Текст книги "Валентин Понтифекс"

8

Из‑за бесконечных морских путешествий Валентину начинало казаться, что в одной из своих прошлых жизней он был легендарным мореплавателем древности капитаном Синнабором Лавоном, который первым отправился в плавание через Великое Море, но повернул назад через пять лет пути и был, наверное, обречен за то на повторное рождение и безостановочные скитания от земли к земле. И теперь Валентин плыл с Острова на Цимроель. Но сейчас он не ощущал усталости и не испытывал желания оставить теперешнюю бродячую жизнь. В некотором роде, хотя как‑то чудно и нежданно, он все еще продолжал великую процессию.

Подгоняемый попутными восточными ветрами флот приближался к Пилиплоку. На сей раз в море не встречались драконы, которые могли бы угрожать плаванию или замедлить его, и потому суда быстро преодолели это расстояние.

На мачтах, вытянувшись в сторону Цимроеля, развевались флаги, уже не золотисто‑зеленые, поскольку отныне под флагами такой расцветки плавал Хиссуне. Корабли Валентина несли красно‑черные флаги Понтифекса с эмблемой Лабиринта.

Он еще не привык ни к новым цветам, ни к эмблеме, ни к другим переменам. Теперь, подходя к нему, никто больше не делал знак звездного огня. Ну и пусть: он все равно всегда считал такие приветствия глупостью. Теперь к нему уже не обращались «мой лорд», поскольку Понтифекса следовало именовать «вашим величеством». Особой разницы для Валентина не было, если не считать того, что его ухо привыкло к часто повторяемому «мой лорд» как к знаку препинания или как к способу разметки ритма фразы, и ему казалось странноватым, что он больше не слышит подобного к себе обращения. Труднее всего оказалось приучить людей вообще разговаривать с ним, так как все знали обычай древних времен, когда все речи обращались к главному представителю, а не к самому Понтифексу, даже если Понтифекс находился рядом и прекрасно все слышал. И при ответе Понтифексу приходилось идти окольными путями, адресуя свои слова представителю. То была первая традиция Понтификата, отмененная Валентином, но остальные с трудом привыкали к перемене. Он назначил своим главным представителем Слита, что казалось вполне закономерным, но запретил ему заниматься лицедейством и изображать из себя уши Понтифекса.

Поэтому ни у кого в голове не укладывалось, что на борту находится Понтифекс, доступный всем ветрам и яркому, теплому солнечному свету. Ведь Понтифекс – император, окутанный таинственностью. Понтифекс скрыт от глаз людских. Понтифекс, как всем известно, должен находиться в Лабиринте.

Не пойду, подумал Валентин. Я передал свою корону, и теперь кто‑то другой имеет право на титул «Лорд» перед именем, а Замок теперь будет Замком Лорда Хиссуне, если он сможет туда вернуться. Но я не собираюсь хоронить себя в подземелье.

На палубу вышла Карабелла и сказала:

– Асенхарт просил передать, мой лорд, что мы подойдем к Пилиплоку через двенадцать часов, если ветер не переменится.

– Никакого «мой лорд», – заявил Валентин.

Она усмехнулась.

– Никак не запомню, ваше величество.

– Я тоже. Но кое‑что изменилось.

– А хоть бы и так. Мне что, нельзя называть тебя «моим лордом», даже когда мы вдвоем? Ты для меня так и остался моим лордом.

– Да ну? А что, если я прикажу тебе вместо слуги налить мне вина и принести башмаки?

– Ты же понимаешь, Валентин, что я имею в виду другое.

– Тогда называй меня Валентином, а не «моим лордом». Я был твоим королем, а теперь я твой император, но я никогда не был твоим хозяином. Я надеялся, что в этом мы достигли взаимопонимания.

– Пожалуй, достигли… ваше величество.

Она рассмеялась, и он рассмеялся вслед за ней, а потом обнял и прижал к себе. После мимолетной паузы он сказал:

– Я часто говорил тебе, что чувствую некоторое сожаление, даже вину, за то, что вырвал тебя из свободной жонглерской жизни и заменил ее тяжкими обязанностями Замковой Горы. А ты мне часто отвечала: «Нет‑нет, какая чепуха, жалеть не о чем, я сама, по своей воле, пришла к тебе».

