Автор книги: Сборник
Жанр: Языкознание, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
Фантастическая субстанциалистская тенденция оказывается все-таки старше, чем суждения о «новом Сорокине»; подобные элементы можно найти не только в романах «Лед» и «Путь Бро» – они прослеживаются до «Голубого сала» и даже до «Сердец четырех». Последний роман при взгляде из конца 1990-х и 2000-х годов может показаться ранней приметой будущих перемен[61]61
Смирнов полагает, что новые тенденции начинаются только с романа «Голубое сало» (см.: Смирнов И. П. Новый Сорокин? // Hansen-Kokoruš R., Richter A. (Hg.) Mundus narratus: Festschrift für Dagmar Burkhart zum 65. Geburtstag. Frankfurt a. M. et al: Lang, 2004. S. 177.
[Закрыть]. С одной стороны, он содержит некоторые из наиболее жестких сорокинских материализаций языковых метафор (Сорокин-1). С другой стороны, четыре протагониста ищут загадочную жидкость, обладающую преобразующей силой. Таким образом, «Сердца четырех» можно рассматривать как point de capiton[62]62
«Точка пристежки» (фр.), см.: Lacan J. L’instance de la lettre dans l’inconscient ou la raison depuis Freud // Lacan J. Écrits. Paris: Seuil. P. 503. Различие в употреблении по отношению к исходному лакановскому термину состоит в том, что Лакан относит его к различным сериям означающих, а не по отношению к означающим и означаемому.
[Закрыть] деструктивных и «постдеструктивных» тенденций в сочинениях Сорокина. Сцены насилия, заполоняющие сюжет «Сердец четырех», можно объяснить как буквальную материализацию матерных выражений. Так, «мозгоебство», которым в буквальном смысле занимается один из четырех героев, – это нарративная материализация метафоры «ебать мозги», означающей «запутывать, сбивать с толку»[63]63
См. об этом: Engel Ch. Sorokin im Kontext der russischen Postmoderne. Problem der Wirklichkeitskonstruktion // Wiener Slavistisches Jahrbuch. 1997. № 43. S. 62; а также: Рыклин М. К. Медиум и автор: о текстах Владимира Сорокина. С. 742; Lipovetsky M. Vladimir Sorokin’s «Theater of Cruelty» // Balina M., Condee N., Dobrenko E. A. (Eds.) Endquote: Sots-Art Literature and Soviet Grand Style. Evanston: Northwestern UP, 2000. Р. 178.
[Закрыть]. За всеми актами насилия, однако, стоит некая таинственная цель – нужно заполучить особенную жидкость, в которую четыре протагониста – Штаубе, Ольга, Сережа и Ребров – стремятся обратить самих себя, используя для этого различные способы деструкции. В финале некая машина производит из их сердец кубики и бросает их в замороженную «жидкую мать». У читателя нет возможности понять намерения, стоявшие за действиями персонажей, он всего лишь сталкивается с потоком нечеловеческого насилия, отвратительных половых актов и каннибализма.
Но за внешними проявлениями насилия и секса читатель 2004 года, уже осведомленный о стремлении 23 тысяч избранных преобразиться в «СВЕТ» с помощью ледяной субстанции, распознает подобную же метафизическую жажду в «Сердцах четырех». В таком случае цитирование фрагментов литургии[64]64
Engel Ch. Sorokin im Kontext der russischen Postmoderne. S. 57.
[Закрыть] может обрести дополнительный смысл, выходящий за рамки простой пародии. Разумеется, Александр Генис несколько преувеличивал, когда писал, что «Сердца четырех» имеют «глубокое религиозное содержание»[65]65
Генис А. А. Мерзкая плоть // Синтаксис. 1992. № 32. С. 146; см. также: Генис А. А. «Чузнь и жидо»: Владимир Сорокин. С. 223.
[Закрыть], поскольку желаемого «причащения» достичь не удается[66]66
Engel Ch. Sorokins allesverschlingendes Unbewusstes. Inkorporation als kannibalischer Akt // Poetik der Metadiskursivität… S. 147.
[Закрыть]. Ощущение присутствия какой-то неявной религиозной тенденции, возможно, сыграло свою роль в том, что «Сердца четырех» попали в короткий список премии «Русский Букер» 1992 года. В этом романе было нечто нехарактерное для Сорокина-1 и Сорокина-2, что делало его более понятным для неискушенных читателей.
