Текст книги "Новая венгерская драматургия"

Пять (интерлюдия): свадьба Доды

ФЕСТЕР. Входит Дода.

ТОМИ. Начинается.

ЛАЦИ. Я так выворачиваю голову, чтобы посмотреть назад, что чуть шея не ломается.

ШИМОН. Входит Дода.

ЛАЦИ. Совсем как в церкви, только здесь священник женщина.

МАМА. Дода идет между рядами скамеек.

ДОДА. Я вхожу и, двигаясь в сторону регистраторши, смотрю на папу.

МАМА. Две тысячи второй год, моя дочь выходит замуж, и я думаю: вот и конец.

ФЕСТЕР. Папа рядом со мной вздыхает, словно что-то отпустило.

ДОДА. Я иду к регистраторше, смотрю на папу и думаю: ни гроша не дал на свадьбу.

МАМА. Обменяются кольцами, распишутся в книге, а я уйду от мужа.

ДОДА. Я иду к регистраторше, смотрю на папу, который все время сморкается и потеет, и думаю: как противно у него волосы прилипли.

МАМА. Мне и смотреть на него не надо – я и так знаю, что он потеет.

ЛАЦИ. Дода доходит до меня, а я думаю: когда папа снова вдохнет.

ДОДА. Прежде чем остановиться перед регистраторшей, я смотрю на Шимона.

ФЕСТЕР. Дода с женихом стоят от меня в паре метров, и я сбоку как раз вижу ее плечо и вздымающуюся грудь!

ДОДА. Дрянь мелкая.

ФЕСТЕР. Какая она милая и прекрасная! Словно белый ангел распустил крылья!

ДОДА. Перед свадьбой Шимон позвонил моему будущему мужу и сказал: не женись на ней. Призывал отменить свадьбу, пока еще можно, потому как я только использовать его хочу для достижения своих целей. Чтоб он сдох, чистоплюй хренов!

ТОМИ. Ребенок вдруг начинает плакать.

ДОДА. Твою мать.

ТОМИ. Говорил я ей: покорми его до, но она ни в какую. Ей, понимаешь, поспорить надо. Всегда и везде!

ШИМОН. Прежде чем регистраторша начинает поздравлять новобрачных, я смотрю на папу и вижу, как он улыбается.

ФЕСТЕР. Когда регистраторша начинает говорить, ребенок Томи принимается орать как резаный.

ШИМОН. Жена Томи встает и уходит с ребенком.

ЛАЦИ. Машина для воспроизводства.

ФЕСТЕР. Уже третьим беременна.

ЛАЦИ. Готовит, стирает, рожает.

ТОМИ. Ютка выходит с ребенком, а я, извиняясь, смотрю на папу. Какой он бледный.

ЛАЦИ. Толстая Томина жена выползает со вторым ребенком, и я не могу удержаться – представляю, как эта корова и Томи трахаются.

ФЕСТЕР. Я не хочу злиться, поэтому разглядываю платье Доды. Такое красивое. И шлейф – метра два, не меньше! Чистый ангел! Белый ангел раскинул крылья!

ЛАЦИ. Корова и пастух.

ТОМИ. Я смотрю на Лаци, как он с ухмылкой пялится на мою жену.

ЛАЦИ. Поворачиваясь обратно, замечаю папу. Какой он бледный, старый, и волосы налипли на лоб.

ШИМОН. Когда жена Томи наконец выходит, а регистраторша начинает свою речь, я замечаю, с каким презрением Лаци смотрит на отца.

МАМА. Я смотрю на мужа. Он потеет.

ЛАЦИ. Все время потеет.

МАМА. Смотрю на него и повторяю про себя: «Вытри уже лицо, блестит».

ЛАЦИ. Рубашка у него грязная, костюм лоснится.

ТОМИ. Смотрю на Лаци. Он бы и мою жену выебал, наверняка.

ЛАЦИ. Два года его не видел, а постарел на все десять.

ШИМОН. Чувствую, как во мне разгорается гнев, поэтому снова смотрю на отца.

ЛАЦИ. Вдруг ощущаю на себе взгляд Томи.

ТОМИ. Смотрю на Лаци и представляю, как он трахает мою жену.

ЛАЦИ. Мелкий обыватель Тамаш. Начинающий лысеть, пахнущий картошкой обыватель Тамаш.

ФЕСТЕР. Детские вопли вдруг замолкают.

ЛАЦИ. Наконец-то тихо.

ДОДА. Давно пора, твою мать!

ФЕСТЕР.

 
Идет гонец и машет: «До свидания».
Без новостей мы жить обречены.
Застрял в депо трамвай «Желание»,
и нет ни мира, ни войны[10]10
  Куплет из песни группы Európa kiadó (Издательство «Европа»).


[Закрыть].
 

ЛАЦИ. Я смотрю на свой мобильник. Почти полвторого уже.

ФЕСТЕР. Регистраторша рассказывает сейчас волшебную историю о двух людях, разделивших судьбы друг друга, а у меня в голове почему-то так и крутится припев: «Издательство „Европа“, Издательство „Европа“».

