Текст книги "Недалеко от Земли"

– Привет, кулинар! – сказал Хромов, сглатывая слюну. – Чего это ты?

Дорин обернулся и смерил его взглядом.

– Это для вас, свежевылупленных, все в новинку, – заявил он. – А я вот захотел себя побаловать настоящими кухонными удовольствиями. Ты не против?

– Ну что ты! – Виктор присел к столу. – Вольному воля. А кроме яичницы у тебя что-нибудь в утреннем меню есть?

– А как же, – со смешком произнес Раф. – Салат из огурцов, помидоров, укропа и петрушки. Только его еще приготовить надо. Возьми все в холодильнике.

– Вот уж нет, – лицо Хромова несколько вытянулось. – Ты продолжай развлекаться, а я по-простому, по-нашему.

На столе перед ним образовалась огромная дымящаяся чашка с бульоном и тарелка с горкой румяных беляшей.

– Это что? – заинтересовался израильтянин.

– Беляши! – гордо сообщил Виктор. – Исконно русское блюдо. Я их еще со школьной столовки помню, когда первоклашкой бегал. Видишь, какие они снаружи поджаристые и пышные, а внутри у них перемолотое мясо в собственном соку. Всячески рекомендую!

– Хорошо, – смилостивился Дорин. – Я попробую.

Пока Хромов маленькими глоточками отпивал обжигающий бульон и поедал первый, истекающий каплями соуса пирожок, Раф переложил со сковородки на изящную тарелочку с волнистыми краями свою яичницу и тоже присел к столу. У его правой руки немедленно возникли нож с вилкой и дымящаяся чашка непременного кофе.

– Ты бери, бери, – не переставая жевать, Хромов указал на на горку беляшей. – Вкусно.

– Позже, – пообещал Дорин. – Когда до кофе доберусь.

Некоторое время они ели молча, думая каждый о своем. Потом Раф не выдержал:

– Надо все-таки небольшой салатик соорудить, – он отложил вилку, встал и двинулся к холодильнику. – Для полноты ощущений.

– Это в тебе атавизм говорит, – Виктор проводил его взглядом. – Тебе что, времени не жалко? Давай, я тебе салат придумаю.

– Куда торопиться? – Дорин уже доставал из чрева здоровенного, блестящего агрегата помидоры и огурцы. – А по поводу атавизма я тебе вот что скажу. Ежели б его не было, то и ты бы сейчас ничего не сотворил. Кто-то сначала должен слепить тот же беляш собственными руками, чтобы информация о нем осела там, где положено, и уж только потом ты сможешь ее оттуда выудить и претворить в материальные образы. Нет?

– Наверное, – Хромов пожал плечами. – Ты физик. Тебе виднее. Но коли она там уже есть, грех не воспользоваться.

– Пользуйся, пользуйся, – Раф взял широкий нож и начал разделывать помидоры. – А я буду получать удовольствие.

– Кстати, а где все наши?

– Разбрелись кто куда, – Дорин продолжал методично орудовать ножом. – У каждого своя предпраздничная программа. Если хочешь, можешь к кому-нибудь присоединиться. Посмотри, авось, что понравится.

– А ты что же?

– А мне и здесь неплохо. Скоро в Елань поеду. Когда вернемся, у камина посидим, порассуждаем. Выпьем по бокалу красного. К вечеру подготовимся. Глядишь, к тому времени и остальные подтянутся.

Хромов: Джек, ты где?

Клеменс: У родителей.

Хромов: Передавай от нас привет!

– Ты не обижайся, Раф, но я тогда тоже побегу. У меня, знаешь ли, кой-какой шопинг наметился. Кликни, если нужда будет, ладно?

– Договорились, – израильтянин перешел к огурцам. Когда он обернулся, Хромова уже и след простыл. Покачав головой, Дорин снова взялся за нож, но наткнулся на умоляющий взгляд Играя. Тогда он ухватил с тарелки уже подостывший, но все еще теплый беляш и протянул его псу. Тот с благодарностью аккуратно принял подношение и потрусил к своему месту.

