Текст книги "Они окружали Сталина"

Ослабление власти и влияния Маленкова

Удаление Берии косвенным образом привело сразу же к ослаблению власти и влияния Маленкова: исчез из руководства важный союзник. Между тем ни Молотов, ни Каганович, ни Ворошилов, ни Микоян не испытывали никаких симпатий к Маленкову и были склонны поддерживать более простого и откровенного Хрущева. Многие обвинения, которые выдвигались Прокуратурой СССР против Берии, задевали и Маленкова. Это в первую очередь касалось «ленинградского дела». К тому же сам Берия, находясь под следствием, пытался писать Маленкову различные записки, что вынуждало последнего как-то оправдываться перед другими членами Политбюро. Сказывался и тот простой факт, что Маленков, привыкший быть на вторых ролях при Сталине, не обладал достаточно твердым характером, чтобы теперь быть первым человеком в партии. Он опасался принимать важные решения, проявляя колебания и неуверенность. Сталкиваясь с возражениями, он не мог настоять на своем. Пребывание в партийном аппарате не могло сформировать у Маленкова тех качеств, которые у Хрущева развились благодаря десятилетней самостоятельной работе на Украине. К тому же Маленков, как оказалось, не слишком хорошо знал проблемы и состояние народного хозяйства, и особенно сельского. Маленков даже не претендовал на руководство сельским хозяйством и с облегчением передал подготовку всех основных реформ в этой области Хрущеву, который не только фактически, но и формально возглавил Секретариат ЦК, став первым секретарем.

Арест Берии и суд над ним, закончившийся вынесением смертного приговора, сопровождались изменениями всего персонального состава карательных органов, во главе которых был поставлен ближайший сторонник Хрущева генерал Серов. Одновременно функции МВД – МГБ были значительно урезаны, в их задачу теперь не входил контроль деятельности партийных органов, а напротив, МВД – МГБ были поставлены под твердый контроль ЦК КПСС, и прежде всего Секретариата ЦК, то есть Хрущева. Маленков уже не мог использовать, подобно Сталину, карательные органы в качестве опоры своей власти.

Все это к осени 1953 года значительно ослабило роль Маленкова. Высший партийный аппарат все увереннее и прочнее брал под свой контроль государственные и общественные организации, а первым человеком в партии был теперь уже не Маленков, а Хрущев. Без одобрения Хрущева не принимались никакие важные решения и назначения. В 1954 году казалось, что только Хрущев знает, что надо делать, дабы громоздкий корабль советского управления двигался вперед. Именно Хрущев выдвигал большую часть важных предложений по внутренней и внешней политике. Маленков просто не поспевал за своим энергичным и деятельным соратником. А главное, у него не было сторонников в руководстве, которые бы видели в нем своего шефа и покровителя, были бы обязаны ему своим выдвижением и готовы были без оговорок выполнять его указания. В этих условиях смещение Маленкова с поста главы правительства становилось вопросом времени. Когда началась реабилитация всех пострадавших по «ленинградскому делу», а также более отчетливо выявилась ответственность Маленкова за плохое состояние сельского хозяйства, тяжелый кризис которого скрывался фальсифицированными данными, Маленков не стал даже бороться за сохранение своей власти и ведущего положения в партийно-государственной верхушке. 24 января 1955 года в «Правде» была опубликована статья Д. Т. Шепилова «Генеральная линия партии и вульгаризаторы марксизма», в которой содержались критические замечания о Маленкове. И хотя фамилия последнего не упоминалась, адресат этих обвинений легко прочитывался.

На следующий день, 25 января, пленум ЦК принял решение освободить Маленкова от обязанностей главы правительства. Было зачитано его заявление с признанием своих ошибок и ответственности за плохое состояние сельского хозяйства. Маленков ссылался в последнем случае на свою «малоопытность». На пленуме с критикой Маленкова выступили некоторые из членов ЦК и Президиума ЦК, в числе которых был и Молотов. Однако критика была не слишком резкой. Через несколько дней стенограмма январского пленума была зачитана во всех партийных организациях. Вскоре его решения формально одобрил Президиум Верховного Совета СССР, который назначил Маленкова министром электростанций СССР.

