Текст книги "Новая венгерская драматургия"

АНИКО. Потому и не сказала, что в этом году Тибиного дневника не видела.

ПИШТА. Ты, конечно, извини, но это разве не ты расписывалась?

Эрика включает магнитофон. Тихо звучит «Полюшко-поле».

АНИКО. Тиби…

ТИБИ. Мамочка, не бей! Я больше никогда так не буду! Обещаю.

ПИШТА. Шла бы ты на кухню!

АНИКО. Может, ты мне еще скажешь, чем мне там заняться? А то если ты вдруг думаешь, будто я хоть пальцем до этой дряни дотронусь, фига с два!

ПИШТА. С Ольгой поболтай!

АНИКО. Охренеть как заманчиво!

ПИШТА. Ты расписался за мать в дневнике?

ТИБИ. Да, я.

ЗОЛИ. Бога ради, дядя Пишта! Вы можете представить, чтобы Тибор, с его-то косорукостью, мог за кого-то расписаться? Он же максимум крестик в состоянии поставить. За маму расписался Дюси Балог!

ТИБИ. Неправда!

ЗОЛИ. А вот и правда!

ЛАЙОШ. Дюла Балог из четвертого «Б»?

ЗОЛИ. Да! Он за это деньги берет!

ЭРИКА. Ужин готов!

ПИШТА. Чтобы этот гребаный, блядский… (В начале второго куплета «Полюшка» музыка становится громче. Ольга и Анико по-военному четко подают ужин. Движения их скорее напоминают отточенные движения красноармейцев, когда те возлагают венок. Вся компания – за исключением Пишты, Эрики, папы и Мишки – начинает с жадностью поглощать еду. В конце третьего куплета Пишта выключает магнитофон.)

ПИШТА. Эрика, скоро ужин закончится, а ты еще ни кусочка не съела!

ЭРИКА. А я не хочу! Я только потом съем кусочек принцессы пирожных!

ОЛЬГА. Тот, кто не съест ужин, сладкого не получит!

ЭРИКА. Нет, получит!

ОЛЬГА. Я не для того готовила, чтобы потом все в мусор выбрасывать!

ПИШТА. Радость моя! У Эрики сегодня день рождения – что хочет, пусть то и делает. Что останется, отдадим Мишке и папе. Тебе им что, еды жалко?

ОЛЬГА. Нет.

ЭРИКА. Мою порцию отдайте Султану.

ПИШТА. Конечно! Папа, сыграй уже что-нибудь, а то я с ума сойду от этой тишины!

ЛАЙОШ. У вас в семье все на цитре умеют играть?

ПИШТА. Практически!

ЛАЙОШ. Это здорово.

ПИШТА. Я тебе расскажу, как это все получилось. Дети все ныли, мол, купи магнитофон. Ладно, говорю, будет вам магнитофон, только научитесь на цитре играть! Понял? Пусть разучивают нормальные венгерские песни, а не только всякую дребедень! И, представь, научились! Поначалу им не нравилось, но потом, как бы это получше сказать, это стало частью их жизни. Тиби, расскажи, будь добр, что у нас было недавно!

ТИБИ. Не хочу.

ПИШТА. Сынок, ты бы встал и рассказал, а не то в бетон закатаю!

ТИБИ. На днях сел я поиграть на цитре…

ПИШТА. Не с этого места, с самого начала рассказывай!

ТИБИ. Я на днях сильно разнервничался! Прямо на стенку был готов залезть! Сел поиграть на цитре, и так это меня успокоило – никогда раньше со мной такого не бывало. В жизни не был таким спокойным. А на другой день уже ничего не помнил.

ПИШТА. Так все и было, слово в слово. (Ольге) Заноси, радость моя! Эрика! Сейчас появится принцесса пирожных!

ЭРИКА. (в радостном возбуждении) А-а-а-а!

ПИШТА. (Лайошу) Ты мне скажи, что с ней не так!

ЛАЙОШ. Сейчас неподходящий момент, Пишта!

ПИШТА. Ты уж извини, но если сейчас неподходящий, зачем ты именно сейчас пришел?

ЛАЙОШ. Я не знал, что у нее сегодня день рождения.

ПИШТА. Не знал. А знаешь, что мой отец и Мишка заняли четвертое место в «Что? Где? Когда?».

ЛАЙОШ. Четвертое?

ПИШТА. Ну ладно, мне пришлось, конечно, замолвить словечко перед товарищами.