* * *

Кобыш, несказанно довольный устроенным себе развлечением, возник прямо посреди ванной комнаты и, оставляя на кафельном полу мокрые следы, проследовал мимо джакузи к душевой кабинке. Содрав с себя влажные плавки, он сдвинул матовую дверцу, покряхтывая от избытка чувств, забрался внутрь и пустил теплую воду. «Хорошо-то как, – пришла соответствующая моменту мысль. – Не то, что раньше. Пока после купания домой доберешься, уже и забудешь, как оно было…» Дмитрий провел на пустынном атолле в экваториальных широтах часа четыре. Сначала он просто любовался уходящей за горизонт зеленоватой поверхностью океана, сверкающей мириадами солнечных искорок и пенными барашками волн, бездумно слоняясь по самой кромке воды. Потом, когда стало ощутимо припекать, с гиканьем бросился в прохладную стихию и мощным брассом проплыл метров двести. Перевернувшись на спину, блаженно раскинул руки и закрыл глаза. Прислушался. Акул поблизости не оказалось, стало быть, они вняли его предупреждению. Некоторое время он нежился, вдыхая ароматы океанских просторов и едва заметно перебирая ногами и руками, затем одним движением ушел в глубину. Плавно двигаясь сквозь прозрачную толщу воды, пронизываемую снопами света, Кобыш плыл над самым дном, касаясь причудливой мерно колышущейся растительности и наблюдая за стаями рыбешек, окрашенных тропической природой-затейницей во все цвета радуги.

Скорее всего, он обогнул атолл, потому что, любуясь подводными ландшафтами и их обитателями, потерял счет времени, но когда оказался на том же месте, откуда начал свою экскурсию, заметив еще издали крупный обломок ярко-красного коралла, решил, что на первый раз хватит. Оттолкнувшись от бархатистого песка, Дмитрий устремился к зеркально отблескивающей тонкой пленке, разделяющей два океана, воздушный и водный, и тут же его посетила внезапная шальная идея. Не останавливаясь ни на мгновение, он пронзил эту пленку и рванулся дальше, в безбрежный простор неба. Взмывая все выше и вращаясь вокруг своей оси, подобно некоему таинственному снаряду океанских глубин, по прихоти случая выпущенному из жерла неведомой на суше загадочной подводной пушки, Кобыш стремительно поднимался над сверкающей изумрудной поверхностью, пока атолл не превратился в маленькую золотистую подковку, покрытую бахромой пальм. Тогда он завис на некоторое время, осматриваясь и ощущая на влажном теле легкие касания пахнущего солью ветерка, растопырил руки крыльями и, не торопясь, стал снижаться, описывая прихотливые круги над увеличивающимся с каждой минутой разомкнутым колечком атолла. Коснувшись гребешков волн, снова нырнул в прозрачные сумерки подводного мира, наслаждаясь неожиданной властью над двумя стихиями.

Вдоволь наплававшись и налетавшись, Кобыш утомленно растянулся на горячем песке и сообразил себе стакан холодной минералки и сахарную трубочку с шоколадным мороженым. Вскоре он перебрался в тень, потому что солнце уже начало палить немилосердно, и лежать под его жалящими лучами стало невмоготу. Прислонившись спиной к шершавому стволу пальмы, он какое-то время еще сидел, раздумывая, возвращаться обратно или повторить развлечение. В результате, склонившись к последнему варианту, встал и бегом бросился к спасительной прохладе воды. И только насытившись необыкновенными впечатлениями под самую завязку, Дмитрий решил, что пора и честь знать.

