Текст книги "Империя в войне. Свидетельства очевидцев"

Последние события тяжело отражаются в народе: «Где нам побить немца, – говорит наш дворник, – Он нас и автомобилями и «чемоданами» так и лупит. Нашим-то и не угнаться за ними. Худо пишет с войны земляк. Не совладать, говорит, с немцем, только зря пропадем». Боже, упаси, если это мнение сделается общим. Надо принимать все меры к тому, чтобы не падало настроение, особенно у войска, чтобы не пропала вера у народа. И как это случилось, что вдруг наша непоколебимая вера пошатнулась. Почти все в один голос теперь говорят, что раньше только думали, если бы не англичане, сидели бы мы теперь на Волге.

Нам так необходимо сейчас, чтобы военное счастье повернулось в нашу сторону. Иначе за упадком настроения поднимется и недовольство, и ропот, а это создаст почву для полного нашего поражения, ну, а если не окончательного поражения, то крушения всех поставленных с этой войной целей, что может быть гибелью для будущего нашей родины.

Опять о Восточной Пруссии. Отступление было ужасным, кажется, целый корпус в плену. <…> Сегодня на кого ни посмотришь – в плохом настроении, и командир роты, и телеграфист. Спросишь: «Почему?» – «Да эта Пруссия окаянная». Впечатление вроде 1-го апреля 1904 г. Итак, значит, в душе каждого живет «Россия». Мне хорошо, я спасусь от этой жути у Пушкина и Гёте, в физике и метафизике и, наконец, в Италии. Бэнде цо бэнде, мне национальный стыд не страшен.

Отпишу Вам свое критическое положение. С 28-го января нас немец вытурил из своей земли, гнал нас 5 суток день и ночь, догнал до города Гродно да и здесь никакого нет спокоя. До сего времени не раздевался из шинели и не снимал амуниции. 5 суток лежали в лесу на снегу при морозе 20. Сначала был аппетит защищать Родину, но теперь хоть черт бы ее взял с ее защитой; замучил нас проклятый немец, в боях не счету; как есть Господь спас. Немец не такой, как Турок; у него на каждую роту по 2 пулемета и состав артиллерии по 12 пушек в батарее, а у нас только 6. Покуда отступали нами было потеряно 25 тысяч войска, были потеряны пулеметы и пушки.

Старик просит узнать, почему же они все на месте топчутся и когда будет конец – вот самое главное. Другой пришел узнать: честно ли ведется война? Третий просил справиться, дошел ли до места их вагон с солеными огурцами. Еще хотели узнать, отчего во всех прежних войнах товары дешевели, а теперь дорожают, не обходит ли нас как-нибудь немец через Швецию, не забирает ли себе тайно наши товары.

Между прочим, город полон сестер милосердия, но под этим флагом выступают разные женщины, между ними и прямо легкие. Последний сорт очень остроумно окрещен кличкой «кузины милосердия». Мы много над этим смеялись.

Петроградской Судебной Палатой по делу социал-демократов приговорены: Петровский, Муратов, Бадаев, Шагов и Самойлов, а также Розенфельд, Яковлев, Линде и Воронин к ссылке на поселение с лишением прав, Ульянова в крепость на 1 год 6 месяцев, Антипов на 8 месяцев, Козлов оправдан.

Смотрят на солдат как на зверя, точно солдат каменный везет все на себе с великим терпением, его еще оскорбляют, издеваются, ругают за день страшно и ночью нет ему спокою.

Вечером поручик из злости отпущали поздно в 8 часов вечера. Ничего не видать, а работу не прекращают. Все на свете проклинаем и тот час в который ты родился. И так уже с великим трудом переносим все военные нужды, а тут еще на работе над нами издеваются как над идиотами. Нет возможности как малому дитю хочется плакать и плакать, если найти только утешение в слезах. Никто ни найдет солдата ласковым словом, а все газеты переполненные доблестью солдат. За что его так обижают, чем он виноват, что плохого сделал русский солдат? Кто мужественно переносит под ураганом огня, как не русский солдат, а ему никакого уважения, проливает кровь, кладет жизнь свою.

