Текст книги "Пленник реторты"

Глава 25

Улицы опустели. Зато на стенах народу собралось великое множество. Удивительно все же, сколько людей осталось в городе, – поражался Дипольд. Не смогли уехать? Не успели? Не пожелали? Не успели, скорее…

Слишком поздно пришла черная весть, слишком стремительно продвигались передовые отряды Чернокнижника, слишком быстро легкая конница оберландцев перекрыла пути к отступлению и повернула обратно беженские обозы.

И вот теперь…

Теперь на стенах – давка и столпотворение. И зарождающаяся паника. Пока еще тихая, подспудная, почти незаметная. Кое-где, вон, даже курятся дымки под котлами с варом, но едва ли это знак готовности к бою. Костры, видимо, жгли просто для порядка, а еще вернее – чтоб издали было видно: город в беде, город нуждается в помощи. Хотя кто нынче придет на помощь Нидербургу?

Некому…

Дипольд стоял неподалеку от главных городских ворот – возле левой надвратной башни. На всякий случай пфальцграф придерживал застегнутый капюшон рукой: на стене сильно поддувало, и ветер мог сыграть с фальшивым инквизитором дурную шутку. А впрочем… открой сейчас Дипольд свое лицо, на него, наверное, никто бы и не взглянул даже. Все взгляды нидербуржцев были обращены к дальним предместьям – туда, где выстраивалось небольшое, но грозное оберландское воинство.

Оберландцы не ставили лагерь и не вели подготовительных осадных работ. Судя по всему, Альфред Чернокнижник готовился к штурму…

Часть вражеских сил – небольшие группки легкой конницы, отделившись от основной массы, по кривой дуге объезжали предместья. То исчезали, то появлялись. То тут, то там…

До сих пор такие же вот немногочисленные стремительные отряды змеиного графа обходили Нидербург стороной и продвигались дальше – на запад. Так продолжалось не один день и не два. Все это время тревога сменялась надеждой, а надежда – тревогой. Сегодня же пришло время тревожиться по-настоящему. Сегодня в воздухе отчетливо веяло кровью. Практически беззащитному городу предстояло держать ответ за помощь, которую он, хоть и невольно, но все же оказал армии, вторгшейся в Оберландмарку. А выбор, как всегда в подобных случаях, – невелик: либо оборонять стены имеющимися силами, либо сразу открыть ворота и уповать на милость победителя.

Горожане, по крайней мере, большая их часть, уже готовы были молить о пощаде и сдаваться на любых условиях. Однако Альфред послов-переговорщиков к крепостным стенам отчего-то не слал. И пошлет ли вообще – неизвестно. А выходить за ворота самим…

Выходить не желал никто. Боязно было выходить. Но принимать бой нидербуржцы хотели еще меньше. Нужно обладать немалой отвагой, чтобы драться сейчас – без пушек, без обученного воинского гарнизона и без наемников-ландскнехтов. Жители Нидербурга не были настолько храбры.

Дипольд мысленно поносил последними словами этих разжиревших трусливых бюргеров, но изменить, конечно же, ничего не мог. Белые флаги покорности уже реяли над башнями, а из пустующего бургграфского замка уже несли золоченые ключи от всех четырех городских ворот.

Ага, открылись главные ворота. Тяжелые обитые медью дубовые створки распахнуты, решетки подняты, подъемный мост опущен. Испуганная толпа выпихивает за крепостной ров десяток человек в дорогих одеждах. Члены городского совета, не успевшие сбежать. Теперь им предстоит идти на поклон к змеиному графу, вести переговоры и спасать… Себя. Свое богатство. Свой город.

Некоторое время делегация Нидербурга в нерешительности топталась под стенами. Затем отцы города, прикрываясь, будто щитом белым полотнищем, все же направились к развевающемуся вдали оберландскому знамени. Шли безоружные, пешие, униженные, с опущенными и непокрытыми головами.

С символическими ключами от города на алых бархатных подушках.

От маркграфского войска тоже отделилась группа… Парламентеров? Нет! Навстречу нидербуржцам двигался отряд из десяти големов, вооруженных мечами, секирами и булавами.

