Текст книги "Обитель зла"

45

Особенными были запахи, царившие в доме в эти дни. Пахло розмарином, шалфеем и лавандой, а также корицей и ванилью. Но все перекрывал сладкий запах марципана. Сара всегда думала, что человек не в состоянии унюхать марципан. Но это было не так.

Тереза была в своей стихии. Вместе с тремя женщинами, помогавшими ей, она руководила подготовкой небольшого обеда после венчания, а также помпезного свадебного ужина и небольших закусок в полночь или для раннего утра, когда размягченные алкоголем желудки будут требовать чего-то кислого и соленого.

В пятницу были поставлены столы, скамейки и палатки в саду и на лужайке перед домом, проложены электропровода для освещения, установлены громкоговорители, вставлены в держатели факелы, закреплены на столах бумажные скатерти, разложены ножи, вилки и салфетки, распределены свечи и украшения на столы, а в стратегически важных местах расставлены столы для холодных закусок. Музыкальная группа из Амбры устанавливала инструменты и проверяла звук.

Эди уже несколько дней собирал цветы, у которых, придя домой, обрывал головки. «Раз, два – голова», – бормотал он себе под нос.

Сара лежала в постели с мокрым холодным полотенцем на голове. У нее было ощущение, словно ее мозг все туже сворачивается внутри головы и не может снова развернуться. Необычно сильная сверлящая боль пугала ее. «Это наказание», – подумала она.

– Может быть, я вызову доктора? – спросил Романо, зайдя в комнату.

Сара кивнула.

Он на минутку присел и взял ее за руку.

– Привезли твое платье. Изабелла сказала, что нужно его еще раз примерить, чтобы убедиться, все ли в порядке.

– Я не могу. Я не могу пошевельнуться, Романо. У меня лопается голова.

Романо вышел из комнаты, подержал полотенце под струей воды и снова положил его, свежее и холодное, ей на лоб.

– Доктор сейчас приедет, – прошептал он. – Успокойся, любимая, скоро тебе будет лучше.

«Жаль, – подумала она, когда Романо вышел из комнаты. – Я бы действительно с удовольствием вышла за него замуж. Как же по-другому доказать ему, что я его люблю?»

– Это очень острый приступ, – сказала доктор. – Я могу только немного снять боль. Остается надеяться, что до завтрашнего утра приступ пройдет.

– А если нет? – На лбу Романо выступил пот.

– Тогда вам придется перенести свадьбу. В таком состоянии она не должна вставать с постели, иначе начнется рвота.

Романо бессильно опустился на стул.

– Не может быть, – пробормотал он. – Мы уже несколько месяцев готовимся к этому дню, а тут такое…

Доктор кивнула, ей было жалко Романо. Она сделала Саре укол, который та, казалось, даже не заметила. Она даже не вздрогнула.

– Боль настолько сильная, что частично перекрывает сознание. Она сейчас вряд ли что-то понимает.

– Она что, без сознания?

– Не совсем. Ее можно разбудить. Просто она сейчас спит, очень глубоко спит.

– Если завтра утром ей не станет лучше, свадьбы не будет, – сказал расстроенный Романо в кухне.

– Еще чего! – Тереза, которая как раз наполняла помидоры пастой из сыра и оливок, сохраняла полное спокойствие. – Это у нее от волнения. Ни одна женщина из-за какой-то мелочи не позволит себе пропустить собственную свадьбу.

Романо смотрел на жирные пальцы матери, которые впихивали пасту в помидоры, что каждый раз вызывало чавкающие звуки, как будто кто-то вытаскивал ногу из болота, и ему хотелось заорать на нее.

«Вымой руки! Посмотри, что ты делаешь! Сыр забивается тебе под ногти, мне плохо уже от их вида. Я не притронусь ни к одному из этих помидоров, если вообще свадьба состоится», – подумал он.

Тереза облизала пальцы и улыбнулась.

– Прекрасный вкус. Хочешь попробовать?

Она протянула ему миску с пастой.

