Текст книги "Полураспад СССР. Как развалили сверхдержаву"

Оправдываясь, или, точнее, пытаясь оправдаться, Павлов ссылался на «статистику», которую при этом очень вольно трактовал. Так, он рассказывал, что, по якобы «нашим данным», в стране складывается ситуация, которая не позволяет собрать весь урожай текущего года. А урожай этот в целом был не такой уж бедный, как предполагали правительственные чиновники, еще весной – на уровне 180–190 млн т зерна, против 218 млн в 1990 г., то есть на 25 млн т меньше. Кстати в 1990 г., собрав 218 млн зерна, было закуплено более 30 млн на внешних рынках. Это было сделано, объяснял Павлов, чтобы «дожить до нынешнего (1991 г.) урожая». По его словам, бывали дни, когда даже в Москве хлеба оставалось на 3–4 дня. А такие крупные центры, как Свердловск или Горький, были на грани остаться без хлеба с запасами на 1–2 дня. Поэтому уменьшение ожидаемого объема зерна для страны было катастрофическим. Кроме того, на заседании Кабинета в начале августа (без участия президента) мы – то есть правительство – пришли к выводу, что, не имея такого объема урожая, как в прошлом году, в стране складывается кризисная ситуация со сдачей зерна. Проблема была в том, что крестьяне отказываются сдавать хлеб…» «У нас в последние годы товарность крестьянского хозяйства стала резко падать… Мы готовились к тому, что все уменьшение урожая практически ляжет на уменьшение закупок зерна у крестьян, то есть государство вообще не получит того количества зерна, которое нам нужно. А нам необходимо только для питания людей 56 млн тонн, а чтобы вообще прожить до следующего урожая, включая комбикорма и т. д., нужно 96 млн. Если же ставить задачу восстановить те запасы, которые мы съели в прошлую зиму, необходимо иметь 106 млн тонн. По оценкам же специалистов, при нынешнем урожае мы сможем заготовить всего 50–55 млн тонн зерна… К тому времени, когда Президент уехал в отпуск (начало августа 1991 г.), заготовка зерна была всего лишь на уровне 22 млн тонн. И реально мы ожидали, что общий объел заготовок зерна будет на уровне лишь 35 млн тонн (отметим, урожай был неплохой, но исполнительная власть, в том числе на местах, сумела организовать сбор зерна в пределах 35–40 % урожая!)… В такой ситуации страна стояла на пороге голода!» – без зазрения совести утверждал этот хитрован от большой политики. И далее: «Да, действительно, хлеб есть у крестьян, но его нет у государства. В связи с этим им невозможно маневрировать по стране, поэтому мы решили, что на страну неумолимо надвигается голод… Мои поездки по стране убеждали меня в этом».

В этих показаниях Валентина Павлова необходимо выделить три важных момента, которые премьер пытался использовать как обстоятельства, могущие, на его взгляд, смягчить его вину как участника антигосударственного переворота. Но ирония истории заключается в том, что все эти три «павловских аргумента», пережив своего автора, были использованы другими политическими игроками – такими же неудачниками и неумехами, как и Павлов, но, в силу стечения иных обстоятельств, обласканными текущей российской политической историей. Так, ученик Павлова (в прямом смысле слова), Егор Гайдар, в обосновании «своей реформы» (как Павлов – в обосновании переворота) позже оправдывался ссылками на «неумолимо наступающий голод». Ну не анекдотично ли это все? Один, «во избежание голода», совершает государственный переворот, вводит в столицу войска, другой – «во избежание того же голода» – обирает до нитки и пускает по миру всех до единого граждан страны! Вот они, «великие реформаторы» – и по Горбачеву, и по Ельцину! Их «кадры»! Повторим, здесь важно остановиться на следующих трех моментах из крючковско-павловских измышлений относительно «наступающего на Россию голода» в 1991 г. – эту идею взял в качестве ключевой позже Гайдар (как я упоминал, для оправдания своих безумных – не столько реформ, сколько – контрреформ).