Бюргеры под белым флагом замедлили шаг. Остановились. Заволновались. Встревоженно переглянулись. Подались, было, назад. Но – поздно. Городские ворота закрылись.

Лег в пазы прочный засов. Опустились внутренние решетки. Заскрежетал ворот, звякнули цепи. Надо рвом, наполненным водой и утыканном заостренными кольями приподнялся тяжелый подъемный мост. Мост замер в висячем положении – так, чтобы удобно было и опустить его при необходимости и быстро подтянуть вплотную к стене.

Членам городского совета давали понять: назад пути нет. Только вперед – к стальным монстрам. Договариваться… Если с этими порождениями темного магиерского искусства вообще можно договориться. Если можно остановить их словами.

Можно?

Нельзя?

С видом понурым, покорным и обреченным послы вновь поплелись навстречу судьбе. Длинные, расшитые жемчугами, каменьями и золотыми нитями, одежды путались в ногах и мешали идти. Бархатные подушечки с позолочеными ключами подрагивали в руках. Расстояние между оберландскими големами и нидербургскими посланниками сокращалось.

Встреча произошла на том самом месте, где располагалось ристалище. Там еще виднелась насыпь, на которой когда-то высились трибуны городской знати, и угадывалсь очертания турнирного поля, обильно политого благородной остландской кровью.

Нидербургская делегация остановилась на краю ристалища. В то время как с другого края приближались, громыхая металлом, механические великаны.

Големы двигались быстро и уверенно. Сбившиеся в кучку люди стояли и ждали… Десять бронированных монстров. И десять человек. Это тоже было как турнир. Но только – «как». С истинным турниром, где равный бьется с равным, это не имело ничего общего.

Боум-ш-джз-з-зь! Боум-ш-джз-з-зь! – вновь тяжело ступали по старому ристалищному полю железные ноги. Как в тот проклятый день, ставший для Дипольда Славного первым днем бесславного плена. Только теперь ног этих было не две – двадцать.

Еще издали, когда до оберландских монстров оставалось около сотни шагов, нидербуржцы попытались начать переговоры.

Четверо посланцев – стоявших впереди с бархатными подушечками в руках – низко склонились и протягивают ключи приближающимся големам. Прячут головы, лица, взгляды. Еще один – самый голосистый – кричит громким, но дрожащим и срывающимся голосом.

Речь, судя по всему, была долгой и витиеватой, но ветер доносил до крепостных стен лишь отдельные слова и фразы. На стенах стояла мертвая тишин, и если напрячь слух, можно разобрать:

– …жители Нидербурга и предместий… нижайше и смиренно… его светлости… благороднейшему, доблестнейшему… мудрейшему, отважнейшему… непобедимому и благонравному… господину маркграфу… достойному властителю Оберландмарки… ключи от города…

Боум-ш-джз-з-зь! Боум-ш-джз-з-зь!

Големы наступали, не отвечая. Они были созданы не для разговоров – для другого. Сотня шагов, разделявшая механических рыцарей и послов Нидербурга, уменьшилась вдвое.

Выкрики голосистого переговорщика становились громче, истеричнее, бессвязнее, слова – уничижительнее:

– …взываем к милости… молим о великодушии… покорнейше просим… снизойти… не учинять… коленопреклоненный град… заранее согласны… любые условия сдачи…

Полусотня человеческих шагов для великана-голема – и того меньше. Десятка три, быть может. В лучшем случае.

И – боум-ш-джз-з-зь! Боум-ш-джз-з-зь!

Расстояние сокращалось.

Быстро.

Нидербуржские послы кричали.

Громко.

Однако с места парламентеры пока не двигались. Не бежали, не спасались. Все десять будто оцепенели и вросли в землю. Будто напрочь утратили способность соображать. Будто верили еще в спасительную силу увещеваний и посулов.

Или просто знали, что бежать более некуда.

– …готовы заплатить… любой выкуп… с радостью подпишем… любой договор… выполним… любую волю…

Переговорщик торопился. Захлебывался. Словно хотел успеть выкрикнуть до рокового момента встречи все, что был в состоянии придумать.

Словно это могло помочь.

