Текст книги "Кавказцы или Подвиги и жизнь замечательных лиц, действовавших на Кавказе. Книга II, том 3"

Что сказать вам о самом Кутаисе, который так много уже переменил свою наружность, разумеется к лучшему, со времени возведения его на степень губернского города; о полезных в нем учреждениях и устройствах; о его общественной жизни и т. п. предметах, подробное описание которых слишком далеко завлекло бы меня от цели настоящего моего желания; я хочу только сообщить вам о единодушно восторженной встрече кроткими и миролюбивыми имеретинами того, кому великим Монархом вверена судьба их отчизны; того, чье имя, с любовью и высоким уважением, произносится всеми разнородными племенами, обитающими на большом пространстве между двумя морями – Черным и Каспийским – словом, князя Михаила Семеновича Воронцова.

8-го числа, в 5-ть часов пополудни, прибыла, из Зугдид, княгиня Елисавета Ксаверьевна Воронцова, в сопровождении Владетеля Мингрелии и многих почетных князей и дворян, далеко выехавших на встречу за город. На другой день, едва лишь возвестили о приближении Князя-Наместника, народ толпами поспешил навстречу и, часу в 8-м вечера, его сиятельство въехал в город, сопровождаемый кутаисским военным губернатором, Начальниками: Главного Штаба войск Закавказских и Гражданского Управления Закавказскаго Края, и многочисленною свитою, состоявшею из почетнейших князей и дворян Имеретии, Гурии и Мингрелии. По прибытии в дом кутаисского военнаго губернатора, его сиятельство встречен был почетным караулом и жителями города – с хлебом и солью.

Город в этот вечер, как и накануне, был иллюминован бесподобно, в особенности плац-парад и прелестный бульвар, едва ли не лучший в Закавказском крае, устроенный в нынешнему году заботливостью г-на кутаисского военного губернатора; гора же, по которой пролегает дорога в город, была освещена факелами, и, как уверяют, вид в это время на город, с правого берега Риона, и именно с старой крепости, был восхитительный. Тихая же погода и звездное небо дополняли собою эту дивную картину.

На другой день, в 10-ть часов утра, Князь-Наместник принимал дворянство, начальников отдельных частей и всех военных и гражданских чиновников, в городском саду; после чего слушал литургию в здешней соборной церкви, а в 4-м часу пополудни, вместе с княгинею Елисаветою Ксаверьевною и в сопровождении начальника Гражданского Управления Закавказского края, осматривал Женское Заведение Св. Нины. Затем, депутация от князей и дворян просила их сиятельства удостоить их откушать хлеба-соли.

В главной аллее городского сада была устроена галерее в 60 сажен длиною, уставленная, почти во всю длину и по обеим сторонам столами, оканчивавшаяся с одной стороны кругом наподобие палатки, со столом же, предназначенным для их сиятельств, свиты и почетнейших из туземцев. Галерее эта не отличалась своею роскошью, напротив, она была очень проста, но внутренним убранством и украшением некоторых частей, в общем, представляла нечто приятно-оригинальное. Столы, уставленные множеством азарпеш, тасов и кул, составляли приятную смесь с подобными же принадлежностями европейского стола; люстры, кенкеты и канделябры весьма искусно были обвиты свежими ветвями и листьями лавра, пальмы, рододендрона, плюща и других произведений богатой и разнообразной местной флоры. С обоих открытых концов, во внутрь галереи, открывалась чудная, волшебная перспектива.

Ровно в 6-ть часов сели за стол, за которым находилось более 300 человек, не включая в это число приглашенных военных и гражданских чиновников. По местному застольному обычаю, начались песни и вслед за тем заздравные тосты, с перебрасыванием с одной стороны стола на другую тасов, азарпеш, кул и стаканов. Вот летит азарпеша: вы дрожите за того, к кому она адресована; не беспокойтесь – тот, с неимоверною ловкостью, не двигаясь с места, ловит ее на лету, наполняет вином и опорожнив до дна, в свою очередь, сказав кому нибудь из сидящих на противной стороне «аллаверды», пускает ее таким же образом в воздушное путешествие и т. д. Песни, говор, остроты и смех были признаками довольства и чистосердечной радости пирующих. Среди этого ликования, кутаисский военный губернатор, К. Я. Белявский, провозгласил тост за здравие Государя Императора и всей Августейшей Его Фамилии, сопровождаемый громким «ура!» присутствующих, и в то же самое время, обратясь к Князю-Наместнику, сказал: «Кутаисская губерния возникла по милостивому предстательству вашего сиятельства. Вы осчастливили ее теперь Вашим присутствием. Князья и дворяне, движимые чувством искренней признательности, желают на родном своем языке изъявить вам свою благодарность». В одно мгновение все обратили свои взоры и напряженное внимание на тот стол, за которым был Князь-Наместник, и, один из почетнейших князей, маститый старец, Давид Чхеидзе, произнес его сиятельству следующую речь:

