Текст книги "Алый шелк соблазна"

Глава 14

Не успела Порция ступить на порог дома на Гросвенор-сквер, как тут же к ней бросился Дид в сбившемся набок парике.

– Миледи! – потрясенно воскликнул он, но не успел ничего добавить. На площадке величественной лестницы появилась мать Порции и слезливо запричитала:

– Порция, Порция, дитя мое! Страшные новости… Страшные!

У Порции оборвалось сердце. В голове возникла дикая мысль, что этот переполох из-за нее и Марка, что кто-то узнал правду, и теперь это стало всеобщим достоянием. Газеты с сенсационной новостью, в них – самые интимные подробности.

Перед глазами, сменяя друг друга, возникали ужасные картины. Важные персоны, которых она привыкла числить в друзьях, не замечают ее. Виктория с маской отвращения на лице говорит ей: «Леди Эллерсли, вы позволили себе уступить похоти. Какой пример вы подаете моему народу?»

Порция с трудом сглотнула и проговорила:

– Что произошло?

– Покушение на королеву! – Мать зарыдала и привалилась к колонне. Слуги бросились ей на помощь, а Порция не двинулась с места. Она словно приросла к полу, потрясенная неожиданным поворотом событий.

– Она… она… – зашептала Порция, но никак не могла закончить фразу.

– Нет-нет, миледи! – Дид тут же оказался рядом, словно опасаясь, что она тоже упадет в обморок. – Ее величество подверглась удару медным наконечником трости. Она навестила своего дядю, герцога, и как раз выходила из Кембридж-Хауса. После нападения она проявила стойкость, нашла в себе силы подняться в карете на ноги и показать толпе, что с ней ничего не случилось. Очень мужественно, по моему мнению.

Порция с облегчением выдохнула:

– Я так рада!

– Она присылала за тобой, – сообщила мать, которая вновь обрела дар речи. – А ты нашла время ездить к каким-то никому не нужным подругам! Да еще осталась на ночь и никого не предупредила.

– Дороти больна. Она меня так просила…

– Мне нет до этого дела! Я не могла даже объяснить королевскому посланнику, куда ты делась.

– Я немедленно еду во дворец. – Порция заспешила вверх по лестнице, на ходу снимая перчатки. – Заложите карету.

На жизнь Виктории уже было пять покушений, последнее – год назад. Тогда стреляли из пистолета, но он оказался заряжен одним только порохом. Этот случай поразил королеву сильнее, чем все предыдущие, когда в оружии были пули, но выстрел не попадал в цель. Виктория всегда мужественно держалась перед публикой, но Порция знала, что это не проходит для нее бесследно. Королева приходила в ярость от мысли, что кто-то хочет ее убить. И, раздеваясь у себя в комнате, Порция размышляла о том, было ли покушение направлено против монархии или это был очередной сумасшедший.

Хетти помогла хозяйке переодеться.

– Какой кошмар, – бормотала она себе под нос.

– Но она жива, и это главное, – отвечала Порция, вынимая из волос шпильки. – Надо благодарить Бога за это.

– Я не имею в виду ее величество, миледи. Я думаю о том, что могло случиться, если бы королева послала за вами и вас нашли бы вместе с этим человеком.

– Меня бы не нашли.

– А разве одно это не подозрительно?

– Я бы что-нибудь придумала, – отмахнулась Порция.

– Вы бы солгали королеве? – язвительным тоном спросила Хетти. – Вот что получается, если общаешься с таким человеком, как Марк Уорторн.

– Насколько я помню, раньше тебе казалось забавным соврать королеве.

Хетти энергично заработала гребнем, расчесывая волосы Порции, а та понадеялась, что Хетти теперь оставит эту тему, но напрасно.

– Он вас до добра не доведет. Он думает только о себе. Он как… как жиголо. Он бросит вас, когда вы ему надоедите. Я знаю, так и будет. И очень скоро.

