Текст книги "Кукла на троне. Том I"

– Тогда кто же?.. – спросил Внучок и опасливо глянул на Деда.

Седой согласился:

– Вот теперь самое время для вопроса. Молодец, Внучок, учишься. Скажи, Ворон, кто похитил Предметы?

Марк потер ладони – как-то зябко стало. Помедлил, колеблясь: может, соскочить? Ведь не поздно еще… Однако ставка уже сделана – играй до конца.

– Скажи, Дед, кто прицепил защищенный вагон в хвост состава? Гвардейцы сказали: он таким и пришел в Фаунтерру. Кто первым был в этом злосчастном поезде, чтобы успеть отравить воду? Простой ответ: тот, кто в нем приехал. Кому не надо было спешить, кто мог спокойно и неторопливо продумать такой сложный план? Пожалуй, тот, кто заранее знал, что северяне возьмут столицу. Наконец, кому Предметы нужны были именно в столице? Кто надеялся найти среди них Персты Вильгельма и отбиться от осаждающих войск? Кто не стал арестовывать бургомистра, твердо зная, что бургомистр не виноват?

– Твою Праматерь!..

Внучок разинул рот, как рыба. Дед чуть не оторвал себе ус.

– Я уверен, друзья мои, что Предметы похищены по приказу герцога Эрвина Ориджина. Великий стратег предусмотрел возможность их вывоза и заранее подготовил операцию. Это было дерзко и дальновидно, что очень в духе герцога. Он нанял для дела отъявленных мерзавцев – видимо, затем, чтобы без жалости прирезать их, когда выполнят задачу. А Предметы сейчас находятся в том старом доме, где я просидел целую неделю. Весьма иронично – опять же, в духе герцога.

– Тебя не удивляет, – спросил Дед, – что сам же герцог Эрвин и послал нас их искать?

– Он устроил экзамен. Если я смогу распутать это дело, он поручит мне поиск Хозяина Перстов. Думается, я успешно прошел испытание. Не так ли?..

Спутники – 4

Кристалл Фолл (юг герцогства Альмера)

Стенные часы имели форму имперской золотой монеты, увеличенной раз в двадцать. Цифры выгравированы безумно витиеватым шрифтом – пока прочтешь, сломаешь глаз. Легче угадывать время по положению стрелок, чем по цифрам. В данный момент часовая стрелка смотрела вниз и чуть влево, вдоль острия Священного Эфеса, нарисованного на циферблате. Это значит, около шести. Минутная же торчала вправо между гардой и рукоятью кинжала – стало быть, шесть-пятнадцать. Со щелчком, способным напугать ворону, минутная перескочила на деление ближе к гарде. Шесть-шестнадцать. Осталось сорок четыре минуты.

Мортимер опустил нос к учетной книге. Послюнявив карандаш, обвел очередные пять чисел. Аккуратно просуммировал их на счетах, дважды проверил результат. Костяшки счетов издавали мягкий уверенный стук. Мортимер подвел под числами черту, вписал промежуточный итог. Обвел следующие пять, встряхнул счеты, сбивая костяшки на ноль. Глянул на часы.

