Текст книги "Обитель зла"
Автор книги: Сабина Тислер
Жанр: Триллеры, Боевики
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)
Он терпеть не мог, когда Гунда покрывала лаком свои длинные изогнутые ногти, похожие на когти животного. Он казался себе маленьким глупым мальчишкой, причем абсолютно лишним, когда сидел напротив и наблюдал за ней во время лакировки ногтей и ее разговоров по телефону. Она включала и выключала телефон, большим пальцем левой руки с головокружительной скоростью набирала номера на клавиатуре, что его, учитывая длину ее ногтей, всегда поражало, задирала свои изуродованные узловатыми венами ноги на край стола и шумно вздыхала.
– Я никак не могу дозвониться до Кюглера… Возможно, он уже на Мальдивах, хотя сегодня по телефону мы договаривались встретиться.
– Может, между Рождеством и Новым годом ты до него вообще не дозвонишься.
– Может быть, – сердито подтвердила Гунда. – Ну и как этот идиот все это себе представляет? Сдача фильма запланирована на восемнадцатое января, чего бы это ни стоило. Ты сможешь написать музыку за две недели?
– Не-а.
– Ну вот видишь. Ладно, плевать на Кюглера, пойдем что-нибудь съедим. Потом я попробую еще раз. Где-то у меня был номер его домашнего телефона… Если этот тип не отзовется, я позвоню ему домой, даже если после этого он оторвет мне голову.
– Нет.
– Как это «нет»?
– Мы не пойдем обедать, и тебе не нужно звонить ему еще раз. Я уезжаю в Италию. Через два часа отходит поезд. Если я сяду на него, то завтра утром буду в Мюнхене, а вечером в Ареццо.
– Ты что, совсем рехнулся? – Гунда рывком сбросила ноги со стола и разъяренно уставилась на него. – Если мы дозвонимся до Кюглера, то закрепим фильм за собой. И у тебя будет двадцать шесть дней до его сдачи. Этого вполне достаточно. У тебя даже останется время на то, чтобы спеть рождественскую песню «Ihr Kinderlein kommet» [98]98
«Приходите, детишки» (нем.).
[Закрыть], набухаться до чертиков и оттрахать свою новую подружку.
– Заткнись, Гунда, а не то я тебе врежу!
На Гунду его слова не произвели ни малейшего впечатления, она уже вошла в раж.
– Не рассказывай мне сказки, Амадеус. Рождество интересует тебя столько же, сколько грязь под ногами. Все дело в маленькой итальянской потаскушке, которая заморочила тебе голову.
Он встал. У него внезапно закружилась голова.
– Я уезжаю. Делай что хочешь, можешь хоть вывернуться наизнанку. У меня нет желания сидеть здесь и ждать, пока великий Кюглер заглотнет рождественского гуся и седьмого января явится из отпуска с катанием на лыжах, чтобы залатать свой фильм старыми известными песнями. Нашли дурака!
– Если ты сейчас уйдешь, то больше меня никогда не увидишь.
– Чао, Гунда! – Он усмехнулся. – И приятного Рождества!
Он вышел из бюро, чувствуя себя так хорошо, как уже давно не чувствовал.
В двадцать два часа пятьдесят минут он сидел в поезде, идущем в Мюнхен, Полностью спокойный, с зубной щеткой, бельем и теплым пуловером в сумке. И без капли алкоголя. Он смотрел на проносящиеся мимо села и города, видел теплый свет за празднично украшенными окнами и время от времени – освещенную вывеску привокзального кафе. Но тоска по Элизабетте была сильнее желания сидеть у стойки бара и пить, борясь с ночью и усталостью. Он с нетерпением ждал той минуты когда через двадцать часов появится перед ней в Монтефиере и увидит, как она сходит с ума от счастья. Может быть, предвкушение этого рождественского сюрприза и не давало ему напиться.
Равномерный стук колес был словно заданным ритмом, и пока он засыпал, в его голове сама собой возникла мелодия.
65Эди прыгал и никак не мог остановиться с той самой минуты, как увидел, что Эльза выходит из маленького «фиата», остановившегося перед дверью их дома. Он размахивал руками так, что чуть не падал, верещал от радости, как крыса, попавшаяся в ловушку, и в целом напоминал огромного поросенка.
