Текст книги "Валентин Понтифекс"

6

– Мы поймали метаморфа, мой лорд, – сказал Альсимир. – Он утверждает, что у него есть для вас и только для вас срочное сообщение.

Хиссуне сдвинул брови:

– Лазутчик, как ты думаешь?

– Скорее всего, мой лорд.

– Или даже убийца.

– Конечно, такую возможность тоже нельзя исключать, но я полагаю, что здесь он оказался не для того. Я знаю, мой лорд, что он – метаморф, и любые наши предположения могут оказаться сомнительными, но тем не менее, я присутствовал при его допросе, и он кажется искренним. Кажется.

– Искренность метаморфа! – рассмеялся Хиссуне. – А помнишь, как они заслали шпиона в свиту к Лорду Валентину?

– Да, мне рассказывали. Что же тогда с ним делать?

– Думаю, привести ко мне.

– А если он собирается выкинуть какой‑нибудь грязный трюк?

– Тогда нам придется шевелиться быстрее, чем он, Альсимир. Но все же приведи его.

Хиссуне понимал, что рискует, но никак нельзя отказываться от встречи с тем, кто объявил себя посланцем противника, или просто отправить его на смерть по одному лишь подозрению в злокозненности. Положа руку на сердце, он мог признаться, что ему будет даже интересно взглянуть, наконец, на метаморфа после стольких недель блужданий по раскисшим джунглям. За все это время они не встретили ни одного метаморфа: ни единого.

Армия расположилась лагерем на опушке рощи гигантских двикковых деревьев вдоль восточной границы Пьюрифайна неподалеку от реки Стейш. Двикки представляли собой воистину внушительное зрелище: поразительных размеров деревья со стволами окружностью с большой дом; с ярко‑красной блестящей корой, изрытой невероятно глубокими трещинами; с листьями, настолько широкими, что под каждым из них могло укрыться от проливного дождя не менее двадцати человек; с колоссальными грубокожими плодами размерами не меньше флотера, внутри которых содержалась ядовитая мякоть. По чудеса растительного мира вряд ли могли восполнить однообразие форсированного марша по залитым дождями джунглям метаморфов. Дождь лил непрерывно; плесень и гниль проникали повсюду, даже, как иногда казалось Хиссуне, и в некоторые мозги; и хотя армия растянулась по фронту на сотню миль с лишним, а второй город метаморфов Авендройн предположительно должен был находиться где‑то посередине линии фронта, пока не удавалось увидеть ни города, ни следов поселений, ни признаков путей эвакуации, и вообще ни единого метаморфа. Складывалось впечатление, что они – какие‑то мифологические существа, а джунгли необитаемы.

Диввис, насколько знал Хиссуне, сталкивается с такими же трудностями на другой стороне Пьюрифайна. Метаморфы немногочисленны, а их города, по‑видимому, чуть ли не складные. Вероятно, они перемещаются с места на место, как легкокрылые ночные насекомые. А может быть, они приняли вид деревьев и кустов, стоят себе спокойненько и давятся со смеха, наблюдая за тем, как мимо них топает армия Коронала. И даже огромные двикки, вполне возможно, могут быть разведчиками метаморфов, подумал Хиссуне. Надо поговорить с этим шпионом, посланником, убийцей или кто он там: возможно удастся от него что‑нибудь узнать, а нет – так хоть какое‑то развлечение.

Вскоре вернулся Альсимир с надежно охраняемым пленником.

Он был похож на всех пьюриваров, виденных Хиссуне раньше: странная, вызывающая смутное беспокойство фигура, чрезвычайно высокая, худая до истощения, почти обнаженная, если не считать кожаной набедренной повязки. Кожа и тонкие упругие пряди волос имели необычный бледновато‑зеленый оттенок, а лицо было едва ли не лишено всяких черт: губы‑щели, нос‑шишка, а глаза настолько узкие, что их почти не видно за веками. Вид у пленника был беспокойный и совсем не грозный. Но тем не менее, Хиссуне хотелось, чтобы рядом с ним оказался кто‑нибудь, способный читать в душах, например, Делиамбр, Тисана или даже сам Валентин, для кого чужие тайны не были секретом. Этот метаморф, возможно, задумал что‑нибудь нехорошее.

– Кто вы? – спросил Хиссуне.