– Я не кривила душой, мой лорд.

– Но теперь я Понтифекс… клянусь Леди, я произношу эти слова, а они звучат так, будто я разговариваю на другом языке! Я Понтифекс, я в самом деле Понтифекс, и снова чувствую, будто опять должен лишить тебя радостей жизни.

– Почему, Валентин? Разве Понтифекс должен отказаться от жены? Что‑то я не слышала про такой обычай!

– Понтифекс должен жить в Лабиринте, Карабелла.

– Опять ты о том же!

– Да, я все время о том думаю. Если я буду жить в Лабиринте, и тебе придется там жить, как я могу просить тебя об этом?

– А ты меня просишь?

– Ты же знаешь, что я не хочу расставаться с тобой.

– И я с тобой, мой лорд. Но мы пока не в Лабиринте, и мне кажется, что ты туда не собираешься.

– А что, если придется, Карабелла?

– Кто может сказать «придется» Понтифексу?

Он покачал головой.

– А что, если мне придется? Ты прекрасно знаешь, как я не люблю Лабиринт. Но если меня обяжут, в государственных интересах, если я столкнусь с абсолютной необходимостью такого поступка – а я молю Дивин, чтобы подобного не произошло, – но если и впрямь наступит время, когда логика государственных интересов вынудит меня спуститься в эти пещеры…

– Тогда я отправлюсь с вами, мой лорд.

– И оставишь ласковый ветер, яркие солнечные дни, море, леса и горы?

– Но ты ведь наверняка найдешь предлог, чтобы время от времени выходить на поверхность, даже если сочтешь необходимым там поселиться.

– А если нет?

– Вас занимают заботы далекого будущего, мой лорд. Мир в опасности; тебе предстоит свершить великие дела, и никто не будет загонять тебя в Лабиринт, пока ты их не свершишь; потом у нас будет время думать, где нам жить и как. Разве не так, мой лорд?

Валентин кивнул.

– Да, действительно. Я сам преумножаю свои печали самым глупым образом.

– Но я тебе вот что скажу, и давай больше не будем к этому возвращаться: если ты найдешь какой‑нибудь достойный способ навсегда избежать Лабиринта, я только порадуюсь, но если ты должен будешь туда спуститься, я отправлюсь с тобой и никогда не передумаю. Неужели ты считаешь, что, когда Коронал брал меня в жены, я не понимала, что в один прекрасный день Лорд Валентин станет Понтифексом Валентином? Раз я приняла тебя, значит, приняла и Лабиринт, так же, как и вы, мой лорд, приняли Лабиринт, приняв корону, которую носил ваш брат. Так что, давайте больше не будем, мой лорд.

– Ваше величество, – поправил Валентин. Он опять обнял ее за плечи и легонько поцеловал в губы. – Я обещаю тебе никогда больше не ворчать насчет Лабиринта, а ты обещай называть меня настоящим титулом.

– Да, ваше величество. Да, ваше величество. Да, ваше величество!

И она, широко размахивая руками, изобразила чудной приветственный жест, карикатуру на эмблему Лабиринта.

Через некоторое время Карабелла спустилась вниз. Валентин остался на палубе и стал обозревать горизонт в подзорную трубу.

Он пытался представить, какой прием ожидает его в свободной республике Пилиплок.

Едва ли можно назвать кого‑нибудь, кто не пытался отговорить его от этой поездки. Слит, Тунигорн, Карабелла, Хиссуне – все они в один голос напоминали ему о риске, о неопределенности. Обезумевший Пилиплок способен на все – даже захватить его и держать заложником в качестве гарантии своей независимости. «Тот, кто вступает в Пилиплок, – сказала Карабелла, точно так же, как и шесть месяцев назад в Пьюрифайне, – должен войти туда во главе армии, а у вас нет армии, мой лорд!»

Хиссуне приводил похожие доводы. «На Замковой Горе было решено, – говорил он, – что, когда будут организованы новые армии, войска на Пилиплок поведет Коронал, а Понтифекс будет осуществлять общее стратегическое руководство на безопасном удалении».