В день пленума ЦК многие родные и близкие Маленкова собрались у него в особняке. Такие особняки в районе мосфильмовских улиц были только недавно построены для членов Политбюро по инициативе самого Маленкова. Все были обеспокоены и ждали хозяина дома. Он приехал очень поздно. Войдя в гостиную и увидев родных и близких, Маленков с явным облегчением сказал: «Все остается по-старому». Его сразу поняли. Никто не ждал, что Маленков и дальше будет главой правительства. «Остается по-старому» означало, что Маленков продолжает быть членом Президиума ЦК, что он будет не только министром, но и одним из заместителей председателя Совета министров СССР. А это, в свою очередь, подтверждало все прежние привилегии: что он будет жить в том же особняке и что он и его ближайшие родственники будут пользоваться тем же спецобслуживанием.

Было бы, однако, неверным думать, что Маленков столь легко смирился с происшедшими переменами. Внешне он сохранил с Хрущевым самые хорошие отношения, даже бывал на всех его семейных праздниках, делал подарки его родственникам. Но при этом Маленков мечтал о возвращении власти. По свидетельству Эдварда Кренкшоу, который встречался и беседовал с Маленковым в Англии в конце 1956 года, Маленков, обычно очень молчаливый (а тем более с иностранцами), неожиданно и со злостью заявил: «Я еще вернусь».

В антипартийной группе

Вместо Маленкова председателем Совмина СССР был назначен Н. А. Булганин.

Может быть, Маленков и удовлетворился бы своей более скромной ролью, но политика дальнейшего развенчания культа личности Сталина и более глубокого и основательного расследования его преступлений, которую проводил Хрущев, пугала Маленкова. Он высказывался против постановки этих проблем на XX съезде партии, но не смог помешать Хрущеву прочесть свой знаменитый доклад. Сам Маленков, выступая на съезде, сказал всего лишь несколько фраз о вреде «культа личности», что это извращение неизбежно ведет к принижению роли партии и ее руководящего центра, к подавлению творческой активности партийных масс, к безапелляционности единоличных решений, произволу. Основную же часть своей речи он посвятил проблемам электрификации СССР.

Разоблачение культа Сталина неизбежно ставило вопрос и об ответственности Маленкова, так же как и других приближенных вождя, за репрессии и гибель ни в чем не повинных людей, среди которых было немало выдающихся деятелей партии и государства. Правда, в 1956 году были реабилитированы далеко не все незаконно репрессированные люди. Уже в 1957 году Хрущев настоял на реабилитации большой группы военных деятелей во главе с Тухачевским и Якиром, арест и расстрел которых был санкционирован в 1937 году Политбюро (сам Хрущев в это время еще в него не входил). Было начато расследование, берущее под сомнение законность и обоснованность приговоров по таким фальсифицированным политическим процессам 30-х годов, как процессы Зиновьева – Каменева, Радека – Пятакова, Бухарина – Рыкова, в результате которых были приговорены к расстрелу десятки виднейших соратников Ленина, деятелей Октябрьской революции и Гражданской войны. Все это переполнило чашу терпения большинства членов Президиума ЦК. Их объединил страх ответственности. Организаторами фракционной группы были Молотов и Каганович, но к ним сразу же присоединился и Маленков. Поражение этой группы было концом политической и государственной карьеры Маленкова. Он был исключен из Президиума ЦК и из ЦК КПСС и снят с ответственной работы в Совете министров СССР.

Маленкова назначили директором Усть-Каменогорской ГЭС, построенной в верхнем течении Иртыша. Вскоре его перевели директором Экибастузской ГРЭС. Так же, как и Каганович, Маленков был весьма либеральным директором, и ему однажды обком партии объявил выговор «за панибратство с рабочими».

В 1961 году после XXII съезда КПСС он был исключен из партии. На съезде говорили о преступлениях Маленкова, о его близости к Ежову и Берии и о многом другом. Он мог считать, что легко отделался.