Первый момент. Факты и цифры, которые приводит Павлов, доказывая, что «сбор зерна был недостаточным», «сбору зерна угрожали срывы», «запасы: на 3–4 дня» и т. д., – все это в какой-то мере соответствовало истине. Но – «в какой-то мере», не больше. Но все это было так далеко от реальности и никакого отношения к голоду, наподобие того, что происходило в период после Гражданской войны, которой предшествовала 4-летняя Первая мировая война, – с их тяжкими последствиями, – а именно на это намекают некоторые публицисты, сторонники Гайдара, – не имело места в СССР в 1991 г. К тому же, по данным самых авторитетных специалистов, в 1990–1991 гг. не менее трети всего зерна погибало или транжирилось в результате негодного хранения, злоупотреблений, несанкционированных поставок на зарубежные рынки, скармливания скоту, расхищений через различного рода огромного числа подпольных сделок быстро растущими кооперативными предприятиями. То есть речь шла о неспособности правительства и властей в регионах жестко контролировать всю цепочку отечественного производства зерна – от сбора до переработки и доставки потребителю.

К тому же Павлов приводит искаженную статистику – «луковые цифры», пытается намеренно запутать ситуацию. Отмечу, немного забегая вперед: после подавления путча в августе – сентябре урожай был собран в России полностью, и вместе с уже осуществленными закупками зерна (и оплаченными ранее) его вполне хватило на 1992 г. А если учесть, что с объявленной политикой либерализации с 1 января 1992 г. цены на хлеб буквально взлетели вверх и сельские жители стали резать крупный рогатый скот (который традиционно кормили дешевым хлебом, закупая его в магазинах), хлеба было в изобилии.

Кстати, это никак не было связано с деятельностью правительства Гайдара (исключая резкое повышение цен, для чего не надо было иметь особого ума). Он в ряде своих публикаций, в оправдание своих безумных действий, прибегает к крючковско-павловской выдумке о «близком голоде», спасителем от которого, конечно же, явился он, «великий реформатор Гайдар»! Каков шарлатан от пера! И что любопытно, снова эту ничтожную и лживую идейку, как и в гайдаровское правление 1992 г., стали распространять «либеральные» СМИ! Интересно, научатся когда-нибудь эти люди думать головой?

Напомню, в «справке», подготовленной 5–7 августа военными (Грачев и др.) на основе анализа огромного фактического материала, отражающего реальную ситуацию в социально-экономической области страны, «люди Крючкова», вместе с генералом Грачевым, пришли к совершенно правильному выводу о том, что, несмотря на сложившиеся трудности, «ситуация далека от того, чтобы назвать ее критической». Да, были трудности, сложности, причем в основе своей складывающиеся как следствие падения эффективности исполнительной власти на всех уровнях. Но говорить о наступающем якобы «голоде» – это было просто несерьезно.

Однако из высказываний самого Павлова очевидно, что множество вопросов, связанных со снабжением продовольствием, организацией поставок, действием финансовой системы и пр., непосредственно сопряжено с дезорганизацией хозяйственной жизни, предельным падением дисциплины поставок предприятиями, разбалансированностью управляющих систем в огромном государстве. А это – непосредственная область деятельности правительства СССР и правительств союзных республик, исполнительных органов провинций (областей, краев). Следовательно, речь шла о сильнейшем кризисе исполнительной власти на всей территории СССР и в наибольшей мере – в Российской Федерации. Таким образом, правительство СССР во главе с Павловым не смогло обеспечить необходимую координацию с правительством Силаева. Однако российский премьер на заседании парламента, незадолго до летних каникул (июнь 1991 г.), подробно, со знанием дела, докладывал нам о ситуации со снабжением населения продовольствием на 1991 г., информировал о серьезных проблемах, но ни о каком голоде, естественно, не говорил – поскольку такой угрозы не существовало. И более того, уверенно сообщил, что в основном эта проблема (то есть снабжение населения хлебом) будет решена совершенно безболезненно, в том числе за счет импорта. Это не было преувеличением.