Столь же неявные метафизические мотивы можно обнаружить в романе «Голубое сало», опубликованном через восемь лет после «Сердец четырех». Он начинается с писем, которые пишет некий Борис Глогер в 2068 году из Сибири своему гомосексуальному любовнику. Из них мы узнаем об успехах эксперимента по клонированию русских писателей. Произведенные клонами тексты Глогер прикладывает к своим письмам: их сочиняют Достоевский-2, Ахматова-2, Платонов-3, Чехов-3, Набоков-7, Пастернак-1 и Толстой-4. Еще более важную роль для развития сюжета, чем эти стилизации, имеет побочный продукт, выделяемый писателями в процессе письма, – голубое сало. Его крадут члены некой секты «землеебов»[67]67
Пародийная отсылка к поздним славянофилам, известным как «почвенники».
[Закрыть] и с помощью огромного лысого «детки» доставляют в Москву 1954 года. Там все еще живы Гитлер и Сталин, и последний оказывается гомосексуальным любовником Хрущева. В финальном поединке с Гитлером за голубое сало Сталин одерживает победу и делает себе инъекцию этой субстанции – через глаз непосредственно в мозг[68]68
Петер Дойчман показывает, что это материализация метафоры чтения: через глаз – в мозг; см.: Deutschmann P. Der Schrein der Kunst. Vladimir Sorokins «Bufet» // Binder E. (Hg.) Zeit – Ort – Erinnerung. Slawistische Erkundungen aus sprach-, literatur– und kulturwissenschaftlicher Perspektive; Festschrift für Ingeborg Ohnheiser und Christine Engel zum 60. Geburtstag. Innsbruck: Verlag der Sprachwissenschaft, 2006. S. 223–245.
[Закрыть], в результате чего мозг начинает безгранично расширяться, и Сталин, таким образом, завоевывает мировое господство. В финале, однако, мы возвращаемся к Глогеру, любовнику которого Сталин теперь служит лакеем. Книга завершается глоссарием, состоящим из китайских и «новоязычных» слов.
Движение «Идущие вместе», претендовавшее на то, чтобы представлять среднего российского читателя, в 2002 году выражало возмущение в первую очередь сценой, где Хрущев совершает анальную пенетрацию по отношению к Сталину. Это вновь реализация метафоры (наполовину политической, наполовину сексуальной), заключенной в грубом выражении «Хрущев выеб Сталина» (призвал к ответу). Но что касается сюжета романа в целом, то нарушение политических и сексуальных табу – это всего лишь одна из его многочисленных составляющих[69]69
Эпитет «голубой» в названии романа означает не только «голубой цвет», но и «гомосексуальный».
[Закрыть]. Читательский гнев на данное нарушение табу разразился как раз тогда, когда сам предмет критики уже исчезал под неосубстанциалистским слоем. Конечно, следующая цитата как будто взята из более ранних произведений Сорокина, полных бесцельного насилия. «Граф» Хрущев объясняет, почему он пытает молодого человека: «Я никогда не пытаю за что-то, Иосиф. Я говорил тебе. И не раз (курсив автора. – Д. У.)»[70]70
Сорокин В. Г. Голубое сало. С. 241.
[Закрыть]. То же можно сказать о следующей далее сцене каннибализма. Несомненным присутствием элементов прежнего «дискурса секса и насилия» объясняются поспешные заявления таких читателей, как Михаил Золотоносов, о том, что все приемы, которыми пользуется автор в «Голубом сале», прекрасно известны: «Наш великий писатель не столько исписался, сколько испридумывался»[71]71
Золотоносов М. Владимир Сорокин. Голубое сало: роман // Новая русская книга. 1999. № 1. С. 18.
[Закрыть]. С течением времени, однако, стало заметно, что в «Голубом сале» накладываются друг на друга два слоя сорокинского письма. Использование элементов первоначальной «скандалистской» поэтики нельзя описать просто как выпадение из «языка будущего» в «любимое и многажды апробированное занятие – пародирование-низвержение „классических ценностей“»[72]72
Немзер А. С. Указ. соч. С. 250.