Порция, обернувшись к служанке, холодно ответила:

– Я думаю, это уже случилось. Уже надоела. Так что можешь больше не беспокоиться.

– Я беспокоюсь только о вас, – жалобно начала Хетти, но Порция ее прервала:

– Посмотри, готова ли карета. Я спущусь через минуту, только посмотрю, как мама.

Хетти вышла, а Порция подошла к зеркалу и стала рассматривать свое лицо: бледная, под глазами темные круги. Но это можно объяснить страшной новостью, которая ждала ее дома. А новость действительно была страшной, ведь когда Порция услышала о покушении и увидела рыдающую мать, она решила, что Виктория убита. Это был тяжелый удар. И он же заставил ее очнуться. На свете есть более важные вещи, чем Марк Уорторн. Она должна играть свою роль, выполнять свой долг. Настало время отбросить эгоистичные устремления плоти и сосредоточиться на долге.

Ее мать легла в постель, приняв дозу снотворного, и уже почти заснула.

– Мама, тебе лучше?

Женщина открыла глаза. Ее зрачки были расширены.

– Я так устала, – прошептала она. – Ужасные новости…

– Ужасные. Я еду во дворец.

– Иногда у меня в голове все путается. Когда меня спросили, куда ты уехала, я не могла вспомнить. Я пыталась, но не могла. Дид им все объяснил.

– Это не имеет значения, мама.

Мать сжала ее руку.

– Я ведь не хотела на тебя сердиться. Ты хорошая девочка, Порция. Ты всегда делаешь, что тебе скажут.

– Разве?

Мать хотела сделать ей комплимент. Послушная дочь – это правильно, но Порция невольно вспомнила Минни Давелл и задумалась: одобрила бы ее старая дама или нет? Если бы сама Минни всегда делала, что ей говорят, разве оставила бы она своей дом ради чудесных приключений?

– Когда я узнала, что лорд Эллерсли гостит в семье моей подруги, я сказала твоему отцу: «Если старик хоть раз увидит нашу красавицу, ее судьба будет устроена». Ничто так не действует на пожилых мужчин, как вид цветущей юности. И он в тебя влюбился, помнишь? Ты моя прекрасная, моя верная дочь.

Сейчас Порции было неприятно это слышать. Она направилась к двери, но голос матери ее снова остановил:

– Порция, у тебя загорело лицо. И от тебя пахнет морем. Ты была на побережье? Я думала, твоя подруга живет в Оксфорде.

Вот и думай, что мать ничего не помнит!

– Так и есть, мама. Дороти живет в Оксфорде. Тебе просто что-то приснилось. – Но мать и правда уже заснула. Дыхание стало ровным.

Порция любила мать, действительно любила, но сейчас она почувствовала к ней внезапную неприязнь.

Виктория нервно ходила по комнате из угла в угол. Порция никогда не видела королеву в таком гневе. Шишка и ссадина на лбу, как и синяк под глазом, с каждой минутой становились все заметнее.

– Как посмел этот негодяй так подло меня ударить? Трус! Ударить безоружную женщину! Ударить любую женщину – уже подлость, но свою королеву… Я этого не потерплю! Не потерплю!

– Когда карета въезжала в ворота Кембридж-Хауса, ее окружила толпа, – стал рассказывать принц. – Тот человек был среди этих людей. В карете была не только моя дорогая жена, но и Эдди, и Элис, и маленький Альберт/ Мы должны благодарить Бога, что никто из наших детей не пострадал! – Принц был бледен, он еще не оправился от шока, но голос Альберта звучал, как всегда, благоразумно и спокойно. Порцию это восхищало.

– Сэр, известно, кто этот человек? – спросила она.

– Мы выяснили имя. Это Роберт Пейт. Он недавно ушел в отставку. Служил в десятом гусарском полку. Он не желает объяснять причины своего поступка.

Порция выразила свою радость от того, что королева хотя и пострадала, но осталась жива. Ей было ясно, что Виктории требовалось выплеснуть свой гнев. Королева показала ей шляпку, которая приняла на себя удар трости Пейта, и призналась, что страдает от головной боли.