«Более сорока лет тому, когда я имел счастие в первый раз видеть особу вашу в качестве соучастника со стороны России по делам Имеретии, на том самом месте, которое ныне осчастливлено присутствием вашего сиятельства, и где я снова удостоен счастия встретить вас, но уже как попечительного начальника и заботливаго отца о благе моей родины, столь быстро упрочивающей за собою настоящее и грядущее свое благосостояние. Открытие губернии и учреждение Комиссии для разбора и утверждения прав дворянства, навсегда приобрели вашему сиятельству глубокую нашу признательность. (Здесь раздалось троекратное и громогласное «благодарим!»). Я не в силах выразить вашему сиятельству те чувства беспредельной благодарности, какими преисполнены к вам сердца здешнего благородного дворянства!

Но пусть любовь и преданность наша к Престолу, рвение и усердие наше к выполнению благих ваших начертаний для нашего края, послужат лучшими и верными доказательствами искренности настоящих наших чувств!

Близкий к концу жизни моей, я далек от всякой лести, а потому смею уверить ваше сиятельство, что полезные учреждения в нашем крае и мудрое ваше управление нами будут памятником не тольно для нас, но и для нашего потомства».

Единодушное и продолжительное «ура!» огласило галерею. Князь-Наместник изволил на это ответить:

«Благодарю вас от всей души за сделанную мне честь: пить за мое здоровье. Если я сделал что-нибудь для Кутаисской губернии, то это я исполнял только Высочайшую волю Государя Императора, Который, не преставая отечески заботиться о всех Своих верноподданных, Всемилостивейше утвердил сделанное мною по сему представление. Я надеюсь, что образование из Имеретии и Гурии особой губернии и Комиссии о разборе княжеских и дворянских родов принесут краю большую пользу, и считаю себя счастливым, что, будучи исполнителем в этом случае священной воли Государя Императора, я мог сделать для вас приятное и полезное. Теперь позвольте и мне предложить тост за здоровье князей и дворян Имеретии и Гурии и всех жителей Кутаиса».

Вслед за тем был провозглашен тост за здоровье княгини Елисаветы Ксаверьевны Воронцовой; при этом, почтенный князь Григорий Эристов, которого малолетняя дочь воспитывается в здешнем заведении св. Нины, обратился к ней с следующею речью:

«В тяжелом и многотрудном деле управления его сиятельства обширным краем, вы не остаетесь равнодушною зрительницею, но проявляете нам собою достойнейшую соучастницу его неисчислимых благодеений, разливаемых им на нас столь щедрою рукою.

Основание вашим сиятельством у нас женского заведения св. Нины есть лучшее тому доказательство, – заведения, коим навсегда упрочивается будущее благосостояние нашего семейного быта, как единственного и главного источника общественного развития.

Ваше сиятельство! Примите от нас глубокую, душевную благодарность за малюток, дочерей наших, которые уже привыкли, в молитвах своих ко Всевышнему, произносить нежно ими любимое имя общей виновницы настоящаго их благоденствия, да сохранит Он драгоценные для них дни ваши, в мире и счастии семейном на многие, многие и многие лета!»

Раздалось громкое и усердное «ура!» признательных родителей.

По окончании обеда, их сиятельства благодарили здешнее дворянство, и удалились, в сопровождении свиты, в предназначенные им покои. Князья и дворяне долго еще не оставляли стола; снова повторились тосты за здоровье дорогих гостей и снова начались песни и пляски под звуки бубен.

Во все это время сад был иллюминован и освещен разноцветными фонарями, там и сям живописно развешанными по деревьям. Группы гуляющих туземок и русских дам также долго не могли оставить сада, увлеченные чудным вечером и прекраснейшею иллюминациею.

11-го числа, княгиня Е. К. Воронцова отправилась по тракту в Тифлис, а Князь-Наместник осматривал военный госпиталь, присутственные места и учебные заведения.

12-го же числа отправился, в сопровождении кутаисского военнаго губернатора, осматривать Тквибульские каменно-угольныя копи, а оттуда, по тракту в Тифлис, напутствуемый благословениями облагодетельствованного его сиятельством края.

