Текст книги "Полураспад СССР. Как развалили сверхдержаву"

Аналогии, воспоминания

Предыдущую попытку военного путча в России совершил генерал Корнилов 74 года назад. Путч был организован с целью свержения правительства Александра Керенского и реставрации монархии. Он был также непопулярен в обществе, как и нынешний августовский путч 1991 г.

Поразительный факт – переворот готовился почти открыто, к его необходимости призывали общественные деятели, разные политологи, обосновывающие идею «твердой руки». Премьер Павлов откровенно саботировал экономическую стабилизацию и вместе с Геращенко (председатель Союзного банка) приводил народ в бешенство финансово-кредитными и ценовыми манипуляциями. Пресса писала о грядущем перевороте ежедневно, все факты были известны, но ни Верховный Совет СССР, ни Президент СССР должным образом не реагировали на эти симптомы контрреволюции. Мои самые суровые оценки деятельности союзного правительства, даже с кремлевской трибуны съездов народных депутатов и Верховного Совета РСФСР, вызывали у Горбачева лишь раздражение. Аппаратный переворот, совершенный в Компартии России уже в момент ее создания, породил в сердцевине президентской партии ударный отряд антигорбачевской реакции, но попытки ответить на это демократическим волеизъявлением членов партии и критикой в прессе не дали никаких результатов.

С декабря 1990 г. навязчиво пропагандировалась, а в январе была испытана в Литве и Латвии схема «чрезвычайщины» с созданием «комитета общественного спасения» – прообраза ГКЧП. Призыв решать все проблемы с помощью чрезвычайного положения с конца 1990 г. все громче звучал на всех пленумах ЦК КПСС и ЦК Компартии России. А к лету были организованы специальные группы для разработки «научной» идеологии «чрезвычайщины» – плоды ее трудов публиковались в «Московской правде», других изданиях, подготавливая умы к ГКЧП.

Размышления старого маршала. Решение

…Ночь на 21 августа. Уже с вечера 20-го Язова охватывала тревога, зарождались сомнения в успехе предпринятых действий, и даже в их правильности. По мере того как поступали сообщения об усиливающихся антиармейских настроениях и действиях больших групп людей, откровенно демонстрирующих свою приверженность российскому руководству и решительно осуждающих ГКЧП и Армию, ставших на позицию его защиты, Язов стал понимать, что его прежние представления были неверны. Ему казалось, что ничто не устоит, если Армия, КГБ и МВД заняли позицию поддержки ГКЧП, – эта уверенность теперь быстро уходила, нарастала тревога, понимание ошибочности своих действий. Стрелять по людям в самом центре Москвы, силой их разгонять – это было невозможно для старого солдата, а демонстрация силы не производила нужного эффекта. ГКЧП же оказался сборищем болтливых, слабых людей, не способных ни к какой серьезной государственной и организационной деятельности, – написали «бумажки», обнародовали их и ждут «результаты». Шенин, Бакланов, Прокофьев, Ивашко и прочие партийные деятели, которые уверяли, что «рабочий класс, коммунисты, как один, выступят за сохранение курса партии, в поддержку ГКЧП» не сумели вывести на митинг в его поддержку даже сотню человек. Ошибка, страшная ошибка…

…В приемную министра обороны поступает сообщение о том, что генерал Лебедь «застрелился!». Лебедь (ранее он был командиром Тульской дивизии ВДВ) – заместитель командующего ВДВ по боевой подготовке. Тут же опровержение – Грачев звонит, докладывает, что ничего не случилось, «Лебедь жив и здоров, ждет приказа о штурме». Министр приказал направить к нему Лебедя. Вскоре прибывший генерал Лебедь доложил министру обстановку внутри и вокруг Парламентского дворца и повторил, что ждет приказа о штурме. Заодно сообщил, что заменил батальон, чей танк Ельцин использовал как трибуну для своего выступления против ГКЧП, а танкисты начали «братание» с защитниками Белого дома. Задав несколько уточняющих вопросов, маршал отпустил молодого генерала со словами: «Жди приказа». Снова сообщение: «18 человек убиты!» И снова уточнение – погибло трое гражданских лиц при «невыясненных обстоятельствах». Это – очень плохо. Настроение у министра обороны – скверное, тяжелые раздумья бороздят лицо старого генерала. Пригласил командующего Военно-воздушными силами маршала авиации Евгения Шапошникова и приказал ему чтобы он усилил личный контроль за тем, чтобы ни один самолет или вертолет не поднялся в воздух без его, Язова, приказа. Шапошников согласился с ним, но заметил, что он лично против «этого ГКЧП». «Теперь говорить об этом поздно», – сказал старый маршал и отпустил командующего ВВС…

