Текст книги "Новая венгерская драматургия"

МИХАЙ. Разбавленной?!

ИРМА. Иван рассказал.

МИХАЙ. Вот дерьма кусок!

ИРМА. Видите? (задумчиво) А Иван все равно его когда-то любил.

МИХАЙ. Да, я помню. Прямо обожал.

Пауза.

ИРМА. Потому что раньше у него были мечты. Он верил старику, думал, что благодаря шахте они разбогатеют. Всегда верил. Работал день и ночь, хотел здесь построить купальню. Чтобы приезжали туристы, чтобы у всех была работа. А теперь у него ничего нет. Зря проработал эти двадцать лет.

МИХАЙ. (задумчиво) Да, с тех пор как закрыли шахту, ему кажется, что старик украл его мечты. Во всем его обвиняет.

Пауза.

ИРМА. Вот если бы кто-нибудь смог вернуть ему эти мечты…

МИХАЙ. В смысле?

ИРМА. Если бы нашлась такая женщина, с деньгами… И они вместе могли бы построить все, что тогда не сбылось… Как вы думаете, в Иване проснулась бы надежда? И он захотел бы жениться на этой женщине?

Пауза.

МИХАЙ. Ну, пока у этой женщины есть муж, мне сказать нечего.

Открывается дверь в комнату, выглядывает Илонка.

ИЛОНКА. Доктор, как хорошо, что вы здесь! Скорее!

Михай спешит в комнату.

ИРМА. Нечего сказать, значит…

Заходит Иван.

ИВАН. Привет, Ирма!

ИРМА. Иван!

Ирма с улыбкой отдает ему пакет, он заглядывает в него.

ИВАН. О, компот! Спасибо большое!

Ставит пакет на стол, оглядывается, берет стакан, осматривает, потом берет бутылку с палинкой, заглядывает в нее, смотрит на свет, заглядывает под стол.

ИРМА. Что ты делаешь?

ИВАН. Доктора ищу, только что был тут.

ИРМА. Он зашел к твоему отцу, тот плохо себя чувствует.

ИВАН. Ну, слава Богу! (Снова осматривается.) Ты тут конверта не видела?

ИРМА. Не видела.

Иван садится за стол, наливает себе палинки, предлагает Ирме присоединиться.

Пауза.

ИРМА. Сегодня уже не так холодно.

ИВАН. Ага.

Пауза.

ИРМА. Наверное, теперь только теплее будет.

ИВАН. Наверное.

Пауза.

ИРМА. Иван, ты не в настроении?

Иван устало поднимает глаза.

ИРМА. Дурацкий вопрос, да?

Иван кивает.

Пауза.

ИРМА. Можно тебя спросить?

ИВАН. Спрашивай, конечно, Ирма. А то ты все молчишь…

ИРМА. (Собирается с духом.) Иван, а почему ты не женился?

ИВАН. Я-то?

ИРМА. Ты.

ИВАН. Так ведь я был женат. На своих заоблачных планах, на работе… Вот с чем я был связан узами брака. Дерьмовый был брак. Безответная любовь. (Допивает палинку.) Но тебе этого не понять.

ИРМА. Да, так, как тебе, – не понять. Но я спросила, почему ты не женился на женщине?

ИВАН. На женщине… Так ведь, если собрался охотиться на лань, одного ружья недостаточно. Нужна еще и лань.

Пауза.

ИРМА. А по-моему, ты уже нашел лань.

ИВАН. Куда там! А если бы нашел, она ко мне и приблизиться не осмелилась бы. Лани не такие глупые, какими кажутся со стороны.

ИРМА. (Садится поближе.) Почему не осмелилась бы?

ИВАН. Сама знаешь почему. Такой уж я человек.

ИРМА. Какой?

ИВАН. Какой? Такой. Как эта наша шахта: вход взорвали, а внутри ничего не осталось, только темнота. Великое ничто. Если кто и заглянет, сразу испугается этой пустоты.

Пауза.