– Меня зовут Аарисиим. Я служу Королю Сущему, которого вы знаете под именем Фараатаа.

– Вас послал ко мне он?

– Нет, Лорд Хиссуне. Он не знает, что я здесь. – Метаморф вдруг задрожал, как‑то судорожно заколыхался, и на мгновение показалось, что его тело видоизменяется и плывет. Телохранители Коронала тут же встали стеной между метаморфом и Хиссуне, опасаясь, что эти движения – прелюдия к нападению, но Аарисиим тут же овладел собой и принял прежний вид. Он тихо сказал: – Я пришел сюда, чтобы предать Фараатаа.

– Вы собираетесь показать нам, где он укрывается? – изумился Хиссуне.

– Да.

Слишком хорошо, чтобы быть правдой, подумал Хиссуне, глядя по очереди на Альсимира, Стимиона и других ближайших советников. Они явно испытывали те же чувства: скептицизм, настороженность, враждебность.

– Почему вы хотите это сделать?

– Он совершил нечто противозаконное.

– Война в самом разгаре, а вы пришли к нам только теперь…

– Я хотел сказать, мой лорд, противозаконное по нашим обычаям, а не по вашим.

– Ах, вот как. И что же произошло?

– Он отправился в Иллиривойн, захватил Данипьюр и собирается ее убить. Незаконно захватывать Данипьюр. Незаконно лишать ее жизни. Он не слушает ничьих советов. Он захватил ее. К моему стыду. Я находился среди тех, кто был с ним. Я думал, что он хочет держать ее в плену, чтобы она не могла пойти на сделку с вами, неизменными, против нас. Он говорил, что не будет убивать ее, пока не решит, что война полностью проиграна.

– А сейчас он так думает? – спросил Хиссуне.

– Нет, Лорд Хиссуне. Он считает, что война еще далеко не проиграна: он готов выпустить на вас новых тварей и новые болезни и считает, что находится на пороге победы.

– Зачем тогда убивать Данипьюр?

– Для закрепления своей победы.

– Безумие!

– Я тоже так думаю, мой лорд. – Сейчас глаза Аарисиима были широко раскрыты и горели странным огнем. – Он рассматривает ее в качестве опасного соперника из‑за того, что она склоняется к миру, а не к войне. Если ее убрать, для его власти не останется никакой опасности. Но это еще не все. Он собирается заклать ее на алтаре – принести ее кровь в жертву водяным королям за их продолжительную помощь. Он соорудил храм по образцу того, что находился в Старом Велалисере, и сам возложит Данипьюр на жертвенный камень, и своими собственными руками отнимет у нее жизнь.

– А когда это должно произойти?

– Сегодня ночью, мой лорд. В Час Хайгуса.

– Сегодня ночью?

– Да, мой лорд. Я добирался со всей возможной быстротой, но ваша армия такая огромная, я боялся, что меня убьют прежде чем я доберусь до вашей личной охраны. Мне надо бы прийти к вам вчера или позавчера, но не было возможности, я не мог…

– Сколько дней отсюда до Нового Велалисера?

– Наверное, четыре. Может быть, и три, если спешить.

– Тогда Данипьюр погибла! – гневно воскликнул Хиссуне.

– Но если он не убьет ее…

– Вы сказали, что жертвоприношение состоится сегодня ночью.

– Да, сегодня луны и звезды благоприятствуют ему, но вдруг он потеряет решимость, передумает в последний миг…

– Часто ли Фараатаа теряет решимость? – поинтересовался Хиссуне.

– Никогда, мой лорд.

– Тогда мы никак не сможем вовремя добраться до места.

– Не сможем, мой лорд, – мрачно подтвердил Аарисиим.

Хиссуне хмуро посмотрел в сторону двикковой рощи. Что будет, если Данипьюр погибнет? Тогда не останется никакой надежды на соглашение с метаморфами: он понимал, что лишь она одна могла смягчить ожесточение мятежников и заставить их пойти на компромисс. Без нее начнется война на истребление.

Он спросил у Альсимира:

– Где сейчас Понтифекс?

– Он к западу от Кинтора. Возможно, добрался до Дулорна, и, скорее всего, сейчас где‑то в районе Рифта.

– А можем мы послать ему туда сообщение?

– У нас очень ненадежная связь с теми местами, мой лорд.