Везде, на вновь устроенных станциях, многочисленные толпы поселян, в праздничных нарядах, с хлебом и солью, с лотками, обремененными виноградом и фруктами, плодами и цветами, спешили навстречу их сиятельствам.

Ясное небо, тихая теплая погода и наконец роскошь зелени и цветов в половине октября, когда у нас в России на природу навевает холодное дыхание приближающейся зимы и где люди уже закутываются в меха, – вид всего этого производил в нас, русских, обаятельнопоражающее чувство, и живо напоминал нам картины предания о земном рае.

Вот как мы встретили и проводили любимого нами Начальника!»

Что правительство было довольно действиями Белявского, служит доказательством чин генерал-лейтенанта, в который он произведен 3-го августа 1849 г. со старшинством с 3-го апреля того же года, «в награду, – как сказано в Высочайшем приказе, – усердной и ревностной службы его и в особенности за отличную распорядительность и принятые своевременно благоразумные меры к прекращению возникших в Самурзакане беспокойств и водворения там спокойствия».

Уведомляя его об этой награде, князь Воронцов из Варшавы, от 1-го августа 1849 г., писал: «Любезный Константин Яковлевич, спешу поздравить Вас с чином генерал-лейтенанта, который Государю угодно было вам пожаловать немедленно и не дожидаясь производства 6-го декабря. Поздравляю вас также и с тем, что я слышал от Государя лестные выражения Его Величества, что вы будете продолжать с усердием и пользою служение Ваше в Имеретии и еще более усилите чувство преданности к Российскому престолу храброго и верного имеретинского дворянства».

Чрез семь лет службы на Кавказе, так прекрасно проведенных Белявским воином и администратором, он, по личной воле незабвенного Государя, оставил край, будучи назначен, 1-го июля 1850 г., начальником 2-й пехотной дивизии.

Приводим несколько писем по этому случаю от князей Чернышева и Воронцова. Сохранять подобные документы о героях Кавказских мы считаем священным долгом.

1) «Государь Император, – писал Военный Министр к Наместнику от 30-го апреля 1850 года, – имея в виду, что кутаисский военный губернатор, генерал-лейтенант Белявский, будучи всегда отличным фронтовым офицером, совершил на Кавказе подвиги особой неустрашимости, за которые, по ходатайству Вашего Сиятельства, удостоился получить орден св. Георгия 3-го класса, изволит признавать полезным для службы поручить сему генералу командование пехотною дивизиею. Но, предварительно окончательного распоряжения по сему предмету, Его Величество изволил поручить мне спросить Ваше Сиятельство: изволите ли Вы, Милостивый Государь, находить удобным уволить генерал-лейтенанта Белявского от занимаемой им ныне должности и уступить сего генерала для предполагаемого Его Величеством нового назначения. Ожидая по сему предмету отзыва Вашего Сиятельства для всеподданнейшего доклада, покорнейше прошу Вас, Милостивый Государь, принять уверение» и пр.

2) «Любезный Константин Яковлевич, – писал князь Воронцов к нашему герою, от 18-го мая, из Шемахи, – посылаю к вам копию с полученного мною с вчерашним курьером письма от Военного Министра, из которого Вы увидите, какое новое назначение Государю Императору угодно дать Вам. Вы знаете, как люблю и уважаю Вас и как желал бы продолжать службу с Вами, но лестные выражения, которыми изъяснена Высочайшая Государя Императора воля на Ваш счет, отнимают у меня все право и возможность противоречить в этом случае. Уступая Вас Ему для нового предназначаемого Вам поприща, я вполне чувствую всю потерю для вверенного управлению Вашему края, ибо от души умел всегда ценить постоянно полезную службу Вашу. Но, опять повторю, что выражения письма Военнаго Манистра не позволяют мне принимать какие бы то ни было меры для удержания Вас на настоящей должности, тем более, что при теперешных обстоятельствах новое назначение Ваше может быть связано с особенными предположениями. Я в этом же смысле отвечаю Военному Министру, уведомляя его, что препровождаю к Вам копию с лестного на Ваш счет отзыва Государя Императора. Прощайте, любезный Константин Яковлевич, не скрываю от Вас, сколь прискорбно и неожиданно мне расстаться с Вами. Обнимаю Вас душевно и остаюсь навсегда преданный вам К. М. Воронцов».