Второй момент. Беспомощность правительства, о которой я упоминал выше, иллюстрируется всего лишь одним фактом, на который ссылается Павлов. Так, он говорит, что «мы могли бы собрать урожай в объеме 50–55 млн тонн, однако сбор урожая к моменту, когда Горбачев уехал в отпуск (начало августа), было на уровне 22 млн тонн, и реально складывается ситуация, когда общий объем заготовок зерна будет на уровне 35 млн тонн». То есть 20 млн тонн урожая зерна гарантированно погибнет! Это разве не позор для правительства? Признание в своей беспомощности, когда богатый урожай обречен на гибель только потому, что правительство не в состоянии, оказывается, обеспечить даже сбор урожая! На что оно способно, это правительство, если не может решить эту простую задачу? Отсюда – намек: для сбора зерна необходимо ввести «чрезвычайное положение»… в Москве! Разумеется, с помощью танков вокруг Парламентского дворца! Полная деградация, абсурд какой-то! Других методов мобилизации сил и средства сбора зерна у Павлова, как оказалось, не имеется.

Третий момент. Павлов утверждает: «Да, у крестьян, действительно, хлеб есть, но его нет у государства. В связи с этим невозможно маневрировать в масштабе страны, поэтому мы пришли к выводу, что в стране может повториться голод, и мои поездки по стране убеждали меня в этом».

Разве это не из области фантастики? Что это за «крестьяне» в СССР в 1991 году, которые «имели хлеб», но «не продавали его государству»? Павлов как бы возвращает нас в эпоху военного коммунизма, с его продразверстками, когда крестьяне-единоличники, «крепкие мужики», «середняки», не желали за бесценок продавать свой хлеб государству Откуда у премьера такие, совершенно дикие, аргументы? Колхозы, совхозы – вот производители и поставщики зерна в СССР. Какие это «крестьяне»? Председатели колхозов и директора совхозов – они что, могли отказаться сдавать зерно (по плану) государству? Да их тут же немедленно упекли бы в тюрьму! Или, может быть, местные власти этому препятствовали? Спрашивается, кто – райкомы КПСС? Или районные советы? Да они стерли бы в порошок таких директоров и председателей колхозов! Не говоря уже о районных прокурорах, надзирающих за всем и вся, сотрудниках КГБ, зорко высматривающих «добычу» среди этих директоров и председателей колхозов. Читая эти разглагольствования бывшего премьера СССР (и не в меньшей мере других, особенно – Крючкова и пр.), я приходил буквально в отчаяние – каким ничтожным, мелким людям доверена судьба государства!

Очевидно, можно психологически понять и Гайдара, который лишь «позаимствовал» «аргументы» ничтожных Павлова-Крючкова. Павлов был его «крестным отцом», большим авторитетом для него…

…18 августа был «горячий день». С утра «делегация» заговорщиков была в Крыму, а кабинет Янаева в Кремле стал фактически их штаб-квартирой. Крючков позвонил Грушко и приказал ему явиться туда же. Здесь шла подготовка «документов», одобренных всеми членами ГКЧП к утренней публикации (19-го). Они сами, во главе с Крючковым, множили их на ксероксе, раскладывали по столам и диванам в кабинете Янаева. К этой «интеллектуальной работе» был привлечен прибывший Грушко. Крючков при этом непрерывно и назойливо говорил, говорил, жаловался, что «Горбачев его не слушает», «все кончится плохо, если они не предпримут решительных мер», «теперь обстановка изменится к лучшему» и т. д.

