности, – возложенные на него во время регентства Элидата. Даже походка у него изменилась: теперь он уже не мальчик из Лабиринта, дерзкий, но осмотрительный, вечно стреляющий глазами по сторонам в поисках сбитого с толку чужака, за счет которого можно поживиться; и не мелкотравчатый чиновник, цепляющийся за свое место, но, тем не менее, добивающийся повышения; и не застенчивый неофит, неожиданно оказавшийся среди власть имущих и чувствующий себя от того не в своей тарелке; теперь он – растущий молодой аристократ, уверенный в себе и спокойный, самая походка которого дышит достоинством, который осознает свою силу, цели и судьбу. Он надеялся, что сумеет избежать высокомерия, надменности, самодовольства; и пока у него получалось, без ложной скромности воспринимал себя таким, каким стал и каким станет.

Сегодняшний маршрут завел его в ту часть Замка, куда он заглядывал редко, в северное крыло, что спускалось по выступу у вершины Горы и выходило в сторону далеких городов Гиуна и Госсифа. Здесь находились казармы гвардейцев, несколько ульеобразных строений, возведенных в правление Лорда Дизимаула и Лорда Ариока для позабытых уже целей, а также скопление полуразрушенных временем и непогодой сооружений без крыш, о которых вообще никто не мог ничего сказать. Во время последнего посещения этой зоны несколько месяцев назад Хиссуне застал здесь археологов, двух хайрогов и вроона, наблюдавших за тем, как команда рабочих‑скандаров просеивает песок в поисках глиняных черепков, и тогда вроон рассказал ему о своем предположении, будто эти строения – остатки старого форта, построенного при Лорде Дамланге, преемнике Стиамота. Сегодня Хиссуне пришел посмотреть, продолжаются ли раскопки и что археологам удалось узнать; но здесь никого не оказалось, а все ямы были засыпаны. Он немного постоял на древней стене, всматриваясь в невероятно далекий горизонт, наполовину закрытый громадным выступом Горы.

Какие города расположены в том направлении? В пятнадцати‑двадцати милях Госсиф, дальше – Тентаг, а потом – Минимул или Гриб. Следом наверняка идет Сти с тридцатимиллионным населением, равный величием лишь Ни‑мойе. Он никогда не видел ни одного из них, да, наверное, и не увидит. Сам Валентин частенько говаривал, что всю жизнь провел на Замковой Горе, ни разу не найдя возможности посетить Сти. Мир слишком обширен, воистину необъятен, чтобы на его изучение хватило одной жизни.

Тридцать миллионов жителей Сти, другие тридцать миллионов Ни‑Мойи, одиннадцать миллионов Пидруида, миллионы, населяющие Алайсор, Треймон, Пилиплок, Мазадону, Велатис, Нарабал: они‑то как живут? Каково им сейчас приходится, подумал Хиссуне, в этот самый момент, когда вокруг голод, паника, вопли новоявленных пророков и самозваных королей и императоров? Он знал, что положение отчаянное. На Цимроеле такая неразбериха, что совершенно невозможно выяснить, что же все‑таки там происходит, хотя и так ясно, что ничего хорошего. А не так давно поступили сведения о появлении жучков, ржавчины и грибков, и одной Дивин известно, какая еще напасть движется на сельскохозяйственные пояса западного Алханроеля. Так что в ближайшем будущем такое же безумие, скорее всего, охватит основной континент. А волнения уже начались: в Треймоне и Стоене открыто проповедуется культ морских драконов, а на самой Горе, в таких городах как Амблеморн и Норморк, вдруг возникли мистические рыцарские ордена, Рыцари Деккерета, Братство Горы и некоторые другие. Беспокоящие, зловещие признаки грядущих потрясений.

Кое‑кто полагал, что Маджипур обладает неким врожденным иммунитетом к всеобщей неизбежности перемен, лишь по той причине, что его общественный порядок не претерпел практически никаких изменений с тех пор, как несколько тысячелетий тому назад возник в своей нынешней форме. Но Хиссуне достаточно хорошо изучал историю и Маджипура, и праматери Земли, чтобы понимать, что даже столь мирное население, как на Маджипуре, вполне довольное своим положением, которое сохраняло стабильность в течение тысячелетий, убаюканное мягкостью климата и плодородностью почвы, способной прокормить практически неограниченное количество народа, в состоянии внезапно воспрянуть и ввергнуть планету в пучину анархии, если вдруг у него из‑под ног будут выбиты обеспечивающие благоденствие подпорки. И восстание уже началось и набирает силу.