«Он радуется так, словно я не была здесь несколько лет», – подумала Эльза и поцеловала Эди в безволосую голову. Он счастливо забулькал, засмеялся и принялся вертеться из стороны в сторону, как павлин, который пытается сделать сальто. Романо выскочил ей навстречу, обнял и повел в дом, где возле камина стояла Сара. Бледная, худая и растерянная. Они посмотрели друг на друга. Потом мать подошла, обняла Эльзу, прошептала: «Как прекрасно, что ты приехала!» – и поцеловала ее. Эльза стояла неподвижно, словно окаменев, и позволяла делать с собой что угодно, словно все это ее не касалось.
Сара приложила все старания, чтобы превратить дом в по-рождественски украшенное семейное гнездышко. В воздухе пахло хвоей, на окнах, на столе, на комоде – везде горели свечи. Хотя рождественский мотет Каландрелли звучал очень тихо, он обжег Эльзу болью. Ее мать никогда не любила классическое пение, это была музыка Антонио.
На диване в гостиной сидели Энцо и Тереза. Хотя ему и было очень трудно, но Энцо встал и обнял ее. «Черт возьми, как мне тебя не хватало, дедушка!» – подумала она и прижалась к его груди. Его сердце билось медленно и сильно, и это ее успокоило, потому что ей вдруг стало страшно, что Энцо умрет, а она не успеет сказать, как сильно его любит. Тереза сидела и жевала пряник Эльза поцеловала ее в левую и правую щеку.
– Как твои дела, деточка? – спросила Тереза. Ее голос звучал добродушно, по-рождественски.
– Спасибо, хорошо. Очень хорошо. Все в порядке.
Эльза чувствовала, что сказала многовато, чтобы в это можно было поверить, но улыбнулась бабушке и подумала, что надо было подарить ей новые четки. Конечно, Тереза обрадовалась бы, потому что для нее молиться и перебирать четки было единственным развлечением в эти дни.
Все пили кофе и «Вин Санто» с пряниками, а Эди шумно прихлебывал какао из большой чашки. Он подпрыгивал и дрыгал ногами до тех пор, пока не пролил какао на диван, на скатерть и на пуловер, потому что забыл, что держит чашку в руке, и просто выронил ее. Для него это стало поводом разразиться громким пронзительным смехом, иногда прерываемым визгом.
– Можешь пойти погулять, Эди, если тебе скучно, – сказал Романо подчеркнуто спокойно, а Сара убежала в кухню, чтобы принести ведро и тряпку.
Эди от восторга снова подпрыгнул, сбил со стола свечку, которая подожгла всего лишь одну салфетку, и выскочил из комнаты.
После этого наступило спокойствие. Несколько мирных минут в семье Симонетти. Тереза в порядке исключения молчала, у Сары на лице застыла улыбка. Эльза заметила, что Энцо мучают сильные боли. Его ревматизм прогрессировал все быстрее. Ему трудно было даже встать со стула и пройти пару шагов.
– Что нового в Сиене? – спросил Романо. – Как учеба?
– Я влюбилась, – объявила Эльза. – Но я уже сказала тебе об этом по телефону, а больше пока ничего не хочу говорить.
Около половины шестого Тереза убрала со стола. На улице было уже темно, хоть глаз выколи. Эльза сидела перед полкой и искала какой-то компакт-диск, когда Эди, заливаясь слезами, вбежал в комнату и в полном отчаянии уселся на диван. Кролик, напоминавший тряпку, выпал у него из рук. Он был мертв, но Эди этого не осознавал. Он не понимал, почему кролик лежит без движения, не прыгает и не открывает глаза. Эди тряс его, прижимал к себе и кричал: «Эй, Тигр, проснись!»
– Твой кролик мертв. Он сейчас на пути в кроличий рай, – ласково сказала Эльза и нежно побарабанила пальцами по голове Эди, что он очень любил. – Рай для кроликов – это огромный сад с салатом, с морковкой, с другими кроликами, которые играют друг с другом. И там есть маленькие кроличьи кроватки, чтобы спать.
– Но без Эди, – глухо пробормотал Эди.
– Когда Эди однажды попадет в рай для Эди, кролик будет там. Он и сейчас ждет Эди в кроличьем раю.
– Он здесь! – крикнул Эди и поднял зверька в воздух. – Только здесь!
Он засунул его под пуловер, как делал это с живыми кроликами.
– Тебе нужно похоронить его, – спокойно объяснила Эльза, – чтобы он знал, что ему можно уйти в рай. Потом из старой грязной шкуры вылупится новый чистый здоровый кролик и спрячется в раю, а старая оболочка сгниет в могиле.