Группа связистов в резиденции Горбачева «Заря»

18 августа. Своего третьего первого заместителя (еще первыми были генералы армии Филипп Бобков и Грушко), генерал-полковника Агеева Гения Евгеньевича, являющегося, кстати сказать, народным депутатом Российской Федерации (что, на мой взгляд, усиливает его вину, делая двойным предателем и заговорщиком), Крючков вызвал к себе 16 августа в 14 часов. Как это было свойственно Крючкову, он вначале прочитал целую лекцию о том, какая сложная ситуация сложилась в стране и надо что-то предпринимать. Поэтому «группа руководящих товарищей» решила взять инициативу в свои руки. В рамках этой инициативы, сообщил Крючков, уже создан государственный комитет по чрезвычайному положению/ГКЧП. К нему, по всей вероятности, перейдет вся высшая государственная власть в стране, по крайней мере временно. Горбачев болен, не в состоянии управлять делами и временно «отойдет в сторону». Номинально власть перейдет к и.о. Президента СССР Геннадию Янаеву, но фактически руководящим дуумвиратом станут Павлов – Крючков, в тесном контакте с деятелями Политбюро Баклановым и Шениным.

Крючков приказал Агееву создать «группу связистов» для сопровождения членов ГКЧП, отлетающих 18 августа в Крым, в летнюю резиденцию президента Горбачева «Заря» в Форосе. Эта «группа» должна была выполнять все приказы членов ГКЧП, вплоть до отключения всех видов связи у Горбачева. Агеев немедленно приступил к исполнению приказа босса. Опытному бывшему партийному работнику, человеку, неплохо образованному, народному депутату РСФСРив голову не пришла мысль о том, что он становится на путь заговора и предательства. Нет, он, так же как и многие другие высшие генералы КГБ, как послушный винтик, бездумно и безропотно, рьяно взялся исполнять преступный приказ своего недалекого начальника. Тут же приказал найти и вызвать к себе генерал-лейтенанта Беда Анатолия Георгиевича, начальника управления правительственной связью (УПС), который находился в отпуске. Инструктируя его, Агеев приказал ему организовать специальную группу связистов по «обслуживанию» членов ГКЧП, отлетающих к Горбачеву Старшим этой группы Агеев назначил генерал-майора Глушенко Александра Сергеевича; в группу входил также полковник Пузанов Владимир Иванович, заместитель начальника У ПС. Группа вылетела в Крым отдельным бортом в 13 часов 18 августа. Еще с борта самолета Глущенко доложил Агееву о том, что поступил приказ от ГКЧП (от Бакланова) отключить все виды связи «Зари»; он приступает к исполнению этого приказа. Так что когда члены ГКЧП прибыли к Горбачеву в «Зарю», тот уже был полностью изолирован от внешнего мира – все виды его связи были отключены.

ГКЧП предъявляет ультиматум Горбачеву

Несколько позже, того же 18 августа, в 14.00 с Чкаловского аэропорта стартовал самолет в Сочи с делегацией ГКЧП в составе: Бакланов, Шенин, Болдин, Варенников и Плеханов. Они летели к Горбачеву, в его резиденцию. Приказ генералу Беде, вылетевшему со своей группой связистов к Горбачеву ранее, об отключении всех видов связи у Горбачева, с борта своего самолета отдал Бакланов, как только они поднялись в воздух. Прибыли. Горбачеву доложили о том, что его «товарищи» хотят переговорить с ним. Он не принимал. Ждали около часа. Не дождавшись приглашения, решительно открыли кабинет и зашли к президенту. Горбачев, увидев среди вошедших генерала Плеханова, начальника главного управления охраны (ГУО), сразу же набросился на него с гневными словами: «Ты, главный охранник президента! Преступник и изменник! Как посмел явиться ко мне? Вон отсюда!» Плеханов, бледный, вышел из кабинета.

Горбачев (успокаиваясь и беря себя в руки). Кто у вас главный?

Бакланов (после некоторой паузы).Я.

Горбачев. Почему отключена моя связь?

Бакланов. Этот вопрос решен в Москве…

Горбачев. Ясно. Излагайте то, с чем пришли ко мне.

Бакланов. Михаил Сергеевич! К вам приехали ваши друзья. Мы хотим вам сообщить о ситуации в стране, она очень тяжелая, требует кардинальных действий. И вы должны принять решение. Либо мы вместе ищем пути выхода из сложившегося положения, либо Союз разваливается. Поэтому вы решите: либо сами делаете то, что нами задумано (через ГКЧП), либо на неделю «отключаетесь» и порядок наводит кто-то другой. Надо срочно вводить режим чрезвычайного положения…

Горбачев. Это – переворот! Понимаете это?