Но откуда взялись эпидемии? Хиссуне не имел ни малейшего представления. Что сделано, чтобы справиться с ними? Ясно, что недостаточно. А можно ли вообще что‑то сделать? Для чего нужны правители, если не для заботы о благополучии своего народа? И вот он, некий суррогат правителя, по крайней мере, в настоящее время, стоит на обособленной от всего мира Замковой Горе, что возвышается над гибнущей цивилизацией: плохо осведомленный о происходящем, отстраненный, беспомощный. Но, конечно, он не может полностью отвечать за все действия, которые предпринимаются для устранения кризиса. А как насчет истинных, помазанных правителей Маджипура? Понтифекс, погребенный на самом дне Лабиринта, всегда мнился Хиссуне слепым кротом, который неспособен здраво судить о происходящем в мире, – даже если он в отличие от Тивераса будет полон сил и рассудительности. Конечно, Понтифексу не следует непосредственно соприкасаться с событиями: на то, если верить теории, и существует Коронал. Но теперь Хиссуне видел, что и Коронал оторван от реальности, здесь, в заоблачных высотах Замковой Горы, находясь в такой же изоляции, как и Понтифекс в своей норе. Во всяком случае, время от времени Коронал предпринимает великие процессии, во время которых общается со своими подданными. Однако ныне Валентин занимается совершенно иным, а какую пользу могут принести его занятия, разве они исцелят рану, которая все расширяется в сердце мира? И где, кстати, сейчас находится Валентин? Какие шаги, если таковые имеются, он предпринимает? Кто из правительства слышал о нем хоть что‑нибудь за последние несколько месяцев?

Все мы очень мудрые и просвещенные люди, подумал Хиссуне. И при самых благих намерениях все делаем неправильно.

До заседания Регентского Совета осталось совсем немного. Он развернулся и вприпрыжку побежал в Замок.

Едва начав подниматься по Девяноста Девяти Ступеням, он заметил Альсимира, недавно назначенного старшим среди всех своих помощников; тот отчаянно жестикулировал и что‑то кричал высоко наверху. Перепрыгивая через три ступеньки, Хиссуне помчался вверх, а Альсимир почти столь же стремительно устремился вниз, навстречу ему.

– Мы вас уже обыскались! – выпалил Альсимир на одном дыхании с расстояния в полдюжины ступеней. Он выглядел необычно возбужденным.

– Ну вот, ты меня и нашел, – бросил Хиссуне. – Что случилось?

Сделав паузу, чтобы перевести дух, Альсимир сказал:

– Поднялась большая суматоха. Час назад пришло сообщение от Тунигорна из Гихорны…

– Из Гихорны? – изумился Хиссуне. – Во имя Дивин, он‑то что там делает?

– Не могу сказать. Мне известно лишь то, что он прислал оттуда сообщение, а…

– Ну ладно, ладно. – Поймав Альсимира за руку, Хиссуне резко спросил:

– О чем там речь?

– Думаете, я знаю? Неужели такого, как я, подпустят к важным государственным делам?

– Значит, дело важное?

– Диввис и Стасилейн совещаются уже сорок пять минут, они разослали посыльных во все закоулки, чтобы отыскать вас, а половина высоких лордов сошлась на собрание, остальные на подходе, и…

Должно быть, Валентин погиб, похолодев, подумал Хиссуне.

– Пошли, – сказал он и яростно рванулся вверх по ступенькам.

Картина перед залом совещаний напоминала сумасшедший дом: тридцать или сорок лордов и принцев помельче со своими помощниками беспорядочно метались из стороны в сторону, и каждую минуту подходили все новые. При появлении Хиссуне они сразу же освободили ему проход, по которому он шел, как корабль, прокладывающий свой путь по морю, чья поверхность густо поросла драконьими водорослями. Он оставил Альсимира у двери, наказав ему собрать все сведения, какие только могли у них быть, и вошел внутрь.