И вот теперь, смыв с себя налипшие песчинки и океанскую соль, он довольно вздохнул, накинул на плечи халат и отправился в свою комнату. Настенные часы показывали без четверти три. «Еще целый вагон времени, – удивился Кобыш, ему-то казалось, что за забавами в тропиках прошла большая часть дня. – Надо приодеться, что ли. И ребята, наверное, меня потеряли. Хотя какое там! Если бы хватились, кто-нибудь да связался бы. Видимо, тоже резвятся, кто во что горазд. Отрабатывают навыки». Он выглянул в окно. Смотреть на заснеженную тайгу после только что простиравшегося вокруг необъятного океана было до изумления странно. «Как же тоскливо людям, – внезапно подумал Дмитрий, – волею обстоятельств прикованным к одному месту и даже не предполагающим, что такое истинная свобода. А ведь почти любой человек достоин этого. Ну, кроме тех, конечно, кто поведением своим больше похож на злобных животных. Таким дай волю! Им вот самое место в клетке…» Он представил себе аллегорическую картину: мама, похожая на Машу, с сыном, вылитым Федором, все в белом, пролетают над лесом, а внизу, сквозь непроходимый бурелом, пробирается заросший щетиной мужик в грязной фуфайке, матерясь и понося на чем свет стоит пр-р-роклятую жизнь. «Мама, – спрашивает мальчуган, – а почему дядя пешком идет? Ведь перелететь гораздо проще». «А потому, сынок, – отвечает женщина, – что он плохо учился в школе, обижал тех, кто слабее его, а потом и вовсе начал отбирать у других вещи, потому что сам ничего ни придумать, ни сделать не умел и не хотел. Вот и ходит теперь по дремучей чаще из-за того, что лишен обычных человеческих способностей».

Кобыш насмешливо фыркнул, и тут же ему стало обидно. «Ну, почему все так устроено? – мелькнула горькая мысль. – Ребенок приходит в этот мир с душой, чистой, как свежевыпавший снег. И каким же надо быть слепым и равнодушным мерзавцем, чтобы постепенно, года от года, превращать его в одного из многих, в обывателя, стремящегося поменьше думать и работать, зато основательно развлекаться и получать, или, еще хуже, лепить из него орудие для своих честолюбивых замыслов. И ведь так продолжается из века в век, и ничего, по большому счету, не меняется. Почему? – он повернулся и неспешно продефилировал к дивану. – Впрочем, откуда такой пессимизм? Оставим его в уходящем году. Теперь мы тоже кое-что умеем и уж потрудимся на славу. Не так ли, Дима? – и твердо ответил. – Так».

Рассмотрев и отвергнув несколько вариантов, он, наконец, облачился в серые просторные брюки, серую же фланелевую рубашку, поверх надел мягкий шерстяной пуловер и закончил всю процедуру, обувшись в светлые удобные туфли. Подойдя к зеркалу, критически оглядел себя, нашарил в тумбочке электробритву и еще минут пять жужжал ею, убирая с подбородка едва заметную щетину. После чего покинул комнату и спустился на второй этаж. Дверь в хозяйские апартаменты оказалась открытой, и оттуда доносились веселые возгласы, смех, добродушное никитино гуканье и женские «ахи» и «охи». «Ага, – Кобыш подошел поближе и постучал костяшками пальцев по косяку. – Значит, деревенские уже здесь»

– Войдите, – раздалось из глубины помещения.

Дмитрий переступил через порог и увидел душещипательное зрелище. Обширный диван и не менее обширный стол были завалены грудами вечерних платьев, роскошных юбок, гламурных блузок, палантинов, боа и прочей праздничной мишуры, вплоть до шляпок с павлиньими перьями. Тут же находилось большое, метра под два высотой, трюмо с почти полностью распахнутыми створками. А перед ним стояла нестарая еще (ее даже пожилой назвать было трудно) женщина очень милой наружности и растерянно рассматривала свое отображение. Все прочие в составе Дорина, Маши, Никиты и Федора окружали ее плотным кольцом и забрасывали советами, замечаниями и предложениями. Играй, залегший в углу и положивший морду на передние лапы, крайне настороженно взирал на эту суету.

– Нет, ребята, – говорила женщина, поворачиваясь и робко глядя на переливающийся вечерний туалет, сидевший на ней, по меркам Кобыша, очень даже неплохо. Высокая грудь и почти девичья осанка лишь подчеркивали достоинства платья. – Я никогда в жизни не носила таких вещей. Даже как-то неудобно! Ой! – она увидела в зеркале бесшумно подошедшего гостя и, быстро обернувшись, смущенно сказала:

– Здравствуйте!

– Добрый день! – он осторожно взял протянутую лодочкой руку, слегка развернул и, склонившись, галантно прикоснулся к ней губами.

– Прасковья, – совсем смешавшись, произнесла женщина. – Бухгалтер.

– Дмитрий, – глядя на нее сверху вниз, веско представился Кобыш. – Полковник.

– Настоящий? – в ее глазах блеснул лукавый огонек.