– Если бы у таких людей был план, который они хотели бы привести в исполнение, был бы заговор, мы бы его раскрыли и приняли меры, чтобы подобное не повторялось, – говорил Альберт, – но, похоже, они просто не в своем уме, а любой их заговор – это плод больной фантазии.

– Так, значит, Пейт был один, без сообщников?

– Он сообщил свое имя и рассказал, что был солдатом. Больше ничего. И не захотел объяснить, зачем сделал то, что сделал. Какой-нибудь воображаемый ущерб, нанесенный ему или его семье?.. – Альберт пожал плечами. – Он не в здравом уме. Или хочет нас заставить так думать.

– Порция, если бы дорогой лорд Эллерсли был с нами, – ядовитым тоном проговорила Виктория, – он тотчас бы ринулся на мою защиту.

– Ваше величество, я приношу свои извинения. Я была…

Королева отмахнулась.

– Не имеет значения. Тебе никогда не придется пережить такие покушения на свою жизнь, как довелось мне. Ты не можешь полностью оценить такие события, но твой дорогой муж был на это способен. Он каждый день рисковал жизнью ради меня.

– Ваше величество…

– Думаю, мне надо пойти прилечь. Это все, леди Эллерсли.

Порция сделала книксен, уговаривая себя не обижаться, ведь Виктория не собиралась быть жестокой. Она просто была расстроена, очень расстроена, и не без причины. Но все равно было больно.

Прощаясь с Альбертом, Порция заметила, как он слегка покачал головой, словно пытаясь дать ей понять, что Виктория ничего не имела в виду. Принц, понимал положение Порции лучше всех остальных. Его собственная жизнь тоже проходила в тени супруги. Но в их положении имелась существенная разница: Виктория была живая, теплая, любящая, а Порция одинокая, и сейчас она чувствовала это острее, чем прежде.

Арнольд шел по ковровой лестнице в Хакни. Поднявшись наверх, он особым образом постучал в дверь и лишь тогда отрыл ее. Четыре лица молча повернулись к вошедшему.

В комнате было сильно накурено. На столе стояли тарелки с едой и недопитые бутылки вина.

– Его арестовали, – ровным голосом сообщил один из присутствующих. – Как это может на нас отразиться?

Арнольд сел во главе стола.

– Никак. Я узнавал. Говорят, что он просто свихнувшийся солдат. Мы уверены, он не расскажет правду. Не нарушит клятву.

– Почему вы так уверены?

Арнольд налил себе вина, сделал глоток и заговорил:

– Уверен потому, что я хорошо знаю Роберта. Он верит в то же, во что верим мы. Готовясь к нападению, он несколько недель следил за королевой, но, думаю, когда он увидел ее так близко, то растерялся. Но он не заговорит. – Арнольд сделал еще один глоток кислого вина. – Однако как неудобно, что это случилось именно сейчас!

– Неудобно?! – фыркнул один из присутствующих. – Я бы назвал это иначе.

– Думаю, все не так плохо, как вы считаете. Конечно, некоторое время будет повышенная нервозность, но потом все войдет в свою колею. Мы даже можем извлечь из этого пользу. Никто не будет ждать нового покушения так скоро.

Заговорщики переглянулись. Арнольд знал, что до его прихода они обсуждали этот план, может быть, даже выражали сомнение в его праве руководить ими. Он сделал вид, что не заметил. Ничто не могло поколебать его уверенность.

– Значит, вы намерены продолжать?

– Разумеется. – Арнольд удивленно приподнял бровь. – Роберт хотел бы, чтобы мы продолжали наше общее дело. И мы добьемся успеха. – Он приподнял стакан. В слабом свете свечей его глаза сверкнули фанатичным блеском. – Королева должна умереть!

Все дружно подняли стаканы.