Романо с отвращением отвернулся и, ничего не сказав, вышел из кухни, чтобы поехать во Флоренцию и забрать родителей Сары из аэропорта.

– Вот так сюрприз! – обиженно заявила Регина, узнав об остром приступе мигрени у Сары. – Мы за столько лет впервые приезжаем в Италию, и вдруг такое… С ней это часто бывает?

– Нет. Я вообще не помню, чтобы она когда-нибудь болела.

У Романо было нехорошее ощущение, что ему приходится извиняться или оправдываться.

Герберт молча поставил вещи на багажную тележку. Он был очень бледен, и на лбу у него выступил холодный пот.

– А что будет, если ей завтра не станет лучше? – сказала Регина укоризненным тоном.

– Значит, свадьба не состоится.

Как ему самому не было страшно, но сейчас он наслаждался этой фразой, потому что увидел, как Регина вздрогнула.

– Я же тебе говорил, что все это путешествие – идиотизм! – Герберту пришлось ухватиться за тележку, так как у него внезапно закружилась голова.

– Кто же мог предположить, что свадьбы не будет? – Регина все больше и больше выходила из себя.

– Ну, до этого пока что далеко, – успокоил ее Романо.

– Но вероятность этого возрастает. Настоящие приступы мигрени длятся обычно три дня. Если это действительно приступ мигрени.

– А что же еще? Доктор была у нас, обследовала Сару и сразу сказала, что это мигрень.

– Многие женщины перед свадьбой впадают в истерику, – пробормотал Герберт. – И в этом случае это было бы не так уж плохо.

Романо медленно толкал переполненную тележку с багажом к выходу. Регина и Герберт последовали за ним.

Машина стояла прямо перед аэропортом на огромной стоянке. Романо уложил вещи, усадил Герберта с Региной и пошел к кассе, чтобы заплатить за стоянку.

– Тебе все это не кажется несколько странным? – прошептала Регина.

– Что странного в том, что у человека болит голова? – нервно ответил Герберт. – Не надо быть такой мнительной. Мы здесь и постараемся, чтобы все было хорошо.

– Ну, если ты так считаешь… – Она недовольно провела рукой по приборной доске и заметила пыль на пальцах. – Здесь можно было бы и навести чистоту, – сказала она именно в тот момент, когда Романо вернулся.

– Да, извините, – сказал Романо. – Но было столько работы по подготовке свадьбы, что я просто не успел.

– Вы что, все делаете сами?

Романо запустил двигатель.

– Пара подруг моей матери помогают ей, а в остальном мы все делаем сами.

– И угощение?

– Да, конечно. Это дело чести для моей матери.

– А сколько человек придет на свадьбу?

– Приблизительно пятьдесят.

Регина замолчала и посмотрела в окно.

– Я представляла Флоренцию более красивой. Не так много промышленности, не такие современные дома…

– По-моему, ни один город вблизи аэропорта не выглядит прекрасным. Зато центральная часть Флоренции очень необычна, – принялся защищать город Романо.

– Ага.

В следующие десять минут никто не сказал ни слова. Герберт на заднем сиденье уснул.

– Надеюсь, я не буду виновата, если свадьба не состоится, – ни с того ни с сего заметила Регина.

Герберт изумленно открыл глаза, Романо тоже расстроенно посмотрел на нее.

– О чем речь? Я чего-то не понимаю!

– Ну, я же всегда виновата, если у вас что-то случается. В несчастном случае с Эди я тогда была виновата только потому, что позвонила. Это очень просто – перекладывать всю вину на мать.

– Но при чем тут ты, если у Сары болит голова?!

– Может быть, она не хочет, чтобы мы были здесь. Может быть, она так разволновалась из-за нашего приезда, что у нее началась мигрень. И я опять виновата.

– Регина, давай поставь точку и прекрати болтать глупости! В конце концов, она же нас пригласила! – Герберт постепенно начал выходить из себя.

– Ты же не знаешь, что она наговорила мне по телефону. Ты ведь никогда с ней не разговаривал!

