Текст книги "Кавказцы или Подвиги и жизнь замечательных лиц, действовавших на Кавказе. Книга II, том 3"

Ночевали войска на урочище Мискит, и, на другой день, с музыкою и песенниками, вошли в Герзель-Аул.

Таким образом кончилась эта славная для Белявского экспедиция.

В продолжение движения от Дарго до Герзель-Аула, с 13-го по 20-е число июля, сражаясь каждый день, мы потеряли всего: убитыми: 2 штаб– и 10 обер-офицеров и 282 нижних чинов, ранеными: 9 штаб-офицеров, 36 обер-офицеров и 733 нижних чинов; пропало без вести 40 чел. нижних чинов; сверх того контужено: 2 штаб-офицера, 9 обер-офицеров и 132 человека нижних чинов[90]90
  Обзор военных действий на Кавказе в 1845 стр. 75, Обращаем внимание на прежнее замечание о контузии генерала Белявского.


[Закрыть]. В этом числе из войск, подчиненных Белявскому, было: штаб-офицер 1, обер-офицеров 6, нижних чинов 50; ранено: штаб-офицеров 6, обер-офицеров 19, нижних чинов 177; контужено: нижних чинов 23 и без вести нропало 10. Сам генерал Белявский был контужен.

Государь Император, «в воздаяние благоволения Своего, – как сказано в Высочайшей грамоте, – к отличным военным подвигам», оказанным Белявским во время этого движения, в котором, – опять по словам грамоты, – «одушевляя войска примером личной храбрости и неустрашимости, он мужественно отражал все нападения многочисленных скопищ неприятельских», – Всемилостивейше наградил его, 9-го августа того же 1845 года, золотою шпагою, алмазами украшенною, с надписью: «за храбрость».

По словам официального рапорта генерала Белявского начальнику отряда, генералу от инфантерии Лидерсу[91]91
  От 21 го июля 1845 года, № 69.


[Закрыть], во всех изложенных делах с 13-го по 20-е число «усердие, соревнование и самоотвержение было оказано единодушно от рядоваго до генерала. Благородное чувство сразиться с неприятелем одушевляло всех одинаково». Поэтому многие из офицеров и нижних чинов, по представлению Белявского, удостоились Всемилостивейших наград, которых, говоря словами того же рапорта, они «так справедливо заслужили» в кровопролитных делах авангарда с 13-го по 20-е июля.

Нижние же чины, бывшие постоянно в авангардных делах, литовского и апшеронского баталионов, по ходатайству Белявского, получили на каждую роту по 6-ти, а горная артиллерия в каждую батарею и каждая рота сапер по 4 креста военного ордена, которых они, – опять по тому же свидетельству, – «вполне заслужили».

Приведем об этом еще заметку, сделанную самим Белявским[92]92
  На полях нашей рукописи.


[Закрыть].

«Храбрые и неутомимые действия авангардных войск Чеченского отряда, при взятии Дарго и дальнейшем оттуда следовании, по местности, везде неимоверно трудной, по лесистым глубоким оврагам, высоким, крутым и обрывистым скалам и горам, усеенным многочисленными толпами отчаянно защищавшегося неприятеля, где по нескольку раз в день предстояла необходимость эскаладировать огромной высоты горы, или же спускаться в овраги, для вытеснения оттуда неприятеля; где часто, за невозможностию употребить в дело артиллерию и даже огонь ружейный, каждый шаг приходилось брать грудью и штыками, – принадлежат неоспоримо к ряду высоких геройских доблестей и подвигов Русских воинов, и должны приобрести им историческую воинскую славу».

«Но и командование авангардными войсками постоянно, в продолжение самых трудных одиннадцати дней, было делом весьма и весьма не легким. Под градом пуль нужно было вести горсть храбрецов по местности совершенно неизвестной и невыразимо трудной; по местности, где артиллерия, за неимением дорог и чрезвычайной затруднительности сообщений, оставалась почти без действия; где никакая военная тактика, никакие обходные движения и другие против неприятеля военные эволюции не могли быть применимы к делу, и где поэтому нужно было руководствоваться одними лишь соображениями, делаемыми на месте, действовать по собственным предположениям и выигрывать дело быстротой и решимостью. При том, одни и те же войска, авангард составлявшие, в ежедневной отчаянной борьбе и часто рукопашном бою с многочисленным неприятелем, не имея в продолжение семи дней ни отдохновения, ни пищи[93]93
  Неудачная, так названная «Сухарная экспедиция», под командою генерала Клюки фон-Клугенау, лишила отряд последних сухарей, ибо горцы отрезали нам все продовольствие.
  Примечание генерала Белявского.