ТОМИ. Не надо было им деньги давать, вот о чем я думаю. Не давал бы, все, может, и по-другому бы вышло. Глядишь, и Лаци с Додой поняли бы: мы одна семья, а семья должна держаться вместе.

МАМА. Муж вдруг сжимает мне руку.

ШИМОН. Регистраторша говорит о трудностях совместной жизни, а я складываю в уме наугад выбранные числа.

ЛАЦИ. Тетка выдает тот же текст, что и папа с Томи вечно толкают.

ШИМОН. После той истории с мотоциклом мы с отцом много беседовали, теперь я знаю: насилием проблему не решишь. Надо иначе дать им понять, в каком направлении всем нам следует двигаться.

МАМА. Он держит меня за руку, и я не отдергиваю ее. Небось нашу с ним свадьбу вспоминает. Уверена, о нашей свадьбе думает.

ДОДА. Я стою перед регистраторшей и думаю, как я правильно все сделала.

ЛАЦИ. Вот-вот два часа, и мне надо будет отсюда сматывать.

ФЕСТЕР.

 
Застрял в депо трамвай «Желание»,
и нет ни мира, ни войны.
 

ЛАЦИ. Свадьба свадьбой, но тут такой шанс.

ФЕСТЕР. Уже несколько недель подряд слушаю только эту группу. Родись я чуть пораньше, сама могла бы написать эти песни вместо Меньхарта, это точно.

ШИМОН. Мы много говорили с папой, и я понял: надо менять сознание. А для этого человека необходимо как следует узнать.

ДОДА. Я стою перед регистраторшей и думаю об искусстве.

ШИМОН. В тот же день я впервые начал по-настоящему наблюдать. Наблюдать, слушать и учиться.

ДОДА. Это уже не университет, не пьянки, не вечеринки. Это жизнь, искусство, то, к чему я всегда стремилась.

ФЕСТЕР.

 
Застрял в депо трамвай «Желание»,
и нет ни мира, ни войны…
 

ЛАЦИ. Я опять смотрю на мобильник. Перетрем, а к банкету уже и вернусь.

ТОМИ. Лаци, совсем охренел, в такой момент и продолжаешь пялиться на свой мобильник.

ШИМОН. Я наблюдал, изучал и со временем понял: каждым человеком управляют две вещи – страхи и желания.

ДОДА. Все мне говорили: дура, не связывай себя, поживи еще. И до каких пор? Всегда найдется что-то получше, посвежее. Всегда кто-то почему-то будет нужен.

ТОМИ. И Дода, конечно, выходит замуж, чтобы кто-то ее содержал. До сих пор я за все платил, теперь вот муж будет.

ДОДА. И я кому-то все время нужна. Вечно приходит тот, из-за кого я живу не ради того, чего по-настоящему жду.

ТОМИ. Дода, по сути, меня должна благодарить за то, что может сегодня выйти замуж!

МАМА. Держу мужа за руку и думаю: хороший человек, работящий, семья для него все, а добиться чего-то большего так и не смог.

ШИМОН. Наблюдал, изучал и понял: желание и страх – в конце концов любого человека эти две вещи выдают.

ДОДА. Но теперь одно осталось. Скажу «да», и с этого момента искусство окончательно выйдет на первый план.

МАМА. Держу мужа за руку и думаю: годы, десятки лет бьется, а так и не смог продвинуться ни на шаг.

ТОМИ. Сейчас будут спрашивать, согласны ли.

ЛАЦИ. Спрашивают, согласны ли брачующиеся, я смотрю на Доду.

ТОМИ. Осторожно оборачиваюсь. Искренне надеюсь, что Ютка не зайдет с ребенком и не испортит финал бракосочетания.

ФЕСТЕР. Брачующихся спрашивают, согласны ли они, и я вижу, что Дода нервничает. Грудь у нее вздымается и опускается все чаще.

ЛАЦИ. Потерпи, вот-вот и наступит твое Счастье, детка.

МАМА. Держу мужа за руку и тоже вспоминаю нашу свадьбу.

ЛАЦИ. Обвела его вокруг пальца. Дода всегда разбиралась в мужчинах.

ФЕСТЕР. Сейчас должны сказать «да» или «нет».

ЛАЦИ. Доду спрашивают, согласна ли она.

ФЕСТЕР. Говорит «да».

ДОДА. Да.

ТОМИ. Сказала «да».

ШИМОН. Произнесла свое «да».

ЛАЦИ. Решительное «да».

ФЕСТЕР. Теперь жениха спрашивают, согласен ли он.

ДОДА. Говори «да»!

МАМА. Говорит «да».

ШИМОН. Говорит «да».

ФЕСТЕР. Сказал «да».

ТОМИ. Конечно, «да», а то.

ЛАЦИ. Дода все равно быстрее свое «да» произнесла.

МАМА. Не было бы русских, может, по-другому все было бы. Это из-за них ничего не получилось. Из-за них не научился добиваться желаемого. Хотел, да не научился.

