Текст книги "Кукла на троне. Том I"

– Убейте, – повторил клиент в шляпе.

Один узкоглазый поднял меч, и Мортимер сжался еще сильнее, но продолжал идти – уже не мог остановиться.

– Только попробуй, – сказал позади южанин.

Головорез застыл, не нанеся удара. Пройдя в футе от его клинка, Мортимер и кассир выбрались на улицу. Когда дверь захлопнулась за спинами, оба побежали.

Скоро Мортимер потерял кассира из виду. Тот свернул в какой-то переулок, а Мортимер мчал прямо. Снег забивался в глаза и уши, под ногами скрипело, в легких разгорался огонь. Он бежал, не разбирая дороги и почти ничего не видя. Дважды наталкивался на людей, раз упал… Опомнился от гулкого медного звона в небесах. Остановился, уперся руками в колени, тяжко дыша, запрокинул голову. Он был у городской ратуши, часы на ней пробили полвосьмого.

Будь Хаген жив, еще можно было бы на полчаса зайти в пивную, пропустить по кружке, вспомнить самых тупых клиентов за день… Но Хагена нет. Остается только пойти домой… Там жена спросит, почему Мортимер сегодня пришел так рано. Придется рассказать ей, как было дело… Становилось жутко от одной попытки вспомнить события, не то что изложить их. Да и жена… Весь его опыт кричал: ни о чем необычном не говори жене. Не хочешь проблем – следи, чтобы все и всегда шло как обычно. Тогда не окажешься в чем-нибудь виноват…

Мортимер зашел в пивную и заказал горячего вина – унять дрожь в теле, скоротать лишние полчаса.

* * *

К моменту, когда он сделал последний глоток, отряд из десяти всадников уже покинул Кристал Фолл. С главной дороги они свернули на тропку, вьющуюся через лес. Стоило углубиться в чащу на полмили, как головной всадник замахал своей странной шляпой, приказывая сделать привал. Шаваны ганты Бирая спешились, чтобы поставить шатры и собрать хвороста. Колдун остановил их:

– Никакого огня. Скоро двинем дальше, только уладим одно недоразумение. Чара!..

Уверенная, что именно с нею будет разговор, Чара уже подъехала к Колдуну.

– Я здесь.

– Скажи-ка мне, дорогуша, что это было? Почему два ползуна ушли живыми?

– Почему нет?

– Я велел тебе их убить.

– А я не видела в том смысла. Они безоружны и слабы. Я не убиваю детей.

– Ты говоришь так, будто мне есть хоть какое-то дело до твоих принципов. Заверяю тебя: ты ошибаешься. Есть только один принцип: служишь мне – делай, что велю.

– Я служу тебе? – Чара недобро понизила голос. – По-твоему, я – собачонка? Уясни, Колдун: мы нанялись сделать для тебя одно дело – и ничего больше. Ты хотел денег – получил. Ничего другого мы не обещали.

– Формально ты права, – так же тихо ответил Колдун. – Однако…

Он сделал какое-то движение ладонью, и меж пальцев ожила, повисла в воздухе голубая искра. Чара молча смотрела на нее. Колдун поднял руку в сторону Чары. Шаваны ганты Бирая отшатнулись от женщины, вокруг нее возникла жутковатая пустота. Но сама Чара не двинулась с места.

Неймир подъехал поближе и заговорил, примирительно разведя руками:

– Послушай, Колдун. Ты не обижайся, но против Чары твои штуки не сработают. С семи лет она не встречала никого, кто бы ее испугал, а видала она многих, даже герцога Ориджина, хотя и издали. Если хочешь кого-нибудь напугать, попробуй со мной. Протяни ко мне свою руку с колдунством – я сразу задрожу, как лысый хвост. Честно, так и будет. Скажешь: «Неймир, вы неправы», – и я отвечу: «Да, Колдун, мы очень виноваты, прости нас!»

Колдун ухмыльнулся – до того потешно говорил Неймир, еще и передразнивая альмерский акцент банковских служек.

– Вот только сразу предупреждаю: это будет ложь. Когда надо спасать шкуру, я могу и соврать. А истина останется прежней: волки Ориджинов убивают для удовольствия, псы императора – по его указке, дикие звери – ради пищи, а люди убивают лишь тогда, когда без этого не обойтись. Мы – люди. И даже ради тебя, Колдун, не превратимся ни в волков, ни в собак.

Колдун опустил руку, искра угасла.