Около 3 часов, после доклада Ачалова, они вдвоем окончательно приняли решение не участвовать в штурме Парламентского дворца. Но действий никаких старый маршал все еще не предпринимал. Всю ночь провел в смятении, пытался вздремнуть в кресле, не получалось. Время от времени звонил начальникам воинских подразделений, особенно часто Калинину и Грачеву, интересовался обстановкой. Те докладывали ему о передвижениях войск, их концентрации вокруг соответствующих «объектов» или вблизи их – в основном в центре Москвы. Докладывали о движущихся массах москвичей в центр столицы, их агрессивном неприятии «акции» против Верховного Совета России и российского президента.

Окончательное решение Язов принял около 7 часов утра. Вызвал Ачалова, сообщил ему о своем решении начать вывод войск. Позвонил Калинину и приказал начать соответствующую подготовку к возвращению войск округа, введенных в Москву, к местам их постоянной дислокации.

Язов – Ачалову. Ты, кажется, знаешь Хасбулатова, свяжись с ним. Пусть он передаст московским городским властям (Лужкову) мою просьбу, что мне необходимо переговорить с ними по вопросам расчистки баррикад. Надо вывозить войска из Москвы.

Ачалов. Надо подключить инженерные части, подразделения генерала Кузнецова.

Язов. Да, конечно, вызови его ко мне. Ты поезжай к Крючкову, сообщи ему, что Армия не пойдет на кровопролитие, не будет воевать с депутатами и народом. Мне надо вылететь к Горбачеву.

Ачалов. Вас арестуют, товарищ маршал! Позвольте мне это сделать, я попытаюсь объяснить ситуацию.

Язов. Какая разница, где арестуют – там, здесь. Я не буду искать причины для своего оправдания. Я хочу спасти генералов – возьму всю вину на себя. Я заварил кашу – мне и отвечать. Езжай к Крючкову, приструни его. А то этот болтун еще чего-нибудь выкинет.

Язов дал указание созвать коллегию Минобороны.

Почти сразу же к нему зашли почти все члены ГКЧП (Янаев им сообщил): Крючков, Бакланов, Шенин, Тизяков, а также другие руководители, рангом пониже. Все стали дружно уговаривать Язова не выводить войска из города.

Крючков. Не все потеряно, надо вести «вязкую борьбу» (и прочая чепуха).

Началась перебранка.

Язов. Напрасно я слушал вас, вы, оказывается, ничего не понимаете и ни на что не способны. Все! Надо ехать к Горбачеву и исправлять ошибки – если он нам это позволит. Если вы не хотите – это ваше дело. Я еду. Коллегия начнет работу через полчаса – я уже дал распоряжение о подготовке войск к выводу из Москвы и возвращении на места постоянной дислокации. Это – мое решение!

…Ачалов ушел. Маршал позвонил Калинину, сообщил о коллегии, информировал о своем решении отказаться от замысла далее поддерживать ГКЧП и приказал ему начать подготовку к выводу войск округа из Москвы. Попросил Калинина также связаться с Председателем Верховного Совета России Хасбулатовым с тем, чтобы тот дал указание Попову и Лужков войти в контакт с ним, Язовым, и Калининым. Надо было растащить множество баррикад, причем ряд из них был довольно мощным – москвичи тащили туда все, что можно было: бетонные плиты и блоки, трактора, трамвайные вагоны, металлические конструкции и пр. и пр.

Начинался рабочий день, десятки тысяч людей хлынут на улицы, естественно, все это затруднит и усложнит вывод крупных воинских подразделений – полков и батальонов механизированных подразделений. Необходимо было задействовать военно-инженерные и строительные войска Армии.

Язов приказал заняться всем этим главному военному инженеру генерал-полковнику Кузнецову Военно-инженерные войска имели пять сверхмощных машин, которые могли растаскивать любые тяжелые блоки, разблокировать самые сложные баррикадные сооружения. Язов приказал ему немедленно войти в контакт с Председателем Верховного Совета Хасбулатовым – тот выделит ему людей, с которыми необходимо контактировать при разборе баррикад вокруг Белого дома, а также с московскими городскими властями. Лужков об этом уже предупрежден Хасбулатовым, и он ждет твоего телефонного звонка. «Начинай работу немедленно, не ожидая коллегии…» – сказал Язов. Кузнецов ушел.