ЛАЦИ. Настоящая столичная штучка стала – кого хочешь выбирай.

МАМА. Раньше всегда кто-то другой за него решал, чего он хочет, а он просто делал что дóлжно. А потом, когда и сам уже мог хотеть, не смог приспособиться к новым временам.

ЛАЦИ. Папочка адвокат, мамочка врач, а сынок у них столичный фуфел с прилизанными волосами.

ФЕСТЕР.

 
Застрял в депо трамвай «Желание»,
и нет ни мира, ни войны…
Издательство «Европа»
Издательство «Европа»
 

У Ловаши тоже хорошие тексты, но эти лучше. Если бы я родилась мужчиной, стала бы Меньхартом, а не Ловаши. Ловаши – такой домик с садиком, а Меньхарт – вся страна.

ЛАЦИ. Он уже родился в рубашке. Бороться ему уже ни за что не надо. Первый миллион уже есть, можно остальные добывать.

ШИМОН. Наблюдал, слушал, изучал. И довольно быстро понял: больше всего люди любят слушать собственные мысли. А мне остается всего лишь сделать так, чтобы они думали то, что нужно мне. Сначала потренировался на Фестер.

ФЕСТЕР. Сейчас будут свечи зажигать. Обоим дадут по горящей свече – символ прежней жизни каждого, до свадьбы, – а потом они зажгут третью свечу как знак новой совместной жизни.

ДОДА. Мы зажигаем свечи и улыбаемся друг другу.

ФЕСТЕР. Это зрелище меня почему-то шокирует. По всему залу вдруг загораются свечи. Сначала на столе, потом на рояле, на стенах. А посредине стоит Дода. Голая.

ЛАЦИ. Гори, свеча, гори, не гасни. Еще минута, и этого парня никто у тебя не заберет.

ФЕСТЕР. Поначалу я думала, будет сплошной воск, потом свечи стали по очереди превращаться в мужчин – всех тех мужчин, с которыми у Доды уже что-то было, – и эти бесконечные свечи-мужчины тоже были все голые, как и Дода.

ДОДА. Свеча горит, регистраторша нам улыбается. Наконец-то. Еще минута, и кольцо у меня на пальце.

ЛАЦИ. Кольцо.

ДОДА. Еще минута, и я замужем – наконец-то!

ЛАЦИ. Даже издалека видно: кольцо ого-го.

ДОДА. Я протягиваю палец.

ЛАЦИ. Его бы как раз хватило на фундамент для моего будущего.

МАМА. Держу мужа за руку и нащупываю кольцо на пальце. Всю жизнь его носил. Ни разу не снимал.

ЛАЦИ. Будь оно моим, я бы за полгода в сто раз его стоимость увеличил, а потом купил Доде другое – еще дороже.

ТОМИ. Жених с невестой надевают друг другу кольца, и я замечаю, что мама с папой держатся за руки.

ДОДА. Вот и кольцо у меня на пальце. Наконец-то!

ТОМИ. Папа, конечно, не стал подлизываться к этому ее мужу, денежному мешку, выдержал дистанцию, все как надо.

ДОДА. Наконец-то я замужем!

МАМА. Сжимаю руку мужа, но он не реагирует. Смотрю на него. Господи, какой же он бледный. Весь в поту, бледный, но улыбается! Десять лет так не улыбался, десять лет не видела его таким полным надежды!

ШИМОН. Первый раз потренировался на Фестер. Дал ей выговориться и только иногда задавал вопросы. Не спорил, только выражал интерес.

ЛАЦИ. У жениха явно таких проблем нет. С рождения на всем готовом. Даже не подозревает, что это мафия. Можешь быть каким угодно гением, они никого к себе не пустят заработать первый миллион.

МАМА. Он откидывается назад, стул скрипит.

ЛАЦИ. Тот самый миллион, с помощью которого можно сделать миллиард.

ФЕСТЕР. Рядом со мной раздается скрип папиного стула – как раз в тот момент, когда Дода с женихом надевают друг другу кольца.

МАМА. Ему плохо. По лицу вижу, что плохо. Хочу повернуться к нему, но он сжимает мне руку.

ТОМИ. Смотрю на Доду с мужем и думаю: а ведь я тоже сильный. Как папа. У меня не было папочки-адвоката и мамочки-хирурга и яхты в Хорватии, и я не получал в подарок от родителей квартиру в престижном районе – на Швабской горе, а все одно сумел чего-то добиться.

ФЕСТЕР.

 
Ни мира, ни войны…
Все напеваю эту песню, не могу остановиться.
 

ШИМОН. Пять предложений, четко сформулированных. Хватило, чтобы ее убедить: вместо «Секс Пистолз» слушай лучше венгерскую группу «Издательство „Европа“».

ТОМИ. Я не родился с этим, сам все построил. Этими вот руками все построил.