ИРМА. А я думаю, тот, кто на это способен, обязательно заметит, что там не так пусто, как ты говоришь: в глубине, в расщелинах, спрятанных от чужих глаз, растут сталактиты, цветы шахт. (Садится еще ближе.) И если кто-то соберет эти цветы и вынесет на поверхность, они засверкают.

Пауза.

ИВАН. Да, это ты, Ирма, зашибись, красиво сказала… Хоть я и не понимаю, что ты, собственно, хотела сказать.

ИРМА. Что не все потеряно.

ИВАН. Ну, как скажешь.

ИРМА. Ты только подожди, и увидишь.

ИВАН. Да я задолбался уже ждать.

ИРМА. Ну а чего же ты тогда хочешь?

Пауза.

ИВАН. Продать дом, переехать в город, работу найти. Жить. Не через три-четыре месяца, не через год. Сейчас. Но нет, я должен сидеть тут со старым хреном! Я бы на его месте уже сто раз повесился! Эгоист паршивый, чтоб у него башка треснула.

ИРМА. Ну что ты опять раскипятился?

ИВАН. Чтоб у него помои из глаз полезли!

ИРМА. Хватит тебе, Иван.

ИВАН. Чтоб короед под Рождество прогрыз ему кишки!

ИРМА. Перестань.

ИВАН. Да чтоб он обосрался…

ИРМА. Иван, я же сказала, прекрати!

ИВАН. Ну дай хоть это закончу.

ИРМА. Ладно, только последнее.

ИВАН. Да чтоб он жесткими капустными кочерыжками обосрался в собственный рот!

Пауза.

ИРМА. Ну что, легче стало?

ИВАН. Немножко.

Пауза.

Иван наливает палинки.

ИВАН. Вот я скотина.

ИРМА. Нет, ты ослеплен злостью, но я-то вижу, что ты вовсе не скотина.

ИВАН. Разве нормальный человек пожелает кому-то смерти?

ИРМА. Ну, тогда и я тоже скотина.

ИВАН. С чего бы это? Ты помогаешь о нем заботиться.

ИРМА. Речь не о нем. Я тоже страдаю, тоже связана обязательствами, как и ты. Тоже мучаюсь от бесцельности и отсутствия любви. Я хотела бы встретить человека, который может не только слоняться по улицам, но и действовать. И я знаю, что ты, Иван, на это способен. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.

ИВАН. Понимаю.

ИРМА. Правда?

ИВАН. Ирма, ну я же не вчера родился. И даже не на прошлой неделе.

ИРМА. И что ты скажешь?

Пауза.

Иван допивает палинку.

ИВАН. А вот что я тебе скажу, Ирма, не приноси ты нам больше свой поганый компот.

ИРМА. Что? (Встает со стула.) Я…

ИВАН. Ненавижу компот. И в отца его пихаю, потому что он тоже ненавидит. (Тоже встает.) Может быть, ты этого не знала, но тебе в этом доме никто не рад. А особенно я. Понимаешь?

Пауза.

ИРМА. Какой ты жестокий. (Сдерживает слезы.) Но я знаю… ты жесток ради меня. Ты уважаешь мой брак. Потому что ты хороший человек. Как бы ты это ни скрывал. Ты не хочешь, чтобы я страдала. Но поверь мне, я не буду страдать.

Подходит к Ивану и обнимает его, но он ее отталкивает.

ИВАН. Иди-ка ты домой к Иллешу, и начните уже обсуждать действительно важные вопросы: как лучше обрезать плодовые деревья – наискось налево или накрест направо! А меня оставьте в покое.

Ирма хочет что-то сказать.

ИВАН. Ты что, не слышала, что я сказал? Проваливай и больше сюда не возвращайся!

Из комнаты выходит Михай. Ирма закрывает лицо руками и убегает.

Пауза.

МИХАЙ. Снова поддержал приятную беседу?

Иван садится к столу, ставит на него локти, прячет лицо в ладони.

Пауза.

МИХАЙ. Что случилось? Мне нужно об этом знать?

ИВАН. Ни о чем тебе не нужно знать.

МИХАЙ. Я дал твоему отцу успокоительное.

Пауза.