[Закрыть]. Оба слоя сосуществуют[73]73
Как указывает Липовецкий, в «Голубом сале» есть и то, и другое, и третье (Липовецкий М. Н. Голубое сало поколения. С. 208).
[Закрыть] и взаимодействуют в этой второй скандалистско-субстанциалистской «точке отсчета» творчества Сорокина.
Помимо этой встречи Сорокина-1 и Сорокина-3, «Голубое сало» содержит также отзвук металитературной тенденции Сорокина-2, что проявляется в использовании имен или клонов писателей прошлого. Взглянув на книгу, лежащую у Хрущева на прикроватном столике, Сталин спрашивает:
Затем следует разговор об «Одном дне Ивана Денисовича» Солженицына, и ГУЛАГ пародийно трансформируется в «LOVЕЛАГ», в котором заключенные предаются разным формам девиантного секса[75]75
Там же.
[Закрыть]. Более того, борьба за голубое сало между сектой «землеебов», Гитлером и Сталиным может быть понята как просто пародия на жанр фэнтези, но в этом обнаруживается и новая нормативная категория – меняющаяся метафизическая субстанция. Металитература, созданная клонами Достоевского и компании, превращается в фантастическую субстанцию.
Роман «Лед» с самого начала выдержан в куда менее пародийном и металитературном стиле, чем «Голубое сало». Единственный прием, которым первая из четырех частей романа отличается от традиционного повествования, – это сериализация (повторение сходных действий с небольшими вариациями). В постсоветской Москве некие голубоглазые блондины разыскивают других голубоглазых блондинов с «говорящими сердцами». Сердце начинает говорить, когда в грудную клетку его обладателя ударяют молотом, сделанным из особого льда – того, что взят из Тунгусского метеорита, упавшего в Сибири в 1908 году. Те, кто успешно «раскрыт» (а те, с кем этого не происходит, умирают, и сорокинский текст не слишком ими озабочен), принимаются в секту, члены которой вместо полового соития прижимаются друг к другу сердцами и в результате испытывают чувство высочайшего блаженства и восторга. Даже закоренелый циник внезапно может почувствовать жалость к умирающей крысе. Эмоциональный позитивизм Сорокина-2 обогащается здесь обращением к жалости и любви: «А вот с сердцем, ты говоришь… ну… чувство острое. Это как если влюбишься в кого-то?» / «Сильнее… это… черт его знает, как объяснить… ну… когда кого-то очень жалеешь и он очень родной»[76]76
Сорокин В. Г. Лед. М.: Ad Marginem, 2002. С. 143.
[Закрыть]. Сосредоточенность на теме «сердца» связывает «Лед» с «Сердцами четырех»; именно сердце становится органом понимания, высшим по отношению ко всем формам чувств, вызываемых (мета)литературой Сорокина-2. Лед играет роль нового философского камня или Грааля[77]77
О чем пишет Александр Генис – цит. по: Липовецкий М. Н. Голубое сало поколения… С. 213; см. также: Немзер А. С. Указ. соч. С. 549.
[Закрыть].
Вторая часть знакомит читателя с предысторией постсоветского поиска «живого сердца». Ее рассказывает в форме автобиографии Варя Самсикова, или «Храм» (таково ее «сердечное» имя). Предыстория повествует о собирании 23 тысяч избранных начиная со Второй мировой войны и сталинской эпохи и вплоть до 1 января 2000 года. В этот день один из избранных объявляет, что через восемнадцать месяцев будет достигнута цифра 23 000, и тогда все обратится в «СВЕТ»[78]78
Сорокин В. Г. Лед. С. 180.
[Закрыть]. Третья и четвертая части меньше по объему, чем две первые: третья представляет собой руководство пользователя для технического прибора, именуемого «Оздоровительный комплекс „LЁD“»[79]79
Там же. С. 287–289.
[Закрыть], к которому промоутеры добавили ряд отзывов первых потребителей, испытавших прибор (тех, кто почувствовал свое сердце и увидел «СВЕТ»). В четвертой части текст возвращается к вымыслу и заканчивается короткой сценой: маленький мальчик, проснувшись утром, находит вместо родителей тот самый «Оздоровительный комплекс „LЁD“», который был описан в предыдущей части, а также маленький кусочек льда. Поскольку ребенок не знает, как обращаться с прибором, роман заканчивается натюрмортом из игрушек и льда, и читатель волен интерпретировать это по-своему: «Лед лежал рядом с динозавром, высовываясь из-под одеяла. Солнечный свет блестел на его мокрой поверхности»[80]80
Сорокин В. Г. Лед. С. 317.