Мортимер служил младшим приказчиком в отделении банка Шейланда в городе Кристал Фолл. Пять лет назад, когда он впервые занял свое рабочее место, начальник отделения так описал Мортимеру его обязанности: «Клиент хочет купить вексель – пишешь имя, титул и сумму в книгу, ведешь клиента в кассу. Клиент хочет сдать вексель – имя, титул и сумму в книгу, клиента в кассу. Клиент хочет переслать деньги – два имени, два титула, одну сумму в книгу, клиента в кассу. В конце дня подводишь итог». Как вскоре убедился Мортимер, такая должностная инструкция имела существенный дефект. В ней не упоминалась главная задача Мортимера: лебезить. Что бы он ни делал – выдавал или принимал вексель, вел ли клиента в кассу, записывал ли имя или сдавал начальнику отчет за день – лебезить следовало всегда. Передо всеми без исключения. Заискивающе вскакивать при виде любого клиента, горбиться в полупоклоне, звать «милордом» каждого хрыча, переступившего порог банка. Обо всем милостиво просить: «Милостиво прошу вас, милорд, не трясти шапкой над книгой учета. С шапки, изволите видеть, сыплется снежок». За все просить прощения: «Прошу прощения, милорд, что задержу вас на одну минутку и запишу ваше высокочтимое имя»… Перед начальником, разумеется, стоило лебезить с двойным усердием. Тут просто невозможно было переборщить. «Не желаете ли чайку, милорд? Ох, вы уже уходите! Простите, что я сразу не догадался! Прикажете мой дневной отчет? Смиренно извиняюсь, но он еще не готов, ведь только полдень… Сию же секунду все подсчитаю! Простите, что вы сказали, милорд? Вашу шубу?.. Разумеется, сию минуточку принесу! Вашу шубу и мой отчет, с великим удовольствием!..» Как ни странно, лебезить следовало даже перед громилами Баком и Хердом, и теми двумя другими баранами, что дежурят в кассовом зале. Все четверо были тупы, безграмотны, и не отличали вексель от носового платка, но вполне могли пересчитать Мортимеру все ребра (в чем он убедился на практике в первый же месяц работы). Милорд-начальник не поспешил вступиться за Мортимера: «Сам виноват! Учись вежливости! Вежливость – твое второе имя. А первое – точность. Где отчет за день?! Почему не сведен итог?!»

Часы оглушительно щелкнули, и минутная стрелка сползла ниже гарды Священного Эфеса, к похожей на осьминога пятерке. Осталось чуть больше получаса до закрытия отделения. Дома Мортимера ждала жена с двумя малышами. Жена свирепела, если Мортимер задерживался хоть на десять минут. «Где тебя носит?! Хоть знаешь, как тяжело мне приходится? Джода нужно накормить и искупать, а Лиза вот-вот проснется и задаст жару! Я что, должна одна со всем справляться?!» К счастью, много лет назад Мортимер предпринял весь дальновидный маневр: убедил жену, что отделение закрывается не в семь часов пополудни, а в восемь. Так между моментом, когда он сбегал со службы, и тем, когда с головой нырял в кипящий домашний котел, образовался зазор в один час. Мортимер проводил его на пару со вторым приказчиком, Хагеном, в ближайшей пивной. За кружкой самого легкого (чтобы жена не унюхала) эля они отдавались единственному приятному занятию за день: смеялись над клиентами.

Стоило отработать пять лет, чтобы уяснить одну истину: клиенты – всегда идиоты. Купцы, лорды, офицеры, судьи, цеховые старшины – все порют несусветную чушь, когда речь заходит о банковском деле. Хаген с Мортимером собирали одну на двоих коллекцию: галерею клиентского идиотизма. Тот принес обменять оторванную половину векселя: «Целый вексель – десять елен. Вот и дайте мне пять монет за половинку!» Этот не мог понять, что такое бумага на предъявителя: «Какого еще предводителя?! Я – предводитель мастеров-краснодеревщиков! Пишите на мое имя, тьма сожри!» Та дамочка хотела сдать в банк золотые серьги: «Я еду в Маренго, можете вы понять или нет? В дороге опасно! Я не хочу, чтобы меня ограбили! Отдаю вам серьги, а в Маренго зайду в отделение и получу их обратно. Как – нельзя? Как – только деньги? Серьги – то же золото!» Мортимер и Хаген со смехом перебирали экспонаты коллекции, любовались ими, стирали пыль. «А помнишь полковника? Дайте мне в долг под честь полка!.. А купчину из Литленда? Я вам чай в залог оставлю! Вы же пьете чай!.. А священника? Хочу положить пожертвования под процент! Пускай жертвуют к вам в банк, а я, значить, с процентом…» Между семью и восемью вечера два младших приказчика были абсолютно уверены, что именно они – умнейшие люди на земле. Несомненно, то было лучшее время суток.

Часы показывали шесть часов тридцать пять минут, когда в отделение зашел один тип. Его широкополая шляпа была вся облеплена снегом. Странно, как до сих пор уши не обморозил: в такую погоду – и в летней шляпе! Поля отбрасывали густую тень, и лица типа было не различить, лишь выдавался носик торчком да блестели круглые стекляшки очков.

– Апчхи! – сказал тип.

– Чего изволите, милорд? – подхватились разом Хаген и Мортимер.

– Изволю… апчхи!

– Горячего чайку, милорд?