[Закрыть], истощили все силы; а видя на каждом шагу кровавые жертвы собратий, стали упадать духом. Поэтому начальствовавшему авангардом оставалось одно лишь только средство идти впереди всех – жертвовать собою ежедневно и личным примером самоотвержения восстановлять в солдатах ослабевающую их энергию.

«Бог, благословляя это искреннее самоотвержение начальника авангарда, дозволил ему благополучно довести вверенных ему героев до Герзель-аула; а в Бозе почивший Государь Император, узнав обо всем этом из донесений главнокомандовавшего и оценив, с свойственной Его Величеству справедливостию, труды и воинские заслуги авангардного начальника Чеченского отряда, генерал-майора Белявского, изволил наградить его, как сказали, орденом св. Георгия 3-й степени и золотой шпагой с бриллиантами с надписью: «за храбрость».

Генерал Лидерс, в приказе по 5-му пехотному корпусу[94]94
  В городе Пятигорске, от 25-го августа 1845, № 43.


[Закрыть], объявляя о Всемилостивейшем пожаловании нашему герою св. Георгия и алмазной шпаги, «с особенным удовольствием» поздравлял его с получением этих высоких наград, – по словам Лидерса, – вполне им заслуженных.

Но, что должно было радовать Белявского, – это известия, приходившие к нему из Петербурга о заслуженном им прекрасном мнении Незабвенного Государя. Мы не считаем нескромностию – в деле, где речь идет о сохранении отзывов Державнаго Вождя России о подвигах Его доблестных войск и генерала, – привести здесь отрывки из писем по этому случаю двух сотоварищей Белявского:

«Мы были на 19-дневных маневрах, – писал генерал Д., – когда Его Величество получил, кажется 2-го августа, весть о делах Кавказских героев. Это был окончательный маневр. Государь изволил прибыть к голове моего полка и, приказав начать действия, ехал впереди моих стрелков и изволил рассказывать, как вы с баталионом Литовского полка, потерявшего в Польскую войну знамя, прошли неустрашимо 23 завала бестрепетно, с мужеством и самоотвержением, достойными подражания, как ваша 1-я колонна появилась в Дарго, с какою твердостию вы превозмогли все препятствия, – что, наконец, за этот храбрый поступок князь Воронцов представил вас справедливо к Георгию 3 степени! – Не выражу вам моего чувства при этом рассказе Царя, оно было восторженное, оно было радостное, и, кажется, Государь, заметя это, сказал: «Как для меня приятно слышать эти вести, тем более что это подвиг нашего товарища!» При этом рассказе Императора Он беспрестанно удостоивал вас похвалами за бесстрашие и распорядительность. Ура! вам любезный друг и товарищ! Потом Его Высочество Михаил Павлович, увидев меня, повторил тот же рассказ, прибавив, что он вас всегда знал за славного офицера и всегда любил вас. При этом, виноват, я не скрыл слуха до нас дошедшего, – не знаю справедлив ли он, будто когда вашему корпусу назначено было идти на Кавказ, вы говорили, что не возвратитесь иначе, как с Георгием на шее, и что Фортуна в вашем повиновении. Так ли было или нет, – но слух у нас был, и я его помню, и откровенно сообщил Его Высочеству».