– Самый что ни на есть, – подтвердил он. – Вот Раф не даст соврать.

Ответом ему послужил гомерический хохот. Впрочем, Дорин лишь растягивал губы, не совсем понимая причин, смеялись в основном Никита и Маша. Шквал веселья оборвался так же внезапно, как и возник. Впрочем, Маша, утирая краешек глаза кружевным платком, все еще всхлипывала:

– Видели бы вы… себя… со стороны… Бухгалтер… и настоящий полковник… Как дети, ей-богу!..

– Прекрасно, когда знакомство начинается с улыбки, – Кобыш галантно шаркнул ножкой. – Не выпить ли нам по такому случаю шампанского?

– Гусарите, полковник? – Прасковья кокетливо повела плечом. – До полуночи еще далеко.

– Ну что вы, сударыня! – Дмитрий решил не выходить из образа. – Запасы этого волшебного напитка, – он уже держал в руке запотевшую бутылку «Мадам Клико», – у нас неиссякаемы.

Пока он освобождал пробку от проволочных пут, Дорин жестом заправского фокусника извлек из воздуха фужеры, и после шумного хлопка золотистая жидкость, пенясь, потекла по их стенкам.

– За уходящий год! – с пиететом провозгласил Никита. – За нашу превосходную дружную семью! Ура!

– Кричать «ура» прерогатива Брюса, – сказал Раф. – Ты уже забыл?

– Ур-р-ра! – задорно рявкнул Тернер, появляясь в проеме двери с бокалом в руке. – Чуть не опоздал! Тысяча извинений, леди и джентльмены!

Чокнулись и, смакуя каждый глоток, неторопливо и со вкусом выпили. Представили Прасковье прибывшего. Та уже не удивлялась.

– Вы знаете, Брюс, – доверительно сообщила она, – сначала мне все это показалось каким-то наваждением. Сказочный особняк вместо никитиной берлоги, возникающие из ничего наряды, предметы и драгоценности. Шампанское вот французское и американец, которых сроду в нашей глубинке не бывало. Вы уж извините за прямоту. А сейчас немного пообвыкла. Боюсь только, что после двенадцатого удара курантов все исчезнет, как в «Золушке». Или еще хуже. Пропадет неожиданно прямо посреди веселья, как у Булгакова.

– Заверяю вас, миссис, – авторитетно заявил Тернер, – что все останется на своих местах. Мы – люди серьезные, и если что-то делаем, то надежно.

– Но как вы это делаете?

– Сия тайна велика есть! – Кобыш опять подобрался тихо. – Но уверяю вас, ничего дьявольского, божественного или просто чародейского. Сугубо человеческие умения, развитые путем воздействия на мозг космических излучений. Вам Никита говорил, что мы космонавты?

– Говорил, – Прасковья утвердительно кивнула. – Только вот что-то раньше у наших космонавтов никаких таких способностей не замечалось.

– А вы что, знакомы с кем-то из космонавтов?

– Нет, но…

– Раньше корабли другие были… и не летали так далеко.

– Слушай, Дима, избавь леди от научно-популярных лекций, – Брюс недовольно сморщил нос. – Что, нам приговорить больше не о чем? – и оттеснив Кобыша боком, светски продолжил. – Насколько я понимаю, вы – мама нашей восхитительной принцессы?

– Нетрудно догадаться, – женщина невозмутимо посмотрела в глаза Тернеру. – Или вы видите здесь еще кого-нибудь, претендующего на эту роль?

– Безусловно, нет, – Брюс машинально огляделся. – А ее отец с вами не живет?

– Он оставил нас, когда Феденьке исполнился только год. Уехал в город на заработки, да так и не вернулся.

– Бросить такую… красавицу? – Тернер совершенно искренне изумился. – Мать двух очаровательных детей? Россия поистине загадочная страна!.. Простите.

– Можно подумать, что у вас, в Америке, подобного не случается.

– Это так, – сокрушенно вздохнул Брюс. – Но родители все равно оба поинтересованы в детях. Они в равной степени обязаны заботиться о них…

– Послушай, напарник, – встрял вернувшийся Кобыш, – твоя тема ничуть не лучше моей. К тому же даме, кажется, не совсем приятны экскурсы в прошлое. Давайте лучше займемся чем-то более веселым.