– А… а… а… – он несколько раз судорожно вдохнул, яростно шморгнул, но так и не разразился новым чихом. – А, черт… Деньги отправить хочу. В Клык Медведя. Можно?

– Да, милорд, несомненно, милорд!

Хаген обежал свой громадный стол и услужливо подсунул кресло под задницу типа. Украдкой подмигнул Мортимеру: я, мол, быстренько его обработаю, а ты своди отчет. Мортимер застучал костяшками счетов. Какой же приятный звук! Прям душа расслабляется!

Но спустя пару минут колокольчик на двери снова звякнул. Теперь уж была очередь Мортимера. Он шустро черкнул на полях промежуточный результат и вскочил навстречу клиентам:

– Чего изволите, милорд… и миледи?

В зал вступили двое. На кого-кого, а на лорда и леди они не походили совершенно. Мужчина тащил на себе безразмерную шубу из меха белой лисы и высоченную шапку с ушами; меховые унты оставляли мокрые следы. Так станет одеваться лишь исконный южанин, выехавший из Шиммери зимой и уверенный, что в любой другой земле без пуда меха на плечах непременно замерзнет насмерть. Подойдя к Мортимеру, он скинул с головы шапку, смахнул снежинки с бровей, распахнул шубу.

– Холодно у вас, на севере.

– Простите, милорд, премного извиняюсь, милорд, но Альмера – центральное герцогство, не северное…

– Ах, милейший, для нас, детей солнца, все северней Мелоранжа – уже север. Верно, дорогая?

– Ненавижу снег, – буркнула женщина, сбрасывая капюшон плаща.

Итак, они оба обнажили головы, а Мортимер, наконец, разогнулся и позволил себе глянуть в лица клиентов. Странные были лица. Мужчина – обветренный, как моряк, лукавый, как торгаш, и худой, как бродячий актер. Пожалуй, шиммерийский купчина из не особо удачливых. А вот женщина никак не походила на южанку. Кожа смуглая и грубая, измученная солнцем; морщины у глаз жесткие, злые, а сами глаза… Мортимера пробрал холодок от ее взгляда. Он поспешил отвернуться и скрыл замешательство тем, что подвинул женщине кресло.

– Миледи, прошу…

– Садись, любимый.

Мужчина уселся, женщина осталась стоять за его плечом. Было в ее позе что-то от ручного зверя.

– Милейший, – сказал южанин, распахнув пошире шубу, – как же хорошо у вас натоплено! К чести вашего банка заверяю: едва вошел, я почувствовал себя как дома.

– Я польщен, милорд! Оставайтесь у нас, сколько пожелает ваша душа! – поклонился Мортимер и мельком бросил взгляд на часы. Хорошо бы справиться за двадцать минут.

– О, с огромным удовольствием, любезный. Знали бы вы, как неприятно нам будет выйти обратно в метель. Мы ждем этого неизбежного мига с содроганием сердца. Верно, сладкая моя?

– Зима – мерзость. Ненавижу земли, где бывает зима.

– Ну-ну-ну, невежливо говорить так! Не расстраивай радушных хозяев!

Южанин хлопнул женщину по бедру, и она виновато опустила глаза. Вдруг Мортимера прошибло: так вот в чем дело! Она – его рабыня! Покупная пленница с Запада! Он же из Шиммери, там часто такое случается.

Мортимер не понял, что именно потрясло его больше: беззастенчивость южанина, привезшего с собою рабыню, или сама возможность. Подумать только: бывает же так, чтобы мужчина беспрекословно повелевал своей женщиной! Вот уж кому не приходится спешить домой к восьми-двадцати, выслушивать вопли жены и подтирать задницы младенцам. Да знает ли он, как ему повезло?!

– Милейший мой, не обижайтесь на Шарлотту – очень нерадивые люди обучали ее манерам. Позвольте мне замять ее бестактность, перейдя к сути дела. Мы хотели бы обналичить… ведь так говорится, да?.. обналичить вексель на предъявителя.

Мортимер уважительно кивнул:

– Вы совершенно правы, милорд. В простонародье говорят «обменять», но меж деловыми людьми бытует слово «обналичить». Милостиво прошу вас: позвольте взглянуть на вексель.

– Всенепременно.