В общегородской союз очень часто поступают от солдат из действующей армии указания на полное отсутствие у них развлечений во время перерывов военных действиях, в то время как австрийцы развлекаются почти рядом музыкой, гармониками и т. п. В виду этого отдел пожертвований общегородского союза обращается к жертвователям с просьбой уделить некоторые суммы на приобретение гармоник для солдат действующей армии, среди однообразной и тяжелой жизни которых хотя бы незначительное развлечение имеет громадное значение.

Как разнится со вчерашним днем, боже мой, что творилось у нас сегодня в палатах… Сплошные умирающие, окровавленные, не перевязанные, со сломанными руками и ногами… Все это доставил нам поезд прямо с позиций… Ничего подобного ни разу еще не было. Я даже растерялась перед полной невозможностью прийти на помощь всем этим страдальцам сразу. Рук не хватало устраивать их и переносить на койки. Надрываясь, мы с волонтерками-помощницами перетаскивали их сами. Запах от гниющей крови стоял такой, что меня несколько раз чуть не вырвало. Я стараюсь не дышать, раздевая и осматривая этих бедняг. В перевязочной в продолжение 10 часов шла безостановочная работа, конечно, наспех, кое-как, что еще больше меня расстраивало. Но что за величие в страдании у нашего народа!

Вот я и во Львове. Что за вокзал! Ни с чем его сравнить не могу, потому что в России таких вокзалов не видел. <…> Успел побывать в кафе, где светло, шумно, масса народу: офицеры всех чинов и родов оружия и кокотки. В поезде ехал с горцем Дикой дивизии: у него прострелен весь бешмет, оказывается, шел в атаку на деревню и в него из окна из карабина стрелял австрийский офицер. От волнения промахивался, и горец его зарубил. У него четыре креста солдатских, ему сорок-два года, он хорунжий. Призван из запаса. Кроме войны ничего не признает. Большой комик, настоящее дитя природы! Ходит как дома, никого не стесняется, всем говорит «ты». Стал и мне говорить, только в кафе спохватился: Ты уж извыны, такая прывычка, всем «ты» говорю – буду с тобой на ты – хочешь? Ну отчего бы мне не хотеть, конечно, захотел.

Война породила массу анекдотов. Самые остроумные – еврейские. Еврей спрашивает: почему вел. кн. Николай Николаевича портрете держит руки всегда в карманах. – Поляк недоумевает. – Потому, – говорит еврей, – что когда он их вынет после войны, все увидят, что в одной кукиш для нас, в другой для вас…

Рассуждают о политике: русский, англичанин и еврей. Мечтают, как бы хорошо взять в плен Вильгельма. – Я бы ему все кости переломал, – говорит русский. – Нет, – возражает англичанин, – я бы его привязал к позорному столбу, чтобы каждый мог его бить. Еврей молчит. – Ну, а вы бы что с ним сделали? – спрашивают русский и англичанин. – Я бы не стал его бить, – сказал еврей, – я бы ему дал свой паспорт и отправил его в Россию!..

Всероссийским городским союзом произведена была анкета о причинах дороговизны на пищевые продукты. Разосланы были анкетные листы всем губернским городам. По полученным от 35 городов (56 % общего числа) ответов причины дороговизны представляются в следующем виде: 12 городов указывают, как на причину дороговизны, на расстройство товарного жел. дор. движения; 5 городов – на спекуляцию торговцев; 3 города – на усиленный спрос на продукты со стороны военного ведомства и запрещение вывоза их из мест производства; 3 – на повышение провозной платы; 2 – на недостаток подвижного состава; 1 – на отсутствие посреднических городских и общественных организаций; 1 – на прекращение доставки продуктов морским путем и 1 – на зависимость города от порайонных комитетов.

На имя харьковского городского головы Д. И. Багалея поступила от харьковских карманных воров характерная «петиция», в которой они просят городского голову не увеличивать числа вагонов трамваев.

«Пока скопляется публика у остановок, пока в вагонах давка, – говорят карманники, – жить еще можно, при увеличении же вагонов публика разредится, и тогда прощай кошельки. Мы люди семейные, а по обстоятельствам военного времени карманы у обывателя тощи, и ежели теперь живем кое-как, то что с нами будет тогда. Надо и об интересах карманников подумать. Мы тоже обыватели».