Это Эди понял. Он вытащил кролика из-под пуловера, положил его, как ребенка, на руку и требовательно махнул, обращаясь к Эльзе:
– Идем хоронить!
Эльза и Эди нашли в кладовке резиновые сапоги, обулись, надели толстые куртки, взяли лопату и карманные фонарики, сказали Романо, что хотят похоронить кролика в лесу, и ушли. Сара считала чистым сумасшествием идти в Рождество в лес, чтобы похоронить кролика, но ничего не сказала. Она знала, что иначе Эди не успокоится и целый вечер будет рыдать, орать и вытворять всякие ужасные вещи.
И она вместе с Терезой принялась готовить ужин, надеясь, что Эльза и Эди не будут отсутствовать слишком долго.
Эльза хотела похоронить кролика в оливковом саду сразу же за Монтефиерой, но Эди не согласился. Там бывало слишком много народу.
– Много людей – глупая толпа, – сказал он.
Он боялся, что кролика при его воскрешении на пути в рай кто-то увидит.
– Много ходят – много видят, – постоянно бормотал он, забираясь все дальше и дальше в лес.
Время от времени он сокращал путь и шел напрямик. Он топтал кусты ежевики, преграждавшие путь, ломал вереск метровой высоты и толщиной с сигару, вырывал шиповник, поросль пинии и дрок, прорываясь через заросли. Эди, который весил почти сто двадцать килограммов и был выше Романо на целую голову, напоминал сейчас безволосого быка.
Эльза с трудом поспевала за ним. Она уже предложила ему несколько мест, но Эди каждый раз отказывался.
Через полчаса он свернул влево. «Они станут беспокоиться, – озабоченно подумала Эльза, – а когда в фонариках сядут батарейки, это будет проблемой».
Она уже не один раз прокляла собственную идею похоронить кролика в лесу. Ей было холодно и страшно. Порой она затаивала дыхание, и тогда ей казалось, что она слышит вдалеке хрюканье диких свиней.
Они вышли на просеку, слабо освещенную полумесяцем, и увидели остатки старой caranna [99]99
Хижина, лачуга (итал.).
[Закрыть], о которой Эльза даже не слышала.
– Ты здесь бываешь? – прошептала она, как будто кто-то мог ее услышать.
– Да-да – хорошо, – пробормотал Эди.
Эльза выключила фонарик, хотя ей было жутковато.
– Если ты все здесь знаешь, покажи место, где мы можем похоронить Тигра.
С обратной стороны лачуги был куст вполовину ее высотой. Эльза прикоснулась к нему и почувствовала, что это дрок.
– Да – здесь все в порядке, – сказал Эди и указал на куст.
Эльза послушно кивнула и сунула ему лопату в руку.
– Давай мне Тигра и копай яму.
Хотя ей и было противно, она взяла у него мертвое животное.
Эди копал очень быстро. «Кто знает, чего он только не закопал здесь», – мелькнуло у Эльзы в голове, и она вспомнила свою связку ключей, которые тоже закопал Эди.
Потом они опустили Тигра в яму. Эди сложил руки.
– Всего тебе хорошего в раю, Тигр! – сказала Эльза, а Эди принялся бить себя по лбу, словно пытаясь понять, что происходит.
– В раю лучше? – спросил он, и Эльза кивнула.
– Намного лучше.
Эди зарыл могилу и поставил на нее огромный камень – такой, что Эльза не сдвинула бы его и на сантиметр. В свете карманного фонарика лицо его влажно блестело.
Эльза взяла брата за руку, и они отправились в обратный путь. Эди выключил фонарик. Ему не нужен был свет. Эльзе даже показалось, что в темноте он двигается с большей уверенностью, чем днем.
66Маленькая пьяцца была безлюдной, когда Эльза с Эди вернулись в Монтефиеру. В кладовке они сняли резиновые сапоги, обогнули тратторию и с заднего входа вошли в небольшой застекленный портик, где Тереза держала в терракотовых горшках растения, не приспособленные к холодам: лимон, мандарин, гибискус, олеандр и молодые кусты роз. Поэтому портик выглядел как зимний сад, в котором, к сожалению, не помещался уже ни стул, ни стол. Плоская керамическая лампа горела, что было необычно. Сара и Тереза выключали ее, когда выходили из портика.