ЛАЙОШ. Все равно отличный результат. Я тут подумал, кстати, у вас эта любовь к цитре от отца, наверное.

ПИШТА. Да уж, мы у старика все трюки выведали.

ПАПА. И тогда командир батареи посмотрел на меня…

ПИШТА. (Лайошу, тихо) Ага, сейчас начнутся истории про то, как он на Дону воевал, не обращай внимания…

ПАПА. Кошар, сынок, говорит, вы с Ребеком и Кодером должны притащить обратно рацию!

ПИШТА. Но чтобы ни звука!

ПАПА. Но чтобы ни звука!

ПИШТА. Я всю эту историю наизусть знаю…

ПАПА. Нам там было не до шуток! Слушаюсь! Кругом, шагом марш, по-пластунски, в минус двадцать, под колючей проволокой…

ОЛЬГА. (Входит с тортом.) Гори, свечка, ясно, чтобы не погасла! Хочешь видеть огонек, забивайся в уголок. Гори, свечка, ясно, чтобы не погасла! Эрике Кошар исполнилось семь лет, Эрика Кошар, живи сто лет без бед!

ПИШТА. Видишь, какая счастливая девочка! А у тебя с ней проблемы.

ЛАЙОШ. У меня не с ней проблемы.

ПИШТА. А с кем?

ЛАЙОШ. Я бы с глазу на глаз хотел поговорить!

ПИШТА. Не с глазу на глаз, а сейчас!

ЛАЙОШ. Но почему именно сейчас?

ПИШТА. Потому что я так хочу, вот почему!

ЛАЙОШ. Пожалуйста! Я пришел к вам, потому что Эрика в школе постоянно какает в штаны, и я бы хотел понять почему. На самом деле я сейчас как раз оцениваю вашу семейную ситуацию.

ПИШТА. Ты уж прости, но я-то какое отношение имею к тому, что ребенок в школе какает в штаны? Я ей сказал: если тебе надо в туалет, подними руку и выйди! Почему я должен отвечать за то, что вы ее не выпускаете из класса?

ЛАЙОШ. Уверяю тебя, если бы она просила, мы бы ее выпускали. Но причину этой проблемы надо искать здесь, в семье.

ПИШТА. Слушай сюда! Ясно одно: ты пришел сюда затем, чтобы выгнать мою жену с работы!

ЛАЙОШ. Нет. К нам поступил не один сигнал о том, что ты регулярно напиваешься и терроризируешь семью – вот поэтому я и пришел.

ПИШТА. Что я делаю?

ЛАЙОШ. Нажираешься, орешь на них, бьешь. И все такое прочее.

ПИШТА. Золи, детка! В шкафу, за моими рубашками стоит четыре бутылки коньяка! Принеси сюда две, будь добр!

ВСЕ ВМЕСТЕ. (нараспев) Агнец божий! Ты забрал грехи мира. Смилуйся над нами!

ПИШТА. (нараспев ) Золика! В шкафу, за моими рубашками стоит четыре бутылки коньяка! Принеси сюда две, будь добр!

ВСЕ ВМЕСТЕ. (нараспев) Агнец божий! Ты забрал грехи мира. Дай нам покой!

ПИШТА. (нараспев) Золика! В шкафу, за моими рубашками стоит четыре бутылки коньяка! Принеси сюда три, будь добр!

ЛАЙОШ. Прости, ты понял, что я сказал?

ПИШТА. Понял я, что ты сказал, а то. Эрика, задуй свечку! С днем рождения, доченька!

АНИКО. С днем рождения, Эрика!

ОЛЬГА. Дай бог тебе здоровья на долгие годы!

ЭРИКА. Большое спасибо.

ЗОЛИ. Счастливо обосраться… сраться… (давясь от хохота) Дай бог тебе здоровья на долгие годы!

ТИБИ. (хохоча) Счастливо… Бог… Извините!

ЛАЙОШ. Эрика, поздравляю с днем рождения, и если будут какие-то проблемы, обращайся ко мне.

ПАПА. (Протягивает Эрике сто форинтов.) Держи, Эрика, дай бог тебе здоровья!

ПИШТА. Ну что… именинница только от дедушки получит подарок или как?

ОЛЬГА. Мой подарок – торт. Я столько над ним трудилась. Большего я сделать не в состоянии.

ЭРИКА. Большое спасибо.