«Спешу передать тебе, бесценный друг Константин Яковлевич, – писал другой приятель Белявского, полковник Г.К., – что действия твои относят здесь (т. е. в столице) к числу самых благоразумных, отважных, решительных и славных, которыми, по справедливости, можешь похвалиться и которые сами собою заставляют и каждого говорить о тебе с особым уважением и восторгом, ибо, как храбрый воин, будучи поставлен на рубеже двух крайностей, всего надееться и все терять, ты вполне осмыслил свое высокое назначение, что в подобных случаях, каковы были под Дарго, высотами Стаундука, Шуанинской поляне и при ручье Эне, – одна лишь спартанская твоя неустрашимость могла быть тебе безошибочным руководителем к успеху и славе. Мне рассказывали, что один из состоящих при тебе офицеров генерального штаба (фамилию которого я забыл) писал к своему отцу, что если бы он не был очевидцем благоразумной твоей распорядительности, беспримерного самоотвержения и мужества, которым воодушевлял ты своих подчиненных, то никогда бы не поверил, чтобы с горстью храбрых можно было победить врага, защищаемого, не говоря уже о лесе, оврагах, но еще и самою неподступною природою. Скажу тебе больше: я слышал от многих, что Государь Император, в лагере, при всем сборе генералов, штаб и обер-офицеров, отозвался о тебе следующими словами: «Господа! скажу вам приятную новость, что один из ваших гвардейских сослуживцев – генерал-майор Белявский – примерно отличился на Кавказе, за что наградил Я его орденом св. Георгия 3 степени и шпагою украшенною алмазами».

По возвращении из экспедиции, Белявский, 7-го октября, назначен состоять при главнокомандовавшем Отдельным Кавказским Корпусом, с состоянием по армии.

Вслед за тем, князь Воронцов, по обстоятельствам края, находя нужным временно поручить особому генералу заведывание военною частию в Ахалцихском и Александропольском уездах, избрал для этого генерала Белявского, который и исполнял новые обязанности с 18-го октября по 20-е ноября того же года, когда, по изменившимся обстоятельствам, в особом начальнике военной части в обоих уездах уже не предстояло надобности.

В предписании, о возвращении в Тифлис, главнокомандовавший объявил, что считает приятным изъявить свою признательность нашему генералу «за точное исполнение» данных ему наставлений и приказаний по этому поручению.

В следующем году (1846) на генерала Белявского было возлагаемо несколько служебных поручений, как по военной, так и по гражданской частям.

Между прочим князь Воронцов, «желая чтобы в войсках Кавказского Корпуса относительно расходования солдатских денег соблюдался во всем одинаковый порядок и единообразие в правильном ведении ротных денежных шнуровых книг, равно имея в виду, чтобы довольствие нижних чинов всем следуемым от казны не только было своевременно, но и производилось с надлежащею отчетливостию», возложил весною этого года на нашего героя составить правила, которые, сообразуясь с Сводом Военных Постановлений и нуждами солдата, должны были находиться в каждой роте для постоянного руководства ротных командиров и частных офицеров и для всегдашней известности всех нижних чинов. Белявский добросовестно исполнил это важное поручение. Правила о хозяйстве в ротах, им составленные, рассмотренные и одобренные главнокомандовавшим, были напечатаны особыми книжками и разосланы по войскам, при приказе по Отдельному Кавказскому и 5-му пехотному корпусам, от 14-го апреля 1846 за № 118, к буквальному исполнению.

В этом же году он также снова находился в Чеченском отряде, которым тогда командовал генерал-лейтенант Лабынцов. 17-го июля войска наши были собраны на р. Сунже, а на другой день выступили в экспедицию. Белявский, между прочим, участвовал: 19-го июля в перестрелке с горцами, во время движения к р. Фортанге; 21-го при выборе места князем Воронцовым и заложения укрепления Ачхоевскаго и 21-го сентября – в перестрелке с чеченцами колонны, находившейся на фуражировке близ р. Натлой. 10-го октября отряд возвратился на Сунжу и 18-го был распущен.

Вслед за тем, 9-го ноября, приказом главнокомандовавшего, Белявскому поручено было командование 19-ю пехотною дивизиею, на время нахождения в отпуску начальника ее, генерал-лейтенанта Лабынцова.

Так как большая часть этой дивизии была размещена на зиму в центре Кавказской Линии и во Владикавказском округе, то князь Воронцов признал необходимым возложить на Белявского и общее направление военных действий в том и другом из названных участков края, в случае если неприятель обратил бы туда главные свои силы и, по важности обстоятельств, потребовались бы совокупные усилия всех резервов наших, расположенных на этом пространстве.