– И что же мне делать с вами двумя?.. – промолвил в вязком, медлительном раздумье. – Могу прямо сейчас убить обоих или прогнать… Но тогда потеряю двух лучших своих воинов.

Чаре хватило ума промолчать, хотя висело на языке: «Мы не твои воины».

– Либо, – продолжил Колдун, – могу смириться с вашими дурацкими принципами… Но тогда выйдет, что вы тут командуете, а не я.

Неймир развел руками:

– В том и состоит искусство командира: не отдавать таких приказов, которые умный воин откажется выполнить.

– Пф! Тоже мне, умники! – фыркнул ганта Бирай, выходя из-за спин Спутников. – Умный воин не загоняет в тупик, а находит выход.

– И ты знаешь выход? – осведомился Колдун.

– На то я и ганта. Плати нам на десятину больше, а Спутникам – на десятину меньше, и мои люди положат в пыль всех, кого пожелаешь. А эти двое пускай стоят в стороне, раз у них сердца ягнячьи.

– По рукам, – кивнул Колдун после короткого колебания.

Неймир не успел возразить, да и не нашел, что сказать. Только минуту спустя возник в голове вопрос:

– Скажи, Колдун, зачем тебе так нужно убивать всех? Они нас видели – и что с того? Прохожие на улицах тоже видели – не резать же весь город!..

– Зачем?.. – губа оттопырилась в мерзкой ухмылке. – Сейчас увидишь. Бирай, ты принес что я просил?

Ганта махнул одному из своих людей, тот подал Колдуну мешок. Колдун огладил его, обласкал ладонями округлости лежащего внутри предмета. Раскрыл мешок, запустил обе руки и бережно, как великую ценность, вынул мертвую голову начальника отделения банка.

– О, да!

Взял ее перед собою, провел большими пальцами по векам, утирая несуществующие слезы. Западники следили за ним, проглотив дыхание, будто сам Зловонный Дух Червя на их глазах поднялся из земли. Колдун поднес голову к своему лицу и развел мертвые веки. Луна блеснула в зрачках покойника, когда Колдун впитал его взгляд.

– Аххх…

Зажмурился от удовольствия, на долгий миг задержал дыхание…

Потом швырнул голову в кусты.

Северная птица – 3

Дворцовый Остров (Фаунтерра)

На юге Дворцового Острова, где он сужается и вытягивается длинной косой вдоль течения реки, расположен грузовой причал. Сюда – летом по воде, зимой на санях – доставляют все несметное разнообразие припасов, потребляемых дворцом. Летом вокруг грузового причала снуют лодки и баркасы, белеют паруса речных шхун, по трапам бегают матросы в залихватских синих беретах, кружат на плоских крыльях чайки, весело плещет меж бортов вода. Это зрелище, полное жизни и романтики, даровало вдохновение многим художникам. Стену комнатки Ионы в пансионе Елены-у-Озера украшала картина грузового пирса в майский полдень – один взгляд на нее навевал мечты…

Но зимою причал лишается всего очарования. Во-первых, вместо пригожих парусников и бойких лодочек ползают по реке неуклюжие сани под серой мешковиной, вместо матросиков в беретах – косматое тулупное мужичье. А во-вторых, ледостав открывает дорогу на остров не только саням, но и нищим. С рассвета они тянутся гуськом через реку и сбиваются на островной косе в хмурую, темную, зловонную толпу. Нищие ждут момента, когда откроются причальные ворота, и телега вывезет объедки, оставшиеся после вчерашних пиршеств. Стражники сбросят на землю ящики с едой настолько неприглядной, что дворцовые слуги побрезговали ею, и развернут телегу. Едва они отъедут на пару ярдов, как сотня человек превратится в свору уличных псов – и накинется на объедки.

У причальных ворот несут вахту трое северян – Вернер, Рагольф и Тенн. Шесть дней в неделю (кроме воскресенья, когда грузовой причал закрыт) они наблюдают, как нищие сползаются на косу, бранятся и бьются за место поближе к воротам, как ожидают, переругиваясь и переминаясь, почесывая болячки, как устраивают свалку, а после разбредаются, яростно жуя на ходу. Часовые не раз обсудили свое положение и пришли к единодушному выводу: эта вахта – наказание. Другие дежурят на стене или в башнях, или даже во дворце – в тепле, на свету, среди напудренных дамочек. Но Вернер и Тенн схлопотали искровый разряд при Пикси. Пока их соплеменники одерживали победу в ночном Лабелине, Вернер и Тенн сидели в плену… точнее, лежали бревнами, связанные по рукам и ногам. Не сказать, что в этом была их вина. Но когда капитан решал, кому дать дерьмовую вахту у нищенских ворот – не мог же он выбрать героев ночного Лабелина!.. Правда, третий часовой – Рагольф – не получал искры и не бывал в плену. Его просто никто не любил, от греев до капитана. Рагольф родился в горной глуши и говорил с таким сильным акцентом, что из трех слов поймешь от силы одно.