– Войска против Пилиплока не требуется, – заявил Валентин.

– Простите, ваше величество?

Валентин сказал:

– Во время войны за реставрацию я приобрел значительный опыт в умиротворении мятежников без кровопролития. Если в Пилиплок отправишься ты

– новый Коронал, неопытный и никому неизвестный, с солдатами – это наверняка побудит их к сопротивлению. Ну а если появится сам Понтифекс – кто сможет припомнить, чтобы Понтифекс являлся в Пилиплок? – они будут потрясены, присмиреют и не посмеют поднять руку на него, даже если он прибудет туда в одиночку.

Хоть Хиссуне и продолжал спорить, Валентину в итоге удалось его переубедить. Другого способа не было. Валентин понимал: только что вступив в должность Понтифекса и передав светскую власть Коронала молодому человеку, он не должен был полностью устраняться от дел, как можно было бы ожидать. Валентин начинал осознавать, что от власти так просто не отказываются даже те, кто не слишком к ней стремился.

Но дело вовсе не в соперничестве за власть: суть проблемы состояла в том, чтобы предотвратить кровопролитие там, где в нем не было нужды. Хиссуне откровенно не верил в возможность мирного возвращения Пилиплока; Валентин же рвался доказать, что такое вполне выполнимо. Назовем это частью обучения нового Коронала искусству управления, подумал Валентин. А если не получится… что ж, тогда урок будет мне.

Утром, когда нам темным устьем огромной реки Цимр показался Пилиплок, Валентин приказал построить флот двумя крыльями, расположив флагманский корабль «Леди Тиин» по центру. А сам, облаченный в пышные одежды Понтифекса алых и красных цветов, приготовленные перед отплытием с Острова, расположился в носовой части судна, чтобы жители Пилиплока могли ясно видеть его при подходе королевского флота.

– Опять они высылают нам навстречу драконобойные суда, – заметил Слит.

Да. Так же, как и в прошлый раз, когда Валентин посещал Пилиплок в качестве Коронала в начале великой процессии по Цимроелю, навстречу ему вышла флотилия из драконобойных судов. Но в тот раз на их флагштоках трепыхались яркие зелено‑золотые флаги Коронала, и его приветствовали веселыми звуками фанфар и барабанов. Теперь же Валентин увидел совсем другой флаг – желтый с пересекающей его малиновой полосой, такой же мрачный и зловещий, как и сами суда с остроконечными хвостами. То наверняка был флаг свободной республики, которой считал себя Пилиплок; да и флотилия выслана навстречу не для дружеских приветствий.

Великий адмирал Асенхарт тревожно оглянулся на Валентина. Показав на рупор, который держал в руке, он спросил:

– Следует ли мне призвать их подчиниться и сопроводить нас в порт, ваше величество? – Но Понтифекс лишь улыбнулся и жестом призвал его к спокойствию.

От флотилии отделился самый могучий корабль, громадина с устрашающей клыкастой фигурой на носу и причудливыми трехконечными мачтами. Он приблизился к «Леди Тиин». Валентин узнал корабль старой Гвидраг, старейшины капитанов драконобоев: а вот и она сама на палубе, могучая скандарша, которая кричит в рупор:

– Именем свободной республики Пилиплок – ложитесь в дрейф и представьтесь!

– Дайте рупор, – попросил Валентин Асенхарта. Поднеся рупор к губам, он объявил: – Это «Леди Тиин», а я – Валентин. Поднимайтесь на борт, Гвидраг. Нам нужно поговорить.

– Не могу, мой лорд.

– Я сказал не «Лорд Валентин», а просто «Валентин», – ответил он. – Вам понятен смысл? Что ж, раз вы не идете ко мне, тогда я навещу вас! Готовьтесь принять меня на борт.

– Ваше величество! – в страхе воскликнул Слит.

Валентин обратился к Асенхарту:

– Приготовьте для нас шлюпку. Слит, поскольку вы – главный представитель, будете меня сопровождать. И вы, Делиамбр.

Карабелла торопливо вмешалась в разговор:

– Мой лорд, умоляю…

– Если они собираются нас захватить, – перебил он, – то сделают это независимо от того, на своем я корабле или у них. У них по двадцать кораблей на каждый из наших, причем отлично вооруженных. Слит, Делиамбр.