ЗОЛИ. (Протягивает шарф.) Дорогая Эрика! Позволь передать тебе этот скромный подарок от меня и моей драгоценной мамочки по случаю твоего дня рождения.

АНИКО. Ты приглядись – ребенок две недели над подарком сидел.

ЗОЛИ. Там еще и записочка есть!

ЭРИКА. (Читает записку.) Эрике от Золи в день рождения. От сра… сердца сердце сердцу посылает!

ЗОЛИ. Нравится?

ЭРИКА. Да. И так интересно салом пахнет.

ЗОЛИ. Салом пахнет? Где?

ЭРИКА. Тут везде. Такой жирный запах сала. Ты разве не чувствуешь?

ЗОЛИ. Нет. Я никакого запаха не чувствую!

ЭРИКА. Может, потому что человек свой собственный запах не чувствует.

ЗОЛИ. Ты об этом еще пожалеешь, Эрика! Горько пожалеешь.

ЭРИКА. Не я начала.

ЗОЛИ. Сколько раз я тебе говорил, что ничего не мог поделать! Он вырвал поводок у меня из рук, когда захотел погнаться за бездомной собакой! А я трижды намотал его на руку! Вот, посмотри! У меня до сих пор шрамы на запястье! Я его вывел погулять, чтобы он немножко поразмялся, чтобы не стал таким же толстым, как я, чтобы его все не дразнили, как меня!

ЭРИКА. Ничего страшного, у него уже все хорошо, он уже вылечился там, в земле.

АНИКО. Все равно его уже пора было усыплять. Старый стал. Прицеп ему прямо по спине проехал. Разок взвизгнул и привет-пока.

ЭРИКА. Но у него уже все хорошо, он уже вырыл сам себя из земли.

ПИШТА. Хорошо! Тема закрыта! Тиби, а где твой подарок?

ТИБИ. Не знаю. Я его так хорошо спрятал, что теперь не могу найти. А подарок-то был хороший. Коробка вишни в коньяке.

АНИКО. Тебе не стыдно? Собственной двоюродной сестре не можешь подарок подарить?

ТИБИ. У меня денег не было.

АНИКО. Не покупать надо было! Золи вон своими руками сделал подарок, потому что любит свою сестричку двоюродную.

ТИБИ. Я тоже люблю.

АНИКО. Недостаточно просто чувствовать любовь! Ее надо еще и демонстрировать!

ПИШТА. Тибор, а тебе было бы приятно, если бы тебе на день рождения не подарили подарок?

ТИБИ. Нет.

ПИШТА. Ты ко мне обращайся, сынок, если такая проблема возникнет, но чтобы больше такого не было. Понял?

ТИБИ. Да.

ПИШТА. (Протягивает Эрике пятьсот форинтов.) Держи! Купи себе, что захочешь.

ЭРИКА. Большое спасибо.

ПИШТА. Какой у тебя папа, а? Какой у тебя папа?

ОЛЬГА. Хороший.

ЭРИКА. Хороший.

ПИШТА. Хороший. И что ты на эти деньги купишь?

ЭРИКА. Тостер.

ПИШТА. И это еще не все. Тиби! Поставь желтую кассету в магнитофон!

ТИБИ. Желтую? Но ведь… Желтую?

ПИШТА. Да.

ТИБИ. Но ведь… она пустая, дядя Пишта.

ПИШТА. А вот и нет. На ней мой настоящий подарок Эрике.

Тиби вставляет желтую кассету в магнитофон. Звучит текст, знакомый нам по началу пьесы.

ПИШТА. Я, Иштван Кошар, пою эту песню на магнитофон. С любовью, на день рождения дочери, Эрики, 13 апреля 1984 года. Жизнь может дать тебе много всего прекрасного – сокровища, звезды, сласти, кукол, но одного она тебе больше не подарит – нового папу.

Треск, слышится характерный звук, когда на одну запись вдруг накладывается вторая, затем звучит еще один знакомый нам по предыдущим событиям диалог.

ТИБИ. Раз-раз! Раз-два, раз-раз! Доброе утро! Я корреспондент карманного радио, хочу спросить, чем мастер занят?

ЗОЛИ. Рад приветствовать пустоголового корреспондента карманного радио и желаю ему, чтобы его укусила за жопу гигантская ядовитая анаконда в балаклаве!

ТИБИ. Благодарю за пожелания, господин говножоп, разрешите вручить вам скромный приз! Тюбик вкуснейшего сгущенного молока!