Варенников (громко, жестко). Михаил Сергеевич! Вы понимаете, что так продолжаться не может – страна на пороге развала, все трещит по швам. Если вы подпишете этот так называемый Союзный договор – это конец Советского Союза! Вы не имеете права этого делать!

Горбачев. Я имею право делать то, что соответствует закону и конституции. А вот вы пытаетесь совершить государственный переворот – вот это вы не имеете права делать!..

Варенников (перебивает). Я хочу сказать вам, Михаил Сергеевич, чтобы вы ушли в отставку! Как вам советуют ваши добрые друзья, народ вас не поддерживает. Вы его довели до голода. Теперь нам приходится решать эти проблемы…

Шенин (обращаясь к Варенникову). Я бы так не стал говорить, Валентин Иванович, все мы виновны в сложившейся ситуации. Речь идет только о временном уходе Михаила Сергеевича. Мы полагаем, что в течение недели мы справимся с ситуацией, и Михаил Сергеевич, отдохнувший, вернется к исполнению своих обязанностей.

Горбачев (со злой иронией). Ну конечно! Для этого вы изолировали меня от внешнего мира, отключили мою связь, заключили «под домашний арест»!

Все вместе стали убеждать Горбачева согласиться с «мероприятиями» ГКЧП… Горбачев вышел из себя, категорически отказал по всем пунктам, предложенным группой, не выбирал особо изящных выражений в характеристике как собеседников, так и их инициатив.

Шенин. Михаил Сергеевич, вы нам не оставляете других путей, кроме тех действий, которые мы примем самостоятельно…

Горбачев. Вы можете делать все, что вам угодно, но вы ответите за все это перед законом! То, что вы затеяли, – это авантюра! Вы загубите не Союзный договор, это, в конце концов, не так страшно, напишем другой. Но вы загубите страну! Кого вы представляете – ни-ко-го! Вы представляете только самих себя! Мне не о чем с вами говорить!

Делегаты отбыли, но, как ни странно, в неплохом настроении. Это были недалекие, ограниченные, безликие люди. Оказавшись у высокой власти, они, не зная по-настоящему ни общество, ни государство, ни свой народ, ни способов решения нарастающих трудностей, – попросту растерялись и попытались взвалить всю вину на одного Горбачева. Рассчитывали, что «по-сталински», «жестко-репрессивно», смогут их решить. «Забыли» время, в котором живут, – а было последнее десятилетие XX века. Век глобализации.

Попытка правового обеспечения ГКЧП

…После отбытия «делегации» заговорщиков к Горбачеву Павлов сообщил Крючкову, что он связался с Янаевым и ввел его в «курс дела». Янаев с «пониманием» отнесся к «делу», он прибудет немедленно….

Прибыла «делегация», которую все ждали с нетерпением (Крючков уже знал обо всем). Среди них не было только Варенникова – он, по заданию Язова, вылетел на Украину – для инструкций командующих войсками округов в республике и «беседы» с президентом Леонидом Макаровичем Кравчуком. Прибывшие сообщили, что Горбачев отверг все их требования, и даже обидчиво сообщили, что «он не хотел даже с ними разговаривать, поэтому они сами, без приглашения, вошли в его рабочий кабинет и фактически предъявили ему ультиматум. Но он остался непреклонным. Они пришли к выводу, что «принимать решения он, Горбачев, не может».

Потом выяснилось, что Горбачев «может принимать решения», и очень серьезные. И самое главное – он принял решение – жестко, ультимативно отказал им в их домогательствах. Это – разве не решение? Решение, да еще какое! В конце концов президент сказал: «Вы можете делать все, что хотите, но будете отвечать по закону!» Эти слова до настоящего времени толкуются в том смысле, что президент дал заговорщикам «зеленый свет» на создание ГКЧП и иные их действия.