– Мама! – в их компанию, как вихрь, ворвалась раскрасневшаяся Маша. – Пойдем наверх, поможешь мне сделать зимний сад. А Никита с Димой нам подсобят. Да, Дима?

– С удовольствием! – Кобыш просиял. – Отличная идея! А вы, ребята, развешивайте гирлянды и творите чудеса для Федора. Мы ненадолго.

– Стоп! – обиженно сказал Тернер. – Лишать нас общества двух заворожительных дам не по-товарищески. Раф, мы идем с ними.

– Кто бы возражал, – Дорин уже стоял у двери. – Некоторые слишком много на себя берут. А развесить гирлянды мы всегда успеем. Не так ли, Федор?

– Не-а, – мальчишке, судя по всему, были неинтересны заботы взрослых. – Я лучше пойду в бассейне искупаюсь. Можно?

– А ты знаешь, где там что включается? – строго спросила Прасковья. – Еще испортишь что-нибудь.

– В этом доме испортить ничего нельзя! – Тернер подмигнул Федору. – Пошли, я тебе все объясню. На длинное мое отсутствие не рассчитывайте, – он погрозил пальцем остальным. – Я к вам все равно подсоединюсь.

Трое мужчин и две женщины двинулись к мансарде, а американец с мальчишкой стали спускаться на цокольный этаж. Едва очутившись в полусумраке самого нижнего помещения, освещаемого лишь падающим из невысоких горизонтальных окон дневным светом, Тернер щелкнул переключателями и, когда вспыхнули яркие лампы, подвел мальчишку к наклонному пульту, встроенному в одну из колонн.

– Вот, – назидательно произнес он, указывая на три ряда овальных кнопок с ясными даже младенцу пиктограммами, – отсюда все и управляется. Захочешь вынырять – нажми эту, и подвинется вышка, будет желание загорать – видишь солнышко? Нажимай, не стесняйся. Только осторожнее, не больше пяти минут, а то потом придется тебя кремом отрабатывать.

– А это что? – заинтересовался Федор, ткнув пальцем в кнопку с изображением целого роя точек.

– Если на горячем песочке полежать задумается.

– Ага. Спасибо, Брюс. Ты иди, я дальше сам разберусь. Мне тут не скучно будет. Правда. И маме передай, чтоб не волновалась. Что я, маленький что ли?

– О’кей, ковбой! Надеюсь, ты меня не подвезешь. Отдыхай на здоровье!

И Тернер ушел, оставив мальчишку предаваться нехитрым детским забавам в гордом одиночестве. Что уж он там собирался делать – представлять себя Робинзоном Крузо, охотиться за вражескими аквалангистами или воображать себя чемпионом Олимпийских игр по прыжкам в воду – для американца осталось загадкой. Он споро взбежал по лестничным маршам и присоединился к обществу, уже ломающему голову что, где и как разместить, благо места для всевозможной растительности вполне хватало.

Время за придумыванием экзотического зимнего сада летело незаметно, и вскоре к ним начали постепенно прибиваться остальные обитатели особняка. Все, как правило, шли на звуки веселого гомона. Первым появился Хромов, нагруженный ворохом подарков в праздничных упаковках. Он решил не изобретать велосипед и купить все в Париже. Для этого потребовалась всего лишь кредитная карта, которую он, недолго думая, сотворил по образу и подобию увиденной у более чем представительного француза в каком-то престижном модном салоне. Аккуратно свалив добычу на диван, он чутко прислушался и устремился в мансарду. Было уже около семи вечера. Следующими прибыли Клюев с Варчуком с блестящими глазами и румянцем во всю щеку. Четвертым вернулся Клеменс, общавшийся с родителями чуть ли не всю ночь, потому что разница во времени оказалась существенной. Седых же не торопился и возник только к девяти, когда шумная компания плавно переместилась в просторный холл нижнего этажа.

– Ну, вы понатворили! – ошарашенно сказал он, вертя головой и разглядывая разноцветные переливающиеся гирлянды, выписывающие дуги под потолком, сияющие китайские фонарики, золотистый дождик и снежинки самых изощренных форм, развешенные во всех мыслимых местах. – Надеюсь, я не последний?