ЗОЛИ. Спасибо, тупая деревенщина, но мне этой сгущенной отравы не нужно!

ТИБИ. Это не отрава, господин Скобарь! Это вкусное, сгущенное призовое молоко.

Пишта выключает магнитофон.

ПИШТА. Золи!

ЗОЛИ. Уже несу, дядя Пишта!

ОЛЬГА, АНИКО. Пишта, не пей! Пожалуйста, не пей!

ПИШТА. Я вот этой вот рукой никогда никого не бил! Если на то причины не было.

ЛАЙОШ. Могу поверить, но мне кажется, что ребенка надо передать в органы опеки.

ЭРИКА. Верую в Бога единого. Папа, очень тебя прошу, не пей.

ПИШТА. Ты что, совсем рехнулся? Моего ребенка хочешь в интернат запрятать? Да я сотрудник МВД, придурок! Подполковник милиции!

ЛАЙОШ. Ага! Не обижайся, но я тебя ввел в заблуждение! Мой отец вовсе не умер. Представь себе, он тоже милиционер. Только он в министерстве работает, и он не подполковник, а генерал-лейтенант. Так что будешь много выделываться, я и тебя могу запрятать в какое-нибудь местечко поспокойней.

ПИШТА. Приколоться решил, да?

ЛАЙОШ. Ты что, правда такой тупой? Фамилия Тихани тебе ни о чем не говорит?

ЗОЛИКА. (Вносит три бутылки коньяка, одну дает Пиште.) Вот твой коньяк, дядя Пишта!

ПИШТА. Ты как будешь пить, Лайош, из стакана?

ЛАЙОШ. Кончай дурить! Ты что, думаешь, я буду пить эти помои? Меня от твоего смородинного вина уже чуть не стошнило.

ПИШТА. А я подумал, дай-ка угощу тебя, сам знаешь, как говорят: только осел пьет в одиночестве.

ЛАЙОШ. Да уж.

ПИШТА. Значит, ты такой отморозок? Круче нас только яйца? С таким-то папочкой можно себе позволить. А ничего, что я тоже отморозок? (Поет) У меня одно, и любовь одна, счастье тоже лишь одно будет у меня…

Выпивает одну бутылку коньяка. В это время члены семьи начинают читать Символ веры.

ЭРИКА. Верую во единого Бога,

ВСЕ ВМЕСТЕ. Отца Всемогущего, Творца неба и земли, видимого всего и невидимого…[5]5
  Члены семьи читают полностью Никейский символ веры: Верую во единого Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли, видимого всего и невидимого. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия Единородного, от Отца рожденного прежде всех веков, Бога от Бога, Свет от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, единосущного Отцу, через Которого все сотворено. Ради нас, людей, и ради нашего спасения сошедшего с небес и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы и ставшего Человеком; распятого за нас при Понтии Пилате, страдавшего и погребенного, воскресшего в третий день по Писаниям, восшедшего на небеса и сидящего одесную Отца, вновь грядущего со славою судить живых и мертвых, и Царству Его не будет конца. И в Духа Святого, Господа Животворящего, от Отца и Сына исходящего, Которому вместе с Отцом и Сыном подобает поклонение и слава, Который вещал через пророков. И во единую Святую Вселенскую и Апостольскую Церковь. Исповедую единое крещение во отпущение грехов. Ожидаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь.


[Закрыть]

ПИШТА. Так, конечно, очень легко – молитесь себе, а делать ничего не делаете! Я с утра до вечера пашу как вол, как зверь, как вьючное животное! Если б не я, тут бы все остановилось! (Поворотный круг начинает вращаться сам собой. Пишта падает, остальные продолжают молиться.) Твою мать, Тиби! Ты зачем стер мои песни?

ТИБИ. Это не я, дядя Пишта! Жизнью клянусь! Маминой жизнью клянусь! Это не я!

ПИШТА. Золи! Ты зачем стер мои песни? (Замечает, что Лайош собирается уходить.) А ты, Лайош, куда собрался?

ЛАЙОШ. Не твое дело!

ПИШТА. Твоя правда, но ты уж сядь, где сидел, будь добр.

ЛАЙОШ. Спасибо, не хочу!

ПИШТА. (Стреляет в пол и тащит Лайоша обратно.) На колени! Стань на колени, на пол! Золи, ты зачем мои песни стер, а?

ЗОЛИ. Я? Дядя Пишта? Я – да вы что? У нас по этим делам Тибор специалист. А я не такой! Вы же сами знаете, что я не такой!