[Закрыть]. Совершилось ли преображение родителей или же трансформация мира в «СВЕТ» не удалась, поскольку мальчик жив?[81]81
См.: Романова Е., Иванцов Е. Спасение или Апокалипсис (эсхатология любви в романе В. Сорокина «Лед») (http://www.srkn.ru/criticism/romanova.html).
[Закрыть]
Если бы «Лед» заканчивался руководством пользователя из третьей части, можно было бы заключить, что его финал напоминает «делитераризацию», с которой мы встречались в конце «Романа», «Тридцатой любви Марины», «Нормы» и (в меньшей степени) «Голубого сала». Но линейное повествование во второй (и частично в первой) части, а также открытый финал последней части говорят против подобной гипотезы и потому приносят Сорокину неожиданные симпатии даже со стороны ранее враждебно настроенных читателей[82]82
Ермолин Е. А. Указ. соч. С. 408.
[Закрыть]. Немзер – возможно, артикулируя некие ожидания испытанных читателей Сорокина, – видит в романе «Лед» определенные следы «фирменного сорокинского психологизма»[83]83
Немзер А. С. Указ. соч. С. 549.
[Закрыть]. Однако не забудем, что сектанты объявляют секс болезнью, а соитие заменяют фантастической формой сердечной копуляции без пенетрации. Имея в виду скрытые тенденции раннего Сорокина, я склонен полагать, что только теперь «жажда возвышенного»[84]84
Burkhart D. Op. cit. Р. 264.
[Закрыть], которая в течение многих лет была под спудом «физиологического „унижения“»[85]85
Witte G. Appell – Spiel – Ritual. Textpraktiken in der russischen Literatur der sechziger bis achtziger Jahre (Opera Slavica N. F. 14). Wiesbaden: Harrassowitz, 1989. S. 146.
[Закрыть], наконец вырвалась наружу.
В романе «Лед» литература практически не упоминается[86]86
Только однажды Храм лаконично упоминает как о парадоксе о том, что многих из «живых сердцем» отыскали в библиотеках (Сорокин В. Г. Лед. С. 275).
[Закрыть]. Все, происходящее с избранными, вызвано не их восприятием искусства (или метаискусства), а лишь контактом с трансформирующей субстанцией – льдом. Но поверит ли читатель в изображенную в романе идеальную любовь избранных? Тысячи неизбранных должны умереть в процессе отбора, который фатальным образом сходен с нацистским понятием Auslese («сортировка, выбраковка») высшей арийской расы[87]87
См.: Смирнов И. П. Новый Сорокин? С. 178; Сорокин отрицает всякую связь между «арийским» расизмом германских национал-социалистов и тем фактом, что «братья СВЕТА» – голубоглазые блондины: по его словам, такое сочетание признаков не привлекает внимания (Кочеткова Н. Сорокин В. Г.: «Я литературный наркоман, но я еще умею изготовлять эти наркотики» // Известия. 2004. 15 сентября).
[Закрыть]. Нет ничего удивительного в том, что Шевцов увидел в этом отборе элитизм террористов[88]88
Шевцов В. Указ. соч.
[Закрыть]. Нормативное добро, ради которого борются в романе «Лед» немногие избранные, является – с традиционной, гуманистической точки зрения – фантастическим злом. Как прямо сказано во второй части «ледяной трилогии», романе «Путь Бро», «избранники» находятся в состоянии войны с человечеством[89]89
Сорокин В. Г. Путь Бро. С. 176.
[Закрыть].
Роман «Путь Бро» был опубликован позже, чем «Лед», но логически представляет собой первую часть задуманной Сорокиным «ледяной трилогии». Бро (он появляется также и во втором романе, где он возлагает на Храм обязанность собрать 23 тысячи избранных) был первым человеком, коснувшимся льда Тунгусского метеорита. У читателя, уже знакомого с субстанциализмом «Льда», все это не вызывает большого удивления (И. П. Смирнов – в ту пору в высшей степени благожелательный читатель Сорокина – отмечал, что оба текста практически идентичны, они построены на принципе «параллелизма»[90]90
Смирнов И. П. Владимир Сорокин. «Путь Бро».