Только зря он кричит, зря рвет глотку. Дипольд неодобрительно покачал головой. Напрасно толстобрюхие бюргеры, сгрудившиеся под позорным белым флагом, надеются на ответ. Неужели не понимают, трусливые тупицы, неужели не видят еще: оберландские стальные махины попросту не способны разговаривать с теми, кого им приказано стереть в порошок?

А между людьми и големами – уже не больше десятка шагов.

Шажков. Человеческих.

Около полудюжины широких размашистых шажищ механических великанов.

Ага, дошло, наконец! Нидербургские посланцы осознали, что это сама смертушка – неумолимая и глухая к их смешным мольбам – приближается тяжелой железной поступью. Послы вышли из оцепенения, начали пятиться. Орут. Вопят. Теперь уже все вместе, вразнобой. Не пытаясь договориться. Просто – от ужаса и отчаяния.

Падает парламентерский флаг. Пухлые алые подушечки с ключами от городских ворот тоже летят на землю. Что ж, флаг – это всего лишь условность. Ключи – всего лишь символ.

И стальные ноги топчут… Сначала – белое полотнище и золоченые ключи.

Потом…

Короткие взмахи длинных мечей, тяжелых секир и булав.

А в длиннополых парадных одеяниях так неудобно бежать! И так мешает толстое брюхо. Жирок, наеденный в мирной тиши и спокойствии, сейчас не дает пуститься наутек во всю прыть.

И одышка. И страх. Отупляющий, сковывающий непослушные члены.

Големы же не знают ни одышки, ни усталости, ни страха. И под темно-синей броней нет ни капли лишнего жира. Только четко работающая механика. Только магия, приводящая боевую машину в движение. И самая малость человеческой плоти. Необходимая малость, без которой не обойтись, но которая не делает машину человеком.

Големы легко настигают нидербургских послов. Рубят, валят, топчут. Вновь на старое ристалище льется кровь. Половина переговорщиков сметена сразу. Остальные бегут к стенам, мечутся перед крепостным рвом. Кричат, умоляют опустить мост и открыть ворота. Но ворота закрыты, а подъемный мост слишком высоко нависает над стоялой затхлой водой и разбухшими, потемневшими от влаги кольями.

А с городских стен уже спускаются люди. У каменных лестниц возникает давка. Нидербуржцы отталкивают и сбрасывают друг друга низ. Разбегаются, растекаются по тесным улочкам. Как будто там безопаснее.

Оберландское войско приходит в движение. Приближается к городу вслед за десятком механических рыцарей. Впереди – кавалерия и другие големы. Позади следует пехота и стрелки. За ними пылит артиллерийский обоз с длинноствольными бомбардами на диковинных колесных лафетах-повозках. Лошадей оберландцы не распрягают, орудия не разворачивают. Видимо, Чернокнижник не видит в этом нужды. Хочет взять город без обстрела? Хочет сохранить для себя?

И ведь получится! Дипольд, наблюдавший за приближением врага, процедил сквозь зубы витиеватое ругательство. Ведь выйдет именно так, как хочет змеиный граф!

На боевых площадках надвратных башен, правда, еще были люди. На городских стенах тоже оставалось немного защитников. Совсем немного, но зато эти немногие, похоже, больше не надеются на милость маркграфа и готовы оборонять крепость до конца. «Видимо, в Нидербурге живут не только трусы», – вынужден был признать Дипольд.

Глава 26

Четыре уцелевших парламентера – обезумевшие и охрипшие от бесполезных криков – в отчаянии прыгнули в ров. Трое сразу напоролись на колья, торчавшие из стоячей воды, захрипели, забулькали, пуская пузыри, взбаламучивая и окрашивая красным зеленоватую жижу. Один – в изодранных одеждах, исцарапанный и перепачканный, утративший не только былую величавость, но и человеческий облик, больше похожий на свинью из помойной канавы – кое-как выбрался из рва. На четвереньках, отплевываясь и всхлипывая, подполз к краю арки. Сунулся было за приподнятый мост, намереваясь укрыться в узком пространстве между запертыми воротными створками и дощатым настилом.

Сунулся. Но…

Застрял.

Разжиревший бюргер не смог протиснуть собственный живот в тесную щель. Щель оказалась слишком мала. Живот – слишком велик.