– Я знаю. Я хочу, чтобы ты хоть как‑нибудь, любым способом, передал ему эту новость в течение двух часов. Испробуй все, что можно. Воспользуйся колдунами, пошли сообщение Леди, чтобы она попыталась достать его через сновидения. Делай все, что только можно представить, понимаешь, Альсимир? Он должен узнать, что сегодня ночью Фараатаа собирается убить Данипьюр. Передай ему это как хочешь и скажи, что только он может ее спасти. Любой ценой.

7

Для этой цели, подумал Валентин, ему понадобятся и обруч Леди, и зуб Маазмоорна. Не должно быть никаких помех, никаких искажений послания: он использует все имеющиеся в его распоряжении возможности.

– Встаньте ко мне поближе, – приказал он Карабелле, Делиамбру, Тисане и Слиту. – Окружите меня. Когда я дотянусь до вас, возьмите меня за руку. Не говорите ничего: только держите.

День был ясным и прозрачным. В свежем бодрящем воздухе пахло алабандиновым нектаром. Но далеко на востоке, в Пьюрифайне, уже опускались сумерки.

Он надел обруч, стиснул в руке зуб водяного короля, глубоко вдохнул свежий, ароматный воздух, от которого у него закружилась голова.

– Маазмоорн?

Валентин исторг зов с такой силой, что окружавшие его, должно быть, почувствовали отдачу: Слит содрогнулся, Карабелла прижала ладони к ушам, а у Делиамбра вдруг начали возбужденно извиваться щупальца.

– Маазмоорн? Маазмоорн?

Колокольный звон. Медленное, тяжелое шевеление гигантского тела, качающегося в холодных северных водах. Легкое шевеление огромных черных крыльев.

– Я слышу, брат Валентин.

– Помоги мне, Маазмоорн.

– Помочь? Чем я могу помочь?

– Позволь мне пролететь по миру с твоим духом.

– Тогда иди ко мне, брат‑король, брат Валентин.

Это оказалось до изумления просто. Он почувствовал, что становится легким, взмыл вверх. Он плыл, парил, летел. Под ним половинкой огромного шара лежала планета, что погружалась на востоке в ночную темноту. Водяной король нес его безмятежно, безо всяких усилий, как великан мог бы нести на ладони маленького котенка, все дальше и дальше над открывающимся под ним миром. Он ощущал себя единым целым с планетой, он чувствовал себя воплощением всех двадцати миллиардов ее жителей – людей, скандаров, хьортов, метаморфов и всех остальных, они перемещались внутри него, подобно кровяным тельцам. Он был одновременно повсюду; являлся всей печалью и всей радостью мира, всей тоской и всей нуждой. Он был всем. Он был бурлящей вселенной конфликтов и противоречий. Он ощущал горячее дыхание пустыни, теплый дождик тропиков и холод горных вершин. Он смеялся, плакал, умирал, любил, ел, пил, танцевал, сражался, бешено скакал по неизведанным местам, трудился в поле, прорубал тропу в буйных зарослях джунглей. В океанах его души показывались на поверхности громадные морские драконы, и, издав чудовищный протяжный рев, вновь скрывались в бездонных глубинах. Он посмотрел вниз и увидел раны земли, те места, где земля восстала и столкнулась сама с собой, увидел, как все можно исцелить, воссоединить и вернуть к мирной, спокойной жизни. Все охватывалось Сущим. Все было частью всеобъемлющей, единой гармонии.

Но он ощущал во всей великой гармонии один‑единственный диссонанс.

Тот врывался резким, пронзительным, визгливым, скрипучим звуком, разрезал ткань мира, подобно ножу, оставляя за собой кровавый след, раздирал целостность на части.

Валентин знал, что даже этот диссонанс – одна из граней Сущего. И все же, эта сторона Сущего – мутящая воду, поднимающая пену, ревущая в своем безумии на обширных пространствах мира – была частью Сущего, не способной принять Сущее. Она кричала во всю мочь «Нет!» всем остальным. Она восставала против тех, кто будет восстанавливать гармонию, латать разорванную ткань, кто восстановит единство целостности.

– Фараатаа?

– Кто ты?

– Понтифекс Валентин.

– Дурак Валентин. Младенец Валентин.

– Нет, Фараатаа. Понтифекс Валентин.