ПИШТА. Разве я не твой голос слышал на записи?

ЗОЛИ. Мой! Конечно, мой, но это он меня заставил! Мешал мне работать. Неужели я должен отвечать за чужие грехи!

ПИШТА. Золи, а ну слезь со стула и ляг на него кверху попой!

ЗОЛИ. Я? Дядя Пишта! Да где это видано? Чудовищная несправедливость!

ПИШТА. А я сказал «Золи»? «Тиби» хотел сказать – просто я вас двоих вечно путаю!

ЗОЛИ. Господи помилуй! Ой, сердце болит! Мне плохо!

ПИШТА. Тиби! Ты ложись на стул!

ТИБИ. Дядя Пишта! Я больше никогда так не буду, обещаю.

МИШКА. (нараспев) Пишта, не трогай моих сыновей!

ПИШТА. Ты смотри! Папаша ваш голос подал!

ЗОЛИ. Он не наш отец! Он псих!

MИШКА. (нараспев) Пишта, не трогай моих малюток!

ПИШТА. Сюда слушай! Вот будешь кормить детей, работать на них, готовить-стирать для них, вот тогда будешь меня учить, как я должен их воспитывать!

Пишта бьет Тиби ремнем, тем временем все остальные дочитывают Символ веры.

ПИШТА. (обращается к Лайошу) Очень тебя прошу, выпей коньяку.

ЛАЙОШ. Спасибо, не хочу.

ПИШТА. Ладно, прямо сейчас пить не обязательно, можешь домой забрать!

ЛАЙОШ. Спасибо, не надо!

ПИШТА. Почему?

ЛАЙОШ. Я с тех пор как женился, не пью.

ПИШТА. Неужели? Да ты еще более отмороженный, чем я ожидал! Жена не разрешает, да? Тявкает много? А ты попробуй прийти домой и так ей в физиономию закатать, чтобы она под стол упала. Сразу тявкать перестанет. Веришь?

ЛАЙОШ. Верю.

ПИШТА. Золи, поставь какую-нибудь дурацкую музыку – такую, которая моему приятелю Лайошу понравится. (Золи включает магнитофон. Звучит песня группы Deep Purple «Child in Time».) А ты иди домой, Лайош, и скажи жене: «Зайку дорогую крепко поцелую!» А потом бац! и двинь ей по морде как следует! Идет?

ЛАЙОШ. Идет.

ПИШТА. Как тебе музычка?

ЛАЙОШ. Хорошая.

ПИШТА. Достаточно педерастическая? А?

ЛАЙОШ. Да.

ПИШТА. Я это так себе представляю: приходишь домой, сразу, с порога: Зайку дорогую крепко поцелую. Бац! А бутылку возьми с собой, скажешь папе, я передал!

ЛАЙОШ. Он не любит коньяк.

ПИШТА. А что он тогда любит?

ЛАЙОШ. Виски.

ПИШТА. А! Скажи ему, что виски не было, только коньяк.

ЛАЙОШ. Ох, пожалеешь ты об этом, товарищ Кошар! Горько пожалеешь!

ПИШТА. Не надо мне такие гадости говорить, Лайош. Мы виски не любим. Мы коньяк любим. Правда, Тиби?

ТИБИ. Да.

ПИШТА. Что да?

ТИБИ. Мы не любим виски.

ПИШТА. Золи?

ЗОЛИ. Мы не любим виски!

ПИШТА. Громче!

ЗОЛИ. Мы не любим виски! Мы любим коньяк!

ПИШТА. Ну так примем по одной! Пьем за Лайоша, моего друга!

ЛАЙОШ. Забери уже отсюда эту долбаную бутылку!

ПИШТА. Что такое? Распсиховался? Успокойся уже!

Музыка вдруг становится громкой. В этот же момент Пишта разбивает о голову Лайоша бутылку и выталкивает учителя с круга. Важно, что Лайош, несмотря на удар, продолжает держаться на ногах и уходит сам. Пишта разбивает еще одну бутылку и в конце концов разбивает об пол магнитофон. Музыка замолкает.

ПИШТА. Кто из вас настучал этому учителю, что я пью? Признавайтесь, ничего вам за это не будет! Если кто-то из вас сейчас подойдет ко мне и честно скажет: «Дядя Пишта, это я сделал», ничего ему за это не будет. Золи!

ЗОЛИ. Это не я, дядя Пишта, не я!