Южанин скинул шубу на спинку кресла и извлек ценную бумагу из нагрудного кармана жилетки. Мортимер развернул вексель на двадцать эфесов, выписанный фарвейским отделением банка. Краем глаза он отметил, как удивленно уставилась на вексель рабыня.

– Любимый, – сказала она вполголоса, – ты говорил, мы зайдем в банк и возьмем денег.

– Луна моя, я никогда не отказываюсь от своих слов. Первое уже сделано: в банк мы зашли. А теперь милейший приказчик выдаст нам двадцать золотых эфесов.

– Двадцать золотых?! – ахнула рабыня. – Ты же вчера говорил, что не имеешь ни елены!

– И я сказал истинную правду: ни одной елены у меня нет. Лишь дюжина агаток да вексель на двадцать эфесов.

– Вот эта бумажка стоит двадцать золотых?!

Южанин зашипел на нее:

– Говори тише, сладкая. Не отвлекай уважаемого сударя от работы. Ему требуется переписать в книгу все цифры с векселя.

Мортимер спохватился: действительно, черт, надо же записать в книгу! Он так увлекся грезами о власти над женщиной, что чуть не позабыл службу. Обмакнул перо в чернильницу и принялся скрипеть по бумаге, а рабыня повторила свой вопрос шепотом:

– Бумашшка стоит дваццать золотых?..

– Верно, моя сладость.

– И вчера она уже была у тебя?

– Ну подумай сама: откуда бы ей взяться ночью?

– Вчера на рынке, когда я просила тебя купить мне шубу, чтобы я не мерзла от идовой метели, бумажка была у тебя в кармане? Любимый, я просила самую простенькую шубку, помнишь? Она стоила всего три елены, а ты сказал, что не имеешь ни одной…

– Сладость моя, к чему ты клонишь? Уж не хочешь ли намекнуть, что я – я! – пожалел для тебя – для тебя! – три жалкие елены? Твои слова вонзаются мне в сердце, как отравленные стрелы! Останься на всем свете одна-единственная краюха хлеба и один последний глоток вина – я отдал бы их тебе! Да только скажи, и я порву эти двадцать эфесов и швырну тебе под ноги!

Южанин дернулся за векселем, рабыня вовремя придержала его за плечо.

– Я не хочу, чтобы ты порвал. Хочу шубку за три елены.

– Моя сладкая, я начинаю терять терпение! Едва мы получим деньги, как сразу же пойдем на рынок и купим целую телегу шуб! Я просто закопаю тебя в них! Ты будешь сходить с ума от жары и умолять, чтобы я продал хоть половину!

– Когда мы выйдем из банка, рынок будет закрыт, – отметила рабыня.

– Женщина! – рыкнул южанин.

– Прости, любимый, – она кротко опустила глаза.

Мортимер кашлем привлек к себе внимание. До семи оставалась четверть часа. Чертовски хотелось все сделать поскорее.

– Милорд, будьте так добры, назовите свое имя.

– Славный Ней-Луккум из Оркады. А мою спутницу зовут Шарлотта, она из того же города.

– Простите, милорд, я потрачу минутку, чтобы записать это… Вот так… Скажите, будьте любезны, вы обналичите всю сумму или часть?

– Все двадцать эфесов и ни агаткой меньше! Как вы могли убедиться, мне предстоит купить целую телегу лучших мехов!

– Только одну шубку… – жалобно шепнула рабыня.

– Милорд, с вашего позволения, банк удержит одну двадцатую с суммы. Вы получите девятнадцать эфесов. Будьте так добры, напишите вот здесь свое имя в знак согласия.

– Всенепременно…

– Согласия с чем? – сверкнула глазами рабыня.

– С тем, миледи, что банк удержит одну двадцатую часть…

– А одна двадцатая – это сколько?.. – Западница нахмурилась, подсчитывая в уме.

– Один золотой эфес, миледи, – помог Мортимер.

– То есть, ты заберешь себе один наш золотой эфес?

– Не я, миледи, а банк. Но, прошу прощения, да, банк возьмет.

– А за что?

– С позволения миледи, за услуги.

– За какие такие услуги? – рабыня резко подалась вперед. – Ответь мне! Ты возьмешь один золотой – за что? За то, что записал имя моего любимого в свою книгу? Или за то, что подал нам кресло?! Да если хочешь знать, за один золотой ты должен целый месяц двигать кресла!