На мой взгляд, такой произвольный смысл они иметь не могут – что прикажете делать и говорить фактически заключенному под домашний арест (а после отбытия «делегации» – под стражу) президенту, с отключенной связью, которого заговорщики «взяли за горло»? Он и сказал им: «Да, вы имеете реальную власть, отобранную у меня. Но это – сегодня. А завтра вы все ответите по закону за свои действия!» Я лично вкладываю только такой смысл в эти горбачевские слова. Мне представляется другое их толкование неверным и чрезмерно натянутым.

Интересно и то, что при уходе от Горбачева генерал Плеханов сменил начальника личной охраны Горбачева Медведева и увез его в Москву, назначив на его место другого чекиста, привезенного с собой, – своего соглядатая. Такой вот штрих…

Здесь важно и другое. Осмыслив все то, что произошло на встрече с президентом, члены «делегации» постепенно встревожились, стали понимать, что дело не такое простое, как им представлялось. В частности, Болдин не мог скрыть своей обеспокоенности. Докладывая в кабинете Янаева заговорщикам о своем «разговоре» с президентом, он сказал: «Вам, не летевшим к Горбачеву, не следует думать, что «засветились» только мы, «летевшие к нему», выполняя ваше поручение. Мы все в одной лодке – и «летевшие», и «нелетевшие». Это была и скрытая угроза, и предупреждение другим участникам ГКЧП – дескать, не заблуждайтесь. Мы все – в одной шайке». В общем, Горбачев нанес им первый моральный удар, которого они, похоже, почему-то не ожидали от него.

После этой информации и недолгого обмена мнениями заговорщики продолжили работу над «документами», пытаясь обосновать свои действия с юридической точки зрения. Надо было торопиться – все «документы» должны быть опубликованы утренней прессой и переданы по радио и ТВ. Крючков торжественно объявил, что «президентом должен стать вице-президент Геннадий Иванович Янаев, поскольку Горбачев серьезно болен. Соответствующий «документ» подготовлен к подписанию».

Янаев взял «бумагу», стал читать, потом оторвался от нее и спросил: «Так болен президент или не болен?»

Бакланов. Мы не врачи, но он не может отвечать за свои действия. И мы не можем допустить, чтобы сейчас были какие-либо шутки в стране с ядерным оружием. В стране должен быть порядок…

Янаев. Хорошо, но я хотел бы, чтобы указ о моем вступлении в должность и.о. президента СССР подписал Председатель Верховного Совета СССР Анатолий Иванович Лукьянов.

Лукьянов (доставая из папки Конституцию СССР). Геннадий Иванович, вот статья, регламентирующая ситуацию. Я не вправе делать это и подписать указ. Вы сами должны его подписать, чтобы к Вам перешли полномочия президента.

Крючков. Давайте спросим Щербакова (начальник 4-го Главного управления Министерства здравоохранения СССР), как это лучше сформулировать, в отношении «болезни Горбачева».

Янаев (медлит). Может быть, зачеркнуть «по болезни президента»? Лучше было бы указать – «в связи с его нахождением в отпуске»…

Шенин. Ну да, теперь мы будем искать Щербакова! Подписывайте, Геннадий Иванович! Поздно размышлять об этом сейчас!

Болдин. Нахождение в отпуске не может быть причиной перехода власти к вице-президенту.

Янаев. Раз президент не болен, я подписывать этот указ не буду! (Затем, обращаясь к Павлову.) Валентин Сергеевич, так подписывать мне указ или нет?

Павлов. Подписывайте, Геннадий Иванович! (На следствии Павлов будет отрицать это свое утверждение.)

Янаев (подписывает указ, приговаривая). Болен – не болен, законно – незаконно… (При этом, правда, пояснил, что вступает в должность и.о. Президента до начала заседания Верховного Совета СССР.)

Все мосты были сожжены. Попытка государственного переворота приобрела «формальный» и практический характер. Заговор трансформировался в реальную деятельность по изменению государственного строя СССР…

…В это время входит министр иностранных дел Бессмертных, которого срочно разыскали на отдыхе то ли под Смоленском, то ли под Брянском. Ему дают задание связаться с Гельмутом Колем, Франсуа Миттераном и Дж. Бушем, с тем чтобы «ввести» в курс кремлевских событий. Бессмертных растерян.

