Текст книги "Империя в войне. Свидетельства очевидцев"

Прерванная войной работа российского парламента возобновилась в сгущающейся атмосфере ожидания военной катастрофы и глубокого недовольства «режимом». Скандал разразился уже на первом заседании, когда подавляющая часть собравшихся в Петрограде депутатов (кроме крайне правых) отказалась поддержать правительственную декларацию. И это было лишь началом кризиса.

П. Н. Милюков увидел в сложившейся ситуации шанс, которого у российской оппозиции не было со времен поражений царских армий на Дальнем Востоке. Он предложил думским фракциям лозунг, способный объединить и умеренных монархистов, и сторонников республиканского строя, и центристов и левых. Лидер «кадетов» потребовал от царя согласиться на «правительство, пользующееся доверием страны», то есть созданное на основе думской коалиции. 20 июля депутаты проголосовали за предложенную «Партией Народной Свободы» формулировку.

Не теряя времени, Милюков тут принялся сколачивать межфракционный союз, получивший название «Прогрессивного блока». Шесть ведущих политических сил страны, от «кадетов» до националистов, вошли в новый блок, собравший под своими знаменами половину депутатов Государственной Думы. Одновременно с этим, Милюков заключает неформальный союз с левыми. Расчет последних очень прост – выступая против «николаевского самодержавия», буржуазия (то есть участники блока) прокладывают дорогу конечному торжеству социализма. Таким образом, если кадеты и октябристы еще надеялись спасти российскую монархию буквально против воли «самодержца», то даже умеренные социал-демократы заранее готовились к «классовым боям» (теоретическим, разумеется) будущего.

А у Николая II, слишком ограниченного, чтобы оценить все возможности и опасности, возникшие с появлением «Прогрессивного блока», весь вопрос вновь сводился к упрямому желанию удержать хотя бы те осколки самодержавия, что еще сохранялись после событий 1905–1907 гг. Отказ от «монарших прерогатив», то есть от права самому назначать и снимать министров, был абсолютно неприемлем – и потому монарх принял «вызов» Государственной Думы. Удивительно, насколько упорно этот человек, не любящий и не умеющий заниматься государственными делами, цеплялся даже не за власть, а за призрак ее.

Тем не менее, у Николая II в распоряжении еще имелись немалые возможности. В августе он демонстративно подавил «министерскую фронду» – все министры, дерзнувшие поддержать требования «Прогрессивного блока», были сняты со своих должностей. А в начале сентября царь отправил Государственную Думу «на каникулы». В то время, как на Западе формировались не партийные, а коалиционные или «общенациональные» кабинеты, в России политический кризис приобрел хронический характер и возможность его разрешения в рамках действующих структур с каждым днем становилась все менее реальной.

Хотя Эрих фон Фалькенхайн и положил под сукно военные планы Людендорфа и Гофмана, он не мог запретить германскому флоту произвести масштабную «диверсию» на Балтике. Усилив свой флот на Балтике эскадрой дредноутов, немцы сумели прорваться в Рижский залив, однако военный эффект от этого набега оказался минимальным. Обстреляв побережье и потеряв на минах несколько эсминцев, германские корабли вернулись в свои порты. Российская тактика создания «минных позиций» на море продемонстрировала свою эффективность.

Начавшиеся еще весной 1915 года волнения на текстильных предприятиях Иваново-Вознесенска привели в итоге к жестокому столкновению с полицией и войсками. 28 июля двадцатипятитысячная манифестация направилась к городской тюрьме, куда были отправлены арестованные накануне лидеры забастовщиков. Войска открыли огонь по толпе, убив около сотни человек. «Городской бунт» подавили, но социальные проблемы пулями разрешить было невозможно.

Известие о расстреле в Иваново-Вознесенске облетело страну, став поводом для жесточайшей критики властей, в том числе и с трибуны Государственной Думы. Неспособность местной администрации и провокационный характер действий полиции были очевидны: вместо переговоров последовали аресты, приведшие к открытому бунту и, как следствие, необходимости вызывать войска. Однако, события в провинциальном городе стали лишь проявлением общего кризиса, охватившего к лету 1915 года всю империю.