– Ну-ну, сладость моя, это все по праву, – южанин погладил ее по бедру, но не успокоил.

– По какому праву? Он отбирает у нас золотой просто потому, что умеет писать?! Да за такие барыши я сама научусь писать! Клянусь – завтра сяду и к послезавтрему научусь! Но только я ни разу не слыхала, чтобы писарь получал золотой за минуту работы!

– Миледи, – пробубнил Мортимер, – прошу прощения, но так полагается с точки зрения банковского дела. Банк удерживает одну двадцатую с суммы, которую выдает по векселю. Этим гарантируется надежность финансовых услуг. Таковы правила, миледи.

– Слышишь, луна моя: таковы правила.

Южанин вновь потянулся подписать, но рабыня выдернула у него перо.

– Я знаю только одно правило: никто не смеет обманывать моего любимого! Всякому, кто попытается, я выцарапаю глаза!

– Миледи, не я установил правила…

– А кто?

Мыслишка мелькнула у Мортимера, и он ляпнул:

– Начальник отделения.

– Начальник?.. Зови сюда, поговорю с ним!

– Ну-ну, сладкая, не стоит…

– Зови!

Мортимер вскочил из-за стола и подбежал к двери начальственного кабинета. Краем глаза успел заметить, как ухмыляются его затруднению громилы-охранники, а Хаген бешено скрипит пером под диктовку типа в шляпе.

– Чего тебе? – рявкнул начальник, вскидываясь.

– Изволите видеть, милорд…

Мортимер спешно изложил суть проблемы.

– Какая чушь! Разберись сам.

– Простите, милорд, но клиенты очень желают видеть вас. Исключительно крайне настаивают.

– Гр-рм.

Начальник грузно поднялся с места, одернул сюртук и с важностью галеона выплыл в зал.

– В чем затруднение, милорды? – осведомился он, с высоты положения озирая сидящего южанина.

– Никакого затруднения, любезный! Прошу простить нас за беспокойство. Моя дорогая не очень хорошо понимает в банковском деле…

– Зато понимаю в людях, – обиженно буркнула рабыня. – Это прохвосты, они хотят тебя обжулить.

– Грррм. Сейчас, господа, мы проследуем в кассу, где вам в точности выплатят причитающуюся вам сумму. Я лично прослежу, чтобы, за вычетом положенного процента, каждая агатка была вами получена и подсчитана. Это вас удовлетворит?

Видимо, рабыня не уловила значения слов «за вычетом процента» – и согласно кивнула. Южанин всплеснул ладонями:

– Разумеется, удовлетворит! Всенепременно! Вы говорите, проследуем в кассу?

– За мной, господа.

Начальник величественно развернулся кормой к клиентам и взял курс на кассовый зал. Южанин зашагал следом, бросив в кресле свою громадную шубу. Верная рабыня не отставала, а Мортимер глядел ей в затылок. Коротко стриженные рыжие волосы женщины стояли торчком, как шерсть на кошачьем загривке.

В кассовом зале оба громилы встрепенулись и вытянулись при виде начальника. Кроме пары мордоворотов, которых Мортимер давно уже привык считать частью меблировки, в зале имелась пара стульев и узкая полочка, прикрученная к дальней стене. На полочке стояла масляная лампа и шкатулка с цилиндрическими выемками – складывать монеты при счете. Над полочкой зияло оконце в самую сокровенную комнату банка – кассу. За оконцем встрепенулся кассир, поправил форменную фуражку с кокардой, распахнул решетчатую форточку.

– Чем могу служить, милорд начальник?

– Выдай по векселю…

– Сию минуту!

– Позвольте вексель, – начальник протянул руку южанину, и тот вложил в ладонь бумагу:

– Всенепременно.

Начальник повернулся к оконцу и сунул кассиру вексель. На одну секунду взгляды Мортимера, начальника и кассира скрестились на размашисто выписанных словах: «Двадцать золотых эфесов».

За эту секунду произошло несколько событий.