3) «Я получил, любезный Константин Яковлевич, три дня тому назад, письмо Ваше от 30-го мая, – писал к Белявскому Наместник, от 12-го июня того же года, из Дербента, – и в тот же день послал представление о перемене Вашей службы, описал и самому Государю и князю Чернышеву все обстоятельства, до Вас касающиеся: покорность, с которою приняли Вы, лестную впрочем для Вас, Высочайшую волю, не смотря на расслабление Вашего здоровья и на то, как я сам свидетельствую, что Вы теперь так хорошо и полезно служите, в Имеретии; написал также, сколько необходимо Вам помочь в сем перемещении, ибо Вы столь же недостаточны денежными способами, сколь Вы честны и благородны, где бы Вы не служили. Надеюсь, что это все примется как должно; я все-таки буду сожалеть о Вашем отъезде из здешнего края, но отказать Государю невозможно, особливо, когда предлагает Свою волю с такими лестными выражениями и таким лестным намерением. Для Имеретии Вы будете потеря и мне надобно было подумать кем Вас заменить. Прощайте, любезный Константин Яковлевич; я с вами здесь не прощаюсь, ибо или Вас увижу, когда будете ехать на новое Ваше назначение или буду к Вам писать. Во всяком случае будьте уверены, что я от души Вам желаю всех благ и всякого успеха, не теряю надежды когда-нибудь еще с Вами видеться и что между тем остаюсь с чувством истинного почтения и привязанности преданный Вам кн. Воронцов.

4).От Вас зависит отправиться к новому месту вашего служения, когда и каким путем Вы заблагорассудите, – писал кн. Михаил Семенович, по получении Высочайшаго приказа о назначении Белявского начальником 2-й пехотной дивизии, от 21-го июля, из Кисловодска. Конечно, для меня было бы гораздо приятнее, видеть Вас перед отъездом вашим, еще раз лично благодарить Вас за блистательную службу Вашу здесь на военном поприще и за таковую же усердную вашу службу по гражданской части; но может быть вы найдете, что чрез Редут-Кале и Одессу Вам гораздо ближе и удобнее, и в таком случае позвольте мне, хотя на бумаге, еще раз сказать Вам, что я всегда буду чувствовать от всей души вашу честную и полезную службу здесь и где бы вы не были, я буду вас сердечно любить и желать Вам всякаго счастия и успехов. Прощайте, любезный Константин Яковлевич, обнимаю Вас душевно и остаюсь навсегда преданный вам К. М. Воронцов».

Наконец, 5) от 29-го августа 1850 г. из Кисловодска, – в последнем по числам письме, у нас имеющемся, Наместник писал Белявскому: «Я имел удовольствие получить письмо Ваше, от 16-го августа, и спешу Вам отвечать на оное, что желание Ваше мною уже исполнено, и я писал Военному Министру об испрошении у Государя Императора объявления Вам Высочайшаго благоволения за службу Вашу в Закавказском Крае по званию Кутаисского Военного Губернатора. Я вполне уверен, что в этом отказа не будет, и Вы, по всей справедливости, получите оное. Мне остается теперь только повторить Вам мое искреннее сожаление о том, что Вы нас оставляете, и уверить Вас, что перемена службы Вашей решена была не мною, а в С.-Петербурге. От души желаю, чтобы новое поприще Ваше доставило Вам случай, с таким же отличием служить, как служили здесь, оставя в рядах храбрых войск Кавказского Корпуса самое прекрасное о себе воспоминание. Что лично до меня касается, то я навсегда сохраню те же чувства моего к Вам уважения и преданности, в которых Вы никогда не могли сомневаться. Может быть приведет Бог опять нам служить вместе. Княгиня, благодаря Вас за память, свидетельствует Вам усердный свой поклон, а я желаю Вам счастливого пути и прошу верить неизменным чувствам моего к Вам уважения и преданности. К. М. Воронцов».

Высочайшее благоволение, о котором здесь говорится, объявлено Белявскому, 3-го октября 1850 г., «за отличноусердную службу по должности Кутаисского Военного Губернатора, засвидетельствованную Кавказским Намест ником».

Светлейший Наместник сохранил эти чувства к Константину Яковлевичу до конца своей доблестной жизни[110]110
  За несколько месяцев до своей кончины, князь Михаил Семенович, только что тогда возведенный в сан генерал-фельдмаршала, писал к Белявскому: «Москва, 30-го августа 1856.– Не могу Вас довольно благодарить, любезный Константин Яковлевич, за дружеское ваше письмо и поздравление с Монаршею милостию. Милость велика и я никак таковой не ожидал. Жаль только, что я вряд ли буду когда-нибудь в состоянии за оную хотя отчасти заплатить душевно-усердною службою. Княгиня вам премного кланяется. Она вместе со мною радовалась, что первое поздравление, вне Москвы, с Высокою наградою я получил от Вас. Дай Бог Вам быть здоровым и хоть весною мне с Вами опять видеться и словесно повторить уверение в истинной моей к Вам привязанности. К. М Воронцов».