Арнольд удовлетворенно кивнул и обвел взглядом товарищей, пытаясь оценить решимость каждого, потом наклонился вперед и заговорил:

– В этом наша цель, друзья. Нельзя забывать о ней. Когда я нанесу королеве смертельный удар, наше дело станет важнее, чем все мы. Страна наконец очнется. Народ, истинный народ Англии, осознает справедливость того, что мы сделали. Англия для англичан!

Товарищи поддержали его нестройными криками. «Скоро, – думал опьяненный восторгом Арнольд, – очень скоро».

Когда Марк наконец вернулся домой, Минни встретила его известием о новом покушении на королеву. Только что забегал мальчишка из мясной лавки и все рассказал. Марк молча выслушал гневные речи тетушки, но думал о том, как это отразится на Порции.

Конечно, она станет винить себя за то, что не была рядом, когда это случилось, пусть даже она и ничем не смогла бы помочь. Она непременно будет смотреть на него, как на помеху в выполнении долга. Может быть, ей захочется его увидеть, но долг победит. К тому же Порция наверняка воспользуется этим инцидентом как поводом для разрыва, полного и бесповоротного.

Да, их короткий роман окончен.

Глава 15

Порции казалось, что с момента покушения на Викторию у нее не было ни минуты для себя. Королева вела себя настолько требовательно, как будто хотела наказать Порцию за то, что той не было рядом в день покушения.

Порция все время напряженно ждала вызова во дворец, а если его не случалось, то начинала бояться, что пропустила его. Как следствие, она чувствовала слабость, головные боли, а ложась в постель, мечтала только о том, чтобы упасть и заснуть, но и этого у нее не было. Когда Порция старалась утонуть в забвении, там, среди призрачных теней, ее всегда ждал Марк. Здесь, в ее постели, он был всегда. Приходил и улыбался своей ленивой, чувственной улыбкой. Она хотела его так сильно, что сама пугалась накала своих чувств. Ночь за ночью он являлся к ней во сне, но наяву – ни разу.

Она ничего о нем не слышала. Не было даже письма, которое она могла бы порвать и вернуть ему. Не появлялся он ни в опере, ни в балете. Исчез, словно его и не было. Даже себе Порция не признавалась, как сильно она о нем тоскует.

Статуя лорда Эллерсли, заказанная королевой после его смерти, была наконец готова и стояла на постаменте у входа в Грин-парк. Казалось, лорд Эллерсли, в шинели, привычно сутулясь, обозревает какое-то невидимое поле сражения.

«Как будто он никогда не умирал», – думала Порция. Она знала, что мысли эти дурны и несправедливы, но чувствовала, как память о человеке, которого она едва знала, душит ее, не дает жить. Однако статую следовало открыть. Порция отлично понимала, что должна быть рядом с королевой и в очередной раз играть роль ангела во вдовьих одеждах.

О да, она знала, как ее называют. Когда-то это ей льстило, а сейчас сделалось невыносимым. Она не ангел! Она женщина из плоти и крови. Она совершает ошибки, грустит, смеётся, боится. Почему они не позволяют ей быть собой?

И почему это стало так важно для нее сейчас?

Марк стоял на вершине дамбы и смотрел на Давелл-Холл, видневшийся за плоской норфолкской долиной.

Казалось, дом припал к земле и приготовился к прыжку, намереваясь схватить всякого, у кого хватит глупости оказаться поблизости. Марку и в голову не могло прийти, что существуют такие места. В любое другое время он бы ужаснулся и, не раздумывая, вернулся в Лондон. Но не сейчас. Сейчас он дошел до точки, и даже этот чудовищный дом не мог его напугать.

Если смотреть на этот дом с практической точки зрения, то становится ясно, что он обветшал и нуждается в ремонте, но все несущие конструкции в порядке. За столетия этот древний дом настолько беспорядочно достраивали и перестраивали, что сейчас невозможно было понять, к какой архитектурной эпохе он принадлежит. Сооружение располагалось на острове. Вернее, этот клочок земли становился островом при высоком приливе, когда морские воды перекатывались через топкую прибрежную полосу и отсекали дамбу. При отливе равнина обнажалась, и по дамбе можно было добраться до дома.