…Премьер Павлов, сославшись на то, что ему надо провести заседание Кабинета министров, уезжает к себе, на Пушкинскую. Время – около 17 часов 18 августа.

На заседании правительства Павлов сообщил о принятых актах и потребовал поддержки со стороны всех министров. Никто не возразил, за исключением двух министров – Губенко и Воронцова, – последний потребовал собрать Верховный Совет СССР для обсуждения ситуации. Павлов ответил, что Лукьянов созывает его 26 августа. Началась перебранка между Маслюковым и Щербаковым (по второстепенным вопросам типа: «с курса реформы – не свернем…» и т. д.).

Крючков, вечер и ночь 18-го

Вернувшись поздно ночью к себе на Лубянку, Крючков позвонил Агееву и задал вопрос о том, где в настоящее время находятся Ельцин и Хасбулатов, и попросил выяснить. Агееву сообщили, что Хасбулатов прибыл из Грозного, выяснили, что в период отпуска в Сочи Хасбулатов не столько отдыхал, сколько помогал сочинским городским властям ликвидировать последствия шторма, накатившего на город, затем выехал в Грозный, к матери, и сегодня прибыл в Москву. В настоящее время находится в Архангельском, по соседству с дачей Ельциных. Ельцин – на борту самолета, в воздухе, летит из Алма-Аты в Москву. Очевидно, его будет встречать Хасбулатов – так у них заведено. Эти сведения Агеев передал Крючкову.

Около 2 часов (ночью, уже 19-го) Крючков вызвал Агеева, Карпухина (командир группы «А»), Бескова (командир группы «Б»), Прилукова (начальник управления по Москве и Московской области), своего заместителя Лебедева и руководителей подразделений КГБ Расщепова Е.М. и др. Главный чекист пространно рассказал собравшимся об общей обстановке в стране и информировал о создании «государственного комитета по чрезвычайному положению» во главе с Янаевым, к которому перешли полномочия Президента СССР. Он сообщил также о переговорах ГКЧП с Горбачевым, их безрезультатности и изоляции последнего в президентской резиденции «Заря» в Форосе, в Крыму.

После этого Крючков стал интересоваться, куда мог поехать Ельцин после прибытия из Алма-Аты. Кто-то из присутствующих сообщил, что Ельцина встретил Хасбулатов и они оба, в машине Ельцина, поехали в Архангельское. Крючков приказал генералу Карпухину выехать в район поселка Архангельское и определить обстановку. При этом была поставлена конкретная задача: выяснить возможности «доставки» Ельцина и Хасбулатова для «разговора» с членами ГКЧП в… Завидово, подмосковное охотничье хозяйство генеральных секретарей ЦК КПСС! Это – на границе Московской и Тверской областей, в 4 часах езды от Москвы. Странные фантазии возникали порою в голове главного чекиста.

Карпухин выехал исполнять приказ своего босса. Примерно в 5 часов утра он по телефону доложил Агееву, что никаких «оперативных мероприятий» в Архангельском производить нецелесообразно, поскольку «Ельцина сильно охраняют»; можно «взять Хасбулатова» – его «не охраняют», но без Ельцина – это не имеет смысла…

В 6 часов утра по радио и ТВ стали непрерывно передавать официальные сообщения о переходе всей полноты власти в СССР к ГКЧП по главе с и.о. Президента СССР Г.И. Янаевым, вперемежку с фрагментами из балета Чайковского «Лебединое озеро».

Один штрих к вопросу об интернировании

Первоначально вопросом задержания и интернирования защитников Белого дома должен был заниматься Прилуков, по поручению Крючкова. Этот вопрос в самой общей форме поднимался 18-го вечером на совещании заговорщиков. Крючков сообщил о необходимости интернирования 17 человек, прежде всего Ельцина и Хасбулатова, которых после «задержания» надо отвезти в охотничье хозяйство Завидово – «для переговоров».