«Возлагая на Ваше Превосходительство это важное поручение, как новый знак доверия моего к Вам, – писал Наместник, уведомляя Белявского о своем распоряжении[95]95
  От 9-го ноября 1846, № 1379.


[Закрыть],– я остаюсь вполне уверенным, что Вы оправдаете ее с постоянною Вашею деетельностию, усердием и благоразумием».

Начальствование здесь Белявского продолжалось 10 месяцев. Князь Воронцов был доволен его действиями, что доказывается Всемилостивейшим пожалованием Константину Яковлевичу, 24-го ноября 1847 года, ордена св. Анны 1-й ст., «в воздаяние отличноусердной и ревностной службы, по состоянию при главнокомандовавшем и по Армии».

Чрез 6 дней после этой награды, 30-го ноября, он Всемилостивейше назначен Кутаисским военным губернатором и управляющим гражданскою частию.

Деетельность Белявского на новом поприще была благотворна для губернии, только за год пред тем (14-го декабря 1846 г.) открытой. Это и не могло быть иначе, принимая в соображение то благородное усердие, которое, по словам князя Воронцова[96]96
  Письмо кн. Воронцова к Белявскому, от 16-го января 1848 года.


[Закрыть], всегда сопровождало службу генерала, и добросовестность его в исполнении своих обязанностей, и то обстоятельство, что губерния, ему вверенная, составляла край еще новый, наделенный всеми богатствами природы, в которой деетельности начальника было где развернуться.

Счастливый случай доставил в наши руки множество писем, официальных и частных, князя Воронцова к Белявскому; – все они свидетельствуют, что Наместник был чрезвычайно доволен всеми действиями Белявского по управлению Кутаисскою губернию; все они поражают проявлением чувства уважения, которое питал доблестный правитель к своему сотруднику. Не имея возможности систематически изобразить управление Белявскаго, мы пользуемся отрывками из этой переписки, чтобы представить наиболее замечательные его действия.

Самые первые донесения Белявского об обозрении губернии были уже, – по выражению князя Воронцова, – преинтересные и деловые, сделали Светлейшему истинное удовольствие, а отличная деетельность и справедливый и верный взгляд, с которым Константин Яковлевич произвел это обозрение, вполне уверяли князя Михаила Семеновича о всех выгодах, которые прекрасная эта провинция должна была получить от управления нового начальника, и заставляли Наместника еще более поздравлять себя с тем, что он предложил, Белявский принял, а Государь утвердил назначение его в военные губернаторы[97]97
  Письмо кн. Воронцова к Белявскому от 25-го февраля 1848 года.


[Закрыть].

«Я заранее был уверен в усердии, правоте и деетельности ваших, – писал князь Михаил Семенович три месяца позже[98]98
  Письмо кн. Воронцова к Белявскому от 29 го мая 1848 г.


[Закрыть],– и с радостию вижу столь много опытов, что я в этом не ошибся».

Вообще следующие главные предметы, кроме многих второстепенных, занимали особенно внимание Белявского.

Первая потребность для успехов и благоденствия Кутаисской губернии, – по убеждению князя Воронцова[99]99
  Письмо кн. Воронцова к Белявскому, от 25-го февраля 1848 года.


[Закрыть],– есть улучшение дорог и водяных сообщений. На это Наместник уже в тёчение двух лет предшествовавших управлению Белявскаго, сильно помогал из имевшихся в его распоряжении сумм и, в первых письмах к Константину Яковлевичу[100]100
  Там же.


[Закрыть], дал обещание продолжать по возможности и не скупясь.

Константин Яковлевич, с своей стороны, с первых месяцев, или, лучше, с первых дней, занялся деетельно улучшением существовавших и проложением новых сообщений сухопутных и водяных, которые, устройством своим и отчетливым выбором направлений, сблизили бы разъединенныя части целого, заменив затруднительные, часто наудачу пробитые тропы, и плавание в каюках, или узких лодках, спокойными дорогами, проложенными, где только можно, для колесной перевозки, и открыв по водам, очищенным и углубленным, пути для порядочного судоходства. Успех увенчал его заботливость и, не смотря на кратковременность своего управления, Белявский сделал много по этому предмету и поставил город Кутаис, как административный центр губернского управления, в ближайшие отношения с управлениями уездными, и уничтожил затруднительность таких сношений во всякое, но особенно в зимнее время. В 1848 году мингрельцы даже завели тройки с повозками от Морани до Редут-Кале. Князь Воронцев[101]101
  Письмо кн. Воронцова к Белявскому от 12 го июля 1848.