А в крепости уже скрипел ворот и прочные цепи подтягивали мост к стене.

Пронзительный вопль раздавливаемого заживо человека не остановил стражников, поднимавших мост.

Массивный мост навалился на несчастного нидербуржца.

Задергались оставшиеся снаружи короткие толстые ножки. Потом вопль оборвался. Ноги обвисли.

Член городского совета умер страшной смертью. Однако привалить подъемный мост вплотную к стене нидербуржцам не удалось: попавшее между краем каменной кладки и дощатым помостом человеческое тело не позволило этого сделать.

Ко рву подступили големы. Их намерения были яснее ясного. Взломать ворота. Впустить в город оберландскую армию без всяких переговоров и предварительных условий. Взять все и сразу, а не довольствоваться откупом перепуганных нидербуржцев.

Из крепостных бойниц по оберландским великанам вразнобой ударили с полдесятка хандканнонов. В надвратной башне грохнула легкая бомбардела. «Ага все-таки припрятали кое-что бюргеры в своих арсеналах!» – промелькнуло в голове Дипольда.

Или это уже после ухода остландского войска горожане успели обзавестись малой пушчонкой и несколькими ручницами? Впрочем, это им не помогло!

Пули-кругляши, выплюнутые ручными бомбардами, не причинили вреда противнику. Свинец гулко и смачно ударил о сталь и сплющенные орешки-бондоки отрикошетили от лат. Механические рыцари никак не отреагировали на залп. Еще бы! Палить по таким мишеням – все равно, что обстреливать несокрушимую скалу – это Дипольд уже знал. Только один голем, в грудь которого угодило каменное ядро бомбарделлы, покачнулся и чуть отступил назад. Ядро рассыпалось в мелкую щебенку, оставив на толстой кирасе небольшую вмятину.

Ветер рассеял хиленькие пороховые дымки, поднявшиеся над крепостными зубцами. А в воздухе уже свистели арбалетные болты. Один, второй, третий… Всего щелкнуло с дюжину мощных армбрустов. Стрелы с жалобным звяканьем отскочили от темно-синей брони.

Кто-то из големов, размахнувшись, швырнул булаву. Через ров – в стену.

Тяжелый набалдашник, будто катапультный снаряд, грохнул о зубчатое заборало. Камень брызнул осколками, треснул, посыпался. Кто-то закричал от боли. Еще одна булава, вертясь, влетела на боевую площадку надвратной башни. Кажется, кого-то сбила.

Крики стали громче. Обстрел прекратился.

Голем, о бронированную грудь которого раскололось ядро бомбарделы, полез в ров. Остальные девять великанов остались ждать… Видимо, тот, кто привел сюда механических монстров, благоразумно решил не гнать через водную преграду сразу весь десяток.

Едва ступив на край рва, стальной рыцарь рухнул вниз. Обрывистая кромка не выдержала веса железной махины.

Всплеск, брызги, грязь…

Обычный латник захлебнулся бы сразу, но горшкообразный шлем голема даже не окунулся в мутную, подернутую зеленоватой ряской жижу. Толстые заостренные колья, торчавшие из илистого дна, тоже не повредили механическому рыцарю: стальные руки раздвигали и ломали их, словно сухой камыш.

Медленно, неловко, увязая в тине, голем прошел через препятствие. Забросил к воротам меч и секиру. Начал выбираться из воды сам…

Получилось не сразу. Руки, способные мять железо и крошить камень, вонзались в край рва как абордажные крючья в борт вражеского корабля. Острые носки гигантских саботонов[15]15
  Кольчужная или латная обувь.


[Закрыть], будто клинья под ударом молота, глубоко входили во влажную глинистую стенку. Но голем был слишком тяжел. Стальные ноги соскальзывали. Стальные пальцы, оставляя глубокие борозды, сгребали в ров сломанные колья, охапки земли и глины.

Железный рыцарь снова и снова срывался в мутную взбаламученную воду. И снова лез – с нечеловеческим упорством, с тупым упрямством машины, каковой, по сути, и являлся.

В конце концов, голем добился своего. Он попросту развалил отвесную стенку рва, в считанные минуты проделав голыми руками работу, с которой и за пару часов не управился бы десяток землекопов с лопатами и кирками.