– Твой титул для меня пустой знак. Я – Король Сущий!

Валентин рассмеялся, и смех его рассыпался по миру дождем капель золотистого меда. Он воспарил на крыльях великого короля драконов, поднявшись чуть ли не до края неба, откуда мог разглядеть сквозь темноту вершину Замковой Горы, пронзающей небеса на другой стороне мира, и Великое Море за ней. Он посмотрел вниз, на джунгли Пьюрифайна и вновь рассмеялся, наблюдая за разъяренным Фараатаа, что извивался и барахтался под ливнем этого смеха.

– Фараатаа?

– Чего ты хочешь?

– Нельзя ее убивать, Фараатаа.

– Кто ты такой, чтобы указывать мне?

– Я – Маджипур.

– Ты – дурак Валентин. А я – Король Сущий.

– Нет, Фараатаа.

– Нет?

– Я вижу, как старая сказка не дает тебе покоя. Грядущий Принц, Король Сущий: как ты мог возложить на себя эти титулы? Ты – не Принц и никогда не будешь Королем.

– Ты надоел мне со своими бреднями. Оставь меня, или я сам тебя выброшу.

Валентин ощутил усилие, толчок. Он отразил его.

– Грядущий Принц – существо, совершенно лишенное ненависти. Разве ты можешь это отрицать, Фараатаа? О том говорится в легенде твоего же народа. Ему не присуща мстительность. Он не лелеет жажду разрушения. А в тебе, Фараатаа, нет ничего, кроме ненависти, мстительности, жажды разрушения. Если их отнять у тебя, то останется одна внешняя оболочка, шелуха.

– Дурак.

– Твои притязание необоснованны.

– Дурак.

– Позволь мне забрать твою злобу и ненависть, Фараатаа, если ты хочешь быть королем, которым себя объявляешь.

– Ты несешь совершенную чушь.

– Соглашайся, Фараатаа. Освободи Данипьюр. Дай мне свою душу для исцеления.

– Данипьюр умрет через час.

– Нет, Фараатаа.

– Смотри!

Разошлись переплетенные верхушки деревьев в джунглях, и Валентин увидел при свете факелов Новый Велалисер. Сложенные из бревен храмы, знамена, алтарь, уже пылающий погребальный костер. К валуну прикована молчаливая женщина‑метаморф величественного вида. Вокруг нее пустые, враждебные лица. Ночь, деревья, звуки, запахи. Музыка. Пение.

– Отпусти ее, Фараатаа. А потом приходите ко мне, ты и она, и мы вместе совершим то, что должно быть сделано.

– Никогда. Я вручу ее богу своими собственными руками. И эта жертва станет искуплением за Осквернение, когда мы убили наших богов и в наказание получили вас.

– Ты ошибаешься даже тут, Фараатаа.

– Что?

– В тот день в Велалисере боги отдали себя по собственной воле. Это была их жертва, которой вы не поняли. Вы придумали миф об Осквернении, ошибочный миф. Это ошибка, Фараатаа, полнейшее заблуждение. Водяной король Низнорн и водяной король Домситор добровольно пожертвовали собой в тот далекий день, как сейчас водяные короли отдают себя нашим охотникам во время плавания вокруг Цимроеля. А ты этого не понимаешь. Ты совсем ничего не понимаешь.

– Глупость. Безумие.

– Освободи ее, Фараатаа. Пожертвуй своей ненавистью, как водяные короли пожертвовали собой.

– Я убью ее сейчас же, своими руками.

– Ты не должен этого делать, фараатаа. Отпусти ее.

– НЕТ.

Ужасная сила этого «нет» оказалась неожиданной: оно поднялось как гигантская океанская волна и нахлынуло на Валентина, ударив его с ошеломляющей мощью, поглощая, погружая на мгновение в хаос. И пока Валентин изо всех сил старался устоять, Фараатаа нанес ему второй такой же удар, и третий, и четвертый, и они били по нему все с той же сокрушительной силой. Но потом Валентин ощутил мощь водяного короля, на которой покоилась его собственная сила, перевел дыхание, восстановил равновесие и вновь ощутил свое могущество.

Он дотянулся до вождя мятежников.