В ту субботу они снова стояли у причальных ворот – где же еще? Ворота были заперты, но открыты форточки, так что часовые могли вдоволь любоваться нищими и наслаждаться их запахом. И не просто могли, а обязаны были раз в две минуты подойти к форточке и осмотреть местность перед въездом. За две минуты не успеешь сыграть ни в карты, ни в кости, да это и запрещено. Зато успеешь – в пальцы. Это не запрещено: пальцы – настолько тупая игра, что не занимает мысли солдата и не мешает нести вахту. Вот Вернер, Рагольф и Тенн играли в пальцы, и почти всегда проигрывал Рагольф. Он скалился, когда думал показать «копье» и помигивал, когда «колодец». Вернер с Тенном давно заметили это и показывали нужные фигуры: «лошадь», чтобы выпила «колодец», или «костер», чтобы сжег «копье». Рагольф проигрывал с глуповатой улыбкой, говорил:

– Ац-ца, черти! – и шел выглянуть в форточку.

Тенн спрашивал:

– Много уже собралось?

Рагольф отвечал по-горски, с тем смыслом, что да уж, немало.

Вернер говорил:

– Суббота, будь ей неладно. В выходной телег не будет. Хотят нажраться впрок.

Рагольф улыбался:

– Эх-хе-хе! Ниц не выйдет! Наперед тока хрюцки жруц!

– Они и есть свиньи, – отвечал Вернер.

И думал в который уже раз: какой тьмы я делаю рядом с идиотом-горцем? Почему именно я должен сторожить толпу отребья? Я – дворянин, тьма сожри! Единственный у этих ворот!..

Рагольф успел проиграть раз сорок и выиграть раз пять, когда подъехала долгожданная телега. Тенн сдвинул засов, Рагольф открыл ворота, Вернер поморщился и сплюнул – ветер как раз дул с юга, со стороны нищих. Возчик хлестнул лошадей, толпа притихла и сжалась: передние отшатнулись, давая дорогу телеге, задние стали напирать, проталкиваясь вперед. Стражник сдернул мешковину, второй начал скидывать с телеги ящики. Один – Вернер хорошо видел со своего места – был набит огрызками пирожных под грязными хлопьями крема.

– Мое!.. – заорал кто-то.

Каждый раз кто-то орет: «Мое!» – и никогда это «мое» не достается тому, кто кричал. Зачем, спрашивается, голосить?..

Телега стала разворачиваться, а толпа за ее кормой ухнула и накрыла ящики. Рагольф запел:

– Хамди-хамца хум-ли-ла хамди-хамца хум-ли-ла! Упца-упца-упца-упца хамди-хамди хум-ли-ла!

Черт разберет, что оно значило. Рагольф всегда пел, пока нищие дрались: думал, бойкий мотивчик песенки как раз под стать свалке. Когда нищие дерутся под песенку – оно, по мнению Рагольфа, забавно. Вернер не раз обещал дать ему по зубам, если снова запоет, но не сдержал слова. Рагольф был здоровенным детиной. Чьи из них двоих зубы распрощаются с челюстью – вопрос глубоко спорный…

Телега вкатилась назад в ворота, а следом за нею к часовым подошла сгорбленная фигура в плаще. Эту горбунью Вернер давно приметил: она стояла в стороне от толпы, не стремясь поучаствовать в схватке. Каждый день бывают такие: хилые да квелые, кто не имеет шансов в общем побоище, но надеется выклянчить что-нибудь у стражников. «Добрые сиры, не найдете ли монетку для несчастного божьего человечка?.. Глория-Заступница воздаст вам за милость!..» Дома, на Севере, Вернер мог бы рубануть разок, оставить одного попрошайку без руки – прочие сразу бы отвалили. Но здесь приходится терпеть, повторять, как дурачок: «Не подаем, не положено!» Столица, будь ей неладно…

– Чего тебе? – спросил Тенн горбунью. – Клянчить?.. Не положено.