ИВАН. (Приходя в себя.) Что ты ему дал?

МИХАЙ. Да не волнуйся, ему это не поможет. Просто поспит.

ИВАН. Я не волнуюсь. Он заснул?

МИХАЙ. Еще нет.

ИВАН. Ну, иди тогда спой ему колыбельную. Нам тут с палинкой есть что обсудить.

Наливает палинки.

МИХАЙ. Мне тоже нужно с тобой поговорить. Только Илонку подожду.

ИВАН. (Поднимает глаза.) Зачем тебе Илонка?

МИХАЙ. (Достает из кармана конверт и кладет на стол.) Знаешь, что это?

ИВАН. (Узнав конверт.) Я бы знал, если бы ты его не стащил, говняный ты ворюга.

МИХАЙ. Почему сразу говняный ворюга?

ИВАН. Не сразу. Только после того, как ты украл мой конверт.

МИХАЙ. Я его не крал. Вот он, перед тобой. И адресован, между прочим, не тебе, а твоему отцу.

ИВАН. Может, и отцу, но ты-то все равно его спер, вор говняный.

МИХАЙ. Я же сказал, прекрати меня так называть! Если уж тут кто-то и вор говняный, так это ты.

ИВАН. (Встает со стула.) Я?

МИХАЙ. Ты.

ИВАН. А ну-ка повтори.

МИХАЙ. Ты.

ИВАН. Нет, то, что ты до этого сказал… Хочу услышать, как меня в собственном доме называют говняным вором!

МИХАЙ. Это не твой дом. И ты – говняный ворюга.

Иван бросается на него. Дерутся.

ИВАН. (Продолжая драться.) Почему это я говняный ворюга? Может, я стянул у тебя парочку конвертов, пока тебя не было дома?

МИХАЙ. Нет. Зато ты взял у меня из сумки склянку с морфием.

Расходятся.

ИВАН. Не брал я у тебя никакого морфия из сумки, да и вообще… это же пять лет назад было.

МИХАЙ. А, ну тогда не считается! Может, и закон такой есть: через пять лет все кражи называть рождественскими подарками?

ИВАН. Я же тебе сказал, это отец взял.

МИХАЙ. Ага, вали все на него.

ИВАН. Ну хорошо, я взял! Но это он меня попросил. Он его кошке хотел дать.

МИХАЙ. Ну конечно! Ты стащил у меня из сумки морфий, чтобы твой отец дал его кошке!

ИВАН. Он и дал.

МИХАЙ. Погоди, то есть вы действительно такие дебилы, что украли у меня морфий из-за кошки?

ИВАН. Она мяукала.

МИХАЙ. А что ей надо было делать, чирикать? Они, знаешь ли, всегда мяукают.

ИВАН. Да. Но эта перебарщивала. Отец из-за нее заснуть не мог.

МИХАЙ. А что же он ее не утопил?

ИВАН. Потому что мама была в нее просто влюблена. И отец хотел, чтобы она подумала, что кошка умерла от старости.

МИХАЙ. Как шестимесячный котенок мог умереть от старости?

ИВАН. Ну, отец подумал, что может. Он же не знал, что мама после этого повесится.

МИХАЙ. Мама… что?!

Пауза.

МИХАЙ. То есть ты хочешь сказать, что твоя мать повесилась, потому что умерла ее кошка?

ИВАН. Она была очень чувствительной.

Михай плюхается на стул, хватает стопку Ивана, пьет.

МИХАЙ. Ну, вы просто тупейшие из всех кретинских дебилов, с которыми я когда-либо встречался.

Пауза.

Илонка выходит из комнаты отца.

ИЛОНКА. Он заснул.

МИХАЙ. Хорошо. Тогда я расскажу вам, зачем пришел.

Иван садится на стул, Илонка – на диван.

Пауза.

МИХАЙ. Я забрал конверт, потому что не хотел, чтобы ты его открывал, пока я с вами не поговорю. Ты все равно не поймешь, о чем здесь речь.

ИВАН. Я что, читать не умею?

МИХАЙ. (Откашливается.) Можно налить?