Эльза недоуменно остановилась и принюхалась. Ей понадобилось всего мгновение, чтобы понять, почему в доме так необычно пахло. Это был очень слабый запах дыма, как будто кто-то прошел с горящей сигаретой через портик. – О, как хорошо – мы не одни, – довольно хрюкнул Эди. Значит, он тоже что-то унюхал. Наверное, кто-то зашел к ним в гости с подарком.
Эльза чувствовала себя легко и свободно. Она даже радовалась рождественскому вечеру дома. Словно развязывался один узел за другим, и ее сердце больше не разъедала ненависть. Все хорошо. В этом она была совершенно уверена.
А затем, когда они с Эди зашли в гостиную, оказалось, что он стоит там. Посреди комнаты, высокий, выше всех остальных, но какой-то лишний. Он не улыбался, просто стоял и смотрел на нее. Словно не он, а она была сюрпризом вечера. Все молчали. Сара крепко уцепилась за камин, как будто боялась упасть. Энцо и Тереза сидели на диване, тесно прижавшись друг к другу, так тесно, как Эльза еще никогда не видела. Романо оперся обеими кулаками о стол, словно готовясь произнести проникновенную речь.
А он стоял между ними на фоне рождественской елки и выглядел как-то беспомощно.
Эльза даже не успела обрадоваться, настолько призрачной была эта сцена. По спине у нее побежали мурашки.
– Амадеус… – прошептала она, и улыбка скользнула по ее лицу. – Амадеус, как здорово, что ты приехал!
Она подбежала к нему, обняла и поцеловала. Он стоял неподвижно и ни на что не реагировал, как она не ответила пару часов назад на объятия матери.
Ей стало страшно.
– Что случилось? – закричала она и вызывающе посмотрела на каждого по очереди. – Что с вами со всеми? Это Амадеус, мой друг.
Она обняла его и прижалась к нему.
– Я знаю твоего друга, – тихо сказала Сара. – Даже очень хорошо знаю.
«Господи, только не надо снова… – мысленно простонала Эльза. – Прошу тебя, не опять…» Но она ничего не сказала, лишь уставилась на мать широко раскрытыми от ужаса глазами.
– Ты не помнишь… Конечно, ты ничего не помнишь…
– О чем ты?
– Эльза… – У Сары дрожали губы.
Она замерла.
– Эльза, это Фрэнки. Твой отец.
Слова Сары, как проклятие, повисли в комнате, в которой, кажется, никто не смел даже дышать, и прозвучали в головах всех подобно эху.
«Все кончено», – успела подумать Эльза, прежде чем погрузилась в темноту.
67Фрэнки выскочил из гостиной. Стеклянная дверь портика захлопнулась, издав громкий дребезжащий звук, но в доме по-прежнему было тихо. Никто не закричал, не бросился за ним.
Он бежал через городок, мимо замка, мимо пустого палаццо. В желтом доме перед поворотом горел свет, по радио передавали «Jingle Bells». С группой «Switch» он исполнял эту песню много раз, выступая на рождественские праздники в спортивных залах или в залах деревенских собраний. Но группы «Switch» больше не было, и Амадеуса не было тоже.
Он миновал церковь, кладбище с сотней маленьких красных огоньков и погруженный в темноту дом пастора. На втором этаже хлопало на ветру открытое окно.
Странно, но он не чувствовал ни малейшего напряжения. Его ноги работали сами по себе, а рассудок был словно отключен.
В Амбре он зашел в бар, купил две бутылки граппы и побрел через город сам не зная куда. В конце концов он уселся на маленьком мосту, посмотрел вниз, на речку Амбру, которую можно было скорее назвать ручьем, и задумался, что у него еще осталось в жизни. Он нигде не видел начала, только конец. Он проиграл.
Он открыл бутылку и одним глотком выпил приблизительно треть. Потом долго смотрел на спокойно бежавшую воду и сердился на чей-то бумажный носовой платок, который зацепился за ветку на берегу и призрачно белел в свете луны.
Сегодня было Рождество, и рождественский сюрприз с треском провалился. Этот бумажный носовой платок настолько выводил его из себя, что у него появилось желание избить первого попавшегося прохожего, который будет идти через мост.
Лучше бы он остался в Берлине… Не все из того, что говорила Гунда, было неправильно. Лучше бы они пошли вместе поужинать, а потом он завалился бы с ней в постель, и ничего бы не было. Он никогда бы не узнал, что Элизабетта – его дочь, и, может быть, любил бы ее и дальше. По крайней мере до Нового года. А может быть, еще дольше, пока из-за какой-то идиотской случайности не узнал бы правду.