После XXII съезда КПСС Маленкову и Кагановичу все еще не позволяли вернуться в Москву. Каганович получил такое разрешение только в 1965 году, а Маленков – в 1968-м, после выхода на пенсию.

Маленков на пенсии

Переход из мира власти и привилегий, крайне замкнутого и в значительной мере секретного, в большой мир со всеми его трудностями и проблемами был крайне тяжел для всех, кого удаляли от власти. Но особенно он был невыносим для чопорного и не приспособленного к обычной жизни Маленкова, уже с молодости оказавшегося в советских «коридорах власти». Без поддержки своей жены Валерии Алексеевны, которая как личность оказалась сильнее и умнее своего мужа, Маленкову было бы совсем трудно. Он и раньше не отличался особой общительностью. Он не предлагал журналам своих мемуаров, не занимался в читальных залах московских библиотек. Можно предположить поэтому, что он решил не писать своих воспоминаний.

Маленков, как утверждает его сын, большую часть года проводил в доме своей матери в поселке Удельная под Москвой. Раньше он ездил по Москве и ее пригородам только в бронированном лимузине. Теперь же приходилось брать билеты на обычную электричку. В пути он молчал, иногда перебрасывался замечаниями с женой. Маленков сильно похудел, и поэтому его не всегда узнавали даже сверстники. Ежегодно летом Маленков отдыхал и лечился в привилегированных санаториях.

Однажды Маленков случайно встретился со старым большевиком Ю. Фридманом. «А ведь я, Георгий Максимилианович, именно благодаря вам провел пятнадцать лет в лагерях», – сказал Фридман. «Я ничего об этом не знал раньше», – ответил Маленков. «Но я же сам видел вашу подпись на моем деле», – возразил Фридман. Маленков, не желая продолжать разговор, быстро отошел в сторону.

Несколько раз в течение последних двадцати лет жизни Маленков посещал по каким-то своим делам Министерство электростанций СССР. Кроме дочери у него два сына, оба они ученые, доктора наук. О них я слышал только хорошие отзывы.

Необщительность и чопорность Маленкова скрывали не столько значительность, сколько посредственность его личности. Его преступления не будут забыты, сколь бы усердно он их ни отмаливал, пока был жив.

Маленков умер в январе 1988 года в возрасте 86 лет. О его смерти наша печать ничего не сообщала в отличие от смерти Молотова. Отставного премьера похоронили узким семейным кругом на Кунцевском кладбище, и здесь не было ни одного западного корреспондента, они узнали о смерти Маленкова только через две недели. Все же большинство газет западных стран, пусть и с опозданием, подробно комментировали смерть несостоявшегося наследника Сталина. Мне трудно говорить о Маленкове как о талантливом государственном деятеле, способности которого были лишь деформированы или погублены страшной эпохой сталинизма. Нет, он был человеком вполне адекватным своей эпохе, которая находила и выдвигала таких людей.

СЕРЫЙ КАРДИНАЛ
(М. А. СУСЛОВ)

Главный идеолог партии

В конце января 1982 года печать и радио СССР сообщили о смерти на восьмидесятом году жизни «после непродолжительной тяжелой болезни» члена Политбюро, секретаря ЦК КПСС, депутата Верховного Совета СССР, дважды Героя Социалистического Труда Михаила Андреевича Суслова. Через четыре дня после смерти Суслов был похоронен с такими официальными почестями, каких с марта 1953 года не удостаивался в столице ни один из усопших руководителей партии и государства, высших военачальников.