Начавшаяся годом ранее война потребовала огромных расходов и, как следствие, правительство вынуждено было обратиться к ненадежному средству – эмиссии. Печатный станок заработал вовсю – и это еще было полбеды. Разрыв экономических связей с Центральной Европой привел к потере значительной части импорта, а война добавила к этому и падение собственного промышленного производства. Бумажных денег становилось все больше, а товаров – все меньше. Это создало условия для «идеального кризиса»: инфляция достигла чудовищных показателей в 600 %, а цены в империи в среднем выросли в пять раз. Прежде вполне доступные вещи, например обувь, теперь стали дефицитом – предметом «спекуляции», которая наряду с «дороговизной», стала одной из наиболее распространенных проблем в России 1914–1918 гг.

Таким образом, в течение войны рабочие получали все большую заработную плату, но не могли содержать своих семей. Прибавьте к этому постоянную нехватку продовольствия, вызванную, в том числе, и нежеланием крестьян поставлять зерно в города, которые теперь не предлагали интересующие деревню товары промышленного производства – и мотивы, заставившие рабочих Иваново-Вознесенска выйти на улицы, становятся совершенно понятными.

Продолжавшееся «Великое отступление» русских армий поставило вопрос о компетентности Ставки, великого князя и его ближайших помощников. А вместе с этим, ближайшее окружение Николая II и сам он считали, что царю следовало принять командование армией еще летом 1914 года. Помимо вопроса монаршего престижа, немалую роль играло и опасение того, что Николай Николаевич, с его общественной репутацией противника «придворной камарильи» и «распутинской клики», мог превратиться в политическую фигуру. И вот теперь, в условиях начавшейся борьбы с Государственной Думой и ее «Прогрессивным блоком», царь наконец решился занять пост Верховного главнокомандующего.

Назначив Николая Николаевича номинальным командующим Кавказского фронта, Николай II приехал в Могилев, где теперь располагалась Ставка. Своим начальником штаба и фактическим руководителем армий он избрал М. В. Алексеева, бывшего прежде начальником штабов Юго-Западного и Северо-Западного фронтов. Он считался лучшим стратегом царской армии и к тому же импонировал монарху своей нарочитой простоватостью. Кандидатура Алексеева была хорошо принята армией и обществом, а вот новый Верховный Главнокомандующий был встречен холодно: говорили о том, что царь неудачлив, что после его приезда в Галицию началось отступление, что командовать войсками он не может. Даже вполне лояльные к Николаю II люди, включая и его министров, открыто опасались того, что, надолго покидая столицу, император в конце концов потеряет контроль над страной, а вполне вероятные еще крупные военные поражения могут привести к мятежам.

Поражения России, неудачные наступление англо-французов на Западном фронте и явственный провал десантной операции союзников в Галлиполи определили решение болгарского царя Фердинанда I выступить на стороне Центральных держав. Одержав победу вместе с Германией и Австро-Венгрией, в Софии рассчитывали пересмотреть итоги Второй балканской войны и утвердить Болгарию в качестве ведущего государства региона. Для Берлина и Вены вступление болгар в войну означало не только «приобретение» полумиллионной армии, считавшейся наиболее боеспособной на Балканах, но и возможность нанести фланговый удар по Сербии, установив наконец-то прямое сообщение с Константинополем.

После того, как болгары начали боевые действия против сербов, Россия и ее союзники по Антанте объявили им войну, но Белграду это помочь уже не могло. Поздней осенью 1915 года германо-болгарская группа войск Августа фон Макензена нанесла сербской армии поражение и вместе с австровенгерскими войсками оккупировала балканское королевство.

Преследуя отступающие русские войска, Людендорф и Гофман пытались организовать еще одно окружение, на этот раз на территории Литвы и Белоруссии. Прорвав русский фронт в районе Свенцян, германская кавалерия уже подходила к Минску. Однако немцам не хватило войск для того, чтобы замкнуть кольцо: русские оставили Вильно, но не были окружены, а введенные в бой Алексеевым резервы остановили наступление врага.