– Ваше величество, – непреклонным голосом заговорила Лизамон Хултин,

– вы никуда не пойдете без меня!

Валентин улыбнулся.

– Хорошенькое дело! Ты приказываешь Понтифексу! Я восхищен твоим порывом, но на этот раз – никаких телохранителей, никакого оружия, никакой защиты, кроме моих одежд. Шлюпка готова, Асенхарт?

Оснащенная шлюпка свисала с фок‑мачты. Валентин забрался в нее и жестом пригласил мрачного и унылого Слита и вроона. Он обвел взглядом всех остальных, собравшихся на палубе – Карабеллу, Тунигорна, Асенхарта, Залзана Кавола, Лизамон, Шанамира, – все они смотрели на него с таким видом, будто он лишился остатков разума.

– Пора бы узнать меня получше, – тихо сказал он и распорядился спускать шлюпку.

Шлюпка понеслась над водой, слегка касаясь верхушек волн, и вскоре подошла к борту драконобоя, с которого сбросили причальный крюк. Мгновение спустя Валентин уже ступил на палубу чужого корабля, покрытую несмываемыми пятнами крови морских драконов. Перед ним возвышались не менее дюжины скандаров, самый маленький из которых был в полтора раза выше Валентина. Их возглавляла старуха Гвидраг, зубов у которой стало еще меньше, а тусклая густая шерсть выцвела еще больше. В ее глазах читались сила и властность, но Валентин заметил в ней и некоторую неуверенность.

Он поинтересовался:

– Что случилось, Гвидраг? Почему вы так неласково меня встречаете?

– Мой лорд, я не знала, что это вы возвращаетесь.

– Тем не менее, я, кажется, вернулся. Так что, я недостоин несколько более теплого приема?

– Мой лорд… здесь многое изменилось, – с запинкой проговорила она.

– Изменилось? Теперь у вас свободная республика? – Он оглядел палубу, перевел взгляд на выстроившиеся вокруг драконобойные суда. – А что такое свободная республика, Гвидраг? По‑моему, мне еще не приходилось сталкиваться с таким понятием. Я вас спрашиваю: что это означает?

– Я – лишь капитан драконобоя, мой лорд. А политические вопросы… не мне о них говорить…

– В таком случае прошу прощения. Но хоть на один‑то вопрос вы мне ответите: зачем вы вышли навстречу моему флоту, если не для того, чтобы поприветствовать и сопроводить в порт?

Гвидраг ответила:

– Меня послали, чтобы приветствовать вас и повернуть назад. Хотя, повторяю, что мы не имели ни малейшего представления, что это вы, мой лорд… мы знали лишь то, что это флот имперских кораблей…

– А разве Пилиплок больше не принимает имперские корабли?

Наступило долгое молчание.

– Нет, мой лорд, – неуверенно проговорила скандарша. – Не в том дело, мой лорд. Мы – как это сказать – вышли из империи, мой лорд. Вот что такое свободная республика. Это территория, которая сама собой управляет, а не подчиняется кому‑то извне.

Валентин слегка приподнял брови.

– Ах, вот оно что! И отчего же так случилось? Власть имперского правительства оказалась слишком обременительной, так вы считаете?

– Вы смеетесь надо мной, мой лорд. Это вещи выше моего понимания. Я только знаю, что перемены произошли из‑за переживаемых нами тяжких времен, и Пилиплок решил теперь сам определять свою судьбу.

– Потому что в Пилиплоке пока есть продовольствие, а в других городах нет, а кормить голодных – слишком обременительная обязанность для Пилиплока? Не так ли, Гвидраг?

– Мой лорд…

– И прекратите называть меня «моим лордом», – прервал ее Валентин. – Теперь вам следует называть меня «ваше величество».

Скандарша, вид которой стал еще более растерянным, спросила:

– А вы разве уже не Коронал, мой лорд… ваше величество?..

– Перемены произошли не только в Пилиплоке, – ответил он. – Я вам это покажу, Гвидраг. А затем я вернусь на свой корабль, вы сопроводите нас в гавань, и я поговорю с заправилами этой самой свободной республики, чтобы они мне кое‑что объяснили поподробней. Договорились, Гвидраг? Теперь позвольте мне показать, кто я такой.