Рабыня скинула с плеч плащ. Он еще падал, а Мортимер все еще глядел на вексель, когда она обеими руками сорвала с пояса и метнула два ножа. Один вошел в глаз громиле слева, второй – в шею громилы справа. Южанин ударил кулаком в точку между животом и грудью начальника, и тот захрипел, тщетно пытаясь глотнуть воздуха. А южанин сунул руку в оконце – Мортимер все еще глядел на вексель! – поймал кассира за кадык, подтащил к форточке и прижал к шее короткий нож.

* * *

От Мелоранжа идут четыре дороги. Три из них были для Спутников закрыты.

На юг – в стан орды – считай, прямиком в пыль. На восток – в джунгли, вотчину ползунов – тоже смерть, лишь менее расторопная. На западе – Пастушьи Луга, священные земли для всякого шавана, именно туда и устремится погоня. Остался один путь: на северо-запад, вдоль берегов Крайнего Моря, в герцогство Надежда. Туда и повел Чару Неймир, пока разъяренные всадники погони мчались на запад.

– Надежда?.. – спросила Чара, когда нашлось время отдышаться. – Что нам там делать?

– Как – что? Снимать!

Есть три достойных дела для шавана: водить, воевать и снимать. Водить – значит, держать стада и табуны, кочевать с ними, охранять от налетов. Воевать – собраться всем вместе и дружно бить врагов Запада. А снимать – значит, брать у других то, что они не смогли защитить. Говоря имперским языком, грабить.

– А есть что снимать в Надежде? – уточнила Чара.

Она изъездила Степь вдоль и поперек, но редко бывала восточнее Холливела, и никогда о том не жалела. Что может быть хорошего за краем Степи?..

Неймир рассмеялся в ответ. Он нанимался на службу в четырех разных землях, и слаще всего было именно в Надежде. Платили щедро, кормили жирно, то и дело награждали за успехи. Только такая темень, как Чара, может не знать: лорды Надежды купаются в золоте!

Предстояло проехать полсотни миль, времени имелось вдосталь, и Неймир рассказал легенду.

Тысячу лет назад решили боги узнать, где на свете людям живется хуже всего. Зачаровали они гигантского золотого орла и послали летать надо всеми землями, и сквозь его зрачки стали смотреть на людей, выбирая самых бедных и несчастных. Много тягот человеческих они увидели. В лесах Нортвуда охотники замерзали живьем; крестьяне Южного Пути ломали хребты на лордских полях; шахтеры Кристальных Гор сутками не видели света; горожане Фаунтерры тысячами гибли от мора. Но нигде не увидели боги такой кромешной нищеты, как в пустошах Надежды. Здешние крестьяне в жизни не видели серебра. Простой железный гвоздь был для них такой ценностью, что годился вместо монеты. Вино и чай они почитали сказочными выдумками, вдоволь напиться чистой воды было для них счастьем. И что самое удивительное, эти бедные люди никогда не жаловались. С рассвета до заката тяжко трудились, взращивая чахлые побеги, и не видели несправедливости своей судьбы, а напротив, находили силы радоваться. Смирение крестьян так поразило богов, что они заплакали. Слезы полились из глаз золотого орла в пустыни Надежды, и там, где они коснулись земли, ударили родники, а вода в них блестела от крупиц золота. С тех пор всякий в Надежде может разбогатеть, просеяв речной песок!

Не сказать, что Чара поверила в сказку, но от фантазий о сказочных богатствах глаза ее туманно заблестели. К тому же, она всегда любила слушать Неймира – его сочный бархатный голос, выразительную речь. Так что Чара попросила рассказать еще, и Ней поведал вторую легенду.