Он вспомнил, как пережил подобное много лет назад в последний час войны за реставрацию, когда один вошел в зал судебных совещаний и застал там кипящего от ярости узурпатора Доминина Барьязида. И Валентин послал ему любовь, дружбу, сожаление по поводу происшедшего между ними. Он послал ему надежду на мирное улаживание всех разногласий, на прощение всех прегрешений, на безопасный выход из Замка. Барьязид ответил неповиновением, ненавистью, гневом, презрением, воинственностью, объявлением вечной войны. Валентин ничего не забыл. И теперь все повторяется снова: вновь перед ним отчаянный, исполненный ненависти враг, вновь яростное сопротивление, решительный отказ свернуть с пути, ведущего к смерти и разрушению; отвращение и омерзение, насмешка и презрение.

От Фараатаа он не ожидал большего, чем от Доминина Барьязида. Но он оставался Валентином и по‑прежнему верил в возможность торжества любви.

– Фараатаа?

– Ты – младенец Валентин.

– Предайся мне мирно. Оставь свою ненависть, если хочешь быть тем, кем ты объявил себя.

– Оставь меня, Валентин.

– Я иду к тебе.

– Нет‑нет‑нет‑нет.

На этот раз Валентин приготовился к вспышке отрицания, лавиной накатившейся на него. Он перехватил силу ненависти Фараатаа и убрал ее в сторону, предложив взамен любовь и доверие, и получил в ответ еще больше ненависти – непоколебимой, неизменной, упрямой.

– Ты не оставляешь мне выбора, Фараатаа.

Пожав плечами, Фараатаа двинулся к алтарю, к которому была привязана Данипьюр. Он замахнулся кинжалом из полированного дерева.

– Делиамбр, – окликнул Валентин. – Карабелла. Тиса на. Слит.

Они схватили его за руки, локти, плечи. Он почувствовал, как в него вливаются их силы. Но этого было недостаточно. Он воззвал к Леди Острова, к новой Леди, матери Хиссуне, взял ее силу; позаимствовал силы и у своей матери, бывшей Леди. Все равно, мало. Он мгновенно перенесся в другое место. – Тунигорн! Стасилейн! Помогите мне! – Они присоединились к нему. Он отыскал Залзана Кавола. Нашел Асенхарта. Добрался до Эрманара. Пришел к Лизамон. Мало. Недостаточно. Еще: Хиссуне! Приди и ты, Хиссуне. Дай мне твою силу. Дай мне твою отвагу.

– Я здесь, ваше величество.

Да‑да. Теперь можно. Он вновь вспомнил слова старухи Аксимаан Трейш: Вы спасете нас, сделав то, что считаете невозможным. Да. Теперь это возможно.

– Фараатаа!

От Валентина в сторону Пьюрифайна помчался сгусток мощи, подобный трубному гласу. В одно мгновение он преодолел все расстояния и достиг цели, которой не был сам Фараатаа, но, скорее, ненависть в душе Фараатаа, слепая, яростная, несгибаемая страсть к мести, разрушению, уничтожению. Валентин обнаружил ее и вырвал из души Фараатаа единым неодолимым порывом. Валентин вобрал в себя всю кипящую ярость метаморфа, лишил ее силы и отбросил. И Фараатаа стал пустым.

Еще мгновение его рука оставалась высоко поднятой над головой, мышцы сохраняли напряжение, кинжал был по‑прежнему нацелен в сердце Данипьюр. Но потом из Фараатаа исторгся безмолвный вопль, крик без звука, пустота, вакуум. Он стоял, застывший, неподвижный, но был уже пуст: ракушка, шелуха. Кинжал выпал из его безжизненных пальцев.

– Иди, – сказал Валентин. – Во имя Дивин, иди. Ступай!

Фараатаа упал и больше не двигался.

Наступила тишина. На мир опустилось пугающее спокойствие. Вы спасете нас, сказала Аксимаан Трейш, сделав то, что считаете невозможным. И он не колебался.

Издалека до него донесся голос водяного короля Маазмоорна:

– Ты закончил свое путешествие, брат Валентин?

– Да, я закончил путешествие.

Валентин открыл глаза, отложил зуб и снял со лба обруч. Он огляделся и увидел странные бледные лица, испуганные глаза: Слит, Карабелла, Делиамбр, Тисана.

– Валентин…

Он посмотрел на Карабеллу.

– Что, любимая?

– С тобой все в порядке?