«Петиция» покрыта подписями, в роде: «Санька студент», «Ванька кривой» и т. д.

На днях у Ходотова был вечер, на котором присутствовало около 60 человек; между прочими – Великий Князь Дмитрий Павлович, князь Кокашидзе, Корабчевский с женой, наши артисты Потоцкая, Филиппов, К. Яковлев, Лаврентьев и другие. Вечер окончился тем, что Потоцкая напилась и среди комнаты стала отправлять нужду. Как все это мерзко и непонятно среди артистов в такое тяжелое время войны.

Поэзо-вечер.

Пятый поэзо-вечер Игоря Северянина собрал вчера переполненную аудиторию в Политехническом музее. Как и на прошлых поэзо-вечерах, выступлению Игоря Северянина предшествовал реферат. Прочитанный вчера Виктором Ховиным реферат носил довольно вычурное заглавие: «Лирико-критические страницы на тему: «Сквозь мечту».

Референт много говорил о преображении жизни искусством, цитировал Оскара Уайльда, закончив определение творчества Игоря Северянина следующим образом:

– Поэт созерцает мечту сквозь современность, не забывая в то же время и природу. <…>

Равнодушно прослушала публика этот реферат, не менее равнодушно прослушала декламацию М. С. Дымовой и П. И. Старковского. Равнодушие и холодность аудитории нарушил Александр Толмачев, прочитавший несколько «поэз». Это – бледная копия Игоря Северянина, и не даром А. Толмачев посвятил сонет своему другу и учителю.

Выступление Игоря Северянина сопровождалось обычными овациями и поднесением цветов.

Петербург. Здесь все только и говорят о кошмарной истории ареста шпионов. Рассказывают, что генерал По, прибывший к Государю, передал ему доставленный французскими шпионами в Германии список шпионов немцев в России. Во главе их стоит полковник Мясоедов – бывший начальник жандармского отделения в Вержболове.

Восемь часов утра приезжал 3-ей армии командующий его высокопревосходительство Родько-Димитиреев (Р. Д. Радко-Дмитриев – прим. авт.). Поздоровался с войсками и поблагодарил за храбрость сибиряков и спрашивал у Дивизионного почему у нижних чинов мало наград. Был на 4 автомобилях.

Злополучный наш Петроград в последнее время переполнен массою таких слухов и сплетень, что и уши вянут. В этот столично-провинциальный огонь подлили масла мясоедовским арестом. Какие на этом фоне вышивают узоры, нет возможности передать.

Приехавший из Петербурга полковник передавал, что там только и разговоров за последние дни было об открытии якобы широко организованного у нас в армиях шпионажа, свившего себе гнезда во всех ш

табах, включая штаб Верховного главнокомандующего; жандармерия в широких размахах производит обыски; обыску подвергся будто бы и сам Сухомлинов собственно, его жена. Не муссируются ли слухи о шпионаже нашими горе-стратегами, желающими этим прикрыть свои неудачи и оправдать свои действия?! В числе изменников упоминаются люди видного общественного положения.

Мясоедовская история. Говорят, что она раскрыта французским контршпионажем. По слухам, в связи с этим приезжал По. Мясоедов будто бы уже расстрелян для того, чтобы скрыть следы. Утверждают, что замешаны высокопоставленные лица.

Боже мой, как скучно. Как прекрасно было время Людовика XIV, или Генриха IV, время убийств, блеска, страданий и борьбы – борьбы прекрасной, настоящей, беспощадной, после которой – слава победителям и горе побежденым. Или время французской революции, заговоры, интриги: Наполеон, герцог Рейхштадтский, Скарпио, Шувалов.

Приписка из 1930 г.:

Спасибо за революции – больше не надо.

 
«Северное слово», 5 марта —
Нашим «деятелям» наживы.
Что им отчизна, совесть, честь,
Плеск крови, слезы, раны…
Дери, пока возможность есть,
И набивай карманы!
Долг гражданина? Ерунда!
Спешите поживиться;
Подобный случай, господа,
Не скоро повторится.
Сдирай лохмотья с голышей,
Плевать на плач и стоны:
Из кровью залитых грошей
Составим миллионы!
Застой в делах? Нужда? Плевать!
Будь тверд. Возьми в привычку
Без рассуждений стричь и драть;
Подобный случай упускать
Грешно!
Сарынь на кичку!!
 