[Закрыть], услышав об этом с удовольствием, считал необходимым это предприятие одобрить, ибо оно очень полезно и послужит хорошим примером.

Судоходство Кутаисской губернии при вступлении в должность Белявского существовало в весьма ограниченном объеме по Риону, для сообщения жителей с Черным морем. Для этого исключительно употреблялись, как заметили, каюки. Хотя известно, что р. Рион, по положению своего русла, представляет везде удобный путь не только этим туземным лодкам, но и плаванию судов, сидящих гораздо глубже; не менее того, встречавшияся местами карчи, составляли значительное затруднение в усилении судоходства. Для устранения этого помешательства и систематического исследования о ложе Риона, состоянии вод его в разное время и вообще для обсуждения будущих видов на Рионское судоходство, учреждена была, по распоряжению Наместника, особая Коммиссия, под председательством Белявского.

В три года Рион, хотя не весь, но в большей части, был очищен от карчей и других засорений, а для успешнаго подъема лодок вверх по течению воды устроен хороший бечевник. Для плавания по реке, вместо безобразных и неудобных каюков, вводились в употребление лодки с рулем, дающие возможность постоянно держаться фарватера во время бечевой тяги.

Рион, на берегах которого лежит Кутаис, в направлении к Черному морю, недалеко от последнего соединяется, посредством канала, с рекою Цивою, текущею в р. Хопу, при впадении которой в Черное море находится город Редут-Кале. По случаю уменьшения в зимнее время воды в канале, движение судов могло бы приостановиться месяца на три, но и это неудобство устранено в управление Белявскаго углублением канала и содержанием при устье его полушлюза.

Устройство приличного порта в Редут-Кале и улучшение тамошнего лихорадочного климата, по мнению Белявского, долженствовало обратить на себя особенное внимание начальства. Относительно первого из них, Константином Яковлевичем были составлены надлежащие соображения, а к отвращению зловредного климатического влияния приняты противодействующияе меры. Белявский был убежден, что единственное средство связать Закавказский край в торговых отношениях с Европою, состоит в направлении торговаго движения чрез пункт, где находится Редут-Кале, потому что могущие приходить в этот порт купеческие корабли имеют возможность отправлять привозимые товары вверх по Риону во внутренние места края, затем обратно, чрез этот же Рион, удобно сплавлять туземные произведения для отпуска их за границу. «Осуществление этой мысли, – писал он в одной из своих официальных бумаг, – оживило бы здешний край, возбудив дремлющую ныне деетельность жителей, доставлением случаев к приобретению капиталов, посредством которых, и неразлучного притом просвещения, насаждаемого всегда и везде торговлею, улучшилось бы хлебопашество и размножилась бы обработка естественных произведений края, столь щедро наделенного растительными от природы силами, ожидающими уменья и труда для произведения предметов промышленности, для обделки и усовершенствования их».

«Достижение этой цели, – прибавил бывший губернатор, – не может быть соглашено с лодочным водяным ходом; великая цель требует и средств великих. На зыбях Риона должны со временем плавать не безобразные каюки, но благоустроенные и приспособленные к плаванию по этой реке купеческия суда. Нужный для навигации материал, каменный уголь, находится в изобилии и хорошего свойства в близком расстоянии от Кутаиса, при сел. Тквибули. Там, по распоряжению Наместника, производится уже добывание каменного угля, близ которого открыты признаки железной руды, и потому губернскому городу Кутаису перспектива торговой деетельности представляет блистательную будущность; ибо город этот, сделавшись тогда складочным местом для привозимых из всего Закавказского края произведений, должен наполниться жителями, распространиться и украситься, словом сказать, возвыситься на чреду города богатого и промышленного».