И он взялся одной рукой за руку Слита, другой – за щупальце Делиамбра, и легко и плавно погрузился в полудремотное состояние, в транс, позволявший осуществлять мысленные контакты, как если бы он рассылал послания. И из его разума к Гвидраг пошел такой поток жизненной силы и энергии, что воздушное пространство между ними начало светиться, поскольку сейчас он отдавал не только энергию, накопившуюся в нем за все время испытаний и сумятицы, но и ту, которую брал у Слита и вроона, у своих товарищей на борту «Леди Тиин», у Лорда Хиссуне и его матери‑Леди, у своей матери – бывшей Леди, у всех тех, кто любил Маджипур каким он был, и хотел, чтобы он выжил. Он послал сигнал Гвидраг, затем – стоявшим возле нее скандарам‑драконобоям, следом – экипажам других судов, послал через воды импульс гражданам свободной республики Пилиплок. Послание было совсем простым: он пришел к ним простить их заблуждения и получить от них подтверждение их верности великому содружеству, каковым являлся Маджипур. Еще он заявил, что Маджипур неделим и что сильный должен помогать слабому, иначе погибнут все, поскольку мир стоит на пороге гибели, и только единым могучим усилием можно его спасти. И в заключение он сказал им, что приближается окончание хаоса, так как Понтифекс, Коронал, Леди Острова и Король Снов объединили усилия, чтобы восстановить порядок вещей, и все опять станет единым, если только они не потеряют веру в высшую справедливость Дивин, от имени которой он, Валентин, осуществляет теперь власть верховного монарха.

Он открыл глаза. Он увидел, как почти бесчувственная Гвидраг медленно, покачиваясь, опускается на колени, а остальные скандары рядом с ней делают то же самое. Потом она резким движением закрыла руками глаза, как от нестерпимого света, и пробормотала сдавленным, благоговейным голосом:

– Мой лорд… ваше величество… ваше величество…

– Валентин! – крикнул кто‑то на палубе. – Понтифекс Валентин! – между моряками прокатился крик: – Понтифекс Валентин! Понтифекс Валентин! – и пошел гулять с корабля на корабль, через водную гладь, докатившись даже до укреплений отдаленного Пилиплока.

– Валентин! Понтифекс Валентин! Понтифекс Валентин!

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. КНИГА ВОССОЕДИНЕНИЯ

1

Королевскому экспедиционному отряду оставалось еще несколько часов пути вверх по реке до Ни‑мойи. Лорд Хиссуне вызвал Альсимира и сказал:

– Узнай, существует ли еще большой дом, который называется «Ниссиморн Проспект». Если да, то я хочу разместить там свой штаб на время пребывания в Нимойе.

Хиссуне помнил этот дом – он помнил всю Ни‑мойю целиком с ее белыми башнями и сверкающими аркадами – настолько живо, словно провел там полжизни. Но до этой поездки он ни разу не ступал на землю Цимроеля. Он видел Ни‑мойю глазами другого человека. Сейчас он мысленно возвращался во времена отрочества, когда тайно изучал воспоминания других людей, хранившиеся в Считчике Душ в недрах Лабиринта. Как же ее звали, ту маленькую лавочницу из Велатиса, которая вышла замуж за брата герцога и унаследовала Ниссиморн Проспект? Иньянна, вспомнил он, Иньянна Форлэйн, воровка на Большом Базаре, жизнь которой переменилась вдруг столь удивительным образом.

Все это произошло в конце правления Лорда Малибора, лет двадцать‑двадцать пять тому назад. Вполне вероятно, что она еще жива, подумал Хиссуне. И по‑прежнему живет в своем восхитительном особняке с видом на реку. А я приду к ней и скажу: «Я знаю тебя, Иньянна Форлэйн. Я понимаю тебя как самого себя. Мы с тобой одного поля ягоды: баловни судьбы. И мы знаем, что истинные фавориты судьбы – те, кто знает, как наилучшим образом распорядиться своей удачей».