ФЕСТЕР. Когда женщина говорит «объявляю вас мужем и женой», меня аж до костей пробирает. Как это красиво! Последний раз это было так возвышенно, когда я поняла: интересы личности всегда разрушают общество. А панк-рок – коллективная мастурбация.

ЛАЦИ. Теперь они муж и жена.

ТОМИ. И имущество у них общее.

ЛАЦИ. Молодец, Дода. Ты это сделала.

МАМА. Чувствую, как пальцы мужа выскальзывают у меня из ладони.

ДОДА. Я замужем! Наконец-то замужем! Прочь из этой нищей семьи! Лаци, естественно, сразу подскочил. Только из-за денег с ним и заговорил. А какое ему вообще дело! Мы не одна семья! Есть он и есть мы – я и мой муж!

ЛАЦИ. Я уже и в тюрьму готов бы пойти за этот миллион, только чтобы начать наконец, но тут вмешалась судьба – Дода сообщила, что выходит замуж за этого богатого парня.

ДОДА. Лаци, конечно, тут же подхватился. Уже начал что-то затевать. О семье заговорил, мол, надо держаться вместе.

ЛАЦИ. Мы быстро подружились.

МАМА. С момента, как они друг другу кольца надели, я ни о чем другом думать не могу, только бы скорее закончилось. Мужу плохо, знаю, что плохо, живот у меня сводит из-за него судорогой – такого уже много лет не бывало.

ЛАЦИ. Подошел к нему и посмотрел в глаза. Здрасьте. От этого все зависит.

ДОДА. Я засмеялась, когда он так высокомерно о нем заговорил.

ЛАЦИ. Хороший бизнесмен умеет себя подать. А я отлично умею себя подать.

ДОДА. Глупый. Он это слово употребил. Мол, говорит, говорит, а ничего и не сказал.

ЛАЦИ. Я ему сразу понравился.

МАМА. Последнее время с ним были проблемы. Он часто терял сознание, у него болел живот, но все говорил, мол, ничего, не обращайте внимания, да и работать надо.

ЛАЦИ. У него есть деньги, перед ним все двери открыты, а я пробивной, и идей у меня что надо.

МАМА. Я вот думаю: хороший он человек. Все делает ради меня, ради семьи. А мне в лепешку надо было разбиться ради него, ради того, что когда-то я его могла выбрать.

ФЕСТЕР. Зовут свидетелей расписаться в книге. Издательство «Европа», издательство «Европа»…

ШИМОН. В тот день, когда я сумел изменить музыкальные пристрастия Фестер, я понял: мне многое дано. И в то же время осознал: такую власть и знание нельзя тратить на собственную семью. Надо идти дальше, решать более серьезные задачи.

ТОМИ. Сейчас будут расписываться, я оборачиваюсь посмотреть, где там Ютка.

МАМА. Надо встать, и я думаю: теперь уж все действительно будет хорошо. Муж у Доды богатый. Дода родит ему деточку и сама будет при деньгах.

ЛАЦИ. Зовут свидетелей, а я опять смотрю на мобильник. До двух часов всего две минуты осталось, но я успею.

МАМА. Мы встаем и идем расписаться.

ТОМИ. Ютка с ребенком стоит в дверях, я нервно ей киваю.

МАМА. Я наверняка знаю: теперь все будет хорошо, и мы это заслужили. Дода родит ребеночка, и нам нечего бояться. До сих пор дотерпели, а теперь и получили что заслужили.

ДОДА. Он, конечно, хочет ребенка, но я не хочу. Еще лет десять как минимум не хочу детей. А он поймет. Вынужден будет понять, потому что так и будет.

ФЕСТЕР. Чувствую, будто чем-то тупым давит в грудь.

МАМА. Он расписывается в книге свидетелей, но какой же он бледный. Господи, совсем белый! Словно вдохнуть едва в состоянии! Глупый, гордый, самонадеянный, не делай этого, слышишь?!

ЛАЦИ. Рядом с родителями жениха папа имеет очень бледный вид.

МАМА. Я думаю: дело плохо. Что же со мной будет, скажи, что со мной будет без тебя?!

ФЕСТЕР. Дода теперь замужем. С сегодняшнего дня мы ей больше не семья.

МАМА. Держись!

ТОМИ. Ютка снова садится ко мне, но я на нее не смотрю – слежу за папой.

ТОМИ. Папа застыл перед книгой – как будто он не в себе.

МАМА. Поедем куда-нибудь, слышишь?! Вместе! Только ты и я! Как раньше!

ШИМОН. Какой папа бледный. Сжимает ручку так, что, боюсь, она у него сломается сейчас.

ФЕСТЕР. Замечаю, что Дода хихикает.

МАМА. Я только на него могу смотреть, больше ни на что!

ФЕСТЕР. Какая она красивая! Чистый ангел! Настоящий ангел с белоснежными крыльями!

МАМА. Скорей бы все закончилось! Ради Бога, пусть все закончится!

ШИМОН. Папа улыбается Доде, потом вдруг заваливается набок.

МАМА. Я не хочу тебя потерять! Не понимаешь, что ли, – я без тебя пропаду!