Эти блистательные желания Константина Яковлевича еще не совсем исполнились. Но, тем не менее, им было положено много благотворных начал, к доставлению в будущем того значения Кутаису, которое принадлежит этому городу по географическому его положению.

Лесоводство обращало также особенное внимание Белявского. Аджаметский лес, находящийся близ Кутаиси, представляющий единственный источник снабжения строительными материалами губернский город, по совершенному отсутствию в прежнее время присмотра, находился в большом расстройстве. Для отвращения этого зла составлены были, в 1848 году, Белявским надлежащие правила о вырубке лесных материалов, по мере необходимых нужд казны и частных лиц. С тою же целию – сохранения лесов губернатор приглашал жителей возводить строения каменные, вместо деревянных, тем более, что издержки на первые, по изобилию камня, не превышают стоимостью последних. Те же правила, как у Кутаиса, были применяемы и к Гурии и Ахалцыхскому уезду. Сбережение казенных лесов в первой, по мнению князя Воронцова[102]102
  Письмо кн. Воронцова к Белявскому от 12-го июня 1848.


[Закрыть], есть предмет очень важный и заслуживающий полного внимания, а потому получпть соображения Константина Яковлевича об этом намерении Наместник был очень рад.

Садоводство очень интересовало князя Воронцова, и за разные меры, принятые по этому предмету Белявским, Светлейший остался ему премного благодарен. «У нас будет, Бог даст, хороший сад и огород в Редут-Кале, и, наконец, апельсины и лимоны около Поти», – писал к нему князь Михаил Семенович от 25-го февраля 1818. «Сорок четыре года тому назад, при покорении Мингрелии, князь Цицианов с удовольствием говорил о будущих у нас апельсинных плантациях; но все начальники после него, видно, считали это дело недостойным их внимания, и не сделали даже ни малейшей пробы. Надо нам воспользоваться тем, что природа и климат нам предоставляют, и ежели Бог нам даст успех, то это будет монумент и для вас, и плантация эта будет носить ваше имя». В Озургетах Наместник желал иметь лучший питомник для зеленых растений вообще, кроме апельсинов и лимонов, и школу для лучших виноградов, табаку, шелковицы и пр. и пр.[103]103
  Письмо кн. Воронцова от 25-го февраля 1848.


[Закрыть] Чрез месяц[104]104
  От 25-го марта 1848 года.


[Закрыть], князь Воронцов писал: «Очень Вам благодарен за присланный план Озургетского сада и за сделанное Вами увеличение оного. Он должен быть, как Вы говорите, рассадником для всего тамошнего края, и я уверен, что, при попечении Вашем, мы скоро этого достигнем. Вы меня уведомите, как примутся виноградныя лозы, доставленные из Крыму. С. В. Сафонов доставит Вам ящик с оливковыми деревьями. Большую часть их прикажите посадить в Озургете, а другие, по Вашему усмотрению, в Кутаисе, Поти и Редут-Кале. Несколько деревьев, если хотите, можете дать князю Дадиану». Прошло еще два месяца и Наместник писал[105]105
  От 29-го мая 1848.


[Закрыть]: «Я с крайним удовольствием узнал об успехе и надеждах апельсинного сада в Поти, и очень рад буду получить листья с деревьев, которые Вы мне посылаете чрез П.; это дело истинно полезное и которое, кроме того, послужит украшением и памятником Вашим». Уведомляя, от 12-го июня, что получил с радостью листки от апельсинной рощи, князь прибавил: «с крайним нетерпением жду минуты видеть это новое у нас явление, о котором более 40 лет никто не думал»; а от 8-го июля, опять прибавил: «прошу Вас сообщить мне партикулярно, что делается по садоводству. Как я рад буду видеть с вами вместе апельсинную рощу в Поти и садовые школы в Озургетах».

Шелк и табак для Имеретии и Мингрелии суть статьи, о которых, по мнению Воронцова[106]106
  Письмо кн. Воронцова к Белявскому, от 16-го марта 1848.


[Закрыть], особенно надобно было заботиться и которые, со временем, дадут большие богатства этим двум провинциям.