Что посылать в армию?

Главноуполномоченный общеземского союза кн. Г. Е. Львов получил от начальника снабжения войск Северо-Западного фронта генерала Данилова следующую телеграмму:

В виду производящихся ныне сборов на пасхальные праздники нижним чинам армии позволю себе сообщить вам, что, как выяснилось из сношений с армиями, наиболее желательными для нижних чинов подарками являются: холодное белье, короткие полотенца, платки, портянки, сало для смазывания ног в маленьких баночках, мыло в виде яиц, сапожный товар, кожа, дратва и шила для чинки сапог, нитки, иголки, пуговицы, английские булавки, почтовая бумага, конверты, карандаши, папиросы, чай, чайные кружки, деревянные ложки, складные ножи, сладости. Прочие съестные продукты нежелательны в виду скорой их порчи.

Если настоящее мое сообщение будет вами принято, то не признаете ли возможным дать ему более широкое распространение.

Генерал Данилов.

После утреннего доклада вернулся к себе и начал письмо Аликс, как вдруг Николаша ворвался ко мне с Янушкевичем и Даниловым и объявил радостную весть о падении Перемышля!

Сегодня занятия были только до 12 часов, а потом был молебен, потому что 9-го марта была взята одна из неприступнейших крепостей, Перемышль. После молебна повели всех в залу, и там инспектор сказал речь в честь победы, Соловьев прочел телеграмму к главнокомандующему Николаю Николаевичу, а потом пели «Боже, царя храни» и кричали «ура».

Как-то весело и вместе с тем хочется убежать и плакать, плакать. У нас многие плакали, особенно Антонина Афанасьевна, да как же – у ней муж пропал, кажется, в плену, как дядя Митя, жалко ее ужасно, хочется подбежать, поцеловать и утешить.

Вчера вечером я спросил ген. Данилова, как он оценивает положение после взятия Перемышля. Он <…> подтвердил, что штаб твердо решил сперва покончить с Австрией, а потом, чрез труп ее, добраться и до главного противника – Германии. На энергичном действии на Австрию он настаивает и из политических соображений (увлечь нейтральных). В общем, он мне сказал, что считает наше положение лучшим, нежели германское, но просит не ждать быстрых и эффектных последствий падения Перемышля.

Перемирие с немцами от 2 до 5 часов дня; похоронено более 200 трупов, преимущественно лейб-гвардии Семеновского полка. Ходил на позицию. Холодный ветер, вновь все замерзло.

К борьбе с немецким шпионством. Объявление главного начальника петроградского военного округа генерала от инфантерии барона Зальца.

«Воинские чины, будьте осторожны в разговорах о войне, особенно при переездах по железным дорогам. Не давайте себя выспрашивать. Неосторожное слово может причинить много вреда на полях сражения. Подозрительно любопытных немедленно передавайте в руки властей. Помните, что для нашего врага все средства хороши и что звание шпиона у него почетное».

– Тепло стало, весна наступает! А там и Пасха скоро! – рассуждают мои школьницы.

– Ах, если бы и война скоро кончилась и воротились бы все домой! То-то хорошо было!.. – слышу голосок Паши Шевляковой, которая сильно скучает об отце.

– Ты все про войну, Паша! Когда она кончится – никто не знает… – замечаю я.

– Война кончится тогда, когда разобьют поганых немцев! Без победы мира не будет!.. – с достоинством вставляет моя политик – Любочка Рожнова.

– Теперь уже наверно скоро покончат с немцами. Слышно, что взяли много городов у турок! – говорит еще кто-то.

– Скоро да не споро… – спорит опять Люба. Турки слабы, вот если бы с австрийцами и немцами помог бы нам Бог управиться. А скоро возьмем мы их всех в полон, там Франция с Англией нам помогут…

Я сижу и слушаю умный детский лепет.