Дом напоминал скорее корабль, чем сухопутное жилище, а окружающая его стена выглядела, как корпус судна. По ночам, когда скрипело старое дерево и слышался шорох волн, Марку казалось, что он в море. Брат был прав – дом разваливался, но его можно еще спасти. Кстати, Марк успел к нему привязаться, что было, разумеется, странно, если учесть все обстоятельства, но может быть, так случилось потому, что это был его дом.

Что касается арендаторов и жителей ближайшей деревни, то приезд Марка привел их в восторг. Прошло много лет с тех пор, как Давеллы покинули свою резиденцию. Сначала их радость удивила Марка, но дни шли за днями, и эта простая привязанность стала доставлять ему удовольствие.

«Марк Уорторн из Давелл-Холла». Это звучит. К тому же здешние жители отчаянно нуждались в присутствии помещика. Управляющий дяди Роджера умудрился сделать лишь одно – выпил все лучшие вина из погреба. Узнав, что Марк намерен вернуться в родовое гнездо, он прихватил смазливую дочку кузнеца и скрылся в неизвестном направлении.

По приезде Марк понял, почему управляющий счел за благо исчезнуть, не встретив хозяина.

Когда-то прибрежные земли были защищены от приливов плотинами. Существовала система каналов и шлюзовых перемычек. Земли осушили, они превратились в сельские угодья. Теперь море поглотило большую часть пастбищ. Требовалось много труда, чтобы человек вновь взял верх над природой. Очень много труда. Это работа не на неделю. Любой разумный человек продал бы землю и дом за любые деньги или же просто вернулся бы домой и забыл об этих местах.

Возможно, он и не является разумным человеком, думал о себе Марк.

Приехав сюда, он часто отправлялся на долгие прогулки по окрестностям, наблюдал за арендаторами, мелкими фермерами, беседовал с ними. Садился с ними за стол, как равный, ел их хлеб и пил их эль, смеялся над их шутками. Смеялся и над собой, когда они необидно поддразнивали его за утонченные лондонские манеры.

Когда пришло время отъезда, он уже чувствовал себя здесь своим.

Но, вышагивая вдоль берега, Марк думал не только об ирригационных работах и ремонте, очень часто он думал о Порции и о словах Минни. Как только он услышал о покушении на королеву, то сразу понял: Порция сделает однозначный выбор. Долг победит, а он проиграет. Ее всегда учили думать о личном счастье в последнюю очередь.

И вот он стоял на продуваемой всеми ветрами дамбе, чувствовал соленый запах моря, слушал крик чаек и думал все о том же: если Порция нужна ему настолько, что он готов за нее бороться, он должен ей что-то предложить. В конце концов, он собирается противопоставить себя национальному герою. Общество и сама королева Виктория осудят подобную дерзость. Однако Марк был уверен, что способен сделать Порцию счастливой, если только она ему позволит.

Нельзя забывать, что Порция – богатая великосветская дама. Трудно ожидать, что она оставит свой круг ради человека, единственным достоинством которого является первоклассное мастерство любовника. Давелл-Холл в этом смысле представлял собой определенную ценность. Он мог стать его домом, а со временем поместье начнет приносить доход, на который он сможет жить. Они смогут жить.

Марк наконец осознал, чего хочет. Он понял это здесь, в Богом забытом Норфолке. Конечно, он скучал по Лондону, но не так сильно, как думал. В Давелл-Холле он встретился с новыми проблемами, и они его захватили. Здесь его будущее. Одну только Порцию нельзя было ни заменить, ни забыть.

Порция… Он тосковал о ней, желал ее, он был готов бороться за нее.

Однажды ночью, через несколько недель после покушения на Викторию, с Порцией случился приступ лунатизма. Во всяком случае только так Порция могла объяснить происшедшее. Слишком унизительно было думать, что она способна совершить подобный поступок в здравом уме.