Эрих фон Фалькенхайн уже перебрасывал армию Макензена на Балканы и не собирался отправлять на Восточной фронт никаких подкреплений. Он не без злорадства приказал Гинденбургу остановить дальнейшее продвижение – отныне стратегия начальника Генерального штаба ставила для восточных германских армий лишь оборонительные задачи. Примерно в это же время неудачей закончилась австро-венгерская попытка начать наступление на Ровно. В свою очередь, российская Ставка также организовала несколько операций, но обессиленные войска попросту не могли наступать и все атаки провалились.

Восточный фронт замер. Теперь его протяженность была вдвое меньшей чем весной – и куда более удобной для Центральных держав. Русские отступили на сотни километров и уже не могли угрожать вторжением в Пруссию или в Венгрию. Царская армия понесла огромные потери, а ее боевой дух, как это стало очевидно в ретроспективе, был бесповоротно надломлен.

Поражения на фронте также стали отправной точкой возобновившейся борьбы между «бюрократией» и Государственной Думой, что в условиях растущей социальной напряженности было чрезвычайно опасным. Тем не менее, надежды Фалькенхайна на то, что действия германских войск на Востоке подведут правительство Николая II к мысли о необходимости заключить с Центральными державами мир, оказались напрасными. Царь и его министры были столь же далеки от какого-либо желания начать переговоры с Берлином и Веной, что и годом ранее.

Одно из первых «возмущений» на флоте во время Мировой войны. Уставшие от скученности корабельных коридоров и однообразия жизни на стоящем в Финляндии дредноуте, матросы потребовали избавить их от офицеров немцев и попытались захватить оружие. Кровопролития удалось избежать, но почти сотня моряков была арестована и затем осуждена военным судом. Среди них оказался и П. Е. Дыбенко – будущий главнокомандующий военно-морскими силами советского государства.

Марию Александровну Васильчикову – фрейлину первой супруги императора Александра II – Мировая война застала в ее имении Глогниц, располагавшемся неподалеку от Вены. Рассчитывая сыграть на старых династических связях, австрийские власти не стали интернировать вхожую в высшие петербургские круги подданную Российской империи, следствием чего стали знаменитые «письма Васильчиковой», адресованные императрице Александре Федоровне, а через нее – Николаю II. Первое письмо было написано в марте, а третье (и последнее) – в мае 1915 года.

Васильчикова, имевшая ряд встреч с высокопоставленными австрийскими и немецким дипломатами, включая и министра иностранных дел Германии, предлагала себя в качестве посредника на предстоящих переговорах с Берлином и Веной. Бывшая фрейлина утверждала, что Германия и Австро-Венгрия готовы предложить такие условия сепаратного мира на Востоке, что «честь» России, связывающая ее «обязательствами» по отношению к англо-французским союзникам, не будет задета. Бывшая фрейлина не получила ответа ни на одно из своих посланий.

Наконец, после посещения лагеря для русских военнопленных в Германии, Васильчиковой разрешили выехать в Россию, куда она должна была привезти немецкий меморандум о мире и личные письма от великого герцога Гессена, родственника Александры Федоровны. Отплыв из Данцига в Стокгольм, 15 декабря Васильчикова оказалась в Петрограде, сразу же попросив личной аудиенции у императрицы. Вместо этого ее принял министр иностранных дел России Сазонов, устроивший «посланнице мира» настоящий разнос. Отказавшийся даже ознакомиться с немецкими предложениями, глава дипломатического ведомства пообещал, что «тевтонские державы» будут «стерты в порошок» и никакие интриги «российских немцев» не помешают этому.

Между тем по столице поползли слухи, представлявшие приезд Васильчиковой как часть грандиозного заговора «придворной немецкой партии», среди членов которой называли и саму Александру Федоровну, якобы и вызвавшую «немецкую шпионку» в Петроград. В думских оппозиционных кругах заговорили даже о тайных приемах в Царском Селе, будто бы организованных специально для Васильчиковой.