Богиня сна, жившая в Подземном Царстве, ночами являлась людям, принося им сновидения. Она оставляла свою плотскую оболочку и летала в подлунный мир бестелесным духом, потому не видела плоти людей, зато видела их души. Одной ночью богиня прилетела к молодому пастуху – и обомлела: настолько красива была его душа. Богиня сна влюбилась. Ночь за ночью возвращалась она к нему и ласкала самыми сладкими сновидениями, самыми нежными грезами. Он не осознавал ее присутствия, поскольку не умел видеть бестелесное, но каждое утро просыпался счастливым – и сердце богини радовалось. Но однажды пастух встретил девушку. Они приглянулись друг другу, родители молодых сговорились – и назначили свадьбу. Богиня сна потеряла покой. Она пыталась отпугнуть соперницу ужасающими кошмарами, а пастуху слала светлые сновидения, в которых он был холост, свободен и счастлив. Но молодые остались верны решению и сыграли свадьбу несмотря ни на что. Тогда богиня сна, обезумев от ревности, решила отправиться в подлунный мир в собственном теле, чтобы воочию предстать перед пастухом. Пусть он увидит всю силу ее чувства – и не сможет противиться! Но пройти из мира в мир во плоти, на своих ногах – не то, что перелететь бестелесным духом. Богиня оставила свою младшую сестру повелевать сновидениями, а сама собралась и пустилась в долгий путь. Богам лишь ведомо, какие тяготы испытала она, какие преграды одолела, сколько тысяч миль отшагала. Добралась она до места, где Мировая Спираль изгибается на новый виток и Подземное Царство сменяется подлунным миром. Тогда она двинулась навстречу полуденному солнцу и пришла сперва в Запределье, потом в Кристальные Горы, затем в Южный Путь, в Альмеру и, наконец, в герцогство Надежда – именно там жил ее возлюбленный. Придя в его дом, она увидела огромное и дружное семейство. Были здесь молочные младенцы, озорная детвора, веселые юноши и девушки, трудолюбивые женщины, сильные мужчины… Смежив веки, чтобы видеть не тела, а души, богиня стала высматривать своего любимого. Узнав его душу, она затаила дыхание и открыла глаза. Пред нею был ветхий старик на смертном одре. Лишь теперь она поняла, что провела в пути семьдесят лет.

Час спустя пастух умер, и сердце богини разорвалось, не выдержав горя. Но все бесконечные годы пути в сердце копилась любовь – и сейчас она брызнула наружу. Лучи любви озарили все вокруг. Что освещали они, то вмиг преображалось: люди становились мудрее, животные – тучнее, земля – плодороднее. Вокруг дома пастуха возник дивный оазис, полный жизни. Сейчас в том месте стоит целый город, он зовется Сердце Света.

Чара ахнула. Хоть как она не очерствела душою, а эта история проняла до самой глубины. Однако потом, немного развеявшись, сочла нужным уточнить:

– Очень красивая легенда, но причем здесь золото? С чего ты все-таки решил, что в Надежде найдется пожива?..

– О, Дух Степи! – вскричал Неймир. – Зачем, зачем ты связал мой путь с такой невежественной женщиной?! Сердце Света – это же столица Надежды! Единственный город на свете, куда ступала нога богини! В нем стоит пятидесятифутовая статуя богини снов, сделанная из чистого серебра! А в Первую Лошадиную войну Сердце Света – единственное! – выстояло в осаде целый год, и запасов харчей хватило целому войску! Только ты можешь не понимать, что это – богатейший город!

Чара понимала, что Ней шутит, но все же вышло обидно – про невежество. Она ответила со злостью:

– Сам езжай в свое Сердце Света. Я ненавижу большие города.

– Нам туда и не нужно. В Сердце Света полно герцогских солдат, и никто из них нам не обрадуется.

– Тогда куда?..

– Поездим по околицам. Раз герцог богат, то и у вассалов монеты водятся. Найдем поместье богача, налетим разок – набьем сумы золотом!

У Чары блеснули глаза. На родине, в Рейсе, золото мало у кого имелось – разве у тех, кто ловко грабил и много торговал с шиммерийцами. Меж тем, Чара любила золото. Не от жадности, нет. Скопить богатство и дрожать над ним – это ее не грело. Но пленяла та легкость, с которую золотые кругляши превращались в коней, клинки, шатры, одежды. Нечто колдовское виделось Чаре в этом металле. Будто каждый эфес – маленький кусочек магии.

Четыре дня Спутники ехали через пустыню. Песок с глиной, голые рыжие холмы до горизонта, редкий куст колючек или гнутое корявое деревце – вот и все. Ни травы, ни воды, ни живности. К тому же, не в пример жарким пустошам Шиммери, здесь ночами царил такой холод, что зуб не попадал на зуб. От скудных припасов скоро осталось одно воспоминание. Хорошо хоть выпадала роса – Спутники расстилали по земле все кожаное, что имели, и утром слизывали искристую влагу наперегонки с лошадьми.