В тот вечер у Порции болела голова, и она рано ушла спать. На следующее утро должно было состояться открытие памятника лорду Эллерсли.

В полночь она внезапно проснулась. В голове билась только одна мысль: «Я должна его увидеть!»

Порция схватила плащ, отыскала ночные туфли, мельком взглянула в зеркало: лицо бледное, глаза дикие, волосы распушены, – и натянула капюшон. Голова закружилась, она покачнулась, но успела схватиться за дверной косяк.

Снаружи все было тихо. Газовые светильники едва горели. Порция бросилась вниз по лестнице. Она уже забыла, на сколько задвижек и засовов запирается входная дверь. Возилась с ними довольно долго и шумно.

Наверху раздались голоса. Похоже, мать что-то бормотала в полусне. Порция чувствовала себя как убегающий из тюрьмы узник. Сердце отчаянно колотилось. Она распахнула входную дверь.

В холл ворвался теплый ночной воздух. Порция вдохнула его полной грудью и стала торопливо спускаться по ступеням. Она уже почти перебежала площадь, когда сзади раздались крики Хетти:

– Миледи! Миледи, вы куда? Сейчас ночь!

– Пошла прогуляться, – ответила Порция, но замедлила шаг. На площади было пусто. Мигающие газовые фонари придавали знакомому месту нереальный, призрачный вид.

– На прогулку? – Голос Хетти зазвучал строже. – Дорогая, вы ведь в ночной рубашке!

Порция остановилась и опустила глаза на свой наряд. Плащ скрывал ее одежду, а капюшон – лицо. Никто не мог ее узнать. Тогда какое имеет значение, в ночной рубашке она или в платье? Марку до этого не будет никакого дела. Он засмеется, обнимет ее и поцелуями заставит забыть все тревоги.

Нет, это имеет значение. Все, что она делает, для кого-то имеет значение. Порция, словно со стороны, услышала свой голос:

– Господи, Боже мой, Хетти! Разве я не имею права пойти на прогулку? Конечно, имею.

Хетти взяла ее руку, мягко, но непреклонно.

– Но куда вы идете, дорогая?

– Я?.. Никуда.

Хетти сразу все поняла и нахмурилась.

– Вы же знаете, что вам нельзя ходить к этому человеку. С ним все кончено. Если вы явитесь к нему в полночь, он просто рассмеется вам в лицо. Прогонит вас и разболтает своим друзьям.

Неужели он ее прогонит? Да ведь она сама не оставила ему ни единого шанса. Наверное, он сейчас ее ненавидит. Или еще хуже, забыл о ней и развлекается с новой пассией! Она содрогнулась.

Хетти права. Нельзя этого делать. Она больше не Порция Страуд, дочка викария. Она – леди Эллерсли. Надо заботиться о собственном достоинстве и положении. Это просто мгновенное помешательство.

Порция вздернула подбородок и неспешно вернулась в дом. Из парадной двери выглянул Дид. Когда она вошла, он запер замки. До Порции донесся шорох с лестницы для слуг – из коридора кто-то выглянул посмотреть на нее.

– Хетти, – прошептала она, внезапно очнувшись. Хетти обняла ее за талию и забормотала:

– Вы просто устали, вы не в себе, я позову врача.

– Не надо. Пожалуйста, не надо. Я не хочу никакого шума.

– Порция? Что происходит? Опять дурные новости?

О Господи! Проснулась мать. Стоит на галерее, на плечах шаль, седые волосы выбились из-под чепца, в глазах слезы. Нет, Порция не может заниматься сейчас матерью.

За дело взялась Хетти:

– Миссис Страуд, я хочу послать за доктором. Леди Эллерсли не в себе.

– Да-да. Если вы так считаете, то надо послать. – Мать спустилась по лестнице и потрогала лоб Порции. – Она вся горит.

– Я хочу лечь! – Порция направилась к своей спальне. Остальные потянулись следом.