[Закрыть]). Более того, «Путь Бро» рассказан в той же линейной последовательности, как и вторая часть «Льда». Ожидания читателя, что в этой повествовательной цепочке разразится текстуальная катастрофа, сходная с той, что происходила в «Романе», не оправдываются[91]91
«И разумеется, все время ждешь, что вот сейчас, вот прямо сейчас ПРОЗА кончится, начнется… Ну то, что обычно у Сорокина рано или поздно начинается. Ничего подобного!» (Вознесенский А., Лесин Е. Указ. соч.).
[Закрыть]. Мат используется здесь в «гомеопатических дозах»[92]92
Там же.
[Закрыть]. Даже насилие, которое в романе «Лед» присутствовало повсеместно как нечто неизбежное, здесь уходит на второй план. Только повторяющиеся удары ледяным молотом в грудные клетки напоминают читателю о топоре героя «Романа». Однако ледяной молот – орудие не убийства, а пробуждения к новой жизни: «Когда же ледяной молот ударил ему в грудь, Дерибас умер. А Иг появился на свет»[93]93
Сорокин В. Г. Путь Бро. С. 173.
[Закрыть].
За такую безрезультатность текст (или читатель) платит скукой. Длинный биографический рассказ о детстве и юности Александра Дмитриевича Снегирева, с многочисленными механическими остраняющими эффектами[94]94
Например, показ совокупления взрослых глазами ребенка (Там же. С. 17). Этот прием повторяется, когда избранные следят за поведением «мясных машин» в тоталитарных Германии и Советском Союзе (Там же. С. 262–285).
[Закрыть], практически не предвещает последующую метафизику света, льда, сердца и метеоритов. Традиционное линейное повествование вызывает у читателя ощущение, что все это подробное описание экспедиции на Тунгуску – одно длинное отступление. Читатель заранее знает, что здесь важна только постепенная интенсификация стремления к обретению метафизической истины у Снегирева. Тем не менее почти все, что следует далее, – соприкосновение со льдом, пробуждение Бро, первый молот и «раскрытие», первое сердечное соитие, катарсический крик и последовательное нахождение первых избранных в количестве 21 человека – все это хорошо знакомо по «Льду». Тот, кто уже прочитал второй роман, обратившись к «Пути Бро», не заинтересуется ни действием, ни даже литературными приемами[95]95
Это контрастирует с эффектом очуждения эпического театра Бертольта Брехта. См.: Brecht B. Vergnügungstheater oder Lehrtheater? // Staehle U. (Hg.) Theorie des Dramas. Stuttgart: Reclam, 1973. S. 73.
[Закрыть]; он будет только узнавать «ледяную» космологию.
Не менее скучным оказывается и описание привлекательности новооткрытой субстанции, не исключая и выделенных курсивом претенциозных «космогонических» слов. «Путь Бро» отличается от второго романа трилогии только некоторыми деталями: Бро объявляет, что его устами говорит мировая душа[96]96
Сорокин В. Г. Путь Бро. С. 208.
[Закрыть]. Более того, люди с пробужденными сердцами в первом романе оказываются даже более могущественными, чем во втором: именно Бро и Фер оказываются способны «просканировать» целый город в поисках возможно скрытого там еще одного живого сердца; они способны общаться друг с другом сквозь стены, а их сердца работают как магниты, способные заставить еще не пробудившееся сердце действовать бессознательно.
Субстанция лед доминирует повсеместно. Она даже становится сама по себе интерактивной, что подчеркивается курсивом: «И Лед ответил им»[97]97
Там же. С. 144.
[Закрыть]. Однако внимательный читатель обнаружит здесь также и следы присущей Сорокину-2 парадигмы эмоционального позивитизма: «Лед – всего лишь мост к другим сердцам. Лед – это помощь»[98]98
Там же. С. 119.
[Закрыть]. И когда немногие избранные размышляют о том, как они могут выжить во время сталинского террора, они оказываются парализованы страхом: ценностью обладает только внутренняя эмоциональная жизнь.