Докопавшись до фундамента городских стен и ощутив под руками надежную твердь, оберландский великан выбрался из воды – весь в тине, иле и глине. По доспехам стекали мутные потоки.

Хлюпая и лязгая, голем подступил к воротам.

К недоподнятому подъемному мосту.

Встал над телом переговорщика. Нога голема опустилась на мертвеца. Под тяжесть стального рыцаря труп расползся, как восковая кукла.

Голем даже не взглянул вниз. Две механических руки вошли в щель между стеной и настилом моста. Одна стальная ладонь легла на каменную кладку. Вторая – вцепилась в доски и бревна.

Наверху – над воротами закричали. Там кто-то все видел. И кто-то все понял.

А голем уже начал раздвигать руки. Словно открывая створки гигантской раковины. Словно распахивая полог огромного шатра. Словно разводя края резаной раны.

Голем отрывал мост от стены.

Из-под стальных пальцев, упершихся в каменный блок, посыпалось сухое крошево. Продавился и затрещал дощатый настил моста. Заскрежетал металл.

Из темных бойниц вылетело еще две арбалетные стрелы. Одна скользнула по гладкой стальной спине монстра. Вторая отскочила от шипастого наплечника.

Сверху плеснули крутым кипятком. Сыпанули тлеющим углем.

Оберландский монстр даже не поднял головы. Голем продолжал сосредоточенно отдирать мост от стены. На стрелы, кипяток и угли он обращал внимания не больше, чем хорошо одетый человек – на дождь, снег или докучливую мошкару.

В проеме между крепостных зубцов появился поднятый в четыре руки камень, размером с пивной бочонок. Миг – и глыба обрушилась на голову голема. Тяжелый камень ударил о гребень шлема. В ров отлетел отколовшийся кусок.

Один из стальных рыцарей на противоположной стороне рва взмахнул рукой. В крепость полетела секира. Огромный топор ударил за заборало надвратной башни. Больше сверху не кидали ни камней, ни углольев, не лили кипятка и не стреляли.

Не мешали.

Механический рыцарь у городских ворот был по-прежнему поглощен своим делом. Отрывал подъемный мост от стены.

Еще девять големов ждали.

К городу подступало войско маркграфа.

Надсадный скрежет сменился пронзительным скрипом и жалобным визгом натянутого до предела металла. А вот уже – и сверх всякого предела.

И – звон-н-н-н!

Лопнула, не выдержав чудовищного давления, первая цепь. Толстая, крепкая. Одна из двух, удерживавших подъемный мост. Мост перекосился, криво повис на второй цепи. В воздухе покачивался звенящий обрывок.

Голем обошел мост. Подступил с другой стороны. Вновь просунул руки в проем. Налег. Навалился.

На этот раз долго стараться ему не пришлось.

Треск. Грохот.

Вторая цепь выдержала. Не выдержало крепление моста. Массивное железное кольцо оторвалось вместе с железными скобами и щепой.

Высвобожденная цепь дернулась в сторону и вверх, звякнула толстыми звеньями о шлем голема, отскочила от расписанной магическими письменами брони, ударилась о край воротной арки. Тяжело опала вниз.

Мост рухнул. Лег поперек рва. Неровно, но надежно. Подъемный мост главных городских ворот, способный выдержать пару-тройку груженных купеческих возов, не сломался и под тяжестью вступивших на него големов.

Трещали доски деревянного настила, гнулись сцепленные воедино бревна, но оберландские великаны по очереди все же благополучно перешли ров и принялись за ворота.

Человекоподобным оберландским машинам не требовался таран. Машины обходились булавами и секирами, удары которых по силе едва ли уступали таранным.

Бфум-ш! Бфум-ш! Бфум-ш!

Грохот стоял неимоверный. Сотрясались дубовые, обитые железом створки, дрожала каменная кладка.

Всем десятерым механическим рыцарям у воротной арки места не было. Големы не могли одновременно крушить преграду, не мешая при этом друг другу, а потому ворота разбивали лишь трое. Остальные семеро стояли в стороне, под стенами. Ждали.

Бфум-ш! Бфум-ш! Бфум-ш!