А между тем Суслов, казалось бы, не принадлежал к тем политическим деятелям нашей страны, которые привлекали внимание внешнего мира. О Суслове говорили и писали мало, да и сам он не стремился к «паблисити» и предпочитал держаться в тени. Он не пытался занимать видных государственных постов, никогда не был ни министром, ни заместителем председателя Совета министров СССР и лишь в Верховном Совете исполнял «скромную», незаметную должность председателя Комиссии по иностранным делам Совета Союза. Суслов слишком хорошо знал и природу, и механизм политической власти. Почти всю свою жизнь он трудился в аппарате партии. Он был, как и Маленков, прежде всего аппаратчиком, но, конечно, гораздо более искушенным и искусным. Суслов поднимался вверх по ступеням партийной иерархии медленнее и упорнее других. При этом каждый его шаг к вершинам власти имел вполне определенную нравственную цену. 33-летний Молотов был уже одним из секретарей ЦК РКП (б), так же как и 33-летний Каганович. Микоян в свои 33 года был наркомом и кандидатом в члены Политбюро. Маленков в 33 года заведовал одним из самых важных отделов ЦК. 33-летний Суслов же служил лишь рядовым инспектором Комиссии советского контроля. Он был достаточно осторожен и избегал излишней персональной ответственности. Но прочность и основательность его постепенного продвижения обеспечивали аккуратность и исполнительность, ревностное «проведение» указов и постановлений, отсутствие самостоятельных и решительных шагов и действий. И свою почти 80-летнюю жизнь Суслов закончил не скромным пенсионером и не почетным членом ЦК, а человеком, облеченным огромной властью, занимающим, по существу, второе место в партийной иерархии. Поэтому смерть его вызвала многочисленные отклики, толкования и прогнозы.

В последние семнадцать лет своей жизни Суслов считался главным идеологом партии. В СССР идеология была не только областью пропаганды и агитации или сферой общественных наук, но также и важнейшим инструментом власти. Никто не мог занять крупный пост ни в одной общественной или государственной организации, если он строго (пускай и формально) не придерживался партийной идеологии марксизма-ленинизма, основы которого «тщательно» изучались во всех общеобразовательных школах и высших учебных заведениях, независимо от их профиля. Присуждение любой научной степени, будь то по физике, математике или астрономии, литературоведению или юриспруденции, требовало предварительной сдачи экзаменов по марксистско-ленинской философии. До недавних пор человек, обвиненный в отходе от марксистской идеологии, а тем более «уличенный» в полемике и несогласии с ней, рисковал не только своей карьерой.

Как член Политбюро ЦК, отвечающий за вопросы идеологии, Суслов находился на вершине пирамиды, состоящей из множества идеологических учреждений. В ЦК КПСС он контролировал деятельность таких отделов, как Отдел культуры, Отдел агитации и пропаганды, Отдел науки и учебных заведений, два международных отдела. Суслову были подотчетны Политуправление Советской Армии, Отдел информации ЦК, выездная комиссия ЦК, Отдел молодежных и общественных организаций. Под его руководством и контролем работали Министерство культуры СССР, Государственный комитет по делам издательств, полиграфии и книжной торговли, Госкино и Гостелерадио СССР. Вся печать, цензура, ТАСС, связь КПСС с другими коммунистическими партиями и внешняя политика государства – все это входило в сферу влияния Суслова. Ему приходилось, разумеется, работать в тесном контакте с КГБ и Прокуратурой СССР, особенно в отношении проблем, которые объединялись не слишком ясным понятием «идеологическая диверсия». Немало забот доставляло Суслову и развившееся в 60–70-е годы движение диссидентов. Много внимания он уделял фактическому (или, как принято было говорить, «партийному») руководству деятельностью Союза писателей СССР. Он принимал участие во всех основных совещаниях писателей. Не менее бдительным слыл Суслов и по отношению к другим творческим организациям: он «вникал» в работу и Союза художников, и Союза журналистов, и Союза кинематографистов, в репертуарную политику театров и даже эстрады. Система партийного просвещения, общество «Знание», подготовка школьных учебников, система научных институтов по общественным наукам, отношения Советского государства с различными религиями и церковными организациями – вот далеко не полный перечень проблем, которыми должен был заниматься Суслов.

Особой его заботой было проведение многочисленных юбилеев, 50– и 60-летия советской власти, 50-летия образования СССР, 100– и 110-летия со дня рождения В. И. Ленина – всего не перечислишь.

В 1949 году Михаил Андреевич был одним из главных организаторов пышно-помпезных торжеств по случаю 70-летия И. В. Сталина; в 1964-м – юбилейной кампании к 70-летию Н. С. Хрущева, в 1976 и 1981 годах – главным организатором чествований «верного ленинца» Л. И. Брежнева, отмечавшего «вместе со всей страной» свое 70– и 75-летие.