– Все рады, что вы приехали. Все! И особенно Сара.

– Ну, я надеюсь.

С этого момента в машине все молчали. И лишь когда они съехали с автострады, Романо сказал:

– Сейчас мы приедем.

И это было все.

– Benvenuti! [67]67
  Добро пожаловать! (итал.)


[Закрыть] – воскликнула Тереза, когда Регина с Гербертом вышли из машины перед домом. Она подошла к Регине и обняла ее. – La mama di Sara, una donna belissima! [68]68
  Мама Сары, прекрасная женщина! (итал.)


[Закрыть]

Регине хватило знания итальянского языка, чтобы почувствовать себя польщенной, и у нее моментально улучшилось настроение.

– Как дела у Сары? – спросил Романо.

– Я не знаю. Она очень крепко спит.

Романо перевел, что сказала мать, и проводил родителей Сары в дом. Эльза и Эди вежливо сказали «здравствуйте» бабушке и дедушке, которые, в принципе, были для них чужими людьми, и так же вежливо приняли подарки. Разговорник для Эльзы, пижаму и мягкого кенгуру для Эди.

– О, кролик с длинным хвостом! – сказал Эди.

– Нет, это кенгуру, – поправила его Регина.

– Кролик – кенгуру, – засмеялся Эди и засунул кенгуру себе под пуловер.

За собранным на скорую руку ужином Эди сидел напротив Герберта и громко чавкал, чего, казалось, никто не слышал. Когда вилка трижды выпала у него из рук и в конце концов оказалась под столом, он, разозлившись, воткнул ее в сыр и начал есть все руками, запихивая в рот огромное количество еды.

Романо рассказывал о траттории, пытаясь не обращать внимания на поведение Эди. Только Герберт не сводил с Эди заинтересованного взгляда, в котором застыло выражение внимания и отвращения одновременно, и не мог поверить, что это творит его внук. Когда Эди встречал его взгляд, то широко ухмылялся, так что изо рта у него текла слюна и на стол выпадали остатки пищи.

Когда Герберт хотел взять солонку, Эди внезапно выбросил вперед свою огромную руку и схватил его за запястье. Герберт испуганно вздрогнул и хотел убрать руку, но у него не было на это никаких шансов. Хватка у Эди была как тиски, а когда он заметил, что Герберт хочет освободиться, то громко и пронзительно рассмеялся.

– Отпусти его, – спокойно сказал Романо, словно подобные ситуации случались по сто раз на дню, но Эди никак не отреагировал. Он смеялся, а Герберт чувствовал себя так, будто кто-то дробит его кости.

– Эди отпустит – иначе получит, – сказала Эльза, и Эди тут же отпустил руку.

Герберт помассировал запястье. Эди было всего двенадцать лет, но сила у него была, как у медведя. Этого Герберт никак не ожидал.

В конце концов Эди надоела еда, и он принялся ритмично бить ножом по столу. И к тому же беспрерывно повторять «омама и опапа – траляля и хопсаса».

– Как это все ужасно! – тихо сказала Регина Герберту, но Романо все же услышал.

– Прекрати, Эди! – взорвался он. – Ты или немедленно затихнешь, или отправишься в свое убежище.

Эди с рыданием выскочил из комнаты. Эльза ничего не сказала. Она тихо сидела за столом и неотрывно смотрела на завивку своей бабушки и на белые волосы своего деда. Потом она встала.

– Я пойду к нему. Бедняжка! Он ведь не понимает, в чем дело. Он просто хотел порадоваться.

Эльза ушла, и у всех на душе стало тяжело.

– Но я же этого не хотела, Романо! – расстроилась Регина.

– Эди милый мальчик, просто он другой, не такой, как здоровые дети. И из-за этого иногда возникают очень непростые ситуации.

Регина сладко, как сахар, улыбнулась:

– А может быть, у всех здесь слишком повышенная чувствительность?

Романо ничего не ответил, но в полной мере понял проблемы, которые время от времени возникали у Сары с матерью.