8.00 21 августа. Собралась коллегия. Все хмурые, не смотрят друг на друга. Тяжелый, грузный Язов сдержан. Предложил генералам высказаться. Генералы молчат, все растеряны. Разумеется, никто не горел желанием штурмовать парламентское здание, они просто шокированы очевидным провалом операции, потеряли ориентацию. Они все уже знают о принятом Язовым решении отказаться от «сотрудничества с ГКЧП», начать вывод войск из Москвы. Выступил генерал Ачалов, сказал, что считает правильным решение министра, поскольку «топтание» в центре Москвы огромной массы войск с тяжелой военной техникой неизбежно может привести к возможности хаотического столкновения или иным трагедиям неумышленного характера. А в связи с решением министра отказаться от применения Армии в решении конфликта наличие армейских подразделений в Москве становится бессмысленным.

Все дружно поддерживают решение Язова. Министр дал указание всем военачальникам приступить к организованному выводу армейских частей с тем, чтобы отвести их в места постоянной дислокации. Сообщает, что принял решение немедленно вылететь в Крым, к Горбачеву, для «ответа за свои действия». Сказал, что он несет личную ответственность за происшедшее и никого из своих подчиненных не считает в чем-либо виновным. Эту позицию он постарается довести до президента Горбачева.

Язов пригласил начальника Генерального штаба Моисеева (он был в отпуске), передал ему все дела. Уже в своем самолете Язов узнал, что параллельным курсом к Горбачеву летят, по поручению Верховного Совета России, Силаев и Руцкой.

Крючков: «Хасбулатов не позволил Ельцину сбежать в американское посольство!» Провал операции «Гром»

…По возвращении на Лубянку (01.50) Агеев пригласил к себе Карпухина, Бескова, Расщепова, Жардецкого и Прилукова и предложил им доложить обстановку. Генералы КГБ сообщили, что баррикады вокруг Парламентского дворца России представляют из себя достаточно крупные, хаотические сооружения, они усилены бетонными кольцами, плитами и танки их не преодолеют. У здания собрались большие толпы людей по всему периметру, 40–50 тысяч, много женщин, подростков, множество из них под воздействием алкоголя. При штурме неизбежны крупные людские жертвы, поэтому операцию в той форме, как она была запланирована, нецелесообразно проводить. Обсудив положение, Агеев приказал всем руководителям подразделений КГБ быть готовыми к проведению операции по плану (3 часа ночи), а он доложит их точку зрения Крючкову.

Крючкова на месте не было. Агеев позвонил Громову, а затем Ачалову, попросил их пока войска не выдвигать на позиции перед штурмом. Ачалов сразу согласился, а Громов сказал, что задержка с выдвижением войск приведет к тому, что позже на это уже не хватит времени и операция может сорваться. Но тоже согласился с доводами Агеева. Ачалов сообщил, что сам лично выедет на рекогносцировку, а затем доложит обо всем маршалу Язову.

После этого Агеев снова позвонил Крючкову и, узнав, что он месте, зашел к нему. В кабинете Крючкова находились руководители ГКЧП Бакланов и Шенин, а также Грушко, Агеев, Лебедев, Прилуков и целая группа высших офицеров КГБ, руководителей разных подразделений этого ведомства. Все тихо переговаривались между собой. Крючков постоянно звонил, или ему звонили, он не реагировал на реплики и разговоры собравшихся. Вошедшему Агееву Крючков предложил перейти в другой кабинет, рядом, и выслушал его доклад о необходимости отмены операции «Гром». Ничего не сказал – оба вернулись к ожидавшим их заговорщикам. И снова – непонятное «совещание», беспредметные разговоры – переговоры обо всем и ни о чем конкретно. Примерно в 2.20 ночи Крючкову позвонил Варенников, сообщает, что у Белого дома крайне напряженная обстановка и, по всей видимости, проводить войсковую операцию по захвату Парламентского дворца нецелесообразно. Крючков вызвал всех заместителей, а также Громова и Варенникова. В это время в кабинет зашел Ачалов и, едва войдя, решительно заявил, что штурм – невозможен, он выезжал на место, детально знакомился с обстановкой и убедился, что задача, поставленная в рамках операции «Гром», невыполнима без крупного кровопролития – а этого Армия не может позволить себе; министр обороны – такого же мнения. Надо искать другие средства решения кризиса.