Стасилейн и Диввис сидели за высоким столом: Диввис – унылый и мрачный, Стасилейн – угрюмый, бледный и невыразимо подавленный. Плечи его поникли, он нервно теребил свою густую шевелюру. Вокруг находилось большинство высоких лордов: Миригант, Элзандир, Манганот, Канталис, герцог Галанский, Нимиан Дундилмирский и еще пять‑шесть человек, в том числе и тот, которого Хиссуне видел лишь однажды – дряхлый и злобный принц Гизмейл, внук Понтифекса Оссьера, предшественника Тивераса. При появлении Хиссуне все посмотрели на него, и он на какое‑то мгновение оказался под перекрестьем взглядов. Самый младший из собравшихся был на десять‑пятнадцать лет старше него, к тому же все они провели жизнь, толкаясь в коридорах власти. Они смотрели на него такими глазами, будто он один знал нужный им ответ на какой‑то ужасный и сложный вопрос.

– Мои лорды, – сказал Хиссуне.

Диввис, сурово сдвинув брови, кинул ему через стол длинный лист бумаги.

– Прочитайте, – буркнул он. – Если еще не знаете.

– Я знаю лишь то, что пришло сообщение от Тунигорна.

– Тогда читайте.

К досаде Хиссуне, когда он взял бумагу, у него дрожала рука. Он пристально посмотрел на пальцы – те словно взбунтовались против него – и заставил их успокоиться.

Строчки прыгали у него перед глазами, складываясь в обрывки фраз.

…Валентин отправился в Пьюрифайн просить прощения у Данипьюр…

…разоблачен шпион метаморфов, состоявший в свите Коронала…

…допрос шпиона показал, что сами метаморфы создали и распространили болезни в сельскохозяйственных районах…

…большая буря… погиб Элидат и многие другие… Коронал пропал в Пьюрифайне…

…погиб Элидат…

…Коронал пропал…

…шпион в свите Коронала…

…сами метаморфы создали болезни…

…Коронал пропал…

…погиб Элидат…

…Коронал пропал…

…Коронал пропал…

…Коронал пропал…

Хиссуне в смятении поднял взгляд.

– Вы уверены, что сообщение подлинное?

– Никаких сомнений, – сказал Стасилейн. – Оно пришло по секретным каналам. Шифр правильный. То, что это стиль Тунигорна, я ручаюсь. Можете поверить, Хиссуне: оно подлинное.

– Тогда нам предстоит что‑то делать не с одной катастрофой, а с тремя или четырьмя, – заметил Хиссуне.

– Так и есть, – сказал Диввис. – Что вы обо всем этом думаете, Хиссуне?

Хиссуне медленно и внимательно посмотрел на сына Лорда Вориакса. Его вопрос, кажется, не содержал насмешки. У Хиссуне сложилось впечатление, что зависть Диввиса и его презрение к нему слегка уменьшились за несколько месяцев их совместной работы в Регентском Совете, и что Диввис в какой‑то мере зауважал его способности; но сейчас Диввис впервые зашел столь далеко, проявив то, что могло показаться искренним желанием узнать мнение Хиссуне, – да еще в присутствии остальных лордов.

Хиссуне заговорил, тщательно взвешивая слова:

– Первым делом нам следует признать, что мы столкнулись не просто со стихийным бедствием огромных масштабов, а с мятежом. Тунигорн сообщает, что во время допроса метаморфа по имени И‑Уулисаан, проведенного Делиамбром и Тисаной, шпион признался, что ответственность за болезни лежит на метаморфах. Полагаю, что мы вполне можем доверять методам Делиамбра, а насчет Тисаны мы знаем, что она умеет проникать в души, даже в души метаморфов. Следовательно, ситуация именно такова, какой ее описал Слит в разговоре с Короналом в Лабиринте, в самом начале великой процессии, – и, как я слышал, Коронал отказался этому верить: метаморфы развязали против нас войну.

– Тем не менее, – заметил Диввис, – Тунигорн утверждает, что в ответ на это Коронал отправился в Пьюрифайн, чтобы принести свои королевские извинения Данипьюр за все зло, которое мы причинили ее подданным на протяжении веков. Все мы отдаем себе отчет, что Валентин считает себя миролюбцем: доказательством того послужило для нас его мягкое обращение с теми, кто когда‑то сбросил его с трона. Это благородная черта. Но сегодня, Хиссуне, я заявлял здесь, что нынешний поступок Валентина переходит рамки допустимого и попадает в разряд сумасбродных. По моему мнению, Коронал, жив он или нет, лишился рассудка. Таким образом, у нас безумный Понтифекс и безумный Коронал именно сейчас, когда смертельный враг держит нас за горло. Каковы ваши мысли на этот счет, Хиссуне?