Оставшийся вечер Романо, Герберт и Энцо провели вместе, распивая граппу перед камином. Регина помогала Терезе в кухне. Обе женщины были в своей стихии и, хотя одна из них не говорила по-немецки, а вторая – по-итальянски, прекрасно поняли друг друга.

– Нам, наверное, надо было раньше приехать сюда, – сказала Регина вечером в постели Герберту. – Тереза очень трогательная. После того что Сара рассказывала по телефону, я всегда думала, что она – старая швабра.

– Ты еще не знаешь, что она рассказывает о тебе здесь, – сказал Герберт, но Регина сделала вид, что не обратила внимания на его замечание.

– А наша бедная Сара… – пробормотала Регина, намазывая ноги кремом. – Что у нее за судьба такая! С этим ребенком-инвалидом… Но я считаю, что она очень храбрая. И великолепно со всем справляется. Неудивительно, что время от времени у нее бывают головные боли.

– Боже мой! – Герберт громко рассмеялся. – Ребенок-инвалид! – передразнил он Регину. – Какая милая, мягкая оценка! Я тебе скажу, что такое Эди. Это отвратительное слюнявое чудовище, у которого из пасти выпадает еда. Это кусок мяса, который не может сосчитать до трех, идиотски улыбается и рушит все, что попадается на пути. Своим бесконечным идиотизмом он терроризирует всю семью. Этот милый Эди – не ребенок-инвалид, это кошмар. Это жирная бомба замедленного действия, которую нужно засунуть в смирительную рубашку и посадить в палату с резиновыми стенами. Там он сможет петь детские песни и считать свои пальцы, но не сможет доводить близких до состояния умопомешательства, а мою дочь – до болезни.

После этого эмоционального выступления Герберт устало замолчал. Обескураженная Регина улеглась в постель и выключила свет.

– Боже мой, Герберт, – сказала она тихо, – я и не знала, что ты такой! Я никогда не слышала, чтобы ты говорил так.

И она попыталась не думать больше о том, что сказал Герберт, а радоваться завтрашнему дню. Она сосредоточилась на сияющей невесте в белом свадебном платье, чтобы и ей приснилось что-то приятное.

Сара проснулась среди ночи. В доме было тихо. Ее окружала абсолютная темнота, и ей было трудно сориентироваться. Но ей стало легче. Боль исчезла. Осталось только какое-то тупое давление в голове. Это была ночь перед свадьбой. Завтра она выйдет замуж за Романо. Бог оставил ее в живых.

Она встала, включила свет и проскользнула в ванную комнату. Она выпила воды прямо из крана, и так жадно, что ей чуть снова не стало плохо. Потом она умылась холодной водой. Когда она выпрямилась, чтобы вытереть лицо, то увидела в зеркале, что он стоит сзади.

Хотя это был Романо, она испугалась так сильно, что пришлось ухватиться за раковину, чтобы не упасть.

– Чего ты боишься? – спросил он нежно и обнял ее.

Вместо ответа она покачала головой и прижалась к его груди.

– Тебе лучше?

– Да, – вздохнула она. – Намного лучше.

Она пошла за ним в спальню, легла, прижавшись к его спине, и спала до тех пор, пока в семь утра не зазвонил будильник.

46

– Я же тебе говорила! – победно заявила Тереза, когда Романо забирал свой кофе из кухни. – Собственную свадьбу никто не упустит. Этого еще не хватало!

Эльза ходила с Эди, когда он собирал цветы, и заставляла его повторять поздравление, которое пыталась вдолбить ему в голову уже несколько дней: «Я сегодня вам желаю, чтобы всегда светило солнце».

– Всегда солнцу светить – и не грустить, – пел себе под нос Эди.

– Почти получилось, – сказала Эльза, – ты почти что смог, Эди. Тоже неплохо, но другое предложение еще красивее. Давай скажем его еще раз вместе.

Она взяла его за руку и стала поднимать и опускать ее в такт словам: «Я сегодня вам желаю, чтобы всегда светило солнце».