Это произвело очень тяжелое впечатление на присутствующих. Стало ясно, что Армия отказывается от применения силы в развязанном ГКЧП конфликте. После обсуждения ситуации было принято окончательное решение – штурм здания Верховного Совета России отменить – операция «Гром» провалилась.

Все были подавлены. Крючков почему-то не отпускал собравшихся, просил подождать, все время находился у телефонов – он явно ждал какого-то важного сообщения. Зазвонил телефон, Крючков его хватает, слушает. Потом громко сообщает: «Ельцин сбежал в американское посольство!» Все шокированы, не знают, как реагировать, Крючков как-то неестественно смеется… Проходит несколько минут. Другой телефонный звонок. Крючков хватает трубку, слушает, переспрашивает: «Не сбежал? Хасбулатов все испортил? Отказывался?!» – опускается в свое кресло, обессиленный, обмякший. Говорит: «Кажется, мы – проиграли». Военные уходят, не прощаясь… Операция «Гром» провалилась.

«Скорее в Форос – на поклон к Горбачеву!»

Как было показано выше, рано утром 21 августа Язов приказал своим военачальникам и командирам отдельных воинских подразделений вывести из Москвы все части в места постоянной их дислокации, снять блокаду с Белого дома. В это же время в Кремле (9 часов утра) у Янаева было созвано совещание ГКЧП. Настроение у всех было крайне подавленное. Янаев был мрачен, растерян. Павлов отсутствовал. Шенин, вопреки своей склонности к разговорам, молчал. Молчал и Крючков, главный заговорщик. Инициативу взял Бакланов – он просто сказал, что операция провалилась и он предлагает всем вылететь к Горбачеву и попытаться объясниться с ним. Других предложений не было – согласились. Решили, что к Горбачеву следует направить Лукьянова, Язова, Ивашко и Крючкова. Они вылетели около 12 часов дня 21 августа.

Тем временем вывод воинских частей из Москвы продолжался полным ходом. А в 10.00 в Парламентском дворце начала свою работу Чрезвычайная сессия Верховного Совета по вопросу «О политической и социально-экономической обстановке, сложившейся в стране в результате переворота, осуществленного ГКЧП». Главным докладчиком был Хасбулатов (на этом настоял Ельцин). Но сперва обсудили ситуацию, сложившуюся к утру 21-го. Я сообщил о своем разговоре с Ачаловым и Язовым о решении министра обороны вывести войска из Москвы – обсудили вопрос о том, кого направить к Горбачеву, чтобы обеспечить его безопасность и вывезти в Москву; решили отправить Силаева и Руцкого. Они тут же отбыли…

Связь у Горбачева была восстановлена примерно к 11 часам 21 августа. Поэтому он уже отдавал распоряжения. В частности, временно на должность Председателя КГБ СССР он назначил начальника 1-го Управления (политическая разведка) Леонида Шабаршина, потребовал от него, чтобы все заместители председателя и начальники управлений КГБ предоставили письменные объяснительные записки о своей деятельности в связи с ГКЧП и какие распоряжения Крючкова они выполняли, сменил коменданта Кремля и т. д.

Группа ГКЧП, то есть Язов и Крючков, а также Лукьянов с Ивашко, сидели долго в одной из комнат комплекса «Заря», дожидаясь, когда их вызовут к президенту. Терпение иссякло. Лукьянов написал записку Горбачеву: «Я и Ивашко просим принять». Но Горбачев не принимал – ему сообщили, что Верховный Совет России на своем утреннем заседании специально рассматривал вопрос о том, кого направить в Форос к Горбачеву, поручил эту миссию Силаеву и Руцкому, поэтому он ждал их появления, а самолет запаздывал. И, только встретившись с этими двумя деятелями из высшего российского руководства и получив более или менее полную информацию о московских событиях 19–20 августа, Горбачев размышлял: принять или не принять? Вначале решил, что не стоит принимать, – о чем с ними говорить? Потом передумал и решил все-таки встретиться с Лукьяновым.

Охранник (Язову). Вы полетите в Москву на том же самолете, на котором прибыли сюда. (Обращаясь к Крючкову.) Вы поедете в кортеже с Михаилом Сергеевичем! (Обращаясь к Лукьянову и Ивашко.) Вы – тоже едете в кортеже…

Вылета самолета в Москву ждали долго, почти до 12 часов ночи.