ДОДА. Папа падает.

ФЕСТЕР. Кто-то вскрикивает. Дода раздраженно смотрит. Бедная Дода. Что-то произошло.

ЛАЦИ. Все вскакивают, я иду к выходу. Мне уже там надо быть, блин.

МАМА. Господи!

ДОДА. Он это нарочно. Наверняка.

ТОМИ. Папа падает. Доктора вызовите! Папа!

ЛАЦИ. Папа падает, но мне надо спешить. Серьезный шанс, большой бизнес. Наконец-то я окажусь у цели.

ДОДА. Меня это не интересует. Ни капельки. Я красивая. Замужняя. Свободная.

Шесть: годовщина свадьбы

ФЕСТЕР. Две тысячи седьмой год. Тридцать лет как папа с мамой поженились.

Лаци и Дода едут на машине.

ЛАЦИ. По местам! Роуд муви!

ДОДА. Фестер!

ФЕСТЕР. Прошел год, как Дода развелась. Йоша умер, а я вернулась на тот путь, который для меня определила судьба: буду спасать мир.

ФЕСТЕР. Привет всем! Шимон? Томи?

ДОДА. Шимона подберем по дороге, Томи приедет на своей.

ЛАЦИ и ДОДА. А-ха-ха!

ФЕСТЕР. Сначала все было прекрасно. Я училась в университете, работала волонтером в реабилитационной клинике и каждый день просыпалась с сознанием того, что достаточно указать правильный путь хотя бы одному человеку, и через пару лет подтянутся миллионы.

ЛАЦИ. Классная тачка! Фургон и семейный автомобиль в одном флаконе – мультикомфорт! Жми давай!

ДОДА. Сейчас, как же.

ФЕСТЕР. Первый год, проведенный в университете, стал счастливейшим годом моей жизни. Второй был похож на любой из предыдущих. К третьему мне уже все надоело. Сначала наркоманы, потом алкоголики, к концу меня уже трясло от любого, кто только приближался ко мне на улице денег попросить.

ЛАЦИ. Мы же не здесь живем.

ДОДА. Заберем Шимона.

ЛАЦИ. Упросил.

ДОДА. Хотел на автобусе приехать.

ЛАЦИ. Только чтобы ты предложила его подвезти – а ему не придется на автобусе ехать.

ДОДА. Какой ты вредный.

ЛАЦИ. Я вредный?! Да он мне, блин, мотоцикл сжег!

ФЕСТЕР. Шимон очень изменился.

ДОДА. Такой милый стал!

ФЕСТЕР. Прошлый раз притащил транспарант: ПРОТЕСТ – ЭТО СЕКСУАЛЬНО!

ДОДА. Серьезно?!

ФЕСТЕР. Клянусь! Столько фоток с ним сделали! Все от него просто тащились! Все время теперь спрашивают, когда он опять придет.

ДОДА. Умный, как черт.

ФЕСТЕР. Лучший ученик в классе! А выяснилось это, когда он выиграл какой-то конкурс в школе и маму позвали на вручение награды.

ДОДА. Значит, еще и скромный.

ФЕСТЕР. И тихий такой.

ЛАЦИ. Но уж если говорит, то только умные вещи, да?

ДОДА. Ты зачем стебешься?

ЛАЦИ. Еще оду про него сочините!

ДОДА. Насколько я знаю, он попросил прощения за мотоцикл.

ЛАЦИ. Потом что меня тоже хотел наебать, как и вас обеих!

Пауза.

ЛАЦИ. Лет сколько?

ДОДА. Кому?

ЛАЦИ. Машине.

ДОДА. Три года.

ЛАЦИ. Значит, шесть протянет. И бензин почти не жрет. За этим ведь следят, а, Фестер?

ФЕСТЕР. В смысле?

ЛАЦИ. Да здравствуют, говорю, спасители Земли с их солнечными батареями!

ДОДА. Я смотрю, ты в настроении.

ЛАЦИ. Красота какая! Весна, я еду в авто с двумя красавицами! И тендеры евросоюзовские пойдут один за другим! Надо только пятьдесят кусков достать на документы, и все будет чики-пуки. Уже и название есть!

ФЕСТЕР. Для чего название?

ДОДА. На какой конкурс будешь подавать?

ЛАЦИ. А на все!

ФЕСТЕР. На все нельзя.

ЛАЦИ. Не поверю, будто вы там со своими бомжами про еэсовские конкурсы трете, ты уж извини.

ДОДА. Название для чего? Ты сказал – уже есть.

ЛАЦИ. Для фирмы. ТОО ДБ – думай и богатей.

ЛАЦИ. Я смотрел на Доду и думал только об одном: ну давай, улыбнись хоть разок!

ЛАЦИ. Важно, что наконец-то может преуспеть тот, у кого мозги на месте. Раньше как было: идеи у тебя хорошие, но все впустую, если эти суки денег на нее не дадут. Но уж теперь-то мы заживем! Вперед, к благосостоянию! Ух!