– Хамди-хамца хумли-ла! – пел Рагольф, приплясывая на месте.

Горбунья скинула капюшон – лицо грубое, хитрое, как у площадных гадалок – и сказала Тенну:

– Я пришла к леди Софии Джессике.

Вот южное дерьмо! – подумал Вернер. На Севере ни одна мужичка не посмела бы шутить с воином!

– К кому?.. – переспросил Тенн.

– Как же ты служишь, глухой солдатик?.. – горбунья приставила руки рупором ко рту: – К леди Софии Ориджин, матушке начальника над начальником твоего начальника!

– Проваливай, дура! – бросил Тенн.

– Упца-упца-упца-упца! – проорал ей на ухо Рагольф.

Нищенка выпростала руку из-под плаща и взяла Тенна за пояс. Вдруг Вернер заметил, что ее горб исчез. Его и не было – женщина только делала вид, а теперь разогнулась. Вернер подумал: этого не должно происходить. Полсотни вахт – и ни разу не случалось подобного. Прекратить немедленно!

Тенн, видимо, подумал то же самое. Он оттолкнул нищенку и потянул меч. Едва сталь показалась из ножен, женщина с непостижимым проворством схватила клинок двумя пальцами. То, что было потом… Тьма проклятая, как она?.. Святая зима!..

Словом, нищенка дернула пальцами – и оторвала клинок от крестовины. В руке Тенна оказалась одна рукоять, а клинок упал назад в ножны. Срез мерцал, раскалившись от касания.

– Упца… – еще повторил Рагольф и разинул рот.

Нищенка протянула руку – на каждом пальце по наперстку, а меж ними красная паутина – и сунула Рагольфу в пах.

– Нец!.. – выдохнул здоровяк. – Нец-нец! Спокойненько, буць лапуся!..

– Не дергайтесь, мальчики, – сказала нищенка, – или ему оторву, а вас накормлю. Ты, – это Вернеру, – не хлопай глазами, как телочка. Запри лучше ворота, пока сброду не налезло. А ты, с мечом, беги к леди Софии, покажи обломок и передай: Кукловод прислал Знахарку – старого лорда лечить.

– Нет, сестра, тебя там не будет! – жестко отрезал Эрвин. – Не хватало тебе стать заложницей!

– Меня защитят. Я хочу быть рядом с отцом, когда он…

Выздоровеет либо умрет – в любом случае, Иона должна быть рядом.

– Нет и нет, тьма сожри! Это безумный риск! Я не дам воинов для твоей защиты и тебя не пущу. Точка! А матери лучше вовсе не знать – расскажем, когда все кончится. С отцом будет только пара кайров и я.

Кайр Джемис кашлянул:

– Милорд… Вы не должны идти.

– Кайр, вы указываете мне, что я должен?!

– Да, герцог, – Джемис набычился, заложив большие пальцы за пояс. – Довольно вам рисковать. Сперва родите сына – тогда рискуйте. А до тех пор берегите голову!

– Кайр! Вы забываетесь! – огрызнулся Эрвин.

– Хотите, чтобы двух герцогов хлопнули, как мух, одним ударом? И Север утонул в крови, дерясь за власть в Первой Зиме? Через мой труп вы войдете в комнату отца!

Эрвин скрипнул зубами, сжал кулаки… но кивнул:

– Тьма бы вас, Джемис. Вы правы, я не могу. Но нужен доверенный рядом с отцом. Кто-нибудь, способный принимать решения.

– Я, – сказала Иона.

– Я, – сказал Джемис.

– Вы, – Эрвин кивнул Джемису. – С вами – трое часовых и Знахарка. Учтите вот что. Часовые – глупцы, их не жаль. Но вы мне дороги. Сделайте все, чтобы выйти живым.

– Да, милорд.

– Если придется убить Знахарку – не медлите. Но брать живой не пытайтесь. Если драки не случится, пусть она выйдет спокойно и идет куда хочет. Мы проследим за ней.

– Да, милорд.

– Ступайте!

Рагольф на ходу почесывал спасенный орган и бурчал:

– Оц-оц…

Вернер и Тенн хмуро молчали. Тенн успел заменить меч и поглаживал новую рукоять, привыкая ладонью. За ними шагал Джемис – верный пес герцога… точнее, верный волчара. От такого соседства по спине Вернера гулял морозец. И самое паскудное: Джемис не взял свою собаку. Он всегда ходил с собакой, а тут оставил. Что это значит? Нужно быть дураком Рагольфом, чтобы не понять: герцог не пошел сам и не пустил матушку, а послал Джемиса, Джемис же не взял собаку – пожалел. Значит, велики шансы, что все они дружно улетят на Звезду! И все напасти на их головы – лишь за то, что Вернер с Тенном не вовремя угодили в плен! Пускай кто-нибудь только заикнется, что в жизни есть справедливость, – и Вернер выбьет ему зубы! Конечно, если переживет нынешний день. И если сказавший не будет таким здоровым быком, как Рагольф…

А вот Знахарка совсем не робела. Шла вразвалочку, вульгарно покачивая бедрами. На кайров смотрела с ехидной такой ухмылкой и звала их не иначе, как «мальчиками». Ее нахальная самоуверенность наполняла Вернера злобой. Да кто она такая, эта дрянь? Кем себя возомнила?! По виду – гадалка, что одною рукой хватает ладонь простачка, а второю срезает кошель. А может, опытная шлюха, что исхитрилась накопить деньжат и открыть собственный бордель. Можно поспорить: мужиков она считает за последних сволочей и на каждом шагу обжуливает, а своих девиц держит в черном теле, как собак на псарне. И этакой твари попал в руки Священный Предмет, да еще говорящий!.. Как это может быть? Как Праматери допустили?! Вот Вернер – дворянин из хорошего рода, даже сказать, славного. Предки подвиги совершали, прадед по матери в балладу попал! Но ни одного предметика в наследстве, даже самого крохотного… А гнусная Знахарка – поди ж ты!

Вернер, сам того не замечая, увлекся фантазиями. Приятно было бы увидеть, как Джемис зарубит гадюку. А еще приятнее – убить самому! Выхватить клинок и одним взмахом – голову с плеч! Нет, одним взмахом скверно – этак она не почувствует боли, и даже не поймет, кем на Звезду отправлена. Лучше проткнуть насквозь, чтобы подергалась, как жук на иголке. Но тогда умирающая гадина успеет дотянуться до руки Вернера… Холодок прошиб от этой мысли. Нет, лучше ударить в спину – безопаснее. Правда, такою победой особо не похвалишься – вроде как бесчестно… Но вот если, допустим, Знахарка попытается убить лорда Десмонда, а Вернер будет от нее сзади – тогда позволительно и в спину. Спасая лорда, все можно! Даже награду получишь: чин офицера или сотню золотых. И уж точно больше не будешь стеречь толпу нищих в компании полоумного горца!

Входя в покои Десмонда Ориджина, Вернер глубоко и страстно желал того, чтобы Знахарка покусилась на жизнь милорда. Он и со своей стороны сделал кое-что, чтобы покушение состоялось: отстал от Знахарки на несколько шагов и невзначай оттеснил Рагольфа. Пускай гадюка думает, что кайры боятся идти рядом. Так она быстрее наберется дерзости для атаки. Вот если б еще Джемис отвернулся – чтобы в решающий миг один Вернер успел спасти лорда!..

Герцогский волк и не думал отворачиваться. Буравя Знахарку глазами, он указал рукой в сторону кровати:

– Перед тобой Десмонд Эмилия Герда, старший лорд Ориджин. Лечи его.

Лишь тут Вернер обратил взгляд на милорда – и ноги ниже колен предательски обмякли. Каменный человек! О, святые боги!..

Тенн выдохнул, Рагольф негромко присвистнул:

– Ууц!..

Женщина проворковала:

– Ой, бедняжечка. Как же тебе не повезло!

– Лечи, – процедил кайр Джемис.

– Постой-ка, дорогуша. А где леди София?

– Она здорова и не нуждается в лечении.

– Я же сказала, что хочу ее увидеть.

– А я как-то сказал дамочке, что хочу кончить десять раз за ночь. Не сбылось.

Знахарка повернулась к Джемису. Рыкнула, прочищая горло, пожевала слюну.

– Ты, милок, не умничай. Твое дело песье – сиди и служи. У моего хозяина был договор с миледи. Пущай она придет. Без нее дела не будет.

Джемис скрестил руки на груди и выронил:

– Нет.

Знахарка подалась к нему, выпятив подбородок.

– На характер встал? Со мной не пройдет! Последний раз говорю: зови леди Софию.

Джемис промолчал.

– Тогда я пошла. Бывайте, мальчики.

Она обернулась и зашагала к двери – прямо на Вернера с Рагольфом. А Джемис рявкнул:

– Остановить ее!

Какого шута лысого я оказался между нею и дверью?! – успел подумать Вернер. – Ведь мог же встать сбоку, но нет! Какое паскудство!..

Но ослушаться волка он не рискнул – и вытянул из ножен меч. Знахарка склонила голову – удивилась, значит. Подняла руку, растопырила пальцы – паутина раскрылась алым цветком. Качнула ладонью – и в воздухе перед нею возникло мерцающее пятно. Размером с кулачный щит, прозрачное, но отливающее розовым светом.

– Уйди по-доброму, малыш.

Вернер ухватил рукоять меча обеими ладонями. Он был абсолютно уверен: клинок не прорубит пятно света. Зато пятно легко проломает все, с чем столкнется: проволоку кольчуги, ребра, череп.

– Стой… – сказал он и сам не понял, приказ получился или мольба.

Знахарка ухмыльнулась:

– Мальчик, беги к мамочке. А то плохо будет.

И шагнула к Вернеру. Он окаменел, почти как лорд Десмонд. Подошвы присохли к половице, ладони – к оплетке рукояти, взгляд прикипел к центру мерцающего пятна. В голове стучала одна мысль: дерьмо, дерьмо, божье дерьмище!

– Даю слово лорда Ориджина…

Голос был тих, но настолько тверд, что все живое замерло, обратившись во слух.

– …что ты увидишь мою леди-жену и получишь говорящий Предмет. После того, как исцелишь меня.

Вероятно, Знахарка хотела поспорить – но не смогла. Рыкнула, покатала слюну во рту, цокнула языком…

– Ладно, старичок, я добрая…

И опустила руку, погасив мерцающий щит. Все тело Вернера обмякло, будто слепленное из мокрого теста.

Знахарка подошла к постели лорда, разминая пальцы. Но герцогский волк одернул ее:

– Не так быстро. Сперва знай: если милорду станет хуже, ты умрешь. Кайр Вернер, встаньте с мечом справа от Знахарки. Если прикажу, отрубите ей руку. Кайр Тенн, стойте за ее спиной. Если повернется к Вернеру, бейте. Кайр Рагольф, будьте наготове.

Женщина хмыкнула:

– Всем наприказывал, начальничек, а сам-то что?

Джемис словно ждал этого вопроса:

– А я, милашка, буду смотреть в глаза милорда. Я знаю взгляд человека, что собрался на Звезду. Да помогут тебе боги, если увижу его.

Кайры с обнаженными клинками обступили женщину. Вернер наметил точку на внутренней стороне ее локтя, чтобы ударить по приказу Джемиса. Сустав разрубить легче, чем кость. Один взмах – и рука на полу… Но чувства Вернера были смешаны. С одной стороны, приятно будет отомстить гадюке, посмевшей его запугивать. С другой же, скверно, что это случится быстро, да еще и по чужому приказу. Вот если бы Знахарка сперва испугалась его, Вернера, да так испугалась, что упала бы на колени, рыдая и моля о пощаде… Вот тогда он остался бы доволен – и с легким сердцем послал бы ее на Звезду!

– Чего напыжились, мальчики? Расслабьте задницы, выживет ваш дедуля. Мне он по нраву – ладный мужчинка. Жаль, что старенький.

Она несколько раз сжала-разжала ладонь, поиграла пальцами. Наперстки и паутина меж ними сменили цвет: были красными, а стали салатовыми, как весенняя трава. Знахарка опустила ладонь на лоб лорда Десмонда. Он вздрогнул, сверкнув глазами, но не издал ни звука. Промолчал и Джемис, а Знахарка стала тихо-тихо напевать. Звуки выходили гортанные и рваные, будто мурчащей кошке кто-то сжимает и отпускает горло. Наперстки засветились ярче, и сияние с них сползло на лицо лорда. Пробежало мерцающей волною по скулам, носу, щекам, подбородку, впиталось в шею под кадыком. Лорд Десмонд снова вздрогнул, испустив тихий вздох.

– Вот и все, – буркнула Знахарка и подняла руку. – Нечего было так бояться.

– Милорд?.. – спросил Джемис.

– Хуже не стало, – ответил старый герцог необычным сдавленным тоном. – Чувствую странно, но не худо.

– Лучше?

Он попытался шевельнуться.

– Нет.