Арест Крючкова, Язова и Лукьянова

Самолеты прибыли из Сочи во Внуково в 2.30 ночи, в них, среди прочих, находились Лукьянов, Крючков, Язов. Их ожидал Генеральный прокурор России Валентин Степанков с бригадой следователей (и спецмашинами). Сразу же отвезли в «Матросскую тишину».

Я тогда никак не мог понять, зачем Горбачеву понадобился арест Лукьянова? Ясно, что в отношении Горбачева Лукьянов не был честен, допустил не только служебный проступок, но и этический – ему надо было жестко осудить ГКЧП, а не лавировать. Они с Горбачевым ведь были дружны со студенческих времен. Но дело в том, что ни прямого, ни даже косвенного участия Лукьянова в ГКЧП не проглядывалось. Я же всегда был склонен считать, что, когда судьба российской демократии в ночь на 21-е буквально «висела на волоске», Лукьянов сыграл позитивную роль, не дав Крючкову и некоторым ретивым генералам (Грачеву, Лебедю, Карпухину) вместе с другими войсками КГБ и МВД штурмовать Парламентский дворец России.

Отсутствие трезвого политического расчета, неумение предугадывать дальнейшие «ходы» противника, возможное развертывание политического процесса – все это было свойственно горбачевскому типу мышления, взращенного советско-партийной бюрократической системой. А глубокое личное потрясение, связанное с его коварным отстранением от власти, унижением, которому он подвергся, причем со стороны людей, которых он сам и выдвигал – при молчаливой поддержке или с позиции наблюдателя со стороны Лукьянова, – привело Горбачева в ярость, сделало его непримиримым врагом его. Он уже не думал и, видимо, не мог думать о последствиях ареста председателя Союзного парламента. Он отдал Лукьянова на заклание врагам из свиты Ельцина. Тогда всего этого не понимал Горбачев (хотя должен был понимать), мстительно давая согласие на арест Лукьянова. А ведь можно было отстранить его от высокой должности, не разрушая Союзную законодательную власть. Для этого надо было всего лишь провести сессию Верховного Совета, заслушать председателя, скорее всего – переизбрать его, заменив авторитетным политическим деятелем. Таковых в Союзном парламенте было достаточно – академики Федоров (знаменитый офтальмолог), Примаков, Рыжов и многие другие. Допустив арест Лукьянова, Горбачев способствовал нанесению по «корпусу» СССР второго смертельного удара (первый – сама попытка переворота ГКЧП).

Разложение Империи

В эти августовские дни была издана моя книга «Бюрократическое государство»; собственно, это было второе, несколько «облегченное» издание фундаментальной монографии «Социализм и бюрократия», которая вышла в свет в издательстве «Политиздат» в 1989 г. (сдал я ее в редакцию в 1986 г.), после сокращений, «редактирования», многочисленных рецензий и пр. В ней было много и теории бюрократии, и критики врожденных в социализм бюрократических начал в государственном управлении, многие из которых, как мне представлялось, покоились на существовании уникальных «двух параллельных систем власти и управления – государства и официальной (по сути, государственной) партии. Работая над вторым изданием этой книги в совершенно новых для себя условиях (на одной из высших государственных должностей в России), будучи абсолютно свободен от какой-либо цензуры, к тому же обладая обширной информацией, – тем не менее я не предполагал ту степень внутреннего разложения системы, которая обнаружилась в короткие августовские дни. Но именно в эти дни я стал понимать, насколько было слабым строение этого, казалось, всесильного государства. Сама возможность эффективной деятельности огромной Империи реализовалась действием многочисленных, взаимно «нейтрализующих» подсистем государственно-партийного управления, обладающих «автономными» интересами (хотя движители подсистем непрерывно утверждали «о единстве целей» всех и каждого). Горбачев, ставший па путь достаточно серьезного ограничения власти партийной бюрократии в направлении создания серьезной системы представительной власти, встретит мощное, хотя и глухое сопротивление реакционных сил. Об этом шла речь в моей книге.