– Все прекрасно – солнце ясно, – сказал Эди.

– О'кей, – сказала Эльза. – У тебя получится. Мама и папа поймут.

Эди кивнул и просиял. Потом он одним движением оторвал головки всем цветам, которые собрал до того. Эльза вздохнула.

– Пойдем домой.

Она быстро пошла вперед, Эди неуклюже поспешил за ней.

– Как хорошо, что тебе стало лучше! – сказала Регина за завтраком Саре. – Мы уже боялись, что придется отменить свадьбу.

Сара кивнула. Она почти не слушала, что говорила мать, потому что ее беспокоило состояние Герберта. У него запали щеки, в глазах исчез блеск, и он был белый как стена.

– Папа, тебе плохо?

– Нет, нет, ничего, все в порядке, – ответил он еле слышно.

– Как у тебя с сердцем?

– Да немного прыгает. Ничего страшного.

– Ему с утра нужна пара часов, чтобы прийти в себя. – У Регины сейчас не было желания говорить о болезни Герберта. – Лучше скажи, Сара, что это за головные боли? Они часто у тебя бывают? Ты обследовалась?

– Нет. Просто последние дни было слишком много всего. У меня был сплошной стресс, и я довольно сильно устала.

– О боже! Ты, похоже, очень сильно заболела, если даже не встретила нас в аэропорту. Через тринадцать-то лет!

– Да. Мне было очень плохо.

– Мне очень жаль, – сказала Регина, медленно помешивая капуччино.

– Что-то не похоже, что ты об этом сожалеешь.

– О боже, дитя мое, ты опять начинаешь?

Сара готова была расплакаться. Она представляла завтрак с родителями в день своей свадьбы совершенно по-иному.

– Что ты себе думаешь? Ты приезжаешь сюда за день до свадьбы, как госпожа графиня, в последний момент, и удивляешься, что у меня разболелась голова.

– Вопрос о твоем здоровье, собственно, возник потому, что я же хотела как лучше. В конце концов, я ведь тоже беспокоюсь о тебе.

– Почему же вы тогда не приехали на пару дней раньше? Времени у вас предостаточно. Тогда для меня кое-что было бы проще. Для меня и для Терезы тоже.

«Я так и знала, – подумала Регина. – Ей всегда удается свалить вину на меня».

Сара встала:

– Мне нужно готовиться. Я хочу вымыть голову.

Она вышла из комнаты. Регина сидела на стуле как приклеенная. Она не спросила Сару, нужно ли ей помочь. Хотя ей как матери невесты положено было перед свадьбой быть рядом с дочерью.

В пятнадцать часов в церкви Монтефиеры Сара сказала «Да, я согласна», в то время как дон Матео смотрел ей в глаза, а Романо держал ее руку. Она улыбнулась ему и подумала: «Если я в жизни действительно любила кого-то, то только тебя, Романо Симонетти».

Лучшей свадьбы невозможно было себе и представить. Тереза со своими подружками приготовили фантастические холодные закуски, гости были довольны, а Романо и Сара часами принимали поздравления. Когда начала играть музыкальная группа, настроение стало еще лучше. Сара и Романо станцевали первый танец, и она сняла свою длинную фату. Так она чувствовала себя свободнее и ей было легче двигаться.

Неожиданно перед ней появился Эди с цветком с оторванной головкой, улыбнулся и сказал: «Свадьба рада – так и надо».

Сара встала и прижала его к себе.

– Мой маленький, – сказала она, – спасибо! Это очень мило с твоей стороны.

И она поцеловала его. Эди тут же вытер щеки, просиял, заявил: «Пожалуйста – на здоровье!» – и, неуклюже покачиваясь, ушел в дом, где принялся бросать пробки от винных бутылок в ванну, чтобы они там плавали.

– Я не могу вынести, что ты живешь здесь, – сказал Герберт дрожащим голосом. – Я просто не могу этого вынести! – Хотя он целый день пил только воду, у него заплетался язык. – Здесь край света, Сара. Я вижу, как твоя жизнь рушится буквально на глазах.