– Еще нет, – успокоил его Кобыш, протягивая фужер с шампанским. – Ждем Вивьен и Славу со товарищи. Между прочим, на Камчатке Новый год уже встретили.

– А в Питере едва стемнело, – вздохнул Женя. – Замечательный город. Только сырой очень. Может, сгоняем туда к утру всем кагалом?

– Там видно будет, – хлопнул его по плечу подошедший Дорин. – А сейчас на очереди праздничный стол. Надеюсь, народ внесет посильную лепту? Я различных книжечек из Интернета понавытягивал, сейчас колдовать будем.

В десять часов, когда внушительный стол, накрытый на двадцать персон («Почему двадцать?» – сгорая от любопытства, спросила Маша. «А пусть будет! – небрежно махнул рукой Хромов. – Хотя, скажу по секрету, смутные предчувствия одолевают меня…»), являл собой сплошь покрытый блюдами, бутылками, хрусталем и приборами натюрморт, прозвучал мажорный аккорд, и высокому собранию явилось четверо: трое подтянутых мужчин в черных смокингах, причем один из них богатырского сложения, и с ними изящная восточная женщина в текучем искрящемся вечернем туалете, оставляющем открытым руки и, скорее всего, спину. Тут же появился бдительный Играй.

– Добрый вечер! – прогудел здоровяк. – А вот и мы… Здравствуй, собака, – он наклонился и почесал пса за ухом. Тот благосклонно принял знак внимания, обнюхал двух других джентльменов и, махнув хвостом, прислонился к Вивьен.

– Прошу, гости дорогие, – выступил вперед Кобыш. – В нашей скромной обители для всех место найдется. Как это чудно, что вы прибыли пораньше. Позвольте вас представить тем, кто еще не знаком с вами.

– Да брось ты, Дима! – очаровательно улыбаясь, сказала Тараоки. – К чему изысканные церемонии? Давайте по-простому, – и подвела своих спутников к Прасковье с детьми, Никите и стоявшим возле них Варчуку с Клюевым. – Хозяюшка, – обратилась она к Маше, – я уж на правах давней подруги познакомлю вас с этими, на мой взгляд, неплохими мужчинами. Андрюша, Василий и Слава. Они в курсе, кто есть кто. Меня же, Прасковья Кузьминишна, зовут Вивьен.

– Да какая я среди вас Кузьминишна! – всплеснула руками машина мама. – Просто Паня.

– Восхитительно! – Терехов расправил грудь. – А я просто Вася. Вивьен, девочка наша, перестаралась. Это что же получается? Андрю-ша, Сла-ва и Василий! Так и слышится Вергилий, Тиберий, Клавдий! Звучит, конечно! Но дистанцирует. Для друзей я Вася.

– Тогда, может быть, прямо к столу? – предложил Никита. – Больше никого не ждем?

– Будут еще двое, – туманно сообщил Бородин. – Но когда неизвестно. Так что давайте командуйте.

– Садимся! – решительно заявила Маша. – Проводим старый год.

– Ха! – воскликнул Андрей, наконец-то поворачиваясь к обильному натюрморту. – Недурственно! Живут же люди!

Испытатели при этих словах не смогли удержаться от радостного гогота.

– А что? – поддержал его Ли. – Я тоже давно не сидел в приличном обществе.

– Да, – Терехов оживленно потер ладони, – отужинаем, чем Бог послал. На Базе-то особо не разбежишься.

– Вы не умеете такого? – поразился Никита.

– Ну что вы, молодой человек, – Бородин снисходительно усмехнулся. – Нам это просто ни к чему. Но поддержать приятную компанию мы всегда готовы. Маленькие удовольствия, знаете ли. Отрадно провести вечерок среди своих.

Задвигались стулья, народ деятельно начал рассаживаться, выбирая места по предпочтению, прозвучали традиционные вопросы «Вам что положить?», мужчины принялись ухаживать за дамами, наполнились первые фужеры и рюмки, одиноко еще пока звякнули ножи и вилки, завязались соседские междусобойчики. Играй, присев в углу и вывалив язык, застыл в ожидании.

Кобыш, расположившийся между Ли и Тернером, окинул присутствующих прицельным взглядом и внушительно сказал: «Гм!» Оживление несколько стихло.