[Закрыть], хотя не исполнилась надежда Вождя служить им вместе и, – к сожалению для нашей славы, – православному кавказскому воинству не суждено было сражаться «за Веру и Царя», в брани вскоре возгоревшейся, под знаменами того, которому была знакома дорога к Парижу.

Командование Белявского 2-ю пехотною дивизиею продолжалось только три года, в течении которых он успел заслужить: Высочайшее благоволение, 30-го мая 1851 года, за смотр и ученье в присутствии Государя Императора и орден Св. Анны 1-й ст., Императорскою короною украшенный, Всемилостивейше пожалованной, 17-го октября того же года, «за отлично усердную и ревностную службу».

В 1853 году возгорелась война сперва с Турциею, а потом и с западными державами. Действия, открывшиеся на Кавказско-Турецкой границе, требовали усиления войск Отдельнаго Кавказскаго Корпуса. Незабвенный Государь Император отправил 18-ю пехотную дивизию, назначив, приказом 7-го ноября, начальником ее генерала Белявского. Выбор этот принадлежал Самому Монарху, которому наш герой был известен как распорядительный и попечительный начальник, подававший полную надежду, что вверенные ему войска, в своем следовании на Кавказ форсированными маршами, будут сбережены и достигнут назначения в надлежащем порядке.

Поручение это Белявским было исполнено вполне удачно. Первый эшелон прибыл в Тифлис 20, 21, 25 и 27-го марта, последний – 31-го марта, 1, 5, и 6-го апреля 1854 года.

Государь Император остался доволен и Белявский за этот переход из Калуги в Закавказье, с берегов Оки на берега Куры и Арпачая, удостоился получить два особенные Высочайшие благоволения: 28-го февраля 1854 г. за то, что дивизия следовала в отличном порядке, и что на сбережение нижних чинов обращено начальством самое бдительное внимание, и 10-го мая того же года, снова за то, что дивизия, с ее артиллериею, следовала на Кавказ в примерном порядке, и что как полки так и батареи, после продолжительного похода, совершенного ими в самое ненастное время года, найдены главнокомандующим, при прохождении их чрез Тифлис, в таком превосходном состоянии, что на людях не видно было и следа трудов ими перенесенных.

2-я бригада дивизии Белявского, тотчас по прибытии, поступила в состав действовавшего корпуса на кавказско-турецкой границе и потому следовала из Тифлиса безотлагательно в кр. Александрополь; 1-я же бригада поступила в состав этого корпуса только впоследствии и по частям.

Осенняя кампания 1853 года в азиатской Турции заключилась славным для нас сражением при Баш-Кадык-Ларе. Турецкие войска, разбитые на всех пунктах театра войны, отступили к Карсу и расположились на зимние квартиры между этим городом, Ардаганом и Эрзерумом. В течении всей зимы они не переставали получать подкрепления, а английские и француские офицеры формировали и обучали войска, долженствовавшие, с открытием весны, вторгнуться в пределы России и овладеть Тифлисом.

К маю месяцу силы главной Анатолийской армии, расположившейся лагерем под стенами Карса, возросли до 60,000, независимо от корпусов в Батуме и Баязете. Главное начальство над этою армиею получил Мушир Зариф-Мустафа-Паша; начальником его штаба назначен Куршид-Паша (английский генерал Гюйон), адъютантом полковник английской службы Меффрей. Кроме того при турецких войсках состояло несколько европейских генералов, как то: Кольман, Кметти и пр.

В таком положении были дела, когда дивизия Белявского и два драгунские полка прибыли на усиление нашего корпуса, перешедшего с открытием весны, за р. Арпачай и расположившегося лагерем у селений Кюрюк-Дара, Индже-Дара и Палдерван.

Войсками этими командовал князь Бебутов, а под ним князь Барятинский, Багговут, Бриммер, Кишинский, Чавчавадзе – генералы, под предводительством которых храбрые кавказцы привыкли к победам. К ним присоединился Белявский, которого боевая слава была жива в рядах доблестного корпуса. Войска с ним прибывшие и драгуны – полные благородного соревнования, горели желанием состязаться в мужестве с закаленными в битвах своими новыми товарищами.