Потом стали попадаться родники, а около них – крохотные деревушки. Если где-то гигантский орел и ронял наземь золотые слезы, то явно не здесь. Если сердце богини и пролило животворящий свет, то эти селения остались в тени. Были они до содрогания нищи. Люди носили сотню раз перештопанное рванье, жили в слепых мазанках без окон, не носили оружия – ведь нечего здесь было защищать, не знали денег – ведь ни один торговец не заглядывал сюда. Лелеяли крохотные поля, великим трудом отвоеванные у пустыни. Держали лошаденку – в складчину, одну на весь хутор, – и тщательно собирали за нею навоз. Он представлял немалую ценность: годился на удобрения или вместо дров. Император Адриан, сам того не зная, осчастливил этих крестьян, когда провел неподалеку свое войско: гвардейские кони оставили много навоза.

Но хотя бы первая часть легенды оказалась правдива: здешний люд не имел привычки жаловаться. Больше того: нашлась в них даже отзывчивость. Когда Ней просил, ему давали лепешек и воду. Не из страха, а от сочувствия человека, познавшего голод, к человеку, голодному сейчас.

Взять у крестьян было решительно нечего, да и стыдно грабить таких бедолаг – все равно, что избивать калеку. Ней лучше сам бы дал им денег, но на беду не имел ничего.

– Мне жаль их, – сказала Чара. – Давай уедем отсюда.

Но в дорогу нужны припасы, а где их взять?..

– У крестьян должен быть лорд, – сказал Неймир. – Надежда – центральная земля, а в центральных землях над любым человеком стоит лорд. Вот он нам и нужен.

Ней стал расспрашивать. Крестьяне не сразу поняли. Он повторил – медленно и внятно. Крестьяне выпучили глаза. Лорд был для них мифическим существом, вроде Духа Степей. Он-то, конечно, велик и могуч, только ни его самого, ни его замок никто в жизни не видал.

– Вы хоть что-нибудь видели, кроме своей деревни?! – осерчал Ней.

– А куда ходить? Пустыня ж вокруг!..

Один старикан поразмыслил и добавил:

– Во-он там за высоким холмом проходило войско владыки. А раз проходило, то, значить, там дорога.

– Дорога откуда и куда?

– Кто же знает?.. Дорога себе… Да может, и не дорога, а просто натоптано…

Двинули туда, нашли то, что когда-то было дорогой. Полоса глины, более твердой, чем все вокруг, тянулась меж холмов. Делать нечего, поехали по ней…

В последующие дни Спутники убедились, что вся восточная Надежда – одна большая дыра под ишачьим хвостом. Бесплодная земля с редкими источниками, вокруг которых ютились горстки лачуг. Золотом и не пахло, серебряные агатки считались невиданным богатством. Из товара – глиняные поделки, из скота – пара кляч да ослов. О жизни за пределами деревень никто ничего не знал.

– Замок лорда?.. – удивлялись крестьяне. – Вот наш замок…

Кивали на худой амбар – единственный, общий.

– Золото?.. Да вот наше золото… – зачерпывали воду из источника.

Богачи, если и обретались в Надежде, то в иной ее части. Ни один богач не стал бы жить среди такого убожества.

Уже зверея от голода и неудач, Спутники нашли дорогу. Не такую, как прежде, а настоящую – со свежими следами копыт. Следы редкие, но оставлены кем-то посерьезней крестьянина: кони шли рысью, и в седлах были всадники. Ней и Чара двинулись в ту же сторону.

Следы привели к городку – первому на их пути в Надежде. Городок мелкий и убогий, как все вокруг, но все ж не село. Двухэтажные дома, церквушка, трактир. У трактира привязаны семеро коней: крепких, поджарых, рожденных в степи. Лошади Спутников встрепенулись, почуяв соплеменников.

– Возьмем коней?.. – предложил Неймир.

Чара возразила: в этой земле лошади – плохая добыча, кормить их нечем, продать некому. Вот всадники – поинтересней. Они могут иметь деньги, или хотя бы знать тех, кто имеет. Всадников семеро – то есть, боевой силой не превосходят Нея с Чарой. Один оставил притороченный к седлу колчан стрел, Чара недолго думая взяла их себе. Сняла с плеча лук и сказала: