Текст книги "Они окружали Сталина"

В годы террора

В 1935 году Микоян был избран полноправным членом Политбюро, а в 1937 году назначен заместителем председателя Совнаркома.

Некоторые из близких друзей и родственников Микояна до сих пор пытаются утверждать, что Анастас Микоян не принимал никакого участия в репрессиях и терроре 30-х годов, хотя и не протестовал против них открыто.

К сожалению, эти утверждения не согласуются с действительностью. Конечно, Микоян никогда не был столь активен и агрессивен, как Каганович, но он не мог вообще уклониться от участия в репрессиях. Во-первых, как член Политбюро Микоян должен был нести свою долю ответственности за все решения, связанные с репрессиями. На многих подготовленных Ежовым списках людей, предназначенных к «ликвидации», Сталин не просто ставил свою подпись, но давал их также и другим членам Политбюро. Во-вторых, каждый из наркомов должен был тогда санкционировать аресты руководящих работников в своей отрасли. Трудно предположить, что Микоян ничего не знал об арестах многих видных деятелей торговли и пищевой промышленности. С. Орджоникидзе, который пытался защищать своих подчиненных, был доведен еще в начале 1937 года до самоубийства. Микоян был другом Орджоникидзе, и младшего из своих пяти сыновей он назвал в честь Серго. Выступая через 20 лет на партийном собрании завода «Красный пролетарий», Микоян сам рассказал, что вскоре после смерти Орджоникидзе Сталин вызвал его к себе и сказал с угрозой: «История о том, как были расстреляны 26 бакинских комиссаров и только один из них – Микоян – остался в живых, темна и запутанна. И ты, Анастас, не заставляй нас распутывать эту историю».

После такого предупреждения даже путь, избранный Серго, был сомнителен для Микояна, так как над ним все время висела угроза быть обвиненным в предательстве своих товарищей по Бакинской коммуне. И Микоян подчинялся Сталину. На февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) Микояну поручили возглавить комиссию, которая должна была решить участь Бухарина и Рыкова. Ее определение было кратким: Бухарина и Рыкова из кандидатов в члены ЦК ВКП(б) и из членов ВКП(б) исключить, дело их направить в НКВД. В тот же день Бухарин и Рыков были арестованы.

Вместе с Маленковым, тогда еще даже не членом ЦК, Микоян выезжал осенью 1937 года в Армению для проведения чистки партийных и государственных органов этой республики от «врагов народа». Это была жестокая репрессивная кампания, в результате которой погибли сотни, а если учитывать и районные кадры, то тысячи ни в чем не повинных людей. Республиканская газета «Коммунист» в конце 1937 года писала:

«По указанию великого Сталина товарищ Микоян оказал громадную помощь большевикам Армении в разоблачении и выкорчевывании врагов армянского народа, пробравшихся к руководству и стремившихся отдать армянский народ в кабалу помещикам и капиталистам, презренных бандитов Аматуни, Гулояна, Акопова и других».

«Страстно ненавидя всех врагов социализма, тов. Микоян оказал огромную помощь армянскому народу и на основе указаний великого Сталина лично помог рабочим и крестьянам Армении разоблачить и разгромить подлых врагов, троцкистско-бухаринских, дашнакско-националистических шпионов, вредивших рабочей и крестьянской Армении».

«…Микоян, который по указанию великого Сталина выявил и вышвырнул заклятых врагов трудящихся – троцкистов, дашнаков Аматуни, Акопова, Гулояна, Мугдуси и других мерзавцев»[344]344
  Коммунист. Ереван, 1937. 11 нояб., 8 дек.


[Закрыть].

Именно Микоян выступал от Политбюро ЦК на торжественном собрании актива Москвы, посвященном 20-летию органов ВЧК – ОГПУ – НКВД. Он поносил при этом «врагов народа», в число которых к этому времени попали уже большинство членов ЦК ВКП(б), и восхвалял «сталинского наркома» Ежова. «Учитесь, – говорил Микоян, – у товарища Ежова сталинскому стилю работы, как он учился и учится у товарища Сталина!.. Он сумел проявить заботу к основному костяку работников НКВД, по-большевистски воспитать в духе Дзержинского, в духе нашей партии». Микоян даже воскликнул: «Мы можем пожелать работникам НКВД и впредь так же славно работать, как они работали!»[345]345
  Микоян А. Доклад на собрании актива партийных, советских и общественных организаций Москвы, посвященном 20-летию ВЧК – ОГПУ – НКВД // Правда. 1937. 21 дек.


[Закрыть] Он имел в виду 1937 год.

Один из случайных участников этого заседания вспоминал:

«Доклад читал Микоян, одетый в темную кавказскую рубашку с поясом. Слов я разобрать не мог, наверное, из-за того, что говорил он с сильным акцентом. Сталина в президиуме не было. Буденный появился с большим опозданием, и заседание было прервано овациями, какая-то женщина даже что-то прокричала. Потом снова вспыхнули овации – это Сталин возник в ложе – и не прекратились, пока он не скрылся. Но, пожалуй, самые бурные приветствия достались любимому “сталинскому наркому” Ежову. Ежов стоял потупившись – густая черная копна волос – и застенчиво улыбался, словно не был уверен, заслуживает ли он таких восторгов»[346]346
  Из воспоминаний В. Гусарова. Рукопись.


[Закрыть].

В то же время Микоян оказывал в ряде случаев материальную или иную помощь родственникам некоторых своих арестованных товарищей или даже обещал «при первой возможности» посодействовать в их освобождении. Так, например, он не забыл о семье Аркадия Брайтмана, ответственного работника Наркомата финансов, которого знал еще по Баку. Сам Брайтман был расстрелян, и ему уже ничем помочь было нельзя. Но его жену и двух малолетних детей все же оставили в Москве, а не сослали, как многих других. После смерти Сталина Микоян устроил жену Брайтмана в один из подведомственных ему институтов и помог вернуться из ссылки ее сестре.

Маршал И. X. Баграмян, прославившийся в годы Отечественной войны, в 1937 году учился в Академии Генерального штаба. В это время там свирепствовали доносы и поощрялась «сверхбдительность». Между тем в биографии Баграмяна был крайне опасный по тем временам пункт: в 1918–1921 годах он служил в Армянской армии (дашнаков), созданной тогда главным образом для защиты от возможной турецкой оккупации: не прошло еще трех лет после страшного преступления – уничтожения в Турции полутора миллионов армян. Позднее Баграмян вышел из Армянской армии и вступил в Красную Армию, а потом и в Коммунистическую партию. Но в 1937 году он со дня на день ждал ареста. По совету друзей Баграмян написал Микояну, и тот помог своему земляку. Баграмян не был арестован, а следствие, начатое против него, было прекращено.

Показательна в этом отношении и история А. В. Снегова, который подружился с Микояном еще в дни X съезда РКП (б). Оба они были тогда молодыми партийными работниками. Снегова арестовали в Ленинграде и после тяжелых пыток приговорили к расстрелу. Его «однодельцы» были уже почти все расстреляны. В это время пришло известие об аресте начальника Ленинградского управления НКВД Л. Заковского. Еще раньше был смещен со своего поста и Ежов. Через несколько дней Снегов был освобожден и получил справку о реабилитации. Он пошел в Смольный к Жданову и долго рассказывал ему о том, что происходило в недрах НКВД. Жданов был, видимо, осведомлен об этом лучше Снегова. Он посоветовал ему немедленно уезжать из Ленинграда и, если возможно, добиться партийной реабилитации. Снегов выехал в Москву. Здесь он обратился к А. А. Андрееву, который в эти месяцы возглавлял комиссию по расследованию деятельности Ежова. Снегов почти пять часов рассказывал Андрееву о том, что творилось в застенках Ленинградского НКВД. Однако и для Андреева все это было не слишком большой новостью, он в 1937–1938 годах активно участвовал во многих репрессивных кампаниях. Снегов сообщил о своем освобождении Молотову, который сухо принял это к сведению, а также Калинину, который осведомился: «Ну что, здорово попало? Зайдешь?» Микоян, которому позвонил Снегов, попросил его немедленно приехать и внимательно выслушал его рассказ. О расстреле Заковского Микоян сказал: «Одним мерзавцем стало меньше». Узнав о самоубийстве партийного работника М. Литвина, который был назначен на работу в НКВД, но через неделю застрелился, оставив записку, что не желает участвовать в истреблении кадров партии, Микоян выразил сожаление. Анастас Иванович не советовал Снегову идти в КПК. Он выдал ему и его жене путевки в санаторий, немало денег и рекомендовал уехать и отдохнуть. Но Снегов настаивал, и Микоян позвонил Шкирятову, чтобы тот побыстрее решил его вопрос. И Шкирятов «побеспокоился» об этом. Когда Снегов пришел в КПК, Шкирятов попросил его подождать немного в приемной. Не прошло и получаса, как в приемную вошли четверо сотрудников НКВД. У них был подписанный Берией ордер на арест Снегова. Шкирятов был доверенным человеком Берии, а последний помнил и ненавидел Снегова еще по работе в Закавказье в 1930–1931 годах[347]347
  Свидетельство А. В. Снегова.


[Закрыть].

Страшная машина сталинского террора уничтожила в 1937–1938 годах большую часть партийных, советских, военных и хозяйственных кадров высшего и среднего звена. Но страна не могла оставаться без руководства, и на место уничтоженных или отправленных в заключение людей приходили новые. Для многих это было время стремительного продвижения наверх. Показательна в этом отношении судьба А. Н. Косыгина. Скромный работник из системы потребительской кооперации в Сибири, Косыгин в 1930 году поступил в Ленинградский текстильный институт, который окончил в 1935 году. Его направили мастером цеха на текстильную фабрику имени А. И. Желябова. Но уже в 1937 году Косыгин был назначен директором Октябрьской прядильно-ткацкой фабрики, в 1938 году он стал заведовать промышленно-транспортным отделом Ленинградского обкома партии, и в этом же году его избрали председателем Ленгорисполкома. В этот период с ним познакомился Микоян. Молодой и энергичный Косыгин понравился Микояну. Когда на следующий год было решено создать общесоюзный Наркомат текстильной промышленности, Микоян сказал Сталину, что в Ленинграде есть энергичный руководитель, который хорошо знает текстильное производство. Сталин согласился с Микояном, и Косыгин был срочно вызван в Москву. По приезде на перроне Ленинградского вокзала Алексей Николаевич узнал, что он уже назначен наркомом текстильной промышленности СССР.

Микоян в годы войны

В 1939–1940 годах, как нарком внешней торговли, Микоян вел переговоры с немецкими экономическими делегациями и следил за аккуратным выполнением заключенных соглашений. Хотя сроки поставок немецкого оборудования срывались уже в 1940 году, поезда с продовольствием и сырьем шли из СССР в Германию едва ли не до 21 июня 1941 года.

Война решительно изменила положение и обязанности Микояна.

Еще перед войной, когда под контролем Микояна находились торговля, снабжение, производство товаров легкой и пищевой индустрии, он заявлял: «Мы можем сказать, что когда Красной Армии потребуются во время войны продукты питания, то она получит вдоволь сгущенное молоко, кофе и какао, мясные и куриные консервы, конфеты, варенье и еще многое другое, чем богата наша страна»[348]348
  Рабочая Москва. 1935. 24 янв.


[Закрыть].

Конечно, снабжение Красной Армии в годы войны не было столь уж обильным, но в основном удовлетворительным. Сразу же после начала войны Микоян возглавил Комитет продовольственно-вещевого снабжения Красной Армии. В 1942 году Анастас Иванович был введен в Государственный Комитет Обороны (ГКО) – высший орган власти в стране на период войны. Заслуги Микояна в снабжении армии были столь бесспорны, что еще в 1943 году, в разгар войны, ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Вскоре после начала войны Микоян вошел в Совет по эвакуации. Этому совету пришлось провести громадную работу по эвакуации в восточные и южные районы многих миллионов рабочих и служащих и тысяч промышленных предприятий. К началу 1943 года общее число эвакуированных составило около 25 миллионов человек. Когда Красная Армия, добившись перелома в войне, стала продвигаться на запад, Микоян вошел в Комитет при СНК СССР по восстановлению хозяйства освобожденных районов.

В августе 1942 года Анастас Иванович, ни до, ни после не занимавшийся устройством судьбы своих сыновей, сам позвонил в командование ВВС и попросил учесть просьбу его сына Владимира – направить его на Сталинградский фронт. Через месяц Владимир погиб в воздушном бою под Сталинградом.

В это время Микоян был в Оренбургской области, где он, как уполномоченный ЦК, проводил хлебозаготовки. Печальную весть ему сообщил первый секретарь обкома Г. А. Денисов, свидетельство которого сохранилось: «Я получил телеграмму из ЦК ВКП(б) с указанием срочно передать А. И. Микояну… Сообщать такую весть мне было крайне тяжело, но что делать. Я немедленно выехал в Павловский район, где находился Микоян. Передал ему телеграмму. Прочитав ее, он тихо сказал: “Поедем в Оренбург”. Всю дорогу он молчал. Приехали поздно вечером, вошли в вагон, в котором Микоян прибыл и жил все дни во время пребывания в области. Я и другие товарищи постарались отвлечь его от тяжелых дум. Он извинился и попросил нас оставить его одного, сказав, что ему нужно поговорить по телефону с женой.

На следующий день рано утром Микоян позвонил мне и попросил зайти к нему.

– Я должен сегодня уехать в Москву, – сказал он спокойным голосом, – а вы доведите до конца работу по заготовке хлеба, – и подробно пояснил, что следует сделать, чтобы обеспечить план поставок. Я удивился его самообладанию, о смерти сына он ничего не говорил, только бледность лица выдавала его горе»[349]349
  Цит. по: Павлов Д. Из записок наркома // Новая и новейшая история. 1988. № 6. С. 122–123.


[Закрыть].

Мы должны здесь отметить, однако, не только заслуги Микояна в годы войны. Как член ГКО и Политбюро он должен нести ответственность за все решения, принятые или одобренные этими высшими партийными и государственными инстанциями. Речь идет, в частности, о выселении целых народностей с их национальной территории на восток – в так называемые спецпоселения. В самом начале войны такая участь постигла немцев Поволжья, да и всех граждан СССР немецкой национальности. Затем были депортированы многие народности Северного Кавказа и татары из Крыма. В каждом случае вопрос о ликвидации той или иной национальной автономии и выселении целого народа Сталин выносил на утверждение Политбюро ЦК ВКП(б) и ГКО СССР. Справедливости ради надо отметить, что и в данном случае позиция Микояна, пусть и очень незначительно, но отличалась от позиции других членов советского руководства.

Еще в 1951 году в журнале «Социалистический вестник», который издавался группой меньшевиков-эмигрантов и считался одним из органов Социалистического интернационала, было опубликовано свидетельство некоего полковника Токаева, осетина по национальности, якобы сбежавшего на Запад в конце войны или сразу же после ее окончания. Он сообщил, что решение о ликвидации Чечено-Ингушской АССР было принято после обсуждения на совместном заседании Политбюро и ГКО 11 февраля 1943 года.

На заседании прозвучало два мнения. Молотов, Жданов, Вознесенский и Андреев предложили ликвидировать Чечено-Ингушскую АССР и немедленно выселить всех чеченцев и ингушей с Северного Кавказа. Ворошилов, Каганович, Хрущев, Калинин и Берия предложили повременить с выселением до полного освобождения Северного Кавказа от немецкой оккупации. К этому мнению присоединился и Сталин. Лишь один Микоян, соглашаясь в принципе, что чеченцы и ингуши должны быть выселены, высказал опасение, что депортация повредит репутации СССР за границей.

Трудные послевоенные годы

После окончания войны Микоян продолжал оставаться заместителем Председателя Совета Министров СССР, одновременно занимая и пост министра внешней торговли. Кроме того, он был вынужден решать и некоторые другие весьма деликатные вопросы. Именно Микояну было поручено разобраться в деле бывшего наркома авиационной промышленности М. М. Кагановича. Не были, конечно, секретом для Микояна и репрессии против большой группы ленинградских руководителей, а также аресты в Москве бывших ленинградцев А. А. Кузнецова, М. И. Родионова, председателя Госплана СССР Н. А. Вознесенского, нередко председательствовавшего на заседаниях Совета Министров СССР. Именно с Вознесенским Микоян должен был согласовывать свои проблемы. Лишь в редких случаях они обращались к Сталину, который не любил участвовать в заседаниях Совета Министров СССР.

В 1949 году состоялась свадьба Серго Микояна и дочери А. А. Кузнецова. Спустя 40 лет С. Микоян писал: «Мы оформили брак 15 февраля того года, в день его снятия с работы, что было знаком грядущей трагедии.

Горжусь своим отцом, хотя бы за его поведение в тот период. Он заставил А. А. Кузнецова приехать к нам домой на свадьбу 6 марта, когда тот уже понимал, что его появление никому не сулит добра. Разговор по телефону был при мне. Выслушивая аргументы Кузнецова (болен, устал, он нас уже поздравил в своем доме и т. д.), отец настаивал. Наконец тот сказал: “Я ведь далеко, на даче, у меня нет машины”. – “Я высылаю свою. Я жду, приезжай, обязательно приезжай”. Вот таким он тоже бывал в сталинские времена…»[350]350
  Микоян С. Политическое долголетие // Книжное обозрение. 1989. № 1.