– Может, кто-нибудь готов произнести тост? – он посмотрел на Терехова с Бородиным.

– Э-э-э, а почему, собственно, мы? – Андрей недоуменно приподнял брови и с самым невинным видом воззрился на сидящих за столом. – Не день рождения, чай. Мне кажется, первый тост не прочь сказать хозяин. А, Никита?

– Вы угадали, – лесник поднялся. – Прежде чем начнется праздничное веселье, и станет, в общем-то, не до чьих-либо откровений, я хотел бы в двух словах выразить то, что сейчас испытываю. Этот год был лучшим в моей жизни. Начался он с исповеди местному священнику, который напророчил мне встречу с Машей, любимой и единственной. С ее появлением жизнь моя полностью изменилась, я обрел семью, прошлое отпустило меня и больше не тревожит, во всяком случае, так, как раньше. Оно скрылось за завесой лет и потеряло значение. Остались лишь неразрешенные вопросы… Потом пришел один из вас. Дима. И родилась надежда получить ответы. А теперь я абсолютно счастлив, ибо знаю – мир должен измениться. Вы – предвестники этих перемен. И человек живет для того, чтобы узнавать себя, творить и стремиться к звездам над головой. Спасибо вам. За вас!

– Неплохо сказано, – одобрила Вивьен. – От души. Одна крошечная поправка. За всех, присутствующих здесь, без исключения. И за человечество, которое, надеюсь, начнет пробуждаться от многовекового сна.

– Ура! – сказал Тернер. – За это стоит выпить!

С хрустальным звоном соприкоснулись фужеры, пенное шампанское оживило лица, послышались веселые восклицания и взаимные комплименты.

– Кстати, – как бы ненароком спросил Терехов. – А священника-то пригласили?

– Я приглашал, – Никита с огорченым видом кивнул, – но он отказался. Сослался на то, что Новый год – семейный праздник, и нам лучше встретить его в узком кругу. Если появится желание, предложил он, заходите потом все вместе ко мне.

– Это вряд ли, – буркнул Бородин. – Нас слишком много. К тому же, – он лукаво глянул на хозяина, – сдается мне, высочайшее решение будет пересмотрено.

Лесник придирчиво изучил довольную физиономию Андрея, уже склонившегося над тарелкой, и пришел к выводу, что так оно и произойдет. Он пока еще даже не подозревал, каким образом, но в то, что эти люди наперед знают, о чем говорят, верил безгранично.

– Что новенького на Базе? – Кобыш, в сущности, не рассчитывал на развернутый ответ, просто поддерживал застольную беседу, но Ли, тем не менее, откликнулся.

– Все идет по плану, – Слава рассеянно ковырнул вилкой кусок осетрины. – Андрей напридумывал массу всяческих новшеств, и теперь его ребята загружены по самое некуда. Лепят сканер нового поколения. Скоро начнут наблюдать дальние галактики. Думаю, обнаружение подобных нам гуманоидных цивилизаций не за горами. Тереховские биологи уже разрабатывают программу контактов.

– Здорово! – Кобыш вдохновился. – Значит, не сегодня-завтра будем общаться с братьями по разуму?

– Будем, – согласился Ли. – Если поймем друг друга. На расстоянии.

– Но ведь за пределы Сферы можно… – Дмитрий осекся.

– Вот именно, – Слава скосил на него темный глаз. – Можно, да не всем. Это создаст дополнительное напряжение в земном сообществе.

– Для чего?

– Узнаешь во благовременье, – Ли положил свою руку на мощную длань Кобыша. – Не спеши. Каждый человек должен очень хорошо представлять себе, зачем ему звезды. А пока не ломай голову, празднуй себе.

– Ну да, сначала заинтриговал, а теперь празднуй…

– Я не набивался. Ты сам спросил.

– Хорошо, – Дмитрий уже раскаивался в своем преждевременном любопытстве. – А остальные как?