Она сразу же, где-то часов с 12 дня, появилась среди москвичей, непрерывно стекающихся к стенам Белого дома, на многих торговых лотках, быстро организованных предприимчивыми торговцами-кооператорами. Спрос был огромный, и 50 тысяч проданы за эти два дня. Один торговец попытался сделать рекламу, установив плакат: «Здесь продается Хасбулатов». Получил «подзатыльник», плакат разорвали в клочья и тут же подняли другой: «Хасбулатов – не продается!»… Разложение любой системы (учреждения, институтов) всегда начинается с кадров управления, непрофессиональных, неподготовленных либо действующих с позиций (и условий) прошедших времен, соответственно, не способных понимать времена нынешние. Это – помимо известной косности и догматизма самой системы подготовки кадров управления в СССР во всех звеньях – партийном, хозяйственном, политическом. Мы, многие московские профессора, зная друг друга в течение десятилетий, при наших встречах (защита диссертаций, конференции, иногда чаще встречались на зарубежных экономических конференциях, чем в Москве) с недоумением делились своими впечатлениями об отечественной системе подготовки и переподготовки руководящих кадров. Она была глубоко архаичной, не соответствовала эпохе глобализации. Руководящие кадры воспитывались в классическом духе консерватизма отсталых общественно-экономических процессов, в отрыве от современных тенденций мирового развития, пренебрежении к знаниям и опыту, диктуемым бурным развитием информационных технологий с позиций абсолютизации «бессмертных мыслей Маркса – Ленина», пригодных на все времена и эпохи. Они не видели даже самого простого явления – втягивания Советского Союза в орбиту глобализационных процессов, помимо их воли и желания, не понимали того, что остатки «железного занавеса» быстро исчезают независимо от того, какую политику они проводят сегодня или будут проводить завтра.

Горбачев (скорее интуитивно) понимал этот объективный вектор всемирного развития и хотел приспособить систему к такому вызову времени. Но рядом не было людей, верных соратников, понимающих эти процессы, которые развивали бы его идеи, шлифовали бы в практической плоскости. Даже самые «прогрессивные» из них часто ориентировали его на неверные решения – наиболее яркий пример этого – «новый Союзный договор». И самое главное, стоящее в практической плоскости, – эти люди из «верхов», находившиеся рядом с Горбачевым, не понимали, что для достижения успеха в начатых им грандиозных преобразованиях нужен прежде всего экономический успех. И конкретно – надо дать людям возможность свободно (без очередей) приобретать нужные для них товары – продукты питания, одежду, бытовые товары, хотя бы на их скудную заработную плату.

Дефицит, который стал обостряться в стране вскоре после прихода в качестве главы союзного правительства Валентина Павлова, превратился в колоссальный фактор политики. И он был результатом, на мой взгляд, крайне неумелой, непрофессиональной деятельности всей огромной управленческой машины СССР (на всех уровнях – по вертикали и горизонтали), следствием его реакционно-догматического мышления. Помнится, как яростно бился сам Горбачев на съезде народных депутатов СССР, сопротивляясь устранению из Конституции СССР 5-й статьи относительно «руководящей и направляющей роли КПСС». И мало кто вспоминал, что этой статьи не было в сталинской Конституции 1936 г., что не мешало быть партии реально этой самой «руководящей и направляющей». Она была введена в «брежневскую» Конституцию 1977 г. – и вряд ли по инициативе самого Брежнева. Об этом постарались представители партийной олигархии (типа главного идеолога той эпохи бездарного догматика Суслова).

Спрашивается, какой был смысл Горбачеву и Лукьянову так отчаянно драться в ходе заседания съезда народных депутатов за сохранение этой архаичной (и совершенно избыточной) статьи Конституции, вызывающей к тому же недоуменные вопросы на Западе, со сближением с которым Горбачев во многом связывал свои надежды на возрождение СССР? Причем в ходе горячих дискуссий парламентариев Горбачев, выходя из себя, унизительно обрывал академика Сахарова, лишая его слова, что наблюдал весь мир на телеэкранах, когда он, согбенный, растерянный, в отчаянии проходил по коридору мимо депутатов, стыдливо опускающих головы. Зачем все это надо было этим двум, далеко не глупым лидерам СССР?