[Закрыть]

В 1949–1951 годах, после конфликта с Югославией, волна репрессий прокатилась по странам народной демократии. В период «Пражской весны» в Чехословакии были опубликованы материалы, из которых следует, что именно Микоян вел от имени Сталина переговоры с К. Готвальдом, настаивая на отстранении и аресте Р. Сланского.

Мы уже говорили выше о сталинских обедах или ужинах. После войны Сталин часто приглашал к себе на дачу членов Политбюро, некоторых министров и военных поужинать и посмотреть кино. Это была почти всегда чисто мужская компания. Жена Сталина покончила с собой еще в 1932 году, и он после этого уже не женился. Гости приезжали к нему также без жен. Лишь иногда на этих вечерах присутствовала его дочь Светлана. Сталин часто заводил патефон, ставил пластинку и приглашал всех танцевать. Танцевали они плохо, но отказаться не могли, тем более что иногда и сам Сталин начинал танцевать. Единственным человеком, у которого это хорошо получалось, был Микоян, но он под любую музыку исполнял какой-нибудь кавказский танец, похожий на лезгинку.

С 1951 года Сталин все реже и реже приглашал к себе Микояна. Его не вызывали даже на заседания Политбюро. На XIX съезде партии Микоян не был избран и в президиум съезда. Конечно же, речь его на этом съезде изобиловала восхвалениями Сталина. Микоян был избран в ЦК КПСС, стал членом расширенного состава Президиума ЦК. Но не вошел в более узкий его состав.

Сам Микоян спустя много лет так объяснял тучи, сгустившиеся над его головой: «За три или четыре месяца до XIX съезда партии на ближней даче Сталина после обеда, как обычно, в гостиной, члены Политбюро вели между собой разговоры кто о чем, общей темы не было. Сталин, прохаживаясь посреди комнаты, неожиданно для нас сказал, что его годы дают себя знать, надо подумать, кто бы мог его заменить. “Как вы считаете, – обратился он к нам, – кого можно назвать преемником?”

Возникла пауза, такой необычный, лобовой вопрос поставил нас в тупик. Молчание затянулось, Сталин продолжал ходить теми же неторопливыми шагами, раскуривая трубку, поглядывая то на одних, то на других, ждал ответа.

И вот я возьми и скажи, что наиболее достойным преемником среди нас считаю товарища Молотова. Он старейший член Политбюро, обладает опытом партийной работы, знает международные отношения, может продолжать проводимую вами политическую линию.

Когда я говорил, никто меня не перебивал, никаких реплик, только Сталин коротко сказал:

– Да, Молотов человек достойный.

На этом беседа закончилась.

Когда я вернулся к себе домой, продумав все, как было и что мною было сказано, пришел к выводу, что я допустил грубейшую ошибку, никто из членов Политбюро меня не поддержал, а слова Сталина: “Да, Молотов человек достойный” – были произнесены прохладным тоном… У меня с ним [Молотовым] были периоды дружной работы. Но были и острые разногласия, особенно из-за его отношения к руководящим кадрам. В работе у него преобладал стиль давления при обсуждении тех или иных вопросов, навязывания своей точки зрения даже в тех вопросах, где он явно был не прав. И все же при всем моем отрицательном отношении к его поступкам я назвал его, так как другого преемника из того состава Политбюро не видел.

Вскоре я заметил, что отношение Сталина ко мне круто изменилось, он избегал встреч со мной. На заседаниях Политбюро делал колкие замечания в мой адрес.

Я ждал грозы, и она разразилась на первом организационном пленуме ЦК, сразу после XIX съезда партии. Аргументов против Молотова и меня у Сталина не было, ругани было много.

…Его недовольство Молотовым и мною, как я понимаю, вынашивалось им давно, скрытно, а приведенный случай дал ему повод ускорить решение. Молотов и я были старейшими членами Политбюро, он видел в нас свидетелей его темных дел. Зачем оставлять таких людей? При его обострившейся с годами болезненной подозрительности мы должны исчезнуть. Но довести задуманное им злодеяние до конца помешала неожиданная его смерть»[351]351
  Цит. по: Павлов Д. Из записок наркома. С. 125–126.


[Закрыть].

Многие считали, что Молотов и Микоян обречены, и ожидали скорой развязки. Внешне, однако, все продолжалось без изменений: Микоян напряженно работал в Совете Министров СССР.