Три машины прогремели через мост и этим настолько возмутили Фрэнки, что он выпил еще треть бутылки.
Зазвонил его мобильный телефон.
– Где ты? – спросила Эльза приглушенным голосом. – Пожалуйста, вернись. Прошу тебя, давай поговорим. Пожалуйста!
– Я не могу, – простонал он, – я этого не выдержу.
– Где ты?
– В Амбре.
– Тогда я сейчас приеду к тебе.
– Нет.
Внезапно ему стало ясно, что он пьян. Он не мог говорить с ней. Сегодня уже больше не мог.
– Я должна тебе кое-что сказать, Амадеус.
Она хотела назвать его Фрэнки, но не смогла пересилить себя. Ведь любила она Амадеуса.
– Да? – Телефон буквально жег его ухо.
– Я беременна.
Он чуть не расхохотался. Именно этого маленького дополнения не хватало, чтобы довести роковое известие до совершенства.
– Ты ничего не хочешь мне сказать?
– Еще двадцать четыре часа назад я бы обрадовался.
Оба замолчали. Фрэнки пил, стараясь глотать как можно тише.
Он слышал, как она плачет.
– Элизабетта, пожалуйста…
Он не знал, что еще можно сказать и как ее утешить.
– Вообще-то меня зовут Эльза.
Бестия… Маленькое, постоянно орущее существо, которое своим криком могло кого угодно довести до сумасшествия, которое ему иногда хотелось размазать по стене. Ребенок, которого зимой хотелось выставить на балкон, закрыть дверь и уйти спать, чтобы хоть на пару часов обрести покой… Это маленькое чудовище было сейчас матерью его ребенка и умоляло о любви.
Дерьмовая игра…
– Почему ты сказала, что твоя мать мертва?
– Потому что для меня она умерла. Потому что она меня предала. Я не хотела ее больше видеть, никогда. – Эльза всхлипнула. – Фрэнки?
Впервые она назвала его этим именем.
– Да?
– Я не знала, что ты мой отец. Она никогда не рассказывала мне о тебе и не показывала фотографии. Она сказала, что у нее нет ни одной твоей фотографии.
Сара заочно объявила его мертвецом…
– Амадеус?
– Да?
– Я… Я…
Она хотела сказать «Я люблю тебя», но не смогла пересилить себя. Это было так абсурдно в эту ночь.
– Я знаю, моя малышка, – тихо сказал он. – Я знаю, что ты хочешь сказать. Мысленно я обнимаю тебя.
– Пожалуйста, приходи!
– Счастливого Рождества! – сказал он и отключился.
Через десять минут его мобильный телефон зазвонил снова, но он не ответил, только нажал кнопку сброса.
Ему понадобился ровно час, чтобы выпить обе бутылки граппы.
В двадцать три часа тридцать семь минут он бросился с моста высотой всего лишь в несколько метров и теперь лежал на мелководье, лицом в воде, которая в этом месте была не глубже сорока сантиметров. Его длинные тонкие волосы плавали на поверхности, плавно изгибаясь, как нежные стебли водяного растения.
Он не почувствовал, как холодная вода Амбры проникла в его легкие и перекрыла дыхание. В свои последние мгновения он видел лишь одну женщину, которую любил всю жизнь. Сару.
На мосту остался его мобильный телефон, который звонил еще раз двадцать. Потом все стихло.
Фабрицио, тридцатидевятилетний брат бывшего пастора, возвращавшийся с рождественской мессы, обнаружил по пути домой безжизненное тело в Амбре. Он принялся кричать и звать на помощь, хотя никому и ничем уже нельзя было помочь.
Несколько минут спустя Фрэнки вытащили из воды, но он полтора часа как был мертв.
Тоскана, январь 2005 года – за девять месяцев до смерти Сары
68Было холодно. Ветер свистел над маленькой площадью перед церковью, и пара высохших дубовых листьев неслась по брусчатке. Пиенца даже сейчас, после обеда, выглядела вымершей, потому что зимой туристы не забредали сюда даже по ошибке.
Эльза пришла на пять минут позже оговоренного времени. Она медленно приближалась к кафе, которое находилось напротив церкви, словно не осмеливалась зайти. Потом потуже затянула пояс пальто и решительно вошла.