ИВАН. Наливай, не жалей, не твое же.

Михай наливает себе и Ивану.

МИХАЙ. (Глядя на стопку.) Дело в том, что… Я скоро отсюда уеду.

ИВАН и ИЛОНКА. (хором) Что?!

МИХАЙ. Я уже все решил.

ИВАН. И куда же ты поедешь, придурок эдакий?

МИХАЙ. Отсюда.

ИВАН. Но куда?

МИХАЙ. В город, а там посмотрим. Перееду туда, где меня будут ценить… и… любить.

ИВАН. Прямо сердце разрывается.

ИЛОНКА. Но, господин доктор, вы же знаете, что вас здесь ценят… и я думаю, даже немножко любят.

МИХАЙ. Ценят, говоришь?

ИЛОНКА. А то как же!

МИХАЙ. С чего ты взяла? Может, кто-нибудь приходит меня поблагодарить, что я спас его несчастную жизнь? Держи карман шире! Все воспринимают как должное, что я день и ночь в их распоряжении, бегаю, прививки делаю, реанимирую, роды принимаю, если нужно… Даже ампутацию один раз делал. И где благодарность? Да срать им на это с высокой сосны. Никому до меня дела нет, они даже не знают, что я за человек. Только и заговорят со мной, когда помирают. Да и то чтобы сообщить, что выпустят мне кишки, если я их не спасу.

ИВАН. Ну так это… Ты же врач, это твоя работа, разве нет?

МИХАЙ. Спасибо, Иван. Спасибо за сочувствие и понимание. Вот об этом я и говорю. Здесь я никому не нужен.

ИЛОНКА. Как не нужен? Как же мы без врача?

МИХАЙ. Я не единственный в мире врач, приедет кто-нибудь другой.

ИЛОНКА. Но ведь не такой, как вы.

МИХАЙ. Уж точно не хуже.

ИВАН. Да уж, это точно.

ИЛОНКА. Люди не обрадуются, что вы уезжаете.

МИХАЙ. Не обрадуются, потому что не заметят. Они для этого слишком пьяны. А если бы заметили, еще и праздник бы устроили. Я, Илонка, иллюзий не питаю. Никто и не вспомнит, что я когда-то существовал.

ИЛОНКА. Неправда.

МИХАЙ. Еще какая правда.

Пауза.

ИЛОНКА. И семью с собой потащите? Они ведь здесь всю жизнь прожили, в отличие от вас.

МИХАЙ. А вот это уже мое личное дело.

Пауза.

ИЛОНКА. (Задумывается, неожиданно вспоминает.) И мужской церковный хор тоже бросите?

МИХАЙ. Мужской хор?

ИЛОНКА. В следующем году они могли бы поехать на конкурс и что-нибудь выиграть. Тогда люди увидели бы, как много вы, господин доктор, для них сделали.

МИХАЙ. Да наш хор и дохлым воронам бы проиграл. Нет, все это не для меня. Вся эта ваша гребаная деревня.

ИВАН. Гребаный поселок.

МИХАЙ. Гребаный поселок.

ИЛОНКА. Но вы же знаете, доктор, как мы благодарны вам за все, что вы для нас делаете.

МИХАЙ. Да уж, вижу я, как вы мне благодарны.

ИЛОНКА. Зачем вы так?

МИХАЙ. У меня прямо бензопила в горле поворачивается от вашей благодарности.

ИВАН. Не сердись, это все оттого, что я думал, что ты поганый бесчувственный урод, который и дальше собирается помогать моему отцу. Но с тех пор ты доказал, что в тебе есть сочувствие, так что слово «бесчувственный» я беру назад.