– Ты говоришь это, пробыв здесь всего сутки, да еще и в день моей свадьбы?

– Да. А когда бы я еще тебе это сказал? Есть вещи, которые не терпят отлагательства.

Сара и Герберт сидели довольно далеко, в стороне от гостей, за последним столом на лужайке. Музыка доносилась издалека и звучала не так громко, как в непосредственной близости от исполнителей. За соседним столом сидел Энцо в компании старых друзей из села. Он смотрел на скатерть на столе, но Сара была уверена, что он слышит все, что говорит Герберт. За это время он уже довольно хорошо научился понимать по-немецки.

– Сара, ты хоть на минутку задумалась, как будет идти твоя жизнь дальше? Ты вышла замуж за мужчину, который целый день чистит салат и варит макароны. Твоя дочь необычайно умна, но недостаточно загружена, а ей нужно очень много нагрузок, которые ты в этом сырном гнезде не можешь ей дать. Твой сын – слабоумный монстр и никогда не получит здесь помощи, которая ему требуется. Твоя свекровь – это дракон, который целый день только и делает, что командует всеми и молится Матери Божьей. – Герберт закатил глаза. – Все пляшут под ее дудку. И эта ужасная женщина говорит тебе, что нужно делать. Ты это себе представляла, когда уезжала из Берлина?

Сара молчала.

– Энцо очень хороший, – продолжал Герберт, – но толку с него, как от ружья в запертом шкафу, к которому давно потерян ключ. Если ты зазеваешься, то когда-нибудь станешь такой же потерянной, как он.

Сара посмотрела на Энцо. Услышал ли он эти слова, неизвестно, но выражение его лица не изменилось.

– Папа, перестань! – взмолилась Сара. – Люди могут нас услышать.

– А мне все равно. Когда еще у меня будет возможность поговорить с тобой? Собственно, уже никогда. Я ни разу не говорил с тобой по телефону, это так. Но я все равно думал о тебе. Поэтому сейчас выскажу все, что меня гнетет, чтобы больше не возвращаться к этому.

Он одним глотком выпил стакан воды. Его руки дрожали так, что ему пришлось держать стакан обеими руками, чтобы не пролить воду.

– Посмотри вокруг себя! Что здесь есть? Ни кино, ни театра, ни даже магазинов. Пара оливковых деревьев, несколько виноградников, прекрасный вид! И это все, Сара! Меньше, чем ничего! Ты зачахнешь здесь, дитя мое! Когда-нибудь ты станешь такой же тупой, озлобленной и глупой, как эти крестьяне вокруг нас, которые не умеют сосчитать до трех.

Сара увидела, как Энцо поднял глаза.

– Все, хватит! – резко сказала она. – Прекрати! Не хочу это слушать, тем более сегодня. Кроме того, все это не имеет смысла. Я живу здесь, и ты ничего не можешь в этом изменить.

– Нет, я могу кое-что изменить, – эхом ответил Герберт. – Иначе бы я сюда не приехал. И сэкономил бы и на полете, и на переезде, и на этом празднике, который меня уже вот так достал… – Он провел рукой над головой. – Можешь мне поверить. Я приехал, чтобы убедиться, действительно ли здесь все так, как я думал. И чтобы поговорить со своей дочерью.

– Ну и?… Все так, как ты себе представлял?

– Нет. Еще хуже. Намного хуже! – Его глаза сверкнули.

– Давай поговорим об этом завтра, папа. Не сегодня. Не на моем празднике.

– Нет! – Герберт попытался вскочить, но снова упал на стул.

Болезненная бледность на его лице сменилась лилово-красным румянцем. И у него вдруг появились силы говорить громче, чем прежде.

– Ты деградируешь в этой глуши, в которой только и есть, что три дома и одна церковь, в которой по безлюдным закоулкам гуляет ветер, а лица людей, которые пялятся на тебя из окон, похожи друг на друга, потому что за сотни лет внутриродственных браков все они стали родственниками.