ДОДА. Я больше всех буду рада, если у тебя получится, правда.

ЛАЦИ. Но?

ДОДА. Что «но»?

ЛАЦИ. Ты это сказала с такой интонацией, после которой всегда следует какое-нибудь «но».

ДОДА. Ничего я не имела в виду.

ЛАЦИ. Тебе легко. Машина, квартира, деньги на счету. А я тут задыхаюсь, блин.

ЛАЦИ. Все капиталисты виноваты! Ты только посмотри! Двадцатилетние все рванули в Англию! С детьми сидеть, пиццу разносить, потом торчат годами в какой-нибудь дыре – дома бы даже не зашли в такую. И все почему? Потому что там они еще смеют мечтать. Вот почему. С этой-то страной что, блин, не так? Все капиталисты виноваты. Папу тоже они убили.

ФЕСТЕР. Он еще жив.

ЛАЦИ. Но на самом деле как будто умер.

ДОДА. Я просто хочу быть. И никто пусть мне не указывает, кем я должна быть или кем я могла бы стать. Ни телевизор, ни радио, ни интернет, ни мужчина. Если б можно было, я бы и на улицу не выходила, год хотя бы.

ФЕСТЕР. Он ее бил. Уверена, бил.

ЛАЦИ. Мы вот-вот приедем, надо успеть Доду умаслить!

ЛАЦИ. Ты из-за мужа такая, да?

ФЕСТЕР. Из-за бывшего мужа.

ДОДА. Мы просто стали другие.

ЛАЦИ. За три года кто хочешь изменится.

ДОДА. Не понимаю.

ЛАЦИ. По статистике, любовь в среднем длится три года.

ДОДА. Наша и столько не продлилась.

ФЕСТЕР. Тогда однозначно и не было любви.

ДОДА. А вот и была. Просто мы разного хотели. Он – ребенка, я – искусством заниматься. И он сказал, что уходит. Тогда уже и я захотела ребенка, только бы он остался, только бы не бросал. Три года хотела: ребенка, семью, все – но не случилось. Потом мы пошли к врачу, и выяснилось, что у меня никогда не будет детей из-за аборта, который я сделала в подростковом возрасте. Потом я от него ушла. Не хочу, чтобы со мной кто-то из жалости был.

ЛАЦИ. Дода, послушай, я тебя понимаю. Ты сильная. Сильная и талантливая.

ДОДА. Ты даже ни одной моей работы не видел.

ЛАЦИ. Мы уже полпути проехали. Эта дорога – мой единственный шанс.

ЛАЦИ. Дода, я в искусстве не разбираюсь, но даже если бы и разбирался, меня бы наверняка интересовали только дела разных отморозков, таких как ты. Тебе хотя бы есть что сказать! Ты много пережила. И теперь тебе надо творить, чтобы и другие что-то могли из твоего искусства почерпнуть!

ДОДА. Да. Только до сих пор всегда было что-то или кто-то, кем надо было заниматься.

ЛАЦИ. Вот поэтому ты и не должна позволять собой командовать! Ты должна стать независимой, чтобы показать, кто ты есть на самом деле! Ты должна стать свободной!

ДОДА. И тогда я наконец смогу жрать и срать как мне вздумается!

Смеются.

ФЕСТЕР. Со мной было точно так же! Долго-долго пустота, потом вдруг бум-м! Я будто нашла то, что столько лет искала. Работаю в ночлежке для бездомных, и мне страшно нравится. Не так-то просто возвращать умирающих людей к жизни, уделяя им хотя бы каплю внимания! Если бы вы знали, какое это потрясающее чувство!

ДОДА. Вся эта учеба в университете была обманом. Площадкой для молодняка, где нам разрешали резвиться, но не говорили, что это не настоящая жизнь. Мы всюду бегали, с выставки на выставку, только никто нам не объяснил, что все это самообман. Что работы наши годятся только на то, чтобы радовать друг друга сегодня, а завтра…

ЛАЦИ. И я о том же! Дурят тебя, чтобы не дай Бог не стала лучше их!

ДОДА. Потому что от тебя ждут, что ты будешь играть в эти игры. И даже хотелось в них играть – все ведь играют. И чувство такое: вот она, жизнь, все вместе, да здравствует искусство, вперед, в будущее! Только никто не сказал, что вечно ты играть не сможешь, ведь придут те, кто еще моложе, и эта площадка будет нужна им. И если ты не стал хорошим художником – а хорошим художником можно стать, только если не играешь, если уходишь оттуда, – то можешь катиться ко всем чертям, потому что ты уже не нужен. Ведь пришли те, кто моложе, теперь их очередь резвиться. А ты стоишь у забора и вроде поиграл бы, да только все, нельзя уже.

ЛАЦИ. Видишь, вот поэтому и хорошо, что есть теперь Евросоюз! Можно хотя бы ни от кого не зависеть! Осталось только малость денег раздобыть, чтобы…

ДОДА. Я дам!