МИХАЙ. Как мило с твоей стороны. (Допивает палинку.) Знаете… в последнее время я постоянно размышляю о своих решениях. (В задумчивости.) Когда Арпи Шимон свалился с крыши, я был там через две минуты и обколол его обезболивающим. А вот скорая приехала значительно позже, они где-то застряли и добрались только через два часа. Когда они наконец приехали, Арпи уже умер. Он все равно умер бы от травм, но причиной стали не они. А то, что я вколол ему слишком большую дозу. Я знал, что у него слабое сердце, и все равно накачал его лекарствами. Как врач я совершил ошибку, но зато спас его от многочасовых страданий. (Снова наливает.) Когда Йоцо Тёрёк замерз, я без раздумий принялся за лечение и спас его. И помните, что он сделал через неделю? Задушил свою жену. Я ведь знал, что это психованный мерзавец, опасный для общества, особенно для женского. Но я действовал как врач. И как тут поймешь, что правильно, а что нет?

Пауза.

МИХАЙ. В общем, я решил, что перед уходом устрою все по совести. И поведу себя с вами по-человечески.

ИЛОНКА. С нами? А с нами-то что не так?

Пауза.

МИХАЙ. Ваш отец пару дней назад попросил меня принести ему ручку и бумагу и никому об этом не рассказывать. Он написал адвокату. (Берет со стола конверт.) Вот этому адвокату.

ИВАН. На кой черт ему адвокат? Пришил кого-нибудь во сне?

МИХАЙ. Он хочет написать завещание.

ИВАН. Это еще зачем? У нас не принято писать завещание. Каждый наследует то, что ему причитается. Так что дом и земля будут поровну разделены между мной и Илонкой.

МИХАЙ. (Вздыхает.) Поэтому я решил, что не буду больше приносить ему лекарств: думал, может, он умрет раньше, чем оформит это завещание и оставит вас ни с чем.

Иван вскакивает со стула.

ИВАН. Как это ни с чем?!

ИЛОНКА. Что?

МИХАЙ. Что тут непонятного? Он хочет написать завещание, потому что оставляет имущество не вам.

ИВАН. Как не нам? Кому же еще-то, чтоб его черти взяли?

МИХАЙ. Ну, в общем, ты угадал. Он чувствует себя виноватым и хочет завещать все имущество церкви.

ИВАН. То ли мир сошел с ума, то ли я. Мой отец, который видел церковь изнутри только по телеку, хочет им оставить мое и Илонкино имущество?

МИХАЙ. Выходит, что так.

ИВАН. (Бьет кулаком по столу.) Да чтоб его слюни стали ядом! После всего, что мы для него сделали?! Он у меня жизнь отнял, а теперь это… (Вынимает из кармана нож и направляется к комнате.) Я тебе покажу «на церковь»!

ИЛОНКА. Иван!

МИХАЙ. Иван, нет!

Хватают его за руки, пытаясь удержать.

ИВАН. Я тебе покажу святое католическое, мать твою, пожертвование. В прямом эфире!

Отталкивает их, вбегает в комнату и запирает за собой дверь. Илонка и Михай колотят в дверь снаружи.

ИЛОНКА. Не надо, ну прошу тебя!

МИХАЙ. Иван, не делай этого! Можно и по-другому! Я все продумал.

Слышно, как за дверью беснуется Иван. Илонка рыдает.

МИХАЙ. Я все продумал…

Грохот медленно стихает, Илонка и Михай тоже перестают стучать. Михай сползает по стене и садится на пол, Илонка бросается на диван, продолжая рыдать.

МИХАЙ. Я ведь все… продумал… Нужно просто не отдавать ему письма… Адвокат решит, что старик передумал… Вот и все… Вот и все.

Пауза.

Дверь распахивается, на пороге, тяжело дыша, стоит Иван. Михай и Илонка вскакивают. Иван медленно идет к столу. Михай и Илонка бросаются в комнату. Иван садится к столу и прячет лицо в ладони. Вскоре возвращаются Михай и Илонка.

ИЛОНКА. Спит.

МИХАЙ. Даже не проснулся.

ИЛОНКА. У него весь матрас изрезан, а он даже не проснулся.

Пауза.

ИВАН. Я не смог.

Михай подходит к Ивану и кладет руку ему на плечо.

МИХАЙ. Ты правильно поступил.

ИВАН. Я не смог… не смог…

МИХАЙ. Ты все правильно сделал. Вот увидишь, все будет хорошо.

ИВАН. Не будет. Ничего не будет хорошо.