ПИШТА. Правда? А почему ты ему не сказал, что я вам магнитофон купил? А? Почему не выдал ему этот маленький секрет? Знаешь, что будет, если я этой вот рукой со всей силы кого-нибудь ударю? Показать на тебе, сынок?

ЗОЛИ. Почему на мне-то, дядя Пишта? Что я вам сделал?

ПИШТА. Разве ты только что не признался, что сдал меня учителю?

ЗОЛИ. Иисус Мария и Отец небесный! Я как раз сказал, что это не я!

ПИШТА. Значит, не ты?

ЗОЛИ. Нет! Конечно, нет! Я? Дядя Пишта, сами подумайте! Я? Господь с тобой! Благословенная Дева Мария! Благодати полная!..

ПИШТА. Значит, не хотите говорить? Ничего, когда меня не будет, вот тогда вы заплачете горькими слезами, зарыдаете, чтоб никто не видел! Запричитаете: был у нас Отец, мужчина, дядя Пишта, который все для нас делал, а мы стерли его песни и сдали его учителю. И была у него любимая песня про голубую радугу…

ВСЕ ВМЕСТЕ.

 
Голубая радуга небо рвет на части,
Милый мой любимый предал наше счастье.
Я благословляю, я не проклинаю,
Пусть живет он мирно, горести не зная.
 

Пишта плачет. Аника подходит к нему, чтобы успокоить. Пишта хватает ее и задирает юбку.

АНИКО. Тиби, Золи, отвернитесь! Отвернись. Я сказала: отвернись! Не слышишь, что ли?

ПИШТА. (В слезах отворачивается от Анико – у него не встает.) Не сердись на меня, Анико! Не сердись!

АНИКО. Ничего страшного… ну… Еще раз попробуй!

ПИШТА. Не сердись на меня!

АНИКО. Что теперь скажешь, Оленька! По-твоему, я могу что-то сделать?

ОЛЬГА. Не можешь.

АНИКО. Честно скажи, разве я не готова была помочь?

ОЛЬГА. Готова.

АНИКО. Просто я не хочу, чтобы я потом еще и в этом была виновата.

ОЛЬГА. Не в тебе дело.

АНИКО. У отца Михаила день рождения двадцать четвертого или двадцать пятого?

ОЛЬГА. Не знаю.

АНИКО. Конечно, не знаешь!

ПИШТА. Эрика! Твоя мать уже два года не живет со мной половой жизнью! Два года, Золи! Можешь себе представить: два года не спит со мной. Я очень страдаю. Страшно страдает твой папочка, Эрика.

ОЛЬГА. Я больна, Пишта.

ПИШТА. Врачи полгода назад сказали, что у тебя рак. Полгода? А до этого полтора года что было, а?

ОЛЬГА. Я и тогда была больна, только не знала об этом.

ПИШТА. Ты меня за дурака держишь? За дурака? Самато нормальная? А? Я сотрудник МВД. Тебе не стыдно? А? Не стыдно?

ОЛЬГА. Стыдно.

ПИШТА. Смотри, Эрика, какая у тебя мать дрянная. Ни у кого больше нет такой дрянной матери, только у тебя. Меня за дурака держит, а сама с другими мужиками встречается!

ОЛЬГА. Я не встречаюсь с другими мужиками.

ПИШТА. (Плачет.) А почему тогда со мной не спишь?

ОЛЬГА. Меня от тебя тошнит.

ПИШТА. Что?

ОЛЬГА. Прости, Пишта! Меня всю жизнь от тебя тошнит.

ПИШТА. (Поет.) Только тайно, только тайно…

ВСЕ ВМЕСТЕ. (Поют.)…я хотел тебя любить, но с тобою наше чувство не смогли мы утаить.

ПИШТА. Громче! Я не слышу.

Пишта валит Ольгу на пол. В этот момент начинает играть песня группы ABBA «Dancing Queen». Эрика пытается схватить отца, за это Пишта ее привязывает на собачью цепь. Мишка выпивает полбутылки отбеливателя. Остальные это замечают и вместе с Пиштой заставляют его проблеваться. Свет выключается, потом постепенно включается, музыка, наоборот, постепенно затихает, потом замолкает.

ПИШТА. Зачем ты это сделал? А? Чтобы меня опозорить, да?

МИШКА. Не за этим.

ПИШТА. Зачем тогда?

МИШКА. Не знаю, Пишта, я очень страдаю.