– Прекрати сейчас же! – прошипела Сара. – Заткнись, наконец! Или ты хочешь опозорить меня и себя перед этими людьми?

– А какое мне дело до этих людей? – горько рассмеялся он.

– Тебе, может, дела и нет, а мне есть. Я живу здесь и должна каждый день общаться с ними.

Сара поднялась и хотела уйти, но Герберт схватил ее железной хваткой за руку и силой усадил на стул.

– Я не для того оплачивал твою учебу, – процедил Герберт сквозь зубы, – и не для того связывал с тобой все свои надежды, чтобы ты пряталась где-то в тосканских горах, в старом доме с кривыми стенами и изъеденными червями деревянными балками, в котором воняет чесноком и луком и нет ни одной книги! Я не для того растил свою дочь и заставлял ее учиться, чтобы она таскала тарелки с макаронами и салатницы, жила на чаевые и проявляла свой талант в мытье посуды!

Голос его сорвался, глаза влажно заблестели. Сара еще пыталась сдерживаться.

– А что я, по-твоему, должна делать? Чего ты хочешь от меня?

– Вернись домой! Закончи учебу и живи цивилизованно! Найди себе нормальную работу, а не существуй, как асоциальный элемент! То, что ты делаешь, может делать любая слабоумная, которая даже не закончила начальную школу!

Сара вздрогнула от возмущения.

– Ты что себе, собственно, позволяешь, папа? Думаешь, можно приехать сюда и не только поставить под сомнение всю мою жизнь, но еще и облить ее грязью? Ты что, приехал сюда только для того, чтобы осыпать меня упреками? Неужели ты не можешь хоть один раз в жизни обнять меня и сказать: то, что ты делаешь, – это хорошо; я люблю тебя, что бы ни случилось, и всегда буду с тобой, какую бы ошибку ты ни сделала?

Герберт наклонил голову и покачал ею, что еще больше вывело Сару из себя.

– Ты никогда не говорил, что любишь меня и готов мне помочь! Никогда за всю мою жизнь! Ты никогда не интересовался тем, что я делаю! Ты не читал мои сочинения, за которые я получала отличные оценки, и не хотел знакомиться с моими друзьями. Для тебя всегда был важен только покой. Я не была дочерью, которую ты для себя хотел! Может быть, ты был бы доволен, если бы я изучала юриспруденцию и стала адвокатом в известной конторе, но, к сожалению, это не получилось, папочка. Сейчас я сижу здесь, в пампе, и деградирую, как ты потрясающе выразился. Но я люблю людей, которые окружают меня. Больше, чем тебя, папа. Может быть, я тебя никогда не любила, потому что ты просто не воспринимал меня такой, какая я есть!

– Ты не понимаешь… – прохрипел Герберт.

– О нет, я все очень хорошо понимаю! Я понимаю, что ты хотел бы иметь совсем другую дочь, но такого удовольствия и не могу тебе доставить. И не могу искать себе нового отца, черт возьми!

Герберт вдруг застыл, а потом в ужасе широко открыл глаза. Тело его надломилось и согнулось.

– Сара! – пробормотал он. И упал со скамейки в пыль.

– Папа! – закричала Сара. – Что случилось? Что с тобой? Скажи же что-нибудь! Папа, дыши, ради бога, дыши!

Энцо вскочил из-за стола.

– Вызови «скорую», Энцо! – крикнула Сара. – Быстро! У него приступ… инфаркт… я не знаю что!

Энцо убежал.

Сара гладила отца по щеке и плакала.

– Мне так жаль, папа… Я сожалею обо всем, что сказала. Пожалуйста, не умирай! Я приеду к тебе, я сделаю все, что ты хочешь, только, пожалуйста, пожалуйста, не умирай!

«Скорая помощь» приехала через двадцать минут. Герберт уже ни на что не реагировал. Сара держала его за руку, а Регина не сказала ни слова, когда он умирал.