– Как и прежде. Каждый занимается своим делом, кроме американских наблюдателей и директора. Герр Штейнберг в основном переживает за судьбу Европейского союза, как бы он не остался без законного куска пирога. Ему же невдомек, что достанется всем по заслугам, он боится опоздать. В общем, он прав в своих подозрениях. Соотечественники Брюса с Джеком стремительно перепрофилируют заводы под ПП, а наши земляки старательно гоняют «Приму» в надежде создать свою элитную команду суперменов. Все торопятся, и это радует. Стало быть, наши ряды, того и гляди, начнут пополняться. Кстати, Вася слегка подтолкнул Джерри Слоуна. Так что, считай, он уже на четверть свой.

– И когда будет полностью? – Кобыш переглянулся с Тернером, тоже внимательно прислушивающимся к разговору.

– Когда окончательно решит, что для него важнее – служение Комитету или упорное воспитание себя.

– Рад за него, – Брюс поднял рюмку. – Значит, не все в спецслужбах конченые люди.

– Да, – подтвердил Слава. – И вы в этом скоро убедитесь.

Так, за беседами, умеренными возлияниями с последующим отведыванием деликатесов, паузами для танцев, если случались желающие слегка поразмяться, дружескими розыгрышами и ненавязчивым вручением подарков или сюрпризов со смешными начинками, минул еще час, в течение которого не забыли и об Играе. Никита с Рафом, кликнув пса, удалились на кухню, и там Дорин сотворил большущую миску, наполненную всяческими собачьими лакомствами, включая здоровенный, сочный кусок мяса на мозговой кости. Потрепав мгновенно истекшего слюной сторожа дома по загривку, мужчины вернулись обратно, а Играя в новогоднюю ночь больше никто не видел. Скорее всего, наевшись до отвала, он прикорнул где-нибудь в кухонном углу, безмятежно продрых всю новогоднюю ночь, и даже, наверное, ему снились праздничные собачьи сны.

Когда старинные настенные ходики с мелодичным звоном пробили одиннадцать, никто из собравшихся за столом особенно не отвлекся, лишь Терехов позвенел ножом по бокалу, призывая к тишине, и неожиданно для окружающих встал.

– Друзья мои! – воскликнул он, загадочно улыбаясь. – Я хотел бы представить высокому собранию человека, с которым многие из нас встречались, но, может быть, запамятовали, а также его достойного родителя и моего тезку. Прошу прекратить досужие разговоры, сепаратные выпивания, а также шумное пережевывание пищи и поприветствовать вновь прибывших гостей.

Слева от стола, у подножия лестницы, ведущей на второй этаж, возникли два человека. Одним из них оказался отец Василий в мирском строгом костюме, но все же с панагией на груди. Он украдкой крестился и испуганно поглядывал по сторонам. Вторым, приобнявшим его за плечи, был высокий сухощавый мужчина со скуластым лицом и веселыми карими глазами. Безукоризненный черный смокинг, блестящие туфли и длинные волосы, гладко зачесанные назад и перехваченные на затылке в пучок, только прибавляли ему шарма.

– Отец Василий, – провозгласил Терехов, – и сын его Аристарх.

– Батюшка, – растерянно, несмотря на недавнее предупреждение, промолвил лесник, – вы все-таки решились?

– Решился, Никитушка, – кивнул священник, – как же не решиться. Ведь это сын мой, а они, – он указал на Терехова и снова перекрестился, – не иначе, как посланники божьи.

– Не посланники, отче, – успокоил его биолог, – но, вероятно, дальние родственники их. Уж не обессудьте! А теперь к столу, к столу!

Высокий мужчина, поддерживая под локоть оторопевшего старика, подвел его к столу, и они, поощряемые общими шумными приветствиями, неспешно уселись на свободные места напротив хозяев и по правую руку от Клюева с Варчуком.

– И ты здесь, Прасковья, – священник явно обрадовался. – И Федор! Выходит, хорошие люди собрались. Иначе, наверное, и быть не может.

– Конечно, батюшка, – Никита широко улыбнулся. – Вы же знаете, плохих мы и близко не подпустим. Вашими молитвами.

– И дворец этот… тоже они? – отец Василий опасливо огляделся.

– Нет, отче, – Терехов, невзирая на расстояние, на вопрос отреагировал сразу. – Гостеприимный дом сей построили другие люди. Они вот, – он указал на испытателей.

– Когда ж успели? – не унимался священник. – Ведь еще недавно в наших краях ничего похожего не было.