Павлов воскликнул: «Тысячу надо!..» Более конкретно этот вопрос обсуждался, когда 19-го утром стало известно, что Хасбулатов провел заседание Президиума Верховного Совета с повесткой о созыве Чрезвычайной сессии Верховного Совета России в связи с государственным переворотом, организованным ГКЧП, и подписанием тремя руководителями России Обращения к народу с квалификацией ГКЧП как преступной организации, узурпировавшей власть в СССР и отстранившей президента Горбачева от его должности.

На этом совещании Агеев доложил также вопрос об организации содержания «задержанных». Это было поручено Прилукову Крючковым еще утром 19-го. Тогда Прилуков вместе с Жардецким «согласовал этот вопрос» с Грачевым. Грачев сообщил, что местом содержания «задержанных» определен фильтрационный лагерь в районе Медвежьих озер (расположение воинской части под Москвой). Генерал с готовностью согласился помогать чекистам, услышав фамилию «Уражцев», заметив, что тот «здорово насаждает ВДВ». Задержанным позже почему-то оказался союзный депутат Тельман Гдлян («великий» борец со взяточничеством в Средней Азии, бездоказательно обвинявший в том же самом члена Политбюро Егора Кузьмича и никак не желающий представить эти свои «доказательства». Их, видимо, попросту не было, а еще раз «прославиться» очень хотелось). Тогда же был задержан российский депутат Виталий Уражцев (руководитель организации офицеров «Щит»), но обоих вскоре отпустили.

Однако готовились к предстоящим репрессиям в КГБ основательно. В 4 часа утра 19 августа дежурному по Управлению-3 позвонил заместитель председателя КГБ Лебедев. Он дал команду к 6 утра вызвать на работу начальника управления Виталия Воротникова и его заместителей – Ивана Федосеева и Игоря Перфильева. Остальных приказал вызвать к 7 утра. А накануне была дана команда составить списки оперативной группы, которая будет использована в чрезвычайной ситуации. Ее возглавил Александр Мороз, один из заместителей начальника Управления.

Параллельно с этой группой создавалось аналогичное подразделение и в 3-м Главном управлении (военная контрразведка и «обслуживание» милиции) адмирала Жардецкого. Это практически были группы интернирования.

Эти группы вооружались, всем сотрудникам были выданы командировочные удостоверения без указания места следования. Вечером их погрузили в автобусы и увезли в неизвестном направлении. Часть из них оказалась в Вильнюсе и Риге. Переворот, как выяснилось, планировалось осуществить и в Прибалтике, но введены «в действие» они не были, поскольку в Москве «дело» провалилось: возвращались позже окольными путями через Витебск. Еще одна группа по интернированию под руководством Добровольского опечатывала типографию и радиостанцию. По Москве этой операцией должен был руководить Прилуков.

Лукьянов

18-го утром, в Кремле, в кабинет Янаева вошел Председатель Верховного Совета СССР Анатолий Иванович Лукьянов. Это было, отметим, его первое появление среди заговорщиков. Анатолий Иванович был сдержан, скуп на слова, никак не проявлял желания «что-то делать», возможно, он сомневался в благоприятном исходе всего этого «предприятия», затеянного Крючковым и поддержанного премьером Павловым.

Лукьянов – юрист до мозга костей и, как мне представляется, был одним из лучших специалистов – государствоведов в СССР. Он, безусловно, превосходил интеллектуально всех этих бездарных участников ГКЧП и, кажется, внутренне презирал их. Еще со студенческих времен в МГУ он и Горбачев были друзьями, их дружба не прерывалась – оба занимали видные должности в советско-партийной иерархии в течение десятилетий. Но в отличие от Горбачева Лукьянов работал в высших органах государственной власти – в аппарате Верховного Совета СССР, обеспечивая законодательный процесс, в то время как Горбачев делал партийную карьеру. Когда Горбачев был избран Президентом СССР, он «передал» свою должность Председателя Верховного Совета СССР Лукьянову.