Ниссиморн Проспект находился на своем месте, красиво поднимаясь над портом на скалистом мысу; его легкие балконы и портики будто плыли в колеблющемся воздухе. Но Иньянна Форлэйн здесь больше не жила. Огромный дом был заселен кучей бродяг, набившихся по пять‑шесть человек в каждую комнату. Они выцарапывали свои имена на стеклянной стене Оконного Зала, раскладывали дымные костры на верандах, выходящих в сад, и оставляли следы грязных пальцев на ослепительно белых стенах. Большинство из них исчезло как утренний туман, как только в ворота вошел отряд Коронала; но некоторые остались, тупо разглядывая Хиссуне, будто он был пришельцем из какого‑то другого мира.

– Прикажете очистить дом от этого сброда, мой лорд? – спросил Стимион.

Хиссуне кивнул.

– Но сначала дайте им немного еды и чего‑нибудь выпить и скажите, что Коронал сожалеет по поводу того, что вынужден поселиться здесь. И спросите, известно ли им что‑нибудь о леди Иньянне, которой когда‑то принадлежал этот дом.

Он угрюмо переходил из комнаты в комнату, сравнивая увиденное с той светлой картиной этого места, оставшейся перед его мысленным взором после знакомства с записью памяти Иньянны форлэйн. От происшедшей перемены щемило сердце. В доме не осталось ни единого уголка, не испорченного, не испачканного, не изгаженного тем или иным способом. Потребовалась бы армия ремесленников и годы работы, чтобы восстановить все в прежнем виде, подумал Хиссуне.

Доля, выпавшая на Ниссиморн Проспект, не миновала и всю Ни‑мойю. Хиссуне уныло бродил по Оконному Залу, откуда открывалась панорама города, и тоскливо взирал на следы ужасных разрушений. Когда‑то это был самый зажиточный и блистательный город Цимроеля, ничем не уступавший любому городу Замковой Горы. Белые башни, в которых проживало тридцать миллионов жителей, теперь почернели от дыма страшных пожаров. Герцогский Дворец представлял собой какой‑то полуразрушенный пенек на великолепном пьедестале. Галерея Тонкой Ткани, протянувшийся на милю навес из ткани, где располагались лучшие в городе магазины, с одной стороны была сорвана с креплений и прикрывала улицу, как сброшенный плащ. Стеклянные купола Музея Миров были разбиты, и Хиссуне не хотелось даже думать, что случилось с находившимися внутри сокровищами. Вращающиеся отражатели Кристаллического Бульвара оставались темными. Он посмотрел на гавань и увидел, во что превратились плавучие рестораны, где когда‑то можно было изысканно отобедать и полакомиться редчайшими деликатесами Нарабала, Сти, Пидруида и других далеких городов: они были перевернуты и плавали по воде вверх дном.

Он почувствовал себя обманутым. Столько лет мечтать о Ни‑мойе и, наконец, оказаться в ней, чтобы застать подобное зрелище. Возможно, былую красоту уже не восстановить…

Как это произошло? Почему охваченные голодом, паникой и безумием жители Ни‑мойи направили свою ярость против родного города? Неужели во всей центральной части Цимроеля люди так же в едином бессмысленном порыве, разрушили до основания всю красоту, созданную в течение многих тысячелетий? Мы дорого заплатили, сказал себе Хиссуне, за века тупого самодовольства.

Пришел Стимион и сообщил то, что ему удалось узнать от одного из бродяг: леди Иньянна уже больше года как покинула Ни‑мойю после того, как один из лже‑Короналов захватил этот дом себе под дворец. Куда она подалась, жива ли она вообще – никто не знает. Герцог Ни‑мойи со всем семейством, а также большая часть знати бежали еще раньше.

– А лже‑Коронал? – спросил Хиссуне.

– Тоже исчез, мой лорд. Все они, поскольку он был не один. Их оказалось, в конце концов, десять или двенадцать, и все они грызлись между собой. Все разбежались, как напуганные билантоны, когда месяц назад Понтифекс Валентин добрался до города. Сегодня, мой лорд, в Ни‑мойе лишь один Коронал, и его имя Хиссуне.

Хиссуне слегка улыбнулся.