ЛАЦИ. Нет, нет! Ты должна их потратить на свое искусство!

ФЕСТЕР. Со мной тоже так было! Сначала я хотела стать героиней, приковать себя к айсбергу, чтобы меня раздавили китобойные суда! Потом я сообразила: куда полезнее будет заняться одним-двумя людьми, которым я действительно могу помочь! И это так здорово!

ЛАЦИ. Надо быть свободным!

ДОДА. Вот именно! Я тоже так думаю!

ФЕСТЕР. А я думаю, ничего не изменилось. Что бы я ни говорила, им на меня плевать – как когда я маленькая была, так и сейчас.

Пауза.

ДОДА. На самом деле это он от меня ушел.

Пауза.

ДОДА. Он бы, конечно, все равно ушел. Хотел ребенка, а у меня детей быть не может. Но ведь ничего случайно не бывает, правда?

ЛАЦИ. Ой, правда!

ФЕСТЕР. Идиот.

ДОДА. Ох, Лаци, как же я рада тебя видеть!

ЛАЦИ. И я тебя! Товарищество на паях!

ДОДА. Товарищество на паях!

ФЕСТЕР. Поверить не могу.

ЛАЦИ. Тут я уже понял: все, что было, было ради этого дня – и аборт, и свадьба, и развод, и теперь вот товарищество. Товарищество на паях на Додины деньги.

ДОДА. Как я тебе рада!

ФЕСТЕР. В эту вот минуту мне очень захотелось выйти из машины.

ЛАЦИ. А ты, Фестер?

ФЕСТЕР. Я?

ДОДА. У тебя как дела?

ФЕСТЕР. В каком смысле?

ЛАЦИ. Как у тебя с парнями?

ФЕСТЕР. Я ошиблась. Вот в эту минуту захотелось срочно выйти.

ФЕСТЕР. Есть один.

ЛАЦИ. Опа!

ДОДА. Ого!

ЛАЦИ. Рассказывай!

ФЕСТЕР. Морской биолог.

ЛАЦИ. У нас и моря-то нет.

ФЕСТЕР. Ученый и активист. Изучает миграцию тупоносых дельфинов.

ДОДА. Значит, часто в разъездах.

ФЕСТЕР. Мы на одном собрании Гринпис познакомились.

ДОДА. И как, подходите друг другу?

ФЕСТЕР. Не понимаю, в каком смысле.

ФЕСТЕР. На самом деле понимаю.

ДОДА. В смысле в постели.

ЛАЦИ. Я-я! Все ли у вас в порядке в постели?

ФЕСТЕР. Вон Шимон, смотрите!

ДОДА. Господи, стоит на шоссе с такой серьезной физиономией!

ЛАЦИ. Премьер-министром себя возомнил уже, не иначе.

ФЕСТЕР. Привет, Шимон!

ЛАЦИ. Салют!

ДОДА. Давай, запрыгивай скорее!

ФЕСТЕР. Шимон сел в машину, и я так обрадовалась ему, словно глобальное потепление остановилось.

ЛАЦИ. А теперь роуд-муви!

ДОДА. Представляешь, Шимон, Фестер нам как раз рассказывала про своего приятеля.

ЛАЦИ. Он моряк!

ШИМОН. У нас и моря-то нет.

ФЕСТЕР. Меня зовут Фестер, мне 21 год, и я девственница. У меня нет и никогда не было парня.

ФЕСТЕР. Представляете, а у Томи есть любовница!

ДОДА. Кто?!

ЛАЦИ. У Томи?!

ДОДА. Ты откуда знаешь?

ФЕСТЕР. И только Шимон молчит.

ФЕСТЕР. Странно, правда, что мы теперь только на семейные праздники встречаемся?

ЛАЦИ. Ни за что не поверю, будто Томи изменяет жене!

ФЕСТЕР. Вы что везете в подарок? Все-таки тридцать лет свадьбы! Я аппарат для чистки лица купила. Такой с ингалятором, куда можно лечебные травы класть. Оттуда дует травяной пар и естественным путем дезинфицирует кожу. Ты почему сейчас остановилась?

ДОДА. С места не сдвинусь, пока не расскажешь, в чем там дело!

ФЕСТЕР. Рассказали.

ЛАЦИ. И кто она?

ФЕСТЕР. Сестра одной моей однокурсницы.

ЛАЦИ. Твою мать.

ДОДА. Поверить не могу…

ЛАЦИ. Томи?! Жена, семья, трое детей…

ЛАЦИ и ДОДА…Томи, который все время говорит, что родственники – единственные, кто придет на помощь в беде, этот Томи?!

Шимон открывает дверцу, чтобы выйти.

ЛАЦИ. А ты куда собрался?

ШИМОН. Не могу это больше слушать.

ФЕСТЕР. Шимон, дорогой! Ты меня сегодня уже второй раз спасаешь!

ДОДА. Шимон, перестань! Вернись! Торжественно обещаем, что не будем больше Томи обсуждать, договорились?

Шимон садится обратно.