Более того, в романе «Путь Бро» есть некоторые черты, которые можно интерпретировать в металитературных терминах: литература тут присутствует, но только как то, что надо преодолеть. Герой по имени Бро забыл, кто такой Достоевский. Полное собрание сочинений этого писателя воспринимается им как «всего лишь бумага, покрытая комбинациями из букв»[99]99
Там же. С. 226.
[Закрыть]. Все авторы XIX века, чьи портреты висят в публичной библиотеке, работают, как пишущие механизмы, сходные с клонами из «Голубого сала». Еще более очевидно проявляется в сюжете нежелание избранных общаться на человеческом языке: «Ненавистный рой слов»[100]100
Сорокин В. Г. Лед. С. 96.
[Закрыть]. В малых тематических различиях «Пути Бро» со «Льдом» можно усмотреть отсутствие variatio, считавшейся главной добродетелью риторики и литературы[101]101
Смирнов утверждает, что этот роман пародирует литературность: «„Путь Бро“ <…> разрушительно пародирует самую литературность…» (Смирнов И. П. Владимир Сорокин. «Путь Бро») и таким образом все еще принадлежит к «металитературе» (Gillespie D. Sex, Violence and the Video Nasty: The Ferocious Prose of Vladimir Sorokin // Essays in Poetics: The Journal of the British Neo-Formalist Circle. 1997. № 22. Р. 165) в том смысле, в каком к ней относятся Сорокин-1 и Сорокин-2.
[Закрыть], в то время как частое использование курсива для выделения метафизических потуг можно истолковать как обращение к старомодным литературным приемам (ср. у Томаса Манна в «Волшебной горе»)[102]102
«Der Mensch soll um der Güte und Liebe willen dem Tode keine Herrschaft einräumen über seine Gedanken» (Mann Th. Der Zauberberg: Roman. Frankfurt: Fischer, 1986. S. 686); «Во имя любви и добра человек не должен позволять смерти господствовать над его мыслями» (Манн Т. Волшебная гора / Пер. В. Курелла и В. Станевич // Манн Т. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 4. М.: ГИХЛ, 1960. С. 216).
[Закрыть]. В конце концов, Бро пулеметной очередью выдает палиндром: «ЛОМ О СМОКИНГИ ГНИ, КОМСОМОЛ»[103]103
Сорокин В. Г. Путь Бро. С. 146.
[Закрыть].
Хотя эти металитературные приемы не играют решающей роли для сюжета в целом, другой металингвистический прием (восходящий к Сорокину-1) – материализация метафор – создает основу всей трилогии, особенно «Пути Бро»: «Лед тронулся»[104]104
Популярная цитата из «Двенадцати стульев» Ильи Ильфа и Евгения Петрова: «Лед тронулся, господа присяжные заседатели!» Василий Шевцов дал своему открытому письму к Сорокину от 14 апреля 2005 года заглавие «Лед тронулся? Короткий ответ Владимиру Сорокину» (Независимая газета. Ex libris. 2005. 14 апреля), но при этом никак не развил этот момент.
[Закрыть]. Это высказывание не дается прямо, но его компоненты (слова лед и тронуться) присутствуют в романе повсюду. Наиболее близко друг к другу они оказываютсы в видении Бро о льде: «И вдруг палец, пройдя между ребрами, тронул сердце. И в сердце что-то стронулось, сдвинулось с места (курсив автора. – Д. У.)»[105]105
Сорокин В. Г. Путь Бро. С. 77.
[Закрыть]. Ср. также в эпизоде, где поездка Дерибаса структурируется повторяющейся фразой «Поезд тронулся»[106]106
Там же. С. 184.
[Закрыть]. Если спроецировать «Лед тронулся» на все творчество Сорокина, то можно признать: начал раскалываться лед деструкции.
Однако сам автор возражает против подобной метаэстетической интерпретации:
<…> не для того я садился писать биографию Саши Снегирева, нашедшего космический Лед, прикоснувшегося к нему и переродившегося в нечеловека, чтобы всего лишь «занудно и неинформативно» посмеяться над консумирующим обществом. Я <…> пока еще пишу для себя, а не для консумирующего общества. Да, когда-то в романе «Роман» я столкнул два стиля, как два чудовища, дабы они пожрали друг друга, и выделилась та самая энергия аннигиляции и очищения языка, доставившая мне колоссальное удовольствие. Но подобные эксперименты волновали меня в середине 80-х. «Лед» и «Путь Бро» построены совсем по-другому. <…> Авторы <…> как правило, меняются во времени и пишут совсем не то, что двадцать лет назад[107]107
Сорокин В. Mea Culpa?..