Но, кроме этого, и прочие отрасли промышленности, особенно обработка винограда и шелка, занимали Белявского. Он представлял правительству, что одним из важнейших предметов для благосостояния жителей должно быть: «устройство от казны небольших образцовых фабрик, для обработки и улучшения некоторых из важнейших произведений, в особенности шелка и вина, с употреблением на этих фабриках туземцев, под руководством русских или иностранных мастеров». Издержки на такие заведения, – по мнению Константина Яковлевича, – окупились бы продажею изделий, а заведения возбудили бы подражание и охоту со стороны князей и помещиков, устроить фабрики для собственной пользы, имея под рукою приспособленных к тому людей.

При исчислении мер, которые Константин Яковлевич, с первых месяцев своего управления, признавал особенно полезными для улучшения быта жителей, первою он ставил: «размножение духовных училищ для образования достойных священно– и церковнослужителей, равномерно училищ светских, для преподавания, по крайней мере детям князей и помещиков, первоначальных сведений в науках и для обучения туземцев русскому языку, который сроднит нас еще более с народом, душевно нам преданным».

Князь М. С. Воронцов разделял вполне мнение Белявского о пользе просвещения и, отправляя в 1850 году в Кутаис В. Н. Семенова, по важному предмету школ и училищ в Кутаисской губернии, писал от 1 февраля: «Я уверен, Вы поможете ему во всем, что от Вас зависит, и он в этом не сомневается, зная пламенный порыв Вашего сердца ко всему доброму и полезному; распространение учения в Имеретии будет одним из самых благодетельных результатов учреждения там губернии. Когда бывшее Царство разжаловано было в уезд, все предметы и интересы края были понижены; теперь, при Вашей помощи, все должно идти вперед, и ничего нет нужнее, как дать способы благородному и храброму тамошнему дворянству выйти из невежества». Это было писано по случаю радостного события – открытия гимназии в Кутаисе, которое и последовало 12-го февраля 1850.

Великий вопрос по благотворной воле Августейшего Обновителя св. Руси, – занимающий ныне всех в Отечестве, – десять лет назад был поднят Белявским, который признавал крайне полезным издание законоположения для точного определения обязанностей между помещиками и крестьянами, так как в то время работы, отправляемые поселянами на помещиков, а также взнос оброка денежного и вещественного, основывались на словесных, совершенно шатких преданиях, что порождало беспрерывные жалобы и неудовольствия между владельцами и крестьянами. Но Константину Яковлевичу не суждено было видеть исполнения этих прекрасных желаний. Он считал также необходимым, для пресечения беспрерывных споров в землях между Казною, Церковью и частными лицами, происходивших единственно от неесности и неопределительности прав на пространство владений, – рассмотрение этих прав, а потом размежевание земель.

Заботливость Белявскаго о народонаселения выразилась также в попечении о медицинских пособиях.

Врачебной Управы в губернии не было положено и медицинская часть состояла под управлением губернского врача, имевшаго в 1847 году двух помощников в Озургетском и Ахалцыхском уездах; уезды же Шарапанский и Рачинский оставались без врачей. Белявский, в 1848 году исходатайствовал и для них медиков. Вольных аптек в губернии не существовало: заболевавшие должны были пользоваться лекарствами из военных госпиталей, которые, за снабжением собственных больных лекарствами, встречали часто недостаток в доставлении медикаментов посторонним лицам. По представлении Белявского, в том же году, приглашен фармацевт для заведения аптеки в Кутаисе, которая могла бы снабжать и другие уезды.

Делопроизводство в Губернском Правлении, не взирая на многочисленные занятия, неразлучныяе с организациею новой губернии и ограниченный комплект служащих, Белявский, при вступлении в должность, нашел в удовлетворительном положении. Не менее того, для скорейшего движения дел, он счел необходимым, в первый же год своего управления, представить Наместнику предположения об усилении его средств, на что и получено было Высочайшее соизволение в начале 1850 года.

В тоже время Белявский признавал одной из необходимейших мер назначение на службу в Кутаисскую губернию русских чиновников по самой строгой разборчивости о нравственных качествах определяющихся, – так как эти люди представляют там пример для туземцев.