Она сразу же поняла, что это тот человек, которого она ищет. Описание совпадало. У него были темные глаза, он был гладко выбрит, и темные завитки волос обрамляли его голову, словно купальная шапочка в африканском стиле. Из-за своей прически он казался крупнее, чем был на самом деле. Он сосредоточенно помешивал чай и поднял взгляд только тогда, когда она приблизилась.
– Buona sera, Стефано, – сказала Эльза и села рядом с ним за круглый маленький стол, на котором лежала зачитанная газета «Gazzetta dello sport».
– Привет, Эльза, – ответил он, улыбаясь. Потом приподнялся и протянул ей руку.
Он сразу же показался ей симпатичным.
– Спасибо, что пришел. Давно ждешь?
– Пять минут. Не больше. Хочешь что-нибудь выпить?
– Кофе.
Стефано встал, подошел к стойке и заказал кофе. Подождал и принес чашку к столу.
– Спасибо.
– Расскажи, что тебе нужно. Не бойся, все останется между нами.
Эльза осмотрелась. Она хотела удостовериться, что никто не услышит их разговор. Двое ремесленников стояли возле стойки и громко разговаривали, не обращая внимания на сидящих за столом. Больше в кафе никого не было.
– Я точно беременна. Последние месячные были сорок один день назад.
– Это хорошо, – сказал Стефано. – Это еще в пределах возможного. После сорок девятого дня уже ничего нельзя сделать. Во всяком случае, не с помощью медикаментов.
– Я не хочу ребенка. Я не могу его хотеть и не хочу, чтобы он был. Это крайне запутанная история, но я точно знаю, что не хочу. Вариантов не существует. – Она говорила четко и спокойно. Вся ее нервозность и неуверенность улетучилась.
– О'кей. У тебя проблемы в семье?
– Да.
– Можешь не говорить о причинах, хотя если хочешь, то можешь и рассказать…
– Лучше, если я не буду рассказывать.
Стефано кивнул.
Эльза была благодарна ему за сочувствие. Он был аптекарем в Гроссетто, давним другом Анны, и сразу же изъявил готовность помочь. Эльза надеялась, что у него из-за этого не возникнут неприятности. Поскольку он несколько дней гостил у своего друга в Пиенце, они договорились встретиться здесь.
– Но мне все равно нужно кое-что знать о тебе. Ты куришь?
Эльза отрицательно покачала головой.
– У тебя есть проблемы с сердцем или сердечно-сосудистой системой? Или, может быть, повышенное давление?
– Нет. Все о'кей.
– Когда ты последний раз делала анализ крови?
– Два года назад.
– Ну и как?
– Все было в норме. Я совершенно здорова, Стефано. Он улыбнулся.
– Хорошо. Я уверен, что у тебя не будет никаких проблем. Теперь будь внимательна. Все должно идти следующим образом: чем скорее, тем лучше, а лучше всего прямо завтра ты примешь три таблетки мифегина.
– Все сразу?
– Да. Все сразу. Первое время ничего не будет. Через два дня ты примешь две таблетки простагландина. В большинстве случаев эмбрион выходит через три-четыре часа, но иногда только через шесть. В некоторых случаях это продолжается около двадцати четырех часов.
– Все понятно.
– Если возникнут какие-нибудь проблемы, невыносимая боль или очень сильное кровотечение, нужно сразу же обратиться в клинику. Ты обещаешь?
– Обещаю.
Эльза уже все поняла и больше не хотела ничего слышать. Она мечтала вернуться домой, проглотить таблетки, лечь в постель, натянуть одеяло на голову и оставить все, что случилось, далеко позади.
– Хорошо. Если что, ты знаешь, где меня найти. Или поговори с Анной, если тебе что-то будет неясно, она уже прошла через это.
– Ой, а я и не знала!
Стефано промолчал, вытащил из кармана куртки пакетик и отдал его Эльзе.
– Спасибо.
Она засунула таблетки в сумочку и в ответ протянула ему конверт с пятьюстами евро.
Таким образом, сделка состоялась.
– Я этого не понимаю, – сказала Эльза. – Почти во всех европейских странах, даже в США, разрешены таблетки для абортов, а в Италии – нет. И мы вынуждены устраивать подобное представление.
– Я тоже этого не понимаю, – ответил Стефано и встал. – Но надеюсь, что в ближайшие годы что-то, может быть, и сдвинется с места.
Они обнялись, поцеловали друг друга в щеку, и Эльза покинула бар.
К машине она уже почти бежала.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.