Я нахожу единственный мотив их поведения – это страх перед высшей партийно-государственной бюрократией. Последняя же, представляя собой огромную армию правящего чиновничества, привыкшего к обладанию монопольной властью и безраздельному своему доминированию, желала только таких «изменений», которые не расшатывали бы ее устоявшийся со сталинских времен реальный статус. Хрущевские реформы и последующая либеральная эволюция привели лишь к одному результату – устранение репрессивного элемента из системы и государства несколько пошатнуло позиции этой бюрократической страты, – но в полном объеме сохранило ее реальное доминирование в государстве СССР. И вот на этот ее статус посягнул Горбачев, внеся существенные перемены, а затем – началось автономное движение общества. И вот, вопреки воле самого главного реформатора, народные депутаты СССР начинают демонтаж Системы – устраняют 5-ю статью Конституции, – что «они» предпримут завтра? – Вот что тревожило эти могущественные круги, а не считаться с ними Горбачев никак не мог. При этом «круги», привыкшие к абсолютному доминированию, не видели грозной опасности, которая надвигалась прежде всего в формах недовольства народа своим ухудшающимся материальным положением, нарастанием озлобленности населения бессмысленными очередями за мясом, колбасой, курицей, хлебом, пивом и даже сигаретами и спичками в отдельные периоды.

Огромная мировая Империя, имеющая мощные экономические, политические, военно-стратегические позиции, все еще достаточно прочную внутреннюю стабильность, обладающая передовыми позициями в целых направлениях научно-технического развития – и быстро скатывающаяся к позициям чуть ли не голодающего населения, – что может быть более парадоксальным явлением, своего рода мировым феноменом? Конечно же, размышлял я, речь никак не об органическом кризисе социализма или его нежизненности; нет, этот кризис Системы власти и управления во многом являлся результатом организации этой системы, ее управляющих подсистем, и прежде всего людьми, наделенными властью, их неадекватностью.

Решение продовольственного кризиса, по сути, обрушившего режим Горбачева, было не таким уж и сложным делом. И многие видные ученые предлагали конкретные пути решения – надо было перейти через границу традиционно понимаемых со сталинских времен «принципов социализма» – дать возможность отечественным и иностранным производителям и торговцам обеспечить потребности людей в продуктах питания, не ограничивая их деятельность в этой сфере. (См.: Шмелев Н.П. Авансы и долги.) Вот и все, люди мгновенно успокоились бы, а у Горбачева появился бы длительный временной лаг для спокойного, более вдумчивого продолжения его политических реформ.

Догматики во власти отвергали саму возможность либерализации розничной торговли, доступа в нее частного элемента, крупных поставок продовольствия с мирового рынка через действие частной торговой сети. И даже намеки на признание самого принципа частной собственности вызвали озлобление во всех эшелонах власти. И вплоть до августа 1991 г. Горбачев (и даже Ельцин) не осмеливался признать этот принцип. Горбачев вынужден был произносить многочасовые монологи о своей приверженности «социалистическим принципам» в их догматическом толковании. Помнится, когда в одной из тогдашних моих статей я написал, что в недалеком будущем нам необходимо выстроиться в систему отношений, которые исходят из признания частной собственности как «священной и неприкосновенной», – это вызвало и критику, и негодование, и иронию со стороны «руководящих кадров». Горбачев на каком-то совещании, правда, беззлобно, с легкой иронией, критиковал этот мой тезис, сказав, что «это – не наш путь». Вот так догматические споры относительно того «наш путь – не наш путь» отодвигали в сторону вопросы конкретного обеспечения народа страны тем, чем жив человек, о чем он думает, а это прежде всего – хлеб насущный. И никакие демократические и прочие посулы не могут заменить человеку, его семье конкретные жизненные потребности. Об этом не думали соратники Горбачева. Особенно быстро стало ухудшаться положение людей после прихода к власти правительства Валентина Павлова, человека, всего сшитого из коммунистических догматов и полагающегося исключительно на административные рычаги.

Вскоре после того как все члены ГКЧП были арестованы и начали давать признательные показания, я попросил Генпрокурора представить мне материалы – мне было очень важно знать, как они ведут себя, объясняя мотивы своего предательства. Читал внимательно, одолевала смертная тоска от картины, увиденной мной за их беспомощными объяснениями. Эти были слабые люди, совершенно непригодные для тех колоссальных должностей, которые они занимали. Примитивные доводы как попытка оправданий, бедный язык, полное отсутствие видения общей картины, способов решения главных проблем, которые тревожили общество. Порочна я кадровая политика, утвердившаяся в государстве, шаг за шагом возносила их по служебной лестнице, в отрыве от их реальных способностей и реального вклада в организацию дела, за которое они формально были ответственны. Неудачи, провалы – ничто не мешало их карьере. Так созревал тугой узел проблем, в центре которых находилась именно эта проблема – кризис управленческой системы, кадровый кризис.