Таинственная «миссия» фрейлины определила ход разговоров в петроградских салонах накануне нового 1916 года. Немало разгневанный этим Николай II приказал министру внутренних дел выслать Васильчикову из столицы, а заодно лишил ее и фрейлинского звания. По иронии судьбы, «сосланная» в черниговское имение своей сестры, «разжалованная» фрейлина смогла вернуться в Австрию весной 1918 года, когда войска Центральных держав заняли Украину.

Обессиленное государство, еще до Мировой войны разделенное Россией и Великобританией на «сферы влияния», не могло помешать воюющим державам превратить Персию в поле битвы. Русский экспедиционный корпус захватил центральные районы страны, а с юга в Персию вошли британские войска. В то же время, немецкие и турецкие офицеры набирал и отряды из персов в районе Хамадана. К декабрю 1915 года этот город был захвачен русскими, но боевые действия на этом не закончились. Вплоть до 1918 года русские войска вынуждены были вести борьбу с враждебными отрядами на территории Персии, одновременно пытаясь оказать поддержку британским операциям в Месопотамии.

Весна и лето 1915 года оказались не слишком удачными для Кавказского фронта (официально, для Кавказского театра военных действий, термин «фронт» вошел в употребление с весны 1917 года). Завышенные ожидания после победы под Сарыкамышем привели к недооценке османской армии и транспортных трудностей, буквально парализовавших дальнейшие операции русских войск. Теперь уже им приходилось вести тяжелые и неудачные оборонительные сражения.

Изменить это положение удалось только в ходе битвы у Кеприкея: неожиданно ударив во фланг наступавшим туркам, армия Н. Н. Юденича обратила врага в бегство, в ходе преследования вновь достигнув Эрзерума – ключевой османской позиции в регионе. По меркам Мировой войны, победа не казалась особенно значимой: «всего лишь» тридцать тысяч убитых, раненых и пленных солдат с обеих сторон. Однако поражение турок позволило русским перехватить инициативу и завершить кампанию 1915 года на победной ноте.

Бои на русско-турецком фронте проходили на фоне «армянской резни», получившей у большинства современных историков определение геноцида. Правительство «младотурок», еще до войны настроенное превратить жителей Османской империи в «единую нацию» по турецкому образцу, крайне подозрительно относилось к любому сепаратизму. После высадки союзных войск в Галлиполи и первых поражений на Кавказском фронте, «армянская проблема» приобрела для османского руководства военно-стратегический характер: русские не особенно скрываясь поощряли стремление армянского населения Анатолии к «освобождению от турецкого гнета».

Первые депортации начались еще в феврале 1915 года – из османской столицы и прилегающих районов были вывезены десятки тысяч армян, однако самое ужасное было еще впереди. Апрельское восстание в анатолийском городке Ван, на подавление которого были брошены иррегулярные отряды, состоявшие в основном из курдов, стало поводом для депортации сотен тысяч армянских подданных султана. Производившаяся с крайней жестокостью и намеренно проложенная через пустыни Сирии, она должна была привести к фактическому уничтожению всей армянской диаспоры в Турции. Сотни тысяч армян были убиты бандами местных жителей или погибли от нехватки воды, пищи или болезней. Существует множество свидетельств о том, что провинциальные османские губернаторы получили из Константинополя распоряжение убивать всех мужчин-армян.

Известия о массовых убийствах облетели мир и, хотя османские власти отрицали преднамеренный характер своей политики, подобная же практика в Сирии, где турецкие войска безжалостно преследовали арабских националистов, или же в отношении ассирийцев, говорили в пользу того, что «младотурки» решили покончить с сепаратизмом в империи, не гнушаясь любых средств.

Свидетельства очевидцев

Нужно ли подсказывать России, чего она еще может пожелать в наступающем году? О, как мы все это чувствуем без лишних слов! Мир на земле, конечно, не напрасно сопоставляется со славою Божией в небесах. «Благоволение в человецех» – это и цель, и средство земного счастья. Но ради этой священной цели нужно беречь войну, дабы закончить ее блистательно, со всею полнотою результатов. Наступающий год для России должен быть великим, даже величайшим в ее истории, но это требует продолжения богатырских жертв и усилий. Многое говорит за то, что большинство великой работы уже сделано и осталось, в сущности, лишь добить врага. Но эта часть операции должна быть сделана с хирургической тщательностью. Война, выражаясь шахматным языком, уже вступила в период Endspiel. Идет, в сущности, конец партии. В каком бы углу Доски ни был сделан мат, под Берлином или под Варшавой, – это не меняет дела.