Сегодня ездил на Александровский вокзал для встречи эшелона пленных из Пржемышля (Перемышля – Авт. сост). Наблюдал бытовую картинку. Ко мне, твердо отбивая ногу, направились человек пять австрийских солдат, которых конвоировал наш ополченец в смятой фуражке, тулупе и с очень плохой выправкой. Когда эта группа подошла, то я поздоровался с ополченцем; на мой привет он ничего не ответил, зато австрийцы (оказавшиеся русинами) бодро ответили – «здравия желаем Вашему Высокоблагородию». Тогда вдруг ополченец, держа винтовку в левой руке и жестикулируя правой, начал мне объяснять, что его поднадзорные, увидя на мне форму, отличную от других русских офицеров (я был в черном пальто), просили его меня показать им поближе. Он их просьбу исполнил и вот привел их ко мне. Далее, с оттенком какого-то странного сознания своего превосходства, ополченец произнес следующую фразу, от которой я едва мог сдержать смех – «хороший они народ, Ваше Скородие (Выше Высокородие – прим. авт.), только уж оченно запущены. Дисциплины в их мало». Странно это было слышать из уст небрежно одетого, совсем не воинственного и уже вовсе без всякой дисциплины ополченца.

Невообразимая чепуха со снабжением населения предметами первой необходимости. <…> Всего в России довольно, в огромном избытке. <…> Но бестолковая власть, губернаторы воспрещает вывоз и провоз. Никто ничего не может продать, никто ничего не может купить, нечем кормить людей, нечем кормить лошадей, а сено, овес, хлеб – гниют и пожираются крысами. Это какие-то неисправимые глупцы, не способные понять – где нужна власть, и что она не должна мешаться.

Теперь – дров нет. А живем около лесной области, где каждое лето горит лесу больше, чем нам нужно на отопление. Насколько нужно быть гениально глупым, что бы умудриться замораживать население Москвы?

Но вот – додумали.

Теперь – к Праздникам все караул кричат, нет яиц, нет масла, нет сыра, нет ветчины. Сейчас Катя в лавке покупала яйца (для Фуделей – на Арбат с Басманной!). Стон стоит, приказчики одурели, покупательницы орут и ревут, а яиц нет. Дают по пятку, по десятку. И даже не эксплуатируют, дают по 40 копеек десять (в прочих местах по 45 копеек, в Посаде – 50 копеек), но яиц нет, нельзя давать одним и отказывать другим, поэтому дают понемножку. В этом гвалте хозяин получил телеграмму. Оказывается, что Министр разрешил «пропустить» в осажденный губернаторами город Москву шесть вагонов яиц. <…> Это маленький образчик ерунды, создаваемой властями. Прямо ужасные люди, и зачем только они суют свой нос?

Теперь забирают в военное ведомство и воспретили продавать почти все дезинфекционные вещества. А администрация под страхом штрафов и тюрьмы, велит дезинфицировать дворы. Да и вправду: ведь эпидемии угрожали и будут. Чем же нам защищаться от заразы? Сам Вильгельм не мог бы лучше дезорганизовать, замучить и обессилить врага. Очень возможно, что наперекор стихиям – Россия будет заморена раньше, чем Германия.

Тяжело было жить прошлые годы: народ наш то пил, то спал непробудно, а городские люди, так называемая интеллигенция, разделились по партиям, ведя между собою бесконечные споры.

И вдруг произошло нечто неожиданное: Вильгельм объявил нам войну – внезапно свершилось чудо: народ наш сразу отрезвел. Спал, лежал народ-пьяница, народ-хулиган и… проснулся народ-Богатырь. <…> Было ясно, что проснулся народ, поднялся во весь свой рост могучий: и сразу стало ясно, что победа над сильным врагом будет наша, и действительно: расшатана вконец бесчисленными поражениями Австрия, на краю гибели ввязавшаяся в войну, благодаря своим предателям младотуркам, сама Турция. И только одна Германия еще держится до сих пор. Хотя ни в одной встрече в равном числе она не могла выдержать удара наших чудо-богатырей. И светлым, нежданно счастливым кажется нам наше будущее. Откроется нам наше Черное море. Засияет Крест Православный, наш русский Крест на вратах Царьграда, на чудном, древнем храме Святой Софии. Будет нашим навсегда старинный, чудный, мировой Царьград. Приблизится путь наш к самому Святому месту – к Святой земле. <…> Наконец и сами мы у себя на родине своей заживем в довольстве и счастье. Забудется и горе, и прежняя бедность.