– Да, – ответил он. – Со мной все в порядке. – Он очень устал, он чувствовал себя очень странно. Но… да, с ним все в порядке. Он сделал то, что нужно было сделать. Выбора не было. И теперь это свершилось.

Он обратился к Слиту:

– Здесь наши дела завершены. Попрощайся от моего имени с Нитиккималем и другими местными жителями и скажи им, что все будет хорошо, что я им это торжественно обещаю. А затем отправимся в путь.

– Вперед, в Дулорн? – спросил Слит.

Понтифекс улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Нет. На восток. Сначала в Пьюрифайн, чтобы встретиться с Данипьюр и лордом Хиссуне и вдохнуть жизнь в новый мировой порядок. Теперь, когда мир лишился ненависти, такое возможно. А потом можно будет двигаться домой, Слит. Домой!

8

Церемонию коронации проводили на воздухе, на обширном газоне двора Вильдивар, откуда открывался чудесный вид на Девяносто Девять Ступеней и самые верхние пределы Замка. Вообще‑то было не принято проводить коронацию где‑нибудь, кроме тронного зала Конфалума, но условностям не уделяли надлежащего внимания уже давно, а Понтифекс Валентин настаивал на том, чтобы церемонию устроили на открытом воздухе. Кто же осмелился бы не согласиться с желанием Понтифекса?

Итак, по воле Понтифекса все собрались под чудесным весенним небом Замковой Горы. Двор был роскошно украшен цветущими растениями – садовники принесли халатинговые деревья, пересадив их каким‑то известным им способом, в огромные кадки, и ухитрившись не повредить бутоны, и теперь по обеим сторонам двора словно сверкали малиновые с золотом цветы. Были здесь танигалы и алабандины, караманги и сефитонгали, элдироны, пиннины и десятки других растений. Валентин приказал, чтобы цветов было море. Сказано – сделано: цветы со всех сторон.

Согласно обычаю Владыки царства на церемонии коронации, если присутствовали все четверо, располагались в строго заведенном порядке, образуя подобие ромба: середину ромба занимал новый Коронал, Понтифекс находился лицом к нему, с одной стороны стояла Леди Острова, а с другой – Король Снов. Но эта коронация отличалась от всех предыдущих, имевших место на Маджипуре: на сей раз Владык было пять, и пришлось изобретать новое расположение.

Выглядело это так: Понтифекс и Коронал стояли рядом; по правую руку от Коронала – Лорд Хиссуне, чуть поодаль – его мать Эльсинома, Леди Острова; слева от Понтифекса Валентина, на таком же расстоянии, – Минакс Барьязид, Король Снов; а перед ними, лицом к остальным – Данипьюр из Пьюрифайна, пятая, последняя из Владык Маджипура.

Вокруг размещались ближайшие помощники и советники: с одной стороны от Понтифекса – главный представитель Слит, с другой – Леди Карабелла; рядом с Короналом – Альсимир и Стимион; возле Леди Острова – несколько жриц, в том числе Лоривайд и Талинот Эсулд. Король Снов привел с собой братьев, Кристофа и Доминина, а Данипьюр окружал десяток пьюриваров в сверкающих шелковистых одеждах. Метаморфы сбились в плотную кучку, будто никак не могли до конца поверить, что присутствуют в качестве почетных гостей на церемонии, проходящей на вершине Замковой Горы.

Еще дальше выстроились принцы и герцоги, в том числе Тунигорн, Стасилейн, Диввис, Миригант, Элзандир и все остальные, а также представители отдаленных провинций, таких как Алайсор и Стоен, Пилиплок, Ни‑мойя и Пидруид. А еще – несколько особых гостей: Нитиккималь из долины Престимион, Милилейн из Кинтора и другие, чьи жизненные пути пересекались с путем Понтифекса во время странствий последнего по свету. Здесь можно было увидеть даже краснолицого Семпетурна, помилованного за проявленную им доблесть во время кампании в Пьюрифайне: он стоял с изумленным и благоговейным видом и все время делал то знак звездного огня в сторону Лорда Хиссуне, то знак Понтифекса в сторону Валентина, повторяя их столь часто, что можно было подумать, будто у него нервный тик. Присутствовали на коронации и несколько обитателей Лабиринта, друзья детства нового Коронала: Ванимун, который в детстве был Короналу как брат; стройная, с миндалевидными глазами сестра Ванимуна Шулайра; Хойлан и три его брата; и кое‑кто еще. Все они стояли, не шевелясь, с широко раскрытыми глаза ли и разинутыми ртами.