[Закрыть].
Остается не до конца ясно, прав ли Смирнов, когда называет «Путь Бро» «деструктивной пародией на литературу», или же автор, отрицая такую интерпретацию, не нуждается в какой-либо защите. Но сама возможность металитературной интерпретации существует.
Однако все меньше остается сомнений в другом: метафизические мотивы, авторское пристрастие к трансформирующим субстанциям, которые «физикализируют метафизику»[108]108
Смирнов И. П. Владимир Сорокин. «Путь Бро».
[Закрыть], оказывается основной чертой Сорокина-3. Это впечатление столь сильно, что некоторые читатели ожидают от третьей части «ледяной трилогии» дальнейшего усиления метафизической составляющей, вплоть до чего-то откровенно религиозного[109]109
Шевцов В. Указ. соч.
[Закрыть].
Является ли субстанциалист Сорокин-3 клоном предшествующих или это «новый Сорокин»? Или же совмещающиеся, наслаивающиеся друг на друга черты трех периодов важнее, чем субстанциалистские сдвиги в поэтике?
Сорокин-3, похоже, куда менее элитарен, что является следствием доминирующего у него линейного повествования и финала, который, по крайней мере, выглядит как хеппи-энд. Это похоже на воплощение в реальности одного из возможных выходов, описанных в «Dostoevsky-trip», – интеграцию Стивена Кинга в Достоевского. На фоне большой востребованности эзотерических движений в постсоветской России субстанциалистские фантазии Сорокина выделяются как экзотерические жесты. Есть соблазн рассматривать сорокинское сближение с постсоветской массовой культурой и его растущее дистанцирование от поэтики прошлого (от Достоевского до соцреализма) как «постмодернизм» в западном смысле слова[110]110
Александр Генис предложил формулу «западного постмодернизма» как суммы «авангарда» и «поп-культуры», в то время как «русский постмодернизм» есть сумма «авангарда» и «соцреализма» (Genis A. A. Postmodernism and Sots-Realism: From Andrei Siniavsky to Vladimir Sorokin // Epstein M. N., Genis A. A., Vladiv-Glover S. (Eds.) Russian Postmodernism: New Perspectives on Post-Soviet Culture (Studies in Slavic Literature, Culture and Society 3). Oxford; New York: Berghahn. Р. 203, 206).
[Закрыть].
Еще в 1999 году Марк Липовецкий заметил новое сближение между Сорокиным и Пелевиным (в романе «Generation П»). В то же время публикация романа «Путь Бро» в новом для Сорокина издательстве («Захаров») заставляет сравнивать его с другим публикующимся там же известным автором – Борисом Акуниным. И действительно, есть некое сходство между «Путем Бро» и акунинским «Азазелем»[111]111
Ср.: Смирнов И. П. Новый Сорокин? С. 180.
[Закрыть] – однако по-прежнему остается и возможность элитистской интерпретации сорокинского произведения: «В этом романе можно увидеть, например, противоречие между его элитарной тематикой и как будто подчинившей себе текст авторской ориентацией на широкую, эстетически и интеллектуально ущербную публику»[112]112
Там же. С. 179.
[Закрыть]. Таким образом, «Путь Бро» можно рассматривать, как и делает Немзер, в качестве амбивалентного «элитистско-эгалитаристского продукта»: он доступен одновременно и интеллектуальной элите, и инфантильным потребителям[113]113
Немзер А. С. Указ. соч. С. 548–550.
[Закрыть].
Сдвиг в сторону современной массовой культуры не означает, что в творчестве Сорокина происходит некое этическое очищение. Неометафизический субстанциализм Сорокина-3 тесно связан с антигуманным насилием[114]114
«В романе («Путь Бро». – Д. У.) все эмоции героев сдвинуты в сторону трансцендентного, но сорокинского имморализма в результате подобного смещения акцентов якобы в метафизику не стало ни меньше, ни больше, чем в прежних романах» (Иz Е. Бумеранг не вернется: теплая машинерия и ледяной молоток (http://www.srkn.ru/criticism/iz2.shtml).