Между тем турецкие войска подвинулись к нашей границе: главные силы Зарифа-Паши расположились в лагере при сел. Хаджи-Вали; правофланговый корпус наступал от Баязета к Эривани, а левофланговый – от Батума к Озургетам. Шамиль собирал лезгин и чеченцев и готовился ко вторжению в наши пределы. Все предвещало борьбу трудную; но войска наши не сомневались в победе и Бог благословил правое дело – победой самой решительной. Белявский имел честь участвовать в этом громком подвиге Русскаго оружия.

Первый удар был нанесен Батумскому корпусу, разбитому на голову при Чолоке; потом Шамиль, с 20,000 скопищем, устремившийся чрез Лезгинскую линию, был с потерею отброшен в горы; наконец барон Врангель жестоко разбил турок, двинувшихся на Эривань и овладел Баязетом. Между тем Анатолийская армия, не смотря на свой тройной перевес в силах над Александропольским отрядом, оставалась в бездействии, в своей крепкой позиции. Прямая атака на нее могла бы стоить нам много жертв, несоразмерных даже с самым блестящим исходом дела. Поэтому надобно было, во что бы ни стало, выманить неприятеля в поле и лишить его выгод позиции. Расположением наших войск в Кюрюк-Дара достигнуто этой цели. Упорная стоянка наша стеснила до крайности фуражировку неприятеля, который, ожидая с часу на час решительного нападения, держал постоянно в сборе все свои силы. Наконец, туркам оставалось или отступить или атаковать нас. На военном совете их было решено: 24-го произвести наступательное движение к Кюрюк-Дара, охватить с флангов русский отряд и отрезать его от Александрополя.

Сражение при Кюрюк-дара 24 июля 1854

Превосходство численных сил давала неприятелю надежду на успех в предприятии. В Анатолийской армии состояло 45 баталионов (6 баталионов штуцерных), 38 эскадронов регулярной кавалерии, 84 орудия и до 14,000 баши-бузуков, всего около 60,000 человек. У нас было 19 баталионов, 26 эскадронов, 64 орудия и 26 сотен иррегулярной кавалерии, всего менее 18 тысяч человек. В этом числе из дивизии Белявского находились[111]111
  Рязанский пехотный полк и 3-й и 4-й баталионы Ряжского были расположены в Тифлисе и Ахалкалаках и потому не имели счастия участвовать в этом деле.


[Закрыть]:

Ряжского пехотного полка 2 баталиона.

Белевского егерского полка 4»

Тульского егерского полка 4»

Вечером 23-го лазутчики известили, что неприятель готовится к выступлению; но куда: вперед или назад – это турецкие начальства хранили в глубокой тайне.

Поэтому, пред рассветом 24-го, главный отряд, оставив тяжести, под охранением саперного баталиона, 10 орудий и нестроевых, выступил с позиции и двинулся вперед; но он не успел отойти и 3-х верст, как заметил движущияся массы неприятеля. Князь Бебутов решился принять сражение.

Прикрытая, находившеюся впереди кавалериею, пехота наша, уже в виду наступившего правого крыла турецкой армия, выстроилась в боевой порядок.

Белевский полк стал на правом фланге, левее его – Эриванский Карабинерный, за первым – Карабинерный Его Императорскаго Высочества Константина Николаевича, за вторым – Тульский, оба в резервном порядке; батареи находились в интервалах; Ряжский полк с обозом и парком оставался назади, 6-ть эскадронов драгунского князя Варшавского полка и Сводный линейный казачий с № 6-м Донскою батареею были на правом фланге; остальная кавалерия – в резерве.

Сбившись с пути во время ночного движения, правое крыло турецкой армии только в 5 часов утра выстроилось по окраинам лощины, разделявшей его от русских войск. Высокая гора Караял, – единственный опорный пункт поля сражения, находилась с левой стороны, перпендикулярно к нашему фронту. По крутости своих склонов она неудобна к маневрированию. Толпы баши-бузуков покрывали эту гору; а 4 стрелковых баталиона при 4-х горных орудиях готовились открыть огонь против нашего леваго фланга. Войска же леваго крыла турок были еще далеко.

Желая сохранить самые опытные войска для решительного удара, князь Бебутов поручил генерал-адъютанту князю Барятинскому двинуть Белевский егерский полк и стрелковый баталион с 7-ю легкою батареею к горе Караял, с приказанием штурмовать ее; а для прикрытия этой атаки справа послал драгунские полки Великаго Князя Николая Николаевича и наследного принца Вартембергского, три сотни донцев полка № 20-го и три сотни линейных казаков под командою полковника Скобелева; последние, впрочем, скоро взяты были на правый фланг.