ОЛЬГА. (Трясет косточкой перед привязанной Эрикой.) Опа. Молодец! Опа! Молодец.

ПИШТА. У тебя что, крыши не было над головой?

МИШКА. Была.

ПИШТА. Ходил куда хотел.

МИШКА. Ходил куда хотел.

ПИШТА. Делал что хотел.

МИШКА. Делал что хотел.

ПИШТА. И зачем тогда это сделал?

МИШКА. Не знаю, Пишта, я очень страдаю.

ОЛЬГА. (Отбрасывает кость.) Апорт! Апорт! (Эрика не может дотянуться до кости из-за цепи.) Плохая собака! Плохая собака.

АНИКО. Чем это пахнет? Чем пахнет, Эрика?

ЭРИКА. Не знаю.

АНИКО. Ты не чувствуешь запах?

ЭРИКА. Нет. Я никакого запаха не чувствую.

АНИКО. Ребята, вы тоже не чувствуете никакого запаха?

ТИБИ. (Вместе с Золи ест торт.) Ну, мы что-то чувствуем.

АНИКО. Чем пахнет?

ТИБИ. Ну, мы знаем, но лучше говорить не будем.

АНИКО. Не говном ли это пахнет?

ТИБИ. Не знаю, мама! Я уж лучше промолчу.

АНИКО. (Эрике) Почему ты не сказала, что тебе надо в туалет? Что молчишь? Я тебя спросила.

ЭРИКА. Не знаю.

АНИКО. Ты это делаешь, чтобы нас опозорить.

ЭРИКА. Это не я.

АНИКО. Конечно.

ПИШТА. Зачем ты в прошлый раз зубы себе выковырял перочинным ножиком? А? Тоже хотел меня опозорить?

МИШКА. Это я не поэтому.

ПИШТА. Разве я тебя не водил раз в два года в зоопарк?

МИШКА. Водил.

ПИШТА. И не забирал твою чертову пенсию?

МИШКА. Забирал.

ПИШТА. Почему ты тогда выпил отбеливатель? А?

МИШКА. Я выпил отбеливатель, потому что это я наговорил на тебя учителю.

ПИШТА. Что ты сделал?

МИШКА. Сдал тебя учителю.

ПАПА. Не ври, это я сказал учителю.

МИШКА. Я не вру. Это я сказал.

ПАПА. Говорю же, это я.

ПИШТА. Вы что, оба отморозки? Нашлись отморозки. Товарищ Тихани, у вашей матери рак… Сердце у меня одно и любовь одна… Твою-то мать. Гражданка Тот, почему ты не живешь со мной половой жизнью? (Папа привычным движением бьет Пишту, тот заваливается и засыпает.)

ПАПА. Оглянулся я, вокруг русские, человек десять-пятнадцать, метрах в восьми-десяти от меня, сидят на крышке котла с балалайками. Я сам себе говорю: ну, Кошар, пришел твой конец. Дай сюда, Эрика, я вынесу. Мама потом постирает.

Эрика скрючившись, чтобы остальные не видели, снимает обкаканные трусы и передает дедушке.

ОЛЬГА.

 
Вечер, тихий вечер. Сладко спит деревня.
В темноте ветвями шелестят деревья.
Жук гудит и в стенку сослепу влетает,
Шлепается наземь и навек смолкает.
 

ПАПА. (Отбрасывает трусы в сторону.) Наверх я посмотреть боялся, если бы они меня заметили, тут бы мне был и конец. (Тиби и Золи находят трусы и намазывают их содержимое на торт.) Уж и не знаю, сколько раз я «Отче наш» тогда прочел. Раз двести, наверное. Потом смотрю вверх, а русских уже нигде и нет. Но тогда уже солнце начало садиться. В жизни такого красивого заката больше не видел.

Поворотный круг останавливается.

ТИБИ. (Протягивает Эрике торт.) Эрика, ты же еще не попробовала принцессу пирожных! Держи. С днем рождения!

ЗОЛИ. Мы почти все тебе оставили, ты же у нас именинница.

ЭРИКА. Спасибо большое.

ТИБИ. Приятного аппетита! (Эрика ест.) Вкусно?

ЭРИКА. Да. Очень. Самый вкусный торт. Принцесса пирожных. И еще вкуснее оттого, что мама испекла. Но вкус какой-то странный. Может, мамочка случайно пересолила, бедная.

ТИБИ. Может быть!

ЗОЛИ. Но крема положила – не пожалела.