– Я принесу тебе снотворный порошок. – Голос матери вдруг зазвучал как в прежние времена. – Нельзя бродить в темноте, дочка. Леса вокруг Уорторн-Мэнора опасны. Там бывают цыгане. А если бы ты упала в озеро, кто бы тебя спас? – Видимо, мысли миссис Страуд унеслись далеко в прошлое.

– Я не хочу порошок, мама. Я ненавижу лауданум, в нем опий. – Она забралась в постель, легла на спину и закрыла глаза. Скорее бы они все ушли и оставили ее в покое.

– Я думаю, ваша мама права, – снова вмешалась Хетти. – Нельзя рисковать. Вы опять можете уйти на улицу.

– Никакого опия.

– Тогда надо врача, – с триумфом в голосе объявила Хетти.

– Отлично. Но не думай, что он скажет тебе спасибо за то, что ты вытащишь его из постели среди ночи из-за ерунды.

Но доктор, похоже, не думал, что это ерунда. Он осмотрел Порцию, задал массу вопросов и поставил диагноз: легкая лихорадка, – хотя он и не разобрался в ее причинах.

– Меня беспокоит ее душевное состояние, – заявил он миссис Страуд. Порция тем временем закрыла глаза и притворилась, что спит. – Она ведь уже не молоденькая девушка, а у нее нет ни мужа, ни детей. Иногда женщина, которой не удалось выполнить свои материнские функции, впадает в меланхолию. Может развиться истерия. Вы не замечали у нее сильных перепадов настроения, беспричинных слез, криков?

Порция сжала кулаки и прикусила язык. Истерики? Она действительно закатит ему истерику, если он не уберется из ее дома! Порция едва дождалась, пока он выйдет из комнаты, села в постели и закричала:

– Я больше не желаю видеть этого человека!

– Но, Порция…

– Да-да, мама! Я говорю серьезно. Неужели нет никого помоложе? Современнее? Кого-нибудь, кто не считает, что участь женщины – только плодиться и размножаться?

Миссис Страуд пришла в изумление:

– Но доктора Брайанта тебе порекомендовала ее величество!

– Мне все равно. Я не хочу его видеть. Я не представляла, что у него в голове такие мысли, а уж тем более, что он станет высказывать их вслух!

Хетти и миссис Страуд переглянулись, и Порция поняла: они решили, что доктор прав. Это еще сильнее разозлило ее, но в глубине души она знала: доктор Брайант высказал общепринятое мнение. Наверное, ее разозлил контраст между тем, что говорил доктор, и высказываниями Минни Давелл.

Минни не желала заключать себя в узкие рамки той судьбы, которая ей была предназначена обществом. Порция восхищалась ею. И завидовала ей.

– Лучше бы я никогда его не встречала, – прошептала она.

– Его? – повторила за хозяйкой Хетти.

– Лучше бы я никогда не ходила в клуб «Афродита». Я была бы всем довольна, как раньше.

– Вы снова будете всем довольны, – утешила ее Хетти. – Попытайтесь заснуть, миледи. Давайте уйдем, миссис Страуд. Вам тоже надо лечь. Уже поздно… или очень рано. Утром миледи должна быть на открытии памятника.

– Памятника? – Голоса удалялись.

– Памятника лорду Эллерсли, помните?

– Никто мне про это не говорил.

– О, миссис Страуд, конечно, вам говорили.

Порция почти задремала, но вдруг ощутила, как холодная рука коснулась ее лица.

– Мама! Что ты здесь делаешь?

– Тише. Я принесла тебе чашку молока, – прошептала миссис Страуд. – Оно поможет тебе заснуть, Помнишь, когда ты была маленькая, я всегда приносила тебе теплое молоко? И пела тебе песенки. Хочешь, я снова спою тебе?

Глаза Порции наполнились слезами. Мать очень изменилась, она давно уже стала на себя не похожа. Иногда Порции казалось, что это какая-то незнакомая ей женщина. Она так боялась того момента, когда разум совсем оставит мать. И кто тогда будет помнить ее первые шаги, первые слова, ее жизнь до того, как она сделалась достоянием нации?