Начальство над этими войсками, назначенными составить левый фланг нашей боевой позиции, поручено было Белявскому; чрез несколько времени в его распоряжение отдан был еще 4-й, а потом и 2-й баталионы Тульского полка.

По отбытии белевцев гренедерская бригада, назначенная для удара против неприятельского центра, выдвинулась вперед на окраину лощины.

Для отвлечения внимания неприятеля, при начале передвижения этих войск, в центре нашего расположения открыт, в 6 А часов утра, артиллерийский огонь, после нескольких выстрелов, впрочем, прекратившийся. Расстояние до неприятеля было слишком велико и турки, очевидно, поджидали еще свои резервы. Чрез несколько времени, около 6 часов, турки взяли на передки и подошли ближе. Канонада загорелась с обеих сторон.

Хотя турецкая армия занимала гораздо большее протяжение, чем наша, но, при чрезвычайном ее численном превосходстве, все части линий были сильны. Правый фланг занимал вершину горы двумя баталионами при 4-х горных орудиях; далее на скатах толпились баши-бузуки. От горы дугообразно, примыкая к центру, стояли во второй линии от 9 до 10 баталионов с двумя батарееми: одна в 12-ть, другая в 6-ть орудий; за горой были скрыты несколько полков регулярной кавалерии. В центре от 18 до 20 баталионов были поставлены в третьей линии, с тремя батарееми, из которых одна, расположенная ближе к левой его оконечности, имела 18 орудий; за пехотою находился кавалерийский резерв.

Белявский двинулся против горы с двумя баталионами; остальные пять подошли к нему несколько позже. Кавалерия следовала за пехотою. Генерал прошел[112]112
  В официальном описании сражения сказано, что Белявский двинулся с пятью баталионами, остальные два подошли после и прибавлено, что он прошел «позади 1-й линии». Но, – «когда генерал Белявский, – приписал Константин Яковлевич на полях нашей рукописи, – двинулся на левый фланг с двумя баталионами первой линии, то войска наши действующие не были выстроены по порядку в две линии и потому баталионы, назначенные на левый фланг, шли под выстрелами неприятельских батарей, а не позади 1-й линии».


[Закрыть], под огнем неприятеля, и поставил свои войска против оконечностей горы, рассыпав впереди штуцерных; драгунский Его Императорскаго Высочества Великаго Князя Николая Николаевича полк выдвинулся правее его на поле, лежащее у оконечности горы. Неприятель открыл против этих войск артиллерийский огонь с трех сторон: с горы, с большой батареи своего правого фланга, и с другой еще правее от нас, пронизывавший вдоль наши колонны. Штуцерные его, засевшие за каменьями горы и рассыпанные пред баталионами, поражали метким огнем нашу пехоту и кавалерию.

Видя ясно, наконец, расположение неприятеля, князь Бебутов должен был оставить намерение штурмовать гору: густые турецкие линии, стоявшие у подошвы ее, всегда могли остановить нашу атаку одним фланговым захождением. Поэтому генералам Белявскому и Багговуту, – управлявшим движением, – было приказано: не обращая внимания на гору, отбить только войска, стоявшие у подошвы ее; турки, занимавшие вершину, должны были остаться на горе совершенно безвредно для нас.

Исполняя приказание, Белявский зашел левым плечом вперед и, поставив против оконечности горы 7-ю легкую батарею под прикрытием одного тульского и одного белевского баталионов, сам расположился правее с пятью баталионами (тремя белевскими, одним тульским и стрелковым); две роты стрелков, рассыпанные впереди линии, и хорошо направленное действие 7-й легкой батареи тотчас же уравновесили наш огонь с неприятельским.

Как только выдвинутая вперед пехота дала нашей кавалерии опорную точку, генерал Багговуг, – начальствовавшей всею кавалерию отряда, – тотчас же приказал драгунскому Его Императорскаго Высочества Великаго Князя Николая Николаевича полку атаковать главную батарею правого неприятельского фланга, причинявшую нам чрезвычайно большие потери. Турки не выдержали молодецкой атаки и главная батарее приведена в совершенное бездействие.