Пауза.

ИЛОНКА. Ты прав.

ИВАН. Я хочу, чтобы ты приносил ему лекарства. Слышишь, Михай? Лечи его… как раньше. А если ты уедешь… пусть его лечит твой преемник. Пусть он подольше поживет в этом убожестве. (Смотрит на Илонку.)

Пауза.

ИЛОНКА. На меня не рассчитывай. Я не буду больше ухаживать за этим дерьмом.

ИВАН. Илонка…

ИЛОНКА. Не буду. Он не заслуживает моих страданий. Хватит.

ИВАН. (Уставился в пространство.) Даже не проснулся…

Вбегает Ирма.

ИРМА. Доктор, скорее! Иллеш повесился!

Возгласы удивления. Все выбегают из дома.

Ирма остается.

Пауза.

Она достает из кармана письмо, читает вслух.

ИРМА. Дорогая Ирма! Когда ты будешь читать это письмо, я уже буду путешествовать по извилистым дорогам иного мира. Здесь заканчивается наше долгое плавание на корабле брака. Для меня оно было не таким долгим, как для тебя. Для меня все недостаточно долго… Вот видишь, и жизнь моя тоже. Прошу тебя, продолжай заботиться о ферме и фруктах. Я знаю, что ты предпочла бы связать свою жизнь с Иваном, и если вы и правда свяжете свои жизни, то заботьтесь о ферме и фруктах вместе. Я о них позаботиться не смогу, потому что смерть позвала меня в свою долину теней. Я хотел облегчить тебе жизнь, чтобы тебе не пришлось заботиться о больном раком, страдать у моей постели, когда ты хотела бы быть с другим. По прогнозам доктора, мне осталось максимум полгода. Хотя прогнозы у него довольно дерьмовые. Поверь, так будет лучше для нас обоих. Обнимаю тебя. Иллеш.

P. S. Деньги в банке «Централ Интернациональ», пароль: «счастье».

(Кладет письмо обратно в карман.) Не так я себе это представляла, видит Бог, не так! (Выходит.)

На сцене темно, слышен колокол, включается свет. Входят Иван и Михай. Они в черных пиджаках, оба навеселе. Иван подходит к столу, наливает две стопки палинки.

МИХАЙ. Хорошие были похороны.

ИВАН. Хорошие. Много народу пришло.

МИХАЙ. Люди часто приходят, когда дают бесплатную палинку.

ИВАН. И то верно. Славная у Ирмы палинка.

МИХАЙ. А как ее много!

ИВАН. Много. Хотя после похорон уже поменьше.

Пауза.

МИХАЙ. И настоятель хорошую проповедь сказал.

ИВАН. Хорошую.

МИХАЙ. Если учесть, как он был пьян, он даже не ошибался.

ИВАН. Да, почти не ошибался.

МИХАЙ. А что, все-таки ошибся?

ИВАН. Да раза три назвал Иллеша «прекрасным певцом Левенте Сёреньи[6]6
  Вокалист известной венгерской рок-группы «Иллеш».


[Закрыть]», но в целом все правильно сказал.

МИХАЙ. А я и не заметил.

ИВАН. Ну так ты же был пьянее настоятеля.

МИХАЙ. Я-то?

ИВАН. Ты.

МИХАЙ. Не так уж я и напился.

ИВАН. Может, и не так уж, но лицом антиалкогольных соревнований ты бы точно не стал.

МИХАЙ. Что еще за антиалкогольные соревнования? Таких не бывает.

ИВАН. Может, и не бывает, но если бы были, я бы твою дебильную рожу точно на плакат не поместил.

МИХАЙ. А твою сказать, куда бы я не поместил?

ИВАН. Ну скажи.

МИХАЙ. На плакат соревнований «Мы не воруем морфий из чужих сумок, а особенно из-за паршивой кошки».

ИВАН. Да я же уже сто раз… Ладно, не будем спорить. Только не сегодня.

МИХАЙ. Ты прав.

Михай поднимает стопку, Иван тоже.

ИВАН. За Иллеша. Царствие ему небесное.