Сам Суслов при этом был подчеркнуто скромен в личной и общественной жизни. Но он умел, если это было необходимо, потакать тщеславию других. Однако многие из указанных выше юбилейных кампаний проводились с такой вызывающей примитивностью и сопровождались столь грубой ложью и лестью, что люди нередко задавались мыслью: чего же на самом деле добивается Суслов – поднять или уронить авторитет восхваляемых им лидеров партии?

Если многие секретари ЦК или другие высшие руководители нередко отличались (и отличаются) грубостью и высокомерным пренебрежением к подчиненным, то Суслов почти всегда был крайне вежлив и внимателен к рядовым служащим партийного аппарата и потому пользовался несомненной симпатией. Однако более наблюдательные сотрудники отмечали, что взгляд светлых, почти белесых глаз Суслова был неприятен; к нему трудно было подойти запросто; при всей внешней корректности и вежливости он не мог подчас скрыть присущей ему сухости и равнодушия к судьбам людей. Его руки с длинными и тонкими пальцами напоминали больше руки пианиста, а не крестьянина, каким он был по своему происхождению.

Если сравнить портреты Суслова 50-х и конца 70-х годов, то можно с удивлением заметить, что особых изменений его внешность не претерпела. Наверное, время не коснулось ее? Уже в конце 40-х Михаил Андреевич производил впечатление «молодого старика» (или делал вид), хотя, скажем, в 1949-м ему исполнилось лишь 47 лет. Достаточно высокого роста, сутулый (может, сказывалась привычка, выработавшаяся у многих в окружении Сталина, – казаться ниже ростом), худой, даже суховатый, с неярким, малозапоминающимся лицом. Подобную неизменность и «законсервированность» подчеркивала и манера Суслова одеваться. В конце тех же 40-х на смену мешковатому кителю и широченной кепке пришли костюмы, фасон которых оставался практически тем же, казенно-архаичным, на протяжении почти 20 лет. Суслов предпочитал двубортные пиджаки с широкими отворотами траурно-черного или безлико-серого цветов, смотревшиеся на его фигуре как-то неуклюже, словно на вырост, а также темные галстуки. Какого-либо раскрепощения или фривольности в своем внешнем виде Суслов не позволял. Неизменной деталью были небольшие очки в строгой, старомодной оправе. Несомненно, Суслов был натурой цельной – он не менял своих привычек и привязанностей не только в «вопросах большой политики», но и в мелочах.

Никто как будто не обвинял Михаила Андреевича в жадности к материальным благам и наградам, в стяжательстве, в каких-либо излишествах, дорогу к которым открывала власть. Кое-кто из верхушки советского общества даже посмеивался порой над его чрезмерным аскетизмом. Но этот аскетизм был скорее отражением мудрой уверенности Суслова в том, что настоящая и подлинная власть «равнодушна» к внешней мишуре (этому был и другой известный пример – И. Сталин). Кроме того, личный аскетизм отнюдь не сочетался у Суслова с непримиримостью к излишествам своих партийных соратников, если речь не шла о вопросах идеологии. Известно немало случаев, когда Суслов был крайне снисходителен к тем видным партийным и государственным чиновникам, которые нередко путали собственный карман с государственным, погрязли в коррупции, взятках и прочих материальных злоупотреблениях. Немало бумаг и докладных записок, которые должны были бы послужить поводом для немедленного судебного разбирательства и последующего сурового наказания отдельных министров, секретарей обкомов, руководителей целых республик, оставались в многочисленных сейфах кабинета Суслова. Возможно, это и было одной из причин его власти и могущества?

Думается, что подобные скрытые «нити влияния» в те годы массовой коррупции были самыми надежными и прочными. Известна, например, роль М. А. Суслова в некогда нашумевшем деле «Океан». Свидетельствует старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР К. К. Майданюк: «Во-первых, начиналось оно (дело «Океан». – Р. М.) как обычное хозяйственное. То, что это мафиозный спрут, стало очевидным позже. И тут нельзя не отметить личную смелость Найденова… А, во-вторых, когда “засветились” высокие посты, Найденова грубо сбросили с занимаемой должности. Сделали это, как стало известно, Суслов и Кириленко, чтобы отвести угрозу от Медунова»[419]419
  Известия. 1990. 23 марта.