[Закрыть]. Сцены каннибализма и пыток в «Сердцах четырех» и «Голубом сале» можно объяснить отзвуками Сорокина-1; и хотя сухие деловитые отчеты о гибели жертв не задерживают читательского внимания (как было у Сорокина-1), тем не менее «раскрытие» испытываемых «мясных машин» в романе «Лед», разумеется, этически неприемлемо[115]115
Которого «внетекстовый» автор не отрицает; ср.: Кучерская М. Сорокин В.: «Многие будут плакать» (http://polit.ru/article/2005/03/09/sorokin/).
[Закрыть]. Таким образом, нарушение нормы переносится с уровня материализованных метафор бесчеловечности на уровень действия, которое представлено как прорыв к некой метафизической любви.
В интервью, данном в 2002 году Нарбутович, Сорокин объявил, что он тот же, каким был всегда: «Я все тот же червь, постоянно ползущий туда, где есть живое мясо»[116]116
Narbutovic K., Sorokin V. G. Op. cit.
[Закрыть]. Однако в 2002 году, отвечая на вопрос своего друга Игоря Смирнова, он отверг поставленный тем диагноз – метадискурсивную «трансинформативность» в «Пути Бро»[117]117
Смирнов И. П. Владимир Сорокин. «Путь Бро»; Сорокин В. Mea Culpa?.. С. 5.
[Закрыть] – и настаивал на аутентичной эмоциональности («тогда, возможно, сцена казни Тараса [Бульбы] вызовет у вас искренние слезы (курсив мой. – Д. У.)[118]118
Сорокин В. Mea Culpa?.. С. 5. Ср. также: Соколов Б. Владимир Сорокин: Россия остается любовницей тоталитаризма (http://grani.ru/Culture/Literature/n1.86612.html).
[Закрыть]», что можно рассматривать как возвращение к традиционной для России «эстетике ответственности» и «этопоэтике»[119]119
Koschmal W. Ende der Verantwortungsästhetik? // Peters J.-U., Ritz G. (Hg.) Enttabuisierung: Essays zur russischen und polnischen Gegenwartsliteratur (Slavica Helvetica 50). Bern: Peter Lang, 1996. S. 19–21.
[Закрыть]. Или же мы должны понимать это как всего лишь новую форму метадискурсивности, как новый вид смещения «хорошо известной эстетической стратегии субверсивного утверждения»?[120]120
Обермайр (Obermayr B. Verfemte Teile eines Werkes…) ссылается на предложенную Зассе и Шрамм формулу «субверсивное утверждение» (Sasse S., Schramm C. Totalitäre Literatur und subversive Affirmation // Die Welt der Slaven. 1997. № 42 (2). Р. 317), которая в свою очередь инспирирована формулой «Subversion durch Affirmation» из издательской рекламы немецкого перевода «Сердец четырех» (Sorokin V. G. Die Herzen der Vier. Roman / Übers. Th. Wiedling. Zürich: Haffmans, 1993).
[Закрыть] Должны ли мы верить сорокинскому «самовосприятию», которое он выражает в интервью? И какому из данных в разное время интервью следует верить? Я полагаю, что оба аспекта могут оказаться верными, даже если они противоречат друг другу. В «новом Сорокине» на самом деле не так много нового, но в нем нет больше «субверсивного утверждения» в смысле «субверсии через утверждение», а есть, скорее, соединившиеся вместе деструкция и утверждение.
Испытанному читателю Сорокина-1 и Сорокина-2 трудно принять эту новую форму двойного жеста. Сорокину-3 явно чего-то не хватает. Однако сам Сорокин предвидел и это – уже в «Голубом сале». Там Хрущев объясняет Сталину, что в книге, которую они обсуждают, что-то не так. Эта книга – произведение клона Солженицына «Один день Ивана (Леопольдовича) Денисо́вича», однако высказанное суждение может быть применено и к Сорокину-3: «…там описаны какие-то невинные детские сношения. Нет ни ебли в печень, ни говноебания, ни подкожной ебли»[121]121
Сорокин В. Г. Голубое сало. С. 261.
[Закрыть].
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