В Самурзакане, принадлежащей к управлению Кутаисского губернатора, возникли было беспокойства в зиму 18481849 года. Белявский их счастливо прекратил и устроил здесь прочный, основательный административный порядок. Первые, сделанные им распоряжения уже казалось Наместнику[107]107
  Письмо кн. Воронцова от 12-го января 1849.


[Закрыть] весьма хорошими, который надеелся, что присутствие Константина Яковлевича в этой провинции «послужит к успокоению жителей и уверит их в том, что все наши меры и распоряжения клонились только к их добру и пользе». Это и действительно исполнилось.

В первый год управления Белявского Кутаисскую губернию посетил доблестный Наместник. Не считаем лишним сохранить здесь описание части этого путешествия князя Михаила Семеновича, из письма очевидца в Редакцию газеты Кавказ:

«Спешу сообщить Вам описание приятного и замечательного для нас, кутаисских жителей, события – это приезд в Кутаис и пребывание в нем Князя-Наместника Кавказского и его супруги.

Город Кутаис, после неоднократных перемен в судьбе своей, с прошлого 1847 года, как вам известно, возведен на степень губернского, по ходатайству Князя-Наместника, – на степень, которая вполне соответствует его историческим памятникам и преданиям, а равно и достоинству бывшего Имеретинского Царства. Главнейшая же потребность этого преобразования была усмотрена из географического положения, богатства и разнообразия производительных сил здешней природы, обещающих счастливую будущность в промышленном и торговом отношениях.

Вне всякого сомнения, что в возрождающемся и, относительно населения, чрезмерно разъединенном крае, каким нам представляется ныне вся Кутаисская губерния, пути сообщения должны были обратить на себя первоначальное и притом самое пристальное внимание местного начальства, как единственное средство к сближению разрозненных частей его жителей. Имея эту благую цель в виду, усердные и точные исполнители воли начальства в самое короткое время представили уже утешительные факты, похвальным образом оправдывающие возложенную на них доверенность. Вступая в границы Кутаисской губернии, путешественник встречает много прекрасных предметов, попеременно останавливающих на себе его внимание; не знает: восхищаться ли богатством ее природы, или удивляться провосходно устроенным, всегда почти оживленным людьми, дорогам и красивым, подобным дачам, станционным домам, где может удовлетворить всем необходимым дорожным потребностям. В настоящее время можно смело и покойно ехать, созерцая восхитительныя картины здешней природы, в венской коляске, по тем самым дорогам, по которым так еще недавно и с трудом пробиралась имеретинская арба, и услышите звуки почтового колокольчика даже и там, где для вьючной лошади представлялось много препятствий. Поэтому и не удивительно, что весьма многие, в последнее время, отправляясь в Россию, избирают путь на Кутаис, хотя и дальний, сравнительно с Военно-Грузинскою дорогой, однако ж, тем не менее, представляющий отсутствие всех тех местных неудобств и опасностей, какия встречаются, в известные времена года, при переездах через Кавказские горы. Я нахожу весьма кстати здесь упомянуть о новом и приятном событии, которое несомненно будет замечено историею устройства дорог в Закавказском крае: Князь Наместник из Редут-Кале, по новопроложенной дороге, через Поти, Св. Николая пост и Озургеты, первый в экипаже прибыл к нам в Кутаис. Многим, быть может, это покажется недостоверным и в особенности тем, которые знали эту дорогу еще в прошлом году; но могу уверить их, что событие это действительное[108]108
  В Гурии вовсе почти не знают употребления арб, а потому там до настоящаго времени и не было дорог для колесного сообщения. Примечание автора письма.


[Закрыть]. В Поти Князь-Наместник осматривал маленькую апельсинную рощу под открытым небом и не требующую того тщательного присмотра и ухаживания, какие необходимы в душных, неродных по почве и температуре оранжереех. Можно надееться, что Россия, через два, много через три года, будят иметь свои собственные лимоны и апельсины[109]109
  По желанию и распоряжению Князя-Наместника доставленные апельсинныя и лимонныя деревья, рассаженныя заботливостью кутаисского военного губернатора в начале нынешнего года, судя по тому, как сильно принялись, обещают вознаградить эту заботливость в скором времени. Примечание автора письма.


[Закрыть].