– Тогда это моя великая процессия, не так ли? А где же музыканты, где парады? Почему кругом мерзость и запустение? Не думал я, Стимион, что таким будет мое первое посещение Ни‑мойи.

– Вы еще вернетесь сюда в лучшие времена, мой лорд, и все будет, как прежде.

– Ты так думаешь? Ты действительно так думаешь? Ах, дружище, молюсь, чтобы ты оказался прав!

Появился Альсимир.

– Мой лорд, мэр города передает изъявления совершеннейшего почтения и просит дозволения нанести вам визит сегодня днем.

– Передай ему, чтобы приходил вечером. У нас есть дела поважнее встреч с местными мэрами.

– Передам, мой лорд. Я думаю, что мэр несколько встревожен количеством войск, которые вы собираетесь расквартировать здесь. Он говорил что‑то о трудностях с поставками продовольствия и о некоторых проблемах, связанных с санитарным обеспечением…

– Он поставит провизию в требуемых количествах, Альсимир, иначе мы поставим более разворотливого мэра. Это ты ему тоже передай. Можешь добавить, что вскоре здесь появится лорд Диввис примерно с таким же, если не большим войском, а за ним последует и лорд Тунигорн, так что он может рассматривать свои теперешние хлопоты лишь в качестве репетиции перед началом настоящей работы. А еще скажи ему, что вскоре потребности Ни‑мойи в продовольствии снизятся, поскольку, когда буду уходить отсюда, я возьму с собой несколько миллионов местных жителей в качестве оккупационной армии для Пьюрифайна, и спроси его, каким образом он посоветовал бы отбирать добровольцев. А если, Альсимир, он заартачится, то объясни ему, что мы здесь не для того, чтобы причинять лишние хлопоты, а для спасения провинции от хаоса, хотя предпочли бы проводить время в развлечениях на Замковой Горе. Если же ты не заметишь за ним особого рвения даже после всего сказанного, закуй его в кандалы и поищи среди его заместителей кого‑нибудь посговорчивей, а если такого не найдется, тогда найди человека со стороны. – Хиссуне усмехнулся. – Ну хватит о мэре Ни‑мойи. От лорда Диввиса что‑нибудь есть?

– Довольно много новостей, мой лорд. Он вышел из Пилиплока и со всей возможной быстротой поднимается вслед за нами по Цимру, собирая по дороге войско. Мы получили от него донесения из Порт‑Сэйкфорджа, Стенуомпа, Оргелюза, Импемонды и долины Облиорн, а последние известия говорят о том, что он подходит к Ларнимискулусу.

– Который, насколько я помню, находится отсюда в нескольких тысячах миль на восток, так? – спросил Хиссуне. – Так что нам еще долго придется ждать. Ну что ж, когда приедет, тогда и приедет, этого никак не ускорить, а до встречи с ним, я думаю, неразумно отправляться в Пьюрифайн. – Он грустно улыбнулся. – Я думаю, наша задача облегчилась бы раза в три, будь наш мир раза в два поменьше. Альсимир, отправь послания с выражением высочайшего уважения Диввису в Ларнимискулус, а также, пожалуй, в Белку, Сларишанз и несколько других городов по маршруту его следования. И сообщи ему, с каким нетерпением я ожидаю встречи с ним.

– Неужели, мой лорд? – поинтересовался Альсимир.

Хиссуне пристально посмотрел на него.

– Именно так, – сказал он. – Совершенно искренне, Альсимир!

В качестве личной резиденции он выбрал большой кабинет на третьем этаже. Давным‑давно, когда здесь жил Галайн, брат герцога Ни‑мойи, как подсказывала Хиссуне его приобретенная память, тут располагалась огромная библиотека Галайна, состоявшая из древних книг в переплетах из кож редких животных. Но теперь книги исчезли, и кабинет представлял собой просторное и пустынное помещение с обшарпанным письменным столом посредине, на котором Хиссуне разложил карты и стал обдумывать предстоящую экспедицию.