ЛАЦИ. Но ты же понимаешь: не так просто принять тот факт, что Томи… образцовый отец!.. пошел налево с какой-то студенточкой!

ФЕСТЕР. У нее сестра в университете, сама она нет.

ШИМОН. Останови машину.

ЛАЦИ. Ладно, ладно. Молчу.

Пауза.

ДОДА. Тридцать лет. Вот же мама с папой. Как это прекрасно. Тридцать лет вместе. И все так чисто, так достойно, так…

ЛАЦИ. Скучно?

ФЕСТЕР. Большая любовь длится долго.

Пауза.

ЛАЦИ. Правда, Фестер! Что там у тебя с этим китобоем? Ты даже не рассказала, какой он в постели.

ФЕСТЕР. Я смотрю на Шимона. Он молчит. Лаци ржет. Дода ведет машину, а я хочу выйти.

ДОДА. У Фестер наверняка такая же большая и чистая любовь, как у папы с мамой.

ФЕСТЕР. Любовь у них, может, и большая, но уж никак не чистая, это факт.

ФЕСТЕР. Тишина такая, что хоть ножом ее режь. Все, включая Шимона, смотрят на меня.

Появляется Мама, потом, во время монолога, появляется и Йоша. (Папа говорит голосом Томи. Если режиссер хочет показать папу – его должен изображать только Томи.)

ГОЛОСА.

 
Зачем надо рожать?
Потому что семья – это важно!
Почему семья – это важно?
Потому что только на родных
и можешь рассчитывать!
Почему я не могу рассчитывать
на кого-то другого?
Потому что все остальные могут обокрасть, обмануть и использовать тебя в корыстных целях!
Почему они так поступают?
Из-за Сталина! Из-за Брежнева!
Из-за Ракоши! Из-за Кадара!
 

Слышится мужской и женский стон, затем свет. На столе лежит Мама.

МАМА. Случилось это в восемьдесят втором. Было воскресенье, мы всей семьей гуляли по бульвару Эндре Ади – у нас такая семейная программа была: воскресная прогулка по бульвару Эндре Ади. Трое детей с отцом уже вышли из замка, когда у ворот казармы появился русский солдат. Мол, не куплю ли я у него автомат Калашникова. Или шлем. Или ботинки на шнуровке, в поход ходить, да что угодно, только купите, пожалуйста. Тогда-то я и поняла: скоро все изменится.

У женщины вырастает живот. Слышится русская колыбельная, все громче, а она с еще большей радостью пытается перекричать песню.

МАМА. 19 мая 1983 года! Все так ясно и однозначно. Воскресенье, мы идем в сторону парка Эржебет по бульвару Эндре Ади. Я шагаю: раз-два, правой-левой. Из-за гигантского живота не вижу уже ничего, только пальцы ног! Дети с папой были уже далеко, когда русский солдат окликнул меня у ворот казармы. Щеки у него пылали, и он так прогудел свое пожалуйста, что меня дрожь пробила аж до пупка.

Русский солдат/Йоша, протянув к женщине руки, стоит за забором.

МАМА. 19 мая 1983 года! Я стою у ворот, семья моя вдалеке, а я чувствую себя так легко! И все легче, словно по воде иду! Потом смотрю: солдат уже не улыбается, лицо искривилось, руки развел, будто хочет через забор притянуть меня к себе, а я вдруг чувствую – вся мокрая! Юбка, ноги – все мокрое!

Ложится обратно на стол.

МАМА. Началось. Наконец-то.

Йоша исчезает. Долгая пауза.

МАМА. И тогда там что-то во мне оборвалось. Ребенок родился слишком рано, а он уехал. С тех пор я его и не видела.

Мама исчезает.

ШИМОН. Откуда ты знаешь?

ФЕСТЕР. Слышала. Мама папе рассказывала.

ШИМОН. Когда?

ФЕСТЕР. После того как Йоша умер.

ЛАЦИ. Вот почему она так над ним тряслась!

ДОДА. Мама всегда вела себя как человек, у которого есть тайны.

ШИМОН. Это все обман.

ЛАЦИ. Успокойся, Шимон.

ШИМОН. Если не обман, то предательство.

ДОДА. Они между собой это уже обсудили. И потом, нас это не касается.

ФЕСТЕР. Мне надо было показать Доде, что я уже не ребенок. Шимон, у папы с мамой сегодня тридцатилетие свадьбы, было бы разумнее тебе помолчать. Договорились?

Шимон презрительно поджал губы. Прозвучало как-то по-дурацки, а Лаци так легко это произносил.

ШИМОН. Слушай, Фестер.

ФЕСТЕР. Я ухмыльнулась и попробовала перехватить взгляд Доды в зеркало заднего вида.

ШИМОН. Не надо пытаться всем угодить. Запишись в театральный кружок и почувствуй себя человеком. А если не найдешь тех, кто будет с тобой этим заниматься, сделай себе табличку: ИЩУ СВОЕ ПОКОЛЕНИЕ и обойди с ней все университеты, окей?