МИХАЙ. За Иллеша.

Пьют. Иван снова наливает.

Пауза.

ИВАН. А хорошо пел ваш мужской хор.

МИХАЙ. Ты правда так думаешь?

ИВАН. Правда.

МИХАЙ. Спасибо, Иван. Для меня это важно.

ИВАН. Я думал, вы гораздо хуже поете, но вы меня приятно удивили.

МИХАЙ. Я рад.

ИВАН. Не ожидал, что вы споете «Едем в горы, в Харгиту».

МИХАЙ. Какую еще Харгиту? Мы пели сто тридцатый псалом!

ИВАН. А, ну извини. Может, вы и его пели, но звучало как «Едем в горы, в Харгиту».

МИХАЙ. Иди ты в пень со своей сраной Харгитой!

ИВАН. То есть вот так, да?

МИХАЙ. Да.

ИВАН. Я что, виноват, что вы пели как стая комаров с птичьим гриппом?

МИХАЙ. Сейчас я тебе покажу, кто тут комар с птичьим гриппом! Мать твою… Нет, не будем сегодня.

ИВАН. Правильно

Поднимают стопки, чокаются.

МИХАЙ. Тем более мы действительно пели как стая комаров с птичьим гриппом. За Иллеша.

ИВАН. За Иллеша.

Пьют.

Пауза.

МИХАЙ. (Садится на стул.) А жаль, что Илонка не приехала на похороны.

ИВАН. Да, жаль. Сказала, что видеть больше не хочет этого места.

МИХАЙ. И правильно делает. Она молодая красивая девушка. Ей будет лучше в городе.

ИВАН. Это точно.

Пауза.

МИХАЙ. Иван, открыть тебе тайну?

ИВАН. Давай, Михай.

МИХАЙ. Не будь я женат и не будь у меня троих детей, я был бы близок к тому, чтобы сделать ей предложение.

ИВАН. Вот это сюрприз, я прямо обосрусь сейчас от удивления.

МИХАЙ. Что?

ИВАН. Так это ведь уже давно ни для кого не тайна.

МИХАЙ. Как же не тайна, я ведь никому не рассказывал.

ИВАН. Может, и не рассказывал, но это и так всем ясно. Особенно если учесть, что полсела были близки к тому, чтобы сделать ей предложение. Или даже лучше сказать, пол-области. Да я бы сам ей сделал предложение, не будь я ее братом. Вот такие хреновые у тебя тайны.

МИХАЙ. Э-э, не оскорбляй мои тайны!

ИВАН. А я и не оскорбляю, просто у тебя их нет.

МИХАЙ. А у тебя, значит, есть?

ИВАН. Есть.

МИХАЙ. Ну-ка, ну-ка, послушаем.

ИВАН. Что, правда рассказать?

МИХАЙ. Правда.

ИВАН. Ну слушай. (Глубоко вздыхает.) Я люблю Ирму.

МИХАЙ. Чего? Ирму?!

ИВАН. Да.

Пауза.

МИХАЙ. А почему ты тогда не…

ИВАН. Потому что она замужем! Была. А я не разрушаю браки. Это мой принцип. Нет, и все тут. Это во-первых. А во-вторых… Ты же видишь, какой я человек, как живу. Не то что Ирма с Иллешем. Было бы просто подлостью вмешаться и увести Ирму жить в моем дерьме. Подлостью.

МИХАЙ. Но… Я ведь собственными ушами слышал, как ты ее отсюда выгнал.

ИВАН. Поэтому и выгнал.

Пауза.

МИХАЙ. А теперь… поздно?

ИВАН. Поздно. Ирма завтра уезжает. И больше сюда не вернется.

МИХАЙ. Может, ты ей как-нибудь дашь знать?

ИВАН. Да она меня и видеть не хочет. На похоронах даже не заговорила со мной, а когда увидела, что я стою рядом, отошла подальше.

МИХАЙ. Жаль, что отошла.

ИВАН. Жаль.

Пауза.

МИХАЙ. Значит, и она тоже отсюда уезжает.