Тяжелые навершия палиц и широкие лезвия огромных секир сминали, рвали и корежили железную обивку, крошили, обращая в щепки, неподатливый мореный дуб. И ничего поделать с этим было нельзя. Остановить неизбежное – невозможно. Да и некому собственно, останавливать-то уже. Дипольд видел: надвратные башни и примыкавшие к ним стены покидали даже те немногие смельчаки, которые поначалу пытались обороняться. Видимо, и они в полной мере осознали всю тщетность своих усилий.

Бфум-ш! Бфум-ш! Бфум-ш! – громыхало над обезлюдевшими укреплениями и опустевшими привратными кварталами.

Скоро ворота падут. Скоро воины Альфреда Чернокнижника вступят в Нидербург, даже не прибегая к помощи артиллерии. В самом деле, к чему обстреливать город, который уже утратил волю к сопротивлению и который можно брать голыми руками? Зачем жечь порох, зачем тратить магиерские снаряды на умерщвление нидербуржцев, сердца которых полны ужаса?

Все-таки не случайно змеиный граф послал вперед бронированных монстров. Их мощь и неумолимость оказались не менее губительными для и без того невысокого морального духа нидербуржцев, чем смертоносный залп дальнобойных оберландских бомбард. Нет, големы сейчас не просто взламывали ворота. С каждым ударом они разбивали… добивали решимость в смятенных душах горожан. Остатки, осколки решимости. Ошметки стойкости и воли. С каждым ударом они множили панику на городских улицах.

Големы все долбили и долбили своими секирами и булавами по центру ворот. Туда, где засов. Били молча, монотонно. Упрямо. Механически. Без остановки. Без устали.

Бфум-ш! Бфум-ш! Бфум-ш! – глухо разносилось вокруг.

Первой поддалась правая створка. Пошла трещинами. Раскололась. Развалилась на части. Обрушилась внутрь вслед за сломанным засовом. Остатки разбитой створки големы снесли с петель парой заключительных ударов. Беспрепятственно оттянули в сторону левую – уцелевшую, но тоже едва державшуюся – створку.

Теперь путь в город преграждали лишь две внутренние решетки. Опущенные и внатяг обмотанные цепями, концы которых были намертво закреплены под стенами – в железных кольцах, торчавших из кладки и фундамента. Цепи не позволяли ни сдвинуть, ни приподнять тяжелые воротные решетки. А кованые прутья, отделявшие арку от городских улиц, были не в пример толще тех, которые Дипольд в свое время выдирал из окна магиерской мастератории при помощи механической руки. Но сейчас стальные руки големов действовали ни одними лишь пальцами-тисками. Сейчас в руках этих было оружие сродни стенобитному.

Поднялась и с оглушительным звоном опустилась на железные прутья секира. И – булава.

И – снова секира.

И – опять булава.

Секира, булава.

Секира, булава…

Теперь в тесной арке едва помещались два голема. Но оба били дружно и слаженно, как молотобойцы в кузне. Решетчатая «наковальня» поддавалась, прогибалась…

Бж-з-з-зь! Бж-з-з-зь! Бж-з-з-зь! – звенел металл о металл, порождая под гулкими сводами жутковатое эхо.

Брызгали искры. Летели обломки кованых прутьев и звенья цепей. Сверху сыпалась пыль и выкрошенная щебенка. Осколки металла и камня стучали по шлемам, наплечникам и нагрудникам оберландских монстров.

Бж-з-з-зь! Бж-з-з-зь! Бж-з-з-зь!

Закаленные лезвия громадных секир, лишь самую малость затупленные и иззубренные, перерубали более мягкий и податливый металл. Тяжелые булавы мяли и проламывали преграду.

И так – прут за прутом. Цепь за цепью.

И, в конце концов…

Бж-з-з-зь-звяк!

…первая решетка пала.

А через пару минут и вторая – звь-звь-звь! – обвисла искореженными обломками на обрывках цепей.

Големы вошли в Нидербург. И золоченые ключи на алых подушечках им для этого не понадобились.

Вслед за передовым десятком стальных великанов в разбитые городские ворота вступала армия оберландского маркграфа. На ветру победно реял синий стяг с серебряной змеей.