[Закрыть].

Более того, Суслов всегда очень ревниво относился к сохранению видимости внешней чистоты, нравственного благополучия и «подлинной близости» окружавшей его партийной элиты к массам. Он нередко негодовал, если светлый, мифологизированный образ «слуги народа» кем-то подвергался сомнению, или – еще хуже и крамольнее – критиковался. Правда и реальное положение вещей в таких случаях Суслова мало интересовали. Характерный эпизод в своих воспоминаниях приводит журналист И. Шатуновский, в былые годы (опираясь на идею Л. И. Брежнева) опубликовавший в «Правде» фельетон об излишнем пристрастии жен и прочих многочисленных родственников функционеров к поездкам в служебных автомобилях по магазинам, ателье, баням и т. п. Публикация статьи с описанием подобных «нравов» вызвала недвусмысленную реакцию главного идеолога: «После обеда мне позвонил редактор “Крокодила” Мануил Семенов: “Я только что из “большого дома”. Твой сегодняшний фельетон в пух и прах разделал Суслов. Кричал, что “Правда” натравливает народ на руководящий аппарат… Так что смотри!” Я усмехнулся. А чего мне смотреть. Суслов не в курсе дела. Узнает, кто подсказал тему, и умоется… Я принимал поздравления еще два дня. На третий грянул гром. Случилось это на редколлегии, которую вел… заместитель главного… “Так вот, товарищи, мы получили очень строгое замечание от Михаила Андреевича, – сказал он. – Фельетон «Теща на “Волге”» признан ошибочным и вредным…” Мне показалось, что я ослышался. Что происходит? Брежнев против того, чтобы чьи-то тещи ездили на персональных машинах, а Суслов, выходит, “за”!.. Между тем в мою голову продолжали лететь кирпичи: “Натравливает народ на руководящий аппарат. Потрафляет обывательским вкусам… Пытается вбить клин в морально-политическое единство…”»[420]420
  Шатуновский И. Человек в футляре // Огонек. 1989. № 4. С. 27.


[Закрыть] И подобные случаи не единичны.

Путь к реальной, поистине всеохватной власти и могуществу Суслову открыл октябрьский (1964 г.) пленум ЦК КПСС, проходивший под лозунгом «стабильности». Речь шла о стабильности в политике, руководстве, идеологии. И тем не менее 60-е и 70-е годы стали временем больших перемен и во внутренней, и во внешней политике, и в составе руководства. Из членов Президиума ЦК КПСС, которые обсуждали в октябре 64-го вопрос о смещении Хрущева, продолжали заседать в Политбюро только три человека: Л. И. Брежнев, А. П. Кириленко и М. А. Суслов. Большая часть членов старого Президиума была смещена, меньшая похоронена у Кремлевской стены. Теперь рядом с ними покоится и прах Суслова.

В аппарате ЦК уже давно прозвали Суслова «серым кардиналом». Имелись в виду не только масштабы его власти, но и тщательно скрываемые источники влияния, а также стремление формировать и направлять политические события из-за кулис.

Создание политического портрета Суслова – задача сложная. С одной стороны, сказывается пока невосполнимый дефицит архивных документов, способных нарисовать детальную объективную картину, с другой (думается, читатели ощутили это уже при первом знакомстве с биографией Суслова) – серьезным препятствием становится сам образ жизни и стиль поведения Михаила Андреевича, сознательно ориентированный на строгие, сугубо официальные формы: встречи, выступления, статьи и т. п. Естественно, с годами вокруг личности Суслова накопилось немало легенд и откровенной лжи. В 70-е годы многое из прежде сделанного и сказанного тщательно «отредактировал» лично М. А. Суслов. Рождаются мифы и сегодня.

Восстановление исторической правды – главная цель этой книги. Мы попытаемся осветить основные этапы политической карьеры Суслова.