Видя стремительную атаку драгунов, турки хотели отвлечь ее натиском с своей стороны на соседний пункт. Осыпав снарядами белевские колонны, неприятель двинул на них три штуцерные баталиона, а правее, у подошвы горы – уланов. Белевцы и тульцы стояли твердо[113]113
  В официальном известии сказано только «белевцы», – но Белявский в нашей рукописи прибавил «и тульцы». В официальном известии прибавлено также, что белевцы находились «под начальством временно командовавшего полком, известного на Кавказе, полковника Ольшевского» и, что «наши стрелки, сомкнутые в кучки, остановили улан сразу». Константин Яковлевич зачеркнул эти фразы и на поле написал: «Генерал Белявский, командуя левым флангом боевой линии, с начала сражения и до конца находился впереди первой линии, распоряжался и передавал приказания, в ожидании прибытия к нему двух баталионов, долженствующих поступить во вторую линию, – но не видел никаких особых и замечательных действий полковника Ольшевского, который, состоя в команде Белявскаго, не мог и шагу сделать без его приказания, а потому и не может ныне свидетельствовать то, чего не было и соглашаться с реляцией, писанной в Корпусном Штабе спустя месяц после сражения».


[Закрыть]. Но генерал Белявский, атакованный одновременно пехотою и кавалериею, осыпаемый картечью, должен был принять бой оборонительный. Турецкие штуцерные баталионы, поддержанные всею линию, шли вперед с редкою отвагою; стрелковая цепь их сыпала конические пули в наши колонны. Одна минута, может быть, была сомнительна. Но тут стоял непобедимый драгунский полк наследнаго принца Виртембергского. Он ринулся на линию турецких штуцерных и осадил ее сразу; однако неприятельские баталионы стояли действительно как львы; кавалерия их поддерживала. Произошла страшная свалка. Драгуны Великаго Князя Николая Николаевича вышли на помощь нижегородцам; но и им предстояло много работы.

Это кавалерийское дело было еще во всем разгаре, когда постепенно усилившийся напор неприятеля на наш правый фланг, и постоянно прибывавшие массы его, заставили князя Бебутова вызвать с леваго фланга генерала Багговута и поручить ему правый фланг. Генерал Багговут повел с собою дивизион драгунов Великаго Князя Николая Николаевича, три сотни донского № 20-го полка и конно-ракетные команды.

Между тем Белявский обратил весь огонь против турецких уланов, постоянно наседавших на него из-за подошвы горы. Ему трудно было двинуться, подставляя свой фланг кавалерии. Не обращая внимания на огонь, сыпавшийся сверху, генерал обратил все действие своей артиллерии и стрелков на турецких уланов, и когда, наконец, они скрылись за горою, три белевские и один тульский баталионы и стрелки, предводимые лично генералом Белявским[114]114
  В официальном известии прибавлено «и полковником Ольшевским». Белявский вычеркнул это и написал на поле: «Полковник Ольшевский находился лишь при одном из баталионов временно-командуемого им полка, но не предводительствовал и не распоряжался наступательным движением колонны, составленной из пяти баталионов и находившейся под непосредственным начальством генерала Белявского. Каждый из баталионных командиров, бывших в то время на левом фланге со вверенными им баталионами, исполнял то же самое, что и полковник Ольшевский – однако же они не были в реляции помещены – и, находясь впереди своих баталионов, по данному сигналу Наступления, следовали вперед под начальством генерала Белявского».


[Закрыть], двинулись, без выстрела, в штыки на неприятельскую[115]115
  Вот порядок расположения баталионов, начертанный генералом Белявским.
  Штуцерные
  3– й Белев. □ Кав. Стрелк. бат. □ 2-й Белев.
  4– й Белев. □ □ 1-й Белев.
  ___________________________________
  Возвращая рукопись, Константин Яковлевич об этом еще написал:
  «Сказанное мною о полковнике Ольшевском есть истина неопровержимая, ибо в день сражения при Кюрюк-Дара он состоял у меня в команде, и я ближе мог судить и видеть его действия, нежели чиновники Корпусного Штаба, описывавшие это сражение по истечении месяца и не бывшие у меня на левом фланге боевой нашей линии».
  В непродолжительном времени будет редакциею составлено жизнеописание генерала Ольшевского и, по обыкновению, доставлено к Его Превосходительству на рассмотрение: тогда, надеемся, этот вопрос разъяснится.


[Закрыть] пехоту. Турки заколебались и поспешно стали отвозить орудия. Драгуны наследнаго принца Виртембергского бросились в последний раз и смяли расстроенную линию. На всем своем правом фланге в 8 часов утра турки дали тыл.