Хиссуне не очень‑то понравилось, что его оставили на Острове, когда Валентин отправился в Пилиплок. Он сам хотел провести силой оружия акцию умиротворения в Пилиплоке, но Валентин придерживался иного мнения и одержал верх. Хоть Хиссуне и стал Короналом, в чем нет никакого сомнения, но после этого решения он понял, что в течение некоторого времени положение дел будет несколько необычным, поскольку ему придется состязаться с полным сил, толковым и весьма энергичным Понтифексом, в планы которого не входит переселение в Лабиринт. В истории Хиссуне не обнаружил ни одного подобного примера. Даже самые властные и честолюбивые из Короналов – Лорд Конфалум, Лорд Престимион, Лорд Деккерет, Лорд Кинникен – оставляли свое место и отправлялись в подземелье, как только заканчивались их полномочия в качестве Короналов.

Но Хиссуне не мог отрицать и того, что происходящее сейчас тоже не имело прецедента. Но не мог он не согласиться и с тем, что появление Валентина в Пилиплоке, мнившееся Хиссуне тяжелейшим случаем безумия и безрассудства, в действительности оказалось блестящим стратегическим ходом.

Подумать только: мятежный город кротко спускает свои флаги и безропотно передается на милость Понтифекса, точно в соответствии с предсказанием Валентина! Хиссуне мучился в догадках, какими же чарами обладает этот человек, чтобы так уверенно сделать столь дерзкий шаг? Но ведь в войне за реставрацию он вернул себе трон с помощью очень похожей тактики, разве не так? За его мягкостью, обходительностью скрывался характер весьма сильный и решительный. И все же, подумал Хиссуне, его мягкость не просто удобная маска, а существенная часть натуры Валентина, самая сокровенная и истинная его черта. Сверхъестественная личность, но великий король в своем роде…

А сейчас Понтифекс продолжал двигаться к западу по Цимру от одной разоренной территории к другой, кротостью добиваясь возврата к здравому смыслу. Из Пилиплока от отправился в Ни‑мойю, появившись здесь за несколько недель до Хиссуне. Лже‑Короналы разбежались, как только узнали о его приближении; погромщики и бандиты перестали грабить; потерявшие голову, ввергнутые в нищету горожане собирались миллионными толпами, как сообщалось, чтобы приветствовать нового Понтифекса, как будто он мог одним мановением руки вернуть мир в прежнее состояние. Все это облегчало задачу Хиссуне, следовавшего за Валентином: вместо того, чтобы тратить время и силы на возвращение Ни‑мойи, он тихо‑мирно вошел в город, жители которого уже достаточно успокоились для того, чтобы оказывать всяческое содействие.

Хиссуне провел пальцем по карте. Валентин направляется в Кинтор. Ему предстоит нелегкое дело: Кинтор – оплот лже‑Коронала Семпетурна и его личной армии, Рыцарей Деккерета. Хиссуне боялся за Понтифекса, но ничего не мог предпринять для защиты: Валентин и слышать о том не хотел. «Я не собираюсь вести с собой армии в города Маджипура», – сказал он, когда они обсуждали этот вопрос на Острове; и Хиссуне не оставалось ничего другого, как подчиниться его воле. При любых обстоятельствах Понтифекс обладает большей властью.

А куда Валентин направится после Кинтора? В города Рифта, подумал Хиссуне. А потом, дальше, в приморские города – Пидруид, Тил‑омон, Нарабал. Никто не знал, что происходило на отдаленном побережье, куда нахлынули миллионы беженцев из охваченных беспорядками центральных районов Цимроеля. Перед мысленным взором Хиссуне представал Валентин, неутомимо передвигающийся все дальше и дальше, восстанавливая порядок на месте хаоса всего лишь величием собственной души. По существу, его перемещения – какая‑то диковинная разновидность великой процессии для Понтифекса. Но в голове у Хиссуне все время вертелась беспокойная мысль о том, что не Понтифексу проводить великие процессии.

Он заставил себя не думать о Валентине и перешел к своим обязанностям. Сначала нужно дождаться Диввиса. Общение с ним требует большого такта. Но Хиссуне понимал, что успех будущего правления будет зависеть от его отношений с этим своенравным и злопамятным человеком. Предложить ему высшие полномочия, дать понять, что среди всех полководцев выше него только Коронал. Но одновременно – сдерживать его, не выпускать из‑под контроля, если такое вообще возможно.