– Выпей молока, – сказала мать и сунула ей в руку чашку. – Только не пролей.

Порция была так расстроена, что почти ничего не чувствовала. И только выпив все до капли, она заметила на лице матери удовлетворенное выражение и поняла, что та дала ей снотворное.

– О Боже! Мама! Зачем ты? – закричала Порция и отшвырнула чашку.

– Тебе надо поспать. – В голосе матери звучала обида. – Мама лучше знает, что нужно.

– Сколько порошка ты положила?

– Немного. Обычную дозу. Ты поспишь, а утром тебе станет лучше. Вот увидишь.

Порция застонала.

– Завтра надо открывать памятник лорду Эллерсли. Я должна быть в Грин-парке с Викторией и Альбертом. Там будут все. Пара придет в бешенство, если я не сделаю все, как надо. О, мама, как ты могла? Хетти!

Пока послали за Хетти, пока она прибежала, наркотик уже начал действовать. Пухлое лицо Хетти расплывалось перед глазами Порции, она пыталась поднять руку и не могла.

– Я должна быть там завтра, Хетти. Пожалуйста, проследи, чтобы я проснулась вовремя. Хетти…

– Я хотела, как лучше, – ворчливым тоном заявила миссис Страуд.

– Сколько вы ей дали?

– Обычную дозу. Один порошок. В лесу очень опасно.

– Я знаю. Миледи? Миледи, все будет хорошо. Я прослежу, чтобы вы проснулись вовремя. Миледи?

Голос Хетти таял и вскоре совсем умолк.

Хетти долго сидела у кровати и смотрела на свою спящую хозяйку. Миссис Страуд дала ей не так много опия, как боялась Хетти, но горничная все равно тревожилась и боялась уйти. Если повезет, то к утру все пройдет. Конечно, можно передать извинения, заявить, что у леди Эллерсли жар, но она очень расстроится, если до этого дойдет. В последнее время Порция особенно боялась вызвать недовольство королевы, как же ей пропустить открытие памятника собственному мужу…

Хетти вздрогнула, представив последствия.

И все из-за этого человека. Из-за него она намочила одежду, опоздала на поезд, рассердила королеву. Хетти ему не доверяла и не верила, что он исчез навсегда. Наверняка обдумывает новую каверзу.

А как он смотрел на Порцию в тот день на морском побережье! Он хотел завладеть ею, завладеть полностью. А он из тех, кто привык получать то, что хочет. Эгоистичный, испорченный. И никаких угрызений совести. Он способен разрушить жизнь Порции и даже не раскаяться. А теперь он не дает хозяйке спать. Выманивает ее ночью на улицу, как… как какой-то демон.

Лицо Хетти делалось все более мрачным.

Если так будет продолжаться, ей придется принять серьезные меры. Она, конечно, никогда не думала, что придется действовать тайком от Порции, но сейчас это может понадобиться, если она хочет спасти хозяйку от беды.

Вскоре после суаре у Гиллингемов с Хетти говорил Арнольд Гиллингем. Сначала Хетти удивилась и насторожилась. Зачем этому джентльмену понадобилось обращаться к служанке? Он говорил о Порции и рассуждал о том, что все они должны «приглядывать за ней».

– Это в наших общих интересах, – заявил он, впиваясь в Хетти своими холодными голубыми глазами. – Я хочу сказать следующее: если вы вдруг заметите что-то странное, обязательно обратитесь ко мне. Я очень привязан к леди Эллерсли и не желаю, чтобы у нее были какие-нибудь сложности. Никто из нас этого не желает.

Хетти сделала вид, что не понимает, о чем он толкует, а сама решила, что никогда не поступит так со своей любимой хозяйкой. Однако сейчас она вспомнила слова Арнольда с облегчением. Возможно, он был прав, и наступит время, когда потребуется его помощь. И в этом тоже виноват Марк Уорторн.