Вино, как обычно, лилось рекой. Были произнесены приличествующие случаю молитвы, спеты гимны, прозвучали традиционные речи. Церемония не дошла еще до середины, когда Понтифекс Валентин поднял руку, призвав к вниманию.

– Друзья… – начал он.

Среди собравшихся пробежал изумленный шепот. Чтобы Понтифекс обращался ко всем остальным – даже к Владыкам, даже к принцам – как к «друзьям»? Как‑то странно… но так похоже на Валентина…

– Друзья, – повторил он. – Позвольте мне сказать лишь несколько слов, поскольку, как я думаю, потом вы очень редко будете меня слышать, так как пришло время Лорда Хиссуне, и замок этот – Замок Лорда Хиссуне, и уже после сегодняшнего праздника я перестану в нем появляться. Я хочу только поблагодарить всех вас за то, что вы пришли сюда… – снова шепоток: выражал ли когда‑нибудь благодарность хоть один Понтифекс? – …и попросить вас оставаться счастливыми и радостными, причем не только сегодня, а на протяжении всего времени согласия, в которое мы сейчас вступаем. Ведь ныне мы утверждаем в должности Коронала, который будет править вами мудро и милосердно в течение многих лет по мере восстановления нашего мира; и мы приветствуем в качестве новой Власти еще одну царственную особу, которая совсем недавно была нашим врагом и больше им не будет, поскольку, по воле Дивин, она и ее народ включились в жизнь Маджипура на равных правах со всеми остальными. Возможно, при доброй воле всех сторон удастся исправить древние ошибки и осуществить искупление.

Он сделал паузу и взял у виночерпия кубок, наполненный искрящимся вином. Подняв его, он продолжал:

– Я почти закончил. Мне остается только попросить Дивин благословить наш праздник, а также попросить благословения у наших великих морских братьев, с которыми мы разделяем этот мир, возможно, за счет терпимости которых мы населяем небольшую часть этого огромного мира и с которыми после столь долгого молчания мы установили связь. Они стали нашим спасением, когда пришло время творить мир и залечивать раны; будем надеяться, что в грядущие времена они будут указывать нам путь.

А теперь, друзья, мы приближаемся к тому моменту церемонии, когда новопомазанный Коронал наденет корону звездного огня и взойдет на Трон Конфалума. Конечно, сейчас мы не в тронном зале. По моей просьбе, по моему приказу: просто мне хотелось сегодня в последний раз вдохнуть чудесный воздух Замковой Горы и ощутить тепло. Сегодня вечером мы с Леди Карабеллой, а также со всеми моими хорошими товарищами, остававшимися рядом со мной в течение столь многих лет, во время стольких необычных приключений, отправляемся в Лабиринт, где я собираюсь обосноваться. Одна мудрая старая женщина, которой уже нет в живых, сказала мне во время моего посещения очень далекого места под названием долина Престимион, что я должен свершить то, что считаю невозможным для себя, если хочу нашего спасения. И я свершил это, потому что меня принуждала к тому необходимость. А еще она сказала, что мне придется сделать то, что мне меньше всего хочется. А чего я меньше всего хочу? Думаю, что меньше всего мне хочется покидать Замок и спускаться в Лабиринт, где должен обитать Понтифекс. Но я спущусь туда – без горечи, без обиды. Я спущусь туда с радостью, ибо я – Понтифекс, а этот Замок мне более не принадлежит. И я отправляюсь туда, как предначертано Дивин.

Понтифекс улыбнулся и взмахнул кубком, как бы чокаясь с Короналом, Леди Острова, Королем Снов и Данипьюр. Сделав глоток, он передал кубок Леди Карабелле.

И сказал:

– Вот Девяносто Девять Ступеней. За ними расположена самая заветная святыня Замка, где мы должны завершить сегодняшний обряд; после того мы продолжим наш праздник, а потом я со своими людьми покину вас и отправлюсь в Лабиринт, поскольку дорога туда неблизкая, а я страстно желаю добраться, наконец‑то, до своего дома. Лорд Хиссуне, прошу возглавить процессию. Ведите нас, Лорд Хиссуне.