Знахарка помотала головой:

– Э-э, мальчики, вы чего? С одного раза только кролики делаются. Я приду еще дважды. За третьим разом милорд одужает – но не раньше! И слушай меня, солдатик.

Она ткнула в грудь Джемиса сучковатым пальцем.

– Сегодня не возьму ничего. Как приду во второй раз – увижу леди Софию. Она поклянется дворянской клятвой, что меня не тронут и отдадут Предмет. Тогда я приду и в третий раз, долечу дедулю, возьму свое – и будем в расчете. Хорошо запомнил?

Джемис промолчал.

– Морду не строй, а ответь! Твой лорд дал слово, что я увижу миледи. Во второй раз без нее ничего не будет. Услышал?

– Да.

– Вот и ладушки.

По дороге к воротам Вернер чувствовал, как липнет к телу мокрое от пота исподнее. Даже при Пикси, когда очнулся от искры в какой-то телеге, связанный и сдавленный телами других таких же связанных, когда ждал, что швырнут их на дно ямы и зароют живьем, – янмэйские генералы, случалось, проделывали такое с мятежниками – даже тогда Вернер не истекал холодным потом. Дрожал слегка, постукивал зубами и сглотнуть не мог – горло пересохло. Но чтобы потеть от страха, как малец!.. И чем сильнее он презирал себя, тем острее желал одного: оказаться на вахте, когда Знахарка придет в третий раз. Она исцелит милорда, получит Предмет и выйдет в ворота, ничего не подозревая. Вот тогда Вернер нагонит ее и первым ударом отсечет кисть с наперстками, а вторым швырнет на землю. И уж он добьется – о да! – чтобы она сдохла, обмочив чулки от ужаса!

– Почему они не разошлись? – спросил Тенн.

За воротами все так же серела, грудилась толпа.

– Когда вывезут, добрый сир?.. – крикнул кто-то из нищих.

– Говорили, будет вторая телега! – подгавкнул другой.

– Скоро уже?.. Ноги отмерзли! Пускай шустрее везут!..

И тут Знахарка пронзительно завизжала:

– Спасайтесь!!! Кайры бьют!!!

Крутанулась между Рагольфом и Тенном, вывернулась, бросилась в толпу, вздрогнувшую от ее крика. Рагольф махнул топором:

– Стой-ца!

– Вниз оружие! – рявкнул Джемис.

Но было поздно: от жуткого блеска топорища толпа ошалела и кинулась врассыпную.

– Не тронем! – орал герцогский волк. – Постойте, не убьем!..

Нищие неслись куда попало, не разбирая пути, сшибаясь друг с другом, падая в снег, перепрыгивая сугробы, бочки, вытащенные на берег лодки… Поди пойми, кто из одинаковых серых бегущих людищек – она!

Четверо кайров и четверо агентов, посланных следить за Знахаркой, беспомощно хлопали глазами.

– Не будет третьего раза, – сказал Эрвин, выслушав рассказ.

– Не будет, милорд, – согласился Джемис.

Иона удивилась:

– Она же сказала, что заберет Предмет при третьем визите! Как может не прийти?

– Не за Предметом она являлась, – проскрипел лорд Десмонд. – Цель – я и Эрвин.

– Эрвин?.. – Иона ахнула. – О нем речь не шла!..

– Конечно, миледи, – хмуро пояснил Джемис. – Встреча с леди Софией, которой Знахарка так жаждала, – уловка. Расчет на то, что герцог Эрвин придет вместо матери: для переговоров с врагом либо затем, чтобы оградить леди Софию. Какой дворянин пошлет в бой родную мать вместо себя?

– Эрвин, – Иона встряхнула брата за плечи, – Эрвин! Обещай мне, что не станешь видеться с этим отродьем!

– Конечно, сестрица. И матери не позволю.

– Но как нам сделать, чтобы Знахарка все же вылечила отца? Может быть, попробуем подкупить ее? Или солжем, что ты увидишься с ней, едва отец пойдет на поправку?

– Мы сделаем так, – отчеканил лорд Десмонд тем самым тоном, что убивал не только возражения, но и малейшие колебания. – Едва она войдет в ворота, схватим, свяжем, отнимем наперстки. Положим на пыточный стол и выясним все, что ей известно о Кукловоде.

– Отец, но тогда она вас не вылечит!..