ЭРИКА. Это да.

ТИБИ. Можно нам тоже немножко?

ЭРИКА. Нет, потому что вы дразнитесь. Это только для меня и для мамочки.

ТИБИ. Жадничать нехорошо. Тебе жалко вкусного торта для своих бедных двоюродных братьев.

ЭРИКА. Держи!

ТИБИ. Спасибо, я не хочу, уже наелся. А мой младший брат на диете, так что ешь все сама!

ЭРИКА. Золи, точно не хочешь?

ЗОЛИ. Точно, Эрика. Можешь быть уверена, я бы ни кусочка этого торта съесть не смог…

ЭРИКА. Раньше ты бы не смог устоять перед такой вкуснятиной.

ЗОЛИ. Так это когда было. Слава Богу, прошли те времена, когда я не мог устоять перед такой вкуснятиной.

ЭРИКА. Жаль. А то я одна не смогу съесть. Мамочка бедная очень расстроится. Помогите мне, пожалуйста.

ТИБИ. Нельзя, Эрика! Не по душе мне есть чужое!

ЗОЛИ. Мне тоже не по душе есть чужое де… (Мальчики давятся от смеха.)

ПИШТА. Ольга! Любовь моя единственная! Прости меня, умоляю! Никогда больше не буду пить. Не буду больше пить, Оленька. Ты ведь не веришь, что я перестану пить? А вот увидишь! Ты еще удивишься, как я изменился! Глазам своим не поверишь! Я стану другим человеком! Придется тебе познакомиться с новым Пиштой! Ольга, Ольга! Дай коньяку, а то я так страдаю!

ОЛЬГА. Поешь торта, уровень сахара и поднимется.

ПИШТА. (Ест.) Ольга! Что ты… Что? Что я хотел сказать… Тебе, наверное, никогда еще так не удавалась принцесса пирожных.

РАДИО. Пять часов тридцать минут. «Мелодии ушедших лет».

Под звуки молдавской «Господи, помилуй» поворотный круг делает один оборот.

ЛАЙОШ. Мерзнешь? Обидели тебя? Правильно сделала, Эрика, что пришла ко мне. Никто не знает, что ты здесь? Вот и хорошо. Тогда открой глаза, посмотри вокруг и повторяй за мной: я в безопасности, никто меня не может обидеть.

Эрика пытается ответить, но не может говорить.

ЛАЙОШ. Бедный ты ребенок. Папу твоего я посажу. Жалко только, напрасно он в тюрьму сядет, ты все равно навсегда уже травмирована… Как бы тебе объяснить, чтобы ты поняла? Здоровому олененку легче перепрыгнуть через поваленное дерево, чем олененку со сломанной ногой. А ты будешь как бы здоровый олененок, но чувствовать себя будешь так, будто у тебя нога сломана, и будешь спотыкаться перед каждым препятствием. (Натягивает на голову балаклаву.) Тебя ждут бесконечные и жестокие мучения, поверь! Сложи ручки! Отче наш, сущий на небесах… (Приближается к Эрике. Эрика пытается ответить, но по-прежнему не в состоянии раскрыть рот.) Да святится имя Твое. (Вытаскивает из кармана бритву.) Да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя.

Раздаются три выстрела. Лайош падает, Эрика сдирает с шеи веревку.

РАДИО. Шесть часов тридцать минут. Новости.

Эрика надевает на шею хомут и пытается сдвинуть круг. У нее не получается. Остальные сидят на сцене и начинают играть на цитре простую старинную мелодию, похожую на марш.

РАДИО. После следствия, которое длилось более двух лет, полиция сегодня утром задержала серийного убийцу детей, известного как «маньяк в балаклаве». Тридцативосьмилетний Лайош Т. был задержан на месте преступления в тот момент, когда он пытался убить семилетнюю Эрику К. Полиция комитата Бач-Кишкун разыскивает неизвестного, который тремя выстрелами ранил убийцу. Другие новости…

Эрике удается сдвинуть с места поворотный круг, она начинает медленно его тащить.

РАДИО. В сумрачном лесу Радвани Бене Барци мертвым найден.

 
Прямо в сердце был он ранен. Душегуб его убил,
Бог свидетель, порешил.
 

Звуки цитры все громче, заглушают радио. Свет медленно уходит с Эрики, которая тащит круг. В самом конце мы видим, как над головой Эрики полощется вырезанный из бумаги пес Султан с пистолетом в лапе.

Конец