А Чиковзни, я уверен, дурак. Видно было, что ему страшно трудно было ворочать мысли в своей грузинской башке: «художник», «рисование», «форты», «типы». Вообще, он никак не знал, как со мной держать себя: торжественно благодарил за подарки и не знал, что говорить. Во время разговора я упомянул, что был в Карсе, что там чуть было не разгорелась армяно-татарская резня. Очень возмутился убийством безоружных курдов (и, конечно, справедливо!) и ужасно обрушился на армян: «Какие негодяи, они вызовут поголовное восстание мусульман, 2000000 людей у нас в тылу и нам снова придется покорять весь Кавказ!» Я спросил, что правда ли, что аджарцы были нами вооружены и перешли на сторону турок? Он сказал, что это неправда, что только уже занятые турками селения покорились им, что турки насильно их вооружили и заставляют идти с ними; а что он сам не сомневается в их лояльности и что он сам просил разрешение им раздать ружья!

А вот офицеры 264 Георгиевского пехотного полка (2 батальона теперь в Ахалцыхе и 2 в Батуме) раньше все в Батуми говорили: «Это все-таки замечательно, как турки в 2 недели (после объявления войны) подняли весь Чорохский край, и наши только с крайним трудом пробились из Артвика и других мест к Батуму. Что все курды и аджарцы там, где не боялись русских, перешли на сторону турок. Что теперь 2 роты их полка специально заняты выжиганием тех селений, в которых не находят жителей, считая, что, значит они ушли к туркам».

Кстати, эти же офицеры винят генерала Елшина в этом разгроме (официально в это время объявлялось: «в за-Чорохском крае незначительные перестрелки» и очень над этим трунили). Мне показывали «наказ» этого генерала солдатам, когда он был комендантом Михайловской крепости (Батума). Он очень длинный, начинается с того, что крепости строятся на самых важных местах государства и для того, чтобы с малыми силами обороняться от превосходных сил врага. Я его не прочел всего, мне показали на конец: «Ни под каким видом не отлучаться во время боя с позиций, ни под каким предлогом, ни по болезни, не даже по естественной надобности… если уже приспичит и невмоготу – валяй в штаны». И непосредственно далее: «Унтер-офицерам и Георгиевским кавалерам показывать пример». И далее, как полагается: «Прочесть во всех ротах, командах и проч.»! Говорят, этот несчастный генерал при отступлении с какой-то позиции удирал по шоссе пешком, не желая дожидаться какого-то маленького исправления в испортившемся автомобиле.

Объявлена новая мобилизация ополченцев 1906 года, которые по какой-то льготе совсем не обучались. Уходит по этому призыву наш швейцар Матвей. Он в полном недоумении, как он будет воевать, когда не может держать ружья. Вообще новые подкрепления, посланные на войну, не выдерживают критики. Новобранцы говорят, что их обучали из «куля в рогожу». <…> В одно утро показывали насколько приёмов, а на другое уже проходили новые приёмы. Они не знают команды и «уходят со знанием, что идут на авось».

А когда они приезжают с войны раненные, их угощают в госпиталях правилами, инструкциями и приказами. Все стены нашего госпиталя пестрят наставлениями. Обои из наставлений: в карты не играть, в коридорах не курить, в девять часов вечера спать. На улицах вести себя прилично, внутри трамваев не сидеть, отдавать честь офицерам, если ранена правая рука, отдавать левой и т. д. и т. д. Наши раненые смеются, читая приказ:

– Будем всегда отдавать левой рукой. А что нам смеет офицер сделать, если и не отдадим? Там на позициях, он крикнет, а на него – ружьё. Как ты смеешь кричать, такой-сякой?! Ну и помалкивает!..

Сразу видно, что все приказы только и обрушиваются на слабых и немощных, хоть здесь-то покуражиться вволю.