ИВАН. И она. Все уезжают. Останемся только мы со старым хрычом.

МИХАЙ. Нет, не все. Рассказать еще тайну?

ИВАН. (Прислушивается.) Погоди, он зовет. (Уходит в комнату.)

Пауза.

МИХАЙ. (Не замечая, что Иван ушел.) Когда я вам сказал, что уезжаю, я не то имел в виду. Я имел в виду – насовсем. Думал, возьму веревку, пойду в лес и уйду отсюда навсегда. Так я лучше всего впишусь в эту задрипанную деревню. Поселок. В общем, я уже все решил. Даже продал пару склянок морфия, чтобы заплатить долг в кабаке. И знаешь, почему я все-таки передумал? Из-за Иллеша. Помню, как он тебя раздражал, да я и сам иногда так и захерачил бы токарным станком по его улыбчивой роже, но, видишь ли… он был хорошим человеком. Лучше меня. Он покончил с жизнью, чтобы помочь жене. И тебе тоже, Иван. А я? Наоборот, навредил бы всем, кого люблю. Паршивей всего пришлось бы моей жене и детям. Они остались бы ни с чем, им было бы просто не на что жить. А все из-за чего? Из-за моего эгоизма. Из-за того, что я устал от этой суеты, устал хотеть нормальной жизни. Но знаешь что, Иван? Нет никакой нормальной жизни? Веришь? Есть просто жизнь.

Пауза.

МИХАЙ. Ну что же ты молчишь? (Оборачивается.) Эй, ты где вообще? Я тебе тут душу изливаю, а тебе, значит, насрать? (Встает со стула.) Всем на меня насрать. Ну и пошли вы все! А особенно ты, Иван! Чтоб тебе в свой день рождения наесться дерьма, чтоб оно у тебя из ушей полезло!

Быстро уходит.

Выходит Иван в секейских рейтузах и свитере, который ему подарила Илонка. Свитер ему узок, и рукава не достают до запястий. Он садится на стул и напряженно, с волнением смотрит в камеру перед собой и натянуто улыбается.

ИВАН. Я начну? Ладно… Меня зовут Иван Вайда, мне 42 года, я местный житель. Живу здесь уже… больше сорока двух лет. Мой отец тоже здесь живет, но он в соседней комнате и нас не слышит. К сожалению, он болен, я о нем забочусь. Мой дедушка тоже жил здесь, и его дедушка тоже, хотя с ним я не встречался. Вот и живем… Да. Живем-поживаем. Живем, работаем и сохраняем традиции. (Показывает на секейские рейтузы, смотрит на руки.) А свитер… Свитер я получил от Илонки на день рождения. Она привезла его из города. Илонка моя сестра. Сводная. У нее хороший вкус, когда дело касается свитеров. Мне так кажется. У нас тут все есть, нам ничего не нужно, потому что мы живем в согласии с традициями и довольны тем немногим, что имеем. Так вот мы и живем. Поживаем. Уже пора петь? Нет, попозже? Хорошо. Что вы говорите? Как мне кажется, почему такой высокий уровень самоубийств? Я даже не знаю, как мне кажется, почему он такой высокий. Правда не знаю. Мы же тут вполне счастливы. Живем, работаем. Как можем. Живем-поживаем. Жаловаться не привыкли, живем-поживаем, как можем, живем, пока Бог дает здоровья. А некоторые и дольше. (Смотрит в сторону комнаты отца.) Сегодня у нас был адвокат, потому что мой отец хочет составить завещание. Это у нас здесь такая традиция – оставлять завещания. Мы любим традиции и святую католическую церковь. И мужской церковный хор тоже, они так красиво поют «Едем в горы, в Харгиту». Сходите, послушайте. Хорошо? Очень вас прошу. Здесь хорошо жить, нас окружают эти прекрасные горы, еловые леса, а какой-нибудь дерьмовый лесной ручеек журчит, как целая река. Только не зимой, когда замерзнет. Тогда, правда, тоже журчит, но мы этого не слышим. Здесь красиво, как во сне. Как во сне. И мы в нем живем. Да. В нем.

Занавес