– Родная моя дочь, – сказал лорд Десмонд как можно мягче, – о моем исцелении речь и не шла. Приманка, военная хитрость. Эрвин, я, София, ты, Роберт – любой Ориджин опасен для Кукловода. Придя вторично, Знахарка убьет стольких из нас, скольких увидит. Схватите ее прямо в воротах. Не дайте и приблизиться ко дворцу.

В повисшей тишине отчетливо раздался шорох страниц. Эрвин пролистал блокнот и поверх одного из рисунков сделал пару резких штрихов. Лишь затем сказал:

– Вы правы, отец.

– Милорд, с вашего позволения, – отметил Джемис, – я бы заменил часовых. Нынешние не стоят и горсти снега. Тенн медлителен, Рагольф – дурак, Вернер – трус.

– Если так, то никакой замены! Увидев трех знакомых недотеп, Знахарка расслабится и легче даст себя схватить. А иначе насторожится, и потерь выйдет больше.

– Да, милорд.

– Еще вот что. Переоденьте агентов в лохмотья, пускай завтра ищут среди толпы. Мне нужен тот, кто пустил слух, что телега с харчами выедет повторно.

– Да, милорд.

– И последнее… Отец, вам ведь не стало лучше?

В голосе Эрвина не было ни малейшей надежды, как и в тоне отца – разочарования:

– Естественно, нет.

* * *

Однако Иона верила в шанс для отца. Строя под верою рациональный фундамент, она находила лишь один довод. Еще год назад отец с братом сильно не ладили; среди вассалов ходили даже мучительные для Ионы слухи, будто Десмонд Ориджин лишит Лорда-Неженку права наследования и отдаст герцогство Северной Принцессе. Кукловод может просто не знать о том, какое взаимное уважение царит меж Ориджинов ныне. Ошибочно считая Эрвина врагом своего отца, Кукловод попытается стравить их, рассечь Север на два лагеря – и тогда лорд Десмонд понадобится ему здоровым.

Но, по правде, голос логики был слаб. Не он убеждал Иону, а чувство: проблеск тепла, зеленый росток, пробивающийся сквозь снег. Подходя к отцу, она ощущала: вязкая смрадная патока смерти оттекла, сделалась мельче. Всего на какой-нибудь жалкий дюйм, – но Ионе хватило чуткости заметить перемену.

Раз так, – думала она, – то нельзя не позволить Знахарке снова прийти к отцу. Если есть пускай тень надежды – необходимо попытаться. Но как убедить Эрвина? Без его приказа кайры не поведут Знахарку к отцу, Эрвин же не прикажет, пока не поверит сестре. Как доказать ему, что чувство – весомый довод? Как внести надежду в его сердце?

Но нет, – вела дальше свой мысленный диалог, – я лгу себе. Эрвин верит мне, если говорю достаточно твердо. Не в нем сомнение, а во мне самой. Чувство зыбко, а страх велик: если позволю Знахарке увидеть отца вновь, и она убьет его, – я не смогу выжить под такой виною. Я не смею рискнуть. Но и не прощу себе, если не рискну.

Что же делать?..

Раздираемая волнением, Иона становилась глуха ко всему остальному. Рассеянно, вполсилы руководила реконструкцией и допустила пару отчаянных эстетических ляпов, которые вовремя исправил Эрвин. Вполуха слушала новости, не находя душевных сил на эмоциональный отклик.

Говорили, что владычица Минерва сделала первые успехи: арестовала двоих казнокрадов из адрианова кабинета министров и лично руководит допросами. Иона охотней сама вытерпела бы мучения, чем стала бы пытать другого. Однако она понимала, с какой целью Минерва так себя терзает. В проснувшейся кровожадности владычицы двор увидел исконно янмэйскую жесткость и стал больше уважать ее.

Минерва достигла кое-чего и в сфере дипломатии. Эрвин начал было тревожиться, что владычица медлит с созывом Палаты, когда выяснилось, что она разослала приглашения и от четырех Домов уже получила изысканно любезные согласия. Вполне изящно Минерва обошла два подводных камня, стоявших на ее пути.

Морис Лабелин, лишенный половины владений, гостит в императорском дворце. Вручить ему приглашение лично – оказать особенную честь, какой неудачливый вояка не заслуживает. Но послать приглашение в родную землю герцога Мориса, где ныне правят северяне, – значит, напомнить ему о разгроме и жестоко унизить. Леди Минерва нашла компромисс – она отправила письмо, но по адресу: «Фаунтерра, дворец Пера и Меча, гостевые покои». Совершив путь до почтового управления и обратно, послание попало в руки Мориса Лабелина.